Пираты Карибского моря (№4) - Медвежонок Железная Голова

— Кстати, — вдруг сказал буканьер, — куда девался твой бывший хозяин?

— Пальник?

— Он сам.

— Советом флибустьеров был осужден на смерть и брошен на Акульем утесе.

— Ты уверен, что он умер?

— Разве ты имеешь повод предполагать противное?

— Ничего не предполагаю, брат, сохрани меня Боже! Только по моему мнению, недостаточно раздавить голову змеи, надо еще оторвать ее от туловища, чтобы окончательно убедиться, что она убита.

— Что ты хочешь сказать?

— Теперь не могу говорить яснее. Я обещал молчать, а ты знаешь, Медвежонок, что я никогда не изменяю своему слову. Не расспрашивай же меня больше, но прими последний совет: что бы ты ни предпринимал, будь осторожен.

— Спасибо, брат.

— Теперь встанем и пойдем. Нас, должно быть, уже ждут. Они немедленно поднялись с травы и пошли к калитке, в которую Бартелеми тихонько постучал. Нежный голос произнес одно слово:

— Вера!

— Надежда, — ответил сейчас же Бартелеми. Калитка приоткрылась; флибустьеры проскользнули в отверстие.

— Вы не одни, капитан? — с изумлением, почти с испугом вскричала донья Лилия.

— Успокойтесь, сеньорита, — почтительно сказал флибустьер, — я обещал вам и привожу Медвежонка Железная Голова.

— Вы очень добры, благодарю вас, сеньор кабальеро, — с чувством продолжала девушка и, грациозно поклонившись двум мужчинам, прибавила: — Следуйте за мной, сеньоры. Эльмина не смела надеяться на такое счастье. Не опасайтесь, что кто-нибудь вас увидит, в доме все спят.

Флибустьеры склонили голову в знак согласия и последовали большими шагами за девушкой, которая весело, почти бегом шла впереди них.

Вскоре все трое были у входа в беседку, где неподвижно стояла донья Эльмина, встревоженная, бледная, нагнув вперед голову и пристальным взглядом как бы стараясь проникнуть во мрак и уяснить для себя природу смутного шума, уже несколько минут долетавшего до ее ушей.

— Это вы! — воскликнула она с глубоким чувством при виде капитана.

Тот остановился, стал на одно колено и почтительно снял шляпу.

— Вы позвали меня, сеньорита, — сказал он, — и я тут.

Девушка приложила руку к сердцу и прислонилась к переплетенной ветвями стене беседки.

Донья Лилия бросилась поддержать ее, но кузина мягко отвергла ее помощь и протянула руку Медвежонку.

— Встаньте, сеньор кабальеро, — сказала она ему дрожащим голосом, — такое положение пристало только тому, кто молит, но не избавителю; сердце не обмануло меня, я надеялась на вас.

Медвежонок встал, почтительно поцеловав руку девушки, и, склонив голову перед ней, сказал:

— Располагайте мной, сеньорита. Только откройте мне, что я могу сделать для вас. Как бы ни велики были препятствия и опасности, клянусь, я избавлю вас от ваших врагов во что бы то ни стало. Господь поможет мне!

— У меня только один враг, сеньор кабальеро, — с грустью ответила девушка, — но, увы, враг этот всесилен в Картахене.

— Я полагал, что ваш отец — единственная власть в городе.

— Это правда, сеньор кабальеро, но тот человек или, вернее, демон овладел моим отцом до такой степени, что дон Хосе Ривас видит все окружающее только его глазами и думает так, как хочет он; не далее как месяц тому назад в этом старом доме, где мы теперь находимся, отец обещал ему мою руку.

— А вы этого человека не любите, сеньорита? — с живостью спросил Медвежонок.

— Люблю ли? — с содроганием вскричала девушка. — Я ненавижу его, он вселяет в меня ужас. Уж лучше умереть, чем принадлежать ему.

Капитан поднял голову и оглянулся вокруг сверкающим взглядом.

