-- Со двора лучше не заезжать, -- пояснил раб. -- Там много лишних глаз.
      Делайс спрыгнул с коня и настороженно огляделся по сторонам.
      -- Я не предам вас, господин. -- уловив недоверие гостя, сказал Тэм. -- Идите. Не стоит останавливаться на полдороги.
      "Да все последнее время я именно это и хочу сделать". -- усмехнулся царь.
      Они спустились по деревянной лестнице в задымленную полуподвальную комнату. Выдолбленное в мягком песчанике помещение имело, помимо главного зала с очагом, небольшие пещерки по стенам. Тэм сразу подтолкнул спутника к одной из них. Царивший там полумрак казался обоим надежной защитой.
      -- Что подать господам?
      Трактирщик возник сразу, и Тэм, вероятно, пользовавшийся в полу разбойничьем притоне авторитетом, скороговоркой заказал нехитрые блюда. Сыр, оливки, ячменную кашу и молодое вино. Царь потребовал вареных крабов, мидий в сметане, виноградных улиток с винным соусом и соленую камбалу.
      -- Такое чувство, что во дворце вас не кормят. -- удивленно протянул Тэм.
      -- У меня после работы всегда хороший аппетит. -- хмыкнул Делайс, кроша лепешку в скифос с красным вином. -- Это ты лежишь в тени, ждешь массажистов.
      Тэм принужденно усмехнулся.
      -- Я бы променял свою жизнь на вашу.
      -- Не советую. -- отчеканил царь. -- Раб везде собака. -- он выставил в солнечное пятно на столе свою левую руку. -- Никогда не обращал внимания?
      Глаза Тэма округлились. Он действительно никогда не замечал, что у Делайса на мизинце не хватает одной фаланги.
      -- Это меня Македа наградила. -- пояснил царь. -- В первый день плена. Как и всех остальных.
      Тэм взглянул на свою левую руку, у него мизинец и вовсе отсутствовал.
      -- Вам повезло. -- протянул он. -- Хоть палец целиком не оттяпали.
      -- Бреселида вовремя оттолкнула, -- отозвался царь. -- Акинак прошел по косой. Но в глазах было темно, как будто всю кисть отхватили.
      Раб кивнул.
      -- Я часто думаю: почему мы? -- спросил он. -- Ведь они убивали десятками. Почему нас оставили?
      -- На развод. -- хмыкнул собеседник. -- Посмотри на себя. Таких как ты на поле после боя было много?
      Раб мотнул головой.
      -- Да мы вообще стадо гнали. Какой там бой! Как вспомню, -- он зажмурился. -- Кто? Откуда? Зачем? Ну взяли бы коров. Но они ж всех до одного под нож!
      Царь легонько хлопнул Тэма по плечу.
      -- Благодари богов, что выжил. Так о чем ты мне хотел со мной переговорить?
      Собеседник крякнул.
      -- На осеннее Равноденствие снова будут жертвы из города. -- Тут Тэм выложил все, что знал о ночном посещении царицы Ликомедом.
      Делайс сразу помрачнел. Было ясно, что найденный в храмовой роще человек никто иной как Эвмил. У царя не возникло сомнений и в причине его смерти.
      -- Дело действительно дрянь. -- кивнул он Тэму. -- И что теперь предпринять, ума не приложу.
      -- Вам надо бежать. -- сказал раб. -- А то они затянут мешок и будет поздно.
      Делайс и сам это понимал. Но не мог смириться.
      -- В конце месяца совет. Я потребую отмены жертвы, сошлюсь на беспокойство в городе, прегражу волнениями степных родов, скажу, что в горах собираются банды... Нет, этого, пожалуй, не стоит говорить. А то меня же и обвинять в заговоре. Впрочем, справедливо... Боги, почему я все должен делать за всех! -- он воздел к потолку руки.
      Тэм чуть не поперхнулся оливкой и смерил собеседника насмешливым взглядом.
      -- Ну кое-что я делаю за вас.
      -- Не наглей. -- оборвал его Делайс. - Ты пашешь мое поле. Но мне оно отродясь было не нужно. Пусть сорняками порастет! -- он наморщил лоб, возвращаясь к прерванным мыслям. -- Надо поговорить с Бреселидой. Тиргитао ей доверяет...
