Вскоре они достигли леса и сразу же увидели грот, о котором говорил дон Фернандо. Грот этот походил на невысокий холм и был довольно узкий. Покрытый зеленью снаружи и внутри, он представлял собой идеальное место отдохновения во время дневного зноя.
      Всадники сошли с лошадей, сняли с них узду и вошли в грот, наслаждаясь царившей здесь прохладой, чему способствовала также тонкая струя воды, сбегавшая по стенке грота с меланхоличным журчанием. Они бросили одеяла на землю и, спокойно растянувшись на них, закурили.
      Первым заговорил Торрибио:
      - Как я вам признателен, дон Фернандо, что вы вспомнили об этом восхитительном убежище. Теперь, если вам угодно объясниться, я выслушаю вас с чрезвычайным удовольствием.
      - Сеньор дон Торрибио Квирога, - заговорил дон Фернандо. - Меня, право, смущает ваша любезность, и если бы я не был самым неумолимым вашим врагом, Бог мне свидетель, я был бы самым искренним вашим другом.
      - Ах, судьба рассудила иначе! - со вздохом изрек дон Торрибио.
      - Знаю, любезный сеньор, и искренне сожалею.
      - Не более меня, клянусь вам.
      - Наконец, если уж на то пошло, мы оба должны покориться судьбе
      - Ах! Я стараюсь, любезный сеньор.
      - Я это знаю и потому ради ваших интересов, равно как и моих, я решил положить этому конец.
      - Я не вижу, каким образом этого можно достигнуть, если только один из нас не согласится умереть.
      - Эта ненависть должна была уже обойтись вам в кругленькую сумму.
      - Четыреста пиастров, которые украли у меня плуты, потому что вы до сих пор живы, и, не считая двухсот других, которые я намерен предложить сегодня одному пикаро, поклявшемуся, что непременно убьет вас
      - Весьма сожалею. Если так будет продолжаться, вы в конце концов разоритесь.
      Дон Торрибио ничего не ответил и только вздохнул Дон Фернандо между тем продолжал, бросая потухшую пахитоску и готовясь закурить другую:
      - В свою очередь, любезный сеньор, я вам признаюсь, что несмотря на редкостную неспособность людей, нанимаемых вами, мне начинает надоедать служить им мишенью именно тогда, когда я менее всего об этом думаю.
      - Я понимаю. Это действительно очень неприятно.
      - Не правда ли? Итак, желая удовлетворить наши общие интересы и покончить с этим раз и навсегда, я, кажется, изыскал способ решить вопрос к взаимному удовольствию.
      - А! Интересно, какой же. Я знаю, дон Фернандо, что вы человек изобретательный и наверняка придумали что-нибудь замысловатое.
      - Нет, напротив Вы иногда играете в карты?
      - Так редко, что правильнее сказать не играю.
      - Точно так же, как и я. Вот какое предложение я сделаю вам, учитывая, что убить меня вам не удастся.
      - Вы думаете, любезный сеньор? - сказал дон Торрибио, по-прежнему улыбаясь.
      - Я уверен в этом, иначе вы давно бы достигли вашей цели.
      - Я согласен с этим, следовательно, что же вы предлагаете?
      - А вот что. мы возьмем колоду карт Тот, кому попадет пиковый туз, будет считаться выигравшим и станет обладателем жизни своего противника, который будет вынужден тут же прострелить себе голову.
      - Да, этот способ действительно замысловат.
      - Итак, вы согласны, сеньор Торрибио?
      - Почему же не согласиться, любезный сеньор? Это равносильно любой партии, только в данном случае отыграться нельзя. Возьмем же карты.
      Оказалось, что у каждого из этих трех благородных кабальеро, которые никогда не играли, в кармане была колода карт. Они выложили их с такой поспешностью, что не могли удержаться от громкого хохота.
      Мы уже не раз упоминали в наших прежних сочинениях, что страсть к карточной игре в Мексике граничит с безумством. Поэтому читателя не должна удивлять легкость, с какою дон Торрибио принял предложенные его врагом условия. Для совершенно непредсказуемых мексиканцев все необычное обладает какой-то фантастически притягательной силой.
