ГЛАВА IV

Наступил май. Яркое солнце отражалось всеми цветами радуги на покрытой утренней росой молодой листве.

В одной из отделенных аллей Булонского леса ехали верхом на чудных испанских лошадях Ванда и Арман. За ними, несколько поодаль, следовали два грума. Молодые люди казались задумчивы. Более получаса ими не было произнесено ни одного слова. Ванда не раз поворачивала свою прелестную головку, быстро взглядывая из-под бархатных ресниц на своего молчаливого спутника.

— Знаете, Арман, — сказала она, выведенная наконец из терпения, — вернемтесь домой! Вы сегодня ужасно рассеяны… О чем вы думали?

Молодой человек слегка улыбнулся.

— О вас, Ванда! — отвечал он.

— Очень любезно!.. Но я вам не верю. Разве брат может постоянно думать о сестре своей? — сказала она не без намерения.

— Вы мне не сестра!

Вспыхнувшая девушка сильно ударила хлыстом свою лошадь и поскакала галопом. Арман следовал за ней.

— Арман, — сказала она, когда он догнал ее. — Вы меня огорчаете… Скажите, что с вами?

— Ванда, я страдаю!

— Вы страдаете? И вы молчите? О милый брат, прежде вы мне поверяли все ваши горести!

— Прежде!.. — усмехнулся молодой человек.

— Брат мой…

— Не называйте меня так, Ванда. Зовите меня Арманом, как я вас называю Вандой.

Молодая девушка остановила на нем долгий взгляд.

— Арман, — проговорила она, — вы меня больше не любите.

— Я!.. — воскликнул он.

— Вы! — грустно подтвердила она. — А я вас люблю по-прежнему.

— Как сестра! — горько улыбаясь, сказал Арман.

Они замолчали. Лошади шагом шли по усыпанным песком аллеям.

Арман первый прервал молчание.

— Ванда, — сказал он, — вам скоро будет шестнадцать лет. Вы хороши, божественно хороши, богаты…

— Богата?

— Разве вы не знаете, что у вас более ста тысяч годового дохода?

— Откуда же? Вы шутите, Арман…

— Неужели вы забыли, какая сумма денег была с вами, когда…

— Когда вы меня нашли, Арман? Но я должны вам сознаться в одной вещи, друг мой. С того дня, как вы меня спасли, а ваша мать приняла меня, покинутую сироту, как свою дочь, я всеми силами старалась вычеркнуть из моей памяти все, что относилось к мрачной и безотрадной поре моего первого детства. Я все забыла, кроме ласк вашей матери, ничего не желаю помнить, что было вне вашего дома… И вы говорите, у меня нашли много денег? Положим, но что ж из этого?

— Очень много… Главное уже то, что всюду вы будете окружены…

— Так что же?

— Вам вскружат голову… Ванда, Ванда! Вы сами полюбите кого-нибудь.

Отчаяние звучало в его голосе. Ванда вдруг выпрямилась и, положив руку на плечо молодого человека, твердо сказала:

— Арман, я давно уже люблю единственного человека, которого могла бы когда-нибудь полюбить.

— Ванда! — страстно прошептал он. — Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, если вы меня не поняли!.. Но тогда я очень несчастна!

— Боже мой, возможно ли!.. Вы меня любите?

— Довольно, Арман, ради Бога, довольно… Вернемся домой, переговорим с мамой!

Занятые собою, молодые люди не замечали, что какой-то всадник с некоторого времени неотступно следовал за ними.

Лицо этого человека поражало бы своей красотой, если бы оно не было изуродовано длинным шрамом, идущим от виска вдоль всей щеки. Густая серебряная борода покрывала его подбородок, верхняя часть лица скрывалась широкими полями великолепной панамской шляпы, на глазах были темно-синие очки. Все движения отличали человека хорошего общества, по ловкости, с которой он управлял своим великолепным скакуном, можно было угадать лихого наездника.

Взор его был устремлен на молодых людей. Несколько раз он, казалось, хотел к ним подъехать, но останавливался в раздумье, и продолжал молча следовать за ними.

Поравнявшись с озером, он наконец решился.

