Густав Эмар
      ОХОТНИКИ ЗА ПЧЕЛАМИ
      /первый роман из дилогии "Каменное Сердце/
      перевод с французского
      I
      Встреча на Дальнем Западе
      После открытия богатых приисков в Калифорнии и на реке Фрейзер Северная Америка вступила в эру процветания. Цивилизация распространялась столь стремительно, что вскоре не осталось и следа от роскошного буйства американских степей, способных поразить воображение поэта.
      Свой первозданный вид здесь сохранила только одна страна, удивляющая и своими контрастами и гармонией одновременно, где под неусыпным оком творца соседствуют бескрайние зеленые равнины и безмолвные песчаные пустыни.
      Эта страна, которой еще не коснулся заступ переселенцев, называется Дальним Западом. Там по-прежнему господствуют индейцы, разъезжающие на таких же неукротимых, как они сами, мустангах; здесь они у себя дома; они охотятся за бизонами и дикими лошадьми, воюют между собой или с белыми охотниками, отваживающимися вторгнуться в последнее прибежище краснокожих.
      В 1858 году, 27-го июля, три часа спустя после захода солнца, некий всадник на великолепном мустанге ехал вдоль берега реки Вермехо, которая, проделав восьмидесятимильный путь по пустыне, сливается с рекой дель-Норте.
      Всаднику в кожаном костюме мексиканских охотников на вид было лет тридцать. Высокий, стройный и грациозный с изящными манерами. Гордое и мужественное лицо его носило печать мужественности, внушавшее уважение и симпатию.
      Его голубые глаза, густые белокурые кудри, выбивавшиеся из-под широких полей шляпы, матовая белизна кожи делали его непохожим на мексиканца и наводили на мысль, что он родился не в жарком климате Мексики.
      Человек этот, был необычайно мужествен и беспредельно отважен. Под тонкой и почти прозрачной кожей его холеных рук таилась невероятная сила.
      Человек этот сидел, откинувшись в седле, и скорее всего, дремал, дав волю своему мустангу ступать неторопливо, останавливаясь пожевать пожухшую на солнце траву.
      Место, где находился всадник, представляло собой довольно обширную равнину, разделенную на две почти ровные части рекою Вермехо с крутыми скалистыми берегами. Равнина эта была справа и слева обрамлена широкой грядой холмов, постепенно переходящих в горы с высокими вершинами, покрытыми снегом.
      Несмотря на действительную или мнимую расслабленность или дремоту, всадник время от времени открывал глаза и, не поворачивая головы, бросал вокруг себя оценивающий взгляд. Ни один мускул на его лице не выдавал тревоги, впрочем, весьма естественной в стране, где ягуар считается далеко не самым опасным врагом человека.
      Путешественник или охотник продолжал свой путь все также медленно, с беззаботным видом. Он отъехал шагов на пятьдесят от скалы, возвышавшейся, подобно часовому, на берегу Вермехо, когда оттуда вышел человек, вооруженный длинноствольным карабином. Он несколько минут смотрел всаднику вслед, потом проворно вскинул карабин и выстрелил.
      Всадник покачнулся в седле и повалился на землю, застыв в неподвижности.
      Испуганная лошадь поднялась на дыбы и помчалась во весь опор к лесу, покрывавшему отроги гор, вскоре исчезнув в его густых зарослях.
      Сразив так ловко свою жертву, убийца снял шляпу и вытер пот со лба.
      - Черт побери! - радостно воскликнул он. - Кажется, на сей раз я прикончил этого дьявола. Видно, я попал ему в самый позвоночник. Вот это выстрел! Интересно, что сказали бы эти дураки, которые уверяли, что он колдун и что мне удастся убить его, если только я заряжу карабин серебряной пулей?! Ну, слава Богу, я честно заработал сто песо! Наконец-то мне повезло! Да будет благословенна Дева Мария за покровительство, которое она мне оказала! Я не премину выразить ей мою признательность. - С этими словами незнакомец снова зарядил карабин.