      -- Не слишком обольщайтесь. -- остановил его Тэм. -- Царица не доверяет даже собственной тени. Она и спит с мечом под подушкой. Сколько раз смотрел и думал: вытащить сейчас и полоснуть по горлу, а там будь, что будет. Хоть за себя отомщу.
      -- Это ничего не изменит. -- вздохнул Делайс. -- Будет новая царица. Та же Бреселида. Она умней и мягче. Но дело-то не в ней! -- последние слова он произнес с ожесточением
      -- Бреселида -- новая царица, -- мечтательно протянул Тэм. -- Это было бы хорошо...
      -- И думать не смей! -- сильные пальцы Делайса сомкнулись на горле собеседника. -- Ради добрых чувств, которые я к тебе питаю. - "живой бог" уже смутился своего порыва и убрал руку.
      "Ну да, -- Тэм потер шею, -- это как раз то поле, которое ты хочешь вспахать сам. Боюсь, там будет многовато камней". Он с легкой завистью взирал на Делайса, заранее зная: ему все удастся. Если не с царством, то с женщиной. С той другой женщиной, до которой он, Тэм, не смеет дотянуться даже в мыслях.
      -- Мне нужно, чтоб ты передал Бреседиде мою просьбу. -- сказал Делайс. -- Пусть завтра утром приедет в кузницу Тира. Она знает.
      Раб кивнул. Он прекрасно понимал, что ему легче выйти из андрона, не привлекая к себе внимания.
      Поделив по-братски остатки ужина, мужчины простились. Тэм вывел гостя через ту же неприметную дверь. Было уже темно. Царь пустил лошадь дорогой к порту. Перед сном он хотел прогуляться. Там еще сияли факелы, слышались голоса, разгрузка не прекращалась даже ночью.
      "Все-таки Горгиппия -- большой город. -- не без гордости думал Делайс. -- А будет еще больше. И богаче. Если..." Если война, ощущение которой уже повисло в воздухе, не сотрет столицу меотянок в прах. "Будь, что будет. -- твердо сказал себе Делайс. -- Даже смерть лучше, чем ежедневное потакание убийству. Зачем земля рождает своих детей? Неужели только за тем, чтоб убить их до срока? И если это так, то нельзя ли обуздать землю?"
      * * *
      Гекуба молча смотрела на свое обнаженное, коричневатое, как земля, тело. Две молодые послушницы обтирали его губками. Грязные струйки воды стекали на выщербленный пол. День закончился, а с ним жара, пот и пыль. Их надо было смыть.
      Девушки натерли шею и руки прорицательницы оливковым маслом и облачили ее в зеленую шерстяную пеплу, заколов одежду серебряными застежками на плечах. Черный плащ Гекуба накинула сама. Она вышла на темный двор, где две жрицы уже держали для нее лошадь. К седлу был приторочен связанный черный ягненок.
      Старуха удовлетворенно кивнула и жестом отказалась от помощи, влезая верхом. Рабы открыли ей ворота. Главная прорицательница покинула храм. Одна. Без сопровождения. Ночью.
      Мелкие осенние звезды лишь слегка присыпали край неба. Холодный ветер гнал со стороны моря облака. Черная, как сама ночь, всадница миновала ремесленные предместья с редкими огоньками и, оказавшись за городом, подняла лошадь в галоп.
      Вздрагивавшее тело барашка приятно грело зад старухи. Живая горячая кровь пленницей бежала по его жилам. Но Гекуба знала, что скоро освободит ее, даст заплясать по земле, после чего оракул будет говорить. Если захочет.
      В последнем старуха сомневалась. Не даром она отправилась приносить жертву на Царский курган. Там на вершине холма росла священная сосна Артемиды, а под ней стоял каменный алтарь. Гадания в храме Трехликой сильно обеспокоили главную жрицу. Печень жертвенных животных была сухой, как труха. Это могло означать только одно - Великая Мать умирает от жажды и гневается на своих жадных жестоких детей, забывших о ней!
      Ведь она не так уж много просит! Пить. Только пить.
      -- Нельзя жить на земле и ничего не давать взамен. - Гекуба не удивилась, что произнесла свою мысль вслух. Давно она не выезжала за пределы города. С самого похода в Пантикапей. Вот когда земля получила царские гекатомбы!