Подъехав к Арману, он вежливо поклонился.

— Позвольте мне, — сказал он, — задать вам один вопрос.

Арман отдал ему поклон и приостановил лошадь.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Может быть, вопрос покажется вам несколько странным… — начал неизвестный господин.

Арман пристально взглянул на незнакомца; какое то невыразимо враждебное чувство инстинктивно возникло у него.

— С кем имею честь говорить? — сухо спросил он.

Незнакомец замялся.

— Мое имя вам необходимо, чтобы ответить на мой вопрос?

— Извините, — надменно сказал Арман, — я не имею чести вас знать. Вы сами предупредили меня, что вопрос ваш может показаться странным, и я желаю знать, с кем придется иметь дело, в случае, если он мне покажется нескромным.

— Боже мой! Не сердись, пожалуйста, — с усмешкой сказал незнакомец, — мне просто хотелось удостовериться, что молодая особа, сопровождающая вас, действительно мадемуазель Ванда.

— Милостивый государь, эта молодая особа, как вы позволяете себе ее называть, моя сестра. Прошу вас не упоминать о ней в нашем разговоре.

И, обратясь к Ванде, Арман прибавил:

— Лора, отъезжай подальше. Твое присутствие здесь лишне.

Молодая девушка повиновалась.

Незнакомец до крови закусил губу. Быстро оправившись, он продолжал тем же насмешливо-вежливым тоном:

— Не с графом ли де Валенфлером я имею честь говорить?

Арман как будто ожидал этого вопроса.

— Я вас не понимаю, — холодно ответил он, — и хотя не признаю ни за кем права допрашивать меня, но, извольте, я готов отвечать вам. Прошу вас только следовать за мной к полицейскому комиссару для объяснения вашего странного поведения, и для того, чтобы, сказав вам мое имя, я бы мог знать, кто вы такой. Тут как раз стоят два полицейских, один из них не откажется проводить нас в полицейскую префектуру.

Незнакомец страшно побледнел. Глухо вскрикнув, он сделал движение, как бы отыскивая скрытое под платьем оружие. Но, машинально повернув голову, он увидал вблизи стражей порядка, с особенным вниманием следивших за ним.

Однако он сразу овладел собой. Весь гнев его точно пропал, но на мертвенно-бледном лице кровавой полосой выделялся шрам.

Он тихо опустил руку и, нагнувшись немного к молодому графу, дрожащим от гнева голосом произнес: «Мы увидимся!»

Шпоры вонзились в бока лошади, и бедное животное, заржав от боли, помчалось, как вихрь.

В то мгновение, когда незнакомец пронесся быстрее молнии мимо одного остановившегося всадника, тот громко крикнул:

— Эй!.. Майор! Осторожнее… не сломайте себе шею!

— Я угадал! — прошептал Арман, слышавший эти слова. — Это он! Дьявол сорвался с цепи; нужно принять меры.

— Что хотел этот человек? — спросила Ванда, подъезжая к нему.

— Это сумасшедший! — смеясь, отвечал Арман.

— Какой он страшный!.. Мы нескоро поедем опять в Булонский лес, не правда ли?

— Отчего?

— Этот человек напугал меня. Я ни за что не хотела бы вновь встретить его.

— Трусиха!

— Но зачем вы назвали меня Лорой?

— Затем, что имя такой девушки, как вы, не должно произноситься перед незнакомыми. Но забудьте о нем, Ванда. Мало ли кто может встретиться на дороге!

Несмотря на кажущуюся беспечность, Арман страшно встревожился. Он решил ничего не скрывать от своих друзей, и случай представил ему возможность переговорить с ними наедине в этот же самый день. Он подробно передал им все обстоятельства встречи с Майором, не забывая незнакомца, так смело бросившего это имя в лицо самого Майора.

— Сомнений нет, — сказал Бернардо, — это он! Негодяй хочет сыграть последнюю партию. Хорошо! Мы готовы, и на этот раз, клянусь, он погибнет.

— Сегодня же, — сказал доктор. — Я отправлюсь в полицейскую префектуру. У меня там сохранились некоторые связи, которые могут нам пригодиться.