      - Да, - продолжал он, опускаясь на траву. - Сколько же я за ним гонялся! Надо взглянуть убил я его или только ранил. Нет! А вдруг я наклонюсь над ним, а он возьмет и ударит меня ножом! Я не так глуп. Лучше подожду да выкурю пока пахитоску. Если через час он будет лежать так же неподвижно, значит, все, подох. Мне некуда торопиться, - прибавил он со зловещей улыбкой.
      И вполне успокоившись, он вынул из кармана табак, свернул самокрутку и с удовольствием закурил, искоса поглядывая на неподвижно лежащее тело в нескольких шагах от него.
      Незнакомец был роста несколько ниже среднего, но ширина плеч и крепкие руки свидетельствовали о незаурядной силе. Лоб вдавленный, как у хищных зверей, длинный, похожий на клюв хищной птицы, нос нависал над громадным ртом с тонкими губами, обнажавшими острые, неровные зубы; серые, маленькие и косые глазки придавали его физиономии зловещее выражение.
      Человек был одет как охотник прерий в кожаные штаны с поясом, высокие мокасины и куртку из лосиной кожи с длинной бахромой. Обоюдоострое мачете, вдетое в железное кольцо на левом боку, и туго набитая сумка, висевшая на правом плече на ремне из бизоньей шкуры; на земле расстелено пестрое, яркой расцветки индейское серапе.
      Между тем минуло уже полтора часа, а убийца, куривший пахитоску за пахитоской, все не решался подойти к поверженному всаднику, лежавшему неподвижно с закрытыми глазами.
      Убийца не спускал с него глаз все это время, но тот оставался неподвижным. Над ним же начали кружить стервятники, по мнению убийцы, привлеченные смертью. Огненный диск солнца навис над самым горизонтом, пора было решаться взглянуть на мертвеца. Убийца неохотно поднялся.
      - Ну, - пробормотал он, - уж теперь-то он должен быть мертв. Пойду, посмотрю. Однако буду помнить об осторожности. - И вынув из-за пояса острый охотничий нож, чиркнул лезвием по камню и, удостоверившись, что все в порядке, решился наконец приблизиться к лежавшему по-прежнему неподвижно всаднику.
      В диких прериях действовало неписаное правило, а именно, самый кратчайший путь от одного пункта до другого - обходной. Вот и незнакомец, вместо того чтобы пойти напрямик, стал заходить со стороны, двигаясь осторожно, то и дело останавливаясь, чтобы убедиться, что его жертва мертва. На всякий случай он держал наготове нож и даже не исключал возможности поспешно ретироваться. Но эти предосторожности оказались ни к чему. Всадник не проявлял ни малейшего признака жизни. Так что убийца успокоился.
      Уперев руки в бока, он смотрел на мертвеца, лежавшего ничком.
      - Да, безусловно, он мертв, - сказал он себе. - Жаль, это был храбрый человек. Никогда бы я не осмелился сразиться с ним в открытом бою. Но честный человек должен держать слово. Мне заплатили, и я обязан был отработать заработок. Странно, почему же нет крови? Должно быть, она излилась внутрь. Тем лучше для него, меньше пришлось страдать. Однако для большей верности воткну-ка ему нож в спину. Хотя и так ясно, что он не оживет. Но ведь мне заплатили, а тех, кто платит, обманывать нельзя.
      После этого убийца опустился на колени и уже собрался занести над ним нож, как вдруг мнимый мертвец мгновенно вскочил и бросился на своего убийцу, схватил его за горло и, опрокинув навзничь, уперся коленом в грудь. Затем выбил у него нож, прежде чем тот успел опомниться!
      - Сделайте одолжение, амиго, успокойся! - сказал всадник насмешливым тоном.
      Но как бы быстро и неожиданно ни произошло только что случившееся, незнакомец-убийца слишком привык к подобным случайностям, а потому быстро обрел обычное хладнокровие.
      - Ну, амиго, - продолжал всадник, - что ты скажешь на это?
      - Я скажу, что ты искусно притворился, - ответил тот с усмешкой. - Ты по этой части большой умелец!
