В довершение к этому позору сверху из тумана над ним наклонилось лицо другой девушки, видимо, кого-то искавшей среди счастливых пар, и Асандр узнал Арету. Разглядев его на земле, она скривилась, будто собиралась заплакать, и исчезла.
      Юноша взвыл от досады. Собрав силы, он не без труда стряхнул с себя мускулистую кобылку и, слыша обиженные выкрики, бросился сквозь туман.
      -- Арета! Арета!
      Арета наткнулась на Главка, широко расставившего руки в молоке. Но поскольку он и так уже тешился с тремя, ей просто не хватило места.
      Добравшись до самого гребня кургана, меотянка села на землю и тоненько заплакала от обиды. Тут ее и нашел Асандр. Он выплыл из-за каменного тела Богини Матери внезапно, как по волшебству, и встав рядом с девушкой на колени, стал утешать ее и нежно просить прощенья.
      Сначала Арета хотела оттолкнуть его, но, подумав, что сама Трехликая привела к ней юношу-грека в таком непроглядном тумане, не решилась перечить воле Матери. Они возлегли у ее каменных ног и предались друг другу, не думая, кто где, и не видя ничего вокруг.
      Когда Арета вскрикнула, Асандр понял, что был ее первым мужчиной. И в тот же миг почувствовал острую боль в головке члена, проходя свое мужское посвящение. Он был рад, что не отдал семени навязчивой наезднице, но тут же забыл о ней, подавленный полнотой и глубиной охватившего счастья. Арета, как влажная земля, лежала под ним, а он, как бык в борозде, стоял между ее ног и слабо вздрагивал, заканчивая священную пахоту.
      Над головой каменного истукана взошла двурогая луна, которая лодкой качалась в дымных полосках туч. Странным казалось только то, что ее серебряный серп был на ущербе. Разве счастье привозят в лодке Харона?
      В эту ночь непрошеные гости прошли по мелководному устью Пантикапеи и бродом вывели своих лошадей на берег возле кургана с одинокой каменной бабой на вершине. Они двигались в тишине, как тени. Ноги их коней не были кованы, и трава заглушала каждый шаг чужаков.
      Это были бородатые люди в тяжелых войлочных башлыках, надвинутых на самые глаза. Их сборные луки поблескивали от предрассветной росы, а тяжелые кожаные панцири влажно скрипели. В тумане им удалось миновать посты на подступах к городской стене и разминуться с дозорными разъездами. Только поле у холма Великой Матери лежало на их пути, как чаша, полная кобыльего молока.
      Воины скифского царя Скила цепочкой спустились в нее и вновь поднялись на гребень холма, уже отирая короткие акинаки. Сонные люди не успели даже вскрикнуть. А те немногие, кто остался в живых, увидели, как горел маленький город за глинобитной стеной.
      II
      Случилось так, что Динамия, жена архонта Пантикапея неосторожно отозвалась об Аполлоне Иетросе, покровителе странствий. Феб и сам подал ей повод для негодования. Его жрецы-лучники захватили святилище Гекаты на Шелковичной горе посреди города и изгнали жриц ночной богини, куда глаза глядят. Они собирались возвести там храм в честь гиперборейского бога и уже разворотили круглый очаг Гекаты - символ женской власти -- нагромоздив на его месте упирающийся в потолок алтарь.
      -- Мерзкий мышонок! - воскликнула Динамия, услышав о случившемся. Давно ли он подбирал крошки со стола Великой Матери? А теперь готов сожрать хозяйку! Стоили бы хорошенько побить веником этого разносчика заразы или скормить ужам.
      На беду женщина произнесла свои дерзкие слова у куста лавра - дерева Аполлона - и его священные листья с первым же ветерком донесли оскорбительные речи до ушей Феба.
      Светоносный тем временем упражнялся в игре на лире и душой был далек от гнева. Но кому же приятно вспоминать о том, что ты изо всех сил старался забыть?
      Аполлон, как и многие боги на Олимпе, не любил оживлять в памяти темные дни, когда он отправлялся в путь по одному щелчку пальцев Триединой, убивал дыханием чумы целые народы или волком проникал в дома, воруя младенцев для мистерий на полях. В конце концов у всех есть душа. совесть, принципы...