      Милостивая и многогрешная. Прах под ногами, одевающийся в царские одежды зелени, золота и пурпура. Обнаженная, как невеста, и запеленывающаяся в белый саван перед погребением. Сейчас степь лежала голая, словно тело, готовое к омовению осенним дождем. Мертвое. Холодное. Бестрепетное. Еще месяц и его скует стужа, а пурга покроет редкую желтую стерню. Все. Пол года смерти. Присушенные морозом слезы Деметры и глухой мрак Аида над головой у живого зеленого ростка, шевелящегося в мертвом чреве Матери.
      Сон.
      А если не сон?
      Если окончательная, бесповоротная смерть? Что тогда?
      Словно в ответ на мысли жрицы ей в лицо из-под копыт лошади ударила россыпь песка. Дорога была знакомой и незнакомой одновременно. Вон старая шелковица над треснувшей гермой у въезда в порт. Вон брошенная кузница у поворота. Гекуба помнила еще времена, когда под ее черной кровлей весело стучали молотки и вспыхивал огненный глаз печи. Здесь жрица сходилась с кряжистым, как лесной пень, кузнецом.
      Теперь он умер. И дорога начала зарастать. Но вон выше по склону кузница его сына, к ней ведет новая разъезженная колея.
      Мир менялся, оставаясь прежним. Однако происходило и что-то непоправимое... Уже сейчас Гекуба не чувствовала дыхания земли так ясно, как раньше. Словно вспыльчивая речистая мать вдруг утратила интерес к детям и дремала, с каждым годом все глубже впадая в оцепенение.
      Когда это началось? Прорицательница помнила себя молодой испуганной девушкой, впервые испытавшей власть земли на вспаханном весеннем поле. Помнила, как несла к губам до краев наполненный отваром белены кратер. Как дышала сгоревшими листьями лавра и погружалась в дивный хоровод картин... Сплетались шеями многоголовые гады и змееногие женщины кормили их грудью. Полозы в темноте тянулись кверху и прорастали сквозь землю деревьями, травами, кустами. Они цвели и пахли, раскрывали чашечки и протыкали небо непобедимыми лингамами пестиков. Так дышала земля, ежегодно повторяя свой вечный дар жизни.
      Тогда, много лет назад, Гекуба умела разговаривать с ней. Слышать ее стоны и вздохи. Земля то жаловалась на тяжесть конских стад, то удовлетворенно журчала ручьями по весне, то грезила в ледяных ризах.
      Особенно громко она стенала осенью, даря урожай. И потом, получив малую лепту за непосильные руды роженицы, ясно благодарила подателей свежей силы - юной крови вечно молодого бога.
      Сколько их проводила на поля жрица? Верхом на пятнистом барсе, в венке из спелых колосьев и золотой лозы они были прекрасны, эти Загреи-Страдальцы и Загрейи-Утешители. А она Гекуба, открывала им дорогу к вечной жизни.
      Приняв в сырые объятья нового жениха, Земля начинала шептать ему страстные речи, и тогда ее голос был особенно слышен для жрицы-сводни. После этого умиротворенной и нежной Матери можно было задавать вопросы, просить о помощи...
      Но с каждым годом ее речи становились все тише и невнятнее. Прорицательница понимала их все хуже и хуже. Сначала у Земли отняли родной язык, потому что еще бабка нынешней царицы стала поить ее чужой кровью, запретила приносить в жертву соплеменников - только рабов-пленных.
      Это был страшный грех. Гекуба кляла себя за то, что не осмелилась воспротивиться святотатству. Кто же кормит мать отбросами? И не достоин ли презрения тот дом, где неблагодарные дети, высосав из старухи последние соки, подставляют ей ведро с помоями? Вместо хлеба и вина!
      Лишь однажды за последние годы Земля получила достойный дар - голову Гекатея. И Гекуба слышала, как она едва не кричит от радости, утоляя давно накопившийся голод.
      Но потом Тиргитао вышла замуж за сына убитого, а тот задумал совсем извести силы Триединой. Он умело распоряжался царским хозяйством: где только мог заменял настоящие жертвы быками и козами? Может надеялся, что Великая Мать начнет мычать?