      - Может быть, - согласился тот. - Я проявил хитрость, достойную тебя.
      - Пожалуй, даже превзошел меня. Я думал, однако, что застрелил тебя. Это странно, - добавил он, как бы рассуждая сам с собой. - Они были правы, это я дурак. В другой раз возьму серебряную пулю, тогда уж все будет наверняка.
      - Что ты бормочешь?
      - Ничего.
      - Ты что-то сказал.
      - А ты что, непременно хочешь знать?
      - Если спрашиваю, значит хочу.
      - Я сказал, в другой раз возьму серебряную пулю.
      - Для чего?
      - Для того, чтобы убить тебя.
      - Чтобы меня убить? Ты что совсем сошел с ума? Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу?
      - Нет, не думаю, тем более что в этом случае ты сделал бы большую ошибку.
      - Потому что вы хотите меня убить?
      - Да, и как можно скорее.
      - Стало быть, вы очень меня ненавидите?
      - Я? Нисколько!
      - Так для чего же вам меня убивать?
      - Честный человек должен держать слово. Всадник пристально посмотрел на него и задумчиво покачал головой.
      - Гм! - продолжал он через минуту. - Обещаете ли вы, если я на время вас освобожу, не попытаться убежать?
      - Обещаю тем с большим удовольствием, что пребывать в такой позе довольно утомительно и я желал бы ее переменить.
      - Вставайте! - сказал всадник, поднимаясь. Тот не заставил долго ждать и в мгновение ока был на ногах.
      - Ах, как хорошо оказаться свободным, - сказал он.
      - Неправда ли? Теперь не желаете ли немного побеседовать?
      - Очень желаю, кабальеро. Я могу извлечь немалую пользу из нашего разговора, - отвечал он, кланяясь с самой обезоруживающей улыбкой.
      Враги сели рядом, как ни в чем не бывало. Это одна из примечательных черт мексиканского характера. Убийство у этого народа стало настолько обыденным, что нередко человек, чуть не лишившийся жизни, попав в искусно устроенную ему ловушку, спокойно и даже вполне миролюбиво пожимает руку человеку, вознамерившемуся его погубить, потому что не сегодня-завтра он сам способен проделать то же.
      Однако в данном случае всадник руководствовался отнюдь не этими соображениями, а совсем иными, о которых мы узнаем позже. При всем видимом простодушии он испытывал глубокое отвращение к разбойнику, покусившемуся на его жизнь.
      Что же касается последнего, то справедливости ради должны сказать, что он сожалел лишь об одном, что промахнулся, и мысленно обещал себе исправить оплошность как можно скорее.
      - О чем вы думаете? - спросил вдруг всадник.
      - Я? Ни о чем, - ответил разбойник с невинным выражением на лице.
      - Вы ошибаетесь. Я знаю, о чем вы думаете в эту минуту.
      - О! На этот счет позвольте вам сказать...
      - Вы думаете, как бы меня убить, - резко прервал его всадник.
      Разбойник ничего не ответил, только пробормотал сквозь зубы:
      - Экий демон! Он угадывает даже самые сокровенные мысли. С ним надо держаться начеку.
      - Готовы вы отвечать чистосердечно на мои вопросы? - продолжал через минуту всадник.
      - Да, насколько это будет для меня возможно.
      - То есть когда ваши интересы не заставят вас солгать?
      - Сеньор, никто ничего не делает себе во зло. Никто не может принудить меня говорить дурно о себе самом.
      - Это правда. Кто вы?
      - Сеньор, - начал разбойник гордо, - я имею честь быть мексиканцем. Мать моя была индианка, отец - гваделупский кабальеро.
      - Прекрасно, но я желаю знать, кто вы.
      - Ах, сеньор! - продолжал разбойник тем плаксивым тоном, к которому так любят прибегать мексиканцы: - Я имел несчастье...
      - А! Вы имели несчастье, сеньор... Ах, извините! Кажется, вы забыли назвать ваше имя?
      - Оно вам ничего не скажет, сеньор, но если желаете знать, извольте: меня зовут Тонильо эль-Сапоте, к вашим услугам, сеньор.
