Пираты Карибского моря (№4) - Медвежонок Железная Голова

Он опустил золото в дрожащую руку индейца. Тот спрятал его с таким проворством, что капитан не мог понять, куда оно девалось.

— Кстати, чуть не забыл, мне надо предупредить тебя, для твоей же пользы, — прибавил Бартелеми, нахмурив брови, — что при малейшем подозрении в измене я пристрелю тебя как собаку.

И, приподняв край своего плаща, он показал индейцу массивные рукоятки двух пистолетов, заткнутых за его шелковый пояс.

— Ваша милость, — с величавым достоинством возразил индеец, — если бы я имел честь быть вам знакомым, вы бы знали, что Тонильо не изменник. Мой хозяин теперь отдыхает после обеда, стало быть, я один распоряжаюсь в доме, и клянусь вам той долей блаженства, которую надеюсь вкусить в раю, что вы услышите все, о чем будут говорить люди, которых вы хотите подкараулить. К тому же, это дрянные посетители, — прибавил он тоном насмешливого презрения, — они сидят с добрый час и еще ничего не заказали, ни на один реал. А ведь прежде всего я должен соблюдать выгоды заведения.

— Это справедливо! — посмеиваясь, согласился бравый капитан.

— Пойдемте, — сказал индеец. Капитан пошел вслед за ним.

Тонильо, как звали индейца, не вошел в общую залу, а обогнул угол дома и направился через конюшню к двери, не запертой на ключ. Он привел капитана в какой-то подвал, где было сложено несколько бочонков с водкой и вязанок сорок корма для лошадей.

Тонильо осторожно отодвинул вязанки, прислоненные к стене, и указал капитану на довольно широкую щель в перегородке.

— Здесь вам будет очень удобно, — сказал он.

— Хорошо, можешь идти, — ответил флибустьер. — Смотри, чтобы не увидели моей лошади. Когда эти люди соберутся уезжать, вернись сюда.

Индеец отвесил почтительный поклон, вышел из подвала и затворил за собой дверь.

Капитан внезапно очутился в глубоком мраке.

Единственный свет, которым освещался подвал, исходил от широкой щели, указанной индейцем.

— Ведь я всегда знал, — пробормотал себе под нос капитан свойственным ему насмешливым тоном, — я был уверен, что Господь никогда не покидает честных людей.

И, пристроившись как можно удобнее, он приложил глаз к скважине.

Взгляду его представилась одна из тех живописных картин, которые наш бессмертный Калло14 уже тогда начал гравировать в своих странствиях с цыганами.

В зале, довольно обширной, но едва освещенной узкими окнами, тусклые стекла которых были покрыты паутиной, где табачный дым густым облаком стлался под потолком, поглощая почти весь свет, находились человек двадцать сущих висельников, если судить по лицам с низкими лбами, выступающими, словно клювы, носами, коварным взглядом и с усами, так лихо закрученными вверх, точно они были готовы проткнуть небо.

Люди эти, одетые буквально в отрепья, но драпировавшиеся в них с искусством, которым владеют одни только испанцы, в случае нужды способные составить себе живописный наряд из одной простой бечевки, лежали или стояли вокруг столов в самых причудливых позах.

Все были отлично вооружены.

У каждого из них не только висела на боку длинная шпага с рукояткой в виде раковины, но все до одного к тому же имели пистолеты за поясом и широкие кинжалы с роговой ручкой — за голенищем правого сапога.

Капитан с минуту отыскивал глазами своего «приятеля» среди этой пестрой толпы бродяг и разбойников.

Он вскоре обнаружил его сидящим на единственном стуле, который был в зале. Прислонившись к спинке и закинув назад голову, мексиканец, по своему обыкновению, курил превосходную сигару.

В ту минуту, когда флибустьер наклонился к щели, дон Торибио Морено держал речь; разбойники слушали его с величайшим вниманием.

— Господа! — небрежно говорил он, пуская огромные клубы дыма ноздрями и ртом. — Я не понимаю вашего колебания. В чем же, наконец, дело? Ведь проще, ей-Богу, и быть ничего не может.

