— Да, — мрачно ответил Медвежонок, — это действительно он.

— Что ж за беда! Разве ты не свободен? Тебе нечего бояться.

— Я не боюсь, — пробормотал капитан, скорее говоря сам с собой.

— Так пойдем.

— Ты прав, — ответил капитан, улыбаясь странной улыбкой, — пойдем! Может, и лучше покончить раз навсегда.

— Что же ты намерен предпринять? — осведомился товарищ, слегка встревоженный.

— Бог мне свидетель, я не искал встречи с этим человеком; напротив, я всячески старался избегать его. Когда с минуту назад ты встретил меня на берегу и просил пойти с тобой, я пытался отговориться.

— Это правда.

— Итак, ясно, что только случай свел нас теперь.

— Чтоб меня черт побрал с руками и с ногами, если я понимаю хоть одно словечко из всего, что ты говоришь!

Медвежонок поднял голову и посмотрел на товарища с неподражаемым выражением насмешливого торжества.

Потом он взял его под руку и вкрадчивым голосом произнес:

— Пойдем, Тихий Ветерок. Ты часто ставил мне в укор, что я не играю… Ну так вот, сегодня, ей-Богу, ты будешь присутствовать при игре, которую и ты, и наши товарищи забудут не скоро.

— Ты станешь играть?! — вскричал Легкий Ветерок вне себя от изумления.

— Да, и партия будет решительная.

— С кем же?

— С человеком, который так нахально обобрал наших братьев, — ответил Медвежонок, указывая рукой на буканьера.

— С Пальником?

— Да, и вместо того, чтоб присутствовать при твоей игре, я буду играть, а ты — присутствовать при этом.

— Берегись! — заметил Тихий Ветерок.

— Мое решение принято. Пойдем!

— Да поможет тебе Бог! — прошептал флибустьер, следуя за Медвежонком.

Они вошли в залу, без труда прокладывая себе путь в толпе, так как оба пользовались большим уважением товарищей. Вскоре они очутились перед столом, за которым сидел буканьер, глядя на них с насмешливой улыбкой.

— Ага! — вскричал он с грубым смехом. — Уж не собираетесь ли вы попытать счастье против меня, друзья?

— Почему бы и нет? — откликнулся Тихий Ветерок.

— Попробуй, если берет охота, — продолжал, посмеиваясь, буканьер, — я готов взять у тебя до все последнего дублона, старый друг.

— Во-первых, я тебе вовсе не друг, благодарение Богу! Так что побереги это неподходящее звание для других, — возразил флибустьер. — Касательно же того, чтобы взять у меня все до последнего дублона, то это мы еще посмотрим, и сейчас же, не откладывая дела на потом.

— Возьму дублоны не только твои, но и твоего товарища в придачу, если он, против своего обыкновения, осмелится сразиться со мной, — прибавил буканьер с злой усмешкой.

— Не оскорбляй понапрасну, Пальник, когда тебя не трогают, — холодно произнес Медвежонок.

— Прошу без наставлений, я не нуждаюсь в них, — грубо заявил буканьер, — если ты недоволен, я готов дать тебе удовлетворение где, когда и как пожелаешь.

— Я прошу принять во внимание, — спокойно заметил Медвежонок, — что не давал ни малейшего повода к ссоре, которую ты стараешься завязать со мной; ведь я не вмешивался в твой спор с моим приятелем.

При внезапной ссоре вокруг стола мгновенно образовался круг из Береговых братьев, с любопытством ожидавших неминуемой развязки. Каждому из них была известна обоюдная ненависть Медвежонка и Пальника, и зрители предвидели страшную развязку так дерзко начатой буканьером словесной перепалки.

Пальник не был любим Береговыми братьями; его постоянное везение в игре в последние дни еще больше, если это возможно, усилило общее нерасположение к нему, и большая часть присутствующие втайне питали надежду, что наконец-то на него обрушится страшная месть, которую противник, вероятно, откладывал так долго только за отсутствием удобного случая.

Медвежонок был холоден, спокоен, хотя и немного бледен, и вполне владел собой.