      - Благодарю, сеньор Сапоте. Теперь продолжайте, я вас слушаю.
      - Я перепробовал много ремесел за свою жизнь. Был и лепером, и погонщиком мулов, и маромером, и солдатом. К несчастью, я немножко вспыльчив. Когда рассержусь, я бываю легок на руку.
      - Или тяжел, - с улыбкой заметил всадник.
      - Это одно и то же. Так что я имел несчастье подрезать пять или шесть человек, которые по неосторожности затевали со мной ссору. Судья разгневался и, сочтя меня повинным в смерти шести человек, заявил, что я заслуживаю виселицы. Тогда, поняв, что мои сограждане не понимают меня и цивилизация не способна меня оценить, я подался в пустыню и сделался охотником.
      - За людьми? - усмехнулся всадник.
      - Что же делать, сеньор, времена тяжелые, гренгосы платят за череп с волосами по двадцать долларов; сумма подходящая, особенно когда терпишь нужду. Но я прибегаю к такому заработку только в крайнем случае.
      - А! Очень хорошо. Теперь скажите, вы знаете меня?
      - По слухам, но не лично.
      - Имеется ли у вас какая-нибудь причина ненавидеть меня?
      - Я уже имел честь сказать вам, что нет.
      - Так зачем же вы хотели меня убить?
      - Я хотел вас убить?! - вскричал разбойник с искренним удивлением. Ни в коем случае!
      - Как, негодяй, - сказал всадник, нахмурив брови, - вы осмеливаетесь утверждать подобную ложь, когда вы уже четыре раза стреляли в меня из своей винтовки и вот даже сегодня...
      - О, позвольте, сеньор! - с жаром возразил эль-Сапоте. - Это совсем другое дело. Я стрелял в вас, это верно, и, вероятно, еще буду стрелять, но, клянусь спасением души моей, у меня и в мыслях не было вас убивать. Фи! Я! Кабальеро! Как вы можете так дурно думать обо мне, сеньор?
      - Зачем же вы стреляли в меня?
      - Затем, чтобы лишить вас жизни.
      - И вы не называете это убийством?
      - Вовсе нет, это просто была работа.
      - Как это "работа"? Этот негодяй сведет меня с ума, клянусь честью!
      - Сеньор, честный человек обязан держать слово. Мне заплатили.
      - Чтобы меня убить? - вскрикнул всадник.
      - Именно, - ответил эль-Сапоте. - Вы понимаете, что я обязан был отработать полученные деньги.
      Наступило минутное молчание. Очевидно, всаднику довод разбойника казался не столь убедительным.
      - Хватит, - сказал он через минуту.
      - Я очень этого желаю, сеньор.
      - Вы, конечно, понимаете, что ваша судьба в моей власти?
      - Было бы трудно оспаривать это.
      - Хорошо. Так как, по вашему собственному признанию, вы стреляли с очевидным намерением лишить меня жизни...
      - Не могу этого отрицать, сеньор.
      - Стало быть, убив вас теперь, когда вы у меня в руках, я только воспользуюсь правом возмездия.
      - Это совершенно справедливо, кабальеро. Я должен даже признать, что, действуя подобным образом, вы поступите вполне законно.
      Всадник с удивлением взглянул на него.
      - Итак, вы согласны умереть? - спросил он.
      - Хочу, чтобы вы поняли меня правильно, - живо возразил разбойник. - Я вовсе не желаю умереть, совсем наоборот, но я игрок честный. Я проиграл, значит, должен платить, как того требует справедливость.
      Всадник некоторое время размышлял.
      - А если вместо того, чтобы воткнуть вам в горло нож, - сказал он наконец, - на что я имею полное право, как вы и сами признаете...
      Эль-Сапоте кивнул в знак согласия.
      - Если я возвращу вам свободу, - продолжал всадник, - как вы будете себя вести?
      Разбойник печально покачал головой.
      - Повторяю, я лишу вас жизни. Честный человек обязан держать слово. Я не могу обманывать тех, кто мне платит, это подорвало бы мою репутацию.