— Успокойтесь, сеньорита, вы не выйдете за него; он осужден и умрет. Ведь он мексиканец?

— Слывет за мексиканца.

— Разве вы полагаете…

— Он как две капли воды похож на другого.

— А кто этот другой?

— Вы знаете его.

— Я?

— Помните вашу страшную партию с буканьером, пленницей которого я была?

— Ведь тот буканьер умер, сеньорита.

— Действительно ли умер? Вы уверены в этом?

— О, капитан, — робко вмешалась донья Лилия, со страхом прижимаясь к своей подруге, — это он, я убеждена, это наверняка он. Подобное сходство невозможно.

Мрачное облако легло на лицо капитана Медвежонка Железная Голова. Он медленно повернулся к Бартелеми, который стоял в двух-трех шагах позади него, опираясь на свое ружье.

— Брат, — протягивая ему руку, сказал Медвежонок с грустью, — ты должен знать всю правду. Отчего же ты молчишь?

При этом внезапном и прямом вопросе флибустьер вздрогнул, нервный трепет пробежал по его телу, он побледнел и, стукнув оземь прикладом ружья, сказал хриплым, едва слышимым голосом:

— Зачем спрашивать меня, Медвежонок, когда ты знаешь, что я не могу отвечать?

— Прости, Бартелеми, я виноват, — откровенно признался капитан, — но теперь знаю достаточно, чтобы принять меры. Сеньорита, — обратился он к донье Эльмине, — как зовут этого человека?

— Дон Энрике Торибио Морено.

— Так и есть! — пробормотал Медвежонок Железная Голова. — А на какой день назначен брак? — спросил он.

— Окончательно время еще не назначено, но он должен совершиться скоро.

— Повторяю, успокойтесь, этому браку не бывать, клянусь вам честью!

— Увы! Что можете вы сделать против такого количества врагов, в чужом краю и почти один? Я была не права, призвав вас на помощь. Предоставьте меня моей печальной участи, не затевайте этой страшной борьбы, капитан, умоляю вас.

— Когда человек, подобный мне, дает клятву, сеньорита, никакая человеческая власть не в силах помешать ему сдержать ее.

— Но вы подвергаете опасности свою жизнь из-за меня, посторонней вам, и вдобавок представительницы враждебной нации.

— Я так мало ценю жизнь, сеньорита, что не считаю нужным беречь ее, когда речь идет о вашем счастье.

— Аесли я хочу, чтобы вы берегли ее? — вскричала донья Эльмина. Отчаяние сквозило в ее взгляде.

— Господь решит это, сеньорита, — с унынием сказал капитан, — клянусь, что спасу вас или умру. Да хранит вас Бог! Позвольте мне теперь проститься с вами. Вскоре, как полагаю, я буду иметь счастье видеть вас опять. Надейтесь, сеньорита.

Он почтительно раскланялся с обеими девушками и быстро ушел в сопровождении Бартелеми. Донья Лилия пошла за ними вслед, чтобы указывать дорогу.

Оставшись одна, донья Эльмина с минуту стояла неподвижно, потом вдруг упала на колени, сложила руки и, воздев к небу полные слез глаза, воскликнула:

— Сохрани его, о Боже, Боже мой! Ведь я люблю его! И она рухнула на землю без чувств.

ГЛАВА XVIII. Дон Торибио Морено начинает тревожиться

Сеньор дон Энрике Торибио Морено чувствовал смутное беспокойство.

Несмотря на щедро розданные им деньги, несмотря на меры предосторожности, которые он принял, чтобы упрочить успех своего дерзкого замысла, бывший буканьер находился под влиянием безотчетного предчувствия, которое никогда не обманывает. Временами ему представлялось, что небосвод вокруг него опускается все ниже и ниже и на него мало-помалу набегают грозные тучи.

Между тем вокруг него не происходило никаких видимых изменений.

Приятели были все также внимательны, знакомые кланялись с таким же корыстным подобострастием, губернатор и комендант гарнизона встречали его с прежней улыбкой.