      - Позвольте, сеньоры, - вступил в разговор дон Эстебан, до той поры только слушавший, но не принимавший участия в разговоре. - Может быть, есть какой-то другой способ решения конфликта.
      - Какой? - вскричали дон Фернандо и дон Торрибио в один голос, обернувшись к дону Эстебану.
      - Неужели ваша ненависть так сильна, что она может удовлетвориться только смертью одного из вас?
      - Да! - глухо проговорил дон Торрибио.
      Дон Фернандо выразил согласие кивком головы.
      - Когда так, - продолжал дон Эстебан, - почему бы, вместо того чтобы полагаться на слепой случай, вам не прибегнуть к дуэли?
      Оба с презрением отвергли предложение дона Эстебана
      - Чтобы мы стали драться подобно презренным леперам, подвергаться опасности обезобразить себя или сделаться калекой. Я с этим не соглашусь Лучше смерть!
      - Я тоже так считаю.
      - Как вам угодно, кабальеро, - сказал дон Эстебан. - Действуйте по своему разумению.
      - А кто будет сдавать? - поинтересовался Торрибио.
      - Ах, черт побери! В самом деле! - воскликнул дон Фернандо. - А я и не подумал об этом.
      - Я, если вы согласны, - сказал дон Эстебан. - Тем более что я могу быть совершенно беспристрастен, ибо одинаково дружелюбен к вам обоим, сеньоры.
      - Это правда, но для того чтобы избегнуть каких-либо недоразумений, вы должны выбрать наудачу колоду, которую будете сдавать, - заметил дон Торрибио.
      - Хорошо, положим все три колоды под шляпу, и я возьму наугад первую, какая попадется.
      - Хорошо. Как жаль, что вы раньше не подумали об этой партии, дон Фернандо!
      - Ничего не поделаешь, любезный сеньор. Раньше мне это в голову не приходило.
      Дон Эстебан вышел из грота, чтобы не видеть, как противники будут класть карты под шляпу. Чрез минуту они позвали молодого человека.
      - Итак, вы решили сыграть эту партию? - спросил он.
      - Да, - ответили они.
      - Вы клянетесь исполнить строгий приговор судьбы?
      - Клянемся, дон Эстебан.
      - Хорошо, сеньоры, - продолжал он, сунув руку под шляпу и взяв колоду карт. - Теперь вручите ваши души Богу, потому что через несколько минут один из вас предстанет пред Ним.
      Дон Фернандо и дон Торрибио истово перекрестились и с тревогой устремили глаза на роковую колоду. Дон Эстебан тщательно стасовал карты, потом дал снять обоим противникам.
      - Будьте внимательны, сеньоры, я начинаю. Небрежно опершись на локоть, они курили пахитосы с нарочитой беззаботностью, которую, однако, опровергал настороженный блеск глаз.
      Между тем карты быстро сыпались одна за другой, у дона Эстебана оставалось в руке не более пятнадцати. Он вдруг остановился.
      - Кабальеро, - сказал он, - подумайте еще раз.
      - Сдавайте! Сдавайте! - лихорадочно вскричал дон Фернандо. - Теперь последнюю карту мне.
      - Вот она! - ответил дон Эстебан, открывая ее.
      - О! - воскликнул дон Фернандо, бросая пахитоску. - Пиковый туз. Видите, дон Торрибио, как это странно, ей-богу! Вы не можете никого винить, сама судьба обрекла вас на смерть.
      Дон Торрибио сделал нервное движение, но тотчас же взял себя в руки и вежливым тоном, которым беседовал прежде, сказал:
      - Это правда. Должен признаться, дон Фернандо, что мне не везет с вами ни в чем.
      - Я полон сочувствия, любезный дон Торрибио.
      - Партия была превосходна. Я никогда в жизни не испытывал таких сильных ощущений.
      - И я тоже. К несчастью, отыграться нельзя.
      - Вы правы, теперь мне предстоит заплатить по счету. Дон Фернандо молча поклонился.
      - Будьте спокойны, любезный сеньор, я не заставлю вас долго ждать. Если бы я предвидел случившееся, я захватил бы пистолет.