      Чтобы изгладить из памяти людей свои прежние дела, Феб научил муз изящному искусству танца, пению, игре на лире и записи событий по годам. Он даже передал своему сыну Асклепию волшебный дар врачевания, который и мертвых поднимал с земли, если они, конечно, не слишком разложились.
      Услышав шепот ветра, Аполлон с досадой ударил лирой о камень. Так, что даже треснул черепаховый панцирь, державший струны. Исказившийся на мгновение светлый лик Феба напугал муз, напомнив им, что их изящный покровитель на самом деле очень опасный бог.
      Однако солнечный гипербореец задался целью всегда пребывать в благом расположении духа. Он сам начертал себе девиз: "Мера во всем!" - следовать которому при его бурной, сияющей натуре было непросто.
      Феб мог выжечь моровым поветрием весь Пантикапей. Мог наводнить его улицы крысами. Мог превратить в кровь единственную речку в городе. Но вовремя вспомнил, что Динамия не царица и жители не обязаны отвечать за ее слова. Поэтому он даже не стал касаться детей, рабов и конюшен вздорной женщины, но саму жену архонта решил примерно наказать за злобный язык.
      Богу показалось забавным, если Динамию до полусмерти напугает тот самый мышонок, которого она грозилась прихлопнуть веником. Уединившись в своем любимом святилище в Дельфах, Светоносный принял облик белой мыши с рубиновыми глазками. Затем он уплотнил воздух вокруг алтаря настолько, что горячее естество реальности начало скручиваться в спираль, скользнул в нее, как в норку, и вышел уже на другом краю ойкумены - на Шелковичной горе в святилище Гекаты, недавно захваченном его лучниками.
      Его не заметили ни собственные навязчивые жрецы, ни озлобленные жрицы ночной богини, которые все еще ругались и двигали мебель.
      Белая мышь пробежала по земляному полу, стараясь не задеть остатки очага, от которых все еще разило преисподней. Выскочив в сад, Феб заметил двух детей, игравших на губной гармошке из раковины. Обычно звуки этого инструмента унимали его гнев, но мальчик безбожно фальшивил и у Аполлона разболелась голова. "Перехватить бы этого парня за горло", -- подумала мышь, чувствуя, что в ней просыпается волчья сущность. Ринувшись через лопухи у крыльца, странная гостья напугала хоровод пляшущих под нехитрую музыку лягушек.
      -- Голубушка, -- обратился Феб к большой жабе, надзиравшей за сестрами, -- Судя по сырости, где-то здесь купальня?
      -- Сразу за белым домом, братец, -- важно ответила жаба, -- Но все ходят туда в свою очередь, и тебе следует подождать.
      Испепелив собеседницу взглядом, Аполлон поспешил к бане, где забился в уголок под скамью.
      Он не опоздал. Рабыни уже наполняли купальню теплой водой. Одна из девушек тонкой струйкой вливала в нее благовония из белого лекифа, а другая размешивала их руками. Большие круги шли от этого по воде, и в глазах у Феба зарябило. Не очень-то приятно быть мышью: так и хочется обмочить от страха хвост при виде горячего пара. Но ничего -- он тут не на долго!
      Хлопнула дверь. Зазвенели медные кольца отодвигаемого занавеса. Динамия, грузная и немолодая, опустилась в купальню, подняв чудовищную волну. Ее сливовая кожа, обожженная еще на милетском солнце уроженку южного побережья Эвксина. Кроме того, в ее жилах, как и в жилах самого Гекатея, явно текла киммерийская кровь.
      Аполлон Иетрос, покровитель странствий, был среди тех богов, которые всего столетие назад провожали взглядами караваны прежних хозяев Киммерии, бежавших за море под натиском наступавших скифов. Их цари не решились покинуть родину и сами убили друг друга в последней схватке. Забытые кости навсегда остались на этих землях в знак того, что киммерийцы еще вернутся домой. Хотя сам народ, найдя пристанище в округе Милета, растворился среди тамошних греков, зато теперь почти все колонисты, отправлявшиеся в Пантикапей, несли в своих жилах капельку киммерийской крови.