— Ладно! — проговорил буканьер, презрительно пожав плечами. — Довольно слов. Насильно дурную собаку на настоящий след не наведешь. Бросим спор; я удивляюсь твоей премудрости и преклоняюсь перед нею.

— Полно хвастать-то! — вскричал Тихий Ветерок, — Медвежонок прав, ты привязался к нему; если он не отвечает тебе так, как бы следовало, то, вероятно, имеет на это свои причины; не беспокойся, однако, в накладе не останешься, если подождешь. А теперь лучше приступить к игре.

— Согласен. Что ставишь?

— Две тысячи пиастров, — ответил Тихий Ветерок, вынимая из кармана штанов длинный кошелек.

— Постой, — холодно сказал Медвежонок, остановив его за руку, — дай мне поговорить с этим человеком.

Флибустьер взглянул на своего приятеля и увидел в его потемневших глазах такой зловещий огонь, что опустил свой кошелек назад в карман и только ответил:

— Как хочешь.

Медвежонок сделал шаг вперед, оперся руками о стол и наклонился к буканьеру.

— Входя сюда, — резко отчеканил он, — я не знал, что встречусь с тобой. Я не искал встречи, потому что мое презрение к тебе равняется ненависти. Но если уж твоя несчастливая звезда побудила тебя, вместо того, чтобы подражать моей сдержанности, отбросить мнимо равнодушный вид, который мы сохраняли в отношениях друг с другом, пусть будет по-твоему, я принимаю предложенную тобой партию.

— Сколько пустых слов, чтоб прийти к такому ничтожному заключению! — воскликнул буканьер с нехорошей улыбкой.

— А вот увидим. Выслушай меня, а присутствующие пусть будут свидетелями: мы сыграем в гальбик3 три партии, ни меньше ни больше, и ты должен принять мои условия. Согласен?

— Еще бы, когда ты проиграешь мне!

— Не проиграю, — возразил капитан, — я вступаю в решительную борьбу с тобой и убежден, что выйду победителем.

— Полно, не с ума ли ты спятил?

— Если трусишь, я настаивать не стану. Извинись передо мной и товарищами за сказанные тобой оскорбительные слова, и я тотчас уйду.

— Извиниться? Мне? Черт возьми! Да соображаешь ли ты, что говоришь?

— Предупреждаю тебя, — холодно произнес Медвежонок, вынув из-за пояса пистолет и взводя курок, — что при малейшем подозрительном движении я уложу тебя на месте как лютого зверя, каков ты на самом деле и есть.

Вне себя от ярости, но сдерживаемый наставленным ему на грудь длинным дулом пистолета, буканьер окинул взглядом присутствующих, быть может желая почерпнуть бодрости в дружеском лице.

Флибустьеры мрачно молчали, и в выражении их лиц он прочел одно лишь насмешливое злорадство

Неимоверным усилием воли он усмирил порыв гнева, от которого кипела кровь, и голосом спокойным, в котором невозможно было подметить малейшее волнение, ответил:

— Принимаю твое предложение.

— Какое? Извиниться?

— Никогда.

— Очень хорошо; вы слышали, братья? — обратился капитан к присутствующим.

— Слышали, — ответили они в один голос.

— Итак, вот мои условия, — продолжал Медвежонок громко и отчетливо, — три кости и стакан, равно неизвестные и мне и тебе, будут взяты у кого-либо из присутствующих здесь.

— Что же, ты думаешь, что у меня плутовские кости? — грозно вскричал Пальник. — Ничего не думаю и думать не хочу, просто пользуюсь своим правом, вот и все. Буканьер с яростью швырнул об пол свой стакан с игральными костями и принялся топтать его ногами. Все бросили игру и с любопытством толпились вокруг стола, взобравшись кто на скамьи, кто на столы и бочки, чтобы присутствовать при этой весьма необычной дуэли, затаив дыхание, дабы не нарушить тишины, до того глубокой, что полет мухи был бы слышен в зале, где, однако, находилось более двухсот человек.

