Ольга ЕЛИСЕЕВА
      Нежная королева
      "ХРОНИКИ МОНСАЛЬВАТА"
      ПРОЛОГ
      июнь 1562 г. Гранар, столица Гранара.
      Девочка стояла посреди двора, окруженная целой толпой знатных дам, и боялась вздохнуть. Ее затянули в пышное платье небесно-голубого цвета с широкими вставками из золотой парчи и впервые в жизни втиснули худенькое загорелое тельце в корсет с настоящими косточками. Золотистые тонкие волосы тщательно завили горячими щипцами и венцом уложили вокруг лба, личико напудрили и нарумянили, как большой, а шею и руки натерли душистым жасминовым маслом. Было от чего загордиться!
      Мама сама подвела ей выгоревшие на солнце брови черной фаррадской сурьмой - самую капельку - и коснулась ресниц своей собственной мягкой, как беличий хвост, кисточкой. Пятилетняя принцесса чувствовала себя неотразимой, но не испытывала уверенности. Она привыкла бегать на свободе по лугам возле замка Грот - летней резиденции гранарских владык - и играть с деревенскими ребятишками. Его величество Рэдрик Красная Шея считал такую кампанию более здоровой для своей единственной наследницы.
      -- Ей управлять этим чумазым быдлом! - насмешливо отвечал он на упреки вельмож. - Я никогда не жалел, что Деймьюид, мой дядя, после смерти отца отправил меня на кухню. По крайней мере там сытно кормили! Пусть Хельви посмотрит на свой народ. Это избавит ее от иллюзий. - и заразительно смеялся, глядя, как дочь дерется с кем-нибудь или пускает после дождя пробковые кораблики в луже.
      Но сегодня девочке предстояла встретиться не с деревенским подпаском, а со своим женихом, маленьким лордом Харвеем Деми, сыном герцога Белой Сальвы Алейна Деми, который, по слухам, отличался самым утонченным воспитанием, достойным настоящего монсальватского принца. Совсем недавно его отец вместе со своим другом королем Гранара поднял знамя объединения раздробленных сальвских земель в единое мощное государство.
      Оба надеялись на возрождение великого древнего Монсальвата, 500 лет назад павшего под ударами соседей. Белая Сальва вот уже несколько столетий пребывала под властью Беота, а Гранар только при Рэдрике освободился от ига Фаррадского султаната. Нарушив вассальную присягу беотийской короне, Алейн Деми примкнул к другу и начал войну за независимость своего государства.
      Какими бы высокими помыслами не вдохновлялись сальвские владыки, в их братских объятьях прослеживался хорошо уловимый расчет. Вместе они противопоставили свои мечи Беоту и Фарраду, вместе были готовы умереть за Монсальват, но слияние их народов в одном королевстве не должно было ущемить интересы ни кого из союзников. Новой единой Сальвой станет править единая династия королей, и сегодня Рэдрик Красная Шея и его друг Алейн Деми по прозвищу "Дести", что значит "Птичка" - не только великий воин, но и великий бард, хранитель священного дара песни древних сальвских королей обручали своих детей. Мальчик должен был принести Гранару Белую Сальву, а девочка передать мужу королевский титул. Так решили их отцы.
      Маленькой Хельви не было до замыслов родителей никакого дела. Она нерешительно переминалась с ноги на ногу в узких атласных башмачках с жемчужными пряжками и украдкой вздыхала. Ее мучил вопрос: каким именно окажется жених - драчуном или не очень? И будет ли с ним интересно болтать по ночам - ведь муж и жена спят вместе. Ужасно скучно засыпать одной, особенно когда укладывают рано - лежи и пялься в потолок. С кем-нибудь -другое дело. Особенно если он согласится слушать ее истории про Монтаньяр сказочную страну, населенную ангелами и феями. Там живут синие львы и мчатся по горным пастбищам единороги... Если же он и сам умеет сочинять, как дядя Дести, тогда с ним будет не скучно. Но Харвей старше нее на два года и, наверное, сильно задается.
      Жаркий июньский полдень дышал ароматом цветущего шиповника. Его кусты, усыпанные нежными, как на натюрмортах, розанами, огибали двор перед собором св. Гервасия. Именно здесь и должно было состояться обручение. Собор был старинным приземистым зданием, сложенным в один этаж из плинфы пополам с местным белым камнем. Его двускатная зеленая крыша покрывала оба невысоких предела, украшенных аркатурными поясами с широкими резными колонками, львиными мордами и щекастыми ликами святых.
      Храм аббатства считался самым древним в южном Гранаре, он нес на себе следы прежней монсальватской архитектуры и именно поэтому был избран семьями жениха и невесты. Эти старые камни были для многих сальвов символом древнего могущества, как обручающаяся пара будущих владык осязаемой надеждой на грядущее возрождение.
      За кирпичной оградой, увитой целыми коврами дикого винограда с завязью и цветущими бело-розовыми колокольчиками плюща, послышался дружный стук копыт. Под аркой ворот показалась блестящая кавалькада всадников на дымчатых гуархайских лошадях. Эти рослые спокойные жеребцы были предметом гордости Белой Сальвы и зависти всех ее соседей. Говорят, в языческие времена жители западного побережья специально выводили кобыл из своих табунов к морю для жеребцов, по ночам выходивших из пены прибоя. От союза земли и воды на свет появилось мощное обгоняющее ветер племя гуархайских лошадей, в глазах у которых нет-нет да и загорался диковатый красный огонь иного мира. Кони эти были очень надежны, никогда не подводили в бою и пугались, согласно молве, только звона церковных колоколов.
      У гостей, собравшихся в памятный июньский полдень на дворе аббатства, был случай убедиться во вздорности подобных слухов. Воздух буквально гудел от жаркой колокольной меди, а лошади гуархайских вельмож не шарахались и не вставали на дыбы.
      Кавалькада въезжала во двор. Впереди всех гарцевали рука об руку герцог и герцогиня Сальвские на пепельно-серых скакунах с нарочито длинными гривами, перевитыми серебряными нитями с колокольчиками. Маленькая Хельви никогда не видела, чтоб на лошадей надевали настоящие драгоценности. Она во все глаза глядела на эту красивую пару в одеждах из белого и зеленого атласа - цветах Западной Сальвы.
      Длинные жемчужные бусы рядами свисали с шеи прекрасной сероглазой дамы, превращая лиф ее платья в брякающий жемчужный нагрудник. Светло-русые, без единого солнечного проблеска волосы герцогини были собраны на голове в высокий узел и перевиты полосками серебристой парчи. При взгляде на будущую свекровь принцессе вдруг нестерпимо захотелось иметь такую куклу, чтоб макнуть ее головой в лужу и растрепать локоны.
      К слову сказать, нежная герцогиня Белор из Гингалина вовсе не заслуживала подобного отношения. Она была женщиной робкой и доверчивой, безраздельно преданной своему мужу -веселому Деми - нуждавшаяся в его защите и во всем полагавшаяся на принятые им решения. Ее спокойная, чуть апатичная манера держаться заметно контрастировала с поведением кудрявого всклокоченного красавца Алейна, живого и подвижного, как расплавленный металл в тигле. Дести любили все. На него с нескрываемым восторгом смотрела даже пятилетняя невеста их сына Харвея, явно сожалея, что обручается с каким-то лопоухим конопатым мальчиком, а не с этим весельчаком и задирой!
      Белор Белянка, как еще называли западно-сальвскую владычицу, чуть ли не со страхом взирала на крошечную принцессу, которой предстояло стать женой ее сына. Что-то еще ожидать от дочери и наследницы Рэдрика - этого решительного жестокого человека, который видит смысл своей жизни в полном освобождении Монсальвата? Любой ценой. Говорят, не смотря на свою тщедушность, он может гнуть железные подковы одним усилием воли. Хорошо это или плохо? Белор не знала. О ее муже барды пели другое: "Если осенние листья превратятся в золото, а морская пена в серебро - Дести раздаст их людям". Что как дочь Рэдрика унаследует характер отца? Каково-то придется ее нежному мальчику с женой, воинственной, как сама рыжая королева Эйфа?
      Ничего доброго она не могла унаследовать и от матери-фаррадки. Разве кровь беназарских султанов учит смирению? Серые с поволокой глаза герцогини перебежали на фигуру встречавшей их супруги Рэдрика. Все еще изящная, хотя и слегка располневшая королева Айлика, или Айлиль, как ее звали до крещения, стояла рядом с мужем, время от времени бросая по сторонам быстрые взгляды своих неподражаемо-черных, глубоких, как ночные озера, очей. На ее круглом нежно-оливковом лице, более смуглом, чем считалось приличным при сальвских дворах, отражались довольство и приветливость. Мужчины находили ее "что надо". Белор опять не знала, как объяснить их вкус. Будь она кавалером, она бы никогда не выбрала... Как-то еще будет Харвею с тещей-фаррадкой, загнавшей обратно за море собственную родню?
      Герцогиня преувеличивала. Королева Айлика, мягкая, но гордая и скрытная по натуре, конечно, не прогоняла своей родни из Гранара. Просто в борьбе Рэдрика за свободу его земель она всецело встала на сторону мужа, именно так понимая семейный долг. Как все неофиты, ее величество была ревностна в вере, посещала с паломничеством святые места, делала богатые вклады в монастыри и воспитывала дочь в строгой набожности. Впрочем, в Гранаре, среди общей для всех сальвов чувственной, почти болезненной религиозности и не могло быть иначе. Там, где дети с молоком матери впитывают догмат о триединстве, даже бывшая агарянка станет святой!
      Третья дочь Фаррадского султана Салеха ибн Раффида, Колебателя Вселенной, строителя блистательного Беназара, Айлиль была с богатым приданым выдана семь лет назад замуж за молодого короля Гранара, в знак высочайшего благоволения сюзерена к даннику, считавшему себя фактически рабом. Это был первый год правления Рэдрика, и Красная Шея еще не успел показаться фаррадцам во всей красе.
      Жену он принял равнодушно, поскольку не мог отказаться. Но обстановка в Гранаре уже накалялась, и Айлиль почувствовала это с первого же дня. Она была до глубины души потрясена, когда увидела, как, по непреложному закону, установленному завоевателями, любой гранарец-христианин должен был опуститься на колени перед любым мусульманином-фаррадцем, даже герцог перед конюхом. Поэтому в присутствии послов беназарского дивана придворным Рэдрика вообще нечего было делать стоя, впрочем, как и самому королю. Гранарцы исполняли старый обряд с таким подчеркнутым презрением, что сразу становилось ясно, как они ненавидят Фаррад.
      Айлиль несколько минут с испугом следила за унижением своей новой семьи, а потом, откинув с лица тонкий муслин и подобрав кричащие по беназарской моде юбки, так что видны стали ее алые атласные шальвары и золотые браслеты на щиколотках, тоже опустилась на холодные мраморные квадратики пола.
      Когда фаррадский посол попытался втолковать принцессе, что она неверно поняла происходящее и ее, как плоть от костей сынов Пророка, не касается ритуал смирения перед победителями, женщина тихо, но твердо возразила:
      -- Отец отдал меня неверным, не смотря на мои мольбы разрешить хотя бы не менять веру. Беназар навечно оставил след на моих очах, но теперь мой дом здесь. И раз вы приходите сюда с унижением для моих близких, значит унижаете и меня.
      Так Айлиль понимала верность. Ее отдали и продала, теперь она должна стать другой. Рэдрик, как и все его придворные, хорошо понимал по-фаррадски.
      -- Ну, по крайней мере мне не придется тащиться к брачному ложу на коленях. - с усмешкой обратился он к конетаблю Филиппу д' Орсини.
      -- Госпожа Айлиль должна как можно скорее креститься. - серьезно отозвался тот. - Кажется, она станет вам достойной супругой. Если оставить ее в лоне магометанства, права ваших наследников будут спорны.
      -- Дело решенное. - с неудовольствием бросил Рэдрик. Ему, наоборот, хотелось бы чуть потянуть с переменой веры для жены. Восстание в Гранаре было почти готово, а после... Может, он будет совсем не прочь прогнать фаррадку и взять в супруги любую из христианских принцесс. Пока дочь султана Салеха не крещена, брак легко расторгнуть...
      Но уже на следующее утро после свадьбы резкий и циничный Рэдрик сам потащил жену к купели. Он больше не помышлял ни о ком другом. Нежная Айлиль, которую лишь наполовину можно было назвать фаррадкой, поскольку ее мать, вторая жена ибн Раффида, поднялась до положения султанши из низкой доли южно-гранарских рабынь-наложниц, обладала мягкой, как топленое молоко кожей, лунным тягучим телом и синими, а не черными очами, спокойными, как море в беззвездную ночь.
      Получив строгое и развращенное гаремное воспитание, юная принцесса была женщиной во всем, оставаясь девственно чистой. При нетронутом целомудрии она, как и подобает дочери Фаррада, знала тысячи способов доставить мужу наслаждение плоти и трепетала перед брачным ложем, как молодой воин перед первым боем, содрогающийся от нетерпеливого желания опробовать свое искусство на настоящем противнике.
      Такую жену Рэдрик не отдал бы никому на свете. Плывущую, легкую, как перо на ветру походку королевы Айлики воспели поэты, хотя сама юная госпожа смеялась, уверяя, что в Беназаре так ходят даже на рынок. Ее пленяла незнакомая свобода гулять с открытым лицом и шеей, сидеть с мужем за одним столом, право ездить верхом и подавать голос первой, если что-то очень хочется спросить. Порывистый Рэдрик, в котором за внешней грубостью она открыла золотое сердце, навсегда покорил жену тем, что не позволил ей в первую брачную ночь раздеть и разуть себя, а сам начал с того, что поцеловал ей руку. Будто она являлась главой семьи!
      Айлика была слишком хрупкого телосложения, и после первых родов доктора прямо сказали королю, что больше детей у него не будет. Счастье, еще что спасли и крошку Хельви, и ее мать! Рэдрик мог развестись с женой из-за бесплодия, но не сделал этого. Вот еще! Все и так прекрасно устроилось: его Хельви выйдет замуж за сына Дести, объединив две древние династии монсальватских владык.
      "Я всегда мечтала о мальчике, -- думала Айлиль, разглядывая маленького лорда Деми, сидевшего в седле перед отцом. - Это хорошо, что Харвей станет теперь расти вместе с Хельви, и Рэдрик сможет возиться с ним. Мужчинам всегда хочется иметь сыновей, а я не смогу ему больше никого подарить. Надо же, какой конопатый! А лицом похож на мать".
      Хельви широко распахнутыми глазами смотрела на приближавшихся гостей. Это были рослые, очень красивые люди с куда более светлыми волосами и глазами, чем у гаранарцев. Там, на западном побережье Гуарха, народ не смешивался с фаррадцами. Но их кожа - тонкая, бледно-розовая, словно не знакомая с солнцем - насмешила принцессу. "Они похожи на молочным поросят!" -- подумала девочка.
      Среди приезжих оказалось так много рыжих, как дядя Дести, что, когда они по обычаю сняли тяжелые от драгоценностей береты, двор аббатства напомнил Хельви корзину с апельсинами. Но самым рыжим оказался ее жених. Рыжим и лопоухим.
      Лорд Деми мягко спрыгнул на землю и, сняв сына с седла, торжественно повел его на встречу невесте. Мальчик спотыкался и робел. Мама говорила, они уже знакомились в гостях у герцога Сальвы. Хельви было тогда два, ему четыре. Он спас ее от собак. Этого помнить принцесса, конечно, не могла. Как видно, маленький Деми тоже.
      Сейчас он держал в руках резной серебряный ларец, инкрустированный зелеными изумрудами, вспыхивавшими на солнце, как морская волна. Интересно, что там? Папа сказал обручальные кольца. Вдруг они будут очень велики? Так хочется побегать с настоящим перстнем на пальце!
      Король Рэдрик и лорд Деми обнялись. Ее величество Айлика и ее светлость герцогиня Белор нежно расцеловались в обе щеки. Дети стояли друг напротив друга, не зная, что им делать. Хельви откровенно, без тени смущения пялилась на жениха. Он был выше нее на целых полторы головы. Теперь она видела, что у него жгучие каштановые волосы с сильным золотым отливом, куча веснушек на носу и щеках. Солнечных пятнышек было так много, что кое-где они сливались и, казалось, легче пересчитать белые просветы между ними, чем сами рыжинки. У Харвея Деми были пушистые темные ресницы и большие, как блюдца, карие глаза. Хельви в первый момент не поняла, на что похож их цвет, а потом чуть не прыснула со смеху. Именно таким бывает горячий фаррадский шоколад, пока няня не налила в него сливки. Мальчик с шоколадными глазами - вот это да!
      Младший Деми по-своему истолковал ее смех и робко улыбнулся невесте. Его тоже заинтересовали глаза девочки. Пока Харвей не подошел близко, они казались ему совсем черными, как у королевы Гранара. А сейчас напоминали темно-синий виноград или почти черные с синеватым отливом по краям и желтыми огоньками внутри фиалки, букетик которых был приколот к белому воротнику Хельви, специально, чтоб оттенить ее веселый взгляд и предать ему глубину. Ее величество Айлика блестяще владела тончайшими ухищрениями беназарской моды, самые простенькие из которых приводили в восторг неискушенных гранарских дам. Уж она-то знала, как показать свою дочь товар надо подавать лицом.
      Как всегда потрясенный ее нездешней красотой Дести читал мадригал. Как всегда смеясь и смущаясь, Айлика отвечала по-фаррадски цветистой строфой из Амира.
      -- Что у тебя в коробке? - вдруг спросила Хельви, подступая к жениху. - Кольца?
      -- Нет. - оробел мальчик. - Кораблик. Кольца у папы.
      -- А зачем мне кораблик? - презрительно фыркнула девочка.
      Маленький Деми еще сильнее смутился, опустил голову и больше ничего не говорил. Хельви стало его жаль. Она поняла, что жених вот-вот захлюпает носом, и решила ободрить его.
      -- Покажи. - потребовала она. - А его можно пускать в ручье?
      Харвей осторожно откинул крышку, и принцесса не смогла сдержать громкого возгласа восторга. Деревянный, точеный, с тремя мачтами, полотняными парусами и паутиной снастей - парусник был, как настоящий.
      -- Я сам делал. - горделиво заявил маленький лорд, заметив, какое сильное впечатление на невесту произвел его подарок. - Он называется "Гвалчмей" - Сокол мая. - совсем осмелел Харвей. - Когда я вырасту, буду строить корабли и плавать на них.
      -- Ты станешь королем Гранара. - сдвинула брови девочка. - А у Гранара нет флота, только конница.
      -- Я же говорю, сначала надо построить. - стоял на своем мальчик.
      Хельви пожала плечами.
      -- А ты можешь выстругать норлунгские дракарры? - спросила она.
      -- Зачем? - удивился Деми. - Они не такие быстроходные, как галеоны, и пушек на них не поставишь.
      -- У нас во дворе есть фонтан. - пояснила принцесса. - Можно устраивать бои и топить норлунгов. Их обязательно надо топить.
      Мальчик восхитился: с ней можно играть, она придумывает ценные вещи!
      -- Пойдем. - серьезно сказала Хельви, первой беря жениха за руку. Нас зовут. Кстати, в храме не так жарко, как здесь.
      Церемония длилась больше часа - по полному чину. Заскучавший король Рэдрик в предвкушении большого праздника и хорошей попойки то и дело кивал молодому епископу Сальвскому Роберу - третьему их с герцогом собутыльнику: мол, скорее, сколько можно? Наконец, все кончилось, и гости повалили на улицу.
      В этот солнечный июньский полдень никто не предполагал, что всего через месяц объединенные войска союзников потерпят поражение у крепости Гуарх на Западно-сальвском побережье. Взятый в плен герцог Деми погибнет в Беоте, вскоре умрет от горя нежная герцогиня Белор, а их сын навсегда останется в почетном заключении при плаймарском дворе.
      Королю Рэдрику удастся отстоять свои земли, и он со славой процарствует еще шесть лет, пока в один печальный вечер не захлебнется на пиру чашей отравленного вина. Забыв о заветах новой веры, по фаррадскому обычаю, покончит жизнь самоубийством над телом возлюбленного верная королева Айлиль. Трон получит брат Рэдрика, Филипп -- слабый и презренный владыка, вновь пустивший фаррадцев в страну. Через четыре года его свергнут восставшие жители столицы, и на престол, наконец, взойдет добрая королева Хельви. Первые десять лет ее правления превратятся в бесконечную череду войн с соседями за право сальвов жить под собственным небом.
      ЧАСТЬ I
      апрель 1582 г. Гранар, столица Гранара.
      Глава 1
      -- И последнее. - пальцы королевы сухо стукнули по темно-красной полированной крышке стола. - Это касается тебя, папаша Ламфа. Если через два дня весь лес для укрепления пристани на Заячьей Губе не будет выставлен, ни один, я повторяю, ни один член Государственного совета больше не получит подрядов.
      Сидевшие в зале пожилые сановники захихикали, как дети. Многие опустили головы, чтоб скрыть улыбку. Все знали, что лорд-казначей, поднявшийся к своей высокой должности из простых купцов, торговавших на северном побережье рыбой, до сих пор готов был любому перегрызть горло за выгодный подряд.
      -- Весенние шторма скоро начнутся. - ее величество чуть смягчила голос и сама подавила улыбку в уголках губ. Она по-прежнему называла казначея просто Ламфа, как в годы первой войны с Беотом, когда старина потерял и свои рыбные ловы, и знаменитый трактирчик "У папаши". Он тогда ушел с горсткой местных крестьян в леса и чуть не ударил королевской армии в тыл, приняв ее за беотийский карательный отряд.
      "Да, время! - отец Робер спрятал лицо в ладонях. - Тогда ее величество была еще совсем девочкой. Беспечной, веселой, -- он вздохнул, Могла сутками не слезать с седла, спать на земле. А как она хохотала! Это был не смех, а рев единорога. Помнится при переходе через Мак Дуй все не ложились и не ели уже четвертые сутки, а она..."
      Голос королевы вывел епископа из размышлений.
      -- Есть еще один вопрос, который я хотела бы с вами обсудить, но, честно говоря... - Хельви встала и начала прохаживаться вдоль стола, что служило явным признаком волнения. Ее слова звучали мерно, в такт нарочито спокойной, широкой поступи.
      Отец Робер поймал себя на мысли, что с годами в поведении королевы становится все больше мужских черт. Так ли ходила ее мать, королева Айлиль?
      -- Я должна сообщить вам...
      Министры напряглись. Все предполагали, что Совет уже закончен. После двух часового заседания вельможи устали, и сейчас явно было не лучшее время для занятий новым делом. Обычно Хельви умела отсекать важное от второстепенного. Если же она приберегала что-то серьезное напоследок, это значило, что сама королева не знает, с какой стороны подступиться к вопросу.
      "Вот сейчас она бросит в зал пробный камень и на неделю "забудет" о нем, а то и на месяц... -- подумал отец Робер. - Не будет никого беспокоить, даст время поразмыслить. На самом же деле будет думать сама. И наблюдать". Епископ подавил вздох. Когда-то, наставляя ее величество в догматах веры и обязанностях государя перед своей страной, он не предполагал, как далеко пойдет эта девочка. Сейчас ей важна первая реакция. Самая первая, которая выдаст истинные чувства если не всех, то многих сановников.
      -- Итак, -- Хельви остановилась. Ее руки, заложенные за спину, цепко сжимали друг друга. - Мы получили вести из Фомариона.
      Повисла тишина. Королева явно не торопилась с продолжением.
      -- Хорошие или плохие, осмелюсь спросить? - откликнулся толстяк казначей. Только он и умел так бесцеремонно прерывать королевские паузы. Ты говори, девочка, чего мнешься? И они нам войну объявляют?
      Хельви едва сдержала смешок.
      -- Все не уймешься? - она дружелюбно кивнула Ламфа. Кажется, своей неуместной грубоватостью он снял напряжение. - Я бы не назвала эти новости хорошими, хотя и плохого в них тоже ничего нет... на первый взгляд. - она снова улыбнулась, но на этот раз только губами. - Король Фомариона Арвен делает нам предложение.
      Молчание взорвалось через секунду.
      -- Что?
      -- Арвен Львиный Зев?!
      -- Этот коронованный повеса? У него было уже четыре жены!
      -- У него самая сильная армия на Северном море. Фоморион богат. Он наш союзник против Беота!
      -- Черта с два он наш союзник! Фомарион всегда подставлял нас под удар первыми!
      -- Но мы нуждаемся в нем...
      -- Не более чем он в нас!
      -- Тихо!!!
      Кричала не королева. Для того, чтоб унять гвалт, у нее на столе был золотой колокольчик с деревянной ручкой. Такой поистине львиный рык мог принадлежать только одному мужчине в зале. Вскинув голову от мятой бумажки перед собой и опершись на руки, лорд Босуорт, предводитель гранарских горцев, навис над столом. Он мотнул копной медно-рыжих волос, стряхивая их с широкого лба, и обвел присутствующих гневным взглядом.
      -- Тише, господа. Королева оглушена. Я надеюсь, вы понимаете, в какое положение нас ставит поступок фомарионца?
      "Вас ставит", -- мысленно поправил его отец Робер. Епископа, как и многих в зале Совета, давно раздражал этот красивый самоуверенный человек с бородой цвета красного дерева и холодным, как зимнее небо, глазами. Он один мог удержать в узде вечно метущиеся горские племена северного Гранара, которые шесть лет назад, во время второй беотийской войны, решили, что им не грех развязать еще и мятеж в тылу королевской армии, и пустились грабить беззащитных равнинных жителей. Впрочем, горцы считали себя особым народом.
      Лорд Дерлок происходил из самого могущественного клана, владельцев замка Босуорт на перевале Мак Дуй. Королеве удалось тогда склонить его на свою сторону - хитростью, лестью, женскими уловками - отец Робер не хотел об этом думать. Но результат был достигнут, и самый знаменитый воин горного Гранара противопоставил свою волю воле всего сообщества родов. Он увел за собой сначала свой клан, а затем к нему присоединились многие из его боевых товарищей. Босуорт навел порядок в горах, и со своей дружиной влился в войска Хельви. Видит Бог, без него беотийцев не удалось бы выгнать за пределы Гранара так быстро. Быстро! Война длилась три года и разорила пол страны.
      Что бы там не говорили, но Гранар был кое-чем обязан Дерлоку из Босуорта, и королева тоже. Он стал одним из ее лучших генералов, оказался введен в Совет, осыпан милостями, и вскоре ни для кого не было секретом, что их с королевой связывают более близкие отношения, чем хотелось бы окружающим. Между ними словно существовал негласный договор: он обеспечивал Хельви подчинение горцев, она - дарила ему первое после себя место в королевстве. Предложение короля Фомариона могло нарушить хрупкое равновесие власти в Гранаре, потому что Арвен Львиный Зев не привык ни с кем делить ни страну, ни корону, ни женщину.
      -- Союз с Фоморионом принес нам одни обязательства. - гневно бросил Босуорт. - Уму не постижимо, сколько раз мы прикрывали зад этим воякам с островов! А этот хваленый Арвен...
      -- Помолчи. - резко оборвала его Хельви. Когда она вот так при всех одергивала фаворита, на душе у старых соратников королевы становилось теплее: все чувствовали, кто в доме хозяин.
      Лорд надулся и опустил голову.
      -- Ты несправедлив. - холодно продолжала королева. - Арвен честно выполнял свои обязательства. Фоморион - прекрасный союзник, а его король храбрый воин...
      Босуорт закусил губу.
      --... и очень приятный человек. - усмехнулась Хельви. - Мы несколько раз встречались во время войны и, скажу вам по совести, господа, что будь я простая женщина, то отнеслась бы к его предложению более чем благосклонно.
      Она умолкла, обводя собравшихся глазами. Босуорт сверлил ее ненавидящим взглядом, но Хельви не обратила на него внимания. Отец Робер с грустью подумал, что она сейчас даже не дразнит любовника, а просто не замечает. Дело, в первую очередь дело, он сам когда-то учил ее этому, но... теперь епископа почему-то печалило то абсолютное равнодушие, с которым Хельви занималась собственной судьбой, словно это была судьба совершенно чужого ей человека.
      -- Я отдала бы руку фомарионцу...
      -- Так за чем дело стало? - осведомился поджарый, как гончая Лоше Вебран, занимавший пост лорда-адмирала. - Флот Фомариона - гарантия нашей безопасности.
      "Пой, пой, -- с досадой кивнул епископ, -- все знают, что ты-то получаешь от фомарионцев деньги".
      -- Гарантией нашей безопасности может быть только собственный флот! бросил с места Босуорт.
      На этот раз королева не оборвала его.
      -- О вашем мнении, адмирал, я догадываюсь. - кивнула она. - Но я, кажется, внятно сказала, что была бы рада предложению, если б у меня за спиной не было целого Гранара.
      -- Но почему? - этот вопрос был написан на лицах многих, однако задал его только Вебран.
      -- Потому что, дорогой лорд-никудышный-пловец, подал голос папаша Ламфа, -- казна у нас после стычек с Фаррадом, двух войн с Беотом и мятежа горцев, -- он театрально поклонился в сторону Босуорта, -- пуста, страна разорена, армия, -- Ламфа прокашлялся, -- мягко говоря, ослаблена.
      -- Да нет у нас сейчас никакой армии. - неожиданно поддержал его Дерлок. Они с казначеем не любили друг друга, но в данный момент были согласны. - Нет и все. Одно ополчение. Победа пришла, только встречать ее некому.
      С этими грустными словами в зале согласились все.
      -- Мы отстояли свою независимость, - подытожила королева, - но, чтоб залечить раны, понадобятся годы. Будущие воины еще должны подрасти...
      -- А их даже рожать не от кого. - вставил Босуорт.
      -- Уймись. - цыкнула на него Хельви. - Если вопрос встанет так остро, я прикажу тебе спустить в долину свою орду с гор, и рождаемость сразу подскочит.
      -- Хотя бы добавим вам чистой гранарской крови. - буркнул Дерлок.
      -- Мы все здесь гранарцы! - Хельви не любила подчеркнутой горской исключительности. - Если вам удалось в течение пятисот лет отсидеться за неприступными перевалами, когда мы воевали с султанами Фаррада, северными варварами и Беотом, это не делает вам чести.
      Горец хотел что-то сказать, но королева резко ударила колокольчиком по столу.
      -- Сейчас Гранар в относительной безопасности, и союз с Фомарионом выгоден обеим сторонам, но... нам выгоден именно союз, а не слияние с государством Арвена. Дружеские объятья очень скоро могут стать для Гранара кольцами удава, потому что Фомарион и сильнее, и богаче нас. Сейсас богаче. - подчеркнула королева. - Десять лет мира, и мы наверстаем упущенное. Но есть ли у нас эти десять лет?
      Советники молчали.
      -- Арвену Гранар нужен как плацдарм против Беота. - продолжала Хельви. - Его корабли в наших бухтах, его войска в наших западных крепостях...
      -- А разве Гранару не нужен Фомарион как щит от беотийцев? недовольно поморщился Лоше Вебран. - Где та невыгода, о которой говорит Ваше Величество?
      Хельви посмотрела на лорда-адмирала тяжелым, очень тяжелым взглядом.
      -- Чужих солдат легче впустить к себе, -- четко произнесла она, -чем потом попросить убраться. Тем более нам, которые обескровлены войнами. Один шаг навстречу желаниям короля Арвена, и Гранар потеряет независимость, за которую столько сражался. Кого-нибудь радует эта перспектива?
      Собравшиеся замотали головами.
      -- Но если Вы откажите Фомариону, -- сухо сообщил лорд-адмирал, -- Вы оскорбите Арвена и на союз с ним нельзя будет рассчитывать впредь.
      -- Вот поэтому я и хотела с вами посоветоваться. - кивнула Хельви. У нас незавидный выбор: либо согласиться на брак, понимая, к каким последствиям это приведет, либо отказаться и потерять сильного союзника перед лицом воинственного Беота. И то, и другое невозможно.
      -- Но что же нам делать? - искренне расстроился Ламфа. Он извлек из кармана бархатных штанов большой клетчатый платок и начал вытирать лысину. - Что ты предлагаешь, девочка? У тебя умная головка, придумай что-нибудь!
      Хельви хмыкнула.
      -- Зачем мне двенадцать советников, если они не могут дать один единственный совет: как избежать брака с королем Фомариона, не оскорбив его и сохранив с ним прочный союз?
      -- Выходите за меня замуж. - брякнул Босуорт. - Тогда Вы скажите, что он опоздал.
      В зале послышался смех.
      -- Это мысль. - констатировала Хельви. - Но обсуждаться она не будет ввиду полной смысловой ненасыщенности.
      -- Чего?
      -- Ее величество говорит, что, если откажет королю Фомариона под предлогом брака с грязным горским дикарем, -- язвительно сообщил Вебран, -Арвен, чья родословная уходит в тьму веков, государь самой могущественной морской державы, почувствует себя слегка задетым.
      Они сцепились, и дело едва не дошло до шпаг, но королева раздраженно стукнула колокольчиком по мраморному письменному прибору.
      -- Все свободны! Думайте до четверга. - она обернулась к отцу Роберу. - Я очень надеюсь на вас, епископ. Вы всегда храните молчание, но ваше молчание - золото.
      Глава 2
      Аббатство святого Гервасия на правом берегу реки Сальвы выстроил еще Беда Затворник, один из самых благочестивых повелителей Гранара. Церковь и братский корпус принадлежали эпохе короля Рэдрика, отца Хельви. До войны за Западную Сальву он развернул в столице большое строительство. Потом все пошло прахом... Мощные белые стены монастыря повидали на своем веку и нападения фаррадцев, и беотийские осады. Дважды они были почти полностью разрушены и снова восстановлены трудолюбивыми братьями.
      В столице наступила оттепель, легкий весенний ветерок долетал с реки. Рыхлая сырая земля еще не покрылась зеленью, но монахи уже начали возделывать грядки для будущих посадок. Так рано можно было сеять только редис, укроп с петрушкой да салат, но и они были для обитателей монастыря большим подспорьем, ведь в госпитале аббатства всегда находилось много больных - в основном, истощенных зимним недоеданием крестьян, буквально приползавших в столицу в надежде подкормиться. После войны их казалось особенно много.
      Отец Робер опустил кисть в ведерко с известкой. Он красил стволы старых яблонь во внутреннем дворе трапезной. Епископ глубоко вздохнул и выпрямился, его преклонные годы уже не позволяли много работать в саду, но он так любил свои посадки! Еще чуть-чуть, и здесь наступит настоящий рай. Белая кипень цветущих яблоневых деревьев, ровным квадратом растущих вдоль галереи, предавала этому месту неземную радость и неземной покой.
      Епископ любил пребывать в аббатстве больше, чем во дворце, где, согласно своему сану, занимал целый этаж богато обставленных комнат. Хельви всегда умела подчеркнуть высокое положение своего старого советника и друга. Бывшего друга. Отец Робер хорошо это знал. Она не простила, и никогда не простит ему смерти Роже де Монфора. Той давней истории, когда королева, узнав, что человек, которого она любит - предатель -- подписала смертный приговор, но дала ему шанс бежать. Тогда отец Робер, ее наставник и учитель, своей властью помешал побегу. Все казалось слишком очевидно: имя молодой монархини, с первого дня ставшее символом возрождения Гранара, не могло быть связано в устах черни с именем изменника, с россказнями толпы о богомерзких культах Золотой Розы... Очевидно для всех, даже для Хельви. Отец Робер спас ее репутацию, и она была ему благодарна. Но с того далекого времени холодная полоса отчуждения пролегла между ними. Епископ хорошо помнил, как в тот роковой день, когда посланный им в погоню молодой рыцарь Симон д'Орсини доложил ее величеству о поимке беглеца.
      Улыбка медленно стекала с губ Хельви, как вода по лезвию ножа. Взгляд королевы сначала потускнел, потом стал ледяным. Она не плакала. Во всяком случае на людях. Только потрепала исполнительного Симона, стоявшего перед ней, преклонив колено, по черным, как смоль, волосам и тихо сказала:
      -- Я никогда не забуду вам этой услуги, мессир д' Орсини. - при этом Хельви так выразительно смотрела на отца Робера, что у того не осталось ни малейших сомнений, к кому на самом деле относились ее слова.
      С тех пор прошло девять лет, ни на шаг не сблизивших бывшего наставника и его ученицу. Епископ Сальвский не мог даже похвастаться, что королева исповедуется у него. Хельви предпочитала, спрыгнув где-нибудь на обочине дороги близ полуразвалившейся деревенской церкви, причаститься у простого сельского священника. Всякий раз у другого. Эта девочка все рассчитала - каждый из них будет как святыню хранить единственную в жизни исповедь королевы. Хотя грехи у нее, отец Робер хорошо знал, были самые тривиальные. Гнев ( "Этот собака Вебран берет деньги у Фомариона! Только из-за союза с Арвеном я не могу указать ему на дверь!") Ложь ("Честный король - никакой король!") Прелюбодеяние ("Мне 25 лет и последние десять пришлись на войны, значит на солдатский лагерь. Я не давала монастырский обет".) Немного уныния ("Всем нужна королева, Хельви не нужна никому. Впрочем, мне тоже".)
      Отцу Роберу всегда становилось больно от мысли, что эта гордая, чистая, как январский снег, девочка сделала с собой. Сделала, ради Гранара. Она так любила Монфора, но не подарила ему своей страсти. Колебалась, боялась оказаться отвергнутой, надеялась, как простая женщина, а потом потеряла все. Она была совершенно равнодушна к Дерлоку - своему первому мужчине - и отдалась ему со спокойным расчетом, укрепив свою власть. День за днем, час за часом епископ наблюдал, как его талантливая ученица с бесчувствием, достойным лучшего применения, убивала самое себя во имя Гранара и ради спокойствия людей, которые ей доверились.
      Для Хельви не было хуже кары, чем не удержать страну, и страшнее преступления, чем предательство государем своих подданных. Но могла ли хрупкая молодая женщина так долго стоять одна? Ей нужен был второй удерживающий, такой же сильный и щедрый, как она, или гораздо сильнее. Возможно, он разбудил бы в ее душе заснувшую нежность и заново научил королеву доверять хотя бы тем, кого она любит.
      Дерлок для этого не подходил. Он был слишком тщеславен и слишком напористо добивался личной власти. Хельви умела держать его в узде и использовать, когда надо, но отец Робер глубоко сомневался, что этот зазнавшийся горец может подарить ей счастье.
      Когда-то они с королем Рэдриком и лордом Алейном Деми, герцогом Западной Сальвы обручили пятилетнюю Хельви и семилетнего сына Деми Харвея, чтобы две ветви некогда могущественных сальвских королевских династий соединились воедино. Это было в славные дни Великого Сальвского Возрождения, когда из под обломков древней державы, уничтоженной набегами и распрями, вновь начало подниматься сильное королевство - Гранар - и к нему потянулись все разрозненные сальвские владения, давно подпавшие под руку соседей.
      Лорд Деми, лучший друг и соратник Редрика - веселый Деми, беспечный Деми, верный Деми - изменил Беоту, ради великого дела объединения сальвов. Тогда казалось все возможным! Но силы были слишком неравны. Редрику удалось отстоять Гранар, а его друг был разбит и погиб. Западная Сальва вернулась в состав проклятого Беота, маленький лорд Деми принял герцогский титул и воспитанный вдали от родины теперь служил королю Беота. Это было особенно обидно, потому что Харвей, говорят, вырос хорошим воином, впрочем, как и все в его роду...
      "Стоп, - сказал себе отец Робер, было поднявший кисточку с известкой, но так и не донесший ее до ствола. Густые белые капли падали на подол его серой сутаны. - Стоп". Он сам совершил когда-то обручение детей вот в соборе аббатства. Правда, это было давно, и последующие события, казалось, напрочь перечеркнули все, сделанное в угаре общего восторга. Но... обряд есть обряд, его никто не отменял, да и не может отменить. Во всяком случае всплыл благовидный предлог, мешавший королеве выйти замуж, пока обручение не расторгнуто. "Я должен по крайней мере сообщить об этом Хельви. - сказал себе отец Робер. - А там уж она пусть решает как знает. Хотя, на мой взгляд, это единственный шанс выпутаться из щекотливой ситуации".
      -- Или еще больше запутаться в ней. - ответила королева, когда епископ, не дожидаясь четверга, изложил ей свои мысли.
      Вернее не дождалась четверга сама Хельви, она приехала в аббатство, словно почувствовав на расстоянии, что наставник думает о ней. И думает не беспредметно. Королева шла к нему по открытой галерее, улыбаясь, как в давние времена. Ветер раздувал на ней капюшон черного бархатного плаща, подбитого лиловым шелком. Ее золотистые волосы были уложены в высокую прическу и скреплены алмазным эгретом, а темные миндалевидные глаза казались в тени балюстрады почти черными. На самом деле Хельви не была ни золотоволосой, ни черноглазой. Светлая, как все, в ком текла, помимо гранарской, еще и кровь северных варваров, она умела при помощи отвара ромашки предавать своим кудрям солнечный блеск. А приглядевшись, наблюдатель обнаруживал, что ее цыганские очи - наследие матери фаррадки вовсе не черные, а темно-темно синие. Но в сочетании диссонанс золота и черни навсегда врезался в память.
      -- Харвей служит Беоту, -- вслух рассуждала Хельви, -- следовательно добиться расторжения помолвки будет не просто...
      -- Почему? - сначала не понял отец Робер.
      -- Умоляю, мой друг, додумайте сами, - попросила она. - Не мешайте мне... Боюсь, что мы, выйдя из одного затруднения, попадем в еще худшее. Король Дагмар очень хитер, еще хитрее его мамаша, эта старая карга Этгива... Они придумают, что-нибудь такое, чего мы не предусмотрим...
