Росвита прекратила читать, Генрих вздохнул.

— Вы все еще желаете этого брака? — спросил король Лавастина. — Обвинение в ереси — вещь серьезная. Мать-настоятельница милосердно приняла во внимание юность Таллии. Девушка утверждает, что ее посещают видения. Но трудно сказать, что это — происки врага рода человеческого или просто влияние плохих советников. Если она не раскается, церковь будет вынуждена пойти на более решительные меры.

Лавастин задумчиво поднял бровь.

Ересь. Алан знал, что Таллия слушала отца Агиуса. Его слова, точно чума, передавались от одной души к другой, пятная их. Агиус принял мученическую смерть, как и хотел. Но было ли это знаком Божьим? Почему Господь должен был отметить человека, который противоречил Его законам?

Мысль о том, что придется потерять Таллию из-за проповедей Агиуса, приводила Алана в бешенство. Ярость зарычала, почувствовав его настроение.

— Тихо, — скомандовал Лавастин, и собака тотчас успокоилась и легла, опустив голову на лапы. Граф обратился к королю: — Все же, ваше величество, леди Таллия очень молода. Увы, у нее не было достойных наставников. Хорошее влияние, — кивнул он в сторону Алана, — успокоит ее рассудок.

— Да будет так, — с облегчением произнес Генрих.

— Чем скорее состоится свадьба, тем лучше, — добавил Лавастин. — Я должен возвратиться в Лавас до осени, чтобы мы с сыном могли наблюдать за сбором урожая. Нас ждет трудная зима. В Генте погибло много моих людей… Они отдали жизни за то, чтобы вернуть Гент и принца Сангланта вам.

Дверь отворилась, и в сопровождении слуги в кабинет вошли две женщины. Одна, круглолицая, уставилась на короля, открыв рот, потом, опомнившись, упала на колени. В другой Алан узнал Таллию.

Он зажмурился. Его охватило такое желание, что он задрожал всем телом. Горе тотчас ткнулся холодным носом в его руку, и Алан немного успокоился.

— Дядя, — промолвила Таллия, тоже опускаясь на колени. Ее голос звучал так тихо, что едва можно было разобрать слова. — Я прошу вас, дядя, позвольте мне удалиться от мира. Если нужно, я дам обет молчания.

— Ты не предназначена для церкви, Таллия. В ближайшие два дня ты выйдешь замуж за Алана. Мое решение окончательно.

Алан посмотрел на Таллию, стоящую на коленях перед королем. Она была ужасно бледна, да и вообще больше похожа на нищенку, которая много дней ничего не ела. Но ему она казалась самой красивой и желанной женщиной на свете. Она бросила на него тоскливый взгляд и склонила голову, словно покоряясь ужасной судьбе. По щекам ее покатились слезы.

Отец Хью никогда не спорил. Он просто улыбался, когда ему перечили, а потом начинал убеждать так мягко, что собеседник в конце концов со всем соглашался и Хью получал что хотел. Но Ханна умела распознавать признаки его волнения. Сейчас он крутил перчатку, слушая советы, которые его мать давала принцессе Сапиентии.

— Принц Санглант будет угрожать вашему положению, лишь если вы сами, ваше высочество, позволите ему это, — говорила Джудит.

Ханна стояла позади трона Сапиентии, маркграфиня же сидела рядом с принцессой, как равная, и даже кресло ее напоминало королевский трон. Все прочие, в том числе и молодой муж Джудит, стояли в стороне, так что разговор двух высоких особ до них не долетал.

— Истинно, ваш отец пренебрегал вами из любви к принцу, я говорю так прямо, поскольку это общеизвестно.

Она действительно могла позволить себе такую откровенность, ее власти и могущества на это хватало. Ханна посмотрела в сторону и увидела Ивара, который склонил голову, погрузившись в молитву. Щеки его пылали жаром, и Ханна с тревогой подумала, не болен ли он. В подобной ситуации нечего было и надеяться на то, что им удастся перекинуться хоть словечком.