      Всадник расхохотался.
      - Видимо, вам неплохо заплатили за мою жизнь? - спросил он.
      - Да нет, но нужда заставляет мириться со многим. Я получил сто пиастров.
      - Всего-то? - презрительно воскликнул всадник. - Я думал, что стою дороже.
      - Гораздо дороже, тем более что задача эта трудная, но в другой раз я возьму серебряную пулю.
      - Вы идиот, приятель. Вы не убьете меня никогда. Сегодняшний случай вас ничему не научил. Я четыре раза слышал свист ваших пуль, это мне надоело. И мне захотелось узнать наконец, кто в меня стреляет. Как видите, это мне удалось.
      - Это правда. Впрочем, может быть, вы не подозревали, что я находился так близко от вас. Всадник пожал плечами.
      - Я даже не хочу спрашивать, кто вас нанял. Возьмите, вот ваш нож, он мне не нужен. Ступайте, я слишком презираю вас, чтобы бояться. Прощайте!
      Говоря это, всадник встал и жестом, исполненным величия и презрения, велел разбойнику уходить.
      С минуту разбойник пребывал в нерешительности, потом, низко поклонившись своему великодушному врагу, сказал голосом, слегка дрогнувшим от волнения:
      - Благодарю, сеньор. Вы лучше меня, но все-таки я вам докажу, что я не такой негодяй, как вы думаете, и что во мне сохранилось нечто человеческое.
      Всадник только молча пожал плечами и пошел прочь. Разбойник смотрел ему вслед с непривычным для него чувством печали и признательности, придававшим его физиономии несвойственное ей выражение.
      - Он не имел права мне верить, - прошептал разбойник. Читатель уже заметил его склонность к монологам. - Да, он мне не верит. Впрочем, как же можно верить моим словам? Тем хуже! Тяжело будет, но честный человек обязан держать слово. Я ему докажу, что он еще меня не знает. В путь!
      Утешившись этими словами, разбойник вернулся к скале, за которой прежде прятался, обошел ее, отвязал укрытую там лошадь, вскочил в седло и ускакал, бормоча с искренним восторгом:
      - Какой храбрец! Какая сильная натура! Как будет жаль, если его убьют из-за угла, как антилопу! Ей-богу, я постараюсь, чтобы этого не произошло, не будь я Сапоте!
      Он переправился вброд через Вермехо и вскоре исчез в высокой траве на противоположном берегу.
      Когда наш храбрый незнакомец удостоверился, что разбойник уехал, он определил по отбрасываемой деревьями тени время и, внимательно осмотревшись, издал длинный пронзительный свист, многократно повторенный эхом.
      Через несколько секунд послышалось отдаленное ржание, потом почти сразу же быстрый топот копыт, похожий на отдаленные раскаты грома. Затем совсем рядом затрещали ветки, кусты расступились, и взору нашего незнакомца предстал его великолепный мустанг.
      Благородное животное замерло на месте, сделало глубокий вдох, вытянуло шею и повело головой в разные стороны, словно оценивая обстановку, потом радостно бросилось вперед к своему хозяину. Животное смотрело на него вполне осмысленно, и тот ласково потрепал его по голове, разговаривая с ним, как с человеком. Наконец, убедившись, что разбойника действительно нет поблизости, он поправил сбившуюся сбрую лошади, вскочил в седло и тоже поскакал прочь. Но вместо того чтобы ехать вдоль берега Вермехо, он отправился в противоположную сторону, к горам.
      Теперь наш незнакомец был совсем не тот, каким мы его увидели впервые, спокойно покачивающимся в седле, доверившись своей верной лошади. Теперь это был бдительный наездник, тщательно вглядывавшийся в чащу леса, словно пытаясь прозреть ее насквозь. Слегка пригнув голову, он чутко прислушивался к малейшему шороху, а заряженную винтовку держал под рукой так, чтобы иметь возможность немедленно пустить ее в ход, если возникнет такая необходимость.