      Вот кого Гекуба ненавидела всем сердцем. Светлобрового Делайса! Царя! Который ни разу даже не взошел на ложе своей госпожи, не то что не возлег с ней на вспаханном поле, не напоил Землю густым семенем отца, сына и супруга!
      Это он вызвал гнев богини. Стравил друг с другом царскую кровь сестер Тиргитао и Бреселиду. Снюхался с братством Кайсак, получил поддержку степных родов, а теперь намеревался нанести последний удар. Потребовать на совете отмены жертв!
      Слишком умен! Но и на его ум прорицательница найдет управу. Уже сегодня она послала черную Нуму к Бреселиде с ядом. Зря негодяй надеется на поддержку царской сестры. Дурную ветку надо отсекать и бросать в огонь, иначе все дерево погибнет! И пусть Дева Луны поможет ей забрать у "живого бога" разум. Тогда он сам погубит себя!
      Пыльная дорога слабо серела в темноте. Гекуба гнала лошадь, ягненок, укаченный скачкой, перестал даже слабо поблеивать. Как бы стара ни была прорицательница, она все же оставалась "амазонкой" и прочно сидела в седле.
      Ночное небо, как шатер, накрывало Царский курган. Под этим невысоким холмом покоились все владычицы рода Тиргитао. Двух из них Гекуба проводила сама и сама затушила факелы в их погребальных камерах.
      Каменные входы в дромосы виднелись даже ночью. Жрица остановилась внизу, отвязала ягненка, перекинула через плечо переметные сумки с дарами и стала тяжело карабкаться вверх. После долгой скачки у нее ныли ноги.
      Каменные ступени вели к алтарю. За плоским жертвенником пучком раскинула ветки пушистая сосна. Она уже осыпала зрелыми шишками медную статую многогрудой Артемиды, чьи продолговатые козьи сосцы напоминали виноградную кисть. Ягненок слабо блеял. Он пришел в себя и его вытошнило на землю у подножия холма.
      Собрав сухие сосновые ветки, Гекуба разгребла золу от прежних гекатомб и опустила связанного барашка на освободившееся место. Медными ножницами она срезала несколько черных завитков с его головы и сожгла их на маленьком огне в углу алтаря, как обещание будущей, большей жертвы. Затем жрица перехватила ножом горло ягненку и, пока алая кровь толчками лилась к корням сосны, одним ударом раскроила ему грудь.
      Несколько мгновений, погрузив кисти рук во внутренности жертвенного животного, она наслаждалась теплом и вздрагиванием уходящей жизни. Потом осторожно извлекла скользкую бурую печень в синеватых пленках и выложила ее на камень. В проблесках туч мелькнула луна, огонь из маленького костерка перекинулся на сухие ветки лавра и, прежде чем прорицательница успела возлить вино на жертвенник, печень сама собой сморщилась, почернела и рассыпалась в труху.
      Это был знак. Более чем ясный. Богиня подтверждала свою волю. Теперь оставалось испросить ее помощи.
      Дрожащие пальцы Гекубы опускались в распоротую грудь ягненка и кропили кровью статую Девы.
      -- Помоги мне! - шептала она. - Помоги, Молодая Луна! Мать Безумия! Дочь наваждений! - старуха с поклонами приблизилась к кумиру и размазала кровь по губам божества.
      Нужно было раздуть большой костер, чтобы сжечь тело ягненка. Когда тушка обуглилась и запах горелого мяса стал нестерпим, Гекуба наклонила голову в черный дым и жадно вдыхала до тех пор, пока ее глаза не затуманились.
      Только теперь она могла увидеть, как от медных губ Артемиды отделилось слабое облачко, похожее на дыхание. Оно приблизилось к огню и начало расти. По мере того, как костер поглощал жертвенное мясо, фигура обретала тяжесть и цвет. Свинцово-серая сначала, она постепенно стала мглистой, затем черной и, наконец, залоснилась, как ночная гладь моря. У существа выросли крылья. Взмахнув ими, оно взгромоздилось на алтарь и уставилось на жрицу бессмысленными белесыми глазищами, в которых еще играли отсветы жертвенного пламени.