      -- Что именно, дитя мое?
      -- Просто не позволят одной из сторон расторгнуть договор. Лорд Деми ведь их вассал, а сюзерен имеет право... И я останусь что-то вроде соломенной вдовы. Ну вы понимаете? Не просто не выйду замуж за короля Фомариона, а вообще никогда ни за кого не выйду.
      Такого поворота мыслей епископ не ожидал. А ведь она права! Хельви сильный политик. Сильнее, чем он предполагал в детстве.
      -- Всякий раз, когда мы будем предпринимать попытки найти мне мужа, Дагмар станет поднимать вопрос об обручении и отказываться его расторгнуть. А это приведет к чему?
      Епископ молчал, ему и так было все понятно.
      -- К тому, что гранарская корона не получит наследников, и мы просто угаснем, дорогой мой учитель. Эта ловушка для нас еще хуже, чем Фомарион.
      -- Что же вы намерены делать? - тихо спросил отец Робер, заранее зная, что сейчас Хельви не сможет ответить на его вопрос.
      Но она ответила. Помолчав с минуту, королева усмехнулась какой-то нехорошей, полной тайного превосходства над невидимым противником улыбкой. Это выражение лица у нее епископ очень не любил.
      -- Я выйду замуж, Ваше преосвященство. - со злорадным торжеством произнесла королева. - Наверное, выйду. Еще немного подумаю, как все устроить. В деталях. И выйду.
      -- За Дерлока? - опешил отец Робер.
      -- За какого Дерлока? А, да нет. - она поморщилась. - За Харвея, конечно. За Харвея Деми. Только это будет выглядеть достойно в глазах Фомариона и даст мне полную свободу рук. Даже если для этого придется выкрасть старину Деми из Беота и силой поставить его у алтаря.
      -- Но ведь он вассал короля Дагмара! Вы же понимаете, что из такого брака могут проистечь серьезные осложнения. - отец Робер не вполне поспевал за ходом мыслей королевы. - Церковь учит нас, что муж - глава жены, а этот глава служит другому сюзерену. Значит Гранар окажется в вассальной зависимости от Беота? Не абсурд ли?
      -- Я же сказала, что продумаю детали. - досадливо отмахнулась Хельви. - Клянусь вам, если сыграть все по нотам, мы ничего не потеряем. И даже многое приобретем. Дагмар ведь куда больше нас боится моего брака с фомарионцем - полное слияние врагов ему очень не выгодно. На этом страхе можно сыграть. Пока не знаю, но вероятны даже уступки нам кое-каких западно-сальвских крепостей. У моего жениха должно быть приданое. А уж свободы Харвея от вассальных обязательств мы добьемся точно. Это как глоток воды. -- она обняла отца Робера и расцеловала в обе щеки, как когда-то встарь. - Я же говорила, что ваше молчание - золото.
      Глава 3
      Из аббатства св. Гервасия королева в сопровождении нескольких рыцарей верхом отправилась обратно в город. Ее путь лежал на улицу Златошвеек, где в мирные времена располагался целый квартал мастериц, украшавших своим волшебным ремеслом пышные ризы священников, церковные плащаницы, одежды королей и придворных. После долгих лет войны число обитателей знаменитой улицы сократилось втрое, и поблизости от дворца начали селиться ювелиры, чеканщики, портные, словом, все, кто жил заказами двора.
      Здесь, при въезде в приход св. Вальдрады, находился изящный белый особняк, украшенный башенками и тонким длинным шпилем над зеленой крышей. Два года назад Хельви подарила его альбицийскому художнику сеньору Франческо Кларичи, захваченному со всеми его картинами в плен корпусом д' Орсини в знаменитом сражении под Изором. До этого мастер Франческо несколько лет трудился при беотийском дворе и даже отважился сопровождать армию короля Дагмара в поход против гранарцев. Но разгромленные рыцарями Симона беотийцы отступили, в сумятице бросив не только орудия, но и повозку с живописцем. Так Кларичи попал в Гранар и стал придворным художником вечно кочующей и воюющей королевы.
      За два года он нарисовал всех ее приближенных, слуг, простых солдат, горожан-ополченцев, фаррадских пленных, горских наемников, набросал сотни живых картин боев и переходов. Мастер Франческо словно попал в другой мир прекрасный и отталкивающий одновременно. Сейчас Кларичи благословлял Бога за то, что война окончена. Он не хотел бы вернуться в Беот, хотя там платили больше. Королева благоволила к нему, жизнь при гранарском дворе, много лет довольствовавшемся радостями бивуака, становилась день ото дня веселее. Хельви окружали молодые, охочие до шумных развлечений люди, словно сорвавшиеся с цепи и желавшие наверстать упущенное среди безумной по здешним понятиям роскоши.
      Удобный дом на улице Златошвеек с садом и большим залом первого этажа, превращенным в мастерскую, был символом признания заслуг художника. Здесь хранились все картины и наброски сеньора Кларичи, даже возвращенный беотийский архив живописца.
      У дверей особняка Хельви спешилась и передала поводья одному из своих спутников. Мажордом распахнул дверь перед ее величеством и с глубокими поклоном отступил, пропуская королеву в полутемную переднюю. Отсюда широкая дубовая лестница вела на второй этаж в жилые комнаты, но королева прошла в просторную мастерскую. Большое во всю стену окно открывало успокаивавший душу вид на подернутый зеленоватой дымкой сад, где жена художника Кьяра-Леана с серебряным совком в руках возилась возле круглой клумбы.
      Заметив царственную гостью, мастер Франческо задернул холщовой портьерой огромное полотно. Это был еще не вполне готовый эскиз для картины "Бой в проливе Мальдогран", изображавшей знаменитое сражение мальдорских рыцарей с мусульманским флотом 14 июля 1572 года, в котором храбрые защитники южного побережья Гранара нанесли сокрушительное поражение морским силам Фаррада. Королева специально заказала полотно, прославляющее доблесть мальдорцев, чтоб хоть немного изгладить пропасть, разделявшую их с остальным Гранаром.
      Хельви заметила только две подожженные галеры с треугольными фаррадскими парусами, гордо реющие на белом полотне золотые орденские кресты мальдорского братства, скопление тонущих людей, перевернутых лодок, сшибающихся друг с другом барок и фрегатов. Блестящая лаковая поверхность картины, а также глубочайшая, недоступная простому человеческому глазу перспектива - все это было чертами новой альбицийской живописи, столь популярной в последние годы. Глазам зрителей одновременно открывались и сказочный Беназар, столица султаната, на одном берегу моря, и грозный, ощетинившийся пушками порт Крак де Грот, на другом, а между ними непреступной горной кручей высился остров Мальдор, над которым в грозовых, залитых солнцем облаках сияла Чаша.
      -- Счастлив приветствовать Ваше величество в моем скромном доме. художник поклонился, прижимая к полотняному, пестрому от краски фартуку измазанные руки.
      -- Добрый день, мастер Франческо, -- улыбнулась ему Хельви, -- не бойтесь, я не собираюсь проникать в вашу святая святых, ведь картина еще не закончена. Я приехала по другому поводу.
      Кларичи поднял на королеву вопросительный взгляд.
      -- Не позволите ли мне, дорогой друг, взглянуть на ваши восхитительные карандашные портреты, сделанные еще при плаймарском дворе? пояснила молодая женщина.
      -- Вас интересует только карандаш? - осведомился художник, все понимая на свой лад.
      -- О, нет, -- покачала головой Хельви, -- уголь, пастель, тушь - все равно. Меня интересуют портреты. Лица. Вы понимаете?
      -- Конечно, -- снова поклонился мастер, -- мой беотийский архив к вашим услугам. Он на втором этаже в каминной комнате. Кьяра, любовь моя, -крикнул художник в приоткрытое окно, -- у нас гости.
      Молодая женщина в саду подняла свое круглое веселое лицо от клумбы, заулыбалась и поспешила в дом, вытирая свои грязные от земли ладони о клетчатый передник. Ее величество благожелательно протянула сеньоре Кларичи руку для поцелуя.
      -- Мадам, со мною несколько спутников, утром мы проделали путешествие за город. Я буду очень благодарна, если вы напоите их горячим вином с пряностями. Погода свежая.
      Кьяра зарделась от смущения.
      -- Ваше величество, время близится к полудню. Мы с мужем будем счастливы, если вы и ваши спутники разделят наш обед.
      -- Достойный ответ настоящей хозяйки, -- рассмеялась Хельви. - С удовольствием принимаю ваше приглашение, если, конечно, трое рыцарей с хорошо нагулянным скачкой аппетитом не лишат ваш дом последних запасов. Что до меня, то я ем мало и прошу подать мне только теплого молока и ржаного хлеба.
      Альбицийка снова заулыбалась, присела в поспешном реверансе и убежала на кухню. Королева в сопровождении ее мужа поднялась наверх. Каминная комната была одновременно и кабинетом, и покоем для отдыха. Ее хозяин любил проводить здесь вечерние часы. Окна, выходившие на шумную улицу, задергивались зелеными гардинами. В простенках между ними висели светильники с медными тарелочками, отражавшими пламя свечей. Потолок и два камина по углам украшала богатая лепнина в новом альбицийском вкусе. От фаррадцев в Гранаре остался обычай покрывать полы яркими коврами с цветочным орнаментом. Они предавали любой комнате неуловимый восточный колорит, так же как и резные столики для курительниц, на которых располагались чеканные беназарскими кувшинами с ароматическими маслами или плоские блюда с дымящимися сандаловыми палочками.
      Раньше этот особняк принадлежал сборщику налогов-марану, бежавшему со своими покровителями фаррадцами.
      Усадив королеву в мягкое кресло и пододвинув ей под ноги деревянную скамеечку с бисерной подушечкой, мастер Франческо открыл большой ореховый секретер и достал из нижних ящиков несколько коробок. Тяжелые, кованные медью по углам футляры из красного дерева содержали так называемый беотийский архив Кларичи. Сотни лиц короля, его матери, жен, военачальников, министров, придворных. Были даже карлики, шуты и обезьянки, не говоря уже о фаворитах и любовницах Дагмара.
      -- Вот в этом ящичке августейшая фамилия, -- пояснил художник, -Позвольте, -- он помог Хельви поставить коробку на колени открыть тугую крышку. - Я сам не видел их уже два года. - в голосе Кларичи послышалась задумчивая грусть.
      -- Вы сожалеете, что покинули Плаймар?
      -- Едва ли, -- улыбнулся художник, -- но безвозвратно ушедшая часть нашей жизни всегда печалит душу.
      Хельви вытащила из коробки несколько портретов.
      -- Это вдовствующая королева Этгива, -- пояснил Франческо, указывая на лист. У Кларичи была своеобразная манера работать карандашом, он намечал одежду всего двумя-тремя штрихами, основное внимание уделяя лицу. Здесь были и полутона, и тончайшая прорисовка, и толстые грубые контуры, и игра со светом.
      Гостья с интересом уставилась на лист. Незнакомая пожилая дама в трауре смотрела внимательно и недобро. У нее было тяжелое мясистое лицо с волевым подбородком, тонкий длинный нос и маленькие белесые глазки, чей цепкий взгляд так и царапал зрителя. Черный чепец открывал широкий лоб. Вдовствующая королева принадлежала к тем людям, которых большие любы не украшали, а уродовали, как бы нависая над остальным лицом и сдавливая его черты. В тонко поджатых губах и полуопущенных долу веках читалась столько показного благочестия!
      Сходство Этгивы с ее великим сыном казалось еще разительнее от того, что их портреты лежали рядом. То же властное тяжелое лицо с квадратной челюстью, те же отвисшие щеки и такой же хищный нос. Лишь рот короля полный и чувственный - не напоминал мать. Но плотоядная усмешка Дагмара не смягчала его черт. Оттопыренная вперед нижняя губа, казалось, только что перестала дрожать от гнева, а ярость сменилась натужно спокойным выражением лица.
      -- Такие одинаковые и такие разные, -- протянула Хельви, откладывая оба листка бумаги. - Я бы хотела взглянуть на придворных Дагмара.
      -- Кто именно вас интересует? - осведомился художник. - У меня целые пачки зарисовок. - от его глаз не укрылось минутное колебание молодой женщины.
      -- Покажите мне сына лорда Деми, -- попросила она слегка хрипловатым голосом. Хельви разозлилась на себя за неуверенность, почти волнение, которое она, вдруг ощутила.
      Кларичи некоторое время рылся во второй коробке, пока не извлек два листка, немного подпорченные влагой по краям.
      -- Предлагаю вам поразвлечься и угадать, кто из этой очаровательной парочки адмирал Деми? - с улыбкой обратился к королеве мастер. - Мне всегда нравились характеристики, которые Ваше величество дает моим моделям.
      Хельви с легким недоверием взяла рисунки и положила их рядом. Портреты двух молодых людей действительно были написаны виртуозно, но ничего, кроме великолепной техники, она в них не нашла. Оба были красивы и, судя по легким росчеркам, изображавшим роскошное платье, богаты. Первый обладал правильными, но невыразительными чертами лица, который сильно портил капризный детский рот с безвольными уголками вниз. Второй скорее напоминал жгучего фаррадского шейха, обладателя волшебных гаремов в Беназаре, чем сонного беотийца со свинцовой кровью. Такие лица всегда казались Хельви непереносимо слащавыми. Было и нечто общее, объединявшее молодых людей - выражение наглости и какой-то скрытой порочности.
      Королева со вздохом отодвинула от себя оба листка.
      -- Они похожи на спелые яблоки с червем внутри. - констатировала женщина. - вы меня пугаете, сеньор Кларичи. Не могу поверить, чтоб кто-то из них был сыном лорда Деми.
      -- Вы проницательны, Ваше величество, -- художник радовался ее догадке, как ребенок. - Это фавориты короля маркиз Сейнмур и лорд Дирли. Прошу не гневаться на мою неуместную шутку, но для меня всегда огромная радость наблюдать, как меняются чувства на вашем лице. Оно у вас столь выразительно... Вот, прошу, это адмирал Деми.
      Живописец положил на стол перед Хельви еще один портрет.
      -- Отдерните гардину, если можно. - попросила она. - Я бы хотела побольше света.
      -- Как угодно Вашему величеству, -- улыбнулся Франческо, -- но помните, о чем я вам рассказывал: чтоб хорошенько понять работу художника, надо рассмотреть ее при разном освещении - на солнце, в сумерках, при свечах... - он замолчал, потому что королева совершенно не слушала его.
      Она внимательно вглядывалась в карандашное изображение, пытаясь понять, осталось ли что-нибудь от худенького рыжего мальчика, с которым ей когда-то нравилось играть, в этом молодом, уверенном вельможе.
      Хельви увидела открытое прямое лицо почти идеальной лепки, и несколько минут смотрела на него, не замечая, что улыбается. Это было удивительное лицо, светившееся изнутри. Первой - главной -- его чертой была мягкость. Второй - сила. Необычное сочетание нежности и воли поразило королеву. Энергичный взлет бровей предавал лорду Деми чуть удивленное, даже беззащитное выражение, а твердая складка губ, казалось, вот-вот дрогнет и растянется в веселой улыбке.
      На карандашном рисунке, конечно, нельзя было рассмотреть, изменился ли цвет его глаз, но взгляд молодого адмирала был уверенным, чуть насмешливым и очень доброжелательным.
      В этот момент Кларичи снова задернул портьеру и поднес королеве зажженную свечу.
      -- А теперь?
      В ее дрожащем пламени Хельви увидела, как побежали по лицу Харвея тени, мгновенно изменившие его. Оно стало задумчивым и грустным, в нем появилась какая-то пронзительная недосказанность. Почти тоска. За веселым прямым взглядом проступила притупившаяся, но постоянная печаль. Даже затравленность.
      -- Он очень отличается от остальных, не правда ли? - произнесла Хельви, как зачарованная глядя на набросок.
      -- О, да, -- кивнул Франческо, -- это совсем другой человек, я рисовал его лишь раз, но до сих пор считаю, что мне посчастливилось. Хотя не знаю, удалось ли мне передать все...
      Хельви отодвинула от себя портрет. Ей вдруг стало неприятно от того, что молодой лорд Харвей произвел на нее такое хорошее впечатление. "Лучше б он оказался, как те! - с досадой подумала королева. - Отец был настоящим героем, а сын служит Беоту, лижет руки Дагмару! Да, Беот сильная и богатая страна, а мы нищие на пепелище".
      -- Скажите, мастер Франческо, -- обернулась она к художнику. - А что, Плаймар действительно так богат?
      Кларичи задумался, ему не хотелось оскорблять королеву правдой, но не хотелось и обманывать ее.
      -- В Плаймаре хорошо кормят, но неспокойно спят, -- сказал он, подумав, -- Что толку в богатстве и славе, если завтра можно потерять и имущество, и честь, и имя? От этого не застрахованы ни бюргеры, ни принцы крови. Дагмар сильный и жестокий король.
      -- Я заметила. - протянула Хельви. - Его мать, наверное, тоже не отличается милосердием?
      Альбициец согласно кивнул.
      -- Я рисовал их обоих десятки раз, но впечатление не изменилось - это очень жестокие и очень талантливые люди.
      -- Что ж, -- усмехнулась Хельви, -- значит мне предстоит трудная партия.
      -- А зачем вам понадобился адмирал Деми, если не секрет? - Франческо начал укладывать наброски обратно в ящики.
      Хельви снова взяла лист в руки. Кажется теперь королева знала о лорде Харвее все, что нужно. Новые сведения могли только дополнить и расцветить картину, но не изменить ее.
      -- Зачем? - улыбнулась она. - Затем, что вот это, -- ее пальцы неожиданно щелкнули по длинному носу молодого адмирала, -- ваш будущий король, сеньор Кларичи. Мы были обручены когда-то в детстве. Вы не знали?
      Художник несколько минут молчал, затем церемонно поклонился.
      -- Лучшего выбора Ваше величество сделать не могло. - серьезно произнес он.
      Глава 4
      апрель 1582 г. Плаймар, столица Беота.
      За свинцовым решетчатым переплетом окна капал дождь. Толстые струйки воды нехотя скатывались по слюдяным ромбикам, подсвеченным изнутри красно-сине-желтыми разводами. В солнечный день они создавали впечатление волшебного фонаря, и по всей комнате прыгали разноцветные зайчики. Но сегодня было пасмурно. Ранняя весна в Беот всегда приходила с дождями и сыростью. Преимущество морской, портовой столицы в эти дни оборачивалось для Плаймара цепью неудобств. Люди прятались по домам, матросы, не имея возможности вывести суда из гавани, пили в глубоких погребах крепкое темное пиво, а серые волны продолжали швырять о берег мелкое крошево льда.
      Свечи нужно было жечь весь день, камин чадил от сырых дров, а в комнате стояла такая сырость, что не помогали даже чулки из овечьей шерсти. Старая королева Этгива, опираясь на увесистую буковую палку, прогуливалась от окна к столу и обратно. Ей было за шестьдесят. Не мало для матери такого короля как Дагмар! Ведь он мог свести ее в могилу еще своим рождением: этот маленький носорог чуть не выворотил женщину на изнанку. Да, ей было что показать миру: ее чудо, ее чудовище! И всегда за ним нужен был глаз да глаз, даже теперь. Нет-нет да и случится что-нибудь, требующее вмешательства старой Этгивы.
      Тучная, убранная в просторное платье из рытого лилового бархата с золотым шитьем и черный траурный чепец, вдовствующая королева производила внушительное впечатление. Когда-то она была красива, только хищный крючковатый нос портил ее по-беотийски сдержанный облик. С годами лишь этот нос и остался приметной чертой на обрюзгшем лице. Траур Этгива носила уже сорок лет и привыкла к нему, как солдат привыкает к форме. Управлявшая в малолетстве сына страной, она и сейчас не утратила властной, горделивой повадки, всегда следила за собой, каждое утро протирала кожу кусочком льда, чернила давно выпавшие брови и румянила восковые щеки. Ее маленькие холеные ручки, уже тронутые старческой кривизной суставов, цепко держали двор Дагмара, а тайные соглядатаи королевы могли поспорить в осведомленности с агентами самого государя. Этгива знала все, но умела лишь изредка в игре с сыном швырнуть на стол козырную карту своих сведений. Это до сих пор дарило ей маленькую радость соучастия в жизни.
      -- Нашел, Ваше Величество. - старый секретарь вдовствующей государыни, такой же дряхлый, как она сама, и исполнительный, как в дни их общей молодости, положил перед ней на стол пожелтевшие кожаные рукописи. Хроники Сальвской войны, Ваше Величество. - секретарь поклонился. - Первой Сальвской войны. - добавил он. -- Времен короля Рэдрика.
      -- Хорошо. Ступай.
      Этгива извлекла из замшевого мешочка у себя на поясе круглые зрительные стекла, соединенные изящным кипарисовым ободком, и погрузилась в чтение. Больше часа она шелестела увядшими страницами. Двадцать лет - не великий срок, но в годы смут писали на плохом, не раз побывавшем в употреблении пергамене, стирая с него прежний текст. Наконец, королеве показалось, что она зацепила что-то важное. Шевеля блеклыми губами, старуха вновь поползла по нечетким строкам. "В лето 1562, в соборе аббатства св. Гервасия близ города Гранара нечестивый король Рэдрик Красная Шея, враг всех добрых христиан, обручил свою дочь принцессу Хельви Рэдрикон с сыном изменника, герцога Западной Сальвы Алейна Деми Харвеем, XII лордом Деми и наследником западносальвского престола. Обряд совершил..."
      Такой удачи Этгива не ожидала. Не даром в ее голове крутилось, как лиса в норе, смутное воспоминание, которое она никак не могла поймать за хвост. Было же, было что-то, ни при каких условиях не позволявшее состояться столь опасному для Беота браку королевы Гранара с владыкой Фомариона. Теперь все встало на свои места.
      -- Есть! - вдовствующая королева ударила в ладони и, позвав скорохода, немедленно послала его за Дагмаром.
      Ждать пришлось долго. За окном небосвод уже потемнел, дождь все лил и лил, мягко шурша по слюде и дробью отбивая по свинцовой окантовке подоконника. Свечи на столе Этгивы уже потухли, а сама она погрузилась в тревожный старческий сон, похожий на минутное забытье. Наконец, дверь скрипнула.
      -- Матушка?
      Король Дагмар VIII на цыпочках проник в комнату и в слабом свете догорающего камина увидел грузное тело вдовствующей государыни, дремавшей в покойном кресле, обложенном подушками.
      -- Я ждала Вас три часа. - с укоризной произнесла старуха.
      -- Прошу прощения, Ваше Величество. - неуклюже поклонился король. - У меня были неотложные дела.
      -- Неотложные дела под юбками леди Бертальды? - хмыкнула старуха. Вот твои неотложные дела. - она потыкала скрюченным пальцем в желтую пергаменную рухлядь на столе.
      Король не стал говорить матери, что леди Бертальда уже пять лет, как казнена вместе с мужем и родней по обвинению в государственной измене. (измена государству или измена государю - не все ли равно?) Имущество знатной куртизанки, включая и подарки царственного любовника, конфисковано в казну и давно разошлось по рукам новых пассий Дагмара. Неужели она не знает? Нет, Этгива знает все, просто считает ниже своего достоинства запоминать имя очередной шлюхи сына.
      -- Итак? - король ждал, когда она заговорит.
      -- Сядь, мальчик. - старуха указала на пуф у своих ног, и Дагмар покорно опустился там.
      Этот грузный, лысеющий человек на пороге сорокапятилетия, сменивший семь жен и казнивший половину своих министров, до сих пор сохранял по отношению к матери подобие нежности и послушания. Она же восхищалась своей плотью и кровью, чтобы Дагмар ни делал: снаряжал корабли или бесчестил фрейлин. Во истину, ее мальчик был Чудом Света! Он знал восемь языков, писал сонеты и сочинял музыку, покровительствовал поэтам, художникам и мореплавателям, с царской роскошью отстроил столицу... Все это не мешало ему быть самым жестоким тираном в истории Беота. Дагмар ходил по земле так, что она прогибалась под его тяжестью. Росчерком пера менял законы, к которым привыкли из-за их древности. Его жены одна за другой сложили головы на эшафоте, потому что не могли родить наследника. С последними четырьмя король жил без благословения церкви, поскольку ни один епископ даже под страхом смерти не желал смириться со столь чудовищным нарушением божественных постановлений о браке.
      -- Зажги свечи. - сказала Этгива. -- Я хочу показать тебе кое-что. Это старые хроники Сальвской войны. Кажется, я нашла то, что поможет тебе расстроить помолвку королевы Гранара с этим фомарионским завоевателем.
      Дагмар, высекавший искру, не сдержал дрожь в руках и уронил кремень.
      -- Осторожнее! - прикрикнула на него мать. - Ты сожжешь собственный шанс! - она потрясла перед носом у сына куском пергамена. - Читай.
      Несколько минут в комнате Этгивы слышалось только потрескивание прогоревших дров в камине. Потом стены сотряс торжествующий рев короля.
      -- Вот что откопала твоя старая карга-мать. - не без самодовольства улыбнулась вдовствующая государыня.
      -- Мама! Ты самая лучшая старая карга в мире! - Дагмар заключил ее в медвежьи объятия. - С этим можно играть! Мы припрем их к стене! Заставим лизать себе ноги и умолять о расторжении помолвки. Выторгуем все, что потеряли в последней войне...
      -- Уймись. - резко оборвала его Этгива. - Получишь горсть земли, чтоб дать этой гранарской сучке свободу? Я надеялась, ты придумаешь что-нибудь поумнее.
      -- Что, например? - раздраженно осведомился король. Он заложил руки за спину и начал нервно расхаживать по комнате. - Не думаешь же ты...
      Этгива лукаво осклабилась. На ее старческом лице эта игривая улыбка казалась почти безобразной, если б не ум, светившийся в блеклых, как зимнее небо, глазах королевы.
      -- Именно. - кивнула она. - Именно так. Мы должны связать ее по рукам и ногам. А уж какие из этого проистекут выгоды, ты сможешь догадаться сам.
      -- Выгоды, конечно, громадны. - Дагмар покачался на каблуках, как бы прикидывая их в уме. - Но она ни за что не согласится. Подумай сама: король Фомариона или жених из-под нашего с тобой каблука?
      Этгива пожевала губами.
      -- Риск есть. Но, кажется, эта шлюха не глупа. Она отлично поймет, что может получить "в приданое" вместе с его рукой.
      Дагмар поднял брови.
      -- Да, да. - кивнула королева. - Не надо бояться пожертвовать ей пару-тройку крепостей на границе. За ее отказ от Арвена, возможно, придется платить и более дорогую цену. Но мы заплатим. - старуха снова улыбнулась. Только представь себе: человек, о котором мы знаем все, которого держим за жабры всей его прошлой жизнью - на гранарском престоле.
      -- Мда-а. - задумчиво протянул Дагмар. - Но она не согласится, если только не безмозглая дура.
      -- Она женщина. - пожала плечами Этгива. - А женщину легко поймать. Ты понимаешь, о чем я говорю, дубина? Все твои придворные вертихвостки без ума от лорда Деми. Ему стоит бровью повести, и никакого венчания с Арвеном не будет.
      -- И где, интересно, она его увидит? - ехидно осведомился Дагмар.
      -- Пригласи ее сюда. - невозмутимо отозвалась старая королева. Напиши письмо, что де, дорогая сестра, не пора ли жить как добрые соседи, уважая границы друг друга. Мы готовы встретиться и миром решить земельные споры... А во время визита аккуратно переведешь весь разговор на Деми.
      -- Она не поедет. - мрачно бросил король. - А гарантии? А безопасность?
      -- Предложи ей взять столько охраны, сколько она захочет. Предложи кормить и содержать ее воинов за счет Беота. Положение опасно, мой мальчик. Я думаю, ты это понимаешь. Если только она ответит Фомариону "да", Беот погиб.
      -- Мда-а. - снова протянул Дагмар. - Заманчиво, черт возьми! Но с чего ты взяла, что чуть только она увидит лорда Деми...
      -- Она женщина, - повторила Этгива, -- и королева. Она это доказала. Сдается мне, что голова у нее работает также, как и у меня. А потому она и приедет, и проглотит то кушанье, которое мы ей предложим, да еще и пальчики оближет, -- старуха захихикала, -- если ты, конечно, совсем не обезобразил нашего друга Харвея.
      Последняя мысль меньше всего нравилась королю.
      -- Не обольщайся, мама, за два месяца в тюрьме он потерял весь свой шарм.
      -- Так выпусти его! - рассердилась Этгива. - Весь город знает, что обвинения против него ложны. Харвей и на полшага не подошел бы к заговору после того, что случилось с его отцом.
      -- А его запирательство? - вспылил король. - Он ведь молчит!
      -- Оно только доказывает честность лорда. - покачала головой Этгива. - Я редко тебе это говорю, но послушай меня на этот раз: не перегни палку, а то нечего будет выставлять на показ перед Хельви.
      -- Черт возьми! - разозлился король. - Легко говорить: не перегни палку. Я вообще не уверен, что от прежнего Харвея хоть что-то осталось.
      -- Если от него осталась даже половина, - спокойно заметила старуха, -- этого будет достаточно.
      Она встала, давая сыну понять, что разговор окончен. Дагмар был на нее зол. Когда король спускался из покоев матери по старой деревянной лестнице вниз, он точно не знал, что именно следует предпринять. Идея с лордом Деми была, конечно, хороша. Но Дагмар ему не верил. Ни на волос. Особенно в связи упорным молчанием на следствии. Кто бы мог подумать! Такой спокойный, доброжелательный парень. Казалось, сломать его большого труда не стоит. Он даже никогда голоса не повышал, даром что моряк. Эти идиоты из адмиралтейства на него чуть не молились! Но Дагмар всегда знал, что молодой лорд Деми враг. Такие не показывают своей ненависти открыто, но и никогда не прощают. А Харвею было что не прощать.
      После победы два года назад в Березовом Зунде над армадой фомарионских кораблей, шедших к столице Беота, популярность Деми у черни опасно перехлестнула через край. Дагмар очень не любил, когда это происходило с кем-либо из его приближенных или военачальников: никто не смеет затмевать короля. Именно тогда от решил участь сына своего давнего врага, покойного герцога Западной Сальвы. Молодой Адмирал танцевал на балах и волочился за женщинами, пил с приятелями, строил корабли в предместьях Плаймара, а его время по песчинке вытекало из часов жизни, шаг за шагом приближая Харвея Деми к плахе. И, наконец, ровно два месяца назад Дагмар решил, что пора.
      Владыке Беота хотелось хорошенько тряхнуть флот, адмиралтейство, а заодно и молодую аристократию, которая всегда была рассадником недовольства. Жизнь на море предрасполагает к своеволию. Заговор против короны легко составился в голове у короля. Свидетелей было хоть отбавляй -только плати - и все они, как один, показывали на лорда Деми. Он ведь был сальвом по происхождению. На кого же еще? Беда состояла в том, что сам старина Харвей за два месяца так никого и не назвал. Не хотел подводить товарищей! Прекрасный друг! Достойно восхищения! Но ему-то, Дагмару, что делать?
      Впрочем, теперь получалось, что и делать ничего не надо. Направляясь к себе, король твердо решил обдумать предложение матери. Мало ли сколько этот дурак будет еще молчать! Может до гробовой доски, как его отец? А так хоть польза какая-то будет.
      Глава 5
      Часы на башне св. Витта пробили семь раз. Мрачный замковый двор выглядел, как колодец. Старая резиденция беотийских королей называлась просто Цитадель. Раньше ее мощные, лишенные каких-либо украшений стены служили надежной защитой семье монарха и его приближенным в грозные дни вражеских осад, мятежей и просто наводнений. Потом короли перебрались за реку в новый великолепный дворец Дагмаркулл, который начал строить еще дедушка нынешнего государя, а Цитадель обрела новых постояльцев. Сейчас здесь была тюрьма - самая главная крепость и одновременно застенок Беота. Впрочем, и прежде, в лучшие дни этого грозного скопления стен и башен, в народе ходили слухи о страшных каменных мешках, подземных лабиринтах, тенях замученных узников, замурованных в стены мертвецах, скелетах, висящих прямо на цепях в темных переходах замка, и тому подобной чепухе.
      -- Что с ним? - королева Этгива брезгливо тронула палкой голову лорда Деми, лежавшего в углу тесной камеры на куче прелой соломы. - Ну и вонь! старуха встряхнула в воздухе надушенным платком и поднесла его к носу. - Он что издох? Отвечайте, олухи!
      Двое тюремщиков переминались с ноги на ногу в дверях. Оба держали по факелу, но переступить порог боялись: вдруг вдовствующей королеве это не понравится? В камере и так тесно.
      -- У него лихорадка, мадам. - нехотя отозвался один из них, верзила, едва не чиркавший головой по потолку коридора. Его неестественно маленькие мутные глазки на квадратном неподвижном лице раздражали королеву.
      -- Лихорадка? От чего? - вспылила старуха.
      -- У нас сыро. - промычал второй. - А может его крысы покусали. Там ведь крысы, мадам.
      Этгива взвизгнула, схватила у тюремщика из рук факел и запустила им в темный угол далеко за ложем узника. Раздался писк и топот множества мелких ножек. Человек на соломе застонал, его всклокоченная голова дважды метнулась из стороны в сторону. Старая королева наклонилась над ним. Теперь при свете догорающего на полу факела она хорошо видела того, к кому пришла.
      Действительно, сын говорил ей правду: лорд Деми изменился и не в лучшую сторону. Сейчас она не была даже убеждена, что ее рассуждения верны в самом главном звене. Сможет ли этот мешок с костями, сотрясаемый лихорадкой, хоть на минуту приковать к себе внимание королевы Гранара? Говорят, она красивая, уверенная в себе женщина, которая не испытывает недостатка в поклонниках.
      Этгива склонилась ниже над узником и тростью убрала с его взмокшего лица спутанные пряди волос. Лицо Харвея осунулось и подурнело, но... королева удовлетворенно щелкнула пальцами - в нем по-прежнему было что-то, черт возьми, она сама не знала что!
      -- Мы починим тебя, мальчик. - усмехнулась Этгива. - Что ты там бормочешь?
      Лорд действительно бредил. Воспаленные глаза Харвея были широко открыты, но не видели королевы, сухие потрескавшиеся губы шевелились. Казалось, он сейчас пребывал где-то очень далеко.
      Над Винейским заливом вились чайки. Холодный северный ветер доносил запах дегтя от Плаймара и сминал рябью зеленую грязную воду у верфей. Не было слышно ни привычного пения пил, ни грохота и брани, обычно оглашавших в этот час предместья столицы. Все побережье, казалось, вымерло и лишь кое-где попадались сопливые грязные дети, игравшие в пыли да дряхлые всеми забытые старухи, сидевшие на завалинках возле облупленных домов. Весь город, да что там город, - все предместья и деревушки, прилепившиеся к дороге на север, высыпали встречать победоносного Харвея лорда Деми герцога Западной Сальвы и его славных морских волков.
      Плотная серая толпа облегла обочины и приглушенно гудела, глядя, как из далека приближается слабое облачко пыли и слышится нестройное, но радостное "ура" тех, мимо кого уже проезжают герои. Вот передовые всадники поравнялись с рядами встречающих, и в воздух полетели шапки, клетчатые платки. Отцы подбрасывали малышей, женщины вставали на цыпочки. "Смотри, сынок, это наш спаситель!" "Где? Где?" "На белом жеребце?" "Ура победоносному Харвею!" "Да здравствует лорд Деми!" Ну и остальные, конечно.
      Лорд Харвей ехал впереди на белом, как морской прибой, скакуне, захваченном им вместе с другими трофеями на флагмане фомарионской эскадры. Он не знал, что именно этого жеребца по кличке Пенка король Арвен послал в подарок своей царственной кузине королеве Гранара. Но если б и знал, что ж с того? По праву победителя, лучший трофей принадлежал ему.
      Не знал Деми также и того, что мощная армада фомарионских кораблей вышла в Винейский залив вовсе не затем, чтоб бомбардировать Плаймар. Она направлялась далеко на юг, в Мальдагран, чтобы помочь гранарцам в новом столкновении с Фаррадом. Этого пока не знал никто, и жители прибрежных деревень, холодея от ужаса, наблюдали, как навстречу грозному флоту самого короля Арвена вынырнула из скал гребная эскадра адмирала Деми и, используя противный фомарионцам ветер, на голову разгромила их в кровопролитном четырех часовом сражении.
      На губах молодого герцога играла счастливая улыбка. Он едва сдерживался, чтоб не сорвал с головы шлем и не начать махать им в воздухе. Но это было бы неприлично. В Беоте не принято так откровенно выражать свои чувства. Сдержанность - признак благородного человека. Бог с ней, с чернью. Она имеет право орать от восторга. Но как Харвей сейчас завидовал простолюдинам! Все, на что он сам мог отважиться, это слегка помахивать в воздухе рукой, затянутой в черную перчатку. А хотелось подхватить кого-нибудь из босоногих мальчишек, бежавших за его лошадью, посадить перед собой в седло и пустить коня галопом. Но это не по-беотийски.
      Черт возьми! Если б он был чистокровным беотийцем, плевал бы на все правила. Но в том-то и дело, что лорд Деми беотийцем не был, и про каждый его неверный шаг говорили: сколько волка не корми... сальв всегда останется сальвом... Да, останется сальвом! Деми ненавидел себя за это, потому что в глубине души сознавал подобный упрек -- правда. Правда хотя бы в том, как его сейчас захлестывали чувства, и Харвею было от этого невыносимо стыдно.
      Но счастье казалось больше стыда, и Деми радостно кивал головой в обе стороны. Наконец-то, он стал для этих людей своим и навсегда смыл с себя и своего рода пятно позора, наложенное сумасшедшей авантюрой отца. Ради призрачной мечты восстановления великого Монсальвата герцог Алейн разорвал присягу беотийской короне, несмотря на то, что Западная Сальва вошла в ее состав 500 лет назад и с тех пор ее владыки верно служили государям Плаймара. Но на родине у Харвея все еще помнили о старине, помнили и тяготели к раздробленным сальвским королевствам больше, чем к неродному Беоту. Когда же Рэдрик Красная Шея сумел освободить свою страну от власти Фаррада и мечта о возрождении Монсальвата казалась такой близкой, Алейн изменил присяге и ушел под руку к своему другу королю Гранара.
      Они сражались вместе и вместе проиграли. Рэдрик смог удержать Гранар, а лорд Деми проиграл битву у крепости Гуарх и был привезен в Беот в деревянной клетке.
      Король Дагмар велел привести к себе семилетнего сына своего врага и сказал ему:
      -- Твой отец изменил клятве и наказан. Он больше не герцог Западной Сальвы, вот его цепь. Она твоя. Теперь ты должен принести мне присягу.
      -- Если мой отец поступил так, -- ответил Харвей, весь трепеща перед лицом своего грозного государя, -- значит у него были причины. И я не могу без его согласия принять герцогский титул.
      -- Ну что ж. - с безразличием сказал король. - Твой отец преступник. Я могу помиловать его, а могу казнить. Предательство герцога поддержали все жители Западной Сальвы. Что делать с мятежниками? Тебе решать.
      Сейчас Харвей понимал, как отвратительна была эта игра... После присяги ему разрешили свидание с отцом. Низложенный лорд Деми сидел, прикованный к стене, и грустно смотрел на сына.
      -- Ты правильно поступил. - сказал он. - У тебя не было другого выхода. А сейчас уходи, я не хочу тебя больше видеть.
      Теперь, по прошествии 20 лет, Харвей не осуждал отца. Он понимал, что сам, своей рукой перечеркнул дело его жизни. Вскоре герцог Алейн умер в заточении, так и не дождавшись суда. Говорят, такова была тайная воля короля Дагмара. Но это ведь только говорят...
      С тех пор жизнь Харвея оказалась отравлена тонким ядом всеобщего недоверия. Его считали предателем, сыном предателя. Потенциальным мятежником, уже благодаря месту, которое он занимал. Никто не называл молодого Деми своим: ни беотцы, ни жители Западной Сальвы. Для них он был отрезанный ломоть, ничтожный сын их великого и славного герцога, служивший ненавистному Беоту. Даже в Морском корпусе, где Харвей был первым, его очевидный талант признавали сквозь зубы, словно учили будущего врага и не могли радоваться успехам.
      Но теперь все было позади: и неприязнь, и недоверие. Славный род Деми вновь занял подобающее ему гордое место. Беотийский флот нанес сокрушительное поражение вековечному врагу - королю Фомариона, хотевшему разорить мирное побережье Винейского залива и сжечь Плаймар. Так, во всяком случае думали все, и Харвей был не исключением. Гордая радость заливала его сердце, он оглядывался на своих соратников, на людей, махавших шляпами по обочинам дороги, и везде встречал восторженные преданные лица.
      "Да здравствует Харвей!" "Слава победоносному Деми!!!"
      Кавалькада всадников уже въезжала в украшенный флагами центр города. На сердце было легко и весело. Ветер раскачивал железные вывески на домах и трепал потемневшие самодельные штандарты, которые каждый беотиец считал своим долгом воткнуть у себя на крыше.
      -- Ваше величество, они уже на площади.
