Корона Звезд (№3) - Пылающий камень (ч. 1)

— Ужас! — раздался голос Лавастина.

— Отец! — крикнул Алан. Вместе со слугами он снова навалился на дверь, и она, затрещав, подалась. Сверху опять посыпались лепестки.

— Алан, не входи! — закричал Лавастин. — Эта тварь здесь!

— Еще раз! — скомандовал Алан, правое плечо у него онемело, и он повернулся левым боком. Они снова навалились, но прочная дубовая дверь не открывалась.

— Милорд! — По ступеням сбежал солдат с факелами, у его товарища в руках были два топора.

Алан схватил один и принялся рубить дверь, он наносил удары, не слыша ничего, кроме того, что происходило за дверью. Лай гончих и проклятия. Если эта тварь пробралась в комнату, то отец не может даже подойти к двери. Он остался совершенно один, его защищают только собаки…

Алан мельком взглянул на солдата, который рубил дверь вместе с ним, и вспомнил, что тот участвовал в битве при Генте.

— Это убийца? — спросил какой-то слуга.

— Нет, проклятие! — ответили ему. — Мертвый вождь эйка мстит графу за победу в Генте!

Топор Алана пробил дверь насквозь, кроша ее в щепы. Из комнаты теперь доносилось только поскуливание одной из собак.

Они снова поднажали, и дверь грохнулась внутрь комнаты. Алан не удержался на ногах и упал. Вокруг него испуганно сгрудились слуги.

Лавастин босиком стоял на каменном полу, в правой руке держа меч, в левой — кинжал. Горе и Ярость зарычали на ввалившихся в комнату людей, но Алан их утихомирил. На полу лежал Ужас, вылизывая заднюю лапу, остальные собаки неустанно кружили вокруг графа.

Огонь факелов на стенах придавал комнате мрачный вид, слуги испуганно попятились.

— Отец! — Алан подскочил к Лавастину и схватил его за руку. Та была просто ледяной. — О Господи! Что случилось?

Лавастин разжал руку, и кинжал, жалобно звякнув, упал на пол. Страх зарычал и подошел к Лавастину. Алан заметил, что в пасти он держит какую-то белую тварь, похожую на крысу. Пес положил свой трофей к ногам Лавастина. Тварь была мертва.

Но было уже слишком поздно.

Алан взглянул на босые ноги отца — на левой виднелись два маленьких пятнышка. Лавастин ничего не сказал, он ухватился за плечо Алана, и тот помог ему добраться до кровати.

Граф совершенно спокойно приказал:

— Позовите священника. Меня ранили. — Слуги зарыдали, но Лавастин поднял руку. — Ничего, Господь милостив.

— Милостив! — воскликнул Алан.

Он не желал видеть тварь, которая безжизненно лежала на полу, но один из солдат на всякий случай вонзил в нее топор. Ничего не произошло, она лежала неподвижно. — Теперь она мертва и не может повредить тебе, сын. — Лавастин прикоснулся к руке Алана ледяными пальцами. — Проследи, чтобы ее сожгли, но где-нибудь подальше, чтобы дым никого не отравил.

Возле стены жалобно взвизгнул Ужас, и граф с жалостью произнес:

— Бедный мой Ужас. Он был самым верным.

— Сядь, отец. — Алан схватил нож и, надрезав ранку, принялся отсасывать яд, хотя Лавастин и протестовал. Алан сплевывал кровь на пол и снова отсасывал яд, то и дело прибегали слуги с горячей водой, тканью, чтобы перевязать рану, полотенцами. На рассвете пришел священник и приказал делать припарки. Алан послал гонца в монастырь святого Синодуса с просьбой незамедлительно прислать брата, сведущего в лечении ран.

Лавастин молча лежал и ждал. Он ни разу не крикнул от боли, ни разу не проклял эйкийского колдуна, он просто гладил по голове Ужаса и с легкой одобрительной улыбкой смотрел, как Алан отдает распоряжения слугам, пишет письма, а потом просто стоит на коленях рядом с его кроватью и молится.