— Проще! — подхватил хриплым голосом рослый детина отвратительной наружности, кривой на правый глаз и косой на левый. — Гм! Видно, вашей милости угодно шутить. Я не нахожу этого дела таким простым.

— Черт тебя побери, любезный Матадосе, — возразил дон Торибио заискивающим тоном. — Ты вечно находишь затруднения в пустяках.

Достойный Матадосе, судя по виду, между прочим будь сказано, вполне заслуживающий свое прозвище, которое по-испански означает буквально «убивший дюжину», ответил невозмутимо:

— Я возражаю потому, ваша милость, что я честный человек и добросовестно исполняю дело, за которое возьмусь, чтобы не заслужить укора. Что касается девчонок — дело простое: петля, стянутая более или менее крепко — и все тут! Ребенок возьмется за это. Бедненькие голубки, они и не подумают защищаться… да, наконец, мы же будем в море, далеко от нескромных глаз, никто не посмеет помешать нашим делам… вопрос в том, что это еще не все.

— Да, да, — ответил дон Торибио, посмеиваясь, — я знаю, где у вас больное место.

— Черт побери! И даже очень, ваша милость. Я видел знаменитого капитана Бустаменте, как вы изволите называть его, и клянусь, мне он кажется вовсе не таким, чтобы с ним легко было справиться.

— Да вас-то ведь двадцать!

— Велика важность! Послушайте-ка: не далее как дня три назад человек двенадцать из наших поджидали, когда он выйдет от губернатора. Говорят, он чертовски удачлив в игре, и, признаться, мы хотели избавить его от части выигрыша за этот вечер. Темно было, хоть глаз коли. Подходит он, и мы накидываемся на него со всех сторон сразу. Другой бы немедленно сдался и просил пощады, не правда ли?.. Как бы не так!.. Что делает этот черт? Обнажает длиннющую шпагу и, не говоря ни слова, не подав даже голоса, как бросится на нас; меньше чем за три минуты искрошил пятерых, двоих-троих поранил и ушел, показывая нам кукиш. Нет, нет, ваша милость, это нелегкое дело. И наконец, поскольку сам я человек военный, то полюбил его. Это малый что надо! Мне он мил, клянусь честью, и меньше чем за тридцать унций я не убью его; вот и весь сказ!

— Вот и весь сказ! — хором подхватили остальные разбойники.

— Как угодно, ваша милость, меньше мы не возьмем, — повторил Матадосе.

Дон Торибио задумался.

— Пусть будет так! — вскричал он спустя минуту с гримасой, которая имела притязание изобразить улыбку. — Пусть будет по-вашему, упрямцы. Но я балую вас, честное слово! Каждый из вас получит по тридцать унций; только в этот раз, надеюсь, вы действительно убьете его.

— Без честности дела вести нельзя, ваша милость, — с достоинством ответил разбойник. — Мы с товарищами, благодарение Богу, известны как люди благородные и всегда добросовестно отрабатываем свои деньги.

— Никогда я и не сомневался в вашей честности и вашем благородстве, — улыбнувшись, заверил общество дон Торибио, — так как теперь мы обо всем договорились… ведь договорились, кажется?

— Договорились, ваша милость, — ответили разбойники хором.

— За исключением задатка, — вкрадчиво вставил Мата-досе.

— Каждый из вас сейчас получит по десять унций, остальное — после дела. Только помните, что вы всегда должны быть у меня под рукой. Я отправлю вас на шхуну только в последнюю минуту.

Капитан Бартелеми нашел, что слышал достаточно; он выбрался из своей засады.

Спустя пять минут он уже отдал честному Тонильо две унции золота и на всем скаку удалялся от кабака.

— Тьфу пропасть! — пробормотал он сквозь зубы. — Животное ядовитее, чем я полагал. Я не жалею, что подкараулил и подслушал его. Это, признаться, единственное средство докопаться до истины! Как, однако, хорошо питать недоверие!