      Человек этот был теперь совершенно неузнаваем. Сцена, которую только что наблюдал читатель, была всего лишь одним из тех незначительных эпизодов, которые повторялись на каждом шагу в пустыне, и не способна была всерьез его взволновать. Теперь же он устремлялся навстречу действительно серьезной опасности.
      II
      В лесу
      Итак, незнакомец въехал в густой лес, начинавшийся на отлогих отрогах гор.
      Американские леса совсем не похожи на леса Старого Света. Здесь деревья разных пород растут вперемешку с обилием перелесков и полян, на которых в беспорядке громоздятся засохшие деревья.
      Часто окончательно или частично засохшие деревья оплетены лианами, которые поддерживают их в горизонтальном положении. Лианы же порой достигают толщины древесных стволов. Особенно восхитительно щедрое разнообразие листвы. Иногда в пустом стволе засохшие листья, сгнивая, образуют назем, и если туда попадают семена, то из них в положенное время появляется молодая поросль, заменяющая собой старые деревья.
      Природа словно желает сберечь эти старые деревья от губительной силы времени, укрывая их от вершины до земли, как плащом, сероватым мхом в виде широких фестонов. Мох этот, называемый испанской бородой, придает деревьям почти фантастический вид.
      Рельеф почвы в этих лесах весьма причудлив - от небольших возвышенностей и холмов до углублений с застоявшейся водой, где обитают отвратительные аллигаторы, копошащиеся в зеленой тине, а в вонючем тумане, поднимающемся от воды, кружатся тучи комаров. За лесом расстилаются безбрежные равнины, однообразие которых приводит в отчаяние и нагоняет тоску. Реки, не имеющие названия, текут по этим неведомым просторам, унося черных лебедей, беспечно отдавшихся воле течения, между тем как розовые фламинго меланхолично застыли на берегу и лишь время от времени проворно суют нос в воду, чтобы поймать облюбованную ими рыбешку.
      Хотя пространство для обозрения весьма ограничено, порой сквозь внезапно открывшийся просвет можно увидеть разнообразные картины. Беспрерывный шум слышится в этих таинственных местах, величественные голоса пустыни, торжественный гимн невидимых миров, созданных творцом.
      Среди этих таинственных лесов обитают хищные звери и земноводные, которыми изобилует Мексика. Леса вдоль и поперек изрезаны тропинками, невесть когда проложенными ягуарами и бизонами, каждая из которых неизменно ведет к водопою.
      Горе смельчаку, который отважится без надежного проводника вступить в сложный лабиринт громадных лесных массивов. После нескончаемых мук он рано или поздно сделается добычей хищных зверей. Сколько смелых первопроходцев бесславно окончили здесь свои дни! Только побелевшие кости, найденные у подножия дерева теми, кто шел по их следу, свидетельствовали о страшной участи их предшественников, которая без сомнения угрожала и им.
      Возможно, незнакомец был одним из таких путешественников. Он оказался в лесной чаще в ту минуту, когда солнце, закатившись за горизонт, уступило место ночному мраку, совершенно непроглядному в густых зарослях леса.
      Слегка пригнув голову, насторожив зрение и слух, незнакомец уверенно двигался вперед по причудливым извивам звериной тропинки, след которой то и дело терялся в густой траве.
      Уже несколько часов ехал он, не замедляя бега лошади и все дальше и дальше углубляясь в лес. Он переправился вброд через много рек, преодолел глубокие овраги, и на всем пути его неизменно сопровождал рык ягуаров и мяуканье тигровых кошек, словно следовавших за ним по пятам.
      Его не тревожила близость хищников, он упорно двигался вперед, хотя с минуты на минуту это становилось все труднее, лес становился все более и более неприступным. Кусты и низкорослые деревья исчезли, уступив место гигантскому красному дереву, столетним дубам и кедрам, мрачные ветви которых образовывали плотный навес на высоте свыше двадцати пяти метров. Тропинка сделалась шире и плавно поднималась вверх к невысокому голому холму.