Дважды навещал он донью Эльмину, и в оба раза девушка, отбросив обычную холодность, приветствовала его улыбкой и беседовала с ним почти дружески.

Что же происходило? Отчего дона Торибио Морено невольно волновали смутные опасения? Он сам не мог бы сказать этого.

Предполагать, что подобный человек способен испытывать угрызения совести, было бы совершенно ошибочно.

Дон Торибио Морено, по природе своей дикий зверь в полном смысле этого слова, был из тех свирепых натур, созданных для злодейских поступков, которые, по счастью, встречаются реже, чем полагают, у которых не существует даже зачаточных представлений о морали и нравственности и которые творят зло, уступая инстинкту, почти с наслаждением, даже не сознавая, какие преступления совершают. Злодеяния представляются им действиями обыденными.

Дон Торибио не доверял никому.

Против воли вынужденный прибегнуть к помощи Бартелеми, чтобы достигнуть своей зловещей цели, он, однако, не полагался на верность Берегового брата, помня, сколько зла причинил ему за время их знакомства.

Он стремился избавиться, и чем скорее, тем лучше, от соучастника, который мешал ему, и мы видели выше, какие меры уже были приняты им на сей счет.

Но он боялся, что Бартелеми упредит его. Чем меньше оставалось времени до срока, назначенного для похищения девушек, тем внимательнее наблюдал мексиканец за своим соучастником, по возможности не теряя его из виду.

Только страх измены со стороны капитана Бартелеми причинял беспокойство дону Торибио.

Поучительный страх этот можно бы назвать предчувствием.

Однажды, часов в пять пополудни, он отправился на шхуну «Санта-Каталина», стоявшую, как уже говорилось, на большом рейде.

В ту минуту, когда он подходил к правому борту судна, лодка, которую он рассмотреть не мог, внезапно отчалила от левого борта и капитан Бартелеми, обменявшись безмолвным знаком с людьми, сидящими в ней, поспешно перешел на другую сторону палубы и бросился навстречу мексиканцу.

Действия капитана не прошли незамеченными для дона Торибио: поспешность друга, который, как ему было известно, менее кого-либо на свете подчинялся требованиям этикета, разумеется, показалась ему подозрительной.

Он слегка нахмурил брови.

— Что ты там делал? — спросил он с равнодушным видом, однако внимательно озираясь вокруг.

— Там? Где же это, любезный друг? — изумился флибустьер.

— Нагнувшись над левым бортом.

— Я прощался с лейтенантом судна, которое ты видишь там на якоре, в двух кабельтовых от нас. Оно пришло ночью; это береговое судно из Веракруса. Чтобы легче стать на фертоинг16, они протянули к нам канат.

Дон Торибио поглядел в ту сторону.

— Странно, — сказал он задумчиво, — корабль мне как будто знаком.

— В этом нет ничего удивительного, — заметил Бартелеми, — не в первый раз приходит он в Картахену. Что привело тебя сюда? Ты собирался сообщить мне о чем-то важном?

— Ровно ни о чем; я просто приехал повидаться с тобой.

— Только-то?

— Да, — ответил дон Торибио рассеянным тоном и прибавил как бы про себя: — Решительно, этот корабль мне знаком.

Флибустьер улыбнулся.

— Твоя идея приехать сюда просто прекрасна, — воскликнул он, — я ждал тебя с нетерпением.

— А!

— Тебе, видишь ли, нечего мне сообщить, но зато мне нужно побеседовать с тобой о многом.

— Говори, но коротко.

— То, что я должен сказать тебе, очень важно, приятель, никто не должен нас слышать. Ступай за мной в каюту.

Дон Торибио поглядел флибустьеру прямо в глаза; тот улыбался.

— Это что, действительно очень важно? — пробормотал мексиканец.

— Настолько важно, что, не появись ты сам на шхуне, любезный друг, я был бы вынужден сегодня же отправиться на берег, чтобы повидаться с тобой.