      Она бродила в них, как хорошее вино в дубовой бочке, и заставляла с мстительным торжеством смотреть на скифов, сквозь прицеленный лук, сознавая: мы вернулись, мы здесь, мы вышибем вас с нашей земли!
      То был великий план богов, о котором толстая бегемотица, плескавшаяся в лавандовых маслах, ничего не знала. Но солнечный гипербореец умел замыкать дороги в кольцо. Он помнил, чем все началось, и чем должно кончиться. Просто сегодня ему захотелось выйти на охоту в образе белой мышки.
      Рабыни начали растирать Динамию холщовыми полотенцами. "Как быстро стареют женщины! - думал Феб. - Ее мужа Гекатея еще можно назвать молодым..."
      Девушки накинули на госпожу просторную тунику из алого египетского хлопка и только стали затягивать ее под дынной грудью хозяйки, как мышонок выскочил из-под лавки, проворно взобрался по гнутой ручке лекифа на полочку для притираний, а оттуда прыгнул прямо за ворот Динамии.
      Оглушительный визг был ему наградой. Маленькие лапки заскользили по влажной коже, острые зубки впились в плотный зад. Тучная архонтесса зашлась адским воплем, который дошел бы до самых глубин преисподней , если б лучники Аполлона не перекрыли в нее круглый вход из очага Гекаты.
      Рабыни заметались, стягивая с хозяйки тунику и гоняя мерзкую мышь по скользкому от воды полу.
      -- Лови ее! Лови!
      -- Бей корзинкой!
      В углу купальни были свалены круглые ивовые плетенки, вынесенные сюда как раз из соседнего святилища ночной богини на время его переоборудования. В них носили землю для любимых цветов Гекаты - красных крокусов -- тутовые ягоды, еду для ее питона, обитавшего в дыре за очагом. Словом, полезнейшие в хозяйстве корзины никто не хотел терять вне зависимости от того, кому будет принадлежать храм и алтарь.
      Только сам светоносный бог чувствовал леденящий запах мертвечины, исходивший от этих вещей, и никогда бы не одобрил их пребывания в своем доме. Но у людей было слишком слабое обоняние.
      Одна из рабынь схватила плетенку и погналась за мышью до самых дверей. На пороге она ловко опустила корзину на голову маленькой безобразнице и захлопнула крышку.
      Феб пронзительно запищал внутри.
      Никогда еще он не был в таком дурацком положении! Его тоненькие усики высовывались сквозь прутья ивовой тюрьмы, розовый носик смешно дергался, лапки вцепились в толстые, как стволы деревьев, перекладины, хвост колотил по дну.
      Корзинка была круглой, а заключенный в круг Гекаты - самого страшного воплощения Великой Матери - ни один бог не мог пошевелиться, ни то что принять свой собственный облик.
      -- Мы поймали ее, госпожа! - девушка с торжеством показала Динамии корзинку.
      -- Проклятая тварь! - жену архонта била крупная дрожь. - Меня точно раскаленным железом обожгло. Надеюсь, она не заразна.
      Маленькие рубиновые глазки беспомощно мигали сквозь крышку.
      -- Отнесите ее в город. - распорядилась Динамия. - Там, у подножия горы верующие кормят подаянием изгнанного из святилища питона Гекаты. Пусть полакомится на последок мышатиной.
      Аполллон отвалился от стенки на дно и трагически сцепил на груди лапки. В раздраженном голосе женщины он слишком хорошо узнал медные нотки Триединой, чтобы тешить себя надеждой на побег.
      Так это с самого начала была ловушка?
      Его светоносная жизнь совершила свой круг, и тот, кто убил Пифона возле материнского святилища на Делосе, должен был умереть от зубов другой змеи, на краю света, у самых врат в Аид.