      Подъехав к подножию холма, всадник остановился и, не сходя с лошади, внимательно огляделся по сторонам. Вокруг царила мертвая тишина. Голоса хищных зверей затихли вдали, слышалось только тихое журчание воды, просачивавшейся сквозь щели в скале и падавшей с высоты трех-четырех метров. Темно-синее небо было усыпано мириадами ярких звезд, и луна, плывущая среди белых облаков, заливала серебряным светом холм, являвший собой поразительный контраст окружающей беспроглядной тьме.
      Несколько минут незнакомец сохранял неподвижность, прислушиваясь к темноте, держа оружие наготове.
      По-видимому убедившись, что вокруг все спокойно и ничто не нарушает ночной тишины, он хотел было сойти наземь, но Вдруг его лошадь настороженно подняла голову, навострила уши и несколько раз глубоко втянула в себя воздух. И почти мгновенно послышался громкий треск ветвей, из-за деревьев совсем рядом со всадником выскочил великолепный лось, быстро пересек тропинку и исчез в темноте. Вскоре топот его копыт, едва касавшихся земли, покрытой сухими листьями, затих в лесной чаще.
      Незнакомец направил лошадь вспять, к подножию холма. Он все еще внимательно вглядывался в лесные заросли, словно бдительный часовой. Добравшись до того места, где он решил остановиться, незнакомец легко спрыгнул с лошади и, укрывшись за ней, вскинул винтовку на плечо и стал ждать.
      Ждать пришлось не долго. Буквально через несколько минут он различил шаги нескольких человек, направлявшихся к тому месту, где он находился. Вероятно, незнакомец знал, кто эти люди, потому что вышел из своего укрытия, взял лошадь за узду и, опустив винтовку стволом к земле, уверенно направился им навстречу, хотя на губах у него мелькнула какая-то неопределенная улыбка.
      Наконец ветви раздвинулись, и незнакомец увидел четверых мужчин, поддерживавших под руки едва державшуюся на ногах женщину. И, как это не удивительно в здешних краях, люди эти, судя по одежде и цвету кожи, белые, передвигались пешком, у них не было лошадей.
      Эти пятеро продолжали идти, не замечая присутствия незнакомца, который по-прежнему стоял неподвижно, следил за их приближением со смешанным чувством жалости и печали. Вдруг один из путников случайно поднял голову.
      - Слава Богу! - радостно воскликнул он по-мексикански. - Наконец-то нам встретился человек, значит, мы спасены!
      Путники остановились, а тот, кто первым приметил всадника, поспешно приблизился к нему.
      - Кабальеро, - обратился он к всаднику изысканнейшим образом, позвольте просить вас о любезности, в которой обычно не отказывают в нашей ситуации: о помощи и покровительстве.
      Всадник, прежде чем ответить, испытующе взглянул на незнакомца. Это был человек лет пятидесяти, с благородными чертами и изящными манерами. Хотя виски посеребрила седина, он был изящен и строен, а в черных глазах читался молодой задор. Изысканный костюм и непринужденность обращения свидетельствовали со всей очевидностью, что он принадлежит к сливкам мексиканского общества.
      - За несколько минут вы, кабальеро, совершили две серьезные ошибки, ответил всадник. - Во-первых, вы подошли ко мне вплотную без всяких предосторожностей. Во-вторых, совершенно не зная меня, вы просите моей помощи и покровительства.
      - Я вас не понимаю, сеньор, - удивился мексиканец. - Разве люди не должны помогать друг другу?
      - В цивилизованных странах - да, - с усмешкой продолжал всадник. Однако в пустыне встреча с человеком почти всегда таит в себе опасность: ведь мы дикари.
      Мексиканец не мог скрыть удивления.
      - Итак, - сказал он. - Неужели вы не протянете руку помощи себе подобным и тем самым обречете их на погибель?
      - Мне подобные, - возразил всадник с язвительной иронией, - хищные звери. Между вами и мною нет ничего общего, уйдите и оставьте меня в покое.