ГЛАВА XV. Капитан Бартелеми отправляетсяза своим ружьем

Капитан Бартелеми придерживал аллюр лошади все время — разумеется, непродолжительное, — пока ехал по деревне. Отъехав на расстояние ружейного выстрела от Турбако, он пустил лошадь во весь опор и, достигнув узкой тропинки в лесу, решительно углубился в чащу.

Тропинка эта вела к шалашу, в котором так долго жил капитан, где мы увидели его в первый раз совсем в другом виде, нежели в настоящую минуту, и перед которым он проехал с час назад.

Еще издали, не доехав до шалаша, он увидел у входа негра верхом на лошади, который держал другую лошадь в поводу.

— Слава Богу! — шепотом сказал себе капитан. — Она имела терпение дождаться меня.

Он вонзил шпоры в бока лошади, и та помчалась стрелой.

Заслышав бешеный топот копыт, на пороге шалаша появилась прелестная молоденькая девушка.

Это была донья Лилия.

В мгновение ока капитан подскакал, спрыгнул наземь, бросил повод негру и почтительно раскланялся со своей очаровательной гостьей, вслед за которой вошел в шалаш.

— Долго же вы заставили себя ждать, сеньор! — воскликнула донья Лилия, пленительно надув губки. — Разве вы не получили моего письма? Или, быть может, вы забыли, что в нем заключалось?

— Вы сами этого не думаете, сеньорита; напротив, вы абсолютно убеждены, что любое ваше слово для меня равнозначно приказанию, которому я с радостью готов повиноваться.

— Но только не с поспешностью, — вставила девушка, усмехаясь.

— Сеньорита, я направлялся прямо сюда, когда нежданно-негаданно столкнулся нос к носу со своим достопочтенным другом сеньором доном Торибио Морено. Вот уже несколько дней как он — прости, Господи! — точно задался мыслью не отходить от меня ни на шаг. Он так упорно вертелся около меня, что я едва высвободился из его когтей с час назад в нескольких шагах отсюда.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась девушка. — И вам понадобился целый час, чтобы доехать? Перемените свою лошадь, любезный капитан; у бедного животного, должно быть, страшно разбиты ноги.

— Смейтесь, смейтесь, сеньорита, — с обиженным видом ответил капитан, — доброе же у вас сердце, когда вы так радуетесь моим невзгодам!

— Полноте, вот вы уже и сердитесь, капитан! Еще одна уловка, чтобы как-нибудь вывернуться.

— Нисколько, сеньорита, и в доказательство я скажу вам все: я ездил в кабак.

— Выпить чарочку?

— Нет, кое-что посмотреть.

— Отведать винца, хотите вы сказать? — насмешливо заметила девушка.

— Шутите сколько угодно, сеньорита, но тем не менее я вовсе не весел, смею вас уверить. Я пробрался в отвратительный сарай, приложил глаз к щели в перегородке и увидел и услышал такие вещи, от которых содрогнулись бы алькальд и даже альгвазил15, по природе своей люди отнюдь не робкого десятка.

— И что же такого удалось вам увидеть и услышать, капитан? — полюбопытствовала донья Лилия.

— Этого я, видите ли, сказать не могу, — ответил капитан, качнув головой.

— Стало быть, вы рассказываете мне, ни дать ни взять, какую-то чепуху.

— Я?

— Еще бы! Вы с головы до пят окутаны таинственностью.

— Увы! — воскликнул Бартелеми. — Разве моя вина, сеньорита, что вся наша жизнь состоит из тайн? Идем мы куда-то или возвращаемся, спим или бодрствуем, все вокруг нас — тайна! Отовсюду веет на нас таинственный мрак, он парит у нас над головой, глухо рокочет под ногами!

— Уж не сходите ли вы с ума, любезный капитан? — с изумлением сказала девушка, пристально взглянув ему в лицо.

— Я?

— Разумеется, вы.