      * * *
      Караван с зерном двигался из Порфимия в Пантикапей. Сразу за соленым озером дорога резко сворачивала на юг и шла между пологих холмов, поросших колючим ковылем. Желтая осенняя степь баюкала телеги, перебрасывая с одного ухаба на другой, как мать-кочевница. привязанного за спиной ребенка, колотящегося носом то об одно, то об другое ее плечо.
      По правую руку виднелись остатки старых киммерийских валов, осевших и сильно сглаженных временем. Впереди эллины-колонисты поновляли их, вгоняя в фундамент каменные крепы.
      В виду Тиритакской стены женщины-меотянки, охранявшие караван, расслабились, расстегнули пояса, размотали шарфы из тонкой шерсти, покрывавшие головы, и завязали ленивый разговор. Здесь они чувствовали себя безопаснее, чем на открытом месте, где из-за любого холма могли появиться чужаки и напасть на обоз в надежде поживиться даровым хлебом.
      От стены отделилось облачко пыли и начало быстро расти, приближаясь к дороге. Вскоре можно было различить небольшой отряд во главе с начальником северного участка Асандром Большим. Воины скакали в полном вооружении, грозно сдвинув шлемы на глаза и обнажив длинные мечи для верхового боя. Демонстрация силы была естественна в этих глухих местах и ничуть не напугала меотянок. Они остановились, выражая покорность патрулю, но тоже застегнули пояса и как бы между прочим перекинули гареты со спины на грудь, чтоб вовремя достать луки.
      Однако узнав командира всадниц, Асанд Большой поднял руку и что-то гортанно крикнул своим воинам. Эллины придержали коней и стали засовывать оружие в ножны.
      -- Здравствуй, Бреселида. - проговорил начальник стены, подъезжая к меотянке совсем близко и беря ее гнедую лошадь под уздцы. - С хлебом?
      -- С хлебом. - кивнула женщина. - Давно не виделись, Асандр. Как дела?
      -- Плохо. - воин почесал крючковатый, свернутый на сторону нос. Троюродный брат пропал. Только из Милета приехал. Устроил его в отряд Левкона, а тут скифы... -- он махнул рукой. - Слышала, когда выжгли предместья? Вся западная сторона горела.
      -- У нас тоже потери. - вздохнула Бреселида. - Номад Ферусы. Всех вырезали.
      -- Нда-а, -- протянул Асандр. - Сдается мне, они вместе и съехались у кургана. Кто же знал?
      -- Молодые еще. Что с них взять? - пожала плечами меотянка. - В наше время было поспокойнее.
      Асандр смерил ее чуть насмешливым понимающим взглядом. Бреселида была зрелой 20-летней женщиной с загорелой, посеченной морщинами кожей. Пляски под холмами ее уже мало занимали. У нее было скуластое лицо и маленький упрямый подбородок. Серые настороженные глаза смотрели внимательно и колко, а выгоревшие волосы были у висков заплетены в две тоненькие косички, сходившиеся на затылке.
      Такую прическу в степи носили и мужчины, и женщины. Правда, у скифов в последнее время завелась отвратительная сода накручивать себе на лбу волосяной пучок. Этого Асандр не одобрял.
      Бреселида же ему всегда нравилась. Статная. Уверенная. Не разбитная.
      Красивая?
      Да, пожалуй, красивая. Но командир северного участки стены вошел уже в тот мудрый возраст, когда замечаешь, что женская красота не греет. Нет, не греет. А греет что-то совсем другое... От Бреселиды ему всегда становилось тепло, а бывали времена, когда и жарко. Оба хранили память о летних деньках и умели оставаться друзьями.
      -- В наши времена было поспокойнее, -- повторила всадница.
      -- Поспокойнее будет на погребальном костре. - Асандр Большой дал своим воинам знак объехать караван.
      Телеги двигались по дороге к валам, и меотянки уже старались разглядеть среди рабочих, как муравьи, ползавших по земляным отвалам, своих соплеменников.
      -- Ваши ушли к югу. Где стена упирается в озеро. - сообщил начальник.
      -- Жаль. - лицо Бреселиды ничего не выражало. - А почему в озеро? Хотели ведь тянуть до Нимфея?
      Асандр злобно выругался.