      - У меня есть, я могу предоставить его в ваше распоряжение.
      - Будьте добры, дайте мне один. Дон Фернандо поднялся, вынул пистолет из луки седла и подал его дону Торрибио, сказав при этом:
      - Он заряжен. Курок слегка туговат.
      - Какой вы редкостный человек, дон Фернандо! Все предусмотрели, все до мелочей.
      - Привычка к путешествиям, дон Торрибио, и больше ничего.
      Дон Торрибио взял пистолет и взвел курок.
      - Сеньор, - сказал он, - я прошу вас только не бросать мое тело хищным зверям. Я был бы в отчаянии, если бы знал, что послужу им пищею после моей смерти.
      - Успокойтесь, любезный сеньор. Мы доставим вас к вашему дому на вашей собственной лошади. Мы тоже были бы в отчаянии, если бы тело такого совершеннейшего человека, как вы, подверглось осквернению.
      - Вот и все, о чем я хотел вас просить, сеньоры. Теперь позвольте поблагодарить вас и прощайте!
      Бросив последний взгляд по сторонам, он хладнокровно приставил пистолет к правому виску. Дон Фернандо поспешно остановил его руку.
      - Я вот о чем подумал, - сказал он.
      - Пора, - сказал дон Торрибио, все так же бесстрастно. - Еще несколько секунд и было бы поздно, но послушаем, о чем же вы подумали.
      - Вы честно проиграли мне вашу жизнь, не так ли?
      - Как нельзя честнее, дон Фернандо.
      - Итак, она принадлежит мне. Вы умерли, я имею право распоряжаться вами, как мне заблагорассудится.
      - Я этого не отрицаю. Вы видите, что я готов заплатить свой долг, как подобает кабальеро.
      - Я отдаю вам должное, любезный сеньор. А если я позволю вам остаться в живых, обязуетесь ли вы убить себя по моему первому требованию и подчинить жизнь, которую я вам дарую, только моим интересам. Подумайте, прежде чем ответите.
      - Итак, - сказал дон Торрибио, - вы мне предлагаете условие?
      - Да, вы употребили именно то самое слово. Я действительно ставлю условие.
      - Гм! - задумался дон Торрибио. - Это серьезно. Что сделали бы вы, дон Эстебан, на моем месте?
      - Я? Я согласился бы, не колеблясь. Жизнь - штука хорошая и гораздо лучше наслаждаться ею как можно дольше.
      - В том, что вы говорите, есть доля правды, но подумайте, при этом я становлюсь невольником дона Фернандо, потому что могу располагать жизнью до тех пор, пока это будет ему угодно, и по первому его требованию обязан убить себя.
      - Это правда, но дон Фернандо истинный кабальеро и потребует от вас этой жертвы только в случае самой крайней необходимости.
      - Я пойду даже на уступку, - сказал дон Фернандо. - Я ограничиваю срок действия моего условия десятью годами. Если до той поры дон Торрибио не умрет, он снова обретет все свои права и будет свободен располагать своею жизнью.
      - А! Вот это мне приятно! Вы действительно настоящий кабальеро, любезный сеньор, и я принимаю жизнь, которую вы возвращаете мне так любезно. Тысячу раз благодарю вас, - продолжал повторять он, разряжая пистолет. - Это оружие мне теперь ни к чему.
      - Только, любезный дон Торрибио, поскольку никто не может предвидеть будущего, вы не откажетесь дать письменное обязательство?
      - Конечно, но где достать бумагу?
      - Кажется, в моих альфорхасах есть все необходимое для письма.
      - Я ведь уже говорил вам, что вы человек редкостный и предусмотрительный.
      Дон Фернандо сходил за своими альфорхасами. Это нечто вроде двойных карманов, подвешиваемых к седлу, куда кладут вещи, необходимые в дороге. В Мексике да и во всей испанской Америке альфорхасы заменяют чемоданы. Дон Фернандо достал бумагу, перья и чернила и разложил все это пред доном Торрибио.
      - Теперь, - сказал он, - напишите, что я вам продиктую.