— Насколько мне известно, нет. Я только отвечаю вам, сеньорита.

— Ах! И это вы называете «отвечать»?

— Когда же я говорю вам, сеньорита, что тайна…

— Довольно, капитан, ради Бога! — поспешно перебила донья Лилия. — Не повторяйте снова!

— Как вам угодно.

— Видно, мне придется отказаться от того, чтобы узнать что-либо от вас.

Бартелеми молча и почтительно поклонился очаровательной собеседнице.

— Фи, какой дурной! Ничего и говорить не хочет! Знаете ли вы, по крайней мере, что происходит?

— Происходит много разных разностей, сеньорита.

— И среди прочих одна в особенности.

— Какая же именно?

— Брак моей кузины с сеньором доном Торибио Морено назначен на будущий четверг. Что вы на это скажете?

— Что же сказать? Это смешно.

— Злой человек! Так-то вы принимаете эту страшную весть!

— Позвольте, сеньорита, прошу не смешивать одного с другим. Если бы этому браку, вполне обоснованно ненавистному вашей пленительной кузине, суждено было совершиться, вы бы видели меня в отчаянии. Но так как он не состоится никогда, то это известие просто смешит меня.

— Послушайте, капитан, вы, право, стоите того, чтобы я выцарапала вам глаза.

— Мне!.. Вот тебе и на! За что?

— Я приезжаю сюда с отчаянием в душе, чтобы почерпнуть у вас утешения и поделиться с вами горем, а вы только одно и твердите: этот брак не состоится. Не вы ли помешаете ему?

— Гм, гм!.. Как знать? — насмешливо заметил капитан. — Пожалуй, что и помешаю. Во всяком случае, если не я остановлю его, то это сделает некто другой, кого я знаю.

— Да, ваш знаменитый капитан Железная Голова?

— Именно, сеньорита.

— Который все едет, да никак не приедет! — с досадой воскликнула девушка.

— Ошибаетесь, сеньорита, он приехал.

— Он?

— Как нельзя вернее.

— Медвежонок Железная голова?

— Он сам, сеньорита.

— Вы видели его?

— Признаться, еще нет.

— О чем же вы мне толкуете?

— Позвольте.

— Я горю нетерпением, а вы как нарочно мучаете меня! — вскричала девушка, с гневом топнув крошечной ножкой.

— Можете ли вы говорить так, сеньорита, когда я исполняю все, что вы приказываете?

— Кончите вы или нет?

— В двух словах дело вот в чем, сеньорита: час назад, въезжая на пригорок, все также в обществе моего почтенного приятеля дона Торибио Морено… вот кому, между прочим, я готовлю хороший сюрприз!..

— Да продолжайте же, капитан, продолжайте, ради всего святого!

— Ну так вот, сеньорита, я увидел два больших корабля, фрегат и бриг, которые показались на горизонте.

— И это единственный признак?

— Для меня его вполне достаточно, сеньорита, и вот почему: фрегат идет со взятым на гитовы грот-брамселем и распущенным красным фор-брамселем.

— Вы должны знать, что я не поняла ни слова из того, что вы сейчас сообщили.

— Подозреваю, сеньорита. Для меня это означает так же ясно, как будто написано буквами высотой в шесть футов, что это фрегат Медвежонка Железная Голова.

— Ах, Боже мой! — донья Лилия сильно побледнела и пошатнулась.

— Что с вами? Уж не ужалила ли вас змея?

— Меня, капитан? Ничуть не бывало; это просто от волнения.

— Я предпочитаю последнее, сеньорита, — по крайней мере, опасности нет.

— Но вы сообщаете известия так внезапно!

— Ну вот! Не говорю я — грозят выцарапать мне глаза; говорю — падают в обморок. Прекрасное у меня положение, нечего сказать!

— Молчите!

— Весьма охотно.

— Отвечайте же!

— Как! Опять?

— Когда должен прибыть капитан Железная Голова?

— В эту ночь, по всей вероятности.

— Можете вы связаться с ним?