      -- Нимфейцы отказали. Поди пойми их! - от с досадой плюнул на дорогу. - Такая брешь! Говорят, у них со скифами договор, торговые дела... Они за скот будут пропускать номады через свой брод на ту сторону. Каково?
      -- Сволочи. - коротко ответила собеседница.
      -- Я тебе больше скажу, -- у Асандра явно накипело. - Наши в Пантикапее не лучше. Если б архонт не надавил своей властью, народное собрание до сих пор не дало бы денег на стену!
      -- Сто пустых голов всегда меньше, чем одна полная. - усмехнулась меотянка. - Безмозглые торгаши. Сами себя подставляют!
      К начальнику стены, кланяясь подошел староста из Порфимия, посланный крестьянами с обозом.
      -- Хороший урожай, отец? - воин спешился и снял шлем.
      -- Слава Деметре. - бесхитростно отозвался старик. - Наши женщины потрудились.
      -- Знаем мы, как они потрудились. - Асандр не сдержался, чтоб не поддеть крестьянина. - Небось, во время сева вокруг деревни не было проходу ни конному, ни пешему? Всех затолкали в борозду?
      Окружавшие командира воины заржали.
      -- Следующей весной ждите нас!
      -- Приедем, раз у вас бабы такие гостеприимные!
      -- Тьфу! Бесстыдники! - староста плюнул на дорогу и заковылял прочь.
      -- Я хотела тебя предупредить...
      Асандр обернулся к спутнице.
      -- На той стороне неспокойно. - Бреселида понизила голос. -- И быть может, скоро мы не съедемся вот так в поле с опущенным оружием.
      Начальник выжидающе молчал.
      -- Городки колонистов по нашу сторону пролива, которые еще при моей бабке признали власть меотийских цариц, узнав, что Тиргитао взяла Гекатея себе в мужья...
      "Взяла в мужья -- странные у них все-таки понятия! - хмыкнул про себя Асандр.
      --...что Тиргитао скрепила договор с Пантикапеем браком, -- гнула свое Бреселида, -- и решили избрать Гекатея своим архонтом. Понимаешь, что это значит?
      -- Понимаю. - медленно проговорил воин. - Эллины хотят избавиться от власти Тиргитао и решили, что сейчас подходящий момент. Но это нарушает договор. Неужели Гекатей согласился?
      -- Гекатей расчетливый человек, -- грустно улыбнулась Бреселида. - Он не принял предложения, но... и не отказался. Он прекрасно понимает, что в таком деле можно больше потерять, чем приобрести. Однако Тиргитао подозревает его в сговоре со своими подданными и намеренно ищет повода к ссоре. Теперь, после гибели номада Ферусы на вашей стороне, он есть.
      Асандр подавленно молчал.
      -- Мы на краю войны. - заключила женщина. - Я хотела предупредить, чтоб ты, увидев меотийское оружие, по привычке, не принял за союзников тех, кто может оказаться врагами.
      Асандр наклонился с седла и поцеловал Бреселиду в щеку.
      -- Спасибо. Я буду на стороже.
      -- Пока еще ничего не случилось, -- женщина вздохнула, -- но повелишь ли, я спинным хребтом чувствую, что это не надолго.
      -- Вот и я думаю, чего у меня все кости крутит? - рассеялся воин. Но голос его был невеселым, а во взгляде появился холод.
      * * *
      Город Пантикапей раскинулся на террасах большой горы с плоской вершиной и был с севера окружен рекой. Ее илистые берега утопали в зелени диких садов.
      Проехав под стеной из желтых блоков песчаника, караван миновал ворота. Хлеб пропустили сразу. Меотянки оказались на шумных не мощенных улицах, плотно зажатых глухими стенами домов из кирпича-сырца. Бреселида любила Пантикапей, она никогда не видела городов больше и красивее него. Внимание всадницы привлекла толпа, давившаяся у каменной толлы в углу площади. Здесь лавки с желтыми полотняными навесами были раздвинуты, и горластые торговки выкрикивали не свой товар, а что-то совсем не членораздельное.