— Зачем вмешивать сюда полицию? — с жаром вскрикнул Бернардо. — Мы обойдемся и без нее. Неужели бывшие охотники не способны справиться с неприятелем в Париже?

— Бернардо, — ответил ему Юлиан, — в такой борьбе, как наша, следует пользоваться всеми шансами. Если мы не расположим полицию в нашу пользу, она отнесется к нам враждебно и будет всячески нам препятствовать. Если же мы заключим с ней союз, она будет нам помогать всеми средствами. А средства эти громадны.

— Вы лучше меня знаете, что делать! — успокоился Бернардо. — Прошу только, чтобы и мне дали работу.

— Во всем этом, — заметил дон Кристобаль, — я не вижу пока эту мерзкую гадину Фелица Оианди.

— Не беспокойтесь! — засмеялся Юлиан. — В свое время и этот негодяй выйдет на сцену. Он и Майор неразлучны.

Затем, обращаясь к Арману, он спросил:

— Вы еще ничего не говорили вашей матушке?

— Нет, — отвечал граф, — я прежде хотел посоветоваться с вами.

— Хорошо, но ваша матушка должна все знать. Если желаете, я возьму на себя труд предупредить ее.

ГЛАВА V

На другой день, часов около восьми утра, Юлиан занимался в своем кабинете. Время от времени он посматривал на стоящие против стола часы.

Дверь отворилась, и вошел высокого роста плечистый малый лет тридцати пяти. Военная выправка так и сквозила в нем; действительно, это был отставной сержант кирасирского полка.

Жозеф Эчевери, так звали его, родился в Луберии в семействе, чрезвычайно преданном всем Иригойенам. Отец и мать Жозефа жили щедротами доктора, сам он, будучи ребенком, играл с Юлианом и сохранил к нему самую горячую привязанность. По возвращении из Мексики, Юлиан сделал его своим главным дворецким и доверял ему во всем.

Со своей стороны, преданность Жозефа доходила до фанатизма. По знаку Юлиана, он готов был убить врага, приятеля, себя, кого угодно.

— А! Вот и ты! — сказал Юлиан, увидев его. — Ну что, исполнил мои поручения?

— Точно так.

— Все?

— Все до одного!

— Отлично!.. Ну рассказывай, да скорей, я тороплюсь.

— Вы приказали мне отыскать незатейливый с виду, но хорошо устроенный дом… Я отправился прямо в новые кварталы, и скоро увидел неказистый домишко с довольно низкой крышей, но расположенный, как вы желали, между двором и садом. Деревья закрывают его со всех сторон, с улицы ничего не видно, тем более что высокая стена окружает его. Но внутри, сударь, ей-богу, не хуже, чем у нас! Всюду зеркала, картины, бархатная мебель… Кроме того, зимний сад. А снаружи совсем лачуга! Хозяин говорил, что это нарочно устроено было, давно уже, герцогом де Бельгардом.

— Надеюсь, что ты сейчас же купил это сокровище?

— Точно так… Разглядевши все, я повел хозяина к вашему нотариусу, и мы покончили на 600 000 франках. Нотариус тут же скрепил купчую, выдал деньги, a я строго приказал хозяину не называть никого, кроме меня, если кто полюбопытствует узнать, кто у него купил дом. Потом я купил лошадей, экипажи, серебро, белье… Все будет на месте к трем часам.

— Хорошо. Где же находится этот дом?

— В Сент-Антуанском предместье, в улице Рельи, № 229.

— Слушай теперь: выбери, кого хочешь, между твоими товарищами, я полагаюсь на тебя, но чтобы четыре лакея, повар, кучер и два конюха одеты были в темные ливреи и перевезены туда. Только выбирай народ понадежнее и порослее.

— Слушаюсь.

— Оружие ты не забыл?

— Никак нет.

— Ну хорошо. Теперь ступай в новый дом и жди меня к двум часам. Только помни: молчок!

За завтраком Юлиан сообщил доктору и Денизе о своей новой покупке.

— Но зачем тебе этот дом? — спросила Дениза. -Право, все эти тайны начинают меня смущать и если бы я не была так уверена в тебе…

Она, смеясь, погрозила ему пальцем.