— Что же вы посоветуете? — Сапиентия не могла усидеть на месте, она вскочила и начала мерить палату шагами. — Не могу сказать, что испытываю ненависть к своему брату, хотя, признаю, после того, как принц вернулся из Гента, он ведет себя скорее как собака, а не как человек.

— Его мать не была человеком, и это вполне объясняет все. — Джудит подняла руку, и Хью, как послушный сын, тотчас поднес ей бокал вина.

Он казался настоящим придворным, изящным и утонченным, и трудно было поверить, что этот человек до смерти избивал Лиат. Здесь, при дворе, он совершенно не походил на людей из деревни Хартс-Рест, где выросла Ханна. Там никто не мог похвастать такими манерами и великолепной одеждой.

— Но женщины созданы Господом нашим, чтобы творить и управлять, а мужчины могут лишь сражаться, — продолжала Джудит. — Обращайтесь со своим братом бережно, как мудрая женщина взращивает свой урожай, и вы получите достойные плоды. Думаю, вас ждет успех. Санглант известен прежде всего как воин, воитель, защищающий честь вашей семьи на поле битвы. Используйте его лучшие качества, чтобы укрепить свое положение наследницы. Не совершайте глупость, доверяя слухам о том, что Генрих собирается сделать его своим наследником. Принцы Вендара и Варре никогда не станут подчиняться бастарду, тем более что он лишь наполовину человек.

Сапиентия посмотрела в окно. То, что она там увидела, заставило ее повернуться и с улыбкой ответить графине:

— Наследника графа Лавастина когда-то тоже называли бастардом, однако сейчас его права признал сам король, он стал законным сыном своего отца и женится на моей кузине этой ночью.

— Таллия в затруднительном положении. Король отдает ее Лавастину в качестве наград за верную службу в Генте. Таким образом сам Генрих освобождается от нее.

— И дает Лавастину невестку королевского происхождения, — задумчиво проговорила Сапиентия. — Думаю, вы не знакомы с лордом Жоффреем, это кузен Лавастина. Он был его наследником, прежде чем появился Алан. Жоффрей — настоящий дворянин и во всех отношениях достоин и графства, и титула.

— Лавастин хитер. Как только у Алана и Таллии появится наследник, король будет вынужден поддержать Алана, если лорду Жоффрею придет в голову оспаривать его права.

Внезапно заговорил Хью:

— Что если король решит женить Сангланта и подтвердить таким образом законность его прав?

Пораженная Джудит уставилась на сына так, словно раньше и не подозревала о его присутствии:

— Ты думаешь, что Генрих в своей привязанности к Сангланту зайдет так далеко, что решится на подобное?

— Да, — кратко ответил он.

— Нет, — возразила Сапиентия. — Я наследница. Чтобы доказать свою состоятельность, я родила Ипполиту. Вы просто ненавидите Сангланта, Хью. Я вижу, что вы его терпеть не можете. Но мне он никогда не причинял вреда. Хотя ваша мать права. — Джудит кивнула, но Ханна заметила, как пристально маркграфиня смотрит на сына, словно пытается прочесть его мысли. — Санглант не угроза моему положению, если я не позволю ему стать таковой, показывая свой страх перед ним. Не так ли, «орлица»? — Сапиентия повернулась к Ханне. — Ведь именно так ты говорила мне вчера? Все уставились на Ханну. Она сразу пожалела, что накануне разговаривала с принцессой. Но Сапиентия просила совета, а у Ханны был практический опыт, полученный от матери.

— Мудрый совет, — проговорила Джудит с таким блеском в глазах, что Ханна вздрогнула. — А ты что скажешь, Хью?

Хью раздраженно скривил губы, но потом улыбнулся, попытавшись скрыть недовольство. Его голос звучал слаще меда:

— Господь завещал сестрам любить своих братьев. Остальным же нужно обращаться друг с другом как с равными.

— Однако, — произнесла Джудит, — я не предусмотрела того, что Генрих захочет женить Сангланта. Я обязательно предложу королю женить принца на моей дочери Тусинде.