      - Диктуйте, любезный сеньор, я готов.
      - Я, нижеподписавшийся, - начал дон Фернандо, - дон Торрибио Квирога, свидетельствую, что я честно проиграл мою жизнь дону Фернандо Каррилю. Я признаю, что моя жизнь принадлежит отныне дону Фернандо Каррилю, который будет властен располагать ею по своему усмотрению, а я обязан безоговорочно повиноваться его приказаниям, и если он сочтет необходимым, лишить меня жизни у него на глазах или погибнуть в опасной экспедиции, ибо речь идет о жизни, которую я проиграл и которую он даровал мне по своей воле. Я свидетельствую, кроме того, что всякое чувство ненависти к вышеупомянутому дону Фернандо Каррилю угасло в моем сердце и что я никогда не буду ему вредить прямо или косвенно. Настоящее обязательство я принимаю на десять лет, считая со дня подписания этого акта, после чего я вступаю в обладание всех моих прав и могу располагать своей жизнью по своему усмотрению, а дон Фернандо утрачивает права на мою жизнь. Составлено и подписано мною 17-го марта 18... года. Ниже следует подпись свидетеля дона Эстебана Диаса. Теперь, - добавил дон Фернандо, - подпишите, попросите подписать дона Эстебана и отдайте эту бумагу мне.
      Дон Торрибио любезно исполнил формальность, великолепным росчерком запечатлел свою подпись и передал перо дону Эстебану, который также без малейшего возражения подписал эту странную бумагу.
      Затем дон Торрибио посыпал бумагу пылью, чтобы высушить чернила, аккуратно сложил ее вчетверо и отдал дону Фернандо, который, прочтя внимательно, спрятал на груди.
      - Сделка совершена, - сказал дон Торрибио. - Теперь, любезный сеньор, если вам не угодно что-нибудь мне приказать, я попрошу позволения уйти.
      - Мне было бы очень неприятно удерживать вас долее, кабальеро, ступайте, желаю вам успеха.
      - Благодарю за это пожелание, но боюсь, что оно не исполнится. С некоторых пор мне явно не везет.
      Поклонившись в последний раз обоим, он взнуздал свою лошадь, вскочил в седло и ускакал.
      - Неужели вы действительно потребуете исполнения этого условия? спросил дон Эстебан, когда остался наедине с доном Фернандо.
      - Конечно, - ответил тот. - Вы забываете, что этот человек - мой смертельный враг. Но я должен покинуть вас, дон Эстебан. Я хочу попасть сегодня в Лас-Нориас, а теперь уже становится поздно.
      - Вы отправляетесь в асиенду дона Педро де Луна?
      - Собственно, не в асиенду, а в окрестности ее.
      - Если так, нам по пути, потому что и я тоже еду в ту сторону.
      - Вы? - спросил дон Фернандо, бросив на него вопросительный взгляд.
      - Я мажордом асиенды, - просто ответил Эстебан Диас.
      Они вместе вышли из грота и сели на лошадей. Дон Фернандо Карриль ехал задумчиво рядом со своим спутником, односложно отвечая на вопросы последнего.
      XI
      Ранчо
      Нашим путешественникам предстоял довольно длинный путь. Дон Эстебан не прочь был бы сократить его в беседе с доном Фернандо, тем более что знакомство с ним, а главное - его поступки основательно разожгли любопытство молодого человека. К несчастью, дон Фернандо Карриль, судя по всему, не был расположен поддерживать разговор, и мажордому пришлось сообразовываться с настроением своего спутника.
      Уже давно остался позади поселок, и они уже скакали по берегу Вермехо, когда услышали приближающийся топот лошади. Мы говорим услышали, потому что вскоре после отъезда из грота солнце скрылось за горизонтом и почти сразу же без перехода густой мрак окутал землю. В Мексике, где полиции не существует или где она существует только номинально, каждый вынужден сам заботиться о собственной безопасности. Поэтому, когда ночью на дороге встречаются двое, они подъезжают друг к другу с большой осторожностью, предварительно убедившись, что им ничего не грозит.