— Мог бы, то есть… нет, не могу!

— Не объясните ли вы мне этого противоречия?

— С легкостью, сеньорита. Я мог бы, если бы имел лодку, какую-нибудь пирогу или выдолбленное бревно, что бы то ни было; не могу же потому, что не располагаю ни одним из вышеозначенных средств для плавания и, при всем своем желании, не в силах проплыть мили четыре, по меньшей мере, уж не говоря об акулах, которые, вероятно, цапнули бы меня мимоходом, так как имеют дурную привычку постоянно шнырять вокруг берегов.

— Стало быть, вы нуждаетесь в лодке?

— Боже мой! Я удовлетворюсь чем угодно, лишь бы было куда сесть.

— Если бы я достала вам индейскую пирогу, смогли бы вы ею воспользоваться?

— Это как раз было бы мне на руку.

— Что такое?

— Это я так сболтнул, а просто хотел сказать, что для меня ничего не может быть удобнее.

— Пирогу я вам достану.

— В самом деле?

— Да.

— Сейчас?

— К какому времени она вам нужна?

— Позвольте, сеньорита… Солнце заходит часов в семь или в половине восьмого; раньше восьми полная темнота не наступит… мне нужна эта ладья или пирога где-то к половине девятого, но не позднее.

— Это почему?

— Принимая во внимание, сколько времени понадобится, чтобы привести пирогу в то место, откуда я должен отчалить… потом кратчайший срок на переезд… я не могу попасть на фрегат раньше полуночи.

— Не поздно ли это будет?

— Нет, сеньорита, напротив, самое лучшее время. Месяц всходит только в одиннадцать часов, а я уже буду так далеко от берега, что меня не увидят.

— Это уж ваше дело, капитан; вам лучше меня знать.

— Да, да, сеньорита, будьте уверены, я все устрою, положитесь на меня.

— Капитан, вы премилый человек, я вас очень люблю.

— Ах, если б это было правдой! — вскричал Бартелеми с трагикомическим видом. — Но все равно, ветер подул с другой стороны; я предпочитаю его прежнему.

— А когда мы увидим капитана Железная Голова?

— Кого? Медвежонка?

— Да, капитана Железная Голова.

— Знаю, знаю. Когда же вы желаете его видеть?

— Разве вы не понимаете, что кузина будет рада увидеть его чем скорее, тем лучше?

— Постойте-ка!

— Что такое?

— Позвольте прикинуть.

— Вечно все только прикидывать!

— Правда, но ведь это единственное средство не ошибиться. Можете ли вы выходить в ваш сад когда вам заблагорассудится?

— Кто же нам запретит? Мы с кузиной совершенно свободны.

— Хорошо; извольте же нынче часам к трем утра прогуливаться вдвоем, как ни в чем ни бывало, близ калитки, которая вам известна.

— Которая в самом конце сада, со стороны леса?

— Именно.

— А дальше что?

— А то, что, вероятно, некое отчасти знакомое вам лицо постучится в эту калитку…

— Ах, капитан, если вы это сделаете, то я…

— Что? — с живостью перебил он.

— Повторяю вам, вы будете премилым человеком и я буду крепко любить вас.

— Так решено, я привезу вам Медвежонка, живого или мертвого.

— Кузина предпочла бы первое.

— Понятно; да и он также, надо полагать. Вы ничего больше не желаете спросить у меня, сеньорита? Не стесняйтесь.

— Нет, ничего.

— Так я напомню вам о пироге для меня.

— Я сейчас уеду, следуйте за мной на расстоянии, я укажу вам место, где она находится. Смотрите, не забывайте вашего обещания.

— Скорее умру, чем обману вас.

— Вот моя рука, до свидания, капитан.

— До свидания, сеньорита, — ответил он, целуя протянутую ему крошечную ручку.

Девушка присела в грациозном поклоне, сопровождая его пленительнейшей улыбкой, и вышла из шалаша.

Спустя минуту на потрескавшейся от засухи земле раздался лошадиный топот, который быстро удалялся.