— Ого! В чем же дело?

— Пойдем, и ты узнаешь.

Дон Торибио, хотя и неохотно, решился в конце концов последовать за капитаном в каюту, бросив последний долгий взгляд на неизвестное судно, вид которого внушал ему все большие подозрения, хотя он не мог дать себе отчет в причинах этого беспокойства.

Капитан Бартелеми придвинул стул гостю, достал из шкафчика бутылку рома и налил два стакана.

— За твое здоровье, — сказал он.

— За твое.

Бартелеми набил себе трубку, закурил ее и откинулся на спину стула со словами:

— Теперь поговорим.

— Пожалуй, — ответил мексиканец. Воцарилось продолжительное молчание. Капитан словно совсем забыл про своего приятеля.

Тот терпеливо ждал несколько минут, но когда собеседник совсем углубился в свои мысли и, по-видимому, перестал замечать его присутствие, мексиканец вскричал, стукнув кулаком по столу:

— Ну же!

— Что? — холодно откликнулся капитан.

— О чем таком важном ты собирался мне сообщить? Говори!

— Разумеется, буду говорить. Об этом и думаю.

— И дело очень важное?

— Суди сам, приятель.

— Так говори же скорее.

Капитан устремил на него лукавый взгляд и тем насмешливым тоном, который всегда принимал, разговаривая с прежним братом-матросом, наконец произнес:

— Что ж, я готов… Дело наше все еще должно состояться? — задавая этот вопрос, капитан Бартелеми окружил себя густым облаком дыма.

— Конечно.

— Послезавтра?

— Послезавтра; но к чему ты клонишь?

— К тому, любезный друг, — ответил Бартелеми еще насмешливее, — что пора бы нам и счеты свести.

— Свести счеты? Какие? — вскричал мексиканец в изумлении.

— Да наши счеты. Уж не воображаешь ли ты, чего доброго, что я буду служить тебе с завязанными глазами, не зная, что это принесет мне? Ведь я сказал, что мои услуги обойдутся тебе недешево. Дело делом, любезный друг, но ты втянул меня в такие неблаговидные проделки, что я не могу не принять мер предосторожности.

— Если ты привел меня сюда для этого только, — посмеиваясь, возразил дон Торибио, — то очень жаль, дружище. У меня сегодня уйма хлопот, я больше никак не могу оставаться здесь; в другой раз — пожалуй, завтра — я буду весь к твоим услугам.

Он осушил свой стакан и встал.

— Как хочешь, — ответил Бартелеми, не трогаясь с места, — но, честное слово, я думаю, что ты не прав, любезный друг.

— Ба! — откликнулся дон Торибио и сделал шаг к двери.

— До свидания, приятель. Ах, кстати, меня предупредил вчера ловец жемчуга, который возвращался из открытого моря, что неподалеку от берега крейсирует сильная флибустьерская эскадра.

— Что такое? — мексиканец побледнел как мертвец и кинулся назад к капитану. — Что ты говоришь, Бартелеми? Сильная флибустьерская эскадра?

— Ну да.

— Ты уверен?

— Еще бы, когда я видел ее собственными глазами! Ты понимаешь, я надеюсь, что обстоятельство это очень важно для меня, и потому я тотчас удостоверился сам, верны ли слухи… Но что же ты, любезный друг, смотришь так растерянно, вместо того чтобы радоваться?

— Я смотрю растерянно? — вскричал дон Торибио, стараясь возвратить себе внешнее хладнокровие. — Ты с ума сошел, приятель! С какой стати мне глядеть растерянно? Но скажи, пожалуйста, не догадываешься ли ты, что намерены предпринять Береговые братья?

— Не только догадываюсь, но прекрасно знаю. На кораблях эскадры по меньшей мере тысяча пятьсот человек, набранных из самых храбрых флибустьеров и буканьеров; они просто хотят овладеть Картахеной.