      Король Дагмар стоял на высоких ступенях перед ратушей в окружении отцов города и по-отечески благосклонно протягивал победителю руки, словно хотел обнять молодого герцога. Но Харвей хорошо знал этикет: если государь может нарушить его, то подданный -- никогда. Ему предстояло поцеловать воздух над перчаткой монарха. В Беоте считали неприятным, даже неприличным, дотрагиваться друг до друга, и делали это крайне неохотно, подчиняясь необходимости или порочному влечению, после чего долго и с отвращением мылись. Деми в глубине души был уверен, что когда-то страна пережила большую чуму, память о которой сохранилась не в хрониках, а во всем стиле жизни. Наверное, он со своей привычкой вечно есть немытые яблоки и хвататься голой ладонью за дверные ручки выглядел недостаточно утонченно, хотя в остальном, конечно, вполне соответствовал типу воплощенного беотийского благородства.
      Осторожно коснувшись губами замшевой краги короля, Харвей отступил на шаг, поскользнулся на мокрых от дождя ступенях, у него закружилась голова, почерневшее небо в прорывах облаков понеслось с невероятной быстротой, а гул ликующей толпы на площади превратился в злобное улюлюканье: "На веревку его!" "На веревку предателя!" "Да здравствует Дагмар, наш отец и защитник!"
      Лорд поднял глаза и увидел, как из улыбающегося открытого рта короля выскочила белая мокрая мышь...
      -- Вы можете привести его в чувства? - с досадой осведомилась Этгива у тюремщиков. - Мне надо с ним поговорить.
      -- Можно облить его. - предложил второй, тот что был пониже и поживее. - Позвольте, мадам.
      Этгива успела отскочить, когда вода рывком была просто выброшена из ведра на узника. Харвей едва не захлебнулся от неожиданного ощущения. Он вскочил на соломе и уставился перед собой широко раскрытыми невидящими глазами.
      -- Кто здесь?
      -- Твой кошмар. - сухо расхохоталась старуха. Ее жесткие, словно костяные, пальцы вцепились ему в подбородок и с силой тряхнули голову Деми. - Ну? Узнаешь меня?
      -- Ваше Величество? - только и мог произнести он. - Что вы тут делаете?
      -- Совершаю вечерний моцион. - хмыкнула королева. - Я пришла к тебе.
      Харвей помотал головой, чтоб избавиться от остатков сна, терзавшего его в лихорадке.
      -- Что вам от меня надо? - через силу выговорил он, глядя в восковое лицо гостьи.
      -- Мы решили тебя женить, мальчик.
      Деми показалось, что и ведро воды, и Этгива - продолжение его кошмара - не более того.
      -- Женить? - машинально повторил лорд. - Вы бредите, мадам?
      -- Ничуть. - возразила женщина. - У тебя ведь есть невеста. Вы с нею обручены. Ну вспоминай! Вспоминай!
      -- Я не понимаю вас, мадам. - оборвал ее узник. - О ком вы говорите?
      -- О королеве Гранара Хельви Рэдрикон. Она скоро приедет сюда.
      -- Куда? В тюрьму?
      -- Я рада, что ты не теряешь чувство юмора. - кивнула Этгива. - К делу. Я говорю о ее приезде в Плаймар и о том, что мы сделаем тебя королем Гранара.
      В камере повисла долгая тишина. Наконец, узник не вполне уверенно осведомился:
      -- Неужели положение столь серьезно?
      -- Ты догадлив. - подтвердила старуха. - Скажу только, что король Фомариона Арвен Львиный Зев сделал этой гранарской сучке предложение, и ты - прекрасный способ помешать воссоединению врагов Беота. Так что давай договоримся.
      Харвей по привычке попытался поднять правую бровь, но она была рассечена, и молодой лорд только поморщился.
      -- Это выгодная сделка. - Этгива похлопала его палкой по плечу. - Я скажу тебе, что ты должен делать, ты дашь согласие и можешь убираться отсюда. Надеюсь, ты хочешь домой?
      Лорд Деми молчал дольше, чем она ожидала.
      -- А если я не соглашусь? - наконец, произнес он, глядя своей гостье в глаза.
      Королева выдержала этот тяжелый взгляд.
      -- Умный мальчик. - прошептала старуха. - Ты обо всем догадался, правда?
      Герцог коротко кивнул.
      -- Вы хотите посадить меня на трон в Гранаре, а потом выворачивать наизнанку, как вам здесь захочется. - он усмехнулся. - Вы думаете, у меня не богатый выбор: положить голову на эшафот за преступления, которых я не совершал, или надеть на нее корону за заслуги, которых у меня нет, -молодой лорд криво улыбнулся, -- Я вырос далеко от Гранара, почти не знаю страны, ничего к ней не чувствую... Говорят, там люди лучше. Не думаю. Люди везде -- дерьмо. Но даже они не заслуживают такого короля, которого соседи смогут выкручивать, как прачка мокрое белье.
      Этгива пожала плечами.
      -- У тебя нет выхода. Если тебя не увезут отсюда прямо сейчас, ты не жилец.
      -- Выход есть всегда. - спокойно возразил Харвей. - После всего, что вы со мной сделали, я предпочитаю сдохнуть здесь. От лихорадки или на дыбе - все равно.
      -- Ты дурак. - сухо сказала старуха. - И ты забываешь одну деталь, -она помедлила, -- у тебя есть сын. От первого, как теперь выясняется, незаконного, брака. Сколько ему? Пять? Семь?
      Харвей задохнулся.
      -- Вы не посмеете.
      -- Посмеем. Тебе ли этого не знать? - деловито отозвалась вдовствующая королева. - Хочешь увидеть его на дыбе вместо себя? Отвечай! она подняла палкой подбородок герцога. - Я заставлю тебя делать то, что мне надо. Не доставляй ему новую боль. Ведь он и так потерял мать. Зачем ребенку становиться круглым сиротой? К тому же нищим. Ведь твои владения конфискуют, как имущество государственного преступника.
      Деми подавленно молчал. Даже Дагмар не прибегал к этому доводу. Впрочем, до времени. "Будьте вы прокляты!"
      -- Будьте вы прокляты. - прошептал герцог, сжимая кулаки.
      -- Не смеши меня, мальчик. Ты в цепях и не можешь причинить мне зла. - бросила старуха. - Так что соглашайся, пока не поздно.
      Лорд сокрушенно опустил голову.
      -- Но почему вы думаете, что королева Хельви вообще согласится на подобный брак? - с плохо скрываемой надежной спросил он. - Неужели Арвен не предпочтительная партия?
      -- Ты постараешься внушить ей обратное. - усмехнулась Этгива. Раньше ты хорошо умел убеждать женщин.
      -- А теперь разучился. - скрипнул зубами Харвей. Он откинул с колен дерюжное покрывало, обнажив перед старой королевой свои распухшие искалеченные ноги. - Боюсь, мадам, я больше не буду ни танцевать, ни ездить верхом. А без этого какой флирт?
      -- Будешь. - устало констатировала гостья. - Дагмар сказал: всерьез тебя не трогали. Ты нужен был для процесса, а на процесс не выводят калек.
      Деми не поверил своим ушам. Что же тогда называется "всерьез"? Если это для них игрушки.
      Королева встала.
      -- Я покидаю тебя, мальчик. Скоро за тобой придут. На досуге поразмысли над моими словами. Бывает гораздо хуже.
      Дверь за ней закрылась с тяжелым скрипом. Догоревший в углу факел погас. Погребная сырость пронизывала тело сидевшего на полу лорда Деми. В мокрой рубашке на дне этой каменной могилы было далеко не весело, но сейчас Харвей молился, чтобы холод и сырость закончили дело, начатое в застенке, раньше, чем за ним придут посыльные короля. Молился бы... если б мог. Но за два месяца, проведенные здесь, он странным образом разуверился в помощи Бога. И даже протянутую с небес руку, единственный шанс на спасение -- брак с королевой Гранара -- воспринимал как насмешку, как новое звено в длинной цепи издевательств, приковавшей его к негодяю Дагмару и старой карге Этгиве.
      Глава 6
      Лето в Плаймаре, как и на всей Великой Сальвской равнине выдалось жаркое. Стоял душный июнь с частыми грозами и обильными ночными ливнями, которые, против ожидания, не приносили свежести, а лишь заставляли распаренную землю дышать еще тяжелее.
      Королевский дворец Дагмаркулл находился на островах посередине реки и утопал в зелени парков, террасами спускавшихся к самой воде. Это большое подковообразное здание окружали ожерелье искусственных прудов, маленькие цветники, затерянные на насыпных холмиках и спрятанные в тени вековых деревьев охотничьи павильоны, оранжереи, беседки, горбатые мостики. Поистине, владыка Беота жил в царской роскоши, о которой Хельви могла только мечтать.
      Дело было не только в богатстве, хотя сытая спокойная жизнь беотийцев обнаруживала себя на каждом шагу и уже начала раздражать гранарских воинов, сопровождавших в столицу врага свою королеву. Дело было в особенном - не сальвском - удобстве, с которым соседи умели обустраивать свои дома. Чай и горячие булочки всегда подавались в пять, а чистые полотенца и теплая вода в любую минуту оказывались под рукой. Гранарцам такое положение вещей казалось особенно обидным, потому что эти же самые улыбающиеся приветливые беотийцы за последние десять лет войн и столкновений разнесли им полстраны. А у самих, оказывается, в тылу текла мирная, благополучная жизнь, строились дома, игрались свадьбы... Гранар-то полыхал из края в край. Если б одни беотийцы! Фаррад с юга, морские набеги северных варваров, вечно всем недовольные горцы, удержать которых от резни также трудно, как горячую сковородку в голой руке. Правду старики говорят: в Гранаре рождаются, чтобы умереть с мечом.
      Но да благословит Бог королеву Хельви: она умеет не только воевать, но и жить в мире. Вот уже целый месяц гранарское посольство находилось в Плаймаре, ведя переговоры о границе, и вчера даже простым охранникам сказали, что дело увенчалось успехом: Гранар без единого выстрела получит четыре западносальвские крепости: Ойзан, Мавлхид, Брокк и самую сильную Гуарх. Как раз те, которые находятся в горах. Это, конечно, не вся Западная Сальва, но каждый воин знает, если плацдарм господствует над равниной, то захватить лежащую у ног беззащитную долину - дело времени.
      Хельви сидела в своей комнате, обдумывая продолжение сегодняшнего дня. Она никак не ожидала, что перед встречей с предполагаемым женихом ее охватит волнение, и злилась. "Какого черта? Дело есть дело. Мне не 16 лет. Что за детские пляски на лугу и дудение в рожок? Он и сам может оказаться исключительным идиотом. Что, впрочем, нас не особенно интересует".
      Раздражала также необходимость лгать себе и излишнее бравирование накануне встречи. Она прекрасно знала, что лорд Деми не только не исключительный, но и вообще не идиот. Весь месяц пребывания в Плаймаре королева осторожно, исподволь собирала сведения о нем. А когда желания сторон на переговорах прояснились, и беотийский владыка напрямую предложил своей гостье руку герцога Западной Сальвы с солидным приданым из пограничных крепостей, намекая при этом, что в случае отказа королевы Гранара, лорд Деми будет казнен как государственный преступник -- для чего есть все основания - Хельви без особых церемоний потребовала следственное дело своего будущего жениха. Столь деловой подход выбил из седла короля Дагмара.
      Беотиец было попробовал уклониться от предоставления своей венценосной гостье допросных листов лорда Харвея. Однако Хельви поймала его за язык, заявив, что вопрос о матримониальном союзе между ней и государственным изменником даже не может рассматриваться, но... оставила Дагмару крошечную лазейку, вскользь обронив, что, конечно, преступление преступлению рознь и ее решение во многом будет зависеть именно от того, что она прочтет в пресловутом деле.
      Хельви не была прирожденным дипломатом, чувства часто брали в ней верх над рассудком, а любовно построенная игра могла сломаться от одного неожиданного всплеска жалости или негодования. Но на этот раз она взяла себя в руки и не сделала ни единого поспешного шага навстречу пожеланиям беотийца, пока он не удовлетворил всех ее требований: Западносальвский берег по реку Руну, горные крепости (подарок Дерлоку, пусть утешится), отказ Дагмара от вассальной присяги лорда Деми, по всем правилам, с преломлением шпаги и возвращением подписанных Харвеем хартий (на этом Хельви особенно настаивала: еще не хватало, чтоб перед носом ее будущих детей, законных королей Гранара, беотийские владыки трясли старыми договорами их отца и требовали подчинения).
      Неожиданно тайной союзницей гранарки стала вдовствующая королева Этгива, всеми силами подталкивавшая сына на соглашение.
      -- Ты не понимаешь, что мы получим взамен! - едва не кричала она на потного, красного от негодования короля, когда они оставались наедине. Управляемый изнутри Гранар для нас гораздо безопаснее и дешевле, чем все твои линии обороны. Вспомни об угрозе Фомариона, наконец!
      -- Но эта дрянь буквально выворачивает мне руки!
      Допросные листы Деми были последними в ряду уступок Дагмара. Дальше он уперся. Впрочем. Хельви больше ничего и не просила. В прошлую субботу вечером ей доставили увесистый том в деревянной обложке, обтянутой кожей. Судя по тому, что переплет не распирался обилием листов, а наоборот заметно прогнулся внутрь, королева поняла -- дело основательно подчистили. Глядя на корешок, особенно очевидно демонстрировавший отсутствие вырезанных листов, она только убедилась в своем мнении. Что ж, ничего другого Хельви не ожидала. Глупцы! Какая разница, сколько листов они оставят в деле. Ей ведь важна не суть обвинений, не подробности заговора, скорее всего мнимого. Ее интересовало, как держался лорд Деми. А это можно было определить по многим вторичным деталям. Например, как часто следователи повторяли одни и те же вопросы, называли имена вероятных соучастников, подсказывали испытуемому, на кого он должен показать.
      Хельви провела над жеванными допросными листами всю ночь, хотя знала, что на другой день у нее будет опухшее лицо и мешки под глазами, а утром не вышла для обычной прогулки в сад. Свечи в серебряном шандале прогорели до самых чашечек, вода в тазу для умывания остыла, теплое молоко и булка с яблочным джемом остались на подносе нетронутыми.
      Время от времени королева прерывала чтение и начинала медленно прохаживаться по комнате, потом садилась за стол, глядя в черное ночное окно, и машинально крошила пальцами хлеб на тонкой майоликовой тарелочке.
      Судя по тону и характеру вопросов, Харвей не давал показаний. Раздражение следователей нарастало от начала тома к концу. Это было заметно по формулировкам обвинений. Сначала они держались вежливо, потом угрожали, перешли к делу, сдались, сделали паузу и снова начали атаку. Так повторялось дважды. Несколько раз они пытались его дожать, о чем свидетельствовали пятна крови на пергамене и косая неуверенная подпись преступника внизу протоколов. Видимо, он был близок, но выдержал. Имена, которые лорду Деми подсказывали следователи, оставались прежними. Значит он никого не выдал. В основном это были его подчиненные, флотские офицеры, несколько друзей.
      Хельви с детства привыкла считать старого Деми, друга ее отца, героем. В Гранаре погибшего герцога Западной Сальвы называли почти святым. Его сын... О нем предпочитали не говорить. Он служил Беоту, значит был предателем. Королева не любила, когда о людях судят просто. Никто не может знать всех обстоятельств, причин и посылок, заставляющих человека действовать так, а не иначе. Бог рассудит и Бог накажет. Особенно Харвея. При его имени Хельви всегда становилось грустно. То ли она сохранила смутное чувство привязанности к конопатому долговязому мальчику, лазавшему с ней по холмам св. Брана в поисках каменного кольца эльфов. То ли просто понимала больше, чем другие, и потому была снисходительнее. Кто знает.
      Во всяком случае теперь, читая изрядно выпотрошенную, наскоро приведенную в порядок книгу допросов, Хельви чувствовала к молодому лорду Деми симпатию, а не презрение, которое всегда охватывает сильных мира при виде раздавленного человеческого существа. Это неприятное состояние тоже было ей знакомо, она ведь царствовала уже десятый год и видела больше, чем хотела бы.
      "Вот здесь он попросил пить, а они плеснули ему в лицо. Рукопись намокла. Не рассчитали. Свиньи. Страница вся розовая. Альгусское?" Она лизнула палец, которым переворачивала лист. "Нет, бурда какая-то". Хельви со стуком захлопнула книжку. "Все. Хватит, окна уже серые. Надо спать. Нельзя позволять себе мятое лицо".
      На следующее утро она с улыбкой сказала королю Дагмару:
      -- Вы предоставили мне текст, побывавший в руках у уличного потрошителя? Но даже этот калека настроил меня на благодушный лад.
      -- Так вы его берете? - владыка Беота едва сдерживал нетерпение. Он готов был ударить эту мурлыкавшую с недосыпа кошечку. Чтоб упала прямо в цветник. А потом задрать юбки и... "Все-таки мать права: она очень женщина! Еще в этом платье цвета бренди, с низким квадратным вырезом... Гранарки умеют себя подать". - Берете? - повторил король, угрюмо глядя на вишневую ленту, в волосах собеседницы.
      -- Нет. Зачем он мне нужен? - ее ленивый сонный голос окончательно вывел Дагмара из себя.
      -- Тогда, какого черта вы морочили мне голову столько времени?!!
      -- Вы о чем? - ее невозмутимость сводила с ума.
      -- О лорде Харвее, конечно! Черт бы мена побрал!
      -- А я о протоколе допросов. - она издевалась. - Заберите рукопись назад. Листы мне ни к чему. А что касается герцога Западной Сальвы, то я хочу с ним встретиться.
      -- И только? - взревел Дагмар. - Я надеялся, что вы, наконец, скажите мне "да" или "нет".
      "Да, да, да! Боже, какой же ты дурак! В тысячу раз проще иметь дело с его мамашей. Эта хитрая стерва все поняла с самого начала".
      -- Я не могу дать окончательный ответ, -- вслух сказала Хельви, -пока не узнаю мнения самого лорда Деми. Вам не кажется, дорогой брат, "Какой он мне брат?" -- что он тоже имеет здесь право голоса?
      Что творилось в душе владыки Беота, известно было лишь ангелам ада, давно свившим там гнездо. "Право голоса? У этого? Которого я, который у меня, да мне стоит только сжать кулак, и его голова отвалится!" Но вслух король не произнес ни слова, потому что где-то посредине гневных внутренних филиппик голос разума настойчиво подсказал ему, что дело идет на лад . И Дагмар назначал место встречал.
      Глава 7
      Это был небольшой особняк в западной части Плаймара, где король обычно проводил время с понравившимися ему дамами, которых по разным причинам не стоило показывать при дворе. Богато обставленный, окруженный садом с частой чугунной решеткой, обслуживаемый немногочисленной челядью дом казался идеальным местом для тайных свиданий с нужными людьми, чьи имена и лица должны были оставаться в тени.
      Сюда в половине шестого вечера в закрытой карете приехала королева Хельви. Старый дворецкий проводил ее на второй этаж в светлую ореховую гостиную с камином и маленьким фонтанчиком, бьющим в мраморную раковину прямо из стены.
      Окна в сад были открыты. Стоячий воздух казалось плавился на солнце. В небе висело марево, и ее величество ощущала себя неуютно в тяжелом шелковом платье. "Я красная, как мышь! Чушь какая-то. Мыши красными не бывают. Я мокрая, как мышь. Это уж точно. И красная. Весьма привлекательное зрелище!"
      Благо в комнате был фонтан, и Хельви, смочив платок, подошла к зеркалу, чтоб привести себя в порядок, не размазав краски на лице. "Безнадежно!" Она опустилась в кресло у пустого камина. "Надо было оставить красное платье. В нем не так жарко".
      При мысли о красном платье настроение молодой женщины еще больше испортилось. Это был специально заказанный и сшитый ею наряд по новой беотийской моде, которую она собиралась привезти в Гранар. Мастерицы плаймарского двора старались вовсю: не каждый день шьешь для такой известной и грозной государыни, как Хельви Рэдрикон, их старого врага, а теперь, возможно, и друга, судя по тому, как пойдут дела на переговорах с королем Дагмаром. На поверку она оказалась не такая уж и грозная, эта Рэдриконша, терпеливо выдерживала примерки и была щедра на похвалы. Людям нравится, когда их работу ценят. А то зачем и трудиться? Только ради денег? А радость? Порадоваться тоже охота.
      Хельви слушала болтовню швей, не забывая каждой сунуть в руку во время примерки по мелкой золотой монете. Приятный пустяк располагал этих простодушных женщин к улыбчивой клиентке, и они охотно отвечали на ее как бы мимоходом брошенные вопросы.
      -- Вот здесь, мне кажется, можно было бы присобрать кружево в большой волан. А что говорят здешние кавалеры о таком фасоне? Кто у вас тут самый большой волокита? Лорд казначей? А еще? Его Величество? - Хельви прыскала со смеху, а окружавшие ее мастерицы прятали лукавые улыбки. - А еще, еще? Лорд Деми?
      Именно о нем, и только о нем она хотела знать. Но попутно пришлось выслушать уйму всякой чепухи. Как леди Гудрид сломала ногу в день седьмого бракосочетания Его Величества и не смогла присутствовать, а у нее было такое платье! И ведь она тоже любит воланы! И что сказал король, когда увидел леди Симельду с открытым лифом. А лорд казначей... Да и ведь все помнят, как прямо здесь в примерочной у госпожи Одды леди Холли и леди Хелия, которых раньше называли "кузины Хо и Хе" -- такие от были подруги подрались ножницами из-за этого красавчика Деми, и леди Хо выколола бы сопернице глаз, если б не уронила горячий утюг на ногу леди Кастом, которая кстати тоже не ровно дышала к малышу Харви. И так до бесконечности. Но швеи знали очень многое, и Хельви была довольна, что смогла вытерпеть их болтовню.
      Наконец, платье было готово. Королева Гранара и сама кое-что добавила к фасону, чем сначала привела непреклонную госпожу Одду в негодование, а когда хозяйка мастерской обдумала и вывернула идеи заказчицы на свой лад, в неописуемый восторг.
      В конечном варианте получилось что-то совершенно новое. Шедевр, не относившийся ни к беотской, ни к гранарской моде. Особенно всех восхищал высокий стоячий воротник из тончайшего кружева, аккуратно натянутый на проволочный каркас полукруглой формы. В сочетании с низким квадратным вырезом, узким корсетом и пышными юбками это смотрелось великолепно. В Беоте до такого не додумались, здесь решили вовсе отказаться от воротника, наскучив тяжелыми накрахмаленными жерновами. Но Хельви пожелала иначе.
      Когда платье вынесли в примерочную уже готовым, на всех губах застыл благоговейный вздох, а королева Гранара захлопала в ладоши и едва не пустилась в пляс. Такая уж она была веселая девчонка! Легкий алый шелк походил на лепесток тюльпана, которые Хельви так любила. Драгоценность завернули в газовый чехол и с величайшими предосторожностями перенесли в комнаты гостьи, где надели на деревянную подставку-манекен в гардеробной.
      Сегодня после обеда горничная Хельви рыженькая быстроглазая Нолл приготовила его для своей госпожи.
      -- Вам нравится, Ваше Величество? - спросила она, с завистью глядя на дорогой фаррадский шелк, струившийся у нее под руками, пока оправлялись складки.
      -- А то нет, чудачка. - улыбнулась королева. - Я из-за него потеряла уйму времени на примерках, но не жалею.
      -- Лорду Дерлоку тоже бы понравилось. - вдруг сказала Нолли, и в глазах ее блеснул гнев.
      Хельви не ожидала такой открытой враждебности. И от кого? От девчонки, которую она подобрала в годы первой беотской войны! Не дала умереть с голоду, пристроила на службу. Думала, если делаешь людям добро, они будут тебе преданы. "Как же! Женская преданность..." От того-то Хельви всегда предпочитала полагаться на друзей-мужчин. На Робера, на Симона, даже на Дерлока. Он ведь не только ее любовник, он друг, и королева многим ему обязана.
      Ее величество знала, что рыжая Нолли молчаливо влюблена в красавца-горца, кавалера своей госпожи. Это случается со слугами. "А что? Девочке уже 15 лет, я в 15... Нет, только не вспоминать Роже!" Хельви себе запретила касаться мыслью того далекого времени. "Иначе как жить?" Стоило только... и образ Монфора вставал пред глазами в таких подробностях, что королева начинала чувствовать даже запах его рук. "Наверное, это и называется любовью".
      Нолли тоже была влюблена, и не на шутку. Горничную унижало то, как ее хозяйка держит себя с лордом Дерлоком. Властно, непреклонно, порой жестоко. Пристрастный взгляд девушки видел то, чего и не было. С каждым днем ее отношение к госпоже становилось все хуже. Королеве говорили, что таких слуг следует сразу же отдалять. Хельви пропускала совет мимо ушей: все само собой перемелется, она слишком привыкла к девочке. И на тебе! Государи не имеют право на привязанность, это делает их уязвимыми.
      -- Ты что-то сказала? - Хельви медленно повернулась к горничной, и девушке показалось, что ей сейчас отвесят пощечину. Но королева сдержала себя. - Ты назвала имя лорда Босуорта?
      -- Да, госпожа. - едва слышно пролепетала Нолли.
      -- И тебе нравится это платье?
      -- Да, госпожа. - еще тише отозвалась служанка.
      -- Ты считаешь, что любая в таком наряде будет выглядеть царицей, ведь так? - в голосе Хельви не было гнева. - Я тебе его дарю. Забирай, Нолли. И сегодня же, слышишь, сегодня же отправляйся в порт, садись на гранарский грузовой корабль, мой секретарь даст тебе денег и охранные грамоты для торгового дома Бьерни, они тебя проводят до столицы, это надежные люди.
      Горничная удивленно хлопала глазами.
      -- С этого дня ты у меня не служишь. - пояснила королева. - Можешь ехать с этим платьем домой и завоевывать сердце человека, который тебе мил. Когда я вернусь, мы поговорим о твоем приданом.
      -- Но, госпожа...
      -- Когда лорд Босуорт тебя бросит, тебе понадобится муж.
      Не вынеся жестокости последних слов, Нолли опрометью бросилась из комнаты, а Хельви опустилась в кресло спиной к платью. Она его видеть не могла.
      Дело, конечно, было не в куске материи с кружевом, а в лорде Дерлоке. Расставание с ним и поездка сюда дорого стоили королеве. Их отношения далеко не были так просты и бестрепетны, как предполагал отец Робер. Хельви усмехнулась: старик-епископ уже давно судил о ее поступках со стороны. Жаль, что он не может, как в детстве, увидеть жизнь своей ученицы изнутри!
      Дерлок подарил королеве целый мир, о котором она прежде не подозревала. Мир гор, туманов, говорящего в вереске ветра, бескрайней серой глади озер. И посреди всего этого великолепия он любил ее. Любил страстно, жадно, порой грубо, но невыразимо прекрасно. Вокруг плясали феи, сказки походили на правду, а повседневная жизнь теряла свои реальные черты. В закопченных хижинах из плоских камней рассказывали легенды тысячелетней давности так, как будто это случилось вчера. И угрюмые жестокие жители этих заколдованных мест хранили в своей памяти правду о древнем Монсальвате, великом королевстве, остатками которого сейчас были Гранар, Фомарион и даже отчасти Беот.
      Всего этого Хельви не знала и не ведала до встречи с Дерлоком. Она научилась понимать и не бояться горцев. Они признали ее власть. А что еще важнее - ее право на власть над ними, последними хранителями незамутненной сальвской крови.
      Босуорт прекрасно понимал, что Хельви никогда не выйдет за него замуж, и выше, чем сейчас, он не поднимется. Статус официального фаворита все, на что мог рассчитывать парень из горского клана, пусть и очень могущественного там у себя, за облаками, среди коз и вересковых пустошей. Королевский двор - не перевал Мак Дуй, и здесь ржавый меч в умелых руках не мог заменить предков августейших кровей.
      -- Чего ты от меня хочешь? - уговаривала его Хельви. - Твоя власть останется при тебе. Мой брак ничего не меняет для нас. Это голая сделка между мной и Беотом.
      -- А ты? - его темные от недоверия глаза смотрели на нее. - А ты?
      -- Что я? Не смеши меня, Дерлок. Между нами все останется по-прежнему. Неужели ты думаешь, что я, привезя сюда чужого, чуждого нам человека, уйду от тебя?
      -- Но ты ведь должна будешь...
      -- Но ведь у меня должны будут появиться дети. - раздраженно передразнила его королева. - Законные дети, Дерлок. Или ты хочешь оставить гранарскую корону без наследников?
      Он сокрушенно мотал головой.
      -- В королевских семьях всегда так делают. - спокойно заверила фаворита молодая женщина. - И это ничуть не повлияет на мою свободу. У Деми была и будет своя жизнь, у меня - своя. В лучшем случае мы научимся не портить ее друг другу.
      -- Все это как-то по-собачьи. - заключил Босуорт. Он чувствовал неправильность происходящего, но не умел выразить своих ощущений.
      Хельви сокрушенно опустила руки. Дерлок был по-своему прав. Он все понимал, но самолюбие не позволяло ему просто так уступить королеве. Прекрасно зная, что это ни к чему не приведет, Босуорт все же устроил возлюбленной два крупных скандала перед ее отплытием в Беот. Теперь королеву упрекала эта девчонка!
      "Пусть меня оставят в покое! - решительно сказала Хельви. - Я не могу переживать из-за всего сразу. Надо выбрать что-то одно. Платья жаль. Я его в сердцах подарила. Но ничего, найдем другое. Старая Тетсинда не хуже Нолли завивает и причесывает волосы, хотя сноровка у нее уже не та". Королева позвонила в колокольчик, стоявший на столе. "Через час пора будет выезжать, а я еще не напудрена!"
      Новое платье Хельви выбрала почти машинально, по принципу удобства. Старый наряд, неизменно вызывавший одобрение у зрителей, предает женщине почти столько же уверенности, как и в первый раз надетый роскошный туалет. Правда, пропадает ощущение приподнятости и радостного возбуждения. Привычка есть привычка. Но в целом вышло неплохо.
      Это был ее любимый атласный райфрок глубокого темно-синего цвета, необыкновенно гармонировавший с глазами королевы. Длинный парчовый лиф шедевр гранарской златошвейной мастерской - украшала цветы фиалки, на каждом из которых росой вспыхивали алмазные капли. Зрелище портил только вышедший из моды тяжелый круглый воротник снежно-белого кружева.
      -- Тетси, давай его выпорем! Немедленно. - предложила королева, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
      -- Но что же Ваше Величество накинет на грудь? - всплеснула руками толстуха. - Вырез едва не обнажает плечи!
      -- Ничего. - уверенно подтвердила Хельви. - Это красиво. Скажешь у меня не красивые плечи?
      -- Помилуй Бог. - Тетсинда довольно заулыбалась. - У моей девочки все самое красивое в мире! И все же я посоветовала бы в дорогу накинуть длинную газовую вуаль. Черную, которая вам так идет. - старшая камеристка осторожно возложила на молочно-белые плечи своей госпожи прозрачный шарф.
      Хельви кивнула.
      -- А что же с вашим красным платьем? - продолжала толстуха, расчесывая золотистые волосы королевы. - И куда вылетела, как ошпаренная кошка, наша бездельница Нолли? Хоть бы щипцы мне нагрела!
      -- Нолли больше у меня не служит. - нехотя призналась молодая женщина.
      -- То есть как? - Тетсинда уперлась кулаками в бока. - Вы, наконец, решились указать ей на дверь?
      Пришлось во всем признаться. Даже в подарке платья.
      -- Это вы погорячились. - заключила камеристка. - Я говорю о платье, конечно. Нолли давно стоило выставить. Нехорошо, когда слуги так придирчиво следят за хозяевами. Злая, неблагодарная девчонка!
      -- Ее можно понять. - устало возразила королева.
      -- И вот это тоже? - камеристка возмущенно тряхнула перед носом у госпожи изрядно пережженной прядью волос, которую подхватила расческой сзади и старалась закрутить в узел на затылке Хельви так, чтоб посеченных концов не было видно.
      -- Она оплошала.
      -- Ваша тетушка, королева Кларигунда, жена вашего покойного дядюшки, мир его недоброй памяти, однажды вот за такую оплошность истыкала горничной все лицо горячими щипцами. - прокурорским тоном сообщила Тетсинда. - И была по-своему права. Подпускать к себе ревнивую женщину с раскаленным железом в руках это... выше моего понимания. Давно пора было ее выгнать. Она же лорду Дерлоку прохода не дает! Даже подкарауливает его в коридорах. Чуть на шею не вешается!
      -- Оставь, Тетси. - королеве явно не нравился разговор. - Она просто влюбленный эгоистичный ребенок, который не умеет держать в узде свои чувства.
      -- Держать в узде, это правильно. - кивнула камеристка. - Раз она на него из-за угла так и прыгнула. Босуорт мне тогда точь-в-точь тоже самое сказал: "Держи ее в узде, Тетсинда, а то она меня изнасилует!" -Камеристка залилась грудным теплым смехом, вспомнив громадную фигуру лорда Дерлока, нелепо отмахивавшегося от юркой малютки Нолли. - Так что мне с ней хлопот хватало. - констатировала толстуха. - Больше, чем с вашим гардеробом в походе!
      -- Извини, Тетси, -- улыбнулась королева. - Я не знала, что она тебе так докучает. Мне казалось, наоборот, тебе нужна помощница. Особенно теперь, когда война кончилась и у меня не пара плащей, пара драных юбок.
      -- Девочка моя, -- толстое добродушное лицо Тетсинды расплылось в мечтательной улыбке, -- а славное ведь было время! Скажите-ка на милость, если б сейчас снова пришлось кочевать по лесам и болотам, кого бы вы с собой взяли следить за вещами: старую тетушку Тетси или любую из ваших молодых вертихвосток?
      Хельви поколебалась. Десять лет назад Тетсинда поступила к ней на службу из свиты овдовевшей королевы Кларигунды. Тогда это была румяная сорокалетняя женщина, от полной статной фигуры которой так и веяло здоровым весельем. Когда она смеялась, ее полная грудь под белым накрахмаленным фартуком колыхалась, как море в летний шторм. Ни один патрульный из горцев не мог пропустить мимо себя старшую камеристку королевы, чтоб не ущипнуть ее за роскошный зад. Впрочем, Тетси их скоро от этого отучила. Мужланы! Дикари! Да они понятия не имеют, как держаться с дамой в услужении королевы! Все-таки не утерпела, выскочила второй раз замуж за начальника королевской стражи. Их свадьбу сыграли день в день со свадьбой старшей дочери Тетсинды от первого брака.
      Годы брали свое. Теперь камеристка была уже бабушкой с целым выводком внучат. Хельви крестила их всех. Тетсинда еще больше располнела, ходила утицей, тяжело передвигая ноги, а в черных, как вороново крыло волосах нет-нет да и проскальзывали серые нити.
      -- Так кого бы вы взяли?
      -- Боюсь, что не обошлась бы без тебя. - смущенно подтвердила королева.
      -- То-то и оно. - победно заключила Тетси. - Кому нужны эти трещетки? А у меня моя золотая девочка ни в одном походе не ходила оборванкой. - она ловко подхватила завитую прядь и увенчала ею уже готовую прическу. Наденете диадему? Думаю, надо.
      Хельви кивнула. Из принесенного камеристкой ларца она выбрала тяжелый золотой обруч, украшенный чернильными аметистами, хорошо сочетавшимися с цветом фиалок на платье.
      -- Кажется, ничего?
      Тетси цокнула языком.
      -- Так и надо было с самого начала одеться. Очень изысканно. И не броско. А я ведь тут по городу гуляла. - как бы между прочим сообщила она уже поднявшейся со стула госпоже. - Зашла туда-сюда...
      Ее тон не понравился Хельви. Уж больно он был равнодушно-лукавый.
      -- Ну и?
      -- Ну и побывала в доме вашего будущего жениха...
      -- Как? - опешила королева. - Ты с ума сошла? Кто тебе позволил?
      -- А кто мне запретил? - парировала камеристка. - Я ведь знавала его кормилицу Нану, еще тогда в годы великой Сальвской войны. Муж-то мой тогда и погиб.
      Хельви озадаченно молчала.
      -- Да мало ли кого я еще знала в доме старшего лорда Деми. продолжала камеристка. - Почитай всех слуг, тех, которые при господах, конечно, были.
      -- И что же? - затаив дыхание, осведомилась королева. Она не понимала, к чему клонит Тетси.
      -- Да ничего. - улыбнулась та. - Зашла, проведала кой-кого из старых знакомых. Нана-то до сих пор жива, хотя и постарела. Почти оглохла. Но ведь он держит ее в доме, не отправил куда-нибудь в деревню, слуги с ней почтительны, все, до дворецкого. Это о чем-нибудь да говорит!
      -- И о чем же? -- вздохнула Хельви. Ей наскучила болтовня с камеристкой, к тому же надо было поторапливаться.
      -- А вы спросите лорда Дерлока, помнит ли он хотя бы, как звали его кормилицу? - с легкой враждебностью отозвалась Тетси. Она недолюбливала Босуорта, как все жители предгорных долин, не раз подвергавшиеся нападению кланов.
      -- Тетси, в горах женщины, даже знатные, сами кормят своих младенцев. - мягко отклонила выпад камеристки Хельви. - Так что у Дерлока не было кормилицы, разве что любимая корова, которой он в детстве крутил хвост.
      -- Какая дичь! - возмутилась толстуха. - Тогда спросите его, помнит ли он, как звали эту корову?
      -- Ее звали Блоссом, что значит Рыжая. У нее был сломан правый рог и она хромала на заднюю ногу. - рассмеялась королева. - Дерлок мне рассказывал.
      -- Вот он и вырос рыжий! - торжествовала Тетсинда. - Хорошо, что не хромой, но еще не все потеряно, не так ли Ваше Величество?
      -- Тетси, я тебя очень люблю. - Хельви продолжала смеяться. Камеристке все-таки удалось поднять ей настроение.
      -- Рады услужить. - толстуха присела в глубоком реверансе и вдруг всплеснула руками. - Духи! Духи забыла. Болтливая я курица! Меня можно выгнать, как Нолли!
      Глава 8
      Теперь, сидя в особняке, Хельви невольно улыбалась при воспоминании о разговоре с Тетсиндой. Ореховая гостиная была уютным местом. Ее украшали светлые деревянные панели во всю стену, высокие посудные шкафы с красиво расставленными золотыми блюдами и кувшинами, мягкие складные кресла, нарочно пододвинутые к камину, цветы в майоликовых вазах и натюрморты с грудами убитой дичи.
      Некоторым диссонансом среди гор живописной петрушки, салата, уток и кроликов с красными глазами смотрелся парадный портрет короля Дагмара в полный рост. Пожалуй, он был несколько великоват для этой комнаты, где во всем чувствовался изящный вкус и непринужденность.
      Любопытная от природы Хельви встала с кресла и приблизилась к холсту на противоположной стене. "За ним либо дверь, либо другое помещение". решила она. Но ни стук по панели, ни усиленное верчение золотых завитушек на раме не дали ожидаемого результата. "Но там что-то есть. -- упрямо повторила молодая женщина. - Наверное, будуар для тайных забав или что-нибудь в этом роде". Можно было махнуть рукой, однако элементарное чувство безопасности требовало от королевы понять, что именно ее так раздражало и приковывало в протрете. Она окинула фигуру грозного владыки Беота оценивающим взглядом и показала изображению язык. "В жизни он еще противнее! Месяц мечтаю влепить пощечину по этой сальной роже. Глазки красные, свиные, бегают по тебе, как... Да у него же глаза пустые! - Хельви чуть не воскликнула это вслух.
      Действительно, у портрета не было глаз, вернее зрачков, потому что дыра величиной во весь белок и радужную оболочку показалась бы заметной для тех, кто находился в комнате. Хельви привстала на цыпочки и потрогала пальцем аккуратно вырезанные точки на холсте. Сейчас по ту сторону портрета никого не было. Но кто поручится, что во время ее разговора с лордом Деми наблюдатель не появится? Проникнуть в скрытую нишу за портретом, вероятно, можно было не из гостиной, а из соседней комнаты. Так гораздо удобнее, чем прятаться едва ли не на глазах у тех, за кем следишь: когда надо вошел, когда надо вышел.
      Хельви подергала дверь в смежное помещение, но она была заперта. В это время со двора послышался стук колес, отвлекший внимание молодой женщины. Она порхнула к открытому окну и успела заметить выходящих из кареты мужчин. Грузная фигура Дагмара была ей хорошо знакома. Король приоделся, нацепил жесткий парчевый берет с белоснежными страусовыми перьями, широкий серебристый вамс с пузырчатыми атласными рукавами, алмазную шпагу на восхитительной перевязи, тесненной золотом.
      "Боже, кто у нас на выданье? - хмыкнула Хельви. - Он, кажется всерьез думает произвести на меня впечатление. Лысый дурак! Я же не его подданная, чтоб терпеть ухаживания коронованного борова".
      Ее сейчас интересовал совсем другой человек. Лорд Деми шел сзади короля, заметно прихрамывая. Он был одет просто. Даже слишком просто. В темно-коричневый замшевый дублет, единственным украшением которого была черная шнуровка на плечах. Мягкий бархатный берет он нес в руке, не покрывая голову в присутствии короля. Хельви также заметила, что у него нет оружия, и это задело ее. "Неужели Дагмар не вернул ему шпагу?"
      Между тем владыка Беота поднялся по мраморным ступенькам к двери и укоризненно повернулся к своему спутнику, который явно преодолевал лестницу с трудом.
      -- Ты меня сегодня с ума сведешь! - рявкнул он. - Что с тобой, Деми? Сначала оделся оборванцем, а теперь тащишься, как обозная кляча, груженая мертвецами!
      Харвей промолчал.
      -- Быстрее! Королева не может ждать!