— Вы отдали бы свою законную дочь за моего брата-бастарда? — изумленно спросила Сапиентия.

Ханна совершенно точно знала, что в таком случае сказала бы ее мать: графиня Джудит, как мудрая женщина, собирает всех цыплят в свой курятник.

— Тусинда — моя третья дочь, как раз в подходящем возрасте. У Герберги и Берты свои обязанности — поместья, мужья и дети, — а вот Тусинда вполне может подойти, если я сочту это выгодным. — Она осушила бокал, все еще глядя на сына. — Но меня не очень интересует брак Сангланта. Не забывайте, что Генрих и сам может жениться еще раз.

— Как сделали вы, — натянуто произнес Хью, украдкой поглядев на Болдуина. Он тотчас отвел взгляд, чтобы никтоне заметил его интереса и, возможно, ревности. Джудит засмеялась:

— Что такое? Должны же и у меня быть развлечения. Теперь уже все уставились на Болдуина. Ханне еще не доводилось видеть таких красивых молодых людей: у Болдуина было совершенно ангельское лицо.

Хью шагнул вперед и наполнил кубок матери. Когда он возвращал бокал маркграфине, она легко коснулась его запястья и посмотрела ему в глаза. На мгновение Ханне показалось, что мать и сын обменялись молчаливыми посланиями, которые были понятны только им.

Когда Джудит ушла, Ивар пошел вместе с Болдуином, Ханне удалось поймать его взгляд лишь на мгновение — когда он уже выходил из палаты. Он поднял руку, словно приветствуя ее, а потом удалился. Остаток дня прошел в приготовлениях к свадьбе. Хатуи предложила Ханне поехать в деревню, откуда должны были привезти запасы меда и свечей — ежегодную дань.

Ханна болтала со старым пасечником, а его старшие дети и рабочие нагружали на телеги бочонки с медом и осторожно укладывали связки свечей. Младший сын пасечника смотрел на Ханну с нескрываемым восхищением.

— Подумать только — для самого короля! — сказал старик Ханне. — Я никогда не видел короля Генриха. Говорят, он красивый мужчина, сильный, и отличный воин к тому же.

— Так оно и есть.

— Но зато я видел Арнульфа, и уж этого-то я никогда не забуду. Он приезжал сюда, когда я был еще юношей. Его сопровождала такая великолепная свита, что даже слепой бы прозрел, чтобы на них посмотреть. Помню, у него под левым ухом виднелся свежий порез, а рядом с королем ехала «орлица» — совсем как ты. Странно было видеть, как простой смертный едет с королем, словно его лучший дуг. Но смерть его забрала.

— Кого, «орлицу»? — заинтересовалась Ханна.

— Нет, короля Арнульфа. Он умер много лет назад, и трон занял его сын, ведь у старшей дочери Арнульфа не было детей, и она не могла дать королевству наследника. — Он посмотрел в сторону одной из женщин, которая, услышав эти слова, лишь поджала губы в ответ, но ничего не сказала. Вокруг бегало несколько ребятишек, но ни один из них не подбегал к ней. — Говорят, что у короля Генриха есть дети, а его сын, который и унаследует трон, — капитан «драконов».

— Вы говорите о принце Сангланте. — Все посмотрели на Ханну, надеясь услышать что-нибудь интересное, и она почувствовала, что должна рассказать о падении Гента и о его осаде.

— Вот это история! — воскликнул старик, когда она закончила. Он махнул рукой своему сыну, и тот принес кружку домашней медовухи. Напиток оказался таким крепким, что после первого же глотка у Ханны на глазах выступили слезы.

— Ты не могла бы оказать мне услугу, «орлица»? Если бы ты взяла мальчика с собой, он бы увидел короля. Потом он вернулся бы домой сам. Подумай, как я могу отказать ему — ведь он мой самый младший.

