ГЛАВА VI. Как «Задорный» снялся с якоря и какой договор о разделе добычи капитан Медвежонок Железная Голова заставил экипаж скрепить присягой

Гости отдавали должное яствам; стаканы то и дело звенели; веселые речи не умолкали с одного конца стола до другого; песни и смех покрывали отдельные разговоры, и порой блюдо или пустая бутылка, пущенные в окно, разбивались, падая посреди толпы, собравшейся вокруг дома и приветствовавшей это падение с неистовым хохотом.

Однако благодаря присутствию д'Ожерона пир не выходил за известные рамки приличия. Правда, некоторые флибустьеры уже скатились под стол и храпели там, словно трубы органа, но их падение осталось незамеченным; они тихо, без шума и скандала соскользнули со своих мест, а их соседи только воспользовались свободным местом, чтобы раздвинуть стулья и расположиться удобнее.

Лишь некоторые из виднейших флибустьеров сохранили полное хладнокровие; это были, не считая губернатора д'Ожерона, Монбар, Тихий Ветерок, Польтэ, Мигель Баск и Медвежонок Железная Голова, который, кроме воды, ничего в рот не брал. Но капитан давно слыл среди пиратской вольницы большим оригиналом, и это нарушение флибустьерских обычаев было терпимо тем охотнее, что хотя сам он не пил, но другим не мешал, а, напротив, усердно потчевал их напитками.

Как известно, сильнее всего возбуждают жажду разговоры, и одному Богу ведомо, вдоволь ли натолковались Береговые братья. Временами все вдруг принимались говорить разом, не обращая никакого внимания на ответы. К тому же в этот вечер собиралась гроза, воздух был тяжел и насыщен электричеством, жар томителен; сколько предлогов для того, чтобы осушить очередной бокал, если бы пьющие нуждались в оправдании!

— Слушай, пропасть вас возьми! — вдруг крикнул Прекрасный Лоран, поднимая стакан, полный до краев. — Да слушайте же, братья! Я пью за здоровье капитана Медвежонка Железная Голова и за успех его предприятия! Черт возьми того, кто не ответит на мой тост!

— За здоровье капитана Медвежонка Железная Голова! — вскричали в один голос все флибустьеры без исключения — разумеется, кроме тех, кто свалился под стол.

— И пусть он встретит на пути галионы вице-короля Новой Испании! — весело прибавил Монбар Губитель в виде заключения.

— За его скорое и благополучное возвращение к нам! — улыбаясь, сказал губернатор и поднес стакан к губам.

Капитан Медвежонок Железная Голова уже несколько минут казался погруженным в глубокие размышления. Однако, услышав добрые пожелания друзей, он поднял голову; его бледное лицо озарилось добродушной улыбкой и, схватив стакан, он вскричал:

— Французского вина! Не водой отвечу я на пожелания моих товарищей!

— Браво! Да здравствует Медвежонок! — воскликнули флибустьеры, радостно захлопав в ладоши при этом неожиданном заявлении, которое шло вразрез с привычками капитана.

Вино подали и разлили по стаканам. Капитан встал и поклонился вокруг.

— Братья! — сказал он громким голосом. — Ответьте на мой тост. За успехи флибустьерства!

— За успехи флибустьерства! — повторили гости.

— Постойте, — продолжал капитан, снова протягивая стакан, чтобы наполнить его, — за Францию, нашу общую родину, и за свободу на морях, когда нам отказывают в ней на земле!

Этот тост принят был с исступленными криками восторга.

— А теперь, — продолжал капитан, разбив стакан об стол, — пить я больше не стану. Братья, простимся: пробил час разлуки, я отправляюсь. Через месяц я вернусь назад. Если этого не произойдет — значит, я мертв.

— Зачем такие мысли в подобную минуту, любезный капитан? — остановил его д'Ожерон.

Медвежонок грустно покачал головой.

— Действительно, я не прав, выражая печальные мысли. Не так должен кончиться веселый пир. Простите, братья! Я ставлю жизнь на карту, все против меня, и в минуту разлуки, быть может вечной, мысль о нашей братской дружбе раздирает мое сердце, хотя решения моего не поколеблет.

— Зачем уезжать сегодня? — вскричал Монбар.

— Тринадцатого и в пятницу! — задумчиво прибавил Тихий Ветерок.