— Признаться, меня тоже немало интригует это приобретение, — заметил доктор.

— По правде сказать, — отвечал Юлиан, — я сам не знаю, зачем купил этот дом.

— Не знаешь? Юлиан!.. Ты с ума сошел!

— Сомневаюсь. Выслушайте меня: с сегодняшнего дня мы начинаем страшную борьбу, и не знаем ни того, как пойдет у нас дело, ни каковы будут его результаты. Вы знаете Майора и понимаете, что этот человек не остановится ни перед чем… Поэтому мы не должны пренебрегать никакими предосторожностями, как бы нелепы они ни оказались. Я подумаю, что, быть может, нам не лишне будет иметь тайное убежище, куда бы в случае крайности мы могли скрыться. Вот я и купил этот дом, не зная даже, нужен ли он нам будет или нет.

— Что же, мысль, может быть, недурная… Можно видеть эту диковинку?

— Я хотел просить вас и Денизу сопровождать меня.

— Нет, Юлиан, я не поеду, — решительно сказала Дениза.

— Это отчего, капризница?

— Увидите, что я права. Юлиан утверждает, что борьба началась. Неужели же вы полагаете, что в таком случае Майор не окружил нас шпионами? По всей вероятности, за нами будут следить, и что станет тогда с нашим тайным убежищем, если мы сами поведем туда врага? Поверьте, батюшка, довольно и того, что Юлиан туда едет. Мы же только стесним его и поможем навлечь подозрения.

— Справедливо! — сказал доктор. — Сын мой! Жена твоя рассуждает, как ангел. Поезжай один. Хотя, по всей вероятности, Майор не успел еще окружить нас своими шпионами, тем не менее нужно быть настороже. Предосторожность — мать безопасности.

Юлиан простился с ними и, переодевшись, отправился из отеля пешком, приказав кучеру ждать его с пяти часов у подъезда театра Комеди Франсез.

Не успел он отойти несколько шагов, как ему показалось, что за ним кто-то следит. К счастью, улица была запружена народом и экипажами.

Юлиан сделал знак проезжавшему мимо пустому фиакру и, сунув извозчику двадцатифранковую монету, что-то тихо шепнул. Войдя в карету, он опустил обе шторы, и пока извозчик расправлял вожжи и заворачивал себе ноги одеялом, неслышно отворил дверцы и, спрыгнул на мостовую, смешался с толпой.

Фиакр крупною рысью направился, как ему велено было, по дороге к Курбевуа. Позади кареты, крепко уцепившись за нее, сидела какая-то подозрительная личность.

Юлиан не ошибся: за ним следили.

Убедившись, таким образом, что Майор уже открыл действия, Юлиан решил удвоить предосторожности и переменил несколько фиакров прежде, чем добрался до улицы Рельи.

Жозеф уже был там. Все было готово, люди и вещи. Оставалось только переехать.

Жозеф верно описал новое приобретение Юлиана. Снаружи оно представляло собой большую лачугу, едва видную из-за деревьев и кустов, внутри же все дышало роскошью и комфортом.

Это очаровательное гнездышко устраивал знаменитый повеса начала этого столетия. Здесь, обыкновенно, завязывались и развязывались многочисленные его интриги. Все говорило, все напоминало о любви. Серебристая вода тихо журчала в мраморных бассейнах, живопись, скульптура, казалось, соединялись для возбуждения страсти.

Некоторые картины и статуи были так откровенны, что Юлиан велел поскорее убрать их.

Крепкие запоры на дверях и окнах доставляли ему гораздо более удовольствия. Он с восторгом убедился, что ничтожная с виду лачужка в случае необходимости могла служить надежной крепостью.

Осмотрев все и похвалив Жозефа, Юлиан велел ему запрягать. Он чуть не лопнул со смеха, когда к подъезду подкатил грязный фиакр, запряженный тощей лошадью. На козлах сидел Жозеф, одетый извозчиком.

— В каждом кармане кареты лежит по шестизарядному револьверу, — доложил он Юлиану. — На козлах точно также.