Юношу звали Арнульф — несомненно, в честь прежнего короля. В голубых глазах паренька плескалась такая надежда, что Ханна не решилась отказать в просьбе. Арнульф не доставил никаких проблем, однако вопросы из него сыпались, как из рога изобилия. Возчики, которые всю жизнь провели на королевской службе, посмеивались над его волнением.

Когда они проезжали через рощу, мимо них промчался всадник и свернул потом направо. Следом за ним бежали собаки.

— Это принц Санглант! — закричала Ханна.

— Говорят, он сумасшедший, — сказал один из возчиков.

— Он не причинял вреда никому, кроме врагов короля, — возразил второй, — и второго такого капитана не найти. Солдаты его боготворят…

Тут Ханна увидела Хатуи, которая ехала вслед за принцем.

— Вижу, ты нашла то, что искала, — сказала Хатуи, натягивая поводья и останавливаясь возле телеги. Пожелай мне удачи, она мне понадобится в этой охоте. Мне велено привести Сангланта на вечерний пир. — Хатуи подбородком указала в сторону, где скрылся всадник.

— Что с ним случилось? Говорят, теперь в нем больше от собаки, чем от человека.

Хатуи приставила ладонь козырьком ко лбу и всмотрелась в рощу.

— После того как он провел на цепи почти целый год? — Она пожала плечами. — По крайней мере он выжил. Иначе как чудом это не назовешь. — Она печально покачала головой. — Только вспомни, как он сражался после того, как его освободили!

— Я не стану помогать Сапиентии и интриговать против него, — улыбнулась Ханна. — Ты думаешь, Генрих действительно сделает его своим наследником?

Хатуи нахмурилась, не ответив на вопрос. Потом коротко кивнула и уехала.

Ханна оставила повозки возле кухни и велела Арнульфу идти за ней к резиденции короля. К счастью, и король, и его придворные оказались во дворе, они наблюдали за тем, как боролись солдаты. Ханна пробралась сквозь толпу к Сапиентии и преклонила перед ней колени. Парень шлепнулся рядом с ней с таким вздохом, словно сбылись все его самые заветные мечты. Сапиентия была в хорошем настроении, и Ханна позволила себе заговорить первой:

— Ваше высочество, это Арнульф, сын пасечника, он сопровождал нас от самого дома в надежде увидеть вас.

Сапиентия подозвала слугу и, взяв у него две серебряные монеты, отдала юноше:

— Это для твоего приданого.

Потом она повернулась, приветствуя отца. Генриха сопровождали Виллам и Джудит. Король смеялся какой-то шутке своих собеседников и казался простым смертным. Однако когда Сапиентия показала на молодого человека, который уставился на короля так, словно не мог поверить собственным глазам, Генрих стал серьезным. Он коснулся головы юноши.

— Благословляю тебя и твою семью, — произнес он, а потом повернулся к компаньонам и продолжил прерванную беседу. Джудит как раз показывала на нового бойца, который только что вступил в борьбу с предыдущим победителем.

Ханна увела Арнульфа.

— Что это? — прошептал он, разжимая ладонь, на которой лежали две монеты.

— Деньги. На них ты можешь купить на рынке то, что захочешь, хотя лучше сегодня этого не делать. Торговцы сразу поймут, что ты неопытен в таких делах, и могут обмануть тебя.

— Мое приданое, — пробормотал он и так побледнел, что на какое-то мгновение Ханне показалось, что юноше плохо. Но он обратился к ней: — А вы выйдете за меня замуж?

Ханна подавила неприличное желание расхохотаться.

— Пойдем-ка лучше, тебе пора домой, — произнесла она, чувствуя себя намного старше и мудрее, хотя они были примерно одного возраста. — Бери деньги и возвращайся. Не забудь передать благословение родственникам.

Она проводила его до ворот и посмотрела, как он, нетвердо ступая, идет по дороге. Возвращаясь к Сапиентии, Ханна увидела Ивара. Тот тоже увидел ее и поманил за собой.

— Тише, — сказал он, затащив ее в маленькую кладовку — единственное окошко закрывали ставни, и внутри было темно и душно. Ивар обнял Ханну. — Я думал, что никогда больше тебя не увижу. Мне нельзя говорить с женщинами.