— Вот кости, друг мои, — сказал, подходя к капитану, человек, перед которым почтительно расступились все присутствующие.

— Благодарю, Монбар, — ответил Медвежонок, дружески пожимая руку страшного флибустьера.

Потом он обратился к своему противнику:

— Каждый из нас будет кидать кости поочередно; у кого выпадет на трех костях большая сумма очков, тот и выиграл, если только у противника не будет равное количество на всех трех костях. Согласен?

— Согласен, — мрачно ответил буканьер.

— Сыграем всего три партии.

— Ладно.

— И я один буду иметь право назначать ставки; сколько у тебя тут на столе?

— Восемь тысяч семьсот пиастров.

— Во сколько ценишь свое имущество: дома, мебель, слуг, словом, все?

— В такую же сумму.

— Ты выставляешь себя что-то уж очень богатым, — смеясь, заметил Медвежонок.

— Считал ты мое состояние, что ли? — грубо вскричал буканьер. — Это моя цена, и делу конец.

В эту минуту капитан почувствовал, что кто-то слегка тронул его за плечо; он оглянулся.

За ним смиренно стояли, с отчаянием на лицах, несчастные пленники-испанцы.

— Сжальтесь, сеньор! — прошептал у его уха голос нежный и жалобный.

— Ив самом деле, — сказал капитан, — а этих людей во сколько ты ценишь? — прибавил он, указывая на невольников.

— В десять тысяч пиастров, ни одним реалом4 меньше. Капитан заколебался.

— Ради Святой Девы, сжальтесь, сеньор! — произнес тот же голос тоном глубокой тоски.

— Итак, все вместе составляет сумму в двадцать семь тысяч четыреста пиастров, — заключил он.

— Отлично умеешь считать, мой любезнейший, — посмеиваясь, сказал Пальник, — цифра хорошая, не правда ли?

— Очень хорошая. На первую игру я ставлю тринадцать тысяч семьсот пиастров.

Ропот удивления пробежал по внимательной толпе.

— Хорошо! Выкладывай деньги, — сказал буканьер со злой усмешкой.

— При мне их нет, — хладнокровно возразил Медвежонок.

— Так я отказываюсь, приятель; на слово я не играю. Капитан закусил губу, но не успел ничего ответить.

— Я ручаюсь за него, — вступил Монбар, остановив свой орлиный взгляд на буканьере, который в смущении опустил глаза.

— И я ручаюсь! — вскричал Тихий Ветерок. — Ей-Богу! Все что имею, я с радостью отдам ему.

— И я также, — прибавил Прекрасный Лоран, пробираясь в толпе, чтобы остановиться у стола в двух шагах от Пальника.

— Что ты скажешь на это? — спросил Медвежонок, пожимая протянутые ему руки. — Находишь ли ты эти ручательства достаточными?

— Будем играть, сто чертей! И чтобы все было поскорей кончено!

— Вот стакан, начинай.

Буканьер молча взял стакан, минуту встряхивал его в лихорадочном волнении, и кости с глухим стуком полетели на пол.

— Удачно! — сказал Медвежонок. — Шесть и шесть — двенадцать, да пять — семнадцать. Теперь моя очередь.

Он небрежно взял стакан, встряхнул его и опрокинул.

— Вот тебе на! — вскричал он, смеясь. — По шестерке на каждой кости; ты проиграл.

— Проклятие! — вскричал буканьер, позеленев.

— Счастье, видно, тебе изменило, — продолжал флибустьер. — Теперь — за вторую партию! Поручителей мне больше не нужно; я ставлю свой выигрыш против того, что у тебя остается.

Буканьер с силой встряхнул стакан и опрокинул его.

— Ага! — вскричал он вдруг с торжествующим хохотом, — удача еще не отвернулась от меня! Погляди-ка, приятель, на всех костях по четыре очка.

— Бесспорно, это хорошо, — ответил Медвежонок, — но ведь может быть и лучше. Что ты скажешь об этом? — заключил он, сделав бросок.

На всех трех костях было по пяти очков.

— Разорен! — вскричал буканьер, отирая холодный пот с помертвевшего лица.