      "Значит одеться таким образом - его собственное решение. усмехнулась Хельви. - Думает оскорбить меня? Напрасный труд". Она вернулась от окна к креслу, но не села, а оперлась о подлокотник, застыв в величественной позе. Ждать пришлось долго, потому что лестница из холла на второй этаж была весьма крута, и Харвей, видимо, не раз услышал проклятья своего царственного спутника.
      Зеркало в простенке между окнами показало Хельви, что ее гордо вскинутая голова и прямая спина как-то уж слишком напряжены, словно она позирует для портрета. Только королева выдохнула и хотела поменять позу, как дверь распахнулась.
      -- Его Величество король Беота Дагмар VIII и герцог Западной Сальвы лорд Харвей Деми. - на одном дыхании провозгласил невозмутимый дворецкий, пропуская гостей в комнату.
      -- А это мы. -- жирное лицо беотийского владыки лоснилось от удовольствия, голос звучал по-приятельски непринужденно словно он во время последней встречи и не ругался с Хельви на чем свет стоит. - Рад представить вам, дорогая кузина, одного из лучших морских волков Беота лорда Деми.
      Хельви поймала себя на мысли, что для нее сочетание слов "Беот" и "лорд Деми" совершенно противоестественно. Она знала, что Дагмар сказал так именно для того, чтоб задеть ее гранарскую гордость. Но на лице молодой женщины не отразилось ничего, кроме самой приветливой улыбки.
      -- Рада нашей новой встрече, драгоценный кузен. Много слышала о ваших победах, лорд Деми.
      Оба поклонились. Хельви протянула руку для поцелуя, и, если Дагмар долго удерживал ладонь гостьи в своих лапах, то герцог едва заметно прикоснулся губами к кончикам пальцев невесты.
      -- Сядем? - король радушным жестом указал на кресла.
      -- Чудесная погода. - снова улыбнулась Хельви. - Надеюсь, жара скоро спадет.
      Поговорили о погоде.
      -- Путешествие из Гранара не было для вас утомительным? - выдавил из себя лорд Деми.
      -- О, что вы. Великолепная морская прогулка. На воде не так жарко, как в городе.
      Оба не слышали себя и отвечали почти машинально, буквально впившись глазами друг в друга.
      "Он изменился. Какой худой. Его что там не кормили? Кожа тонкая, с синевой. Наверное, лихорадка".
      "Она стала очень красивой. И уверенной. Вон как Дагмар вьется! Он знает толк. А я?.. Господи, как противно".
      Хельви чуть улыбнулась ему. Едва заметно, но ободряюще. Как бы пытаясь перекинуть шаткий мостик: мы двое - в заговоре; он, король лишний. Харвей не ответил. Он не знал, кто здесь его друг, кто враг. Дагмар точно враг, но и она едва ли может быть другом. Деми был сильно предубежден против этой женщины и их сегодняшней встречи. Только круглая дура могла отказаться от брака с королем Фомариона, ради неизвестно чего... Неужели горсть земли и четыре крепости - все, что ей нужно? И такая королева царствует десять лет, выиграла четыре войны, при чем две с Беотом? Что-то не увязывалось в голове герцога, и это его злило. Он не знал чужих карт, и не имел на руках своих, а действовать вслепую Деми не любил.
      "Нет, у нее очень умное лицо. И это ее почти не портит. Странно, что я ее не помню. Я ведь уже был не маленьким..."
      Хельви с тоской взглянула на Дагмара. "Этот боров так и будет сидеть рядом? Догадается уйти или нет?" Она из последних сил вымучила еще пару фраз о жаре и выразительно уставилась на беотийца.
      -- Что ж, дети мои, -- по-отечески улыбнулся король. - Я вижу, вам и без меня найдется о чем поговорить. А я покидаю вас, прошу меня простить. Неотложные дела требуют моего присутствия в Совете.
      "Знаю я, куда ты направляешься". - подумала Хельви, но, напустив на себя сокрушенный вид, долго сожалела о столь интересной беседе, прерванной августейшими обязанностями дорогого кузена.
      Наконец, Дагмар откланялся и задом вышел в дверь, демонстративно закрыв обе створки, словно захлопнул птичку в клетке с кошкой. Хельви улыбнулась, ей импонировала грациозная агрессивность этого зверя, но взглянув на лорда Деми, который и вправду сейчас напоминал полупридушенного котами воробья, продолжавшего трепыхаться в их лапах, королева расхотела играть.
      С минуту они сидели молча. Выражение приветливой оживленности стекло с лица Хельви сразу, как только Дагмар вышел. Она смотрела на Харвея серьезно и грустно. У обоих не было повода веселиться. Кажется, лорд почувствовал перемену и тоже слегка расслабился.
      -- Почему вы на меня так внимательно смотрите? - наконец, спросил он. - Я напоминаю вам отца?
      "К сожалению", -- чуть не сказала королева. Она вгляделась в его приятное, мягкое лицо, ища хотя бы черточку, связывавшую этого красивого, длинноносого беотийца с конопатым мальчиком из ее детства. Тщетно. Почему ее так раздражала эта перемена? Неужели Хельви ожидала увидеть перед собой долговязого семилетнего парнишку?
      -- Веснушки.
      -- Что вы сказали? - не понял Деми.
      -- У вас остались две веснушки на носу, - неожиданно улыбнулась Хельви, -- вон там, у глаза.
      Паника, отразившаяся на лице молодого герцога, не поддавалась описанию. Он схватился обеими руками за нос, как будто ожидал нащупать там рог единорога.
      -- Что с вами?
      -- Где? - в ужасе выдохнул он.
      -- В Беоте нельзя иметь веснушек? - издевательским тоном осведомилась королева. Она уже овладела собой, и все тепло из ее голоса ушло.
      -- Не то чтобы нельзя. - Деми убрал руки от лица и откинулся на спинку кресла. - Просто вульгарно. Я не матрос и не погонщик мулов.
      -- А-а. - протянула она. - Тогда вам пришлось туго, ваша светлость.
      -- Почему? - не понял он.
      -- Потому что, насколько я вас помню, своими веснушками вы могли поделиться со всем Гранаром.
      -- Я что в детстве был конопатым? - искренне удивился он.
      -- Как луг с одуванчиками. - подтвердила королева.
      -- Боже правый. - Деми явно был потрясен.
      -- Неужели вы не помните? - в свою очередь поразилась Хельви. - Ведь мы были не такими уж маленькими.
      Харвей отрицательно покачал головой. Как объяснить ей, что он двадцать лет насильно останавливал себя всякий раз, когда случайно касался в памяти событий той далекой поры? А потом и правда забыл. Не все, к сожалению. Но многое. Да и стоит ли объяснять?
      -- У каждого есть что-то, чего мы не хотим вспоминать. - мягко сказала королева. - Ответьте мне только на один вопрос, лорд Деми. Собак вы тоже не помните?
      -- Каких собак?
      Она вздохнула.
      -- Значит не помните.
      Пауза длилась всего несколько секунд.
      -- У меня к вам просьба. - Хельви понизила голос.
      Герцог пожал плечами.
      -- Дагмар называет такие вещи приказом. - его приятно очерченные губы скривила презрительная усмешка.
      -- Деми, я не о свадьбе. - буднично оборвала его королева. - Мне просто кажется, что беседовать здесь, -- она выразительно посмотрела на портрет на стене, -- все равно что кричать на площади.
      Он проследил за ее взглядом.
      -- В мире есть место, где нас не будут подслушивать? - тоже понизив голос, осведомился лорд.
      -- В саду. - просто ответила Хельви. - Прогуляемся?
      На его лице помимо воли возникло страдальческое выражение.
      -- О, я знаю. - она извиняющимся жестом коснулась его руки. Простите меня за те неудобства, которые вам причиняет моя просьба. Но другого случая у нас может и не быть. Я помогу вам на лестнице и, клянусь, в саду мы дойдем до первой попавшейся скамейки. Вон она видна из окон. Это не далеко...
      -- Мадам, я не калека. - оборвал ее Харвей. Герцог был оскорблен тем, что она заметила его слабость. - В сад так в сад. Хоть к черту на рога! Моя жизнь из-за вас и так уже превратилась... - Деми осекся, понимая, что едва ли стоит винить королеву Гранара в своих бедах.
      -- ... в стойло для полковых лошадей. - закончила за него Хельви. Вставайте, сударь, вставайте. Моя жизнь уже десять лет как стойло. И ничего, все довольны. - потянув его за рукав, она едва не стряхнула Харвея с кресла. - Зато подумайте, как будет мило: Дагмар только дойдет до своего наблюдательного пункта, а комната окажется пуста.
      Действительно, маленькое издевательство над владыкой Беота слегка утешило лорда Деми, когда он спускался по широкой крутой лестнице из мореного дуба. На последнем пролете Харвей все же чуть не оступился, но Хельви очень во время вцепилась ему в руку и удержала в вертикальном положении. Это еще больше разозлило герцога, вовсе не желавшего принимать ее помощи.
      Кусая губы и пытаясь с максимальной вежливостью высвободить руку, которую невозмутимо сжимала молодая женщина, он кое-как доплелся аж до третьей скамейки в тени фонтана и большой, терпко благоухавшей липы.
      -- Как в раю. - насмешливо констатировала Хельви.
      Кусты шиповника росли лишь в отдалении, вокруг них простиралось мертвое поле зеленого лужка, на котором не мог притаиться ни один враг.
      -- Вы довольны?
      -- Вполне.
      -- Тогда о деле.
      Королева оправила на коленях свое фантастическое платье, в котором напоминала Харвею большую чернильную кляксу, и внимательно уставилась на собеседника.
      -- Его Величество передал вам суть договора?
      -- Да. - лорд с усилием кивнул.
      -- И что вы скажите?
      "Что вы поздновато интересуетесь моим мнением". - с досадой подумал Харвей.
      -- У меня нет выбора. - вслух сказал он.
      -- У меня, к сожалению, тоже. - кивнула Хельви.
      Деми удивленно поднял бровь и тут же поморщился. Рассекавший ее шрам был слишком свежим, чтобы не болеть.
      -- То есть? Не понял вас. Разве это не ваш выбор?
      Женщина досадливо махнула рукой.
      -- Мой выбор сидит дома, бьет посуду, пьет, я полагаю, и ждет, когда вернусь, чтоб устроить мне еще один скандал из цепи бесконечных. - в ее голосе звучало раздражение. - В мире нет свободного выбора. Кости могут лечь так или так. Но не мы решаем, как они лягут. Вы не согласны?
      -- Пожалуй. - растерянно протянул Деми. - Но у вас был выход из ловушки Дагмара. Разве Фомарион не предпочтительнее...
      Хельви с необыкновенным изяществом прижала палец к его губам.
      -- Так может считать только тот, кто не знает, что творится в Гранаре. Именно этого я не хотела говорить при вашем короле. А вы все равно скоро увидите сами.
      Горечь в голосе собеседницы заставила Харвея посмотреть на нее почти с сочувствием.
      -- Мы воевали десять лет, с небольшими перерывами, - продолжала молодая женщина, - с самого моего вступления на престол, и уверяю вас, не по моей вине. Гранар - поднимающееся королевство. У нас много сильных соседей. Султаны Фаррада хотят вернуть себе юг, которым владели, пока Сальва была в упадке. Это самые плодородные и богатые земли. Без них Гранар не встанет с колен. На севере морские разбойники с островов. На западе Беот, с которым всегда вражда из-за приграничных к вашему герцогству территорий. Внутри горцы вечно хотят независимости от всех и грабежа долин. Словом, не знаю, как мой отец все это держал в кулаке, и как я сама столько лет отбиваюсь? - она вздохнула. - Две войны с Беотом, одна с Фаррадом и одна с морскими варварами. Все на наших землях. Результат ясен?
      Деми кивнул.
      -- Казна пуста. Армии почти нет. Вместо страны - пепелище. Вот цветущий результат десяти лет царствования Хельви Рэдрикон, которую народ, видимо, в насмешку, называет Доброй.
      -- Но вы победили. - не выдержал такого самоуничижения Харвей.
      -- Какой ценой? Государь всегда должен думать о цене. - покачала головой Хельви.
      -- Но ведь сальвов вырезают! - герцог готов был повысить голос. Кажется, на милость победителей вам рассчитывать не приходилось?
      -- Вот, - кивнула королева, -- и в вас заговорил сальв. Впрочем, вы правы. Но результат все равно плачевен. Гранар выстоял, теперь нам надо залечить раны. Фомарион - сильная держава. Я знаю Арвена и не скрою, он мне очень приятен и как владыка, и как человек. Его флот и армия могли бы обеспечить моей стране защиту, но... Арвен мечтает уничтожить Беот, и мои земли нужны ему как плацдарм для нападения на Дагмара. Чужое войско в моих крепостях, чужие корабли в гаванях. И это в разоренной, ослабленной стране. Чужих солдат легче позвать к себе, чем потом попросить уйти. - повторила Хельви слова, сказанные ею когда-то на Совете. - В случае новой войны с Беотом, мы опять пострадаем первыми.
      -- Кажется, я вас понимаю. - медленно произнес Харвей. У него в голове все не совпадавшие кусочки мозаики сложились воедино. Теперь ему многое стало ясно, в частности его собственная роль в действиях королевы Гранара. Он не мог обвинить ее за то, что она всеми силами пытается сохранить независимость своей страны, за которую сальвы заплатили такую дорогую цену.
      -- Вы для меня просто манна небесная. - откровенно призналась Хельви. - Козырной туз в рукаве, о существовании которого не подозревали, пока он не понадобился.
      Харвей хмыкнул. Ее искренность была почти оскорбительна.
      -- Я не буду требовать от вас ничего, кроме соблюдения самых элементарных правил игры под названием "королевская семья". - продолжала женщина. - В Гранаре у вас будет полная свобода, какую, надеюсь, вы предоставите и мне. Ведь в сущности я связана по рукам и ногам реальным распределением власти... Скажите "да". - Хельви умоляюще посмотрела на собеседника.
      -- Разве от моего слова что-нибудь зависит? - Деми снова поднял бровь и чуть не застонал.
      -- Зависит. - резко выпрямилась собеседница. - Очень многое зависит. В наших будущих отношениях хотя бы. Я же понимаю, как оскорбительна для вас вся эта торговля, которую мне пришлось развернуть с Дагмаром за вашу голову. Так тяжело переговоры не давались мне еще ни разу. Обе стороны хотят одного и того же и делают вид, что абсолютно равнодушны к главному предмету спора, чтоб выгадать побольше уступок. - она провела ладонью по лбу. - Но я выиграла. Он уступил все, что мне было нужно, чтоб в Гранаре меня не обвинили, будто я выхожу замуж с ущербом для страны. - королева подняла на Деми твердый взгляд. - Если вы сейчас скажите "нет", ничего не изменится. Наш брак все равно состоится, потому что так надо Гранару. А я ему служу. Как мой отец. И как ваш отец. Но видит Бог, я очень не хочу, чтоб вы ненавидели меня!
      -- Успокойтесь. - Харвей взял ее руку. Он сам удивился, откуда у него такой мягкий, покровительственный тон по отношению к женщине, которая прочно держит его судьбу. - Не рвите себе душу. Дело сделано. И полагаю, вы последний человек, которого я решил бы ненавидеть.
      Она посмотрела на него с благодарностью.
      Глава 9
      -- Вы поступили так, как должны были поступить. - кивнул Деми. Жаль, что при этом ломается ваша собственная жизнь. Что до моей... Я мог умереть в тюрьме, мог умереть на плахе. Теперь поеду в Гранар. Не все ли равно? Вернуться туда, где тебя знают как предателя, не слишком приятно. Вы понимаете?
      -- Да, я понимаю. - она не заметила, когда расслабилась и положила ладонь на его пальцы. - Но неужели кончить жизнь легче?
      -- Иногда. - протянул Харвей. - Не думайте об этом. Вам вот о чем стоит подумать: как вы себе представляете в качестве мужа - короля или принца-консорта - человека, которым явно смогут управлять ваши враги из Беота?
      Хельви покусала губу.
      -- Ваша откровенность делает вам честь.
      -- Мне больше ничего не остается. - пожал плечами герцог. - Вы должны понимать, на что идете. Лучше объясниться сейчас.
      -- Я тоже так думаю. - серьезно отозвалась Хельви. - Мои слова могут показаться крайне бестактными, но я предлагаю вам серьезно поразмыслить и теперь же сказать мне, чем именно Дагмар и королева Этгива смогут вас шантажировать, когда вы окажитесь в Гранаре?
      У Харвея медленно поехала вниз челюсть. "Это не бестактность! Это... - он не нашел подходящего слова. -- Да чем угодно! У них все мои документы".
      -- Вам трудно. - кивнула Хельви. - Поэтому я начну первая. - Меня ведь тоже есть чем шантажировать в отношении вас. - пояснила она в ответ на его удивленный взгляд. - Видите ли, мы совершенно чужие люди, и все, сказанное между нами, сейчас воспринять будет гораздо легче, чем потом, когда наши добрые отношения станут влиять на власть в Гранара.
      Харвей молчал, ожидая продолжения. Прелюдия не сулила ничего хорошего.
      -- Дагмар ведь не упустит возможности изобразить меня в черном цвете...
      "Боже, как все женщины многословны!"
      -- В общем, перед тем как дать согласие на брак с вами, я просмотрела ваше следственное дело.
      Если б стоявшая рядом со скамейкой липа рухнула на землю, это не произвело бы на Деми столь сильного, неприятного впечатления. Он отодвинулся от королевы, и взгляд его мягких карих глаз стал удивительно холодным.
      -- Зачем? - через силу спросил герцог. - Вы полагали, что я действительно государственный изменник? Кто предал раз, предаст и другой? его губы сложились в горькую, презрительную складку. - И что же вы вычитали?
      -- Все, что мне было нужно. - столь же ледяным тоном отозвалась королева. - Заметьте, ваша светлость, я выбираю не любовника, а государя для моей страны. Есть разница? И то, что я никогда бы не сделала в отношении обычного человека, я должна была сделать в отношении вас. Сейчас я разозлю вас еще больше: если б к моменту моего приезда вы все еще содержались в крепости, я добилась бы у Дагмара права посетить допрос.
      -- Вы не похожи на чудовище, мадам. - прервал ее Деми. - Не думаю, что запах паленого мяса вас возбуждает.
      -- Нисколько. - покачала головой она. - Но мне важно было знать, как держится мужчина, которого я привезу в Гранар в качестве короля. И отца моих будущих детей.
      -- В таком случае допросные листы должны были вас порадовать. - лорд едва не сплюнул себе под ноги. Она добилась своего, окончательно вывела его из себя и напрочь порвала тонкие нити, едва заметно протянувшиеся между ними.
      -- Они меня обнадежили. - кивнула Хельви. - Хотя Дагмар и вырезал половину страниц. Но детали меня мало интересовали.
      -- Что же я такого сделал, чтобы заслужить одобрение? - враждебно осведомился Деми. - Корабельная брань разве позабавила?
      -- Вы ругались? - Хельви подняла золотистые брови. - Они не фиксировали. Впрочем, брань я слушала десять лет и, поверьте, были дни, когда люди вокруг меня иначе просто не разговаривали. К концу второй Беотской войны я забыла, как правильно звучит гранарская речь.
      -- Вас все еще заносит. - язвительно вставил Харвей. - Иногда мои матросы выражаются изящнее.
      -- Спасибо за комплимент. - королева подавила улыбку. - Если вы это заметили, значит мы с вами перешли на гранарский. Когда я говорю по-беотийски, то подбираю слова, и грубость скрадывается.
      Она была права. Харвей не почувствовал, когда соскользнул на западно-сальвский диалект. Наверное, после ее заявления о следственном деле.
      -- Что же заставило вас посчитать меня пригодным для роли короля? сухо спросил он.
      -- Ваше чувство ответственности. - молодая женщина смотрела прямо на него. - За тех людей, которые, видимо, вам подчинялись.
      -- Не понял.
      -- Ну за всех этих флотских офицеров, чиновников из Адмиралтейства, я не знаю, - развела руками Хельви, - имена которых вам называли. По вашему делу не взяли никого. Это вам известно?
      Харвей кивнул.
      -- Только потому что вы молчали. - констатировала собеседница. - Их слова могли составить обрамление для ваших показаний, но что делать, если главный свидетель не признается?
      -- Но их могли тоже...
      -- Вот именно. - кивнула королева. - И я подумала, что ваше отношение к тем, кого и по рождению, и по службе вы в праве считать гораздо ниже себя, делает вам честь. Такого отношения от государя хотят все подданные, но не всегда получают.
      -- Ну спасибо. - Харвей с минуту молчал. - Вы меня просто выбили из седла, мадам. Теперь я уже и не знаю, чем меня можно припереть к стене? Все мое грязное белье там, в деле.
      -- А кроме грязи?
      Деми снова надолго задумался.
      -- У меня есть сын, Ваше Величество. - судя по голосу, лорд был явно не уверен, стоит ли касаться этого вопроса в разговоре с королевой. - Ему шесть лет, и он остается здесь, в Беоте, поскольку именно ему я должен буду передать свои вассальные обязанности по отношению к короне. Он получит то, что осталось от Западной Сальвы после вашего договора с Дагмаром.
      -- Как серьезно! Усмехнулась Хельви. - А почему вы не хотите взять его с собой?
      -- Я не хочу? - опешил Деми. - Ну знаете...
      -- Не знаю.
      -- Во-первых, его не отпустит Дагмар, а, во-вторых, -- вспылил лорд, -- я не предполагал, что вы будите рады видеть в Гранаре моего сына.
      -- Попробуйте не думать за меня. - попросила Хельви. - Заметьте, я разговариваю с вами достаточно прямо, поэтому, если бы ребенок меня чем-то стеснял, я бы так вам и сказала. Думаю, что лишняя комната во дворце и лишняя кружка теплого молока на ночь не могут меня сильно озаботить. Поэтому сосредоточимся на Дагмаре. Кто его вообще будет спрашивать?
      -- То есть как? Да он просто не выпустит Персиваля из Беота. В мое поместье в Стаффорде уже отправили королевский конвой, чтобы привезти мальчика сюда.
      -- Когда они вернутся, постарайтесь натурально изобразить убитого горем отца при известии о том, что его единственного сына украли цыгане. попросила Хельви. - Вам, конечно, не поверят, но ритуал будет соблюден.
      -- Какие цыгане?
      -- Кочевавшие мимо. - она с улыбкой смотрела на выражение лица Харвея, менявшееся от удивления, к непониманию, испугу и, наконец, надежде.
      -- Цыгане?
      -- Ну может быть у них и был легкий гранарский акцент. - кивнула Хельви. - Но откуда вашим стаффордским слугам знать, как говорят в Гранаре? Зато остальное было настоящим: табор, лошади, носатые тетки в платках, грязные, кучерявые дети.
      -- Че-ерт возьми! - простонал Деми. - Значит мальчик...
      -- Уже недели две вне пределов Беота. - подтвердила королева. - А не сообщили вам об этом, потому что и слуг в Стаффорде нет. Их хорошенько припугнули, и они разбежались, боясь ответственности. Мне не очень хотелось, чтоб Дагмар узнал о случившемся раньше, чем Персиваль окажется в безопасности.
      Деми испытал род благодарности к этой женщине, хотя и понимал, что она в первую очередь старалась обезопасить себя. Однако ее сообразительность поразила лорда. Он склонил голову в знак восхищения и несколько раз беззвучно хлопнул в ладони.
      -- Примите мои поздравления, мадам. Вы еще не знали, чем кончатся переговоры, но уже попытались подстраховаться?
      -- Да, если хотите. Но сказать по правде, я знала, чем они окончатся. Так или иначе я увезла бы вас в Гранар. Даже если б пришлось использовать цыган для вашего похищения.
      Оба рассмеялись. Все-таки она ему нравилась!
      -- Видите ли, лорд Деми, -- тихо сказала королева, снова кладя свою ладонь на его руку, -- порядочные люди предсказуемы. Того, кого можно было шантажировать жизнью отца, еще скорее припрут к стене, используя сына. Это настолько очевидно.
      -- Возможно, вы правы. - Харвей склонил голову. - Стыдно признаться, но это так.
      -- Привязанность делает нас уязвимыми. - грустно улыбнулась Хельви. Но вы же не хотите жить без сердца.
      От дома по дорожке к ним направлялся недовольный дворецкий.
      -- Кажется, нам пора. - королева встала. - Извините, придется снова хромать навстречу Дагмару. Его Величество, вероятно разъярен.
      -- Ничего. Я переживу. - Харвей оперся рукой о спинку скамейки и тяжело поднялся с места. Сейчас он понимал, почему королева Гранара предпочла разговаривать с ним в саду и был полностью согласен с ней.
      Вечером, сидя дома у камина, Деми спросил Нану, пришедшую как всегда пожелать ему доброй ночи:
      -- Я был рыжим?
      Старуха заулыбалась.
      -- Как лужок под солнцем. Порой я не знала, чего у тебя больше, веснушек или обыкновенной кожи. Когда ты был маленьким...
      -- Нана, -- прервал кормилицу лорд, - она говорила о собаках.
      -- Каких собаках? Ах, о собаках. - старуха кивнула. - Дай-ка я расчешу тебе волосы. - она достала гребень. - У твоего отца была свора прекрасных бойцовых кобелей. Злющие такие! Просто жуть. Тебя они, конечно, еще не слушались. И вот приехал к нам король Рэдрик, благослови Бог его память, с женой, малюткой и целой толпой придворных. Они ведь друзьями были, твой отец и король. Ну взрослые пошли как полагается в дом, пили, угощались. А нянька с принцессой - Хельви тогда и пяти не было - на балюстраду, которая выходила в сад. Там хорошо так было, солнце сквозь листья. - старуха задумалась, как бы припоминая детали. - Всем принесли лимонад, няньки заболтались с нашими слугами. А эта Хельви, прости мне Господи, вот несносный ребенок! Минуты тихо не посидит! Залезла сначала на перила, а потом бухнулась вниз. Тут как на грех псари вели сору из парка. Собаки к ней. Она орать. И нет, чтоб кто из взрослых, так ты у старого Ринсвинда... Помнишь Ринсвинда? Он тебя учил на пони ездить.
      Харвей покачал головой.
      -- Так вот, ты вывернулся и тоже прыг с балюстрады. Ее на руках поднял, как только удержал? Ума не приложу. Пихнул наверх обратно. А тут собаки. Слава Богу, псари успели. Но кобелей уже пришлось от тебя оттаскивать. Один в ногу все-таки вцепился. У тебя там шрам, длинный такой. Это они, псы проклятые. Одежду, конечно, порвали. Ты нос разбил. Но герой! - Нана ласково взъерошила его волосы. - Король Рэдрик тебя тогда при всех раз двадцать поцеловал. В этот день они с лордом Деми и уговорились о помолвке.
      Харвей вздохнул. "Странно, что она помнит, а я нет. Господи, почему меня это интересует? Разве мне не все равно?" Он закрыл лицо руками.
      -- Ступай, Нана, я устал.
      Старуха укоризненно покачала головой.
      -- Поспи хотя бы немного. Завтра тоже тяжелый день.
      -- Обещаю. - Деми через силу улыбнулся. - Не беспокойся обо мне.
      Глава 10
      На следующий день, в пятницу, при беотийском дворе было объявлено о предстоящей свадьбе королевы Гранара и герцога Западной Сальвы. Этим же вечером Хельви и Харвей впервые появились вместе на "небольшом дружеском ужине" человек на пятьдесят, который устраивал в их честь король Дагмар.
      Деми приехал во дворец, где жила его невеста, около семи и был немедленно препровожден в покои королевы. На этот раз она не собиралась выпускать его "в свет" без оружия, хотя именно таково было непреложное требование Дагмара. Пока обвинения с герцога официально не сняты, он не имел права появляться в присутствии монарха как подобает дворянину: при шпаге и кинжале.
      -- У меня для вас небольшой подарок. - сказала Хельви, беря со стола длинный ореховый футляр старинной работы. - Надеюсь, он доставит вам радость.
      Она удалилась в соседнюю комнату, где Тетсинда, ворча на задержку, продолжила укладывать ей волосы.
      Харвей нехотя взял футляр. Ему сейчас совсем не улыбалось злить короля, особенно после сцены, которую устроил Дагмар из-за его самовольной прогулки по саду в обществе королевы Гранара. Деми пришлось врать, на ходу придумывая пересказ их разговора с Хельви, но подозрительный владыка Беота, кажется, все-таки не поверил.
      Футляр открылся не без труда. Видимо, медные петли, скреплявшие крышку, давно не приходили в движение. На темно-вишневом бархате, сохранившим слабый запах старой лакировочной смазки, которой обычно доводили до блеска холодное оружие, покоился широкий клинок. Харвей, привыкший к тонким беотийским трехгранникам, с удивлением рассматривал плоское, тяжелое лезвие.
      Черная вороненая сталь с потемневшими золотыми насечками чудесным образом притягивала взгляд лорда. Деми был ценителем хорошей ковки. В преподнесенной ему шпаге чувствовалась работа южно-гранарских мастеров, почерпнувших свои секреты у знаменитых кузнецов Фаррада, создававших клинки, способные на лету перерезать женский волос и как масло разрубавшие гранит.
      У герцога даже перехватило дыхание, когда он осторожно, едва касаясь стали кончиками пальцами, вынул оружие из футляра. В следующий момент им овладело веселое возбуждение, и он, ловко перехватив ручку шпаги, сделал несколько молниеносных, режущих движений. Свист рассеченного воздуха привел Харвея в восторг. "Какая центровка! Как легко идет!" Лорд попробовал согнуть клинок, и остро отточенный кончик шпаги свободно коснулся гарды, а потом резко отпружинил обратно.
      Оружие было таким прекрасным! Таким одновременно грозным и праздничным, что Харвей понял: вопреки любому недовольству Дагмара, он немедленно наденет на себя шпагу и не расстанется с ней даже под страхом смертной казни!
      Хельви с торжествующей улыбкой следила за ним с порога соседней комнаты.
      -- Я угадала?
      Ее насмешливый теплый голос вывел лорда из восторженного созерцания клинка. Харвей недовольно поморщился. Ему было неприятно, что королева застала его врасплох, размахивающим в комнате шпагой, как ребенок подаренной игрушкой. И потому нарочито равнодушным тоном он сказал:
      -- Оружие старое. Кому оно раньше принадлежало?
      Улыбка стекла с губ Хельви.
      -- Вы невнимательны. Поверните клинок. Там у рукоятки есть клеймо.
      Деми поднес шпагу к глазам. Действительно, с обратной стороны у самой крестовины красовалась небольшая гравировка, которой он сначала не заметил. Две буквы "Д" и золотой, поднимающий крылья сокол - герб Западной Сальвы. "Дюк Деми", -- машинально прочел лорд, ощутив во рту привкус крови от прокушенной губы и слабое головокружение.
      Шпага лежала у него на открытых ладонях, и теперь он, честно говоря, не знал, как с ней поступить. Хельви подошла к своему жениху совсем близко и осторожно, чтоб не поранить об острый край клинка, загнула ему пальцы.
      -- Будем считать, что это оружие только находилось на хранении в гранарском королевском доме и, наконец, вернулось к хозяину. - сказала она.
      Через несколько минут молодая чета в сопровождении небольшой свиты двинулась западное крыло Дагмаркулла, где уже начинался праздник.
      Просторные покои в строй части дворца были щедро освещены сотнями толстых белых свечей в стоячих кованных светильниках из черной бронзы. Мутноватые альбицийские зеркала удваивали пламя шандалов. Стены, забранные драпировками до высоты человеческого роста, дальше переходили в выбеленный и покрытый цветочной росписью потолок. Избранные гости короля Беота чинно прохаживались между дубовыми столами, не смея опуститься на стулья до появления хозяина и виновников торжества.
      Своим присутствием собрание почтила даже вдовствующая королева, что в последнее время случалось нечасто и должно было лишний раз подчеркнуть торжественность события. Дамы, ярким цветником окружавшие старую Этгиву, смотрелись, как клумба вокруг сухого дерева. Дагмар называл их "эскадрон моей матушки". Эти хорошенькие молодые фрейлины способны были по ее приказу вскружить голову любому "нужному человеку" и растрезвонить по всему двору выгодную для королевы весть.
      Когда Харвей, держа Хельви за кончики пальцев, вошел в зал, он сразу понял, что сегодняшний вечер не будет для него легким. Только изощренной любезности владыки Беота можно было приписать тот факт, что за ужином оказались собраны все, когда либо бывшие у лорда Деми при дворе любовницы, их высокопоставленные мужья, явно "обожавшие" герцога Западной Сальвы, адмирал Круйс, соперник Харвея в руководстве флотом и вообще исключительно приятные, доброжелательные люди, искренне мечтавшие поздравить обрученных.
      Почувствовав, как он напрягся, Хельви подняла на спутника глаза и ободряюще улыбнулась ему: "Как нам рады!" Деми чуть заметно кивнул ей. Эта разряженная публика, объединившаяся, чтоб поглазеть на них и посудачить на их счет, делала молодых людей союзниками.
      -- Скажите мне, что я прекрасно выгляжу. - шепотом потребовала Хельви.
      -- Вы прекрасно выглядите. - также тихо отвечал ей герцог, тревожным взглядом окидывая себя в боковое зеркало.
      -- И раз-два, пошли.
      Они перешагнули порог, отделявший их от пышного собрания и сразу же погрузились в восторженный гул поздравлений и двусмысленных комплиментов. Хельви держалась блестяще, привычно раздавая улыбки и отвечая на потоки лести заученными фразами. Трудно было поверить, что минуту назад перед распахнутыми дверями она испытала род неуверенности. Харвею было приятно, что наедине с ним королева не посчитала нужным скрывать своего колебания. "А ведь она почти робка. -- с удивлением заметил лорд, -- Просто хорошо себя выдрессировала". Видимо, Хельви принадлежала к тому типу людей, которые вынуждены скрывать природную скованность за напускной веселостью и острословием. Лорд ее хорошо понимал. Он еще раз улыбнулся королеве, словно подбадривая, но молодая женщина уже явно не нуждалась в помощи. Чего нельзя было сказать о нем.
      Радушно улыбаясь, к обрученным подошел король в сопровождении двух фаворитов: маркиза Сейнмура и лорда Дирли. Эти светские хлыщи всегда испытывали к Деми чувство ревнивой вражды. Он подчеркнуто не замечал их: и происхождение, и положение, которое адмирал занимал при дворе не позволяло Харвею ставить себя на одну доску со смазливыми мальчиками из спальни Дагмара. Сейчас у герцога возникло тревожное чувство. Ведь король тащил с собой миньонов явно не для того, чтоб сказать Харвею что-нибудь приятное.
      И действительно, обменявшись с "драгоценной кузиной" каскадом любезностей, Дагмар направился к матери, оставив молодых в обществе фаворитов, которые накинулись на Хельви, как на добычу. Развязные манеры миньонов, подававшиеся как проявление истинной светскости и придворного лоска, всегда бесили герцога. Он спиной чувствовал взгляд короля и ожидал каверзы.
      -- Приносим свои искренние и глубочайшие поздравления, Ваше Величество. - пропел лорд Дирли, томно склоняясь к руке королевы. - Во истину, все дамы нашего двора по опыту завидуют вашему блестящий выбору.
      "Начинается". - мучительно сглотнул Харвей.
      -- Мы не могли и предположить, что грозная королева Гранара так прекрасна, обворожительна, притягательна... - пропел Сейнмур, целуя другую руку Хельви, что было непростительной вольностью, нарушавшей этикет. -- Вам несказанно повезло, Ваше Величество, -- продолжал маркиз, не выпуская пальцев женщины. - Ведь лорд Деми, -- миньон понизил голос до театрального шепота, -- может доставить любой даме двухчасовой непрекращающийся...
      Хельви во время вцепилась в руку Харвея, взметнувшуюся для пощечины.
      -- Господа, -- с безмятежной улыбкой отвечала она, -- мне кажется, вы занижаете способности моего жениха. Я слышала, два года назад он доставил Фомариону четырехчасовой непрекращающийся... от которого их флот не оправился до сих пор.
      Как бы герцог не был оскорблен выходкой фаворитов, он не мог про себя не рассмеяться. "Молодец. Получили?".
      -- Должен поблагодарить Ваше Величество. - шепнул Деми спутнице, когда маркиз Сейнмур и лорд Дирли откланялись, уступив место другим гостям. - Боюсь, что я бы не нашел лучшего аргумента, чем кулак.
      -- Они заслуживают. - кивнула Хельви. - Мне начинает казаться, что мой двор, столько лет кочевавший с армией, все-таки очень старомоден с точки зрения ритуалов. У нас при дамах...
      -- Простите. - протянул Харвей, тревожно смотревший в конец зала, откуда король Дагмар с самым дружелюбным видом делал ему знаки подойти. Кажется, я должен оставить вас одну.
      -- Одну?
      -- В дамском обществе. - поспешил добавить Деми, глядя, как их окружает "эскадрон" королевы Этгивы.
      С содроганием сердца он понял, что среди подошедших к Хельви женщин нет ни одного незнакомого ему лица. Лорд мог вообразить, что они ей говорили под видом самых невинных поздравлений. Королева стояла среди них прямая, приветливо улыбающаяся, от нее словно исходили волны радостного оживления.
      "А, пожалуй, она смотрится лучше всех", -- заметил про себя герцог. В платье из серебристой парчи и необычной диадеме, каскадом жемчужных нитей падавшей на лоб, Хельви действительно выделялась из топы. Она не была особенно высока, но царственная привычка запрокидывать голову создавала нужное впечатление. "Дорого бы я дал, чтоб их послушать", -- хмыкнул Харвей.
      Король удерживал его пустяковым разговором довольно долго, словно давая возможность эскадрону своей матушки развернуться в полную силу. Пару раз Хельви, принужденно улыбаясь, дергала головой, словно ища своего спутника, и, обнаружив его возле Дагмара, вновь включалась в явно утомивший ее диалог.
      "Кажется, дело плохо". - констатировал герцог. Он чертыхнулся про себя, проклиная короля, специально собравшего здесь всех его баб от начала мира до Армагедона. Странно, но Харвей интересовался женщинами гораздо меньше, чем кораблями, картами, фортификацией, охотничьими псами и дружескими пьянками. Оказываясь в очередной постели, он ума не мог приложить, как туда попал. Не иначе все эти дамы сами выстраивались в очередь!
      -- Прошу к столу, господа! - наконец, провозгласил Дагмар, вставая, и гости, как хищная стая птиц, устремились по своим местам.
      "Слава Всевышнему!" Герцог двинулся было к Хельви и застыл на полдороги. Ему захотелось протереть глаза, чтоб отогнать тюремный кошмар, словно оживший наяву среди этих роскошных покоев. Навстречу лорду Деми невозмутимо двигался сэр Джозеф Кларенс, королевский следователь по особым поручениям, прозванный за глаза "Свищ". За какие заслуги ему была дана эта кличка, Харвей не знал, но она необыкновенно точно подходила к долговязой нескладной фигуре следователя, в которой, не смотря на мертвецкую худобу, угадывалась недюжинная сила. Больше всего Свищ напоминал облезлую обезьяну с длинными руками и глумливо скалящейся мордой. Впрочем, это были личные впечатления Харвея, и он не поручился бы, что у других людей, не знавших этого подонка так близко, королевский следователь вызывает такое же омерзение.
      Человек низкого происхождения и малозаметной судейской службы, Кларенс поднялся при Дагмаре необыкновенно высоко, устраивая для короля все угодные монарху процессы. Недавно он вел и дело "изменника Деми". Дагмар как-то проговорился, что намерен пожаловать "верному Джозефу" титул пэра, дать ему должность главного королевского прокурора и ввести в Совет. "Неужели он так и поступил?"
      Худшие ожидания Харвея оправдались сполна.
      -- Кузина, дорогая! - пропел владыка Беота, беря Хельви за руку и указывая на разряженного Свища. - Разрешите вам представить моего королевского прокурора, пэра Джозефа Кларенса, одного из самых неподкупных слуг правосудия. Пока такие люди будут стоять на страже законности в Беоте, моим подданным нечего опасаться.
      -- Искренне рада знакомству с вами. - Хельви протянула руку для поцелуя.
      Харвея буквально трясло при виде того, как Свищ неуклюже прижимается губами к руке королевы Гранара. "Если б она знала, она бы скорее дала оторвать себе кисть!" - зло подумал герцог и тут же похолодел, поймав на себе насмешливый, многообещающий взгляд своего врага. Кларенс явно появился здесь не случайно. Дагмар, видимо, решил предпринять все, что в его силах, чтоб максимально отравить ненавистному лорду Деми вечер.
      Очередной сюрприз короля стал более или менее ясен, когда гости заняли свои места. Во главе стола, как и подобает, восседал Дагмар. Слева от него - вдовствующая королева Этгива; по правую руку - почетная гостья королева Гранара; рядом с ней ее будущий муж герцог Западной Сальвы. А за ним в нарушение всех традиций, требовавших чередовать кавалеров и дам, был приготовлен стул для королевского прокурора, персоны, конечно, важной, но все же вполне достойной и менее почетного места за каким-нибудь из нижних столов.
      Для собравшейся публики возникновение страшного пэра Кларенса рядом с лордом Деми, который недавно обвинялся в государственной измене, призвано было подчеркнуть, что герцог все еще несвободен и находится под надзором. Помимо прямого оскорбления, которое заключал в себе подобный намек, соседство с Кларенсом в течение всего ужина должно было стать для Харвея настоящим адом. Деми почувствовал это как только сел за стол и увидел, как глумливо улыбается ему Свищ.
      -- Я по тебе скучал. - шепнул прокурор, крепко, словно клещами, сжав под столом раздавленное колено лорда.
      Харвея чуть не вытошнило в тарелку. Из-за внезапного приступа отвращения он даже не почувствовал острой боли в ноге.