Ханна поцеловала его в щеку, как брата.

— Я не любая женщина! — сказала она. — Мы — молочные брат и сестра, так что нам можно говорить, не опасаясь наказания.

— Нет, — прошептал он, приоткрывая дверь так, чтобы оставалась узкая щель, сквозь которую можно было видеть происходящее в коридоре, и повернулся к ней. — Росвита хотела со мной поговорить, но и ей не позволили, хотя она моя родная сестра и к тому же монахиня. Но она бы только отругала меня, поэтому, наверное, к лучшему, что мы не виделись!

Ханна вздохнула:

— Ивар, ты так раздался в плечах, что стал как две капли воды похож на своего отца. Но почему ты не в монастыре?

Он тряхнул головой, убирая со лба непослушные рыжие пряди.

— Это правда, что король заставляет Таллию выйти замуж? Они погубят ее. Она должна остаться незапятнанным сосудом. — Ивар в отчаянии схватился за голову. — С ней не должны поступать, как с Болдуином. Клятвы, принесенные церкви, для них ничто.

— Молчи, Ивар! Тише! — Ханна положила ему руку на лоб. — Так почему ты не в монастыре? Твой отец послал за тобой?

— Если бы ты только видела… — Он сделал странный жест.

— Видела что ?

— Чудо. На ее ладонях появились отметины. Ты бы тоже поверила в жертву и искупление. Ты бы тоже узнала правду, которую так тщательно скрывают от всех.

Ханна отшатнулась:

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Ивар. Ты случайно не сошел с ума?

— Нет! — Он схватил ее за руку. — Все книги — ложь! Блаженный Дайсан не молился в течение семи дней, как пишут церковники. Это все ложь.

— Ты пугаешь меня. Ведь это же ересь.

Враг рода человеческого добрался до бедняги Ивара и теперь говорит его устами. Ханна попыталась отодвинуться, но Ивар лишь сильнее сжал ей руку:

— Церковь много лет лжет нам. С блаженного Дайсана по приказу императрицы Тайсаннии содрали кожу, ему вырвали сердце. Но его кровь пролилась на землю, и на том месте расцвела красная роза. Он страдал и умер, но снова возродился и живым вознесся в Покои Света, своими страданиями очистив нас от греха.

— Ивар! Отпусти меня!

Он разжал руку:

— Ты такая же, как Лиат. Ты откажешься от меня. Только леди Таллия не боялась. И только она принесла нам надежду.

— Это леди Таллия распространяет такую ересь?

— Это правда, Ханна!

— Нет, Ивар. Я не буду говорить с тобой об этом. И ответь, пожалуйста, почему ты не в монастыре?

— Я еду в монастырь святого Валериуса Великомученика в Истфолле.

— Ты просил, чтобы тебя послали туда?

— Нет. Просто четверых из нас — меня, Болдуина, Эрменриха и Зигфрида — отправили туда. Ведь мы слушали проповеди леди Таллии и видели чудо розы, а они не хотели, чтобы мы знали об этом. Леди Таллию тоже изгнали из женского монастыря.

— О, Ивар, — Ханна по-прежнему видела в нем лишь маленького мальчика, с которым она выросла, — ты должен молить Господа, чтобы в душе твоей воцарился мир.

— Какой мир? — Внезапно он заплакал. — Ты видела Лиат? Она здесь? Почему я ее не встретил?

— Ивар! — Ханна чувствовала, что должна отругать его, хотя и понимала, что вряд ли ее отповедь будет встречена спокойнее, чем слова Росвиты. — Послушай совет сестры. Ведь я могу так себя называть. Лиат не для тебя. Она «орлица» короля.

— Она отказалась от меня в Кведлинхейме! Я сказал, что женюсь на ней, и мы могли бы уехать вместе…

— После того, как ты принес обет послушника?!

— Я дал его против воли! Она сказала, что выйдет за меня замуж, а потом просто взяла и уехала с королем!