— Как видишь, — ответил Медвежонок, подняв голову, — ты разорился, но это не все; разве ты забыл, что нам остается сыграть третью партию?

— У меня ровно ничего нет!

— Ошибаешься, у тебя есть еще то, что я хочу выиграть.

— Что же?

— Жизнь твоя! — вскричал капитан голосом, наводящим ужас. — Не воображаешь ли ты, что я вступил в эту смертельную игру с тобой из одного низкого наслаждения отнять золото, которое я презираю? Нет, нет, мне нужна твоя жизнь! Чтоб выиграть ее, я ставлю все твое состояние, которое теперь перешло ко мне, и свою жизнь в придачу. Кто проиграет, пустит себе пулю в лоб тут же на месте, при всех.

Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.

— Это безумие, Медвежонок! — вскричал Монбар.

— Брось, брось! — с живостью вмешались несколько флибустьеров.

— Братья, — ответил Медвежонок с бледной улыбкой, — благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.

— Никогда! — вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. — Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!

Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.

На верхней грани каждой кости было по пяти очков.

— Да, до победы рукой подать, — капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, — но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.

— Да играй же, наконец! — вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.

— Братья, — заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, — это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.

— Не я! — вскричал Монбар. — Не стоит испытывать терпение Всевышнего!

— Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.

— Клянусь честью, я не сделаю этого!

— Прошу тебя, брат. Монбар колебался.

— Да бросай же кости, разве ты трусишь? — повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.

Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.

— Бросай без страха, — сказал он.

— Да простит мне Господь! — пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.

В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в одной из балок потолка.

Все это совершилось так быстро, что крик отделяло от выстрела всего лишь одно мгновение.

Когда флибустьеры опомнились от оцепенения, в которое повергло их это неожиданное событие, они увидели буканьера, поваленного на стол и удерживаемого, несмотря на его сопротивление, могучей рукой Прекрасного Лорана; в своих судорожно сжатых пальцах Пальник держал дымящийся пистолет.

Когда упали кости, наверху каждой оказалось по шести очков.

На счастье Медвежонка, двое охраняли его: пленница-испанка, которая храбро дернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности, и Прекрасный Лоран, который внимательно следил за малейшим движением буканьера и отвел дуло пистолета Пальника.

Монбар сделал знак, требуя молчания. Воцарилась тишина.

— Вы все были свидетелями того, что произошло, братья, — сказал Монбар.

— Да, да! — закричали флибустьеры в один голос.

— Стало быть, вы признаете вместе со мной, что мы имеем право судить убийцу?

— Разумеется, — ответил за всех Тихий Ветерок, — его надо судить, и немедленно.

— Хорошо, братья; к чему же вы присуждаете этого человека после его гнусного покушения?

— К смерти! — единодушно отозвались присутствующие.

— Таков ваш окончательный приговор?

— Неизменный! — опять вскричали в один голос Береговые братья.

— Так приготовьте лодку, чтобы отвезти его на Акулий утес.

Несколько человек выбежали исполнять приказание.

Напрасно упрашивал Медвежонок, чтобы несчастному по крайней мере дозволено было застрелиться; флибустьеры остались неумолимы.

Через несколько минут крепко связанного Пальника перенесли в лодку, которая удалилась от Пор-Марго, неся на борту караул из десяти флибустьеров с Монбаром во главе, который сам хотел исполнить приговор.

А приговор был ужасен.

Акулий утес, находящийся в открытом море в шести лье от берега, выступал на несколько футов над поверхностью воды, но волны полностью покрывали его во время прилива.

Человека, осужденного неумолимым, но справедливым флибустьеров, бросали без оружия и без пищи на этой скале, где он должен был ожидать смерти в жестоких пытках, душевных и телесных.

Вот какая участь предстояла Пальнику.

За час до восхода солнца, когда начинался прилив, к пристани причалила лодка; Монбар и его товарищи вышли на берег с холодным спокойствием людей, исполнивших свой долг.

Судя по всему, в это время буканьер уже завершил свой земной путь.