      Видимо, Хельви что-то заподозрила, потому что тоже опустила ладонь под стол и крепко взяла жениха за руку.
      -- Терпи. - прошептала она. - Мы уедим, как только позволят приличия.
      Но до этого светлого момента было еще далеко.
      Гости много пили и много ели. Здоровье молодых поднимали несчетное количество раз. Харвей улучил момент, осторожно вынул под столом кинжал и направил его в сторону Свища.
      -- Еще раз прикоснешься ко мне, скотина, я открою тебе пальцы.
      Кларенс только захохотал.
      -- Руки у нас теперь не связаны? Да?
      Вместо ответа Деми равнодушно ткнул прокурора в бок вилкой. Тот едва не заорал. Вилка была большая, двузубая, с острыми золочеными концами. Она вошла хорошо и повисла в седалище Кларенса, потому что вынимать ее Харвей не собирался.
      В это время Хельви рассказывала собравшимся интереснейшую историю из жизни ее тети королевы Кларигунды, которой в один прекрасный день надоело суфле.
      -- А надо вам сказать, господа, -- сообщила Хельви. Отправляя в рот ложечку розового клубничного крема, -- что у нас в Гранаре суфле - почти национальное блюдо, и готовят его с чем только под руку подвернется: с имбирем и корицей, с тертыми орехами, ягодами, лимоном, крошкой от печенья. Ну кто во что горазд. И совершенно естественно, что тетушка моя, не будучи гранаркой, на двадцатом году брака устала от такого количества взбитого яичного белка.
      Рассказчицу поддержали легкими смешками.
      -- И вот накануне Рождества она специально сама отправилась на кухню. Оцените! И говорит нашему повару Богиорику: "Все что хочешь можешь делать, но только, чтоб суфле глаза мои не видели! Ни лимонного, ни клубничного, ни уж тем более с ломтиками тыквы!" А Богиорик в это время жарил рыбу в масле, и она у него шкворчала так, что хоть святых выноси. Он покивал тете, мол все будет исполнено. Наступило Рождество. Выходим к столу, а там суфле всех сортов и оттенков!
      Молодые фрейлины на другом конце стола не выдержали и прыснули в кулачки.
      -- Кларигунда чуть ума не решилась. Зовет повара. "Ах ты, негодяй! Я же тебе ясно сказала, чтоб суфле и близко к столу не было!" "Как, мадам? отвечает. - Вы же битый час у меня на кухне повторяли: суфле, суфле..."
      Последние слова королевы накрыл дружный хохот присутствующих, во время которого Харвей и совершил свое нападение на прокурора. Сдавленный хрип Свища заставил Хельви повернуться к нему. Несколько секунд она озадаченно смотрел на вилку, которую пытался вытащить из себя Кларенс, затем с расстановкой сказала:
      -- Здесь очень душно, лорд Деми. Проводите меня к окну.
      Окна в ночной сад были распахнуты. Молодая женщина несколько минут постояла, опершись спиной о подоконник и молча глядя на жениха. Хельви так ничего и не сказала, но когда они возвращались к столу, ловко подтолкнула Деми на свое место, а сама заняла его стул, на весь оставшийся вечер отгородив врагов друг от друга. Когда же Дагмар попытался сообщим ей о допущенной ошибке, она всплеснула руками, извинилась и предложила Харвею поменяться приборами.
      "Леди Невозмутимость". - подумал он. "А что если этот павиан начнет ее за коленки щипать?"
      -- Маловероятно. - сообщила ему Хельви.
      -- Что? - опешил Харвей. - Как вы...
      -- Маловероятно, дорогой кузен, что погода в ближайшее время изменится.
      Оказывается она просто переговаривалась через его голову с королем.
      Возвращались домой поздно. Вернее возвращался Харвей. Хельви намеревалась поговорить с ним в карете и отправиться обратно во дворец, где занимала покои.
      -- Скоты. - тихо сказала она, сидя напротив него в темноте экипажа.
      -- Разве ваши придворные в Гранаре меньшие скоты? - пожал плечами Деми.
      -- Дома я защищена от их скотства своим положением. - возразила королева. - Здесь же...
      -- Значит вам суждено было почувствовать себя простой смертной. сухо констатировал герцог. Ему неприятно было, что Хельви стала свидетельницей его столкновения с Кларенсом. Он не хотел расспросов, но королева благоразумно молчала.
      -- Я возвращаюсь домой через два дня. - сказала она. - Мне очень не нравится то, что вы останетесь еще на некоторое время, чтоб уладить все формальности с низложением вассальной присяги. Будьте пожалуйста осторожны.
      -- Разве мне что-то угрожает? - равнодушно отозвался Харвей, хотя тревога Хельви его тронула.
      -- Всеобщее скотство. - ответила королева. - Мне почему-то кажется, что здесь его все-таки больше.
      -- Это иллюзия. - грустная улыбка растаяла на губах лорда.
      Глава 11
      Сад господина королевского лейб-медика Лаурина Ди отличался от всех садов Плаймара тем, что в нем росли лишь лекарственные травы и кустарники. Впрочем, соседи поговаривали, будто "старый колдун" ухаживает здесь за магическими цветами, нужными ему для ворожбы, но что взять с темной, необразованной черни?
      Вот боярышник - цветок святого Иосифа Аримафейского, помогающий при сердцебиении, и он же - символ чистоты намерений - ограждает от чужого чародейства. Подорожник останавливает кровь, а в нужных пропорциях используется как любовное зелье. Успокаивающая валериана, сок которой идет в ту же смесь. Нет в мире цветка, который нельзя было бы бросить в котел страсти: жасмин, крокус, кориандр, анютины глазки, цикламены... Из корней последних разумные врачи делают маточные кольца, предотвращающие зачатье.
      Цикорий поднимет с постели безнадежно расслабленного, и он же в тертом виде хорош для увеличения мужской силы.
      Пережеванные листья лавра, мак и беладонна отварами - лучшие обезболивающие, но они же навевают дурман и делают жертву бесчувственной игрушкой в руках посвященного.
      То же можно сказать и о мандрагоре, но она куда сильнее и нуждается в тщательной дозировке. Лаурин любовно склонился над грядкой, укрытой от любопытных глаз в тени лавровых кустов. Цветы atropa резко благоухали, и на некоторых веточках у самой земли уже появилась желтоватая завязь. В этом году из-за заморозков большая часть ягод окажется, конечно, побитой. Лейб-медик сокрушенно покачал головой. К тому же в садах росла только черная - женская - мандрагора, а настоящую - мужскую - можно было добыть лишь из-под земли под виселицей, ибо она питается семенем повешенных, извергающимся во время казни.
      Лаурин много раз выкапывал этот дивный, похожий по форме на человеческое тело корень, и мог с уверенностью сказать: atropa не кричит, как полагают невежды, а лишь тихо стонет, словно жалуется. Если же очертить ее три раза мечем и при извлечении из материнского лона земли напевать любовные песни, она отдастся в руки мага, как доверчивое дитя.
      В последнее время Ди предпочитал сонеты молодого лорда Деми:
      И твои глаза из темноты,
      Мне приснилось, будто мы на ты.
      На такие слова растение само тянулось вверх! Вот в ком воплотился древний песенный дар сальвских королей, перешедший от отца, несчастного герцога Алейна. Лаурин хорошо помнил, как двадцать лет назад, закрыв лицо холщовой повязкой, по приказу королевы Этгивы, толок в медной ступке минеральный реальгар, и вся его комната была полна запаха горького миндаля... Теперь они принялись за сына.
      Впрочем, младшему Деми плаха уже не угрожала. А жаль, старина Ди с нетерпением ждал дня казни. Какая поистине волшебная мандрагора могла бы вырасти под виселицей чистокровного потомка монсальватских владык!
      Стук колес у чугунной калитки в сад отвлек внимание медика от цветов. Он вспомнил, что обещал составить для суставов ее величества вдовствующей королевы растирку на змеином яде. Мазь была готова и ожидала ливрейного лакея в лаборатории, разложенная по банкам синего стекла и тщательно обернутая фланелевыми тряпками - поскольку запах зелья казался невыносимым.
      К удивлению Лаурина из придворной кареты выскочил не посыльный. Двери распахнулись, и на грешную землю тяжело ступила сама Этгива в черной траурной вуали, окутывавшей ее фигуру едва ли не до колен.
      Старый медик не ждал своей старой пациентки в такой день, когда на небе с самого утра собирались облачка, грозившие вот-вот захныкать мелким дождем. Было одно важное поручение, которое она передала ему позапрошлой ночью через свою фрейлину. Это поручение седой эскулап уже выполнил, хотя и без удовольствия.
      С достоинством кивнув Лаурину, Этгива прошествовала в дом, знаком остановив своих слуг у порога. О делах, связанных с ее "некромантом", королева предпочитала говорить наедине. Поднявшись вслед за ней Ди проводил гостью в кабинет, смежный с лабораторией, где на полках стояли медные ступки с пестиками, ряды сосудов и колб, а в двух каминах у противоположных стен даже сейчас горел огонь, подогревая выставленные медиком на решетки продолговатые протвени для просушки трав.
      Скользнув равнодушным взглядом по ретортам и склянкам, королева уставилась на Лаурина круглыми немигающими глазами.
      -- Ну?
      -- Ваша мазь готова, мадам, -- доктор поклонился, -- вот она, на столе.
      Этгива молчала.
      -- На этот раз я замешал змеиный яд на сливках, они отчасти смягчат жжение.
      Старая королева вновь не проронила ни слова. Она лишь порылась у себя под вуалью, явно отвязывая что-то от пояса, и поставила перед хозяином дома туго набитый бархатный кошель.
      -- Отведи меня в подвал, -- глухо проронила женщина, -- туда, где ты потрошил птицу.
      Старик кивнул. Низкая железная дверь в стене со скрипом открылась, и медик уступил королеве дорогу. Грузно ступая по крутым ступеням, Этгива боком протиснулась вниз. Откинув вуаль, она покрасневшей от натуги рукой отерла пот со лба. Было время, когда ее величество скользила по этой лестнице, не касаясь бедрами сырых стен. Тогда ее тонкие девичьи пальцы только привыкали носить магию на своих кончиках.
      Теперь... Воспоминания лишь на миг промелькнули в душе старой королевы. Лейб-медик подошел к низкому грубо обструганному столу. Там лежало что-то, завернутое в серое домотканое полотно, на котором уже успели запечься и потемнеть пятна крови.
      -- Во имя Огмиса и Цернуна! - старуха нагнулась над столом. - Что ты можешь сказать мне о моем выборе?
      Лаурин поднял на гостью жемчужно-серые, совершенно выцветшие от паров свинца глаза, на его тонких губах расплылась загадочная улыбка.
      -- Ваш выбор, как всегда безупречен, -- в голосе мага Этгиве послышалась насмешка.
      -- Тебе принесли сокола, -- настойчиво заявила она, -- Белого сокола. Ты должен был наречь его именем негодного Деми и принести в жертву, чтоб гадать по внутренностям...
      -- Я исполнил ваше повеление, -- все с той же двусмысленной улыбкой отозвался лейб-медик.
      Королеву бесило выражение его лица, она считала, что полуусмешки Лаурина свидетельствуют лишь о расслабленности его ума, но никак не о тайных знаниях.
      -- И что? - нетерпеливо потребовала Этгива. - Что тебе стало известно?
      Старик откинул полотно, и глазам королевы предстала располосованная тушка птицы с вскрытой грудной клеткой.
      -- Вы можете увидеть все сами, -- кивнул Ди, -- сердце сокола стучит до сих пор, хотя я свернул ему шею накануне вашего прихода.
      Наведенные угольным карандашом брови Этгивы поползли вверх.
      -- К тому же, -- продолжал маг, -- все внутренности необыкновенно светлые. Видите этот золотистый налет на печени? Этот признак...
      -- Я знаю, - подавленно протянула королева, - так и должно было случиться. Но всему нужно подтверждение. Ты полагаешь?..
      -- Что молодой лорд Деми и есть богоданный король сальвов, -поглаживая белую, как снег под луной, бороду, протянул Лаурин, -- именно он сможет возродить Бесплодные земли и никому не позволит прикоснуться к Реликвиям Монтаньяра. Так что если ваши величества рассчитывали получить в нем...
      -- Я лишь следую за провидением. - старая королева предостерегла медика от готового сорваться продолжения дерзкой фразы. - Ты сам меня учил: нельзя предотвратить того, что назначено не нами, но, -- она заулыбалась, обнажив десну со сточенными почти до корней зубами, -- все может исполниться по-разному. Фигурка готова?
      Ди молча поставил на стол рядом с птицей желтую восковую куклу мужчины с золотым кольцом, вместо короны, на голове.
      -- Если он, как ты говоришь, король пустынных земель, -- усмехнулась Этгива, -- пусть получит свой плачевный удар, -- острой сосновой щепкой она пронзила фигурку в чресла, -- и попробует от него излечиться. Что же касается сказок о Монтаньяре, то они должны интересовать не нас, а папу в Альбици.
      ЧАСТЬ II
      Глава 1
      Две больших птицы плыли в воздухе над заливом. День был ясным, и черные тени полевых соколов, кружившихся над самым кораблем, иногда ложились на палубу, а иногда скользили по мелкой водяной ряби.
      "Цвет рыцарства" под золотисто-белым флагом Беота входил из Северного миря в Сальвский залив, простиравшийся от побережья на несколько миль вглубь материка. В сущности это было провалившееся, невероятно размытое устье реки Сальвы, которая несла свои холодноватые серо-синие воды к океану из самого сердца Великой Сальвской равнины. Впадая в море, залив рассекал его берега, подобно закругленной заячьей губе, отчего и получил свое название.
      -- Удивительно дикие места. - сказал капитан Крейг, оглядывая топкие, поросшие осокой берега и девственный строевой лес на песчаном взгорье. Трудно поверить, что здесь когда-либо появляются корабли. - он передал лорду Деми подзорную трубу.
      -- Их единственный порт не здесь. - отозвался беотийский посол в Гранаре сэр Энтони Кросс, специально прибывший на корабль, чтоб в свите плаймарских вельмож сопровождать жениха королевы. - Даллин, выстроенный три века назад северными варварами в самой глубине залива, весьма большой город. Именно там состоится церемония бракосочетания, и туда мы должны были прибыть, но... - посол развел руками, -- у погоды свои капризы.
      -- В чем они состоят? - раздраженно дернул плечом маркиз Сейнмур, в качестве главы посольства сопровождавший Деми от самой столицы и не упускавший случая показать, как страдает, покинув двор. - По моему, заставлять нас высаживаться в этом диком месте, где нет и следа человеческого жилья, просто оскорбительно!
      -- Вы слишком сгущаете краски, друг мой. - благодушно отозвался сэр Энтони. - Это единственный разумный шаг. Сильное наводнение из-за двухнедельных дождей подмыло пристань в Даллине, вода залила порт, рынок и кое-какие хозяйственные постройки. Говорю вам: там решительно нельзя пристать. Русло Сальвы изменилось, ни один лоцман сейчас не скажет вам, где мель, а где дно корабля пробьет торчащая из-под воды печная труба! Лучшее для нас - бросить якорь у Заячьей Губы и добраться до берега на лодках. В город мы поедим верхом. Королева Хельви дважды выражала мне свои сожаления по поводу коварства местных рек и, чтоб избежать обвинений в нарушении этикета, сама приедет встречать нас на мыс.
      -- Что-то ее невидно. - капризно скривил губы фаворит Дагмара. Он чувствовал себя несчастным из-за слишком больших неудобств, перенесенных в пути, и во всем был склонен видеть злой умысел гранарцев, заманивших беззащитный свадебный корабль Беота вглубь гиблой земли. - Две недели дождей - дурное предзнаменование. - Сейнмур выразительно уставился на лорда Деми, до сих пор остававшегося безучастным к разговору.
      -- Совсем не обязательно. - отозвался посол. - По старому гранарскому поверью, ливень, чередующийся с солнцем, предвещает счастье и долгие годы процветания. А именно так продолжалось ровно 14 дней, то есть два раза по семь - священное для сальвов число. Грозы пополам с сиянием небес! Чернь называет это добрым предзнаменованием. Сейчас, после войны люди особенно хотят верить в благие знамения.
      -- Я вижу, вы стали совсем гранарцем. - сквозь зубы процедил маркиз, обращаясь к послу. - Хотел бы напомнить вам, сэр Энтони, что вы представляете Беот в стране врагов!.
      -- Хотел бы напомнить вам, лорд Сейнмур, -- мягко прервал фаворита посол, -- что между нашими государствами подписан мир и сегодня мы участвуем в свадебной, а не в военной процессии.
      -- Никакой процессии не будет, если корабль не сможет бросить якорь. - напомнил им капитан. - Ума не приложу, как войти в эту гавань без лоцмана. Видите вон те валуны? -- Крейг показал рукой на два громадных камня, черневших посреди залива. - Вокруг них может быть полно мелких гранитных обломков... - Капитан вопросительно посмотрел на Деми.
      Впервые и последний раз Харвей ехал на "Цвете рыцарства" в качестве пассажира. Эта новая роль бывшего адмирала никак не укладывалась в голове у Крейга, и он то и дело порывался отдать герцогу рапорт или спросить распоряжений. Подумать только: их командующий скоро станет королем отъявленных врагов Беота, и значит тоже врагом? Эта мысль казалась противоестественной не только многим морским офицерам, плававшим с Харвеем, но и самому лорду Деми.
      -- Бери на ветер. - бросил герцог. - Попытаемся обогнуть камни вон там, где вода кажется более темной. Если это не топляк, а глубина, мы уцелеем.
      -- Поворачивай на ветер! - зычным голосом Крейг. - Право руля!
      -- Капитан, у меня уши заложило! - возмутился Сейнмур. - Кричите где-нибудь поближе к своим морякам.
      -- Виноват, сэр, -- отозвался Крейг. - Но вы у меня на мостике.
      Деми подавил довольную улыбку. Миньон Дагмара раздражал его в течение всей дороги.
      Корабль благополучно обогнул камни и, войдя в залив, бросил якорь напротив Заячьей Губы.
      -- Ну и где же ваша королева? - не скрывая нервной истерики, воскликнул маркиз. - Вы уже спускаете лодки, а там никого нет! Неужели мы должны высаживаться на совершенно пустой берег? Как мы доберемся до Даллина?
      -- Спросим дорогу у туземцев. - не выдержал Харвей.
      В это время на гребне холма появилась живописная кавалькада всадников.
      -- Провидение само отвечает на ваш вопрос, лорд Сейнмур. провозгласил посол. - Я даже отсюда вижу белого жеребца королевы.
      Харвей приложил руку козырьком к глазам. Действительно, сэр Энтони не обманулся. Этого рослого молочно-белого иноходца с хвостом-плюмажем от узнал бы из тысячи. Два года назад Пенка достался ему в качестве добычи на одном из фомарионских кораблей после победы в Березовом Зунде. Жеребец-трехлеток вел себя нервно, и Деми пришлось с ним повозиться, прежде чем конь стал признавать руку хозяина.
      Перед отъездом Хельви из Плаймара лорд задумался над простым вопросом: а что он сам-то может подарить невесте? Его богатое имущество во время ареста оказалось фактически конфисковано в казну и, хотя дома продолжали стоять на своих местах, а мебель и драгоценности, в отличие от документов, из них не исчезли, но Харвею они больше не принадлежали. Дагмар с милой непосредственностью "забыл" об этой мелочи даже после официального снятия обвинений с герцога Западной Сальвы.
      Лошадь - дело другое. Случилось так, что накануне ареста Деми охотился в поместье свое друга Линция Петерса и в его конюшне оставил Пенку. Была еще одна причина, по которой лорд Харвей хотел отдать королеве Гранара именно иноходца.
      -- Мадам, -- сказал он ей, когда ценный груз снова прибыл в его распоряжение, -- сожалею, что не могу подарить вам ничего более достойного внимания, но и у меня есть одна вещь, которая по праву принадлежит вам. Будем считать, что я тоже только хранил ее. - с этими словами он подвел Хельви к стойлу Пенки.
      -- Боже мой! -- простонала молодая женщина, не отрываясь глядя на сухие жилистые ноги жеребца и поистине лебединый изгиб шеи. - Боже мой! А я-то думала, когда вы мне его покажите?
      Оба выдержали паузу, прекрасно понимая друг друга. Хельви знала, что посланный ей в подарок королем Фомариона баснословно дорогой иноходец захвачен беотийским адмиралом.
      -- У него действительно необычный шаг?
      -- Теперь он ваш. Убедитесь сами. - Харвей с сожалением потрепал коня по холке. - Скажут, что нехорошо передаривать подарок, тем более той, которой он с самого начала принадлежал. Но я взял Пенку в бою, он был моим трофеем...
      -- И вы имеете на него все права. - закончила за Деми королева, входя в стойло. - Какой хороший мальчик, -- она запустила пальцы в длинную белую гриву Пенки. - Любишь сахар? Любишь?
      Поняв, что зубы коню будут испорчены, Харвей вздохнул.
      Теперь он смотрел на танцевавшего под Хельви белого иноходца и думал, что, пожалуй, поступил правильно. Конь и всадница были просто созданы друг для друга: оба легкие, праздничные, на вид далекие от всего грубого. Такую лошадь нельзя тащить с собой в поход, изматывать боями и голодом. На ней можно было только выезжать, как это сейчас делала королева.
      С корабля уже хорошо был виден берег. Матросы аккуратно спускали на воду лодки.
      -- Почему они приехали не в каретах, а верхом? - возмущался Сейнмур. - Я не поеду на лошади в придворном платье!
      -- Дорогу тоже размыло. - отозвался посол. - В некоторых местах карета просто не проедет. Ну же, молодой человек, даже я в мои 53 года не начинаю стонать из-за небольшой верховой прогулки!
      -- Дикари! - не унимался миньон. В досаде он выхватил у стоявшего рядом офицера подзорную трубу и уставился на берег. - Дикари. - повторил Сейнмур через минуту уже совершенно другим голосом. - Но, черт возьми, королева у них просто ангел!
      Харвей смотрел на берег. Чтоб разглядеть Хельви, ему не нужна была подзорная труба. Воображение в мгновение ока дорисовало ее лицо. Золотистые кудри алтарного херувима, насмешливая улыбка, и настороженный, недоверчивый взгляд. Если б не глаза, она напоминала бы ему ожившего мраморного амура...
      Голос маркиза вывел Деми из размышлений.
      -- Кто эти люди, окружающие королеву? - Сейнмур быстро вошел в роль главы посольства и теперь, одернув белый дублет, указывал сэру Энтони то на одного, то на другого вельможу в свите Хельви.
      -- Это граф Симон д' Орсини. Наместник Южного Гранара и командир личной охраны ее величества. Очень влиятельный человек. - отозвался посол. - В свите королевы с первого дня ее вступления на престол, очень предан и совершенно неподкупен. Именно он девять лет назад доставил в столицу приговоренного к смерти предателя Монфора, бывшего командора крепости Мон-Кер, еретика из братства Золотой Розы... - Кросс потер переносицу, как бы вспоминая что-то. - После этого д'Орсини больше года находился вдали от двора. Потом его вернули. Дело выглядело так, словно королева простила мессира Симона.
      --А этот смешной толстяк на муле? Разряженный, как трактирщик в ярмарочный день? - с презрительной улыбкой осведомился Сейнмур. - И тот седой элегантный мужчина на гнедой кобыле?
      Посол перешел к характеристике казначея и Лоше Вебрана.
      -- Лорд адмирал, конечно, сегодня выглядит особенно бледно. - фыркнул миньон. - Нигде вокруг не видно его работы. - Все погребено водой. Говорят, он получает крупные взятки от Фомариона: не удивительно, что Гранар до сих пор почти не имеет своих военных кораблей и так нуждается в морском союзнике!
      Не произнеся ни слова, Деми перехватил из рук маркиза подзорную трубу и приложил ее к глазу.
      -- Фи, какая бесцеремонность!
      Харвей и не думал отвечать. Его интересовал человек, о котором говорили посол и Сейнмур.
      Сухой и подтянутый Лоше Вебран держался чуть в стороне от плотной толпы придворных и нервно поигрывал уздечкой. На его тонком, породистом лице, казавшемся из-за острой бородки еще длиннее, застыло выражение скуки и нарочитого равнодушия. Аккуратно завитые седеющие волосы шевелил ветер с залива. Во всей худощавой, долговязой фигуре лорда адмирала чувствовалась надменность. Он не понравился Деми. Хотя едва ли кто-нибудь из собравшихся на берегу людей имел шанс понравиться герцогу Западной Сальвы.
      Харвей думал сейчас, что его жизнь непостижимым образом крутанулась, как волшебный фонарь, и вскоре... Вскоре ему опять придется из кожи вон лезть, чтоб доказать, на что он способен. Как в Беоте. Двадцать лет подряд. Чтоб потом ничего не добиться!
      Взгляд лорда скользнул по рядам гранарских вельмож - веселые, большей частью молодые лица. Такие же люди, как везде. Смеются, разговаривают. Его глаза уперлись в рыжеволосого бородатого гиганта, который явно держался особняком от остальных. Он отъехал на обочину дороги и, лениво жуя травинку, демонстрировал свою полную непричастность к происходящему.
      -- Каков! - восхитился за спиной у Деми маркиз. - Да отдайте же трубу, Харвей! Мне не терпится разглядеть хозяина всей этой пестрой кампании! Дерлок - вот тот верзила на черном мерине величиной со слона? Я угадал? Он смотрится на полторы головы выше остальных!
      Деми передал инструмент. Так вот это кто. Он много слышал о Босуорте и теперь видел его своими глазами. Зрелище, надо сказать, неутешительное для человека, которому предстояло стать мужем королевы Гранара. Ее фаворит явно знал себе цену. Он держался с таким видом, словно приехав сюда, сделал большое одолжение лично монархине, посольству короля Беота и всему белому свету. Это был крупный, как все горцы, исключительно яркий мужчина, судя, по статной фигуре, хороший воин, больше привыкший носить тяжелый панцирь, чем придворные одежды, и управлявшийся со своим мастодонтом одним касанием пяток без шпор. Его присутствие подавляло и внушало трепет.
      "Да, Хельви, без сомнения, любит все большое. И дикое. - с раздражением подумал герцог. - Больших лошадей, большие замки, даже страна у нее невероятно большая. Гранар простирается на восток и север так далеко, что едва ли хоть на одной карте обозначены его границы. В этом ряду Дерлок - не исключение, а правило. Всего так много, и все такое красивое!" Харвей и не предполагал, что вид Босуорта его заденет.
      Он заметил, что там, на берегу королева тоже смотрит в подзорную трубу на корабль, и вновь отобрал у Сейнмура инструмент. На мгновение ему показалось, что они с Хельви глядят прямо друг на друга. Деми не сдержал улыбку и тут же увидел, как королева тоже смущенно заулыбалась. Значит ей пришла в голову та же самая мысль. Она передала трубу молодому рыцарю, сидевшему рядом с ней и опустила голову.
      -- Что скажите, д'Орсини? Как вам беотийцы без доспехов?
      -- По мне бы лучше с оружием. - пробурчал командир охраны. - Вон как вырядились. А что, не дать ли нам лишний крюк через болото?
      -- Симон, а я? - королева смотрела на него укоризненно. - Если ты не жалеешь свою праздничную одежду, пожалей хоть мое платье.
      -- Прошу прощения, Ваше Величество. - рыцарь улыбнулся. - Ради вашего платья, я готов потерпеть чистых беотийцев, хотя их бы стоило хорошенько окунуть в грязь.
      Хельви расправила сбившийся с крупа лошади алый шлейф. Леди в красном - таков был ее сегодняшний выбор: царственно и хорошо видно издалека.
      -- Что ты скажешь о Деми?
      "Очень слащавая физиономия. Просто блевать тянет". - подумал Симон.
      -- Да ты не на того смотришь! - возмутилась королева. - Тот, кто тебе так не нравится, маркиз Сейнмур, глава посольства.
      Д'Орсини всегда поражала способность Хельви читать его мысли. Королева, смеясь, говорила, что он, Симон, живет чувствами, и все они написаны у него на лице. Рыцарь в этом сомневался. Просто она немного ведьма, королева Хельви, настоящая христианская ведьма, отказавшаяся от своего колдовства, ради любви к Богу и Гранару. Он-то знает. Он ее видел и в бою, и над сожженным телом Монфора (вот, когда Симон себя проклял!) и у серых камней в горах.
      -- Так что ты скажешь?
      "А что сказать? Если этот в белом не Деми, а какой-то маркиз, то чего он так вырядился? И кто ж тогда жених?"
      -- В синем плаще. Видишь? -- вновь подсказала Хельви. - Сейчас убрал подзорную трубу от лица.
      -- Н-да. Ничего себе. - неопределенно провозгласил д'Орсини. Чего она от него добивается? "Вот женщины! Разве можно так сразу что-то сказать? Ну приятное лицо у парня. Ну и что с того? Мало ли беотийцев с приятными лицами мы положили на двух войнах?"
      Три большие лодки спустились на воду, и беотийское посольство поспешило погрузиться в них.
      "Ну в лодку он хорошо прыгает. - констатировал Симон. - То же мне достоинство!"
      Легкие суденышки на веслах подошли к берегу. Сопровождавшие свиту королевы слуги помогли втащить носы лодок на песок, чтоб вылезающие из них господа не замочили праздничной одежды. После краткого представления всем беотийцам подвели лошадей.
      Хельви очень боялась, что у Харвея все еще болят ноги. Ей не хотелось, чтоб лорд Деми демонстрировал свою слабость на глазах у рослых южно-гранарских рыцарей, буквально родившихся в седле. Все, что она могла для него сделать, это найти на конюшне самого спокойного жеребца. Им оказался Кайлот, гуархайский скакун мышино-серой масти, который не смотря на свою покладистость, бегал довольно быстро, о чем говорило даже его имя обгоняющий ветер. Лорд Дерлок дорогой с удивлением поглядывал на лошадь для жениха и не сказал гадость только потому, что думал медленно.
      Сам Харвей тоже мучительно боялся показаться смешным. Он больше не хромал, во всяком случае так заметно, но вот с верховой ездой... дело обстояло куда хуже. В конце концов герцог так испугался опозориться перед всеми, что решил положиться только на руки, и взлетел в седло, не касаясь стремян.
      Этот привычный жест будущего владыки Гранара согрел сердца кавалеристов и очень разозлил Босуорта, который как раз к этому времени придумал, какую колкость сообщить Хельви по поводу женихов, разъезжающих на клячах для беременных женщин на седьмом месяце.
      -- Прошу извинения за причиненные неудобства, господа! - громко сказала королева, обращаясь к беотийцам. - Но с природой не поспоришь: она немного поплакала, немного посмеялась, и вот мы уже вынуждены преодолевать болота и разлившиеся рукава реки.
      Маркиз Сейнмур едва слышно застонал.
      -- До Даллина мы поедим верхом. - продолжала Хельви. - Там нас ждет торжественная встреча, ибо именно туда должно было прибыть посольство. Поторопимся, господа. - она посмотрела на солнце, уже явственно вышедшее из-за леса и начавшее припекать. - В полдень открытие процессии к собору, потом венчание и праздник. У нас не много времени.
      Глава 2
      "Итак, до Даллина три часа. - подумал Харвей. - Во сколько же она встала. чтоб приехать сюда? В шесть? А туалет, а волосы? Четыре - пять часов утра. Она уже полсуток на ногах, а все только начинается.
      Сам Деми не ложился. Вернее ложился, но не заснул. Лорду не понравилось бы, если б кто-то назвал его сентиментальным. Но последняя ночь на маленьком островке Беота вызвала у адмирала наплыв тоскливых чувств. Куда он едет? Зачем? Им распорядились, как картой в большой игре. Чужая земля. Чужие люди, к тому же заранее предубежденные против него. Даже будущая встреча с сыном не особенно утешала герцога. Мальчик всегда рос вдали от него, у Деми просто не хватало времени видеться с ребенком. Они не были друзьями, не играли вместе, не удили рыбу - Харвей сейчас с точностью не сказал бы, какого цвета у Персиваля глаза. Просто герцог не мог предать его, как не мог предать всех остальных. К тому же, как-то само собой разумеется, что, если у тебя есть сын, то значит ты его любишь.
      Прошлой ночью, ворочаясь в неуютной корабельной постели, адмирал вдруг понял, что не испытывает к ребенку ровным счетом никаких чувств. Если б дело обстояло иначе, если б в Гранаре его ждал хоть один близкий человек, ему сейчас бело бы в сотню раз легче ехать туда.
      -- Когда я увижусь с сыном? - спросил Харвей у королевы.
      Их лошади ехали быстрым шагом чуть впереди остальной процессии.
      -- Мальчик в Гранаре, нашей столице на юге, куда мы отправимся из Даллина после окончания торжеств.
      Деми поднял бровь. Ему хотелось знать, почему ребенка не взяли на свадьбу, но он ни за что бы не задал этот вопрос, опасаясь получить прямой ответ о том, что сын жениха от первого, едва ли теперь законного, брака будет лишним на празднике.
      Хельви его поняла.
      -- Персиваль еще маленький для таких больших путешествий. - сказала она. - Дорога из Беота в Гранар совершенно измотала его.
      -- Он здоров?
      -- Здоров, но еще слаб. За ним хорошо присматривают, не бойтесь, лорд Деми.
      Слова Хельви его вполне успокоили.
      -- Как прошло время после моего отъезда? - королева должна была поддерживать любезный разговор с женихом. Ей было немного не по себе рядом с Харвеем, тем более что она спиной чувствовала тяжелый взгляд Дерлока. Беседа отвлекала внимание и предавала Хельви уверенности.
      Лорд поведал о подробностях церемонии сложения вассальной присяги, и о том, как рвал и метал Дагмар, узнав об исчезновении Персиваля. Оба рассмеялись.
      -- Делать-то все равно было нечего. - развел руками Харвей. - Сажать меня снова в крепость - договор подписан. - он чуть помрачнел. - Мне пришлось передать права на оставшийся кусок Западной Сальвы прямо королю. Харвей передернул плечами.
      Так что теперь он нищ, и нищим его сделала эта красивая молодая женщина в красном платье! Ему захотелось сказать ей какую-нибудь колкость.
      -- Это то самое платье, которое вы заказали в Беоте? И о котором было столько слухов при дворе? -- он не предполагал, что его скрытая в тоне насмешка настолько попадет в цель.
      -- Нет. - Хельви вспыхнула. - То платье... - она запнулась. Пропало, сгорело, утонуло. Словом больше не существует. Это - лишь бледное подобие шедевра.
      Подобие было не такое уж и бледное, как заметил Харвей. Пожалуй, гранарская золотая вышивка по шелку способна украсить любую женщину. Хельви выглядела очаровательно. Но... он не видел того платья!
      А судьба изделия беотийских мастериц действительно была плачевна. С ним разделался лорд Босуорт при совершенно необычных обстоятельствах.
      Малютка Нолли вернулась в Гранар в слезах и вынуждена была остаться в королевском замке до возвращения Хельви. Первое время она горевала и никому не показывалась на глаза. Но юность брала свое. Не может же 15-летняя девушка сидеть взаперти, когда наступает самый таинственный из всех летних праздников - день Ивана Купалы - и дворец, город, окрестные села сливаются в огромном цветном котле карнавала.
      Праздник нельзя отменить и нельзя пропустить, даже если монархини нет в стране. Короли приходят и уходят, а день Летнего Солнцестояния остается. И Нолли не только вышла из своего убежища, но и решилась надеть роковое платье, подаренное ей госпожой. Плевать на все, у нее была одна святая цель: попасться на глаза Босуорту и обратить на себя его внимание.
      Дерлок, как и все горцы, много пил, горланил песни и обожал хороводы между камней. Иногда ему веселее было не при дворе, а на деревенской ярмарке. В ночь на Купалу весь замок сиял огнями, а по залам проносились вереницы разряженных людей в масках. Босуорт изображал медведя. Это был его любимый зверь. Большой и страшный. Вставший на дыбы медведь украшал также фамильный герб Босуортов.
      Нолли налетела на лорда в переходе. Он уже был слегка пьян, но соображал достаточно хорошо, чтоб понять, что такое платье никак не может принадлежать какой-то прислуге. Вместо восхищения, которое ожидала бедняжка-горничная, на лице у Босуорта отразились сначала недоумение, потом гнев. Пошатываясь, Дерлок шагнул к ней и пребольно схватил Нолли за ухо.
      -- Это ведь платье твоей госпожи, дрянь! - проревел он, обдавая девушку винными парами. - Как ты посмела его надеть?
      Онемевшая от страха горничная не успела ничего сказать, когда Босуорт с поистине медвежьей грацией перевалил Нолли себе через колено и задрал ей юбки. Девушка закричала, пытаясь освободиться, но того, что она ожидала, не произошло.
      -- Дурную прислугу учат. - пыхтел Дерлок, расстегивая ремень. - Вот тебе на первый раз! Вот тебе! Достаточно?
      Растрепанная, в измятом, обезображенном платье Нолли вырвалась из цепких лапищ лорда и бросилась прочь. Он не стал ее догонять. Грузно осел у стены и замурлыкал какую-то горскую песенку.
      Девушка бежала по коридору, не чувствуя под собой ног. Ее лицо горело, слезы лились ручьями. Лучше б он ее изнасиловал! Чем так... Она не осознавала боли. Ей было невыносимо стыдно.
      На следующий день горничная уехала из замка к дальней родне в деревню. Изорванное алое платье осталось брошенным в покоях королевы.
      -- Н-да. - протянул Босуорт, разглядывая красный шелк, который не представлялось возможным привести в порядок. Он созвал королевских портних. - Это платье принадлежало ее величеству. Она будет в ярости, когда вернется и увидит, что с ним стало. Можете вы сделать точную копию? А это мы сожжем.
      Швеи переминались с ноги на ногу.
      -- Крой уж больно необычный. - наконец, сказала старшая. - Да и шелк не нашей выделки - фаррадский. Где здесь подобрать такой оттенок? Все не то будет... - она осеклась, заметив, как грозно засверкал на нее глазами всесильный Босуорт. - Но, конечно, мы попробуем, Ваша светлость, и смею заверить: приложим все усилия.
      Они приложили... Чуть другой шелк, чуть иная форма стоячего воротника - острые концы ведь гораздо красивее! Да и вышивка в Гранаре получше. Словом, Хельви узнала свой шедевр с содроганием. И пришлось ей все рассказать.
      Когда они мирились с Дерлоком, королева поведала ему начало истории, а лорд сокрушенно покачал головой.
      -- А я-то ее так отлупил!
      -- Еще не поздно ее вернуть, если ты сожалеешь.
      -- Упаси Господи! Ты ужасная женщина, Хел, если хочешь подарить меня какой-то горничной!
      Она сидела верхом на его обнаженной груди и закручивала тонкими белыми пальцами рыжеватый мех.
      -- Значит ты был медведем? - ее голос стал грудным и чуть хрипловатым. - И тебе даже не пришло в голову воспользоваться беззащитностью Нолли?
      -- Какого черта? - Дерлок прекрасно ее понял и одним движением перекатился со спины на живот, осторожно удерживая под собой королеву. Разве я не слишком хорош для прислуги?
      Теперь он мрачно разглядывал Хельви, болтавшую с Харвеем. Сегодняшний день должен был стать для лорда Босуорта, возможно, самым большим унижением в жизни. Его женщина, его королева взойдет на ложе с другим мужчиной. С этим трусом и слюнтяем Деми, предавшим дело своего отца. И самое страшное она не видит в этом ничего противоестественного. "Она принадлежит мне! Дерлок чуть не заревел. - Разве я не могу быть королем? Разве я мало страдал ради нее?"
      Страдал Дерлок много. В основном физически. Тяжелые схватки и походы здесь не при чем - они привычны для всякого воина. Но было и другое. В горах правят старейшие. Дерлок мог водить воинов своего клана в бой, его имя могли славить на пирах и у костров, но однако в повседневной жизни он обязан был полностью подчиняться главе рода. Старый лорд Босуорт, мягко говоря, не одобрил связи сына с гранаской королевой. То, что в долине считалось едва ли не извращенной формой чести, здесь, в горах, сохранило свой первоначальный смысл и значение.
      -- Ты опозорил род! - гремел под закопченными сводами общего зала голос отца. - Ты опозорил королеву. Тебе нет места среди нас!
      Самые страшные слова для любого члена клана, будь он хоть трижды героем, были произнесены. Дерлок тяжело встал, желая возразить. Но эта гранарская привычка из низины спорить со старшими еще больше разозлила лорда Босуорта. К несчастью, из молодых воинов, ушедших воевать в долину, Дерлок был во владениях рода один. Он лишь ненадолго заглянул домой, направляясь вместе с войсками королевы на запад преследовать отступающих беотийцев.
      Клан поступает по старым обычаям, а Дерлок оказался дважды виновен: виновен в бесчестье рода и в попытке оспаривать приговор. На него накинулись все, кто находился в зале. Его били чем попало и даже выхваченными из очага не догоревшими поленьями.
      Через два дня авангард гранарской армии наткнулся на его тело у серого валуна на вершине холма, указывавшего направление на север. Таких отметок в горах было немало, и по ним путники определяли дорогу. Дерлок был привязан лицом к тропе, чтоб все могли видеть, какая участь постигает нарушившего законы клана. Именно здесь должны были следовать войска гранарцев, незвано пришедшие в горы. Для них и для их развратной королевы предназначался этот немой символ.