— Ты несправедлив. Она рассказывала мне о вашей встрече. Боже Всемогущий! Что еще ей оставалось делать? Ты уже принес обеты церкви. У тебя нет ни собственности, ни поддержки, и у нее нет родственников, которые могли бы вас поддержать…

— Она сказала, что любит кого-то другого, — упрямо произнес Ивар, — думаю, она уехала с ним. Наверное, она еще любит Хью.

— Она никогда не любила Хью! Ты сам знаешь, что он с ней сделал!

— Но тогда о ком она говорила?

Ханна догадалась, о ком идет речь, и у нее появилось плохое предчувствие.

— Не важно. Она «орлица». А ты едешь на восток. О Боже мой, Ивар, я, наверное, никогда не увижу тебя снова!

Он снова схватил ее за руку.

— Разве ты не поможешь мне бежать? — Он вдруг осекся и отпустил ее руку. — Но я не могу покинуть Болдуина. Я ему нужен. Если бы Лиат тогда вышла за меня замуж и мы успели бежать, ничего этого не случилось бы!

За дверью послышались голоса. И едва Ханна успела отодвинулся в тень, как вошли слуги маркграфини.

— Ах вот вы где. Лорд Болдуин просит вас к себе. Ступайте к нему.

Ивару ничего не оставалось делать, как уйти. Слуги тоже пошли по своим делам, и Ханна, никем не замеченная, выскользнула за дверь. Но слова Ивара тревожили ее до самого вечера, пока королевский двор не собрался на свадебный пир.

Молодожены были одеты в лучшие одежды, клирик зачитывал детали брачного контракта — кто и что получит после свадьбы. На вопрос священника лорд Алан громко ответил «да», вместо леди Таллии отвечал король — она вступала в брак против своей воли, но кто бы решился оспаривать решение короля? Дети дворян обычно женились и выходили замуж только для того, чтобы их семьи заключили важный союз, чувства не имели никакого значения.

Генрих победил родителей Таллии, когда они возглавили мятеж, и теперь он мог распоряжаться ее судьбой, как ему заблагорассудится.

Из города Фулдаса привезли епископа, который и благословил молодых, стоящих перед ним на коленях. Алан взволнованно слушал все наставления, а Таллия была бледна как полотно. Она сжала руки и смотрела прямо перед собой, не обращая внимания ни на кого, даже на собственного жениха.

На землю спустились летние сумерки. Гости набились в зал. Пол был усыпан свежим тростником. Слуги сновали, разнося мясо и кувшины с медом и вином. Под столами пристроились собаки в ожидании объедков. Сапиентия позволила Ханне стоять у нее за спиной и иногда предлагала куски со своей тарелки. Хью воспринял это как знак покровительства ничем не примечательной «орлице» и удивленно посмотрел на принцессу, но скоро отвлекся на придворного поэта, который вдохновенно читал поэму на даррийском. Хью шептал на ухо Сапиентии перевод:

Она говорит: «Приди, любовь моя.

Ты — огонь моего сердца.

Там, где язвили шипы, расцвели лилии».

Он отвечает: «Я шел один по лесу,

И одиночество источило мое сердце.

Но сейчас лед тает и расцветают цветы».

Она зовет его: «Приди, я не могу жить без тебя.

Я усыплю твой путь розами и лилиями,

Только приходи скорее».

Ханна вспыхнула, хотя и понимала, что эти слова предназначаются вовсе не ей. Но ни у кого не было такого красивого голоса, как у Хью, и когда он говорил, даже Ханна, знающая, на какие мерзости способен этот человек, ощущала слабость в коленях. Впрочем, она довольно быстро пришла в себя. Здесь, на пиру, было на что посмотреть. Рядом с королем и его свитой невозможно было скучать и оставаться равнодушным наблюдателем.

Ее верные товарищи «орлы», с которыми она ехала из Альфарских гор, стояли в дверях на страже. Поймав ее взгляд, Инго рассеянно кивнул.