Оставшись один, капитан подозрительно осмотрелся вокруг, наклонился к куче сухих листьев в углу и, порывшись в них, достал свое буканьерское ружье, спрятанное некоторое время тому назад, когда он покидал шалаш с доном Энрике Торибио Морено.

— Вот мой «желен», — весело воскликнул он, — хорошо быть предусмотрительным. Если я встречусь со своим славным товарищем, то докажу вам, что я не обманщик.

Часам к десяти с половиной капитан Бартелеми сел в пирогу и стал грести к флибустьерской эскадре, замеченной им днем.

Для большей предосторожности, чтобы какой-нибудь невидимый соглядатай не подкараулил его, он обернул весла ветошью, и плеска воды не было слышно.

ГЛАВА XVI. Как капитан Бартелеми встретил старых друзей

Ночь была темная, целых двое суток дул свежий ветер. Флибустьерская эскадра находилась уже на виду Картахены, но не смела подходить близко к берегу, пока не соберет точных сведений о том, что там происходило. Потому она и лавировала в открытом море в пяти милях от рейда.

Вахтенный у руля на «Задорном» пробил четыре склянки, то есть десять часов; то же повторилось на «Бунтаре», следовавшем за фрегатом.

В эту минуту на палубе «Задорного» появился человек.

Он был тщательно закутан в широкий плащ, капюшон которого, наброшенный на голову, не давал рассмотреть лица.

Увидев его, вахтенный офицер вполголоса отдал приказание, матросы бросились исполнять маневр, судно немедленно сделало поворот. На фрегате убрали грот-марсель.

Легли в дрейф.

Человек в широком плаще молча сошел в спущенный на воду баркас, где уже находилось человек двенадцать Береговых братьев, хорошо вооруженных. Тихо оттолкнулись, обернули весла ветошью, и баркас отчалил от фрегата, который опять принялся лавировать.

Как уже говорилось, ночь была темная, волнение сильное. Высокие мачты фрегата и менее значительной высоты мачты брига не замедлили исчезнуть во мраке, и баркас очутился среди моря один, направляясь прямо к берегу, который простирался громадной черной линией на горизонте.

Двое сидели на корме баркаса: Олоне и человек в плаще, — сам Медвежонок Железная Голова.

— Сушите весла, ребята, — приказал Олоне немного погодя. — Поставьте мачту и поднимите парус.

Спустя пять минут баркас мчался по верхушкам волн, слегка наклонившись на правый борт, точно силился коснуться парусом их пенистых гребней.

Протекли два часа; на баркасе царило глубокое молчание, только изредка раздавалась команда Олоне.

Берег вырастал, так сказать, на глазах.

Баркас уже приближался к земле, потому что, несмотря на темноту, легко было различить ее прихотливые очертания.

Два Береговых брата с минуту совещались шепотом, потом Олоне велел убрать парус, опустить мачту и взяться за весла.

Пока исполнялся этот маневр, на небольшом расстоянии от баркаса появилась красноватая точка и хриплый голос крикнул по-французски:

— Эй, на лодке, слушай!

— Эй! — тотчас отозвался командир.

— Что бы это значило? — пробормотал Олоне. — Странно, голос мне как будто знаком.

— И мне тоже, — ответил Медвежонок Железная Голова, — впрочем, сейчас мы все узнаем.

Он приложил к губам руки в виде рупора и крикнул:

— Кто идет?

— Береговой брат! — немедленно ответили, несомненно радостным голосом.

— Какое судно? — спросил Медвежонок.

— Индейская пирога с одним человеком.

— Причаливай!

— Будьте наготове.

Предостережение оказывалось излишним: любопытство флибустьеров было возбуждено странной встречей, и все они стояли настороже.

Вскоре две лодки поравнялись, и, не дожидаясь приглашения, приплывший на пироге легко перепрыгнул на корму баркаса.

Олоне тотчас же открыл потайной фонарь.

— Бартелеми! — вскричал он с изумлением.