      -- Лети! Лети! - замахала на него руками Гекуба. - Лети за мной.
      Прорицательница встала, отрезала ножом еще сырой кусок жертвенного мяса и, сунув его в мешок на поясе, спустилась с холма. Там она не без труда взгромоздилась верхом и тронула поводья. Чудовище следовало за ней на почтительном расстоянии. Его притягивали остатки жертвенной пищи. Если б не серебряные обереги-змеевики на шее и запястьях Гекубы, оно давно бы разорвало жрицу. Но прорицательница знала, на что шла.
      Теперь следовало позаботиться о том, как доставить мясо в спальню царя. Из слуг Триединой это могли сделать двое Тэм и Ликомед - любовник царицы и ее кастрат. Оба жили во внутренних покоях дворца, на его мужской половине в андроне.
      Первому Гекуба не доверяла, второго опасалась. И все же сердце подсказывало ей, что надо выбрать Ликомеда. Этот подлец вел свою игру и, если объяснить ему, что ночной демон может быть полезен ему самому, он, пожалуй, пронесет мясо куда надо. А Тэм чего доброго из жалости выбросит фетиш по дороге к дворцу в ближайшую канаву!
      Шагом проехав по улицам города, Гекуба приблизилась к храму. Ее не ждали, но ворота были открыты. Старуха спиной чувствовала холодный взгляд демона, словно из его глазищ изливалась сама пустота. Ей потребовалось собрать в кулак всю выдержку, чтоб не спеша слезть с коня и без особой торопливости прошествовать к дверям.
      Чудовище, как собака, бежало за ней, но у ступеней храма в нерешительности село на землю. Туда ход ему был закрыт. Два остальных лица Великой Матери означали Любовь и Жизнь, а пес преисподней слушался лишь убывающей луны. Гекуба усмехнулась: пусть подождет. Его голод станет нестерпим.
      Она дважды ударила медным кольцом в кипарисовые створки двери.
      -- Госпожа моя, как холодно! - удивилась привратница, пропуская Гекубу внутрь. - Вечер-то теплый был.
      -- Я привезла мороз. - сухо рассмеялась та. - Накинь-ка гиматий и ступай во дворец. Приведи сюда Ликомеда. Этот плут нужен мне немедленно.
      * * *
      Толстое восковое лицо невольника склонялось над лампой. По его желтоватой коже бежали тени от пламени из-за чего выражение прищуренных глаз казалось еще лукавее.
      -- Видел? - жрица махнула рукой в сторону двора.
      Кастрат кивнул.
      -- Сидит? - прорицательница подняла выцветшую бровь.
      -- Легло. - Ликомед почтительно взирал на жрицу. Вызвать настоящего демона и держать его у ворот, как сторожевую собаку - он бы все отдал, чтоб суметь такое!
      -- Я знаю, ты хочешь учиться магии. - равнодушным тоном сказала Гекуба.
      Кастрат испугался. Ему не положено было даже думать о таких вещах.
      -- Магия не для мужчин. - убито отозвался он.
      -- Ты не мужчина. - рассмеялась жрица.
      Это было жестоко. Но не более жестоко, чем то, что они с ним сделали.
      -- Но я и не женщина. - бесцветным голосом выговорил кастрат. - Магия Великой Матери для меня закрыта.
      -- Отчего же? - Гекуба наслаждалась его нерешительностью. - Ты сделал первый шаг. Сам оскопил себя в честь Деметры на празднике урожая. Богиня такого не забывает. Не даром ты выжил, а не истек кровью, подобно другим. Это знак.
      -- Какой знак, госпожа моя? - теперь голос кастрата дрожал. Жрица с удовольствием наблюдала за его игрой.
      -- Знак того, что ты можешь попытаться. - заключила Гекуба. - И раз Триединая сама намекает на это, я исполню ее волю и дам тебе шанс.
      Ликомед не ожидал такого от жрицы. Тем более после того, как принял участие в позорном изгнании Гекубы из дворца. Но и до этого прорицательница всегда относилась к нему с подозрением. Ревновала, что кастрат из ее же храма сделал блестящую карьеру при дворе.
      -- Сегодня и начнем. - кивнула Гекуба. - Видишь этот мешок?