      - Проезжайте мимо! - закричал дон Фернандо ехавшему навстречу человеку, когда тот подъехал к ним на расстояние, чтобы услышать его голос.
      - Почему же это? Вы знаете, что вам нечего меня опасаться, - ответил встречный путник, останавливая лошадь.
      - Я узнаю этот голос.
      - И человека тоже, сеньор дон Фернандо, потому что вы недавно с ним встречались. Я - эль-Сапоте.
      - А! - приветливо отозвался дон Фернандо. - Это ты, Тонильо. Подъезжай, мой милый. Тот немедленно подъехал.
      - Что ты делаешь в столь поздний час на дороге?
      - Я возвращаюсь с одного свидания в поселке.
      - Я надеюсь, это свидание не связано с каким-нибудь плохим делом.
      - Вы меня обижаете, дон Фернандо, я честный человек.
      - Я в этом не сомневаюсь. Впрочем, твои дела меня не касаются. Я не хочу в них вмешиваться. Прощай, Тонильо.
      - Позвольте задержать вас на минуту. Если уж мне по счастливилось встретиться с вами, уделите мне несколько минут, тем более что я вас искал.
      - Ты? Уж не за тем ли, зачем искал намедни? Я думал, что ты отказался от такого рода затей, которые со мною тебе не удаются.
      - В двух словах вот в чем дело, дон Фернандо. После того, что произошло между нами намедни, я подумал, что обязан вам жизнью и что, следовательно, я более свободен в своих действиях относительно вас. Но вы знаете, сеньор, я кабальеро и как честный человек должен держать слово. Я решил отправиться к человеку, который заплатил мне за вашу смерть. Тяжело, конечно, было возвращать такую большую сумму, однако я не колебался. Недаром же говорят, что доброе дело всегда бывает вознаграждено.
      - Ты должен знать это лучше других, - сказал, смеясь, дон Фернандо.
      - Вы смеетесь? Судите сами. Я искал того, о ком идет речь, следовательно, нет надобности называть вам его имя.
      - Да, конечно, я его знаю.
      - Прекрасно! Сегодня утром один кабальеро из числа моих друзей предупредил меня, что этот человек желает поговорить со мною. Стало быть, я был совсем близок к исполнению своего намерения, но представьте себе, в тот момент, когда я приготовился было возвратить деньги и отказаться от его поручения, человек этот заявил, что теперь вы помирились с ним и стали его лучшим другом, а потому он оставляет мне сто пиастров в качестве вознаграждения за беспокойство, которое он мне причинил.
      - Ты виделся с этим человеком сегодня?
      - Да, я только что от него.
      - Хорошо Продолжай, приятель
      - Итак, кабальеро, теперь, когда честь моя осталась незапятнанной, я могу распоряжаться собою по своему усмотрению. И я готов с радостью служить вам.
      - Ну, что же, может, ты мне понадобишься через несколько дней.
      - Вы не раскаетесь, если поручите мне что-нибудь, сеньор. Вы непременно встретите меня у...
      - Не беспокойся об этом! - перебил его дон Фернандо. - Когда надо будет, я тебя найду
      - Как вам угодно, сеньор. Теперь позвольте мне проститься с вами и с этим благородным кабальеро, вашим другом.
      - До свидания, Сапоте Благополучного пути! Лепер продолжал свой путь.
      - Сеньор, - сказал тогда дон Эстебан, - через несколько минут мы приедем к домику, где я живу с моей матерью, и я был бы очень рад предложить вам ночлег.
      - Благодарю вас за любезность и охотно принимаю ваше приглашение. Дом ваш далеко от Лас Нориас?
      - Всего в одной миле. Если бы было светло, отсюда можно было бы увидеть высокие стены асиенды. Позвольте мне служить вам проводником до моего бедного жилища.
      Всадники свернули налево и выехали на широкую тропинку, обрамленную алоэ. По громкому лаю нескольких сторожевых собак и мелькавшим в темноте огням дон Фернандо догадался, что теперь они совсем близко от цели
      И в самом деле, минут через десять они оказались перед небольшим домиком, у крыльца которого их встречали с факелами несколько человек. Они остановились возле самого крыльца, сошли с лошади и, поручив их пеону, вошли в дом. Дон Эстебан шел впереди, чтобы принять гостя как подобает хозяину дома.