      Хельви плакала. Как она рыдала при виде того, что они сделали с ним! Именно в тот момент Дерлок полюбил ее. Не тогда, когда неделю назад в пустой придорожной харчевне, где остановились на отдых войска, брал ее на сеновале. Они оба выпили забродившего меда. Кажется, она попробовала этот коварный напиток впервые и совершенно захмелела. Ей было весело и интересно знать, что дальше? Ему - еще более интересно, чем королевы отличаются от простых крестьянок. Оказалось - ничем. Такие же руки, ноги, грудь. Только глаза... Она их все время закрывала. Дерлока раздражал ее взгляд: "Черт возьми! нельзя же все время думать! Расслабься, девочка. Я и так все сделаю за тебя".
      Теперь выходило -- отличается. Хельви во всем произошедшим с ним винила себя.
      -- Дикари. - процедил граф д' Орсини, обрезая веревки и помогая другим воинам снять Дерлока с камня.
      -- Они не дикари, Симон. - тихо, но твердо произнесла королева. - Они все понимают правильно. Только не умеют выразить этого менее жестоко.
      Босуорт был благодарен ей за эти слова. Он никогда не предавал свой клан, и продолжал любить сородичей, даже если они отвернулись от него.
      -- Со мной поедут только воины-горцы. - сказала королева, вставая с колен. - Мы должны отвезти тело Босуорта в его поместье и навести там порядок. Потом вернемся. Остальные продолжают двигаться к Каерсиди. Походным маршем, чтоб мы сумели вас догнать. - добавила она. - Командуйте, д'Орсини.
      От войск отделилась значительная часть - не менее семи отрядов горцев, представлявших разные кланы, но подчинявшихся Дерлоку. Это были молодые воины, ушедшие на равнину вслед за Босуортом. Им сильно не понравилось то, что родичи сделали с их предводителем. Каждый, глядя на серый камень, видел там себя. Не из-за королевы, конечно, а из-за того, что нарушив вековой обычай, они вступили в армию Гранара и воевали с Беотом на стороне долинных жителей.
      В обществе этих угрюмых людей, становившихся разговорчивыми только после третьей кружки джина, Хельви и отправилась в сторону перевала Мак Дуй к поместью Босуортов. Перейдя с шага на легкую рысь, горцы затянули хриплыми голосами песню, старо-сальвский диалект которой с трудом понимала даже королева:
      Семеро вышли навстречу смерти.
      О Каерсиди, Каерсиди!
      Семеро сильных и благородных,
      Был среди них и божественный Бран.
      Хельви не взяла с собой обычной охраны, подчеркивая тем самым, что полностью доверяет воинам Дерлока. Она считала себя королевой всех гранарцев, независимо от места их жизни: высоко в горах или в долине, у Северного моря или на южном побережье. Государыней всех сохранившихся осколков великого Мансальвата, разметанных судьбой и с течением времени ставших такими непохожими друг на друга. Посмотреть на д' Орсини или папашу Ламфа, или Лоше Вебрана - вон какие черные! В южном Гранаре фаррадцы веками портили кровь. А сама Хельви? Ее отец, дед, дядя? Да в них за версту видно северных варваров, этих морских грабителей с островов! В кого у нее, спрашивается, такая белая кожа и волосы? Западная Сальва - тот же Беот. Только здесь, в горах, сохранились чистые потомки древних монсальватцев. И тем горше для Дерлока было сознавать, что жители долин считают его народ почти дикарями - грубыми и жестокими.
      Он прощал Хельви ее северную кровь, ее мать-фаррадку, ее любовь ко всему остальному Гранару. Просто хотел, чтоб она увидела и полюбила то, что так дорого ему. В сложившихся обстоятельствах это было трудно. Телегу с почти бездыханным телом Дерлока выкатили на середину двора замка Босуорт. Приехавшие с королевой воины-горцы заполонили все поместье. Едва ли кто-нибудь из членов клана, остававшихся дома - слишком старых или слишком молодых для войны - мог оказать им серьезное сопротивление. Это ведь не навалиться всем вместе на одного, к тому же безоружного в родном доме человека!
      Хельви приказала собрать во дворе всех. Даже жителей фермы и двух деревень под стенами замка. Они ведь тоже были членами клана, и то, что происходило в Босуорте, касалось их не в последнюю очередь. Королева стояла, опершись рукой о телегу с сеном, на котором лежал Дерлок, и ее голос был хриплым от негодования. Никогда в жизни Хельви не произносила такой резкой и такой длинной речи. Она бросала в лицо собравшихся обвинения и говорила о подвигах Дерлока в войне с Беотом. Королева даже преувеличила роль Босуорта и его горцев в разгроме врага, но лишь для того, чтоб поступок клана стал для сородичей Дерлока еще более очевидным и трагическим преступлением против единого Гранара. Она не боялась перехлестывать через край, потому что видела, что сопровождавшие ее воины согласно кивали.
      -- Я передаю титул лорда Босуорта командиру гранарских горцев Дерлоку. - закончила Хельви. - И молите Бога, чтоб он поправился, ибо если этого не случится, с каждым из вас поступят так, как вы поступили с ним.
      Собравшиеся понуро молчали.
      -- Вам же, -- королева обернулась к старому главе клана, -- давно пора на покой. Отныне власть над родом и охрана перевала Мак Дуй переходит к вашему сыну.
      Она не опасалась ослушания, даже если многие члены клана были не согласны с приказом. Уверенность дается силой, сила сейчас на ее стороне. Происшествие с Дерлоком ярко показало воинам-горцам, что может случится с каждым из них, если они не переломят власти своих родов, а значит еще крепче привязало их к Гранару.
      До этого дня королева раскаивалась в том, что сделала на сеновале, и не знала, будет ли продолжать игру с рыжим опасным зверем, валявшим ее, как простую девку, на душистой сухой траве. Сейчас Хельви твердо знала, что давая предводителю горских отрядов такое могущество над родными местами, рассчитывая на его помощь в усмирении еще не покоренных кланов, она должна будет платить и платить дорого. Абсолютной близостью этого красивого хищного человека к власти. Противопоставив его своим врагам, она фактически соединит с ним судьбу. И так будет правильно. Расчет совпал с ударами сердца, и Хельви посмотрела на лорда Босуорта совсем иными глазами. Отныне он и его воинство, до сих пор выглядевшее по-разбойничьи, стали опорой короны.
      Но не умрет, тот кто дышит ветром.
      О Каерсиди, Каерсиди!
      Тот, кто опустит пальцы в чашу,
      И среди них божественный Бран.
      Хельви вздрогнула. Так вот почему ее мысли крутятся вокруг тех давних событий! Горцы позади опять поют свою песню. Королева улыбнулась и машинально повторила припев:
      О Каерсиди, Каерсиди!
      Как это получилось? Как вообще вышло, что головорезы с гор примкнули к гранарской армии? Отец Робер и сейчас не одобрял случившегося.
      Покачиваясь в седле рядом с герцогом Западной Сальвы, своим законным женихом, Хельви то и дело бросала тревожный взгляд назад и натыкалась на внимательные осуждающие глаза Дерлока. За их зелень она отдала бы сейчас все на свете, но так поступают короли, а Хельви на собственном опыте научилась подчинять свои желания жесткому давлению воли. С Босуортом ничего не случится, он всегда будет при ней. Судьба распорядилась их жизнями в первый же день встречи, соткав целую цепь случайностей, чтоб королева Гранара попала в арьергард своей армии, где в этот момент собирались повестить пятерых горцев, попавших в плен.
      Если б она поехала другой дорогой... Если б Дерлок с друзьями не отправился к своей милашке в равнинную деревню... Если б горцы не перепились, как свиньи, и смогли оказать сопротивление или хотя бы бежать... Если б жители не донесли отряду, которым командовал Лоше Вебран, тогда еще не адмирал... Если б тот из южно-гранарской неприязни к горцам не решил вздернуть пленных без лишних слов на ближайшей осине, а отправил в штаб для допроса... Они бы никогда не встретились, и история второй беотийской войны покатилась бы совсем по другому руслу...
      -- Сука! Сука! Гранарская сука! - вопил рыжий парень, которого тащили к дереву. - Мы все равно вас всех перережем! Мы будем забавляться с вашими бабами, а вам вспарывать животы!
      -- Ты надеешься вернуться с небес? - равнодушно спросила Хельви. Раньше такие крики ее задевали, но шел пятый год царствования и третья война, выпавшая на долю королевы.
      -- Сучка! Чтоб ты сдохла! Чтоб тебя отымел собственный конь!
      Хельви расхохоталась.
      -- Миссир Симон, вам не кажется, что он дерзит?
      -- Позвольте, я сам прикончу его, мадам. - Д'Орсини все еще нервничал, когда королева попадала в подобные ситуации.
      -- Не стоит унижать себя и свое оружие. - резко одернула рыцаря молодая женщина. - Поедимте.
      -- Вы только и умеете резать безоружных! Плюю вам в морду!
      Королева обернулась к Лоше Вебрану, сопровождавшему ее через расположение своих войск.
      -- Забавный парень. Чье имя мне поминать в молитвах, чтоб он не встал из гроба?
      -- Это Дерлок, Ваше Величество. Знаменитый Дерлок с Мак Дуя, командир одной из этих горских шаек, нападающих на наши отряды.
      Направившая было лошадь вперед Хельви резко натянула поводья.
      -- И вы молчали?
      -- В чем дело? - удивился Вебран. - Разве...
      -- Вы болван! - не выдержала королева. - Стойте! Стойте, не тяните за веревку! - закричала она солдатам, уже подтащившим Босуорта и его товарищей к дереву. - Развяжите их.
      Теперь уже на Хельви озадаченно смотрел д' Орсини.
      -- Они никуда не убегут. Кругом посты. - бросила она. - Ты, рыжий, с языком, как помело, иди сюда.
      Дерлок, которого успели уже изрядно придушить толстой веревкой, пошатываясь двинулся к ней на ватных ногах.
      -- Захотелось, чтоб я плюнул? - осведомился он, потирая шею.
      -- Пойдем поговорим. - серьезно обратилась к нему королева, спрыгивая с седла.
      -- Куда? - не понял он.
      -- Где народу поменьше. Вон тот камень подойдет.
      -- Не боитесь? - он прищурил зеленые глаза.
      -- Нет. Чего бояться? Кругом мои люди. Ты без оружия.
      Он смерил ее презрительным взглядом.
      -- Да я голыми руками вас придушу. А что потом - плевать. Лишь бы не видеть ваших гранарских рож!
      -- Разве ты не гранарец? - столь же спокойно осведомилась Хельви.
      -- Я сальв! - вспылил он. - Сальв с гор. У нас чистая кровь!
      -- Кровь у всех красная. - возразила королева. - Что на вершине, что внизу. Мы воюем, вы ударили в спину. За что вы нас так ненавидите?
      -- За все. - буркнул Дерлок. - Вы едите траву, как овцы. Носите штаны вместо килта, пьете какое-то дерьмо вместо джина. От этого у вас слабые дети, уродливые женщины и тупые мужики, которые не могут больше двух раз за ночь.
      -- Кто тебе сказал? - рассмеялась Хельви.
      -- Их же бабы!
      -- Значит они не такие уж уродливые? - поймала его за язык королева. - И уж явно не такие грязные, как ваши. Кстати, мы едим не траву, а салат -- он вкусный. Носим штаны, потому что в них удобнее ездить верхом - ветер под юбку не задувает. А на счет джина ты прав, он греет больше, чем наши вина. И от простуды куда лучше.
      Дерлок молчал.
      -- Что, кроме салата и штанов, тебя бесит?
      -- Это не разговор. - отрезал он. - Вы отлично знаете, что нам надо. Людей в горах слишком много, они голодают каждую весну. А вы не позволяете кланам спускаться в долину!
      -- Вы спускаетесь, чтобы грабить.
      Дерлок раздраженно мотнул головой.
      -- Внизу полно пустой земли, но семьи, которые уходили туда вести хозяйство, перебиты. Эти свиньи с равнины просто режут наших людей!
      -- Потому что вы нападаете на них. - возразила Хельви. - Кстати, в низу людей тоже немало, и они имеют право на свою землю. Ведь именно поэтому мой дядя Филипп запретил горцам селиться вне своих владений.
      -- Да я как посмотрю кругом просто толпа народу! - фыркнул Босуорт. Раньше здесь было пять деревень, теперь две. Спрашивается, кто вырезал остальные? Горцы? Шалишь, мы давно не спускались вниз. Вы подрались с Беотом, и теперь не знаете, как отбиться.
      -- Беот напал на нас. - задумчиво произнесла Хельви. "А ведь он прав. -- мелькнуло у нее в голове. - Пожалуй, на равнине теперь не только не тесно, но даже слишком просторно. Не знаешь, откуда людей взять, чтоб снова заселить это пепелище".
      -- Послушай, -- почти мягко обратилась она к Босуорту. - Давай поговорим без сердца. Я знаю, что ты один из самых сильных воинов там, в горах.
      Дерлок довольно хмыкнул.
      -- Тебе подчиняется несколько отрядов, нападающих на мою армию с тыла. - продолжала королева. - Я дам тебе и твоим товарищам свободу, если ты взамен дашь мне слово...
      Пленник фыркнул.
      -- Больше не воевать против вас? Не дам. Потому что не сдержу. Люди же не перестанут голодать по весне, значит надо будет спускаться вниз и грабить долину. Каждый год. Повесите меня, придут новые.
      -- Я не об этом. - оборвала его Хельви. - Если ты сумеешь убедить своих присоединиться ко мне и поможешь очистить страну от беотийцев, я своей королевской грамотой передам горцам пустующие земли внизу. Вы получите равные права с остальными гранарцами и сможете свободно ездить по равнине.
      Дерлок молчал долго.
      -- Нас убьют. - наконец, сказал он.
      -- Мы будем вас защищать. - возразила королева. - Да вы и сами можете постоять за себя. Особенно если на вашей стороне будет закон. Общий для всего Гранара. - она вскинула голову. - Решай, Босуорт из Босуорта, и не говори "да", если не отваживаешься сделать то, о чем я тебя прошу.
      -- Пожалуй, я попробую. - медленно проговорил он. - Но ни за что не ручаюсь. - на его губах появилась кривая усмешка. - Меня ведь могут вздернуть и собственные соплеменники, если я сунусь к ним с подобным предложением.
      -- Но дело того стоит?
      Босуорт вздохнул.
      -- Земля стоит крови. - протянул он. - Особенно если это земля Монсальвата.
      -- В этом мы с тобой согласны. - королева кивнула. - Забирай своих друзей, вам дадут лошадей и хлеба в дорогу.
      -- Как вы могли так поступить?! - разорялся Лоше Вебран, когда стук копыт на дороге уже стих. - Они разбойники! Кровавые убийцы!
      На этот раз д' Орсини, кажется, был согласен с командиром арьергарда.
      -- Да, он приведет войска. Прямо в наше расположение. - произнес рыцарь. - Чтоб перерезать ночью нам глотки. Боюсь, Ваше Величество, что вы...
      -- Риск есть. - согласилась Хельви. - Но, знаешь, горцы - странный народ. Они либо не дают слово, либо держат его.
      Дерлок сдержал. Один Бог знает, чего ему это стоило. Босуорт привел воинов своего клана, к которым дорогой присоединилась часть других отрядов. Он сулил им сказочную добычу у беотийцев, настоящий поход по богатым землям, такие горы золота, что только слепой и хромой могли не двинуться с места.
      Потом начались бои. Горские кланы, веками принимавшие участие в набегах, но давно не видавшие большой войны - мощных, сшибающихся друг с другом армий, и вооруженных, и действовавших иначе, чем в горах - были потрясены. Вписанные в единый строй, они впервые ощутили себя частью громадного, грозного тела и поняли, что только так можно спастись от другой наседающей силы, столь же громадной и грозной.
      Но поразительнее всего было то, что горцы, привыкшие ощущать себя единственными в мире, и потому держаться среди других гранарцев, как белые вороны, обнаружили, насколько разные жители внизу. В армии Гранара было до десятка сальвских племен, и язык, и обычаи которых отличались друг от друга. Если б не общая опасность, они бы возможно на выстрел не подошли бы к соседям. Раньше они все казались Босуорту на одно лицо. Теперь Дерлок легко отличал южно-гранарский диалект от северного и по одному выговору мог опознать беотийского лазутчика из Западной Сальвы.
      Общий поход решил все, а первые победы, одержанные с помощью горцев, сгладили пропасть неприязни между ними и остальными гранарскими племенами, давно признавшими власть единого короля. К моменту остановки в роковой харчевне Дерлок давно уже носил звание одного из лучших генералов Хельви. Она доверяла ему. Иначе с чего бы стала пить мед в его кампании? Но всякому доверию есть предел. Он - мужчина. Она - женщина. Стала женщиной. С его помощью. Он не жалел. Смешно, конечно: такая властная, непреступная. Кажется, все давно уже видела. А на деле - как котенок в стогу сена. Царапается, мяукает. Взять за хвост и отшлепать, чтоб не воображала из себя больше, чем есть на самом деле.
      Вообще Босуорт до этого девиц еще ни разу не встречал и не знал, какие они недотроги. Не знал он также и того, что, взяв женщину первым, начинаешь чувствовать ее своей нераздельной собственностью. Она только твоя. Знает только то, чему ты ее научил. Она для тебя - вместилище святых даров, град Иерусалимский на горе, врата которого закрыты для всех, кроме тебя. Храм, охрана которого доверена тебе и никому другому.
      Узнал он также и, как страшно терять такую женщину. Словно рушатся небеса на землю, оглушая сердце своим грохотом. Словно у нищего отобрали его единственное достояние. Вчера ты был царем в шелках и порфире - сегодня бродишь по пыльной дороге один. Твоим сокровенным сокровищем владеет другой, не имеющий на него никакого права! Это было невыносимо.
      Босуорт до последнего момента надеялся, что все расстроится. Слишком много препятствий было на пути этого нелепого брака. Он почти не верил в успех миссии Хельви в Беоте. Но осколки давно разбитой чашки волшебным образом срослись на глазах. И вот теперь королева Гранара покачивается в седле рядом с молодым лордом Деми. Надо признать: он красивый парень, такой кому хочешь вскружит голову!
      Каждый шаг лошадей приближал процессию к Даллину. С каждой минутой все ближе становилось время свадьбы. Сегодня его женщина выходила замуж. От этого можно было удавиться.
      Грустные мысли фаворита прервал громкий голос Ламфа, раздававшийся справа из кустов. Дерлок нехотя повернул голову и увидел картину, достойную кисти придворного художника маэстро Франческо. Казначей прыгал по уже изрядно поросшему молоденьким ивняком пепелищу и, размахивая руками, кричал:
      -- Вот здесь был мой трактир, Ваше Величество! Вот здесь. Посмотрите, что эти негодяи с ним сделали! Они сожгли его только за то, что я отказался подать им скоромное в пятницу! Еретики! - бархатный берет Ламфа взметнулся в воздух. - Снимаю шляпу перед моим домом! Ах что за место: пристань, дорога. Какие прибыли!
      Королева, натянуто улыбаясь, следила за мельканием желтого и синего шелка среди погребальных березовых свечей, а ее жених в окружении беотийцев удивленно взирал на толстяка, едва не заливающегося слезами над грудой мокрых от дождя головешек.
      До сих пор Босуорту казалось, что все наблюдают и втихомолку смеются над ним, но Ламфа - член Королевского Совета, лорд, самый богатый подрядчик Гранара - так и оставшийся в душе трактирщиком из бойкого придорожного кабака, представлял сейчас куда более комичное зрелище. Даже Дерлок, не склонный сегодня воспринимать иронию окружающего мира, сдержанно улыбнулся в бороду.
      Глава 3
      Ровно в полдень торжественная процессия въехала в празднично украшенный Даллин. Этот приземистый, крепко сбитый городок с каменными укреплениями был построен более 300 лет назад в дельте реки Сальвы северными варварами - норлунгами, нападавшими на прибрежных жителей. Его история всегда казалась Хельви примечательной. Когда ослабленный внутренними распрями Монсальват пал к ногам завоевателей, беотийцы разрешили добровольно покорившимся племенам остаться на землях Западной Сальвы. Вновь образованное герцогство перешло под управление тех представителей монсальватского королевского дома, которые принесли Беоту вассальную присягу. Остальные были изгнаны за пределы старого Монсальвата в труднопроходимые холодные северные дебри, где и встретились с местными дикарями. Крупные и белокожие норлунги совершали невероятно длинные морские походы, носили шкуры и не любили чужаков. Начались стычки, взаимные грабежи, торговля, браки и, наконец, полное смешение с той частью норлунгов, которая жила на побережье, а не на островах.
      Даллин был первым городом, специально построенным для обмена товарами между сальвами и северянами. Там они впервые начали жить бок о бок. Его старая архитектура сочетала черты суровой северной непритязательности и неожиданные, поистине прекрасные всплески древнего монсальватского стиля с его резьбой по камню, поясами ложных колонн, круглыми базиликами и небольшими цветными окнами. Любой, кто попадал в старую столицу Северной Сальвы, бывал очарован ее слегка провинциальным, безмятежным обликом. Бурление жизни давно ушло с этих тесных, не правильно проложенных улиц в Южный Гранар, где сейчас находилась резиденция королей. Теперь Даллин населяли рыболовы и торговцев, увозившие северную рыбу вглубь страны. Он мог только во сне грезить о былых временах, когда по его мостовым гарцевали царственные всадники: ведь другая половина дома монсальватских владык не покорилась завоевателям, ушла в леса и обрела приют именно здесь.
      Древнее предание гласило, что Великая Сальва возродится, когда две ветви королевского рода вновь соединятся вместе. Прежний герцог Деми и король Рэдрик знали, что делали, когда обручали своих детей, но едва ли могли предположить, что до свадьбы пройдет 20 лет и сами они уже не увидят этого дня.
      На праздник прибыло множество гостей. Предприимчивые даллинцы были чрезвычайно довольны, уже выгадывая, сколько могут получить за постой такого количества народа и поставки провизии ко двору. После тягот войны королевская свадьба была настоящей удачей. Люди плотными рядами стояли вдоль дороги и махали дубовыми ветками. Этот старый сальвский обычай должен был принести молодым крепость семейных уз, здоровье и долголетие.
      Пришли и поклонники древних норлунгских культов, которых Хельви запретила разгонять. Они кропили дорогу впереди коней водой, стекавшей с охапок березовых веток, окунаемых в чаны с кипятком. В воздухе стоял аромат хорошей бани на травах, от которого злые духи должны были бежать за версту. Отец Робер очень не одобрял снисходительного отношения королевы ко всем этим колдунам из прибрежных лесов. Когда-то, вступая на престол, она и сама с готовностью согласилась бы сжечь их в одном большом костре. Но годы власти сильно изменили взгляды Хельви: ей было важнее спокойствие немногочисленных норлунгских племен на побережье, их верность и желание вовремя предупредить о приближающихся ладьях морских варваров, чем насильственное и быстрое обращение в истинную веру. Пусть все идет своим чередом, они допускают к себе проповедников и это уже хорошо.
      Даллинцы и гости восторженно кричали, провожая свадебную процессию. Деми показалось странным, что они произносят и его имя, но вскоре лорд понял причину. Люди устали от войны, а брак их королевы с герцогом Западной Сальвы без единого выстрела принес стране крепости, за которые давно велись стычки на границе. Был подписан и мирный договор с Беотом, чего не случилось ни после первой, ни после второй войны. Харвею на мгновение стало их жаль: "Простонародье до сих пор уверено, что для королей любой договор не кусок бумаги! Будем надеяться, что Хельви знает, что делает". Лично он был в Дагмаре не уверен.
      Под аркой второго кольца стен на голову всадников полетели цветы.
      -- Да здравствует добрая королева Хельви!
      -- Да здравствует храбрый д'Орсини! Победитель фаррадцев!
      -- Да здравствует лорд Босуорт! И его горцы! Ура!
      Здесь собрались вчерашние воины - лучники и пехотинцы - которые после окончания войны вернулись домой. Дерлок поймал букет незабудок и, подъехав к королеве, галантно вручил ей цветы. Этот жест вызвал новую бурю восторга.
      -- Ура! Ура королеве! - гремело над площадью. - Ура лорду Босуорту!
      Харвей поморщился. Здесь он явно был лишним. Его никто не знал и не хотел знать. Для них королева и этот горец представляли собой единое целое.
      -- Эй, Дерлок, чего смотришь? Хватай ее и беги! - крикнул кто-то из задних рядов. - В горах невест крадут!
      Босуорт побледнел, как полотно. Он вскинул голову, стараясь разглядеть, кто осмелился произнести такое. Но человек, нахлобучив шляпу, растворился в толпе. Деми при этом видел то, чего не заметил разъяренный фаворит: довольно ухмыляющееся лицо Лоше Вебрана.
      Королева слишком резко дала коню шпору, и Пенка едва не скакнул вперед. Процессия двинулась дальше.
      -- Не хорошо получилось. - сокрушенно сказал за спиной у Харвея папаша Ламфа, обращаясь к д'Орсини.
      -- Если б я заметил, кто это, удавил бы своими руками. - отозвался рыцарь. - Видит Бог, я не люблю Дерлока, но ему и так плохо. Королева держится лучше.
      Деми усмехнулся. "Как держусь я, не интересует никого. И это к лучшему".
      Между тем кавалькада всадников двинулась не к кафедральному собору, как ожидал лорд, а другой улицей, к старому королевскому замку.
      -- Куда мы едим? - спросил он у Хельви. - Разве венчание будет в дворцовой часовне?
      -- Ну нет. - отозвалась молодая женщина. - Весь город собрался на нас посмотреть, а мы будем прятаться? У нас час до начала церемонии. Людям надо переодеться после верховой езды, выпить горячего молока или вина для поддержания сил. Не забывай, мы встали еще затемно. Да и ты, я вижу, выглядишь не лучше. Не спал?
      Харвею не понравилась ее догадка.
      -- А вы, Ваше Величество?
      -- Можешь говорить мне "ты". - бросила она. - Я спала, как убитая, хлопнув на ночь стакан вербены. Я всегда так делаю, когда предстоит тяжелый день. За десять лет мои нервы уже ни к черту. - Хельви осеклась, поняв, что все это можно было сказать и по-другому. "Иногда мои матросы выражаются изящнее", -- вспомнила она слова жениха.
      Он понял, от чего королева смутилась и внутренне восторжествовал. "Но с другой стороны, в праве ли я ее винить? Поход на поход, еще на поход. Какая женщина это выдержит? Что странного, если она говорит, как маркитантка? - лорд быстро глянул через плечо на Дерлока. - Явно жизнь с этой рыжей скотиной не прибавила ей хороших манер. - Харвей грустно усмехнулся. - А жизнь со мной не прибавит счастья". Герцог был достаточно самокритичен, чтоб именно так закончить свою мысль. "Какое все-таки невыносимое свинство! Чему радуются люди? Что их королева выходит замуж без любви? Все они прекрасно знают, с кем она хотела бы стоять под венцом".
      Лошади, стуча копытами, въехали на просторный замковый двор. Жилище старых сальвских королей выглядел удивительной каменной игрушкой, чудом перенесенной из незапамятных времен. Монсальватские мастера умели покрывать стены сплошной каменной резьбой от фундамента до конька крыши. Они делали в домах маленькие узкие окна, разделенные колонками из белого туфа, и возводили посреди двора квадратные фонтаны, в которых теперь, как в озерцах, плавали водяные лилии.
      Дворец выглядел оживленным и праздничным, от чего его старинное очарование ничуть не теряло. Но Харвею захотелось оказаться здесь в безлюдный день и побродить мимо его двухэтажных крыльев с остроконечными крышами, заглянуть в подвалы, подняться на башенки.
      -- Граф д'Орсини проводит вас в ваши покои. - королева решила держаться с женихом безукоризненно вежливо, чтоб больше не испытывать приступов раскаяния. - Вам хватит часа, чтоб отдохнуть и переодеться?
      "Отдыхать будем в гробу". - подумал Харвей, но вслух сказал:
      -- Вполне, -- и положившись на своего проводника, двинулся за ним по коридорам дворца.
      -- Ваши вещи с корабля уже доставили слуги. - сообщил Симон, открывая перед лордом дверь. - Они ехали другой, более короткой, но менее удобной дорогой. Ее сильнее затопило.
      -- А они не боялись, что вещи утонут?
      Д' Орсини не понял шутки. Он был слишком напряжен в присутствии жениха королевы, чтоб позволить себе замечать смешное в собственных словах.
      -- Простите, я неудачно выразился. - улыбнулся ему Харвей. Благодарю вас, мессир, не смею больше задерживать.
      Только на втором повороте по коридору Симон понял смысл оброненной лордом фразы. "Он шутит с охраной, как висельник перед казнью". - хмыкнул д'Орсини. Такой подход к жизни ему нравился. "Возможно они с королевой и споются, если позволят себе заметить, как похожи".
      Три четверти часа Хельви провела у зеркала. Теперь ей предстояло переодеться в подвенечное платье цвета слоновой кости. Нежнейший атлас, покрытый нежнейшими соцветиями роз, вышитыми шелком. Белое по белому необыкновенно изысканно, а главное благородно.
      Тетсинда заново уложила госпоже волосы, убрав кудри под сетку и связав пряди в узел, который один только и мог подойти под тончайшую белую вуаль, скрепленную венком из жемчужных цветов. Это была трудная работа.
      -- Не ерзайте!
      -- Я устала, Тетси. Если б ты знала, как я хочу лечь!
      -- Вы ляжете. - успокоила ее камеристка. - Но боюсь к ночи силы вам понадобятся еще больше.
      -- Бог мой. - только и сказала Хельви. - "Они думают, я выдержу еще и брачную ночь! Нет, милые, ваша королева не лошадь. На ней можно ездить, на ней можно воевать и даже возить поклажу. Но она не подойдет к жеребцу, пока сама не захочет".
      Харвей переоделся с молниеносной быстротой. Обычно он делал это долго и тщательно, но здесь, во дворце, напоминавшем проходной двор, где постоянно хлопали двери то справа, то слева, то над головой, Деми не чувствовал себя в безопасности. Ему все время казалось, что сейчас откроется какая-нибудь дверь, и в его покои ворвется кто-то чужой. А стоять, как дурак, голым перед всеми ему не хотелось.
      Дурные предчувствия не обманули герцога. Едва камердинер закончил прилаживать на голове жениха синий берет с белоснежными страусовыми перьями, в комнату постучали.
      -- Могу я войти? - Хельви была выше всяких похвал.
      У лорда даже на секунду перехватило дыхание, но он быстро взял себя в руки. Зато королева смотрела на него долго и с явным восхищением.
      -- Синее вам идет. - наконец, произнесла она. - Боже, как красиво! ее пальцы едва ли не с дрожью коснулись золотого шнурка на бархатном колете жениха.
      -- Мы уже выходим? - осведомился Харвей.
      -- Нет. - она чуть качнула головой. - Я пришла пораньше, чтоб показать вам... Здесь в другой комнате. Хельви прошла через покой и толкнула дверь в соседнее помещение. - Взгляните, в этих ящиках.
      Харвей озадаченно двинулся за ней.
      -- Что это?
      Вся комната действительно была забита какими-то деревянными сундуками и коробками. Им не хватало места на полу и часть из них стояла друг на друге. Деми подошел ближе и открыл один из них.
      В первый момент он не поверил своим глазам. Затем беспомощно воззрился на Хельви, как бы ожидая подтверждения.
      -- Да, это ваша библиотека. - просияла она. - На все ваши бумаги был наложен арест, но я купила ее у Дагмара, хотя не уверена, что они отдали мне все.
      -- Какая разница! - воскликнул Деми, опускаясь перед ящиком на колени. - Все - не все. Книги, мои книги. - прошептал он. - И карты тоже здесь?
      -- И корабельные журналы, и дневники путешествий, и письма. - кивнула женщина. - Правда, повторяю, я не уверена, что все. Наверное, там было что-то, что король посчитал особенно интересным для себя.
      Харвей поднял на Хельви глаза. В этот миг он ее почти любил. Ну надо же сделать чудо! Подарить ему его собственную библиотеку, без которой он как без рук. Да, она настоящая королева.
      -- Я бы вас поцеловал. - искренне сказал лорд. - Если б это не вызвало у вас внутреннего протеста.
      -- Так поцелуйте. - Хельви откинула край покрывала. - Только не испортите прическу.
      Деми испытал род крайнего неудобства. Он осторожно коснулся ее щеки, ощутив на губах мягкий привкус пудры.
      -- Идемте, нам пора. - провозгласила она, увлекая жениха к двери.
      Герцог с явной неохотой оторвался от своих книг и последовал за ней.
      -- Все это снова заколотят и повезут в Гранар, столицу Гранара. рассказывала дорогой королева. - Именно там обычно находится двор. Наш замок в Гранаре гораздо просторнее и лучше. Там можно разместить любую библиотеку. Кстати, моя собственная составляет 8 тысяч томов. похвасталась она. - Конечно, ее начал собирать еще Беда Затворник, но и я прибавила кое-что... У нас есть даже фаррадские книги, присланные моему дяде султаном Салехом. Я запретила их жечь. Фаррадцы весьма сведущи в медицине, астрономии и математике. У них прекрасная архитектура и весьма развито мореплавание.
      -- У вас есть фаррадские карты? - поразился Деми. Пару раз он видел эти шедевры картографии, но никогда не держал в руках, тем более не владел ими. Для него они представляли собой вожделенное сокровище.
      -- Есть, -- кивнула королева, -- и много. Я в них не разбираюсь. Хотела отдать Лоше Вебрану, но он совершенно равнодушен.
      Они вынуждены были прервать разговор, потому что вышли на дворцовые ступеньки, где их ожидала вся процессия, чтоб двинуться к церкви.
      Таинство совершил епископ Сальвский Робер. Обряд длился три часа, по полному чину. Эта невероятно долгая и утомительная церемония напоминала грандиозный красочный спектакль, где у каждого была своя роль.
      -- Ничего, то ли я терпела во время коронации. - подбодрила жениха Хельви, когда священник повел их вокруг алтаря, а на хорах заголосили певчие.
      Молодые уже обменялись кольцами, безвкусными полуобморочными поцелуями, где надо сказали "да" и покивали головами. Отец Робер посоветовал им хранить друг друга и в радости и в горе, вместе растить детей и укреплять Гранар. Последнее он прибавил от себя, этого не было в обычных брачных наставлениях, но на королевском венчании подобные слова показались всем вполне уместными. Затем заиграл орган.
      В другое время Хельви не просто любила эту музыку, она поднимала в душе королевы волну неземного торжественного благоговения. Хельви могла часами слушать простые упражнения органиста, присев где-нибудь в углу полупустого храма и положив голову на скрещенные руки. Тогда хорошо думалось и хорошо молилось. Никто не видел, как слезы ручьями текли из глаз королевы -- не потому что были причины плакать, а потому что не плакать в церкви она не могла. Ей было так стыдно за себя, за то, что она не может не обижать Бога своим несовершенством...
      Хор вызывал у королевы совсем другие чувства. Это была теплая человеческая музыка, рождавшая ощущение близости и доброты Всевышнего. Когда Хельви слушала хор, ей легче было обратиться к Господу не только с просьбой, но и с рассказом о своих грехах. В такие минуты ей почему-то казалось, что она не будет отвергнута.
      Но сегодня пышная церемония, полная священного смысла, утомила королеву до крайности. Под конец они с Харвеем просто несли друг друга по храму, слившись в единое целое. Каждый шаг отдавал у Хельви в ушах, она почти физически чувствовала, что у лорда Деми снова разнылась правая нога, которую покалечили сильнее, а он ощущал, как у нее дрожат от напряжения пальцы.
      -- Поздравляю вас, мы живы. - провозгласила королева, когда они под радостные крики выползли на ступени собора.
      Только здесь Деми осознал, что стоящая рядом с ним женщина теперь его жена. Это было странное чувство: он не изменился, она тоже. У них не выросло по шесть пальцев на руках, и все же они были совсем другими. Новизна положения явно не украшала жизни.
      Молодых принялись осыпать хмелем и мелкой золотой монетой. Дальше предстояло совершить торжественный проезд по центральным улицам города, вернуться во дворец, где в тронной зале встречать послов соседних стран, приглашенных на праздник, многочисленные процессии собственных подданных из разных провинций государства, отвечать на их речи, отдаривать подношения... Потом снова совершить круг почета по городу, теперь с заездом в Ратушу, где принять поздравления и подарки от городской старшины. И, наконец, возвратиться в замок к праздничному пиру.
      Все это заняло еще не менее трех часов, и только в начале восьмого вечера, когда небосвод стал уже синеть сумерками, наступил настоящий праздник. Королева была уже мертва. Деми тоже. Зато гости заметно оживились и повалили в пиршественную залу.
      Глава 4
      Это была видавшая виды просторная постройка в центральной части дворца, занимавшая в высоту оба этажа. Ее стены украшали охотничьи трофеи старых сальвских королей, их оружие и доспехи. Несколько веков назад здесь проходили пиры и забавы предков Хельви. Здесь Беда Затворник отрекся от престола в пользу своего младшего брата, предпочтя тишину монастырской жизни реву битвы. Говорят, именно здесь ревнивая королева Эйфа убила ножом свою соперницу юную норлунку Сильверлаг - Сребракудрую -- из-за которой, не вынеся потери, повесился король Элидор. Впрочем, Сальва от этого не пострадала, Эйфа оказалась прекрасной властительницей и достойно вырастила своего единственного сына, будущего короля Алдерика, который впоследствии женился на дочери другого сальвского монарха, гранарской принцессе Инис, а когда ее отец умер, объединил Северную Сальву и Гранар, создав первое по-настоящему сильное королевство. Так что стены этого зала о многом могли бы порассказать, если б умели разговаривать. И если б у кого-нибудь нашлось желание их слушать.
      Гости расселись за столами, и праздничный пир потек своей чередой. Тяжелые дубовые доски, покрытые белыми льняными скатертями с ажурным кружевом, прогибались под литыми позолоченными блюдами с закуской. Румяные свиные окорока, огромные осетровые позвонки в хрустящем тесте, утки, начиненные альгусскими сливами, куропатки в винном соусе, молочные поросята, рулеты с изюмом и орехами, оливки из Южного Гранара и розовый лосось с севера - все сошлось на этих столах и было расставлено слугами в согласии со старым монсальватским этикетом: чередуя мясо с пряными соусами, рыбу с хреном, а пироги с зеленью.
      В плане длинная череда столов образовывала руну "Perth", повернутую боком, так чтоб освободить центр зала для выступлений музыкантов и акробатов. Главный стол, за которым восседала королевская чета и наиболее высокопоставленные вельможи, был приподнят над остальными на небольшой помост, покрытый шитыми норлунгскими коврами с изображением охотящегося Одина на восьминогом коне.
      Перед самым выходом к пиршеству произошла очередная перемена туалетов, ибо после церковной церемонии, многочасового приема поздравлений и поездки по городу верхом платье королевы выглядело помятым. А она сегодня не имела права на затрапезу. Небесно-голубой парчовый робронт с пышными рукавами, расшитый тонкими золотыми ветками и перетянутый в талии так, что невеста явно не могла проглотить ни куска, произвел фурор. Харвею, чей костюм вовсе не так пострадал, согласно этикету тоже пришлось переодеться. Теперь в ослепительно белом колете сидел он.
      -- Хотел бы я знать, мадам, сколько перемен туалетов у вас запланировано на все свадебные торжества? - ядовито осведомился он.
      -- Шестнадцать. - без тени иронии отозвалась Хельви. - Сплошное разорение да и только! Но что самое обидное, ни в одном из этих великолепных платьев я не смогу больше появиться...
      -- Разве? -- Харвею это правило показалось абсурдным. - И что же вы с ними сделаете? Отдадите нищим?
      Королева рассмеялась.
      -- Папаша Ламфа мне шею свернет, если хоть один драгоценный камень с моих нарядов не вернется в казну. И он прав. Отдам моим швеям, надеюсь, они сумеют по-новому преобразить эти тряпки.
      -- Вы перешиваете платья?
      Его удивление, граничившее с непониманием явно задело королеву.
      -- Гранар - бедная страна. - сухо сказала она. - Вернее богатая, но разоренная. Я люблю наряды, было бы грешно не сознаться, но только сейчас мне выпало немного покрасоваться. А в первые годы царствования я донашивала старые туалеты из замка Грот, где мое содержание, поверьте, было очень скромным. - Хельви вскинула голову. - Ведь в казне после дяди не нашлось ни гроша.
      -- Я слышал, король Филипп не воевал. - поддразнил ее Харвей. Откуда же такая нищета?
      Королева задохнулась от возмущения, но взяла себя в руки.
      -- Мой дядя считал, что лучше платить Фарраду за ненападение, чем вступать с ним в схватку. По-своему он был прав, потому что хотел дать стране мирную передышку. Прошли годы, прежде чем я поняла логику этого слабого, всеми презираемого владыки и посмотрела на него иначе. Но, -Хельви вздохнула, -- как это часто бывает с мягкими людьми, он оказался заложником своих принципов. В страхе перед войной Филипп выколачивал из людей такие подати, что никакое фаррадские нашествие не смогло бы с ними сравниться. Наконец, население не выдержало и восстало... Дядя был убит своей же фаррадской охраной. Он не хотел положиться на гранарцев, -королева выразительно посмотрела на д'Орсини, -- хотя гранарские молодые рыцари защищали его до конца.
      Сидевший от нее по правую руку граф чуть не поперхнулся.
      -- Истинно так, Ваше Величество. - кивнул он. - Но мы просто были связаны присягой. - Сердца же наши...
      Хельви остановила его жестом.