За королевским столом маркграфиня Джудит склонилась над тарелкой, которую она разделяла с Гельмутом Вилламом. Они о чем-то разговаривали. Болдуин сидел дальше — он не был таким почетным гостем, как его жена, и его захватывающая дух красота не гарантировала места за королевским столом. Рядом с Болдуином сидел Ивар, он почти ничего не ел.

Другие монахи с удовольствием поглощали пищу и весело болтали, время от времени сестра Росвита обеспокоенно посматривала на своего младшего брата.

Новобрачные сидели по левую руку от короля, и Ханна не могла их рассмотреть, но в любом случае интересовали ее больше всего не они, а принц Санглант и Хатуи. Хатуи стояла за спиной принца и время от времени смотрела на короля, казалось, что они ведут какой-то неслышный для других разговор. Принц сидел с таким видом, словно его насильно приволокли на праздник и заставили сидеть неподвижно. Положив руки на стол, он уставился в стену, не видя ничего вокруг. Время от времени Хатуи подталкивала его, и он принимался за еду, но вскоре опять забывал обо всем и погружался в оцепенение. Похоже, он совершенно не замечал царящего вокруг веселья.

После того как были сказаны все тосты и спеты все песни, Генрих вызвал сестру Росвиту. Сквозь распахнутые ставни в зал еще проникал сумеречный свет, и слуги пока не зажигали свечи. Все затихли, когда сестра Росвита раскрыла книгу и принялась читать:

— «Множество историй о святых деяниях юной Радегунды дошли до его милостивейшего величества императора Тейлефера, и тогда по его приказу Радегунду доставили ко двору. Едва увидев ее, император решил сделать деву своей королевой. Он умолял ее, упрашивая быть к нему милосердной, он подарил ей не только множество земель, но и другие богатства, которые она тотчас раздала нищим.

Верная своему обету, Радегунда хотела остаться девой, но благородство императора и его благочестие смягчили ее сердце, и они поженились.

Здесь можно описать только некоторые славные дела королевы, которые совершила она в то время. Земная слава не затмила ее любви к Господу, и она никогда не забывала о тех, кто нуждался в ее помощи.

Всякий раз, получая деньги от императора, она половину раздавала бедным, прежде чем хоть одна монета передавалась в ее собственную казну. В Отии она построила приют для бедных женщин и сама прислуживала там. Поистине королевские подарки отсылала она в монастыри — ни один отшельник не был обделен ее великодушием.

Даже когда император лежал на смертном одре, она ни на минуту не покидала его, хотя и носила под сердцем его ребенка. Она целыми днями стояла на коленях возле его ложа. Слуги, опасавшиеся за здоровье королевы, не могли оторвать ее от молитв, и когда он умер, душа его сразу вознеслась в Покои Света.

В это время многие могущественные принцы жаждали получить богатства, оставшиеся после смерти императора. Словно черные вороны, слетелись они в страну. Не последнее место среди сокровищ занимала сама Радегунда — воистину настоящая драгоценность среди женщин. И ничто не могло защитить ее от этих притязаний.

Тогда Радегунда переоделась в нищенку: она предпочла полный лишений путь изгнанницы власти и могуществу. Она поклялась, что больше никогда не выйдет замуж, и с этого времени остаток дней она провела в служении Господу.

И вот однажды ночью она вместе со своей подругой Клотильдой бежала из дворца в монастырь Пуатьерри, где они и обрели пристанище…»

В зале внезапно раздался грохот. Санглант вскочил, опрокинув стол, за которым сидел, и напряженно прислушался. В зале воцарилась тишина. Принц перепрыгнул через стол и бросился к двери, расшвыривая ногами тарелки и кубки.

Собаки набросились на еду.

— Санглант! — крикнул король, поднимаясь. Молодой человек дернулся и замер.

Не поворачиваясь к королю, он пристально смотрел на дверь. Глядя на него, Ханна предположила, что дверь сейчас распахнется и в зал ворвутся вооруженные эйка. «Орлица» схватилась за боевой топорик.