      Они вошли в довольно просторную комнату, меблированную стульями, скамьями и массивным столом, накрытым на несколько персон. На выбеленных стенах этой комнаты висели несколько отвратительно намалеванных картин, изображавших времена года, пять частей света и тому подобное.
      Пожилая женщина, одетая с некоторым изыском, хранившая следы былой красоты, стояла посреди комнаты
      - Матушка, - сказал дон Эстебан, почтительно ей кланяясь, - позвольте представить вам дона Фернандо Карриля, благородного кабальеро, который изъявил согласие провести эту ночь под нашим кровом.
      - Добро пожаловать, - приветствовала гостя донна Мануэла с любезной улыбкой. - Этот дом и все, что в нем находится, к вашим услугам.
      Дон Фернандо низко поклонился матери молодого человека.
      - Сеньора, премного благодарен вам за этот прием. Донна Мануэла при виде гостя вздрогнула и с трудом удержалась от возгласа удивления. Его голос поразил ее. Она бросила на него проницательный взгляд, но поняла, что ошиблась, как бы сознаваясь в ошибке, дружелюбно указывая на стол, сказала:
      - Не угодно ли вам пожаловать к столу? Сейчас вам подадут ужин. Вы, наверно, основательно проголодались.
      Донна Мануэла села за стол, дон Эстебан занял место по левую ее руку, а дон Фернандо - по правую. Трое или четверо пеонов вошли и по знаку своей госпожи сели на противоположном конце стола.
      Ужин был умеренный. Он состоял из турецких бобов, приправленных перцем, сушеной говядины, курицы с рисом, маисовых лепешек и водки.
      Молодые люди ели, как и подобает путешественникам, проделавшим путь в десять миль, не останавливаясь. Донна Мануэла с удовольствием смотрела, как исчезали кушанья, которые она накладывала им на тарелки, и продолжала ласково потчевать их. После ужина все перешли во внутреннюю комнату, служившую гостиной.
      Разговор, который, естественно, шел несколько вяло за ужином, мало-помалу оживился и вскоре благодаря донне Мануэле принял непринужденный характер и даже задушевный.
      Дон Фернандо с тайным удовольствием предавался этой беспорядочной беседе, которая постоянно переходила с одного предмета на другой. Он охотно слушал длинные рассказы донны Мануэлы и добродушно отвечал на вопросы, которые она обращала к нему.
      - Вы уроженец прибрежных мест или родились вдали от реки, кабальеро? спросила вдруг эта добрая дама своего гостя.
      - Право, сеньора, - сказал он, улыбаясь, - признаюсь откровенно, я затрудняюсь ответить на этот вопрос.
      - Почему же, сеньор?
      - По самой простой причине: я не знаю, где родился.
      - Однако вы мексиканец?
      - Все заставляет меня думать именно так, сеньора, однако я за это не поручусь.
      - Как странно! Разве ваши родные живут не здесь? - Тень пробежала по лицу дона Фернандо.
      - Нет, сеньора, - ответил он сухо, и хозяйка дома, поняв, что коснулась болезненной темы, поспешила переменить тему разговора.
      - Вы, конечно, знаете дона Педро де Луна?
      - Очень мало, сеньора. Случай свел нас один только раз, правда, при таких странных обстоятельствах, что он не может не помнить об этом, но вряд ли я войду когда-нибудь в его асиенду.
      - Напрасно, кабальеро. Дон Педро старый христианин (Выражение, употребляемое для обозначения потомков древних завоевателей, кровь которых всегда оставалась без примеси.), оказывающий гостеприимство по старинному обычаю. Он счастлив, когда ему представляется случай выказать гостеприимство.
      - К сожалению, неотложные дела требуют моего присутствия далеко отсюда, и я боюсь, что у меня не будет времени посетить асиенду.
      - Извините, сеньор, - вступил в разговор дон Эстебан, - вы, конечно, не имеете намерения отправиться в пустыню?