— Овладеть Картахеной? Какой вздор! — вскричал, подпрыгнув от изумления, мнимый мексиканец. — Это чистое безумие!

— Твоего мнения не разделяют Береговые братья, уверяю тебя, приятель! Напротив, они надеются на успех.

Дон Торибио опять опустился на стул, дрожа всем телом; лицо его обрело зеленовато-бледный оттенок.

Бартелеми сделал вид, будто не замечает состояния своего «друга».

— Смелая затея, не правда ли? — заметил он, раскуривая трубку, которая успела погаснуть.

— Очень смелое, правда, но откуда же ты знаешь все это?

— О! Все чрезвычайно просто, любезнейший друг: я виделся с их предводителями. Ведь ты же понимаешь, надеюсь, что, заброшенный более года назад в этот край, находясь в положении почти что пленника, я не мог упустить счастливый случай, представившийся мне, чтобы вырваться на свободу. Я преспокойно отправился ночью на судно командующего экспедицией.

— Продолжай же.

— А-а! Ты уже передумал немедленно отправиться на берег? Видно, разговор становится для тебя интересен.

— Очень даже.

— Их вожаки — между прочим будь сказано, все мои старые друзья, — приняли меня с распростертыми объятиями и, разумеется, принялись выспрашивать у меня разные сведения, которые я и сообщил им с превеликой охотой.

— А кто ими командует? Можешь ты назвать мне их имена?

— Конечно, любезный; во-первых, Олоне, потом Польтэ, Пьер Легран и еще два-три наших брата.

— И Медвежонок с ними?

— Какой Медвежонок? Железная Голова?

— Именно.

— Не знаю; его я не видел. Дон Торибио перевел дух.

— Продолжай, — опять повторил он.

— Я рассказал почти все. Мы с ними потолковали, они спросили меня, могу ли я быть им полезен, и, как ты понимаешь, я ответил утвердительно. Я полностью отдал себя в их распоряжение, чтобы со своей стороны способствовать успеху их предприятия. Я даже прибавил, что нас здесь двое Береговых братьев, способных благодаря своему положению оказать им пользу. По-моему, я поступил правильно.

— Так они знают, что я здесь?

— То есть им известно, любезный друг, что в Картахене двое авантюристов: я и другой Береговой брат.

— Но ведь другой-то, тысяча чертей, это я!

— Конечно, но что ж тут такого?

— Если им не удастся, я разорен.

— Разорен, ты? Да ты с ума сошел, что ли? Никто в Картахене тебя не знает, а ты настолько вошел в свою роль мексиканца, что…

— Здесь в Картахене это возможно, но они, флибустьеры… Береговые братья… наши товарищи, наконец…

— Ну и что? Они тебя также не знают. Не воображаешь ли ты, чего доброго, что я был таким олухом и прямо объявил твое имя, не будучи уверен в успехе их предприятия?

— Это правда? — вскричал дон Торибио, в порыве радости схватив капитана за руку. — Они не знают моего имени?

— Вовсе не знают.

— Слушай, старый дружище, — совсем растерянно заговорил мнимый мексиканец, — все это до того поразило меня, что я сам не знаю, что сказать. Дай мне время подумать, я отвечу тебе сегодня вечером. Знай только одно: ты тут говорил, что нам надо свести счеты, не правда ли? Даю тебе слово, если ты будешь мне верным и добрым товарищем, награда превзойдет все твои желания.

— Спасибо, — с усмешкой ответил капитан. — Я принимаю обещание.

— Но и ты со своей стороны…

— Буду нем, это решено.

Дон Торибио выбежал, как полоумный, из каюты, спустился в свою лодку и поспешно удалился от шхуны, даже не простившись с капитаном.

— Все это прекрасно, — посмеиваясь, пробормотал флибустьер, как только остался один, — но лишняя предосторожность не помешает. Мне не следует терять из виду этой ехидны; никогда нельзя быть полностью уверенным, что принял все меры предосторожности против нее.