      Подъехав ближе, Бреселида с седла увидела странное зрелище. За толой в земле была вырыта довольно тесная пещера. В ней, свернувшись клубком, лежал большой питон. Он не обращал на кричащих людей ни малейшего внимания. Временами змей поднимал плоскую голову и прищуривал желтые яйцевидные глаза. Они то и дело подергивались пленкой, а на узкой шее заметно было сглатывающее движение, словно у питона ходил кадык.
      Шесть молодых жриц в черных пеплосах стояли вокруг земляной дыры и, горестно завывая, драли на себе волосы, царапали ногтями лица. Похоже, они на что-то жаловались. Остальные собравшиеся вторили им с еще большим жаром. Некоторые из них кидали в питона кусками лепешек и яблоками, от которых змей уворачивался с невероятным проворством. Толпа явно досаждала ему. Наверное. он предпочел бы уползти из этого шумного местечка в один из диких яблоневых садов на берегу реки.
      Происходящее показалось Бреселиде забавным. Она приказала своим всадницам проводить телеги до складов в порту, а сама решила остаться поглазеть на диковинное действо.
      -- Что здесь творится? -- спросила она у старика в соломенной шляпе, то и дело подпрыгивавшего на одной ноге, чтоб рассмотреть змею.
      -- Священного питона Гекаты выгнали из храма на горе. -- отозвался он. -- Лучники Аполлона, будь они не ладны, оскорбляют богиню. А все проклятый Гекатей! Который год уже от варваров жизни нет! Сам женился на амазонке и допустил в город вонючих степняков! -- старик поднял глаза на собеседницу и осекся.
      -- Сдается мне, ты воняешь посильнее меня, дедушка! -- рассмеялась Бреселида. -- А почему люди швыряют в змею яблоками?
      -- Они ее кормят. -- процедил сквозь зубы старый колонист, всем видом показывая, что разговор с кочевницей задевает его эллинское достоинство.
      -- Мы не хотим, чтоб богиня подумала, будто весь город желает лишить ее святилища. -- вмешалась молоденькая торговка зеленью, выглядывавшая из своей лавки. -- Поэтому надо кормить питона. Тогда гнев Гекаты не рухнет на наши головы.
      -- Пусть разбирается с Аполлоном Иетросом, а не с нами, -- буркнул старик.
      В это время на каменных ступенях широкой лестницы, спускавшейся с горы, запели флейты. Четыре темнокожие рабыни-тавриянки прошествовали к толле и сгрузили с плеч тяжелые корзинки.
      -- Подношения от госпожи Динамии, благочестивой супруги нашего архонта. -- провозгласила старшая.
      Служанки начали вынимать фрукты, кульки с ячменной мукой, амфоры с молоком и оливковым маслом. Было очевидно, что одному питону столько никогда не съесть и большая часть подношений предназначена для бездомных жриц Гекаты. На это намекали и свернутые шерстяные плащи, которые жена Гекатея послала служанкам богини.
      "А еще говорят, что у них правят мужчины!" -- усмехнулась Бреселида.
      Вряд ли муж Динамии одобрил бы поведение. Но дерзкий поступок супруги архонта подчеркивал, что она все еще хозяйка у своего очага и не собирается изменять Богине Матери.
      -- А это для священного Змея. -- рабыня тряхнула круглой плетенкой, в которой кто-то жалобно пищал.
      "Станет их перекормленный питон глотать мышей!" -- с презрением подумала Бреселида.
      Но к удивлению всадницы при виде очередной игрушки змея проявила не свойственное ей оживление. Ее зрачки расширились, в них появилось через чур осмысленное выражение. Голова поднялась на длинной шее и выжидательно застыла, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
      Жрицы взяли из рук служанок корзинку, сняли крышку и осторожно перекинули жертву за частокол из пик, отгораживавший питона от зрителей.
      Мышь заметалась по утоптанной площадке, над которой, как черное обугленное дерево, нависало толстое тело Змея.