Однако никто не вошел. Все по-прежнему молчали и не двигались, лишь слуги убирали разбросанную еду да ставили на место опрокинутый стол.

— Я рассказывал вам, ваше высочество, — произнес Хью, и его голос гулко разнесся по всему залу, — как королева Альбы Ательтири рассердилась на одного из мятежных графов и превратила его в собаку. И из этой собаки получился прекрасный граф — помимо ошейника он носил на шее золотую цепь, знак своего положения, к тому же каждое третье слово он произносил по-человечески.

Высокое собрание засмеялось, но Генрих даже не улыбнулся, а через мгновение из-за дверей раздался предупреждающий лай собак.

— Дорогу! — крикнул кто-то снаружи. Ханна услышала топот лошадей, гул голосов, а через окно уловила смутное движение во дворе.

В зал вошли два «орла».

— Лиат! — Хью стремительно вскочил и уронил стул. На другом конце зала так же стремительно вскочил Ивар, но его успел удержать Болдуин.

Санглант шагнул вперед и замер, покраснев до корней волос. Лиат уставилась на него и отступила. Ханна подумала, что все присутствующие в зале видят эту сцену и понимают, что она означает. Он тянулся к ней, как подсолнух к солнцу. Хью что-то вполголоса бормотал, но Ханна не слышала его слов.

«Орлы» подошли к королю и опустились перед ним на колени.

— Вулфер, — произнес Генрих с такой ненавистью, что старый «орел» вздрогнул. Король махнул рукой, и ему тотчас подали бокал вина, Генрих протянул его Лиат, та отпила и передала бокал Вулферу.

— Ваше величество… — начал он.

Король сделал знак Лиат говорить первой, но, поймав ее взгляд, обращенный к Сангланту, понял, насколько трудно ей это сделать. Она бессмысленно промямлила что-то, в зале кто-то засмеялся, кто-то закашлял.

— Мы приехали из Вераусхаузена, ваше величество, — сказала она, приходя в себя. — У меня послание от епископа Моники: она присоединится к вам вместе со всей школой. Еще я везу бумаги, на которых нужно поставить вашу печать, и письма от матери Ротгард из монастыря святой Валерии для сестры Росвиты.

— Надеюсь, там есть новости о Теофану. — Наконец Генрих соизволил взглянуть на Вулфера, который терпеливо ждал своей очереди.

— Ваше величество, — произнес он. — Я несу вести с юга. Герцог Конрад шлет вам весть, что собирается предстать перед вашим величеством на Маттиасмасс.

— Почему он так медлит? После оскорбления, которое он нанес моему «орлу», он мог бы и поторопиться.

— Его жена леди Эдгифу умерла при родах, ваше величество.

По залу прокатился шепот, несколько женщин вскрикнули. Король сотворил знак Единства и сказал:

— Да будет милостив к ней Господь. — Затем наклонился вперед и спросил: — А что за послание вы доставили иерархам? Верно ли, что епископ Антония не умерла, как нам было сказано?

— Она не умерла, ваше величество.

— Ты видел ее?

— Нет, мне известно лишь, что она бежала, и никто не знает, где она теперь.

— Понятно. Продолжай.

— Ее высокопреосвященство епископ Клементия вынесла справедливый приговор по делу Антонии Карронской, бывшей епископа Майни, обвиненной в колдовстве. Приговор гласит: «Ни мужчина, ни женщина не должны давать ей убежища под страхом отлучения от Круга Единства. Никто не должен исповедовать ее и молиться с ней до тех пор, пока она сама не предстанет перед иерархами и не ответит за свои злодеяния. Она больше не может входить в церковь и участвовать в молитве. Тот, кто даст ей убежище или нарушит волю епископа, также будет отлучен от церкви». Таковы слова иерархов.

— Суровый приговор, — сказал Генрих задумчиво, но потом усмехнулся и добавил: — Но справедливый.

— Это еще не все, — сказал Вулфер, и король выжидающе посмотрел на него. Он казался довольным, по всей видимости, новости ему понравились.