ГЛАВА XIX. План атаки

После свидания с доньей Эльминой Медвежонок долго беседовал со своим другом и только потом вернулся в пещеру к товарищам.

Там же в пещере и стали держать совет.

В качестве Берегового брата Бартелеми был приглашен принять в нем участие.

Конечно, мгновенно овладеть такой твердыней, какой слыла Картахена, было делом нешуточным; хорошо укрепленный, город защищался многочисленным и храбрым гарнизоном.

Но эти трудности только воспламеняли дух отваги у флибустьеров и подстегивали их поскорее приняться за дело.

Бартелеми, давно уже пребывавший в этом краю, знал его как нельзя лучше. Вследствие жизни, которую он был вынужден вести, ему было знакомо все на десять миль в округе, и он сообщил Береговым братьям драгоценные сведения о численности гарнизона, о слабых пунктах в системе оборонительных укреплений и о возможных способах захватить Картахену врасплох.

Все эти сведения оказались точными и были дополнены лоцманом, привезенным из Гуантанамо, и двумя матросами с «Санта-Каталины» — все трое отлично знали город.

Картахена, как и все испано-американские города в ту эпоху, была серьезно защищена только со стороны моря.

Действительно, только с этой стороны и следовало ожидать нападения. Представлялось невероятным, что опасность будет грозить из глубины материка. Город был просто обнесен деревянной, местами очень ветхой стеной футов в десять высотой и три — толщиной. В крепостной стене имелось четверо ворот, никогда не запиравшихся.

По совету Бартелеми решили основной натиск произвести именно со стороны, обращенной к внутренним областям Материковой земли.

Вот на чем остановились.

Триста человек самых искусных стрелков под командой Олоне должны высадиться на берег. Снабженные съестными припасами, они должны были скрываться в пещере до той минуты, когда будет подан сигнал атаки.

Пещера находилась не более чем в двух милях от Картахены.

Сто Береговых братьев под командой Польтэ должны будут поодиночке войти в город в сопровождении Бартелеми, который мало-помалу разместит их в обширных складах для товаров богатого мексиканца дона Торибио Морено. Эта сотня человек также будет наготове действовать по первому сигналу.

Двадцать флибустьеров с Александром, слугой Медвежонка, во главе засядут в лесу и установят пристальное наблюдение за загородным домом дона Хосе Риваса.

В минуту атаки эти двадцать флибустьеров займут дом и запрутся там, чтобы охранять донью Эльмину и донью Лилию. В случае, если атака не удастся, девушки послужат заложницами для Береговых братьев.

Бриг «Сан-Хуан-Батиста», которому на время экспедиции придадут его прежний мирный вид, войдет прямо на рейд и станет в двух кабельтовых от «Санта-Каталины».

На нем будет находиться экипаж в сто пятьдесят человек под командой Пьера Леграна. Пятьдесят из них переправят на шхуну и спрячут до поры до времени в трюме.

Наконец, Медвежонок Железная Голова на «Задорном» станет силой пробиваться в канал.

И пока фрегат будет стоять на шпринге17 под огнем первого форта, два десантных отряда начнут штурмовать второй и третий, чтобы все три форта одновременно подверглись нападению и не могли оказать друг другу поддержку перекрестным огнем.

Этот смелый план, который мог удаться только благодаря своей крайней смелости, заставив испанцев потерять голову, был предложен флибустьерам Медвежонком Железная Голова, в главных чертах предварительно составившим его вместе с Бартелеми.

Береговые братья с восторгом приняли этот план. Решение совета было единодушно: немедленно приступить к его исполнению.

Медвежонок Железная Голова еще больше своих товарищей горел нетерпением приступить к безумно отважной попытке.

Когда все было оговорено и определено, Медвежонок и Бартелеми дружески простились и флибустьеры вернулись на фрегат, куда прибыли незадолго до восхода солнца.

Капитан же Бартелеми, расставшись с товарищами, тотчас направился к дому в Турбако, где жили дочь дона Хосе Риваса со своей кузиной.