— Распорядись, чтобы в прочих экипажах было то же самое. А теперь вези меня в Пале-Рояль.

Внутри карета оказалась не только чистой, но даже изящной, тощая лошадь бежала со скоростью тысячного рысака.

Ровно в четверть пятого Юлиан вошел в кафе Ротонд. Народу было там много. За одним из столов одиноко сидел, углубленный в чтение «Тайме», какой-то господин. Юлиан прямо направился в его сторону.

— Стакан полынной и «Galignani», — громко сказал он официанту.

Читатель «Тайме» взглянул на него исподлобья. Юлиан вынул сигару и, увидя спички около читающего, спросил по-английски:

— Вы позволите?

— Сделайте одолжение, — отвечал тот на том же языке.

После этого оба углубились в чтение.

Минут десять прошли таким образом. Наконец, читатель «Тайме» бросил газету на стол, рассчитался с официантом и, молча поклонившись Юлиану, вышел из кафе.

Немного погодя, и Юлиан последовал его примеру. Выйдя в сад, он увидел незнакомца, спокойно прогуливавшегося по дорожкам и, по-видимому, наслаждавшегося природой. Юлиан пошел за ним.

Тот даже не обернулся.

Они вышли из Пале-Рояля и вошли во двор Фонтанов. Незнакомец повернул налево и, войдя в угловой дом, стал подниматься по лестнице. Юлиан не отставал от него, идя, впрочем, немного поодаль.

Он услыхал, как незнакомец поворачивал ключ в замке, и, поднявшись в четвертый этаж, увидел перед собою открытую дверь.

— Не забудьте запереть дверь! — крикнул по-английски громкий голос.

Юлиан вошел и очутился в просторной комнате, заставленной самой разнокалиберной мебелью. Тут была библиотека избранных книг, фортепьяно, различное оружие, коллекции палок, трубок, туалет из палисандрового дерева и т. п. Дорогие картины висели на стенах, великолепная люстра украшала потолок. Тяжелые драпри закрывали окна и дверь, ведущую, по-видимому, в другую комнату.

— Не сердитесь на меня за эту скучную прогулку, господин Иригойен! — радушно сказал хозяин этой странной квартиры.

— Я не только не сержусь, господин Фильмор, но счастлив убедиться, что вы не отучились остерегаться! — смеясь, ответил Юлиан.

— Остерегаться всегда следует, господин Иригойен.

— Давно вы в Париже?

— Давно! И часто сожалею о просторе наших милых саванн. Хорошее было времечко!

— Может быть!.. Но скажите, можем мы тут свободно переговорить?

— Будьте покойны. Меня считают за американца и никому в голову не приходит что-либо подозревать. Вы желаете говорить о Майоре?

— Да! Правда ли, что он в Париже?

— Уже два года, но вчера только я в этом окончательно убедился, встретив его нос к носу в Булонском лесу.

— Как? Это вы назвали его по имени? Зачем вы это сделали?

— Чтобы не сомневаться более. Эта старая штука: внезапно названный по имени человек, как бы он ни был обстрелян, невольно встрепенется и выдаст себя. Майор точно также попался. Хотя он и очень постарел, и обезображен новым шрамом на лице, тем не менее я его узнал.

— Позвольте, я не узнаю вашей обычной предусмотрительности! А что, если он также вас узнал?

— Я спокоен на этот счет. Когда мне донесли, что Майор в Париже, я сначала отказывался верить этому. Узнав недавно, что он каждое утро катается верхом в Булонском лесу, я решил проследить его и, наклеив бороду, надев парик и очки, отправился сам туда. Положительно невозможно, чтобы даже он догадался, кто его окликнул.

— Дай Бог!.. Скажите теперь, по-прежнему ли вы готовы оказать мне услугу?..

— Более, чем когда-либо, можете быть в этом уверены.

— Благодарю… Желаю и надеюсь, что мы с вами опять сойдемся.