      -- Извини, Симон, но за десять лет ты уже все всем доказал. Мне же это было ясно еще в первый день. Особенно с тобой. - она ласково улыбнулась. - Ну а потом, -- королева повернула голову к жениху, -- я донашивала свое гротское приданое, которое и так было в дырах. А помнишь, д'Орсини, как Тетсинда сшила себе юбку из трофейных килтов в той деревне...
      -- Мейне Боне. - давясь от смеха, подсказал рыцарь. - А мы еще не понимали, почему Босуорт гонялся за ней по всему лагерю с такими криками!
      -- По его понятиям, она оделась в чисто мужское и позорила собой цвета гордых родов. - тоже засмеялась королева. - Только не напоминай ему эту историю. За шесть лет он научился носить штаны.
      -- Да, с тех пор много воды утекло. - кивнул д'Орсини. - Теперь мы можем позволить себе хорошо пропеченный хлеб без опилок и чистое постельное белье. Но видит Бог, Ваше Величество, мне больше всех платьев на свете нравился тот наряд, который вы приказали сшить себе из вишневой портьеры... В жизни не видел ничего великолепнее!
      -- Ага, -- без энтузиазма согласилась Хельви, -- это после того, как вы попытались завернуть в нее тело покойного короля, и так закопать во рву. - она обернулась к Деми, чтоб дать пояснения. - Во время второй беотийской войны, Дагмар захватил на южном побережье город Изор, где был погребен Филипп, и приказал выбросить его труп из могилы. Когда мы отвоевали Изор, Симон попытался спрятать останки, поскольку и наши люди не настроены были щадить покойного государя, так он всем досадил еще при жизни. Папаша Ламфа вытащил портьеру буквально из-под земли, крича, что не позволит гробить хороший кусок бархата. Именно тогда я поняла, что сделаю его казначеем.
      -- Н-да. - протянул толстяк, сидевший справа от Харвея. - В этом наряде вы подписывали перемирье.
      -- Хорошо, что ты не заставил меня пустить покойницкий саван на ночные рубашки. - хмыкнула королева.
      -- Но меня он заставил строгать гроб! - возмутился д' Орсини. - Я в жизни до этого молотка в руках не держал! Я занозил ладонь так, что кровь хлестала, как после хорошего удара мечем. Кому сказать - позор один - мой первый шрам, -- рыцарь потряс в воздухе рукой, -- от рубанка!
      -- Десять лет прошло, он все мне простить не может! - запыхтел Ламфа. - По твоему хорошо хоронить короля без гроба? Хорошо? Вам благородным полезно заняться хоть какой-нибудь работой. Ничего не умеете, только драться!
      -- Помиритесь. - потребовала Хельви. - Я вас обоих люблю и, хотя тоже, как вы, рада поговорить о покойниках за свадебным столом, но не думаю, что лорду Деми приятна подобная тема.
      -- От чего же. - герцог отправил себе в рот оливку. - Почему бы и не о покойниках? Дело к ночи.
      Пир шел своим чередом и гости уже начали хмелеть, когда лорд Босуорт, предусмотрительно согласившийся отсесть подальше от молодых, вдруг встал с места и с полным кубком в руках подошел к королеве. Он стоял напротив нее, глядя через стол прямо Хельви в лицо. Харвей почувствовал, как напряглась королева, ожидая от строптивого командира горцев какой-нибудь малоприятной выходки. Но произошло нечто совсем другое.
      Дерлок поднял локоть на уровень плеча и в разом наступившей тишине зала затянул сильным, хотя уже и хмельным голосом:
      За тех, кто уехал далеко,
      За тех, кого нет на пиру
      Мы чашу поднимем,
      Пусть будет глубокой,
      Пусть пляшет огонь на ветру!
      Хельви тут же поднялась с места, держа бокал в руке:
      За тех, кто достоин!
      Да здравствует воин,
      Свой меч, посвятивший добру!
      Деми видел, как из-за столов разом встали все гранарцы. От знатных лордов до слуг у дверей. Они сделали шаг к стене, чтоб стулья и скамьи не мешали им. В правой руке каждый держал кубок, а левую, свободную, положил на плечо соседа. Образовалась огромная цепь, охватившая весь зал и покачивавшаяся в такт медленной хоровой песне.
      За наших погибших друзей
      Налей нам, сестренка, налей!
      Кому после битвы
      Выводит молитвы
      Над свежей землей соловей!
      За десять лет непрерывной войны старая песня превратилась для этих людей почти в гимн. Они пели ее у костров, в тяжелых переходах, над телами мертвых товарищей. Сейчас они пели ее на свадьбе своей королевы.
      Мы выпьем и снова нальем,
      Мы выпьем с тобою вдвоем
      За старого Брана,
      Чей череп Фианна
      Зарыла под этим холмом!
      Харвей испытывал крайнее неудобство. Он не знал слов песни, он вообще впервые ее слышал, но из всех находившихся сейчас на свадьбе только он и представители иностранных дворов остались сидеть на своих местах, с удивлением взирая на гранарцев. Сейчас Деми как никогда четко ощущал грань, отделявшую его от этих людей. У них было общее прошлое, и такое, что не позавидуешь, но именно оно сближало сальвов в огромную семью, способную противостоять целому миру.
      Мы выпьем и песню споем
      Мы выпьем с тобою вдвоем
      За славного Дести
      И тех, кто с ним вместе
      Закончил свой путь топором
      -- Это о твоем отце, сынок, -- шепнул герцогу на ухо папаша Ламфа. Этот куплет присочинили, когда он уже погиб в Беоте. У нас его называли "Дести", что значит по-гранарски "Птичка". Это ведь его песня, он сочинил.
      Харвей медленно подавил комок в горле. "За милого Дести и тех, кто с ним вместе закончил свой путь топором".
      -- Но отец не закончил путь топором. - прошептал лорд. - Он умер в тюрьме.
      -- Разве герои умирают в тюрьме? - пожал плечами Ламфа. - Народ поет, как ему нравится.
      Герцог обвел зал глазами. В том тесном кругу, в который сейчас слились все присутствовавшие гранарцы, для его отца было место. Они помнили старого лорда Деми и любили его. Но он, Харвей, явно был здесь лишним.
      За тех, кто достоин!
      Да здравствует воин,
      Свой меч, посвятивший добру!
      Песня оборвалась, и одновременно все певшие побросали свои кубки под ноги. Как же гранарцы все-таки отличались от жителей Беота, при всех обстоятельствах хранивших невозмутимость! Эти, кажется, не стеснялись своих чувств и хорошо понимали, что у себя дома могут позволить себе держаться не так, как предписано этикетом во всех цивилизованных странах.
      Дерлок, залпом осушивший кубок, с такой силой швырнул его к ногам королевы, что золотой чеканный край чаши промялся внутрь.
      -- Последний танец, Ваше Величество. - лорд Босуорт протянул ей через стол руку.
      А дальше... народ, кажется, перепился до полной потери чувства приличия. Д'Орсини - вот от кого этого меньше всего следовало ожидать аккуратно подхватил Хельви за талию и поставил на стол, чтоб она легче могла перешагнуть в принявшие ее медвежьи лапы Дерлока. Ну не обходить же!
      Королева легко спрыгнула с другой стороны стола и почти с вызовом подала Босуорту руку.
      -- Что станцуем?
      -- Лилиен Бич! Лилиен Бич! - зашелся зал.
      Горец сделал музыкантам знак, и две скрипки точно сошли с ума, к ним присоединились рожок, волынка и маленькие медные тарелочки, названия которых Харвей не знал.
      Двенадцать лет я в бой ходил
      В полях за короля,
      Но трус обманом захватил
      Меня у корабля.
      Я знаю, мне пришел конец,
      Достался я врагу,
      Но я разбойник и беглец
      Я снова убегу!
      После торжественного хора темп развеселой кабацкой песенки казался особенно диким. И с каждой минутой он становился все быстрее, усиленный стуком каблуков танцующих. Они-то и выбивали главный ритм, тогда как инструменты создавали только слабый фон этому жесткому буйству звука.
      Вслед за королевой в широкий просвет между столами вышли многие дамы. Танцевали только молодые. Пожилые пары остались на своих местах, но тоже приняли живейшее участье в чудовищном действе, едва не ставившем весь зал на голову. Они отстукивали ритм золотыми ножами по тарелкам и кубкам. От этих нечеловечески быстрых, дробных раскатов сердце могло выскочить из груди у танцующих.
      Харвей уже не слышал музыки, только захватывающий, подчиняющий себе ритм, отбиваемый каблуками. Это был не придворный танец - не плавные гильярда или паванна, которых ожидал герцог. Такое можно позволить себе только в горах ночью на Ивана Купалу, где-нибудь между кругами стоячих камней. Зрелище завораживало. Деми осознал, что помимо своей воли весь подался вперед и смотрит на сплетающий и расплетающий кольца хоровод, как кролик на удава. Он уже не видел в нем отдельных людей, полностью подчинившись единому потоку, и сам отстукивал пальцами ритм по крышке стола. То же самое происходило и с другими гостями.
      Епископ Сальвский Робер, восседавший за тем же почетным столом, что и королева, никак не мог в силу своего сана одобрить подобного, поистине языческого веселья, и, горестно вздохнув, спрятал лицо в ладонях рук. Было в этом танце что-то... что-то, от чего даже у спокойного рассудительного Деми по спине бежали мурашки.
      Уже веревку палачи
      Вниз сбросили с доски.
      Неужто даже Бог смолчит?
      Не крикнет мне: беги?
      Харвей вдруг всем своим естеством осознал, что дешевая песенка под названием "Лилиен Бич" была лишь поздним наложением на древний, может быть самый древний, и уж явно не человеческий танец, который сейчас вихрем проносился перед его глазами.
      В центре круга, как вызывающе синий цветок, колыхалось пышное платье Хельви - королевы фей. Напротив нее, собравшись и выпрямившись, как струна, стучал каблуками Дерлок. В центре могли танцевать только двое, но именно они задавали направление и фигуры невероятно сложному переплетению живых человеческих кругов. То отплясывали, положив руки на плечи друг другу, то резко разворачивались, соприкасаясь спинами и глядя каждый в сою сторону, то перебегая по диаметру хоровода.
      Как лорд Босуорт крутит хрупкую королеву, Харвей еще понимал, но как Хельви с не меньшей силой вертела этого здоровенного парня то в одну, то в другую сторону?
      Музыка смолкла резко, как будто на скрипке оборвалась струна, и танцующие, тяжело дыша, застыли на месте.
      Дерлок, покачиваясь уже не от вина, проводил королеву к столу. Д'Орсини тоже вернулся из хоровода.
      -- Я сейчас скончаюсь. - прошептал он, наливая себе полный кубок воды с лимонным соком и сахаром. - Бр-р, лимонад теплый!
      -- Да брось ты. - беспечно отозвалась Хельви. - Так ли мы плясали на берегу Лохлейна?
      -- Тогда я умер. - признался рыцарь.
      -- Тогда ты женился. - поддразнила его королева. - На своей горной нимфе, которую брюхатишь четвертый год подряд, так что бедная девочка не может показаться при дворе.
      -- Нечего ей делать при дворе. - отрезал д'Орсини. - Ходят тут такие всякие. - он бросил недовольный взгляд на Дерлока. - Того и гляди уведут мать троих детей и оставят меня сиротой.
      -- Тетсинда. - Хельви украдкой поманила горничную, которая на всякий случай после танца подошла от стола для слуг к месту своей госпожи. Потихоньку принеси мне другие туфли. Видишь? - она показала камеристке разбитые каблуки на своих изящных шелковых башмачках.
      -- Да, такая обувка не для Лилиен Бич. - согласилась толстуха и мигом исчезла.
      Танцоры рассаживались по своим местам, но лорд Босуорт все еще стоял у стола королевы. Отдышавшись, он поправил взмокшие волосы, и в его глазах блеснул озорной огонек. Дерлок вскинул руку и хрипловато, явно не справляясь после танца с легкими, крикнул залу:
      -- Ребята, где мы еще спляшем Лилиен Бич?
      -- Мы будем плясать его на гробу короля Дагмара!!! - дружным ревом ответили собравшиеся.
      Видимо, это была дежурная присказка времен войны с Беотом. Поэтому далеко не все, кто кричал, сразу сообразили, что произошло. Их клич, вполне уместный на любом привале, явно не понравился представителям посольства Беота.
      -- Ваше Величество! - сэр Энтони Кросс, как ужаленный, вскочил с места. - Моему королю нанесено оскорбление и мы не можем дольше оставаться здесь!
      Вслед за ним поднялись бледный от негодования маркиз Сейнмур и все остальные беотийцы. Лорд Босуорт довольно ухмылялся: он все-таки устроил скандал.
      -- Дерлок! Что вы наделали? - напустилась на него Хельви. - Вы должны немедленно принести послам свои извинения.
      -- И не подумаю. - Босуорт широко зевнул. - Пусть убираются.
      -- Ты пьян. - резко сказала королева. - Я с тобой позже поговорю. Она встала, благо Тетсинда уже принесла ей новые башмачки, и сама, не смотря на свое королевское достоинство, догнала сэра Энтони у дверей в зал.
      Харвей видел, как они несколько минут разговаривали. Посол возмущался, Хельви явно заминала инцидент. Ей это удалось. Она взяла Кросса под руку и медленно, размеренным неторопливым шагом повела его на место. За ним потянулись и остальные члены посольства. Проходя мимо Деми, они бросали на него удивленные взгляды. Видимо, беотийцы были уверены, что герцог последует их примеру и выразит негодование.
      Но Харвей молча сидел на месте. Честь короля Дагмара - последнее, что он собирался защищать в этом мире. Однако его поступок удивил не только беотийцев. Босуорт явно не добился желаемого результата, пока не втравил жениха королевы в склоку.
      -- А вы, ваша светлость? - развязно осведомился он. - Разве вас не оскорбляют мои слова о короле Дагмаре?
      -- Ни капли. - холодно отозвался Деми. "Я бы и сам сплясал на его гробу, но тебе, скотина, этого говорить не буду!"
      -- Отчего же? Он ведь ваш хозяин.
      Харвей почувствовал, что сейчас не выдержит. Либо отвесит нахальному фавориту пощечину, либо сам не знает что, но сильно, больно и предпочтительно между ног.
      -- У меня нет хозяина. - герцог сам поразился своему спокойному ледяному тону. - Я прошу вас, лорд Босуорт, сесть. Если у вас есть ко мне какие-то вопросы, то не лучше ли их выяснить завтра, наедине и на трезвую голову.
      -- Отлично! - вспылил Дерлок. - У меня много к тебе вопросов, но до завтрашнего утра ты не доживешь! Если только... Если ты посмеешь...
      -- Господа! - Хельви, только что умиротворившей посла Беота, явно не хотелось наблюдать в пиршественном зале древнейшую мужскую мистерию под названием "Битва за женщину". - Дерлок, -- процедила она сквозь зубы, -иди на место и чтоб я тебя больше сегодня не видела.
      Странно. Харвей никак не мог предположить, что Босуорт послушается. "Либо он устал, либо... полностью у нее под каблуком, даже в таком взвинченном состоянии". Горец тяжело выдохнул, обиженно крякнул, бросил на Хельви совершенно детский гневный взгляд и, опустив плечи, поплелся за стол.
      -- Лорд Босуорт человек очень приятный. - провозгласила королева, садясь. - Сразу видно, вы станете друзьями.
      Харвей почувствовал, что смеется.
      В опустевшее пространство между столами выскочили жонглеры, акробаты и глотатели огня, которые сразу приковали к себе внимание гостей и разрядили обстановку.
      Было уже за полночь, когда епископ Сальвский Робер торжественно поднялся со своего кресла и, обращаясь к залу, провозгласил:
      -- Господа! Настало время пожелать молодым доброй ночи. Праздник продолжается, но Ее Величество, исполняя свой долг, покидает нас.
      Хельви встала, сделав знак Харвею оставаться на месте.
      -- Вы последуете за мной минут через десять. До покоев вас проводят знатнейшие вельможи, как меня -- дамы.
      -- Они должны присутствовать? - с некоторой неловкостью спросил Деми. По беотийскому этикету первая брачная ночь монархов проходила в окружении придворных, чтоб никто не смел усомниться в чистоте невесты, силе жениха, а значит истинности прав будущего наследника. Каждый шаг, каждый жест короля становился священным достоянием королевства.
      -- Нет, у нас нет такого обычая. - улыбнулась Хельви. - Мы даже не выносим простыней новобрачной на всеобщее обозрение.
      Харвей с облегчением вздохнул.
      -- Сальвы очень странные люди. - сказала королева. - В чем-то открытые, в чем-то скованные, но совсем в другом, чем беотийцы. До встречи.
      Он поцеловал ее руку.
      Глава 5
      В полутемной комнате, освещенной лишь несколькими свечами, Харвей остановился у зеркала, висевшего над комодом. Дверь за его спиной закрылась. Сопровождавшие возвращались по лестнице вниз, чтоб присоединиться к тем, кто остался в пиршественной зале, и продолжить праздник. Они намеревались гулять до утра. Еще несколько минут Деми слышал их удаляющиеся голоса. Потом все стихло.
      Герцог стянул с головы жесткий парчовый берет на проволочном каркасе, положил его на комод, провел по лбу рукой и посмотрел на себя в зеркало. Из тусклого стекла на него глянуло усталое, осунувшееся лицо с темными кругами под глазами. Правая рука машинально потянула за завязки короткого присборенного плаща, в то время как левая привычным жестом расстегнула тесненный золотом белый ремень, чтоб снять с пояса игрушечную придворную шпагу.
      Деми отослал камердинера, предпочитая раздеться сам. Пребывание на глазах у других людей после целого дня публичного спектакля, где он играл главную роль - козла отпущения - было почти мучительно. Герцог знал, что где-то рядом должна находиться Хельви, и от этого ему тоже было не по себе.
      Всего несколько месяцев назад Харвей посмеялся бы над своими теперешними ощущениями. Что неестественного спать с женщиной, на которой женился по доброму согласию? И какой труд взять молодое красивое тело, которое не намерено оказывать сопротивления? Но в том-то и беда, что в королеве лорд был уверен больше, чем в себе.
      Смешно подумать, за последнее время он почти не имел женщин. После выхода из тюрьмы в нем как будто что-то сломалось. Не хотел. Стоило чьим-то чужим рукам, даже самым хорошеньким, прикоснуться к его собственному телу, как к горлу герцога подкатывал мучительный ком, его кишки сплетались в тугой жгут, и Харвея буквально выворачивало. Рвало.
      Он обнаружил это не сразу. Иначе любыми средствами вплоть до прямого признания в собственном бессилии отказался бы от брака с Хельви. Первый колокольчик прозвенел для него на вечере в честь помолвки, при встрече со Свищем. Но тогда Деми не предал этому особого значения: Кларенс не женщина, от него может и стошнить.
      Полное прояснение настало после отъезда королевы, когда лорд испытал насущную потребность размяться и для разбега отправился в кабак на окраине Плаймар. По старой привычке взял двух знакомых шлюх, которые буквально засыпали его поцелуями и поздравлениями с благополучным возвращением с того света, а потом... Он был ошеломлен, подавлен, разбит. Заплатил вдвое больше, чем следовало, умолял молчать. Как они на него смотрели! Такого унижения Деми не испытывал никогда.
      Было еще несколько попыток с тем же ужасным результатом. Харвей даже показался лейб-медику короля Лаурину Ди, вручив эскулапу все деньги, которые у него еще оставались, только бы тот не проболтался. Вердикт был бы утешительным, если б не полная неопределенность относительно сроков выздоровления.
      -- Вы пережили сильный шок. - констатировал старик, выслушав сбивчивые речи пациента. - Время. Время поправит все. Надо только надеяться и ждать.
      "Ну да, и в гробу у меня встанет без последствий для желудка!" подумал Харвей. Видимо, на лице у него отразилась полная безнадежность, потому что лейб-медик укоризненно покачал головой.
      -- Вы совершенно здоровы, молодой человек. - сказал он. - Просто ваши нервы угнетены до предела. Вас рвет не от расстройства желудка или половой системы. Просто ваш организм так сбрасывает накопившееся напряжение.
      Больше от старика ничего добиться не удалось. Ни лекарств, ни заговоров.
      -- Заговорами лечат колдуны. - возмутился Лаурин. - А лекарства вам не нужны. Больше спите, больше гуляйте, ни каких волнений.
      Последнюю рекомендацию выполнить было особенно легко: сложение вассальной присяги, мелочные издевательства и придирки Дагмара, путешествие на корабле в обществе Сейнмура, наконец, эта свадьба, вынувшая из Деми всю душу. Никаких волнений, хороший сон и здоровый аппетит! Кстати, за весь сегодняшний день он вообще ничего не ел, на пиру особенно - не мог.
      Дверь спальни скрипнула. "Я спокоен, как горы центральной Сальвы", сказал себе Харвей. На пороге появилась Хельви. Камеристки уже переодели ее ко сну. На тонкую батистовую рубашку был накинут алый парчовый халат, подбитый огненным лисьим мехом. Ее отливавшие светлым золотом волосы свободно спадали по плечам. Они оказались прямыми, и лишь кое-где сохраняли следы прежней завивки.
      Королева подошла к нему, вопросительно заглянула в лицо и вдруг рассмеялась.
      -- Вы чего так напряглись, друг мой? Я не собираюсь нападать на вас с оружием в руках. - она отступила на шаг, демонстрируя мирные намерения. -Вам не кажется, что сегодня и так был слишком тяжелый день, чтоб еще усугублять его ночными скачками?
      Харвей с усилием кивнул.
      - С учетом встреч в Плаймаре, я знаю вас меньше недели. - продолжала молодая женщина. -- Может быть мы могли бы дать друг другу время немного привыкнуть?
      Поскольку Деми молчал, королева расценила это как знак согласия.
      -- Ну вот и хорошо. Идите, переоденьтесь, там гардеробная. - она указала рукой на дверь, из-за которой только что вышла. - Вам помочь?
      Герцог решительно мотнул головой.
      -- Ну путайтесь в своих шнурках сами. - зевнула королева, направляясь к кровати.
      Харвей, было двинувшийся в соседнюю комнату, остановился.
      -- Но, мадам, здесь только одна постель. - задумчиво сказал он. Надеюсь, вы не заставите меня спать на полу?
      -- На этой кровати может разместиться полк солдат, -- отозвалась Хельви, уже забравшаяся под одеяло, -- и даже не обеспокоить друг друга.
      Действительно, роскошное королевское ложе, вызывающе стоявшее посреди комнаты, подошло бы для восточного владыки с гаремом невольниц, не то что для пары супругов, намеревавшихся весьма тихо провести ночь.
      -- Можете положить между нами меч для защиты своей невинности. сообщила Хельви, поворачиваясь на другой бок. - Спокойной ночи, ваша светлость.
      -- Приятных снов. - буркнул Харвей, направляясь в гардеробную.
      Через несколько минут он тоже переоблачился и на цыпочках вернулся в спальню, полагая, что намаявшаяся за день королева уже спит.
      Не тут-то было. Приятных снов не получилось. Оба настолько устали, что перехотели спать. Сон не шел. Хельви лежала, тараща глаза в темноту, и считала про себя: "Две тысячи сто сорок первая пятнистая овца с Мак Дуя..." Харвей старался ворочаться с боку на бок как можно реже.
      -- Вас не очень обеспокоит, если я встану, снова разожгу камин и немного посижу около него? Спать совсем не хочется. - тихо спросила королева, полностью уверенная, что он даже не дремлет.
      -- Нет, ничуть. - отозвался Деми. - Сна действительно нет.
      -- Это от усталости. - Хельви встала, сунула ноги в меховые туфли без задников и накинула халат.
      -- Можно я тоже посижу у огня? - спросил лорд. - Честно говоря тут холодно.
      -- Как в гробу. - кивнула Хельви. - Поможете? - она возилась с дровами, отрывая от маленького яблоневого полешка сухую кору.
      Харвей справился с этим делом лучше.
      -- Сейчас я подвешу чайник. - сказала королева, когда пламя весело побежало по дереву и в комнате распространился тонкий фруктовый аромат. Заварю вербены, нам обоим нужен отдых. Завтра рано вставать, и денек тоже не из легких - большая королевская охота. Вообще я не знаю, как мы выдержим неделю праздников.
      Харвей развел руками. На вербену он был согласен, на неделю такой жизни - нет.
      -- Помогите мне пододвинуть кресло к камину. - попросила Хельви. Теперь второе для вас. Эта старая мебель такая тяжелая.
      -- Ничего тяжелого. Садитесь.
      Из глубины двора до них долетел отдаленный гул: праздник все еще продолжался.
      -- Если они до сих пор пьют, то кто поедет на завтрашнюю охоту? задумчиво спросил Харвей, глядя, как постепенно покрывается испариной маленький серебряный чайник, свисавший на длинной цепи к огню с почерневшей перетяжки в глубине камина.
      -- Те, кто хочет поехать, -- зевнула Хельви, -- покинули праздник одновременно с нами. Это в основном молодые придворные. Им хватило. Сейчас догуливает старая гвардия. Они уже не охотники.
      Деми кивнул. Сидеть у огня было необыкновенно приятно. Первая возможность расслабиться за сегодняшний день. В мягком халате на белом песцовом меху он наконец согрелся. Большая, не слишком уютная спальня погрузилась в полумрак, нарушаемый скачкой теней от зажженного камина, и выглядела вполне дружелюбно. Хельви больше не острила. Она положила на колени деревянный ларец и разбиралась среди коробочек с сухими травами.
      -- Вы нас случайно не отравите в темноте? - спросил Харвей.
      -- Это был бы выход. - она, наконец, отыскала вербену и начала ломать сухие палочки, листья сами крошились под ее пальцами в темный порошок. В полусумраке лицо королевы выглядело совершенно иначе, чем днем. На нем застыло мягкое и задумчивое выражение. Так она нравилась Деми гораздо больше.
      Идиллию нарушил дикий рев со двора, куда выходили окна спальни.
      -- Хельви!!! Я сверну ему шею!!!
      Герцог без труда узнал голос лорда Босуорта.
      Королева покачала головой и сняла с колен ларец.
      -- Он все-таки напился. - женщина подошла к окну.
      Их покои располагались на втором этаже, и сейчас сверху хорошо было видно, как Дерлок некоторое время кружил по пустынному двору с факелом в руках, а потом до половины рухнул в фонтан с лилиями.
      Судя по выражению лица Хельви, она не боялась, что фаворит утонет. Королева подошла к входной двери, открыла ее резким толчком и бросила страже:
      -- Один из вас, живо, найдите Мак-Дагана, передайте, королева сказала: пусть они немедленно вытащат своего командира из фонтана и уложат спать!
      Деревянная створка захлопнулась с гневным стуком.
      Через некоторое время во дворе послышались топот ног, возня, бессвязные крики: Дерлок явно отбивался от своих и желал умереть тут.
      -- Хельви! Ты... ты... Я сверну ему шею!
      Королева снова села у огня и подняла с закипевшего чайника крышку. Зеленовато-серый порошок вербены посыпался в воду. Харвей помог ей перехватить деревянную ручку посудинки и снять ее с огня. Молодая женщина была все еще очень раздражена и нервно плеснула горячей воды себе на ногу.
      -- Ой! Чтоб его! - чайник опустился на мраморную полку камина. Голову он свернет!..
      Деми хмыкнул.
      -- На его месте я бы сделал тоже самое. - спокойно произнес он.
      -- Видите ли, дорогой сэр, -- язвительно отозвалась Хельви, -- если в ваших устах это только ничего не значащий эвфемизм, то лорд Босуорт смотрит на мир с детской прямотой.
      -- Мне надо его опасаться? - пожал плечами Харвей. - Если он захочет выяснить со мной отношения, я всегда буду к его услугам.
      -- Боже, -- простонала королева, -- меньше всего я хочу стать вдовой и открыть вакантное место для владыки Фомариона.
      -- А почему вы думаете... - в запальчивости начал Харвей.
      -- Хотите есть? - вдруг спросила она. - Вредно целый день так волноваться на голодный желудок. У меня с утра маковой росинки во рту не было.
      Он секунду молчал, потом рассмеялся.
      -- А вы-то почему не ели на пиру?
      -- В моем корсете? Благодарю покорно. - Хельви встала и направилась к столу. - Здесь в полотенцах пирог на блюде. Еще теплый. Тетсинда постаралась.
      Харвей вдруг почувствовал адский голод. Сейчас он легко проглотил бы не только пирог, но и половину праздничного стола.
      -- С чем начинка?
      -- С крольчатиной и черносливом. - отозвалась Хельви, орудуя на блюде золотым ножом. - Еще лук, морковка кака-то, укроп, кажется. В Беоте разве не делают таких?
      -- Ну уж не знаю. -- пожал плечами лорд, подхватив здоровенный кусок, который она ему протягивала. - Моя первая свадьба состоялась очень рано. Мне было 16, я плохо помню, чем там кормили на ночь.
      -- Ваша жена, мать Персиваля... она умерла?
      -- Да. - Харвей перестал жевать.
      -- Вы ее любили? - королева смотрела прямо на него, от чего Деми сделалось не по себе.
      -- Да, наверное. - сказал он и с трудом проглотил кусок. - Наверное, так это и называется. Гудрит была очень достойная женщина. Верная жена и хорошая мать.
      Хельви показалось, что этими словами он отгораживается от нее, изначально неверной жены и никакой матери, если принять во внимание Дерлока и королевские обязанности.
      -- Впрочем, это было давно. - вздохнул Харвей. - Персивалю исполнился год, когда ее не стало. Чума.
      -- Сожалею. - протянула Хельви. - Вина?
      -- Да, если можно. - лорд кивнул.
      Королева принесла со стола серебряные кубки и кувшин со старым альгусским.
      -- Хороший вкус. - слегка пригубив, одобрил герцог. - За что?
      -- За то, чтоб с честью выбраться из той неурядицы, в которую мы сами себя загнали. - насмешливая улыбка тронула губы Хельви.
      -- Мне нравится ваш оптимизм. - Харвей осушил чашу. - За тех, кому нечего терять.
      Он понял, что на голодный желудок быстро хмелеет и с удвоенной силой принялся за пирог.
      -- Королевский Совет утвердил за вами титул принца-консорта. сказала Хельви, допивая вино и тоже отламывая себе кусок пирога.
      Консорт - это, конечно, не то, на что надеялся Харвей, но он промолчал.
      -- Как только вы более или менее укрепитесь здесь, получите опору при дворе и станете известны в народе, я добьюсь для вас королевского титула.
      "Могла бы во всяком случае не врать. - подумал Харвей. - Если они отказали мне сразу..."
      -- Я очень заинтересована во второй коронованной особе в Гранаре. продолжала молодая женщина.
      -- Почему? - не понял лорд.
      -- Да потому что мне не 16 лет. - Хельви казалось, что она не обязана объяснять очевидные вещи. - У нас должен быть наследник. Роды в 25... Вы знаете, что к 20 годам любая крестьянка считается отрожавшей?
      Харвей этого не знал. Да и какое ему дело до трудностей гранарских крестьянок?
      -- Но вы-то не крестьянка.
      -- Можете прировнять десять лет войны к аналогичному времени в поле. - покачала головой королева. - Я боюсь, что для меня рождение ребенка будет серьезным испытанием. Могу и не выдержать. Тогда малыш-наследник, имея все права на престол, останется без защиты старшего коронованного лица. Вы понимаете, что такое междуцарствие? Малолетство монарха? Грызня регентов? Смута?
      Харвей молчал.
      -- Мне нужно, чтобы ваши права короля, никто не осмелился оспаривать, даже если меня не будет, и вам одному придется растить наследника для Гранара.
      -- Как обычно, я вас хорошо понимаю. - кивнул Харвей. - Вы умеете необыкновенно доходчиво объяснить, чего хотите.
      -- Еще вина? - Хельви разлила остатки альгусского?
      "С какой откровенной прямотой, даже циничностью она смотрит на себя. - поразился лорд. -- Так спокойно и детально просчитывать перспективу своей смерти!" У него создалось чувство, что королевские обязанности смяли в душе Хельви обычные человеческие стремления, например, не думать о худшем. "Она полностью подчинила жизнь Гранару и с такой же легкостью берет в кулак чужие судьбы, как свою собственную. Хорошо это или плохо? Для Гранара, наверное, хорошо. Но для нее..." Харвей поймал себя на том, что готов пожалеть королеву.
      -- Вы всех сегодня хорошо рассмотрели? - прервала его мысли Хельви. Она снова встала, достала фарфоровые чашки с тонким голубым орнаментом клубящихся над зарослями бамбука облаков и аккуратно сцедила в них отвар вербены. - Какая гадость. Вам сахара добавить?
      -- Можно не добавлять. - Деми покачал головой. - Пусть чуть остынет. Всех - это кого?
      -- Ну всех. - пожала плечами королева. - Д'Орсини, отца Робера, Ламфа, Лоше Вебрана, беотийского посла,.. Дерлока, наконец.
      -- Трудно сказать сразу. - Харвей принял из ее рук чашку и поставил на камин. - Во всяком случае я отличаю их друг от друга.
      -- О, -- протянула королева, -- они очень разные. И представляют разные силы. - добавила она, садясь. - С каждой из этих группировок вам придется еще столкнуться.
      Герцог подозревал что-то в этом роде. Со стороны королевы было большой любезностью дать ему некоторые пояснения о расстановке сил при дворе, а не выбрасывать, как щенка в океан. К тому же с завязанными глазами.
      -- Безусловно опасаться стоит только Лоше Вебрана. - задумчиво сказала женщина. - Он ставленник фомарионцев и заинтересован в вашей смерти.
      -- Почему? - не понял Деми. - Я и Фомарион? Какая связь?
      -- Прямая. Фомарионский двор был вынужден согласиться с моим отказом Арвену. Внешне мы даже не испортили отношения. Как видите, послы присутствуют на торжествах, принесли дары и поздравления. Но, -- она подняла палец, -- если вы случайно упадете с лошади и сломаете себе шею, утоните, переплывая реку, сгорите на пожаре или просто заболеете и скончаетесь, Фомарион будет очень рад. Потому что я сразу стану молодой вдовой без необходимых отговорок. Понятно?
      Харвей кивнул. Он уже сказал, что королева доходчиво объясняла положение.
      -- Лоше Вебрану вы не должны доверять ни при каких обстоятельствах. Он - ваш первый враг.
      "Я-то думал, что мой первый враг - Дерлок". - усмехнулся лорд. Королева поняла ход его мыслей.
      -- Дерлок - большой ребенок. - спокойно сказала она. - И совсем не такой плохой, как кажется. В конце концов его не трудно понять. Но Босуорт никогда не пойдет ни на тайное убийство, ни на сговор с чужой страной. Самое большее - драка в цветнике, поединок в горах. Ну словом, что-нибудь вполне честное.
      Как ни странно, но у самого Харвея сложилось именно такое впечатление.
      -- Его сильно не любят при дворе?
      -- Он горец. - пожала плечами королева. - Его личные качества здесь ни при чем. - Просто все жители долин с молоком матери впитывают страх перед кланами. И ненависть. - она грустно покачала головой. - Даже для отца Робера Босуорт не больше, чем разбойник. Ублюдок от рождения. Иногда мне очень обидно.
      Харвей кивнул. И это он мог понять.
      -- Вас будет пытаться поддерживать посол Беота. - продолжала королева. - Здесь нужно проявить максимальную осторожность. Сэр Энтони человек очень достойный, но если вы покажите всем, что опираетесь на его помощь, а значит на помощь Беота, вы оттолкнете от себя гранарцев. Останетесь в их глазах игрушкой Дагмара.
      -- Разве это не так? - лорд поднял бровь.
      -- Все зависит не от сегодняшнего положения, а от того, как вы сумеете разобраться с группировками при дворе. Сейчас ситуация не из лучших - вас готова поддерживать только беотийская партия, но если вы на нее обопретесь -- вы погибли.
      -- Что же делать? - поморщился Харвей. - Неужели здесь все так жестко делятся на враждующие стаи?
      -- Как везде. - вздохнула Хельви. - Но, благодарение Богу, у нас есть одна главная сила, которая решает все. Это собственно гранарская группировка: Робер, д'Орсини, Ламфа. Вернее они ее руководители. Очень влиятельная и очень опасная тройка, если вы не сумеете найти с ними общего языка.
      Герцог откинулся на спинку кресла. Ни епископ, ни молодой рыцарь, ни купец-казначей поначалу не показались ему серьезными противниками. На поверку выходило иначе.
      -- Зато, если вам удастся расположить к себе южно-гранарскую знать, -- продолжала Хельви, -- считайте, что ваше дело выиграно. Эти люди - стена. Я абсолютно доверяю каждому из них. Кстати, -- она усмехнулась, -- гранарская партия всегда на ножах с группировкой горцев, которую возглавляет Босуорт. И на первых порах они будут оказывать вам поддержку по мелочам, просто для того, чтоб позлить Дерлока. Не упустите шанс. Сойдитесь с ними поближе.
      -- Д'Орсини, я слышал, служит вам с первого дня?
      На лице Хельви появилась улыбка.
      -- Да, это очень преданный человек. Хороший воин. А главное, -- она чуть помедлила, подбирая слова, -- его преданность зрячая... Стала зрячей с некоторых пор.
      -- Что это значит? - не понял Харвей.
      -- Это значит, он теперь семь раз подумает, прежде, чем очертя голову, броситься в дело, всех обстоятельств которого не знает. отозвалась королева.
      -- Раньше было иначе?
      Ее лицо помрачнело.
      -- Не стоит об этом говорить. - с губ Хельви слетел хриплый вздох. Много лет назад Симон из слепой преданности причинил мне невероятную боль. Когда он понял, было уже поздно. Наверное, в этот день в нем навсегда сгорел восторженный мальчик, готовый весь мир зарубить за Гранар. Д'Орсини год совершал паломничество по святым местам. Потом нашел в себе силы вернуться.
      Харвей смотрел на нее с изумлением. По уклончивым словам королевы выходило, что рыцарь сильно обидел ее, и она же испытывала перед ним чувство вины.
      -- Симон очень сильный и очень верный человек. - сказала Хельви. - Мы с ним всегда были и останемся друзьями. - В случае беды, ему можно доверять как себе. - на ее губах появилась улыбка. -- Он счастливо женат. У него трое детей, и скоро будет четвертый.
      -- А этот смешной толстяк? - осведомился Деми.
      -- О! - молодая женщина рассмеялась. - Папаша Ламфа. Наш безжалостный кредитор! Самый высокопоставленный трактирщик Гранара! Это особый случай. С ним надо дружить! - ее лицо стало серьезным. - Я не сказала вам, Харвей, что взамен утраченных в Беоте земель, я передаю вам во владение ту часть Северной Сальвы, которая примыкает к заливу, и город Даллин. Под вашим же управлением остаются четыре полученные нами по договору западно-сальвские крепости и окружающие их нагорные территории.
      Молодой герцог задохнулся от удивления. Так он не нищий, полностью зависящий от милостей королевы? Его права отпрыска древних монсальватских королей подтверждены?
      -- Да, -- Хельви кивнула. - грамоты уже готовы, и Совет поддержал эту передачу. Северная Сальва сейчас не столько в запустении, сколько в полусне. В нее надо вдохнуть новую жизнь. Всю войну мы мечтали, что сможем построить на севере флот и крепость, замыкающую залив от чужих кораблей: Беот, Фомарион, морские разбойники - все они могут стать врагами.
      И опять Харвей очень хорошо ее понял.
      -- У вас огромный опыт, - с улыбкой сказала королева, -- и в этом деле вы сможете показать себя как ни где. К тому же, -- она посерьезнела, -- жители Северной Сальвы в последние сто с лишним лет были на отшибе нашей кровавой истории. Почти весь удар принял на себя Гранар. А здесь... здесь в вас будут видеть только вас.
      Деми кивнул. - он сознавал, о чем она говорит. В Беоте его заслоняла "измена" отца. В Гранаре всегда будут помнить прошлое беотийского адмирала. Никто никогда не смотрел на Харвей как на него самого. Разве что Хельви, сейчас.
      -- Так вот, -- продолжала королева. - Здесь, на севере, у Ламфа старинная торговая вотчина. Большое строительство, верфи, корабли... Много людей... Ну вы понимаете? Нужны еда, одежда, лес. Да мало ли что. Если вам удастся подрядами связать интересы казначея со своими собственными, вы получите сильного союзника. - Хельви поднесла чашку к губам и осторожно отхлебнула с краю. - Пора пить вербену.
      Деми залпом осушил свою и чуть не поперхнулся.
      -- Какая же гадость! Вы мне не сказали!
      При виде его сложившейся пополам фигуры у королевы на глазах от смеха выступили слезы.
      -- Я говорила! Говорила! Я спрашивала про сахар!
      -- Ты говорила о своих... идиотах! - зашелся кашлем герцог. - Но ни слова про то, что это нельзя пить!
      -- Ну, наконец-то, ваша светлость перешла на "ты". - Хельви налила ему воды. - Извини, дружок, но ты не слушал, я обо всем предупредила.
      Он обиженно вырвал чашку.
      -- В вашем запасе, Ваше Величество, остался еще один...
      -- ...Идиот. - подсказала она. - А как на счет изящно выражающихся матросов?
      -- Хельви, мне не до смеха. - простонал он, даже не заметив, что впервые назвал ее по имени. - В горле кол стоит, дай выдохнуть!
      -- Дышите на здоровье. - она поднялась и ладонью крепко стукнула его по спине. - Итак, отец Робер.
      Харвей сделал выдох и выпрямился.
      -- Он был моим наставником после смерти родителей, -- сказала королева, -- помогал собрать старых соратников отца, которым дядя Филипп, взойдя на престол, угрожал выдачей Фарраду. Я многим ему обязана.