— Олоне! Медвежонок! — радостно ответил тот. — Вот счастье-то, ей-Богу! Добро пожаловать, братья! — прибавил он, протягивая им обе руки, которые флибустьеры дружески пожали.

— Так ты узнал нас? — спросил Медвежонок.

— Еще бы, со вчерашнего дня наблюдаю за вами; как назло, я мог пуститься в путь только ночью.

— Да как же ты попал в эти края? — полюбопытствовал Олоне.

— Это длинная история, теперь не расскажешь.

— Мы считали тебя погибшим, — прибавил Медвежонок.

— Мне и впрямь чуть было не пришел мне карачун, но теперь я жив и здоров, и весь к вашим услугам, братья.

— Мы этим воспользуемся, — сказали в один голос два флибустьера.

— И ты, если имеешь в нас нужду, говори прямо, — прибавил Медвежонок.

— Весьма охотно, — ответил Бартелеми, — а вы теперь куда идете?

— Ищем удобного места, где бы пристать к берегу, не возбуждая ненужного внимания, и собрать необходимые для нас сведения.

— В таком случае пусти меня к рулю, Олоне… Весла на воду, ребята, — обратился Бартелеми к матросам, — через четверть часа мы будем у цели.

— Зачем же нам ехать дальше, когда ты можешь дать все необходимые для нас сведения? — заметил Олоне.

— Я действительно могу снабдить вас всеми сведениями, но все равно, братья, поверьте, вам лучше сойти на берег.

— Так вперед, и да хранит нас Бог!

Гребцы склонились над веслами, которые, словно ивовые прутья, гнулись в могучих руках, и баркас понесся по морю, словно чайка; один из матросов перешел в легкую пирогу капитана Бартелеми и плыл в кильватере баркаса.

— Теперь скажи мне… — начал было Медвежонок Железная Голова.

— Тс-с, — повелительно остановил его Бартелеми, — мы переговорим на берегу. Теперь я должен пустить в ход всю свою сметливость, чтобы не допустить ошибки.

Уже некоторое время баркас шел в тихой воде; вскоре над ним раскинулся лиственный свод и он очутился посреди зарослей корнепусков. Последовал легкий толчок, что-то заскрипело, и баркас был у цели.

Он замер в неподвижности.

— Мы пришли, — сказал Бартелеми, — здесь вы так хорошо скрыты, что вас не отыскали бы и за две недели, впрочем и берег-то этот весь пустынный. Привяжите баркас к стволу дерева, оставьте одного человека караулить его и следуйте за мной.

Флибустьеры повиновались и последовали за Бартелеми. Шли ощупью, так было темно, но вскоре почувствовали твердую почву под ногами. Олоне передал свой фонарь капитану Бартелеми.

— Да мы, похоже, в каком-то гроте! — вскричал Олоне. — Это превосходно!

Действительно, они находились в естественном гроте.

Пройдя несколько поворотов, они увидали вдали мелькнувший огонь.

Флибустьеры приостановились в нерешительности, не зная, благоразумно ли идти дальше вглубь.

— Не бойтесь, это я развел огонь перед выходом в море, — сказал Бартелеми, — погрейтесь, братья.

Флибустьеры не заставили повторять приглашение: ночной воздух леденил.

Между тем Бартелеми не упустил из виду ничего, что относилось к обязанностям гостеприимства. Береговые братья с радостным восклицаниями обнаружили несколько корзин со съестными припасами и напитками, которым по приглашению хозяина не замедлили оказать должную честь.

— Теперь же, братья, — сказал Бартелеми, — пейте, ешьте и спите без страха, здесь вы в безопасности.

Он обратился к Медвежонку.

— А теперь можешь спрашивать меня, брат, — прибавил он, — я готов сообщить тебе все необходимые сведения.

— Говори, брат, — ответил Медвежонок.

— Не здесь. То, что мне следует сообщить тебе, должно быть сказано с глазу на глаз.

Медвежонок поднял на него изумленный взгляд.