Достойный капитан не терял времени, пока Медвежонок Железная Голова разговаривал с доньей Эльминой.

Сад был ему давно известен, так как он уже не раз тайком пробирался сюда; обширный и очень тенистый, он кончался со стороны леса каменным павильоном, в который никто никогда не входил.

Капитану пришло в голову, что гораздо лучше спрятать двадцать человек флибустьеров во главе с Александром именно в этом павильоне, вместо того чтобы они скрывались в лесу, где случайно могли быть обнаружены.

Павильон представлял собой полуразрушенное массивное здание; два окна с решетками и балкон, наглухо закрытый по обычаю испанцев, выходили к лесу на высоте пятнадцати футов от земли.

Осмотревшись вокруг, дабы удостовериться, что поблизости никого нет, флибустьер развернул длинную веревку, обмотанную вокруг его пояса.

К одному из концов он привязал довольно тяжелый камень и закинул его на балкон, чтобы камень попал в одну из железных спиралей решетчатых ставень и опять упал к его ногам.

Так и случилось; веревка, ловко закинутая вместе с камнем, проделась в железный завиток и упала назад на землю.

Бартелеми тотчас взялся за нее и, убедившись, что она держится крепко, вмиг поднялся по ней и очутился у балкона.

Тогда он вложил в замок кончик своего кинжала. Замок открылся без малейшего труда.

Флибустьер прыгнул внутрь павильона.

Место немедленно подверглось тщательному осмотру.

Второй этаж павильона состоял из единственной комнаты, довольно большой, меблированной стульями, столами, скамейками и шкафами, отчасти ветхими, но еще способными служить.

Два широких окна выходили к дому губернатора. Они были закрыты, но сквозь решетчатые ставни можно было видеть весь сад.

Бартелеми посмотрел туда.

Он был пуст.

Флибустьер весело потер руки, потом отворил дверь, находившуюся против балкона, и очутился на площадке лестницы.

Капитан спустился вниз, отворил другую дверь и вошел в комнату, почти такую же, как наверху, но еще больше заставленную всякого рода хламом.

С трудом пробравшись между вещами, Бартелеми убедился, что дверь в сад заперта на ключ.

Для большой предосторожности он подпер ее изнутри двумя толстыми кольями, потом опять вернулся наверх, вышел на балкон, затворил за собой решетчатый ставень, соскочил на землю, выдернул веревку и весело направился к Картахене, куда прибыл часам к восьми утра, не замеченный решительно никем.

Следующей ночью началась высадка флибустьеров.

В тот день, когда дон Торибио прибыл на шхуну «Санта-Каталина» и между ним и капитаном Бартелеми состоялся вышеприведенный занимательный разговор, план Медвежонка Железная Голова уже начал приводиться в исполнение.

Мина была подведена.

Флибустьеры ждали только сигнала своего предводителя, чтобы начать атаку.

Сигнал не заставил себя ждать.

ГЛАВА XX. В которой дон Торибио замечает, что предчувствия его не обманули

Едва достигнув пристани, дон Торибио отправился во дворец губернатора.

Доверенный камердинер дона Хосе Риваса де Фигароа тотчас вышел сообщить дону Торибио, что господин губернатор долго ждал его, но в конце концов предположил, что мексиканец был чем-нибудь задержан, и решил отправиться в свой загородный дом, куда просил приехать как можно скорее и сеньора дона Торибио Морено, потому что собирался сообщить ему весьма важную новость.

Дон Торибио Морено велел оседлать для себя лошадь и тотчас поскакал вслед за доном Хосе, надеясь догнать его, так как, по словам камердинера, он выехал из Картахены не более двадцати минут назад.

Между тем в голове мексиканца роились мысли одна другой мрачнее.

О каких важных известиях собирался сообщить ему дон Хосе?

Неужели ему уже стало известно о прибытии флибустьеров к картахенскому берегу?