      Меотянке отчего-то стало не хорошо. Она видела, как едят убитую добычу волки в степи. Видела, как коршуны, сделав круг, кидаются на ягненка. Сама загоняла и убивала косуль из лука. Но то, что сейчас происходило на ее глазах, не было честным поединком со смертью. У зверя всегда есть возможность убежать. А мышь обрекали на смерть с самого начала.
      И добро бы питону принесли дохлого крысака -- возмутилась Бреселида. Пусть ест. Но право на живую кровь требовало предоставить и жертве хоть маленький шанс спастись.
      Мышь, между тем, повела себя довольно странно. Вид у нее был одновременно обреченный и героический. Она встала на задние лапки, сложила передние на груди и, не мигая, уставилась в громадные желтые глаза чудовища. Питон тоже не спешил. Он пожирал жертву взглядом, но не двигался с места, словно между ними шел немой поединок.
      Вдруг голова змеи вздрогнула и подалась назад. В толпе удивленно загомонили.
      -- Эта мышь заколдована!
      -- Смотрите, смотрите, что делается! Он ее не ест!
      Бреселида прищурилась. Крошечный белый герой с рубиновыми глазками загипнотизировал питона. Такого она еще не видела.
      Явно разочарованные жрицы отодвинули несколько пик ограды и внесли внутрь старое терракотовое изображение богини -- самое почитаемое в святилище. Прежде оно стояло прямо у очага и было сильно закопчено.
      В змею словно вдохнули вторую жизнь. Слабая дрожь сотрясла ее тело от шеи до хвоста, глаза вновь распахнулись, и Бреселида едва не отпрянула, подумав, что сейчас они стали совсем человеческими. Ее лошадь подала крупом назад, давя зевак и наступая им на ноги.
      -- Тише! Тише!
      -- Куда прешь?
      -- Никакого почтения к богине!
      -- Понаехали из степи! Негде шагу шагнуть...
      Несколько рук было вцепились всаднице в кожаные штаны.
      -- Это не моя богиня. -- огрызнулась меотянка, выхватив лук и, показывая всем, что трогать ее опасно.
      Пальцы разжались, но негодующие возгласы смолкли лишь когда питон сделал неожиданный бросок вперед и, распахнув пасть, открыл жутковатые, острые, как иголки, зубы.
      В этот миг Бреселиде показалось, что вместо мыши она видит крохотный золотой шарик солнца, каким-то чудом сиявший на грязной земле. Сама не понимая, что делает, всадница перевела лук с толпы на змея и спустила стрелу. Потом еще одну за другой шесть стрел.
      Первая пробила питону череп, войдя прямо через открытый рот и выйдя из шеи. Остальные поразили тело, заставив его извиваться адскими кругами, орошая площадь за пиками черной кровью.
      Жрицы завизжали. Толпа секунду соображала, что случилось, а потом вопя бросилась на Бреселиду. В этот момент на площади раздался свист бичей и топот кованных медью солдатских сандалий. Архонт прислал стражу, чтоб немедленно прекратить сборища у питона Гекаты. Отрядом командовал сын правителя Делайс, высокий светловолосый юноша в легком кожаном панцире. Он получил распоряжение забить Змея камнями, а жриц, мутивших народ, выгнать за городскую стену. Но вряд ли кто-либо из солдат осмелился совершить такое святотатство.
      Увидев, что питон мертв, воины вознесли благодарственные молитвы Великой Матери за то, что не им выпало исполнить страшное дело. С утроенной энергией они начали разгонять народ.
      В давке Бреселиду приперли к самому ограждению из пик, пара которых уже была повалена. На краю бреши сидела белая мышь и как ни в чем не бывало мыла лапкой свою забавную мордочку. Завидев меотянку, она почему-то начала попискивать, словно старалась обратить на себя ее внимание.
      Всадница нагнулась и подхватила крошку.
      -- Иди сюда, бедолага. -- сказала она. -- Того и гляди тебя затопчут.