— Без сомнения. Но позвольте мне сначала объясниться. Господин Иригойен, я вам обязан жизнью и достоянием… К слову сказать, у меня семьдесят тысяч годового дохода, сумма немалая для человека, прошедшего огонь и воду… Но, кроме этих благ, вы дали мне нечто более: вы возвратили мне самоуважение. Теперь я честный человек! В отношении вас — долг мой не оплачен. Плотью и кровью готов я помогать вам в борьбе против Майора. Но решение мое непоколебимо — никаких договоров, вроде заключенного в Мексике, не будет!

— Но, мне кажется…

— Не настаивайте! Помогая вам, я в то же время служу себе. Я поклялся отомстить Майору и сдержу клятву во что бы то ни стало!

— Если вы требуете…

— Да, требую! И в противном случае останусь нейтральным, что меня глубоко огорчит.

— Пусть будет по-вашему. Но позвольте мне пожать вам руку.

Они с чувством подали друг другу руки.

— А теперь, — весело продолжал Юлиан, — не можете ли вы что-нибудь мне сообщить?

— Ничего ранее вечера… Я только с сегодняшнего дня начал действовать. Все, что я могу сказать вам наверное, это то, что Калаверас также в Париже.

— Так я и знал!.. Кстати, уверены ли вы в вашем шпионе?

— Еще бы!.. Он также поклялся отомстить Майору… Да вы, впрочем, знаете его!

— Я? Кто же это?

— Себастьян, бывший матрос.

— Он не умер?

— Нет! Это длинная история. Но вот два года, как он следит за Майором.

— Странно, враги Майора как будто воскресают для того, чтобы уничтожить его!.. Сговоримся теперь, где и как нам встречаться?

— Завтра в кафе Гельдера, в пять часов. Я буду одет отставным офицером и первый к вам подойду. Тут же мы условимся о следующем свидании. Нужно сбивать с толку шпионов. Как вы оденетесь?

— Но завтра я могу остаться в обыкновенном платье. Майор видел меня всего один раз, и тогда у меня была длинная борода и длинные волосы.

— Правда. Если вам нужно будет писать, адресуйте письма на бульвар Пуассониер, № 88. Там моя настоящая квартира.

— Хорошо. А мой адрес…

— Знаю! Давно знаю!

— В таком случае, до свидания, до завтрашнего дня.

Юлиан отправился к театру, где его ожидал экипаж, и вернулся домой.

ГЛАВА VI

При звуке голоса, громко назвавшего его по имени, панический страх овладел Майором. Нещадно шпоря коня, он мчался, как вихрь, с единственной мыслью — бежать, бежать, как можно дальше.

Мало-помалу волнение его улеглось и, остановив взмыленную лошадь, он тяжело перевел дух.

— Дурак! — сказал он сам себе. — Вместо того, чтобы узнать, что мне нужно, я возбудил подозрение в моих врагах! Теперь они знают, что я здесь.

Бешенство его утихло, уступая место размышлениям. Результатом их было то, что он повернул лошадь назад и направился к Парижу. Он ехал тихой рысью, покуривая сигару и глубоко раздумывая о своих делах.

Около одиннадцати часов он въехал в пустынный и; узкий переулок и остановился у высокой каменной стены. Не слезая с лошади, он постучал хлыстом в дверь, потом, соскочив на землю, привязал измученное животное к железному кольцу и подошел к другой, находившейся рядом двери.

Вынув из кармана крошечный ключик, он повернул его в замке и вошел, с шумом захлопнув дверь за собой. Покуда он ощупью шел по длинному и совершенно темному коридору, на противоположном конце показался человек с фонарем в руке.

— Откройте! — крикнул ему Майор, останавливаясь перед массивной железной решеткой, перерезывавшей коридор во всю его ширину.

Человек с фонарем придавил пружину и решетка опустилась под пол.

Майор прошел и последовал за человеком с фонарем.

Они вошли в кабинет, отчасти нам уже знакомый, ибо это был тот самый, в котором господин Ромье принимал Лупера.

— Здравствуйте, Оианди! — сказал Майор, разваливаясь на диване. — Что это вы такой нарядный? Не собираетесь ли куда-нибудь?

— Не собираюсь, а только что вернулся! — с сердитым видом отвечал Оианди.

— Так рано? Где же вы были?