Он мчался во весь опор; уже невдалеке от Турбако дон Торибио был вынужден на крутом подъеме несколько умерить аллюр лошади и машинально бросил взгляд на море, простиравшееся справа от него обширной голубой равниной, уходящей за далекий горизонт. Вдруг он вскрикнул от изумления и остановился, весь бледный, растерянный, дрожащий.

В трех пушечных выстрелах от берега под всеми парусами шел великолепный фрегат.

Прежнему буканьеру было достаточно одного взгляда, чтобы узнать его.

— «Задорный»! — пробормотал он в ужасе, отирая пот, выступивший на его бледном лбу. — «Задорный», фрегат Медвежонка Железная Голова! Бартелеми обманул меня! Это Медвежонок Железная Голова, он сам возглавляет экспедицию! Но откуда же он может знать, что я здесь? О, мои предчувствия! Прочь все колебания, надо во что бы то ни стало опередить их. Я погиб, если не погублю их!

И с яростью вонзив шпоры в бока лошади, которая заржала от боли, бывший буканьер понесся во весь дух к Турбако.

Однако как ни быстро мчалась лошадь, мексиканец доскакал до загородного дома губернатора, так и не догнав его.

Входя во двор, он увидел несколько лошадей, которых держали под уздцы слуги-негры.

Дон Торибио соскочил наземь.

— Паломбо, — спросил он невольника, — здесь сеньор губернатор?

— Здесь. Только что приехал с сеньором полковником доном Лопесом Альдоа.

— И полковник тут?

— Так точно, сеньор кабальеро.

— Странно, — пробормотал дон Торибио Морено сам с собой. — Где они, Паломбо? — спросил он вслух.

— В гостиной сеньорит.

Мексиканец бросил поводья чуть ли не в лицо негру и опрометью кинулся к дому.

Он уже отворял двери гостиной, когда почувствовал на плече чью-то руку.

Быстро оглянувшись, он вдруг увидел склоненное к нему насмешливое лицо Бартелеми, которого никак не ожидал встретить.

— Ты здесь? — вскричал он.

— Почему же нет, когда ты тут? — откликнулся буканьер.

— Что я тут делаю — понятно, но ты? Объясни мне?..

— Сейчас, любезный друг, сейчас, — ответил Бартелеми, все также продолжая посмеиваться, — но что же мы стоим у дверей! Входи, есть много новостей.

— Вот тебе и на! Видно, сегодня у всех есть новости.

— Должно быть, — равнодушно заметил Бартелеми.

И не дожидаясь более дона Торибио, он сам распахнул двери с двусмысленной улыбкой на лице, которая имела свойство бросать в дрожь мнимого мексиканца.

Они вошли.

Среди комнаты стояли губернатор и комендант картахенского гарнизона, дон Лопес Альдоа. Они беседовали с Эльминой и Лилией.

По-видимому, разговор был очень оживлен, в нем даже слышались угрозы.

При виде дона Энрике Торибио Эльмина быстро обернулась к нему.

— В присутствии этого человека, — вскричала она, — когда случай или, лучше сказать, Господь привел его сюда, я объявляю вам, отец, что никогда не соглашусь быть его женой!

— Берегись! — с гневом топнув ногой, перебил ее дон Хосе.

— Сеньорита, умоляю вас! — прошептал дон Торибио Морено. — Да что же тут происходит?.. Я только сейчас прискакал… Мне ничего не говорили…

— Молчите! — крикнула на него девушка в порыве негодования. — Как вы смеете возвышать здесь голос?

— Довольно, донья Эльмина! — вскричал дон Хосе. — Вы будете женой дона Торибио, я так хочу.

— Нет, отец, — вскричала Эльмина еще смелее, — я скорее умру, чем сделаюсь женой этой презренной твари!

— Сеньорита! — опять вскричал дон Торибио, совсем озадаченный внезапным нападением и не зная, как себя держать.

Бартелеми исподтишка смеялся над жалким видом приятеля.

Донья Лилия старалась ободрить кузину и защитить ее от гнева отца.