— Следуй за мной. Ты вскоре найдешь объяснение моим словам.

Дав вполголоса наставления Олоне, Медвежонок взял свое ружье и обратился к Бартелеми:

— Я готов идти, брат.

— Так пойдем.

Они вышли из грота и почти мгновенно очутились у подножия горы, на вершине и откосах которой лепились амфитеатром домики очаровательной деревушки.

— Прежде чем идти дальше, — вдруг заговорил буканьер, остановившись, — я должен задать тебе несколько вопросов. Расположен ли ты отвечать на них?

— Разумеется, брат; я знаю, что ты человек честный и настоящий Береговой брат.

— Спасибо. Получил ли ты с месяц назад в Пор-Марго записку из трех слов и с печатью внизу, значение которой известно тебе одному?

— Получил, брат.

— Связано ли твое прибытие сюда с получением записки или один лишь простой случай привел тебя в эти места?

— Едва получив записку, я снарядил экспедицию и направился к Картахене.

— С какой целью?

— С той, чтобы, не теряя времени, явиться на зов к особе, которая прибегла к моей помощи, и, если понадобится, пожертвовать жизнью, чтобы спасти ее, — с чувством произнес Медвежонок.

— Хорошо, брат. Теперь я знаю все, что мне было нужно. Следуй за мной.

— Куда мы идем?

— Будь тверд, брат. Я веду тебя к той, которая писала записку. По ее приказу я и доставил тебе ее послание.

— О! Если это справедливо, брат!.. — вскричал капитан.

— Разве ты сомневаешься в моих словах?

— Нет, нет, извини, брат, я с ума схожу, пойдем скорее! Они пошли по тропинке к деревне.

Было два часа утра.

ГЛАВА XVII. Медвежонок Железная Голова испытывает приятную неожиданность благодаря своему брату-матросу

Флибустьеры шли быстрым шагом; через несколько минут они достигли деревни. Улицы были темны, безмолвны и пустынны. Лишь кое-где собака, потревоженная появлением чужих людей, приветствовала их продолжительным лаем и снова засыпала.

Бартелеми обошел дом губернатора и через несколько минут остановился перед низенькой калиткой в садовой стене, полускрытой ползучими растениями, которые падали с высоты стены зелеными спиралями почти до земли.

— Вот мы и пришли, любезный друг, — сказал он спутнику.

— Войдем, — с живостью ответил Медвежонок.

— Спешить не к чему; та особа, которая должна ввести нас, появится за этой калиткой не раньше чем через четверть часа.

— Стало быть, нас ждут? — осведомился Медвежонок с тайным биением сердца.

— Ждут меня, брат. На твое столь скорое прибытие не рассчитывали. Пойдем в эту беседку у лимонных и апельсинных деревьев, там мы будем ограждены от любопытных взглядов и сможем спокойно потолковать о наших делах.

Медвежонок молча последовал за товарищем; когда же оба расположились на траве, Бартелеми продолжал тихим голосом:

— С какой целью прибыл ты сюда на двух судах и, вероятно, с большим числом людей?

— Я отвечу тебе коротко, брат, и правдиво, по своему обыкновению. Я люблю донью Эльмину; она не знает о моей любви, однако, когда мы расставались с нею, я поклялся, что моя жизнь принадлежит ей. Я говорил, что если когда-нибудь понадобится, то я по первому ее призыву явлюсь на помощь. Она призвала меня — и я тут.

— Ты знаешь, что отец хочет выдать ее замуж?

— Да, за мексиканца.

— Знаешь ты этого мексиканца?

— Откуда же мне знать его?

— Это правда. Когда ты исполнишь задачу, которой задался, какой награды ожидаешь ты за свою преданность?

— Никакой, брат, — ответил капитан, грустно покачав головой, — я ни на что не надеюсь, не смею ни оглянуться на самого себя, ни спросить свое сердце. Я с ума схожу, люблю, страдаю — и все тут.

Бартелеми пожал ему руку. Воцарилось продолжительное молчание.