      Раб потянул носом и поморщился. Внутри лежало что-то горелое.
      -- Это жертвенное мясо. - пояснила жрица. - Ты должен отнести его в покои Делайса. Забрось в окно спальни или подсунь под дверь. Демон пойдет за ним.
      Прорицательница с удовольствием наблюдала, как испуг растекается по лицу кастрата, точно масло по сковороде.
      - Не вздумай прикоснуться к мясу. Навлечешь на себя неисчислимые бедствия. - сказала она. -- Так и неси в мешке.
      Ликомед потрясенно молчал.
      -- Справишься с первым заданием, стану тебя учить. - старуха высокомерно кивнула. - И запомни: магия требует железной воли. Дорога с демоном покажет, на что ты способен.
      -- Он набросится на меня. - попытался возразить кастрат.
      -- Я дам тебе амулеты. - жрица махнула рукой, показывая, что больше говорить не о чем.
      Всю дорогу по узким улицам акрополя невольник в панике оглядывался назад. Чудовище, как преданный пес, бежало по пятам, высунув язык и не отрываясь глядя на мешок.
      Ликомед без труда прошел во дворец, миновал сад и приблизился к андрону. Было еще не настолько холодно, чтоб закрывать окна на ночь. Покои царя не охранялись. Стражницы стояли только по внешнему периметру стены. Из разворочанной клумбы торчали три кола с насаженными на них головами. В лунном свете их уродливые тени на дорожке напугали кастрата. Но он тут же рассмеялся: тащить за собой демона из преисподней и пугаться мертвецов!
      Размахнувшись, невольник зашвырнул мешок в окно. И с удовлетворением услышал удар об пол. Его не беспокоило, что Делайс может проснуться. Пусть просыпается! Увидит он все равно не Ликомеда, а то ужасное, что уже лезет к нему в спальню.
      Чудовище последовало за мясом. А кастрат остался в тени трех отрубленных голов.
      Между тем именно в эту ночь Нестор решил просветить своего приемыша на счет древней мифологии и водил его по длинным галереям андрона, растолковывая аляповатые росписи на штукатурке. Конфуций необыкновенно быстро рос на жирном кобыльем молоке, но оставался все таким же бестолковым, как и в первый день встречи. Тянул в рот что попало, мочился под себя и с особенной охотой во все горло распевал ругательства, которые слышал от "амазонок".
      Поэтому-то царский хронист и не решался показываться с учеником на люди в дневное время. Он предпочитал, вооружившись факелом, наставлять конопатого лентяя по ночам.
      -- Мы живем в греческом городе, -- вещал Нестор, тыкая крылом во фрески с изображением воинов-ионийцев, -- Его построили эллины, поэтому на стенах так много изображений мужчин с оружием. Греки -- мрачный народ и обожают воевать. У них в чести грозные боги. Вот это Танатос, он тащит души прямо в Аид...
      -- Танатос! Танатос! - вдруг заверещал ученик, хлопая от восторга крыльями и тараща круглые глаза в глубину галереи.
      "Что за недоумок!" - возмутился Нестор.
      -- Тише! Царя разбудишь. Здесь же его спальня!
      Хронист осекся. Прямо из открытой двери в покои Делайса раздался громкий крик. В нем было больше удивления, чем страха. А потом в галерею, как от сильного пинка, вылетел черный сгусток мрака.
      -- Проклятье воронов! Это еще что? - в проеме двери стоял всклокоченный со сна царь. Его длинная туника была в пятнах крови, а лицо белее стены. - Прах и преисподняя! Откуда оно взялось?
      Делайс выставил вперед руки, потому что мрак вновь соткался в большую собаку с крыльями и подался к жертве. Если б у царя был меч или кинжал, он оказал бы хоть какое-нибудь сопротивление. Но сейчас он стоял, глядя в глаза смерти, и не мог пошевелить ни ногой ни рукой.
      И тут рыжий переросток Конфуций, брякая по полу своими львиными когтями, которые даже не научился по-кошачьи подбирать в подушечки, рванулся к "Танатосу", видимо, приняв его на большую забавную игрушку, и вцепился чудовищу клювом в хвост.