— Подожди до завтра. Медвежонок! — закричали флибустьеры. — Подожди, брат; стоит ли испытывать терпение Всевышнего!

— Вот-вот разразится гроза, — заметил Прекрасный Лоран.

— Все вы правы, друзья, — ответил капитан твердым голосом, — но, к несчастью, я на это могу сказать только одно: так надо!

— Если так, мы будем молчать, капитан, — сказал д'Ожерон, — вы из тех людей, которых ничто не заставит отступиться, когда речь идет о долге. Не без причины, — весело прибавил он, — вас прозвали Железной Головой. Но мы с вами не расстанемся вот так, а проводим до пристани.

— Да, да! — вскричали флибустьеры с рукоплесканиями. — На пристань!

— Благодарю, братья, и соглашаюсь, — просто ответил Медвежонок.

Он встал.

Все Береговые братья последовали его примеру.

Флибустьеры вышли из гостиницы «Сорванный якорь» и направились к пристани, медленно шествуя между двух рядов обывателей, увлеченных общим чувством воодушевления.

Достигли пристани.

Шлюпка с десятью гребцами качалась на волнах у пристани.

Начались прощания.

Капитан Железная Голова и Польтэ в последний раз пожали руку д'Ожерону и предводителям флибустьеров, между тем как Александр, слуга Медвежонка, сводил в шлюпку собак и кабанов, верных спутников капитана. Умные животные вмиг улеглись под скамьями.

Медвежонок и Польтэ сели в шлюпку и отчалили.

Ветер был свежий, море — неспокойно; несколько тучек быстро скользили по синему небу, испещренному яркими, как бриллиантовая пыль, звездами; от почти полной луны исходило бледное сияние.

Гребцы, нагнувшись над веслами, менее чем за четверть часа преодолели расстояние до корабля, стоявшего на большом рейде.

Со шканцев шлюпку окликнул и узнал вахтенный, и она пристала к кораблю со стороны штирборта.

Пьер Легран, лейтенант фрегата, почтительно ждал своего командира у самого трапа, а когда тот поднялся, немедленно скомандовал, чтобы ему отдали честь.

Едва Медвежонок ступил на палубу своего корабля, как осмотрелся вокруг пытливым взглядом, потом задумчиво поглядел на городские огни и спросил:

— Мы готовы?

— Все готово, — ответил Пьер Легран.

Капитан поднялся на шканцы, с минуту изучал небосклон и, приложив к губам рупор, скомандовал могучим голосом, слышным во всех уголках корабля:

— По местам!

Словно по волшебству появились из всех люков загорелые, выразительные лица матросов, которые мигом очутились на палубе и покрыли бегучие снасти.

По команде десятки людей налегли на рукоятки брашпиля и разом освободили якорь.

Команда за командой были исполнены с необычайным искусством и быстротой.

Судно величественно повернулось и заскользило по волнам.

Тогда капитан спустился вниз и передал рупор своему лейтенанту.

Спустя двадцать минут флибустьерское судно рассекало мрак, словно призрак.

Хотя в открытом море ветер был свеж, однако не настолько, чтоб нельзя было им воспользоваться. Судно легко шло под несколькими парусами.

Свисток созвал экипаж на молитву.

Флибустьеры отличались особой богомольностью. Общая молитва происходила на их судах утром и вечером; лейтенант читал ее, а матросы повторяли за ним. Нередко флибустьеры с пением псалмов, как тигры, схватывались с неприятельскими судами на абордаж.

Этот удивительный обычай стоит отметить, когда речь идет о подобных людях.

Через час наверху не было никого, кроме вахты, весь экипаж спал с той беспечностью, которая составляет отличительную черту моряков.

Судно Медвежонка Железная Голова представляло собой фрегат водоизмещением в тысячу восемьсот тонн, всего год назад спущенное с верфи Эль-Фьероля.

Испанцы, снабдив его тридцатью пушками и экипажем из пяти сотен человек, послали судно в Мексиканский залив для прикрытия проходящих галионов.

Называлось оно «Сан-Хосе», имело корпус с изящными обводами, сидело в воде не глубоко, легко управлялось и отличалось быстротой хода.

К несчастью для «Сан-Хосе», не успел он достичь Антильского моря, как в одну прекрасную ночь его захватили врасплох на абордаж, почти без сопротивления, пять флибустьерских плоскодонок под командой Медвежонка.