      - Хорошо, - надменно проговорил мексиканец, - я не буду докучать вам более. Если бы дело касалось меня, я не стал бы просить вас ни о чем. Жизнь не настолько мне дорога, чтобы я пожелал ее продлить способом, оскорбляющим мою честь, но с нами женщина, почти ребенок, моя дочь, которая нуждается в немедленной помощи и может умереть, если такая помощь не будет ей оказана.
      Всадник ничего не ответил и отвернулся, словно ему было неприятно продолжать разговор. Мексиканец вернулся к своим спутникам, остановившимся у внешней кромки леса.
      - Ну что? - спросил он, с беспокойством глядя на дочь.
      - Сеньорита лишилась чувств, - печально ответил один из его спутников.
      Мексиканец горестно вздохнул и несколько минут с волнением смотрел на дочь, потом вдруг, охваченный отчаянием, побежал к незнакомцу. Тот уже сидел в седле, собираясь уехать.
      - Остановитесь! - вскричал мексиканец.
      - Чего вы еще от меня хотите? - спросил незнакомец. - Дайте мне уехать и благодарите Бога, что наша неожиданная встреча в этом лесу не возымела для вас неприятных последствий.
      В этих загадочных словах таилась угроза, которая не могла остаться незамеченной мексиканцем. И все-таки он не унимался.
      - Невозможно, - горячо заговорил он, - чтобы вы были таким жестоким, каким хотите выказать себя. Вы еще очень молоды и ваше сердце не может быть столь бесчувственным и суровым.
      Незнакомец рассмеялся каким-то странным смехом.
      - У меня нет сердца, - сухо проговорил он.
      - Заклинаю вас именем вашей матери, не бросайте нас!
      - У меня нет матери.
      - Ну, тогда именем существа, которое вы любите более всего на свете.
      - Я не люблю никого.
      - Никого? - растерянно повторил мексиканец. - Если так, то я весьма сожалею, потому что вы должны очень страдать.
      Незнакомец вздрогнул, лихорадочный румянец залил его лицо, но он тотчас же взял себя в руки.
      - Теперь дайте мне уехать.
      - Нет, прежде я должен узнать, кто вы.
      - Кто я? Ведь я уже сказал. Хищный зверь, существо, имеющее человеческое обличье, но питающее ко всем людям лютую ненависть, которую ничто и никогда не способно будет утолить. Молите Бога, чтобы вам впредь не довелось встретить меня на своем пути. Я как ворон: один мой вид приносит несчастье. Прощайте!
      - Прощайте! - печально прошептал мексиканец. - Да сжалится над вами Господь и да не накажет он вас за вашу жестокость!
      В эту минуту до мексиканца донесся голос дочери, хотя и слабый, но нежный и мелодичный, как пение американского соловья.
      - Батюшка! Мой добрый батюшка! Где вы? Не оставляйте меня!
      - Я здесь, здесь, дочь моя! - крикнул в ответ мексиканец и поспешил на зов дочери.
      При звуках этого мелодичного голоса незнакомец встрепенулся, в его голубых глазах сверкнула молния, по спине пробежал холодок, и он схватился рукой за сердце, словно стараясь не дать ему выпрыгнуть из груди. Несколько секунд он пребывал в нерешительности, потом пришпорил лошадь и вскоре очутился рядом с мексиканцем.
      - Чей это голос? - спросил он каким-то странным голосом, опуская руку на плечо мексиканца.
      - Голос моей умирающей дочери, - в ответе мексиканца слышался горестный упрек.
      - Умирает! - прошептал незнакомец с волнением - Умирает она?
      - Позвольте мне пойти к моей дочери.
      - Батюшка! Батюшка! - продолжала звать девушка слабеющим голосом
      Незнакомец выпрямился Лицо его вдруг приняло выражение непоколебимой воли.
      - Она не умрет, - сказал он глухим голосом, - пойдемте.
      Девушка неподвижно лежала на земле с закрытыми глазами; лицо ее покрывала смертельная бледность, только слабое, прерывистое дыхание и свидетельствовало о том, что в ней теплится жизнь Окружавшие ее люди неотрывно глядели на нее с выражением глубокой печали, и крупные слезы орошали их загорелые щеки