      Мглистая тварь от неожиданности застыла, потом перевела свой красный немигающий взгляд на грифона. Любой другой на его месте тут же обделался бы от страха или грохнулся в обморок. Но недоумок-альбинос только радостно щелкнул клювом, в котором остался обрывок темноты, и, взмахнув золотистыми крыльями, поднялся в воздух, намереваясь вскочить новой игрушке на хребет.
      -- Стой! Куда? Оно убьет тебя! - Нестор со страху закрылся крыльями.
      Но "Танатос" при виде золотого шарика с крыльями почему-то испустил гортанный вой и, как ошпаренный, кинулся на улицу. Грифоны - звери Аполлона, в каждом из них сидит сгусток солнечных лучей, а в детях с рыжей шерстью - особенно. Напади на исчадье ада Нестор, и зверь Гекубы разорвал бы его в клочья. Но чудовище испугалось через чур яркого света, исходившего от крошки-грифона с золотым оперением.
      Оно рванулось сквозь кипарисовые столбы галереи, оставляя на них клочья мрака, а, выскочив из андрона, наткнулось на Ликомеда, нервно расхаживавшего между клумб. Ночной зверь был страшно зол из-за потери добычи, его глаза болели от ожога. Он накинулся на первого же встречного. От рук кастрата все еще пахло мясом ягненка, это решило его участь.
      Царь, хронист и испуганный Конфуций, до которого, наконец, дошло, что все происходящее - не игра, с ужасом взирали из галереи на кровавую тризну внизу. Закончив ее, зверь Гекубы щелкну клювом и взмыл в ночную темноту.
      -- Ваше Величество, -- неуверенно начал Нестор, -- такие существа нередко похищают разум у того, до кого дотрагиваются. Оно касалось вас?
      -- Нет. - Делайс мотнул растрепанной головой. - Немного. Я вовремя сбросил его.
      Хронист с недоверием смотрел на раны, которые когти зверя оставили на груди царя, порвав тунику. Но больше Делайс ничего не сказал.
      V
      Жаркая ночь дышала ореховым ароматом. В маленьком садике Бреселиды, отделенном от большого дворца лишь глинобитной стеной, тихо журчал фонтан. Вода била из плоской гермы в чашу, бежала по камням и утекала под розовые кусты.
      Здесь было уютно. И безопасно. Это обманчивое чувство сразу передалось Тэму, как только он осторожно перелез через ограду. Собак не держали. Зачем? Что могло угрожать сестре царицы? Любовник Тиргитао хорошо знал: очень многое. Случайно заползшая в спальню змея. Ядовитый плющ, ненароком оброненный на дорожку и уколовший босую ногу. Наконец, нежданный ночной гость с дурными намерениями.
      Тэм потянул носом воздух. Еще в Апатуре его учили безошибочно определять смерть по запаху. Сейчас это было масло. Хорошее кипарисовое масло, только что сгоревшее в светильнике. С какой-то странной примесью. Свинец и... Ах, вот откуда этот миндальный привкус! Раб сплюнул: даже в рот набилось - слоновья доза!
      Он с досадой щелкнул пальцами. Ему стоило раньше прийти сюда. Теперь может быть поздно!
      Следовало найти злополучную лампу. Невольник двинулся по открытой галерее. Он даже закрыл глаза, чтоб другие чувства не мешали обонянию. Звонкая пощечина привела его в себя.
      У окна сидела Бреселида, живая и здоровая. Пока.
      -- Что ты здесь делаешь? - возмутилась она. - Тиргитао тебя совсем распустила! Завтра же твоя голова будет торчать на колу!
      -- Не кричи. - ладонь Тэма плотно зажала ей рот. Другой рукой он перехватил лампу, стоявшую на медной подставке у окна, и быстро провел ею под носом. - Свинец. - констатировал раб и, сунув глиняную лодочку в лицо женщине, добавил, -- Еще немного и вы - покойница.
      Бреселида остолбенела.
      -- Очень грубая работа. - продолжал Тэм. - Смесь с мышьяком. Здесь на лошадь хватит.
      Сотница знаками показала, что больше не будет кричать. Невольник разжал руки.
      -- Я шел к вам с вестями от царя. Кажется, успел вовремя.
      -- Извини. -- Бреселиде стало стыдно. - Зачем тебя послал Делайс?