Испанский капитан и его штаб попытались было обороняться, хотя сопротивление представлялось немыслимым, и поплатились жизнью: их повесили на мачтах, корабль отвели в Пор-Марго, а матросов продали колонистам и буканьерам.

Разделив между товарищами причитавшуюся им долю взятого приза, Медвежонок купил для себя «Сан-Хосе», тотчас переименовал его в «Задорный» — название во всех отношениях подходящее судну, такому легкому на ходу, стройному, красивому и кокетливо выкрашенному.

С тех пор как «Задорный» сменил владельца, он в четвертый раз выходил в море.

Часам к двум капитан опять поднялся на шканцы.

Ветер немного стих.

Медвежонок шепнул несколько слов вахтенному.

Это был Польтэ, такой же добрый моряк, как и смелый буканьер.

Польтэ велел поднять по зажженному фонарю на верхушку каждой мачты, еще один — на гафель и убрать грот-марсель.

Фрегат замедлил ход.

Флибустьеры находились не более чем в пяти или шести кабельтовых7 от берега, вдоль которого шли все время по выходе из Пор-Марго и который был ясно виден благодаря светлой ночи.

Прошло с полчаса.

Капитан расхаживал по юту, склонив голову на грудь, заложив руки за спину и погрузившись в глубокие размышления.

— Капитан, — почтительно сказал Польтэ, так как дисциплина строго соблюдалась на флибустьерских судах, — я вижу огни с левого борта.

— Сколько?

— Четыре.

— Все верно. Быть наготове, бросить швартовы, когда пирога подойдут и ответят на оклик.

Польтэ поднялся на шканцы, не потребовав объяснения.

Прошло еще минут двадцать; огни быстро приближались к «Задорному», и теперь уже легко было различить подходящие лодки.

— Эй! На корабле! — крикнул сильный голос.

— Кто вы? — крикнул в ответ Польтэ. — Что вам надо?

— Береговые братья! — окликнул прежний голос. — Мы идем к «Задорному».

— Кто вами командует?

— Олоне.

При этом знаменитом среди флибустьеров имени вахтенные встрепенулись.

— Причаливайте! — продолжал Польтэ.

Бросили швартов, который, так сказать, подхватили на лету, и двести пятьдесят с ног до головы вооруженных флибустьеров с проворством обезьян взобрались по бокам «Задорного», цепляясь за что попало, и мигом очутились на палубе, не заботясь о пирогах, которые унесло течение.

— Вот и я! — просто сказал Олоне Медвежонку.

— Благодарю, брат! — ответил тот, дружески пожимая ему руку. — Ты держишь слово; впрочем, как видишь, я ждал тебя. Там ничего не подозревают?

— Ничего.

— И д'Ожерон тоже?

— И тени сомнения не испытывает.

— Очень хорошо! Чем безумнее наше предприятие, тем строже следует хранить его в тайне. Уверен ли ты в своих людях?

— Как в себе самом; я выбирал их по одиночке; будь спокоен, самый тихий из нас — сущий дьявол во плоти.

— Славно! Ребята, — прибавил капитан, возвысив голос и обращаясь к вновь прибывшим, столпившимся на шкафуте бакборта, — располагайтесь между пушками и в шлюпках и выспитесь; часа через три рассветет. Тогда мы и потолкуем.

Флибустьеры молча отошли и как истые моряки в несколько минут расположились для ночлега, кто в шлюпках, кто на носу, но так, чтобы не мешать производить необходимые маневры.

«Задорный» уже снова шел.

— Пойдем, матрос! — сказал Медвежонок Олоне. — Мне надо поговорить с тобой.

Оба спустились в каюту, где заперлись и шепотом обсуждали что-то более часа.

Потом Медвежонок пожелал товарищу доброй ночи и бросился, не раздеваясь, на свою койку. Что же касается Олоне, то он просто растянулся на полу и закутался в свой плащ. Спустя короткое время оба приятеля спали мертвым сном.

В половине пятого взошло солнце. Ночью ветер все свежел; море было бурное, по нему ходили глубокие волны. Земля вдали казалась одним голубоватым облачком.

«Задорный» сильно раскачивало с боку на бок, хотя почти все паруса были убраны.

Тем не менее фрегат шел быстро.

Капитан поднялся на палубу в сопровождении некоторых самых близких приятелей, как например Олоне, Польтэ и своего любимого слуги Александра.