      - Почему вы задаете этот вопрос, кабальеро?
      - Потому что мы находимся на самом краю индейской границы, и, если вы не намерены вернуться, вам откроется только один путь - в пустыню.
      - Именно в пустыню я и намерен отправиться. Дон Эстебан не мог скрыть удивления.
      - Извините, если я покажусь вам назойливым, - сказал он, - но вы, видимо, не знаете той пустыни, в которую собираетесь.
      - Извините, сеньор, напротив, я знаю ее очень хорошо.
      - Зная ее, вы осмеливаетесь отправиться туда в одиночестве?
      - Я, кажется, доказал вам сегодня, сеньор, что осмеливаюсь делать многое.
      - Да, да, я знаю, что ваше мужество беспредельно. Но то, что вы собираетесь предпринять сейчас, - безрассудство.
      - Безрассудство, сеньор! О! Мне кажется, вы немножко преувеличили. Разве человек решительный, хорошо вооруженный и на хорошей лошади может опасаться индейцев?
      - Если бы вам пришлось защищаться только от индейцев и хищных зверей, я бы еще мог согласиться с вами. Храбрый белый человек может справиться с двадцатью краснокожими. Но возможно ли одолеть Тигровую Кошку?
      - Тигровую Кошку? Извините меня, кабальеро, но я вас не понимаю.
      - Я поясню, сеньор. Тигровая Кошка - белый человек. Неизвестно, что побудило его связать свою судьбу с апачами, сделаться одним из их начальников. Он питает неистребимую ненависть к людям своей расы.
      - Я тоже слышал о том, что вы рассказываете, но человек этот один только и есть белый среди индейцев. Как бы он ни был опасен, я полагаю, он тоже смертен и человек храбрый способен его убить.
      - К сожалению, вы ошибаетесь, кабальеро. Этот человек не единственный белый среди индейцев. Есть и другие разбойники, тоже белые.
      - Да, - заметила донна Мануэла, - между прочим его сын, который, говорят, такой же свирепый и такой же безжалостный грабитель, как и он сам.
      - Матушка, это только догадки насчет Каменного Сердца, нельзя ничего утверждать определенно.
      - Кто этот человек, о котором вы говорите?
      - Уверяют, что это его сын, но точно никто не может сказать.
      - И вы называете этого человека Каменным Сердцем?
      - Да, сеньор, а я слышал о его великодушии, свидетельствующем, напротив, о его благородном сердце и пылкой душе, способной на добрые дела.
      Мимолетная краска покрыла лицо дона Фернандо.
      - Вернемся к Тигровой Кошке, - сказал он. - Чего мне следует опасаться?
      - Всего. Притаившись где-нибудь за скалой в пустыне, этот разбойник нападает на многочисленные караваны, грабит их, убивает одиноких путешественников. Его ловушки расставлены так искусно, что никто не способен их избежать. Верьте мне, кабальеро, откажитесь от этого путешествия или вы погибнете.
      - Благодарю вас за эти советы, которые продиктованы вашим добрым участием ко мне, однако я не могу им последовать. Но, кажется, становится поздно, позвольте мне откланяться. Я приметил на галерее лежанку, на которой с удовольствием скоротаю ночь.
      - Я приказала постелить вам в комнате моего сына.
      - Я не позволю, чтобы кто-нибудь испытывал неудобства из-за меня. Я привык к путешествиям. Впрочем, скоро уже утро. Клянусь вам, вы доставите мне огорчение, если станете настаивать, чтобы я занял комнату дона Эстебана.
      - Поступайте, как знаете, кабальеро. Гость - посланник Божий. Он должен быть главным лицом в том доме, где находится на протяжении всего времени, пока украшает его своим присутствием. Да хранит Господь ваш покой и да пошлет вам приятный сон. Сын мой укажет вам конюшню, где стоит ваша лошадь, на тот случай если вы пожелаете уехать раньше, чем проснутся в доме.
      - Благодарю еще раз, сеньора. Я надеюсь засвидетельствовать вам почтение до моего отъезда.