      -- Он будет ждать вас завтра утром в кузнице у Тира. Говорит, вы знаете.
      Женщина кивнула.
      -- Не сказал по какому делу?
      Раб мотнул головой. Его внимание привлекла глиняная миска с персиками, стоявшая на подоконнике. Тэм наклонился и по-собачьи обнюхал фрукты. Его смуглые пальцы выхватили один из плодов.
      - Подстраховались. Разве персики так пахнут?
      Бреселида осторожно потянула носом.
      -- Миндаль. Мне сказали, сорт такой.
      -- Кто сказал?
      -- Нума. Она принесла от царицы. - пояснила Бреселида. - Царский дар в окно не кидают.
      -- Что-нибудь еще она принесла? - осведомился Тэм, запустив персик за забор. -- Гадюку в подоле? Притирания, чтоб кожа пошла красными пятнами? Настойку от головы? - он хмыкнул, сознавая двусмысленность последней фразы.
      -- Подожди. - женщина метнулась от окна вглубь комнаты.
      Тэм во избежании неведомого еще несчастья последовал за ней.
      -- Вот. Дощечки с воском. - сказала Бреселида, подняв с трехногого столика ларец для письменных принадлежностей. - Кипарисовые. Тоже от Тиргитао.
      -- Не узнаю щедрости своей госпожи. - съязвил раб.
      Бреселида кивнула. Ей тоже показалось странным неожиданное внимание сестры. Обычно Тиргитао делала подарки, если ей самой вещь не нравилась.
      -- Надо выбросить дощечки вместе с лампой. - сказал Тэм. - Может, и воск отравлен. Нума большая мастерица.
      "Амазонка" протянула ему дощечки, Тэм поднял руки. Их пальцы непроизвольно ткнулись друг в друга и застыли. Бреселида не касалась мужских ладоней с самой смерти Пелея. Этот рослый красивый человек с повадками зверя не мог не волновать ее. Тем более что сегодня он спас ей жизнь.
      Тэм тоже не спешил убирать ладони. Если кто-то не торопится взять причитающееся ему по праву - не его, Тема, вина. Эта женщина будила в нем что-то помимо искусства любви, отточенного в Апатуре.
      Он наклонился вперед. Бреселида встала на цыпочки. Их пальцы глубоко впечатались в теплый воск, давя и комкая его.
      Тэм знал, как поцеловать ее так, чтоб она сразу откинулась на ложе. И как, чтоб осознавала каждую секунду близости, пробуя на вкус движения его губ. А поцеловал просто, как получилось.
      Он подхватил женщину под спину и опустил на кровать. Оба не желали себе сейчас отказывать. Хотя знали, что завтра горько пожалеют об этом. Тэм потянул пальцами пояс ее туники.
      Дальше оба не поняли, что произошло. Раб стоял напротив сотницы и держал в руках таблички.
      -- Спасибо за помощь, Тэм. - ласково сказала она. - Передай Делайсу, что я завтра буду в кузнице.
      Любовник Тиргитао почтительно поклонился и, не сказав ни слова, исчез за окном.
      Бреселида легла в постель, но еще долго ворочалась без сна. Ею владело какое-то странное возбуждение, причин которого женщина не могла понять.
      Сидя за окном на клумбе, козлоногий бог с трудом переводил дыхание. "Ни на минуту оставить нельзя!" -- возмущался он.
      Элак отлучался не на минуту и даже не на час, иначе он сам бы не пропустил приход Нумы со смертоносными дарами. Но повинуясь козлиной сущности, пан обхаживал молоденькую дворцовую прачку и провел с ней полночи.
      Он вернулся как раз вовремя, чтоб застать свою госпожу в опасной близости от любовника царицы. Божество неистовых наслаждений, Элак мог бы сквозь пальцы посмотреть на происходящее, если б не знал точно, что Бреселида предназначена другому.
      Из последних сил - их после бурных страстей у корыта осталось немного - Элак навел на расслабившуюся парочку чары. У обоих из памяти выпали всего несколько секунд, но этого было достаточно.
      Возвращаясь через ночной сад в андрон, Тэм вертел в руках таблички и пытался понять, зачем они с Бреселидой так помяли прекрасный воск?