Пьер Легран в качестве лейтенанта нес вахту с четырех часов утра.

Внимательно поглядев на компас и осмотрев мачты, капитан подошел к своему лейтенанту и сказал что-то шепотом.

Лейтенант кивнул головой и, приставив свисток к губам, нагнулся над большим люком и крикнул громовым голосом:

— Все наверх!

Через пять минут экипаж, неподвижный и безмолвный, выстроился по шкафутам, приставив ружья к ноге и устремив взгляд на командира, который стоял, скрестив руки, немного позади большой мачты.

Эти люди с загорелыми и энергичными безмятежными лицами представляли странное зрелище на корабле, который сердитое море перебрасывало с боку на бок.

Наивная простота и скромные размеры их костюмов еще более способствовали поразительно живописному характеру этой необычайной сцены. Их одеяние состояло из рубашки и коротких штанов, доходящих до колен. Присмотревшись к этой одежде, можно было заметить, что она некогда была сшита из холста, теперь пропитанного кровью и жиром настолько, что сделалась непромокаемой.

У одних торчали взъерошенные волосы из-под тульи шляпы с обрезанными вокруг полями, кроме переда, где ими заменялся козырек; другие носили волосы перевязанными. Все были с бородами, и некоторые—даже с очень длинными.

Каждый авантюрист носил на поясе с одного боку топор и короткую прямую саблю с широким лезвием, называемую бычьим языком, мешочек с пулями и рог, набитый порохом; с другого же боку висели ножны из крокодиловой кожи с четырьмя ножами и штыком; сверх того у каждого было по ружью, как сказано выше, и через плечо надето по скатанному куску тонкого холста для палаток на случай, если придется располагаться лагерем.

Ружья этих людей заслуживают отдельного описания: они изготовлялись во Франции исключительно для авантюристов, у Бражи в Дьеппе и Желена в Нанте. Дуло их имело четыре с половиной фута длины; приклад почти прямой, массивный и весь в серебряных украшениях. Эти ружья били чрезвычайно метко, особенно в руках буканьеров, которые славились своим искусством в стрельбе.

Капитан стал на свое место на шканцах и движением руки подозвал флибустьеров подойти ближе.

Это приказание было исполнено в величайшем порядке.

Резким и продолжительным свистком дали знать, что требуется молчание.

Капитан Железная Голова снял шляпу, поклонился Береговым братьям и заговорил. Его голос, спокойный, отчетливый и звучный, раздался среди свиста ветра в снастях и глухого рева разъяренных волн, ударявшихся о бока корабля.

Собаки и кабаны, неразлучные спутники капитана, лежали у его ног, не обращая внимания на качку и глядя на авантюристов наивно грустным взглядом, который Господь вложил в глаза животных, созданных жить с человеком или для него, как безмолвный и невольный укор его жестокости по отношению к ним.

Медвежонок провел рукой по лбу и гордо вскинул голову.

— Береговые братья, — начал он, окинув присутствующих молниеносным взглядом, — мы старые знакомые, среди вас нет ни одного, кто не плавал бы со мной. Итак, вам известно, кто я, на что я способен. Едва ступив на эту палубу, вы уже, вероятно, знали, что я поведу вас на завоевание, которое умеют замышлять и приводить в исполнение одни только обитатели Черепашьего острова! Вы не ошиблись, братья, эта экспедиция, говоря откровенно, самая безумная, самая отчаянная из всех, когда-либо до сих пор предпринимаемых флибустьерами. Словом, мы идем к испанцам в их сильнейшее убежище, идем похитить у них галионы в порту, который они в своей надменности считают неприступным, потому что нам еще не приходила мысль завладеть им! Братья! Мы идем в Картахену!

— В Картахену! В Картахену! Да здравствуют Медвежонок Железная Голова! — вскричали флибустьеры, восторженно размахивая оружием.

— Я не стану говорить, — продолжал капитан, — о бесчисленных преградах, которые нам предстоит побороть; о тех опасностях, которые подстерегают нас на каждом шагу! Какое нам дело! Мы Береговые братья! Ястребы с Черепахи! Мы победим!

— Да, да, победим! — неистово закричали флибустьеры в порыве восторга от надменных слов, значение которых вес отлично понимали.