      Обменявшись еще несколькими любезными фразами с хозяйкой, дон Фернандо вышел из комнаты вслед за доном Эстебаном. Желание, высказанное им спать на галерее, было вполне естественным и согласовывалось с обычаями страны, где ночи вознаграждают жителей своей красотою и свежестью за изнурительный дневной зной.
      Непременным атрибутом сельских домов или ранчо является галерея, поддерживаемая четырьмя или шестью колоннами. На этих просторных галереях, расположенных по обе стороны от входа в дом, стоят лежанки, где обычно спят хозяева, предпочитая прохладу нестерпимой духоте, царящей в доме.
      Дон Эстебан привел своего гостя в конюшню, объяснил, как отпирается дверь, потом, спросив, не нуждается ли он в каких-нибудь услугах, пожелал ему спокойной ночи. А сам вернулся в дом, не заперев двери, чтобы дон Фернандо мог войти, если ему понадобится.
      Донна Мануэла ждала возвращения сына в той комнате, где он ее оставил. Старушка была не на шутку встревожена.
      - Ну, что ты думаешь об этом человеке, Эстебан? - спросила она, едва он вступил на порог.
      - Я, матушка? - удивился он. - Как я могу что-нибудь о нем думать? Я его видел сегодня в первый раз. Старушка нетерпеливо покачала головой.
      - Ты несколько часов ехал с ним рядом. Этого времени было достаточно, чтобы составить мнение о нем.
      - Этот человек, милая матушка, являлся мне в таких разных обличьях, что я не только не мог составить о нем какое-то определенное мнение, я не мог даже отыскать хоть маленькую зацепку, чтобы попробовать хоть немного его понять. Несомненно одно, он способен и на добро и на зло, в зависимости от того, что возьмет верх, - сердце или эгоистический расчет. В Сан-Лукаре, где он живет, все непроизвольно опасаются его, хотя в его поведении нет ничего такого, что действительно могло бы внушать страх. Никто ничего наверняка о нем не знает, жизнь его окутана тайной.
      - Эстебан, - продолжала донна Мануэла с серьезным видом, положив руку на руку сына, как бы стараясь придать большую значимость своим словам, тайное присутствие этого человека в здешних местах предвещает большое несчастье. Почему? Не умею этого объяснить. Когда он вошел, черты его лица пробудили во мне смутные воспоминания о событиях, имевших место давным-давно. Я нашла в его чертах сходство с одной, ныне покойной особой, - она вздохнула. - Когда он заговорил, я содрогнулась, потому что этот голос довершил сходство, которое я уловила в его лице. Кто бы ни был этот человек, я убеждена, что нам грозит опасность, а может быть, и беда. Я прожила большую жизнь, сын мой, а ты знаешь, в мои годы ошибиться нельзя. Предчувствия посылает Господь, им надо верить. Следи внимательно за поведением этого человека, пока он здесь. Я сожалею, что ты привел его к нам в дом.
      - Я не мог поступить иначе, матушка. Гостеприимство - долг, от которого уклоняться не должен никто.
      - Я не упрекаю тебя, сын мой. Ты поступил подобающим образом.
      - Дай Бог, чтобы вы обманулись в своих предчувствиях, матушка! Во всяком случае, если этот человек вознамерится причинить нам вред, как вы этого опасаетесь, мы ему помешаем.
      - Нет, дитя мое, я боюсь не за нас.
      - За кого же, матушка? - поспешно спросил дон Эстебан.
      Донна Мануэла печально улыбнулась.
      - Разве ты не понимаешь?
      - Пусть же он поостережется. Но нет, это невозможно. Впрочем, завтра на рассвете я отправлюсь в асиенду и предостерегу дона Педро и его дочь.
      - Не говори им ничего, Эстебан, но оберегай их.
      - Да, вы правы, матушка, - ответил молодой человек, вдруг задумавшись: - Я постараюсь незаметно, но надежно обезопасить Гермозу. Клянусь Богом! Я соглашусь умереть в самых страшных муках, лишь бы она никогда больше не подвергалась таким опасностям, как несколько лет тому назад. Теперь, матушка, благословите меня и позвольте уйти.