      Вообще женщина не любила мышей. У них были противные голые хвосты, они разносили заразу. Иногда укушенный мышью мог заболеть лихорадкой и даже умереть, словно в их трубчатых зубах содержался яд не менее страшный, чем у змеи. Бреселида раз слышала от купцов, что далеко-далеко на юге есть зверь огромный, как гора. Ему не страшен ни лев, ни тигр, ни гигантская птица рок. Когда он ходит, дрожит земля и падают деревья. Однако сам он отличается редким дружелюбием. Так вот, этот разумный зверь опасается мыши! А уж пустоголовым людям держаться от мыши подальше велели сами боги.
      Мысли меотянки внезапно прервались. Ее вместе с потоком людей вынесло с площади, и всадница вовремя свернула коня в один из пустых переулков. Здесь ей ничто не угрожало.
      -- Вылезай! -- она опустила руку в карман. -- Опасность миновала.
      Но ее пальцы поймали только воздух. Спасенный мышонок исчез, словно растаял в пустоте. Пожалев, бедолагу, который, вероятно, вывалился в давке и был растоптан, Бреселида пустила коня вперед. Она неплохо знала город и рассчитывала вскоре выбраться к порту.
      * * *
      Пантикапейские купцы, караваны которых охраняли меотянки, всегда оказывали кочевницам гостеприимство. На подворье Сола из Мелета Бреселида могла переночевать в верхних комнатах, но как и ее подруги, предпочла улечься в открытой галерее.
      Ночи стояли теплые, и воздуха в доме не хватало. К тому же всадница не любила спанья в каменных ящиках. Только искушать смерть.
      Каждый раз после большого кочевья ей заново приходилось привыкать жить под крышей.
      Ветер шелестел ветками акации и швырял на деревянные полы ее сухие стручки. Они засыпали войлочную накидку Бреселиды. Женщина зевнула и примостила голову на снятом седле.
      Вдруг под самым ее ухом кто-то пискнул.
      Округлившимися глазами всадница уставилась на маленькую белую мышь, которая пристроилась возле изголовья.
      -- А, это ты, приятель? -- удивилась Бреселида. -- Я думала тебя растоптали. Ну, что скажешь?
      -- Возьми меня за лапку, -- пискнула мышь, -- и поверни семь раз по солнцу.
      У Бреселиды открылся рот от удивления, но она почему-то не посмела ослушаться.
      -- Случилось так, что это должна сделать именно ты, -- недовольно пояснила мышь, завершая седьмой кружок.
      Потом Бреселида услышала такой сильный грохот, как будто рухнул дом Сола, погребая всех под своим деревянным каркасом и каменной обкладкой.
      Во дворе словно вспыхнули мириады солнц, а с крыши галереи посыпались раскаленные угли. Бреселида обернулась, боясь, что ее подруги погребены под обвалом. Но все они мирно спали, и дом стоял на месте. Странное явление света и грохота видела только она.
      Мгновение спустя перед ней из туч сияющих золотых пылинок соткался образ. По мере того, как свечение остывало, он принимал все более определенные формы.
      -- Не бойся, я Аполлон, Гойтосир, как говорят в степи. -- его голос прогремел от края до края небес.
      Бреселида зажала уши и зажмурила глаза.
      -- Ну извини, извини, вижу, что слишком громко. -- Феб справился с легкими. -- Не дергайся и не верти головой. Видишь меня только ты. И слышишь тоже.
      -- Чего тебе надо? -- меотянка боязливо отодвинулась к стене.
      -- Какая невоспитанная степная девочка! -- возмутился Феб. -Поболтать. Ты же в конце концов спасла меня. Думал отблагодарить тебя встречей с богом.
      -- Как ты сюда попал?
      -- Слишком долго рассказывать. -- гипербореец протянул руку, коснулся пальцем лба Бреселиды, и через секунду она знала его историю.
      -- То-то мышь мне показалась странной. -- произнесла женщина.
      -- Змея-то постраннее будет? -- усмехнулся бог.
      -- Пожалуй, -- кивнула Бреселида, -- У нее глаза... Как бы это сказать?
      -- Человеческие? Нет. -- Аполлон остановил ее жестом. -- Похожи, но нет. Хочешь, я покажу тебе свои глаза?
      -- Это большая честь, -- с опаской произнесла всадница, снова чуть отодвигаясь от него, но солнечный лучник крепко держал ее за руку.