— Разумеется, — продолжал капитан с убийственной иронией, — я легко мог бы последовать примеру Моргана во время его экспедиции в Пуэрто-Бельо8 и снарядить эскадру; но гуси летают стаями, орел же всегда один. И мы одни исполним нашу задачу! Неприятель ничего не подозревает и будет поражен как громовым ударом. Он падет, не успев даже подумать о защите!

— Да здравствует Медвежонок Железная Голова! — снова перебили флибустьеры с восторженностью, доходившей до исступления.

— Но вам известно, — продолжал капитан, — что чем экспедиция славнее, тем больше опасности и тем строже должна быть дисциплина. Я составил договор о разделе добычи, выслушайте его внимательно; я потребую вашей подписи.

— Договор! Скорее договор! — заволновался экипаж. Капитан вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу, жестом потребовал тишины, развернул лист и стал читать:

Пункт первый. Все Береговые братья, находящиеся на фрегате «Задорный», клянутся капитану Медвежонку Железная Голова, возглавляющему экспедицию, и офицерам его штаба в безусловном повиновении под страхом смерти.

— Клянемся! — вскричал экипаж в один голос.

Пункт второй. Капитан оставляет за собой исключительное право назначать офицеров, которые будут находится под его командой, вплоть до боцмана и констапеля9.

— Клянемся!

Пункт третий. Кто сорвет неприятельский флаг с крепости и заменит его трехцветным флагом флибустьеров, получит, помимо своей доли, пятьдесят пиастров.

— Клянемся!

Пункт четвертый. Кто захватит пленника, когда понадобятся известия о неприятеле, получит, помимо своей доли, сто пиастров; гренадеры за каждую брошенную в форт гранату получат по сто пиастров; тот, кто возьмет в плен неприятельского штаб-офицера, получит двести пиастров.

— Клянемся!

Пункт пятый. Капитан имеет право на одного пленника из ста, остальные командиры — по одному из двухсот. Королю поступит десятая часть всей добычи, другая десятая доля будет отложена для вдов и сирот Береговых братьев, убитых во время экспедиции.

— Клянемся!

— Теперь же, братья, о том, что касается изувеченных и раненых. Для них будет отделено вознаграждение до раздела добычи.

— Браво! Да здравствует капитан! Послушаем, послушаем! — вскричали флибустьеры, сильно заинтересованные этим последним пунктом.

Пункт шестой. Кто лишится обеих ног, получит тысячу пятьсот пиастров или пятнадцать невольников, по желанию; за потерю обеих рук — тысячу восемьсот пиастров или восемнадцать невольников; за потерю одной ноги, все равно какой, правой или левой, — пятьсот пиастров или пять невольников; за одну руку или кисть руки одинаковое вознаграждение — пятьсот пиастров или пять невольников;за глаз — сто пиастров или невольника; за оба глаза — две тысячи пиастров или двадцать невольников, за палец — сто пиастров или невольника. У кого будет изувечена рука или нога, тот получит такое же вознаграждение, как за потерю конечности, если бы ее оторвало или ампутировал хирург. Тому, кто получит опасную рану на теле, куда бы то ни было, причитается пятьсот пиастров или пять невольников.10

— Это хорошо! — одобрили флибустьеры. — Капитан подумал обо всем. Да здравствует Медвежонок Железная Голова.

— Итак, весь договор принят? — спросил капитан.

— Принят и скреплен присягой, — весело вскричали авантюристы.

— Так слушайте же теперь, братья, — продолжал капитан, — кого я назначил себе помощниками, уделив им часть своей власти; надеюсь, что мой выбор будет вам приятен.

Тишина водворилась мгновенно, как бы по волшебству.

— Старшим капитаном на «Задорном» — продолжал Медвежонок, — назначается Пьер Легран; младшим капитаном — Давид; старшим лейтенантом — Олоне; младшим лейтенантом — Польтэ; боцманом — Александр, а констапелем — Данник. Клянетесь ли вы повиноваться этим офицерам?

— Клянемся.

— Теперь же, братья, назначьте сами своих унтер-офицеров, шкиперов, подшкиперов и штурманов; сойдитесь по матросским правилам и разделитесь на две команды. С этой минуты я объявляю экспедицию начатой. Как только кончатся ваши выборы, корабельный писарь придет с договором за вашими подписями. Ступайте.

Экипаж немедленно перешел на бак и приступил к выборам со спокойствием и хладнокровием, которого никак нельзя было ожидать от подобных людей, но которые доказывали, насколько они сознавали важность того, что им поручили.

Один капитан с своим штабом оставался на юте. Было восемь часов утра, рулевой пробил восемь склянок; Давид стал на вахту.

— Братья, — обратился Медвежонок к своим помощникам, — сделайте мне честь позавтракать со мной. Мы поговорим, я сообщу вам свой план захвата Картахены, и мы обсудим его за стаканом вина.

Флибустьеры почтительно поклонились и спустились за ним в кают-компанию, где уже накрыли стол.

Ветер все свежел и превращался в настоящий ураган, но никто на «Задорном» не обращал на это внимания.

Медвежонок и его помощники были люди не того закала, чтобы тревожиться насчет большей или меньшей силы ветра.

«Задорный» был новым судном, построенным со всем тщанием, которое испанцы в те времена прилагали к постройке кораблей всех типов. В ту эпоху французский флот существовал как бы только по имени; Кольбер едва приступал к сооружению судов, которые впоследствии приобрели такую грозную славу. Английский флот, правда, уже существовал, но был далеко не так велик и хорошо оснащен, как испанский, который наравне с голландским флотом считался лучшим во всем свете, во-первых, по числу судов и, во-вторых, по их вооружению и несомненным мореходным качествам.

Фрегат «Задорный», прекрасно оснащенный, отличавшийся прочностью постройки, которым можно было управлять, как лошадью, разумеется, не боялся даже достаточно сильного шквала. Стало быть, не стоило обращать внимания на расходившийся свежий ветер.

Капитан сел на почетное место, и его штаб расположился вокруг стола, на котором стоял завтрак.

Храбрые флибустьеры буквально умирали с голоду; они не ели еще после достопамятного пира в «Сорванном якоре». Разнообразные хлопоты заняли все их время, и они не могли выкроить ни минуты, чтобы перекусить на скорую руку сухарем с рюмкой водки.

Ели и пили, весело толкуя обо всем, что так или иначе касалось общих интересов. Потом, когда голод наконец был утолен, на стол поставили бутылки с ромом, задымились трубки, и разговор незаметно принял более серьезный характер.

— Красива ли Картахена? — поинтересовался Олоне.

— Говорят, — ответил Медвежонок, — но сам я там не бывал и потому не могу сказать ничего определенного.

— Думаю, — засмеялся Олоне, — что мало кто из нас мог видеть его.

— Испанцы так ревниво оберегают свои колонии, — заметил Польтэ, — что попасть к ним можно только с оружием в руках.

— Что касается меня, — возразил с улыбкой Пьер Легран, — то подобный способ меня устраивает: это выгодно.

— У тебя губа не дура! — вскричал Олоне, захохотав во все горло. — Признаться, я все спрашиваю себя, зачем Медвежонок, затеяв экспедицию, среди всех испанских городов предпочел именно Картахену.

— Ты ничего в этом не смыслишь, — откликнулся Польтэ, украдкой значительно переглянувшись с Медвежонком, — а понять-то как легко!

— Ты находишь?

— Причина лежит на поверхности, ей-Богу!

— Так скажи, в чем дело.

— Охотно; впрочем, если я ошибаюсь, Медвежонок тут налицо и может исправить мою ошибку.

— Говори, брат, — сказал капитан.

— Да, мы слушаем.

— Да тут и слушать-то придется недолго, — засмеялся Польтэ.

— Да ну же, болтун.

— Вот, в двух словах, в чем дело: все города на материковом побережье нами более или менее исследованы, то есть они были взяты и преданы огню и мечу; уцелели лишь немногие.

— Мне очень нравится выражение «исследованы», — воскликнул со смехом Пьер Легран.

— Не правда ли, удачно? Ну так вот, эти города, а их не более десятка, до сих пор оставались в пренебрежении или потому что очень бедны и, как говорится у нас на родине, игра не стоит свеч, или потому, что слывут сильно укрепленными, а мы, следовательно, не посмели бы не то чтобы подойти к ним, — трудного тут ничего нет, — но положить на них лапу, что было бы небезопасно. Абсолютно неприступными из них слывут два-три. Монбар и Морган взяли Маракайбо, Пуэрто-Бельо, Панаму — да и кто перечтет все наши безумно отважные экспедиции!