      В скороговорке королевы чувствовалась какая-то принужденность. Словно молодая женщина, перечисляя заслуги епископа, старалась уверить в них саму себя.
      -- Это было невероятно давно. - произнесла она. - Сейчас отец Робер самый влиятельный человек гранарской партии, поскольку является главой нашей церкви. Его любит простонародье, уважает знать. С его мнением я не могу не считаться.
      "О д'Орсини она говорила иначе", -- заметил лорд.
      -- Я не просто советую, а настоятельно прошу вас относиться к нему с максимальным почтением.
      "И только? - про себя усмехнулся Деми. - Ни друг, ни враг. Во всяком случае положиться на епископа она мне не предлагает. И даже не подсказывает ключей к расположению старика. Не хочет? Видимо, я прав, что-то тут не совсем так, как ей стремится показать".
      -- Ну вот и все. - улыбнулась Хельви. - Чувствуете, как ненавистная вам вербена начинает действовать?
      На Харвея сонливость нахлынула даже быстрее, чем на королеву, поскольку он пил отвар впервые и не успел к нему привыкнуть. Сон навалился сразу и поначалу был глубок. Но потом в нем стали появляться какие-то смутные образы. Мало приятные, надо полагать, потому что Деми заворочался и застонал. Ему снились серые осклизлые стены. Бой больших часов. Скрип открывающейся двери. Омерзительное копошение крыс на полу. Это повторялось каждую ночь. С меньшей или большей отчетливостью. Лорд увидел свои руки на каменной кладке, он был прикован лицом к стене, и чей-то монотонный голос читал список бесконечных, невнятных, противоестественных вопросов. "Нет, конечно, нет!!! Разве они сами не понимают? Это же дико!"
      -- Нет?
      В воздухе взлетает толстый, как удав, бич и бьет по распухшим вывернутым пальцам. Не по телу, не по спине. Еще, еще.
      -- Нет!!!
      Харвей захлебнулся собственным криком. Он сидел в кровати, вытаращив глаза, и ничего не видел перед собой. Его трясло так, что древнее ложе сальвских королей ходило ходуном.
      Хельви разом слетела с постели.
      -- Что? Что? Что с тобой? - она в изумлении смотрела на лорда и не могла прийти в себя от испуга. - Тебе плохо?
      Он подавленно молчал, начиная осознавать, где находится. Комната уже серела от рассвета.
      Хельви босиком пробежала до стола, налила чашку воды и вернулась к нему. Деми протянул руку, но пальцы его тряслись, как будто по ним и вправду били кнутом. Поэтому чашка застучала по зубам. Хельви вовремя подхватила герцога за локоть и, прежде чем он окатил себя с ног до головы, влила воду ему в рот.
      -- Не стойте на полу. - выдавил из себя Деми. - Простудитесь. - он подвинулся, и королева присела на край кровати, подобрав под себя ноги. Простите, я разбудил вас.
      -- Ничего. - мотнула она головой. - Все равно пора вставать.
      -- Ну да. Наверное, половина четвертого?
      -- Половина шестого. - без всякой усмешки поправила Хельви. - И часто это у вас?
      Он проглотил неудобный комок. "Наверное, стоит сказать правду. Спим-то в одной комнате. Она все равно узнает".
      -- Каждую ночь. - подавленно сообщил Деми. Он боялся посмотреть на королеву, но на нее, видимо, это известие не произвело шокирующего впечатления.
      -- Что ж вы хотите? - развела руками Хельви. - Сколько прошло времени с тех пор, как они вас выпустили?
      -- Полтора месяца.
      Она ласково прикоснулась кончиками пальцев к его плечу.
      -- Люди годами мучаются. Жаль, что прямо сейчас нельзя начать давать вам маковый отвар как успокоительное. Придется переждать праздники, а то вы целыми днями будете спать. - королева ободряюще улыбнулась ему. - Все пройдет. - ее руки увереннее легли Харвею сзади на плечи и снова притянули его к подушке. - Забудется и уже не станет приносить такой боли, как сейчас.
      Он не заметил, как Хельви начала осторожно гладить его по голове. Это действительно успокаивало.
      -- Ложись. Еще можно поваляться полчасика. Конечно, мы уже не заснем...
      -- Нет, мне правда неудобно. - сказал Деми, глядя на нее. - Я буду каждую ночь орать, а вы не сможете спать.
      -- В Гранаре у вас будут собственные покои, другая спальня. Орите там на здоровье, раз стесняетесь делать это в моем присутствии. - сообщила Хельви. - А пока придется потерпеть общество человека, который время от времени будет трясти вас за плечо и говорить: "Эй, Харв, все в порядке, ты не там".
      Он невольно улыбнулся. Все-таки она славная, королева Хельви!
      Было хорошо лежать в еще сонной кровати, ощущая под боком теплое, свернувшееся клубочком тело, которое изо всех сил, прижималось к нему, как бы забирая его напряжение и злость. Деми закинул за голову руку, и Хельви взяла его за пальцы. Нежно, осторожно, но крепко.
      Только умывшись и переодевшись с помощью камердинера в новый охотничий костюм, лорд Харвей задумался об одной странности. Его не рвало.
      "А ведь она меня хватала! - ужаснулся он. - За руку, за голову, за шею, и потом мы почти час провалялись вместе". Спазмов не было. "Значит не так хватала. - остановил себя герцог. - Или я не о том думал".
      С Хельви было необыкновенно спокойно. Безопасно в каком-то не любовном, а человеческом смысле. И когда его царственная супруга появилась из дверей на противоположной стороне комнаты, где одевалась к охоте, Харвей понял, что рад ее видеть.
      Глава 6
      Дерлок не принял участия в охоте. После вчерашнего он лежал пластом, тихо стонал и просил рассола. Королева сокрушенно покачала головой, хлопнула себя по перчатке хлыстиком и развернулась на каблуках.
      -- Пойдем, д' Орсини. Он сегодня не боец.
      Симон вывел ее величество на крыльцо и поддержал стремя. Обычно Хельви в этом не нуждалась, но этикет есть этикет. К тому же при ее маленьком росте она хоть и умела влезать на лошадь сама, но делала это крайне не изящно, как деревенский мальчишка, карабкающийся на плетень. Поэтому помощь рыцаря обеспечивала королеве необходимую непринужденность и грациозность движений. Тем более в длинном платье. Тем более на глазах у всех.
      Белый Пенка плясал у ступеней. Это животное, видимо, было без ума от своей хозяйки, потому что бегать с Хельви на спине - все равно что бегать без всякого груза. Не то что под тяжелыми мужчинами, обвешанными кучей гремящего железа. Пенка, либо привык к восхищению, либо по натуре был щеголем, он воспринимал всадницу не иначе как дополнительное украшение и обожал, чтоб Хельви сверкала, шуршала и пахла лимоном. У новой хозяйки был только один недостаток - она не всегда хотела ехать туда же, куда предлагал Пенка. Тогда иноходец обижался, бил копытом, вставал на дыбы, словом, пытался объяснить, как она не права. Правда, у него еще ни разу не получалось убедить ее, но конь не отчаивался: в один прекрасный день она поймет и очень раскается. Потому что его маршруты - самые лучшие.
      Сегодня Пенка предвкушал полную свободу. По лаю псов на длинных ременных поводках и дудению сотен рожков животное понимало, что предстоит охота. А значит можно будет скакать, куда хочешь, потому что хозяйка не слишком-то любит травлю и предпочитает вольные прогулки в лесу. Во всяком случае раньше она никогда не возражала, если он вдруг, заупрямившись, сворачивал с общей дороги.
      Харвей вышел на крыльцо одним из последних. Он никак не мог примериться к погоде и осознать: стоит ли брать длинный плащ или ограничиться коротким. Солнце то сияло в полнеба, то забегало за мелкие белые облачка, предвещавшие дождь во второй половине дня. Наконец, Деми махнул на длинный плащ рукой и поспешил на улицу.
      Он не смог скрыть своего восхищения при виде Хельви в зеленом шелковом платье для верховой езды с длинным, ниспадающим до земли шлейфом, расшитым дубовыми листьями. Маленький треугольный воротник у самого горла всадницы кончался крупным, каплевидно ограненным изумрудом, раскачивавшимся при каждом движении. Вспомнив вчерашний разговор о платьях, Харвей искренне пожалел, что больше никогда не увидит жену в этом наряде. "Такой дурацкий обычай пора менять. - подумал он. - Удивительно, как их скряга казначей еще не настоял?"
      -- Четвертый туалет. - поняв, о чем он думает, сообщила ему Хельви, когда Деми вскочил на своего вчерашнего, вполне мирного жеребца. - Еще 12.
      -- Мне вас искренне жаль.
      -- По вашему лицу не заметно.
      Харвей действительно пожирал ее глазами, полными чего угодно, только не жалости. Сейчас трудно было даже представить, что эта недоступная, поигрывавшая уздой лесная королева всего час назад прижималась к нему в постели сонным, мягким котенком и говорила нежные, добрые слова.
      Странно, но ее теперешняя недосягаемость взвинтила его больше, чем утренняя взаимная близость.
      На снежно-белом жеребце
      Зеленою тропою
      Ты мчишься в солнечном венце
      Царицею лесною.
      Вспомнил Харвей свои очень старые стихи, посвященные совсем другой даме, и поморщился: Хельви заслуживала большего. Если б они оба были свободными людьми... Если б встретились где-нибудь на нейтральной территории...
      Королева дала знак выезжать со двора. Затрубил рожок, и охотники повалили в открывшиеся ворота. Даллин был небольшим городом, и окрестные леса сосновой стеной подступали к самым предместьям. Прожив всю жизнь в Беоте, Харвей только во время морских путешествий видел, чтоб дикая природа так откровенно торжествовала над цивилизацией. По дороге им попадались луга и целые пастбища, полностью залитые водой. "Наверное охота на уток была бы сегодня уместнее, чем на оленей. - усмехнулся герцог. - Интересно, далеко еще?" Вскоре доезжачие сообщили им о мощном олене-трехлетке, которого они выслеживали неделю и, наконец, подняли. Охота началась.
      Собаки были спущены со створа, дружно державшаяся до того кавалькада всадников вытянулась вдоль гребня холма и помчалась по направлению к маячившему вблизи лесу. Рога надрывались, псы задыхались от визгливого лая.
      Охота - дело хорошее. Но в ней Харвея увлекало преследование зверя, а не его убийство. В конце Деми всегда жалел, что поддался азарту и принял участие в травле заведомо более слабого противника.
      Сегодня олень вел преследователей не меньше полутора часов. Его песочно-желтая с темными подпалинами шкура то и дело мелькала среди зелени подлеска. Но зверь был либо слишком силен, либо слишком хитер, чтобы вот так просто отдаться в руки охотников. Даже собаки несколько раз сбивались со следа.
      -- Уж не водит ли нас лесной дух? - крикнул Лоше Вебран. - Может, это олень святого Беды Затворника, который является раз в сто лет?
      -- Тогда нам необыкновенно повезло! - отвечал на скоку папаша Ламфа. - Он приведет нас к подземной пещере с золотом! Так гласит легенда?
      К пещере, а вернее берлоге, олень их действительно привел, но не с сокровищами, а с медведицей. Ломая ветки, он промчался в двух шагах, сбив копошившихся на солнышке медвежат. А за ним на ту же поляну вылетело не меньше десятка всадников, не удержавших лошадей, и, помимо злой воли, окончательно затоптавших детенышей.
      Рев, который сотряс окрестный лес, был ужасен. Никуда не спешивший Харвей появился одним из последних, но то, что он увидел, заставило Деми резко натянуть узду. Разъяренная черно-бурая медведица, встав на задние лапы, изо всей силы ударила когтями лошадь, находившуюся к ней ближе всего. Это был конь д'Орсини, он не устоял на ногах и рухнул, увлекая за собой всадника. Симон успел освободить ногу из стремени, но было уже поздно, рыцарь со всего размаха полетел лицом на землю, а когда повернулся, медвежья туша падала на него. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-нибудь мог сообразить, что делать. Д'Орсини закрыл глаза.
      "Он счастливо женат. У него трое детей, и скоро будет четвертый". эта фраза всплыла у Деми в голове не тогда, когда он прыгнул, и не тогда, когда буквально вытолкнул оглушенного Симона из-под медведицы, а когда громадное тело зверя опустилось на него. Все, что герцог мог сделать, это выставить вперед согнутое колено, на которое пришелся главный удар, и обеими руками всадить в брюхо зверя широкий длинный кинжал. Харвей почувствовал, как ломается в теле медведицы клинок, ударившись о железные ребра. Дальше он мог защищаться только руками. Сдавив ими необъятную шею зверя, герцог напряг мускулы и взмолился, чтоб все поскорее закончилось.
      -- Да бейте же ее! Бейте!
      Тело зверя почему-то обмякло, и Деми через красный туман увидел, как с него стаскивают медвежью тушу. Д'Орсини с окровавленным кинжалом в руках съехал на землю с хребта животного. От удара все его лицо было в земле, кое-где проступала кровь. Он склонился над Харвеем, навзничь лежавшим на траве, и приложил руку к сердцу герцога.
      -- Я жив. - сообщил ему лорд. - Помоги встать.
      Рыцарь немедленно подхватил его под руки.
      -- Как вы, сир? Ребра целы?
      Деми не сразу понял, что Симон обращается к нему, как к королю.
      -- Не знаю... Не уверен. Голова. - герцог потер затылок.
      Д'Орсини все еще поддерживал его на ногах.
      -- Приведите лошадь его величеству. - крикнул он. - Мы так никуда не дойдем.
      Оба были помяты, но живы. Серый жеребец Харвея шарахнулся от хозяина в сторону, но его удержали и помогли Деми взобраться верхом. Д'Орсини, прихрамывая, повел лошадь в поводу. Судя по взглядам, которые бросали на мужа королевы окружающие, он должен был чувствовать себя триумфатором. Даже горцы Дерлока не могли скрыть своего восхищения.
      -- Чего они на меня пялятся? - угрюмо спросил Харвей.
      -- Вы заломали медведя, сир. - отозвался Симон. - У нас здесь никто так не умеет.
      -- Брось пороть ерунду. - возмутился лорд. - Последний раз я видел медведя в плаймарском придворном зверинце, в детстве.
      -- Но вы его заломали. - упрямо повторил д'Орсини. - Идите посмотрите сами: шея свернута, - и добавил чуть тише, -- Хорошо, что королева этого не видела.
      Хельви действительно не была свидетельницей страшной сцены. Она преследовала оленя вместе с другой частью придворных и уже потеряла его след, когда великолепный трехлеток с ветвистыми рогами неожиданно выскочил на них, и охота вступила в свою заключительную фазу.
      Когда королеве донесли, что случилось с лордом Деми и графом д'Орсини, она едва не лишилась дара речи. Оба по-своему были ей необходимы, и обоих она чуть не потеряла в один день! Опрометью бросившись к легким шатрам, которые охотники разбили на просторной поляне для отдыха и позднего обеда, Хельви нашла обоих мужчин под присмотром придворного врача и обоим задала трепку.
      -- Куда вас понесло?! Откуда вы взяли медведя в нашем лесу?! Это надо уметь! - ее губы тряслись ни то от волнения, ни то от гнева. - Д'Орсини, ты бы видел свою исцарапанную рожу! Что у вас сломано? Что разбито?
      -- Смертельных исходов нет. - флегматично отозвался Харвей. - Но я расшиб спину и, кажется, ноги. Что до графа, то у него все на лице.
      Оба засмеялись.
      -- Не вижу причин для веселья! - сердито бросила королева, оборачиваясь к мужу. - Из-за ваших увечий, сир, все свадебные праздники могут пойти прахом.
      -- Расскажите об этом медведице. - пожал плечами Деми. - Мы ее медом из берлоги не выманивали.
      Симон предпочел ретироваться из шатра, сделав лейб-медику знак последовать его примеру. "Женаты один день, а устраивают друг другу семейные сцены. - удивился рыцарь. - С Босуортом она бы даже пререкаться не стала. Цыкнула на него как следует, а то и пощечин надавала. И весь разговор".
      Поздно вечером, уже по возвращении в город, Симон, убедившись, что Хельви, как и другие дамы, слушает большое представление менестрелей в нижнем зале, взял кувшин с вином, два кубка и поднялся в покои королевы, где рассчитывал найти Харвея.
      Лорд Деми сидел у стола, разложив на нем какие-то незнакомые д' Орсини по очертаниям земель карты, и покусывал кончик карандаша. Вторжение графа он воспринял как должное и указал ему на другое кресло за столом. Кивком головы герцог одобрил немое приглашение гостя наполнить чаши. Они молча выпили.
      -- Я обязан вам жизнью. - медленно сказал Симон. - И я не знаю, как поступить.
      Харвей поднял бровь.
      Видимо, рыцарь колебался, не решаясь сказать чего-то.
      -- Если вы не будете служить Беоту, -- наконец, выговорил он. - Я буду служить вам.
      Вот в чем дело. Деми грустно усмехнулся.
      -- Я не служу Беоту. - он покусал губу. - Уже более месяца. И не представляю ситуации, в которой снова присягнул бы королю Дагмару.
      -- Хорошо, если так, сир. - кивнул д' Орсини. - Потому что в противном случае я окажусь связан долгом по отношению к человеку, которому не смогу доверять.
      Они снова выпили.
      -- А королева? - спросил Харвей, прямо глядя в глаза гостю. - Вы доверяете ей?
      По губам рыцаря пробежала теплая улыбка, от чего его открытое лицо стало еще приятнее.
      --Конечно, -- кивнул он. - доверяю и хотел бы, чтобы с ней ничего не случилось. - Симон замялся. - Хельви - самое беззащитное существо, которое я знаю.
      Такой характеристики своей жены герцог ни от кого не ожидал.
      -- Мне казалось, она сильный государь. - протянул он.
      -- Да, -- кивнул д' Орсини, -- и в этом ее главная слабость. - он снова поколебался, стоит ли вести с лордом Деми такой разговор, но поскольку они пили без закуски, то рождающееся между мужчинами в таких случаях доверие взяло верх. - Она сломала свою жизнь у меня на глазах. сказал Симон. - И черт возьми, если б Хельви один раз плюнула на Гранар, как наплевала на себя, может быть все бы еще и уладилось. Я очень хочу, чтоб она была счастлива. - искренне добавил он.
      -- Твое здоровье. - Харвей поднял кубок. - Что мы пьем?
      -- Джин на вереске. Приятный?
      -- Да, пожалуй. Только крепкий. - лорд с усилием тряхнул головой. - Я не уверен, что счастье Хельви имеет ко мне какое-то отношение.
      Д' Орсини остановил его жестом.
      -- Простите, что лезу не в свое дело, сир, но я видел, как она с вами разговаривает. Вы равные. - он грохнул кубком по крышке стола. - Это дает ей шанс перестать командовать, заботиться, за всех все продумывать... Противно смотреть, что она с собой сделала! Только сопли подданным не вытирает! - д' Орсини выразительно провел кулаком под носом.
      -- Я закрою окно. Холодно. - Харвей встал и заковылял по комнате.
      Симон несколько мгновений с удивлением смотрел на него.
      -- И на таких ногах ты прыгнул под медведя? Что у тебя с коленями?
      Деми промолчал. Он вернулся к столу, снова налил кубки и после минутной паузы спросил:
      -- Можно я задам тебе один вопрос? Если не хочешь, не отвечай.
      Д' Орсини кивнул.
      -- Она любит Босуорта?
      Симон пожевал губами.
      -- Знаешь, -- он помедлил, -- Дерлока Хельви пошлет, когда захочет. Твое дело - как скоро это произойдет. - рыцарь снова задумался. - Хотя сам Дерлок гораздо лучше, чем его репутация.
      Видимо, на лице Харвея мелькнуло удивление, потому что д' Орсини посчитал нужным объясниться.
      -- Только Босуорт может держать в кулаке эту банду с гор. Но рано или поздно им надоест щипать зеленую травку, и они возьмутся за старое. Кто родился волком, не проживет овцой. Они убьют его, как уже однажды попытались сделать. И это будет черный день для Гранара.
      Деми не очень хорошо услеживал за мыслью собеседника, потому что особенности отношений племен в Гранаре были ему пока глубоко не ясны.
      -- Ничего, ты со временем поймешь. - хлопнул его по плечу д' Орсини. - У нас все слишком сложно, запутанно. Тут горцы, тут норлунги, тут гранарцы, северные сальвы, теперь еще прибавилась часть твоих подданных сальвы с запада. И каждый хочет отстоять свое. - молодой рыцарь провел рукой по лицу. - Раньше мне казалось, достаточно побелить Фаррад, Беот... и потом все само устроится. Любой, кто предлагал мир, как выход, мир любой ценой, был для нас предателем. Стыдно вспомнить, как мы в остервенении кромсали мечами тело короля Филиппа. Как же! Он унизил Гранар! Снова поставил нас на колени! Прошло десять лет войны, прежде чем мы стали задумываться над причинами, по которым он поступал так странно... Хельви поняла раньше других.
      "Да, это действительно зрячая преданность". - подумал Харвей.
      -- Так ты устал от войны? - вслух спросил он.
      -- Как все. - бросил д' Орсини, снова пригубив кубок.
      -- И не хотел бы больше воевать?
      -- Придется. - вздохнул рыцарь. - Хуже всего, если внутри страны. Горцы, норлунги... Какая разница? Как говорит Хельви: кровь у всех красная.
      -- У тебя трое детей? - спросил Харвей.
      -- Скоро будет четверо. - с явной гордостью заявил Симон. - И видимся-то с женой раз в полгода, наездами. А она беременеет от одного моего дня дома! - он сказал это с такой тоской, что Деми сразу понял, насколько граф соскучился по семье. - Хельви дразнится, говорит, я жену ко двору не пускаю. Это не правда, -- вздохнул рыцарь. - Двор-то все время кочевал. Разве беременная женщина вынесет такое? Первые полгода после свадьбы Элиан ездила со мной. И я был очень счастлив. А потом все, мы не рассчитали... Пришлось отвезти ее в поместье. С тех пор видимся, когда Бог пошлет. И что ужасно, здесь в походе по несколько месяцев ведь не будешь себя держать монахом... Так я потом все время боюсь не затащить ей какой-нибудь заразы. Нет, с меня хватит. - он улыбнулся. - Хочу жить в Гранаре, в своем доме, с кучей детей и, если воевать, то хоть с перерывами на Рождество и Пасху.
      -- За твои светлые надежды. - Хмыкнул Харвей. - Не сказать, чтоб они мне не нравились.
      Оба уже порядком захмелели и преисполнились друг к другу глубочайшей симпатии.
      -- А правда, что ты плавал на Восток? - спросил Симон.
      -- Правда. - кивнул Деми. - Было дело.
      -- Ну и как там?
      -- Да везде люди живут.
      -- А на Запад?
      -- И на Запад. - подтвердил лорд. - Знаешь, мы совершили кругосветное путешествие, так что это все равно. Видишь сережку в ухе, -- Деми постучал пальцем по золотому колечку, -- такое вдевают себе все моряки, выжившие в кругосветном плаванье.
      Д' Орсини сощурил глаза.
      -- В Южном Гранаре на Срединном море тоже есть корабли.
      -- Никакое оно не срединное. - заявил герцог.
      -- Ну как же, вокруг него расположены все страны.
      -- Ничего вокруг него не расположено. - махнул рукой Харвей. - Когда плаваешь, это понимаешь. Я потом покажу тебе карты, когда мы их распакуем. Знаешь, это ведь Хельви так нагрела короля Дагмара! На моих картах. Я думаю, он только потом понял, какого дурака свалял!
      -- О чем ты говоришь?
      -- Она выкупила мою библиотеку. - пояснил Деми. - Ну и там все: карты, описания земель, расчетные таблицы по фортификации. На память я бы многого не воспроизвел. А Дагмар - олух. Он, видимо, сначала посчитал, что, если с моих карт есть копии в Адмиралтействе, то можно и отдать. А ты представляешь, какой это стратегический груз? Без них корабли и крепости строить было бы в сто раз труднее. Так что Хельви его обставила по всем позициям.
      -- Представляю. - протянул Симон. - Но... мне кажется, она это сделала не из-за карт.
      -- Я тоже так думаю. - мягко улыбнулся Деми. - Ей, небось, еще пришлось выдержат схватку с вашим казначеем из-за лишних расходов?
      -- О да! - расхохотался рыцарь. - Папаша Ламфа - это отдельная история. Поймешь, когда будешь строить. Король всех лавочников! Но без него, Хельви права, мы бы тут концы с концами не свели. После второй беотийской войны идет Королевский Совет, все счастливы, поздравляют друг друга. Притащился Ламфа с какими-то бумажками. Радостный, как на Пасху. Вот, говорит, господа, посмотрите, мы вписались в бюджет, который я заложил на войну, с положительным балансом! Ну, не израсходовали всех денег. То-то восторгу!
      Дверь в комнату со стуком отворилась. На пороге возникла Хельви. Она несколько минут с удивлением рассматривала теплую кампанию, потом, ни слова не говоря, распахнула окно.
      -- Ну я пойду. - сразу засобирался Симон. - Спокойной ночи, Ваше Величество. Спокойной ночи, сир.
      -- Я так понимаю, сегодня день у тебя был посвящен д' Орсини? осведомилась королева, когда дверь за рыцарем закрылась. - Похвально, что ты так быстро взялся за дело, но выступления музыкантов тоже показались мне достойными внимания.
      Деми ничего не ответил. Он понял, что порядком нагрузился и ждал, когда Хельви уйдет переодеваться, чтоб без помех и язвительных замечаний добраться до кровати.
      На этот раз вербена была не нужна. Лорд заснул сразу, как провалился в глубокий колодец. И лишь посреди ночи ему опять начала сниться всякая чертовщина. Проклятая медведица помяла Деми ребра. Старые трещины разнылись, и до отвращения знакомая боль огнем побежала по грудной клетке.
      Он лежал на ледяном полу, облитый водой с ног до головы, и не мог выдавить из себя ни слова. Свищ, похохатывая, прохаживался вокруг заключенного и всякий раз, когда Деми пытался разогнуться, заезжал ему сапогом по ребрам. Боль казалась адской. Но хуже всего: Харвей знал, что это сон, что надо закричать и проснуться, но голоса не было.
      "Харвей! Харвей! - кто-то тряс его за плечо. - Проснись!"
      Свищ взял ведро воды и окатил пленника.
      Деми вскочил в кровати. Хельви сидела рядом с ним с пустым кувшином в руках.
      -- Извини. - виновато сказала она. - Но ты не просыпался. Я сейчас принесу тебе сухую рубашку.
      Королева вскочила и бросилась в гардеробную.
      -- А сухую кровать ты тоже принесешь? -- мрачно спросил лорд. Знаешь, я давно не испытывал ощущений детства. Лужа под собой - не самое приятное из них.
      -- Я заменю простынь. - отозвалась женщина. - Но спать на твоей половине все равно будет нельзя. Двигайся ко мне. Здесь еще много места.
      -- Я кричал? - спросил он, скидывая одеяло и помогая ей расправить льняной холст.
      -- Нет. Хрипел. - отозвалась она. - Так страшно.
      -- Как тебе кажется, что подумает прислуга завтра, перестилая королевское ложе? Мы мылись или играли в кораблики?
      -- Прислуге нечего соваться не в свои дела. - Хельви не настроена была шутить. Она снова свернулась калачиком и, завладев для верности рукой Харвея, через несколько минут засопела носом.
      Странно, он вскоре тоже заснул и спокойно спал до самого утра.
      Глава 7
      Неделя прошла быстрее, чем ожидал Харвей. Общее противостояние празднику необыкновенно сблизило их с Хельви. Иногда бывший адмирал ловил себя на мысли, как одинаково они с королевой оценивают многие вещи. Она любила варенье и не любила охоту, знала массу страшных историй про ночных существ, насмешничала над всеми и над собой в том числе, но, если задеть ее поглубже, была поразительно ранима и долго переживала неудачно брошенное слово. Ее завораживали рассказы о море, о землях, которых она никогда не увидит. Новобрачные нашли массу общих тем для разговора, но это не приносило Харвею радости, потому что рядом с королевой постоянно маячил Дерлок, и Хельви начинала заметно нервничать, как только его здоровенная фигура появлялась в отдалении.
      Наконец, торжества кончились, и свита гранарской королевы засобиралась в обратный путь.
      -- Мы поедем прямо в Гранар? - спросил Деми молодую женщину, которая фурией носилась по комнате, разыскивая, куда задевала черепаховый гребень.
      -- Нет. Это они поедут прямо в Гранар. - обронила она. - Мы потом к ним присоединимся.
      -- Но мы выезжаем вместе. - удивился Харвей. - Да на возьми свою расческу и сядь, наконец.
      -- Да, да, да. - она отобрала у него гребень и пустилась искать ленты.
      Было видно, что Хельви не привыкла делить свою гардеробную с кем бы то ни было и путалась среди его вещей.
      -- Мы выезжаем вместе. У Лаодеграна наши пути с остальными разделятся, они направятся прямо в столицу, а мы совершим небольшое паломничество в Сердце Сальвы, к горной цепи Монтаньяр. Светлые короли древности оставили там великие дары, их никто не видит, но святость разлита в самом воздухе. Все государи после важных событий должны посещать Монтаньяр. Так принято. Поэтому мы едим, нравится тебе это или нет.
      -- Вдвоем? - удивился лорд.
      -- До Лаодеграна нас проводит охрана, дальше вдвоем. - беспечно отозвалась молодая женщина. - Это безопасно, там же никого нет.
      Путешествуя по чужой, разоренной войной стране, Харвей не верил в безопасность. Пусть думает, что хочет, но он на таких условиях даже к вратам небесным прихватил бы с собой пару пистолетов. Его сборы сразу приобрели смысл и направление. Шпага имени герцогов Сальвских - одна, палаш один, кинжалы два разного размера. Рожок с порохом, очень тяжелые длинноствольные пистолеты с кремневыми замками - два. Арбалет на случай разных неожиданностей - один. Ох, не уверен он в этих стреляющих обрезках железа -- могут рвануть прямо в руке.
      -- Ты приготовился к штурму святых мест? - съязвила Хельви. Думаешь, добром тебя туда не пустят?
      Деми не отвечал ей. "Молчи женщина. Пакуй свои тряпки".
      Вообще идея поездки его утешала. Путешествие - единственное по-настоящему достойное дело в жизни. Ехать и смотреть. Смотреть и ехать. Невыразимый покой, даже если приходится время от времени ввязываться в стычки, спать на мешках и мерзнуть под открытым небом. Ничто не держит тебя, ты никому не обязан.
      Хельви испытывала похожие чувства. Слово "дорога" производило на нее такое же впечатление, как слово "деньги" на разбойника. Если ехать предстояло ей, то сборы превращались в праздник королевского сердца. Если в путь отправлялись другие, на лице молодой женщины можно было прочитать едва скрываемую зависть, а в глазах светилась затаенная печаль: "Не я, опять не я".
      Была ли она бродягой по натуре? Харвей этого не знал. Если и была, то очень странным, потому что дом - место, куда можно вернуться - имел для королевы равносильное дороге значение. Иначе не стоит и скитаться. У нее было странное понимание:
      -- Сальв всегда дома, и всегда в пути. - бросила она, запихивая в чахлый, расшитый цветным бисером мешок тонкое козье одеяло. - Ну, кажется, все взяла.
      -- А вещи? - серьезно спросил Харвей. - Без своих вещей тяжело.
      -- Да, -- Хельви кивнула. - Особенно сначала. Книги, бумага письменные принадлежность - без них, как без рук. Я все время чувствовала какое-то неудобство, словно путешествую не целиком. Ну ты понимаешь?
      Он кивнул.
      -- Раздражало страшно. Потом привыкла. Мои вещи - чужие. Мой плащ д'Орсини. Все как-то само собой отсеклось. Только я и мое оружие. Сбоку. Лучше не тяжелое. Как часть меня. Тогда все в порядке. Ощущаешь свою целость. Вот без оружия уже хуже. Полная беззащитность, как голому на базаре.
      Харвей рассмеялся. "Очень точное определение. Ходить куда-нибудь без оружия, лучше вообще не ходить, даже если ты не собираешься пускать его в ход. Но когда машинально кладешь пальцы на гарду, а шпаги нет -- вот это шок младенца, потерявшего в толпе ладонь матери. В первую минуту даже трудно поверить: куда подевалась твоя третья рука?" Именно поэтому Деми испытывал теплое чувство при воспоминании о том, как в Плаймаре королева вернула ему клинок Сальвских герцогов. Нервозности и неуверенности сразу стало в половину меньше.
      -- Ну, мы готовы. - провозгласила Хельви, оглядывая две неравноценные горки вещей.
      Одна из них - настоящий горный пик - состояла из ее обычных туалетов. Вторая - довольно жалкий на взгляд Деми набор - из походных принадлежностей. Плащ, одеяло, две чистые рубашки, какие-то умывальные глупости. Все. Остальное на себе. Сейчас они выезжали с сопровождением, а значит в традиционном платье для путешествий, принятом при дворе. Просто Хельви считала, что рыться в багаже дорогой будет очень неудобно. Лорд был с ней согласен. И хотя он собирался куда основательнее: в его наборе присутствовали и нитки, и иголки, и перевязочные средства, и даже сухие гранатовые корки от желудка (в пути всегда съешь что-нибудь из ряда вон выходящее) - Деми был вполне доволен умением жены покидать в мешок минимум "необходимых" вещей.
      -- Лошадь тоже не верблюд. - рассуждала королева. - Там горы. Дорога и без нашей поклажи будет трудной.
      У Лаодеграна - маленького предгорного поселка - они расстались с вооруженным эскортом и двинулись вглубь Центральной Сальвской гряды. Наконец, Хельви ощутила себя свободной и переоделась как хотела. Довольно простой мужской костюм для верховой езды, правда с теплым плащом и тяжелыми сапогами для ходьбы по камням. Нескрываемая радость, светившаяся на ее лице, когда они покидали деревушку, позабавила Деми. Она жила, дышала полной грудью, смотрела во все глаза, и едва сдерживала легкое возбуждение.
      Харвей вдруг подумал, как тяжело ей будет перейти на обычное женское: "Ой, мой крошка ударил пальчик и плачет!" "У малыша попка совсем красная, не знаю, что делать!" "Я видела новую выкройку оборки, такая прелесть!" "Курицу на соли запекают без уксуса".
      -- Ты умеешь готовить? - осведомился он.
      -- Да. - беспечно бросила Хельви. - Не бойся, голодным у костра не останешься.
      -- Я не об этом. А шить?
      -- Шить? - поразилась она. - Нет, конечно. Зачем мне шить?
      -- А петь? - не унимался Харвей.
      -- Да ты что? - королева даже придержала лошадь. - Извини, дорогой, только хором и только после третьей, желательно виски. Чтоб ребята уже не слышали. Мне медведь не просто на оба ужа наступил, но еще и попрыгал.
      "Н-да, -- подумал герцог, -- колыбельной на ночь для младенца от нее ждать не стоит".
      - Меня этому никто никогда не учил. - буркнула она. -- Я говорю по-фаррадски, беотийски, фомарионски и ноглунгски. Знаю все сальвские диалекты и горский лучше остальных...
      Ну причину последнего Деми мог понять. Дерлок, наверное, по-гранарски сначала говорил с трудом.
      -- Я понимаю в фортификации и картографии, могу на память цитировать кодекс законов королевы Эйфы, отменившей кровную месть, и хорошо разбираюсь в генеалогии гранарских родов. - запальчиво бросила молодая женщина. - Я знаю, что и по каким ценам ввозят в портах Срединного и Северного морей, могу просчитать налоги в голове и сказать, что неурожай на свеклу в Альгусе повлечет падение поголовья свиней в окрестностях Даллина.
      Харвей расхохотался. Он чувствовал, что королева не на шутку обижена.
      -- Мне кажется, я имею право не петь, не шить и не...
      -- И не что? - он перегородил ей дорогу лошадью. Такой надутой маленькой девочкой, которой отказали в сладком, Хельви нравилась ему все больше.
      -- И не выслушивать твоих дурацких вопросов. - она хлестнула Пенку по крупу. - Отстань от меня. Смотри, как хорошо вокруг!
      Лорд не намеревался ей мешать. Совместное путешествие только началось и открывавшиеся вокруг картины занимали Деми еще больше, чем королеву, потому что он видел их впервые.
      В предгорьях Центральной Сальвской цепи было действительно пусто. Безлюдные просторы поражали своей дикой красотой. Лишь кое-где к склонам холмов лепились небольшие деревушки, да торчали невысокие колокольни, редкие каменные кресты, указывавшие дорогу, и одинокие часовни над телом какого-нибудь павшего в горах воин, замученных язычниками святых или чудотворными образами, бог весть как завезенными в эти места.
      Здесь дышалось легко, и необъяснимое веселье охватывало при взгляде на панораму, открывавшуюся вниз с высоты птичьего полета. У Харвея никогда не кружилась голова. У Хельви тоже. Но она призналась ему, что страшно боится подземных туннелей. Особенно узких, где надо пробираться ползком или боком.
      -- Мне все время кажется, что обратно я уже не вылезу, - сказала королева, -- что толща камня вдруг сдвинется и затрет меня.
      "Мне бы твои страхи. - подумал лорд. - Боялась бы чего-нибудь попроще".
      -- А плавать ты умеешь?
      -- Да, и не плохо. - кивнула она. - У нас в Южном Гранаре очень теплое море. Грот стоит в прекрасной гавани, но если честно... -- Хельви помедлила, -- на большой глубине, когда дна уже не видно, и наплывают такие черные тени...
      -- Это подводные камни или поля водорослей. - пояснил он.
      -- Но мне-то откуда знать? - отозвалась королева. - Иногда кажется, что это морское чудовище. Змей или осьминог. И оно меня сейчас схватит за ногу.
      "Боже, -- хмыкнул про себя лорд. - у этой девчонки голова набита страхами, как у крестьянки из дикого лесного края, которая в жизни не выезжала даже на ярмарку?"
      -- Значит ты боишься плавать? - уточнил он.
      -- Нет. -- покачала головой Хельви. -- Я очень люблю плавать, особенно далеко, когда оба скалистых края бухты остаются уже за спиной и, повернувшись, можно увидеть большую панораму берега.
      -- А как же темнота под ногами? - удивился герцог. - Там же глубина должна быть дай Боже!
      Хельви улыбнулась.
      -- Будешь смеяться. Я плаваю с ножом. В зубах. Потому что одевать на себя пояс в море - дико.
      Он действительно хохотнул, но сразу подавил смех.
      -- И с ножом не страшно?
      -- Конечно, против змея или осьминога нож - не помощь. - отозвалась Хельви. - У него же, наверное, голова больше кухонного котла. Но, -- она покусала нижнюю губу, -- это ведь выдуманные страхи. Поэтому для защиты от них достаточно не бояться. А нож предает уверенности.
      "Выдуманные". - кивнул Деми. Он-то хорошо понимал и другую сторону, о которой Хельви молчала. Такие страхи смешны только на берегу. Как с ночными кошмарами. Кто боится привидений днем? А вот в море, когда ты один, да еще выплыл из бухты, темное пятно под ногами кажется шкурой гигантского чудовища настолько реально, что сердце может остановиться. Особенно если проплывающая мимо рыба заденет тебя хвостом по ноге!
      Харвей бросил на жену короткий взгляд. "То, что она не пожелала из-за страха отказывать себе в удовольствии видеть берег с воды - это... -- он даже нем мог подобрать подходящего определения. -- Это сильно!" Герцог с раздражением потер лоб. "Почему я кричу по ночам? Или хуже - не могу проснуться, хотя знаю, что это сон? И позволяю подонкам в сотый раз размазать себя по стене. Какой нож мне взять с собой во сне?"
      -- Чего ты больше всего хотел тогда? - спросила Хельви, догадавшись, о чем он думает.
      -- Чтоб у меня были развязаны руки. - процедил сквозь зубы Деми, которому было неприятно ее понимание.
      -- Значит надо представить, что они у тебя свободны.
      "Да, -- невесело усмехнулся герцог. - Но полная беспомощность - мой главный кошмар. Без нее все остальное не имеет значения".
      -- Не думай сейчас об этом. - спутница виновато улыбнулась. - Ты, например, не боишься плавать даже ночью.
      Герцог дернул поводья Кайлота и с удивлением уставился на нее.
      -- Откуда ты знаешь?
      Хельви довольно засмеялась.
      -- Луч луны ломается в волне,
      Расцветают ландыши на дне.
      От того и бел ночной прибой,
      Что они всплывают над волной.
      Глаза герцога еще больше округлились. Он не помнил этих стихов, но мог поклясться, что они вышли из-под его пера. Когда-то невыразимо давно...
      -- Не напрягайтесь. - покачала головой королева. - Вы написали это, когда мы были детьми, и ваша семья гостила у нас в Гранаре.
      Повисла неловкая пауза, и чтоб нарушить ее, королева хлыстом показала на небольшое скопление глинобитных домиков, как ласточкины гнезда, прилепившихся к склону горы.
      -- Смотри, вон деревня Мак Дуф. Это последний населенный пункт на нашем пути. Дальше людей почти не будет.
      Дорога круто брала в гору. Харвей с удивлением наблюдал, как кряжистые сосновые деревья, в предгорьях стоявшие стеной, теперь буквально карабкались по серым отвесным утесам, вылизанным ветром. Один раз они ночевали в лесу. На следующий день ближе к вечеру их лошади миновали перевал и оказались в сравнительно плоской горной долине. Небо из-за серых облаков, дымом стелившихся по самой земле, казалось очень низким. Клочья тумана скрывали зияющие трещины и разломы. От холодного разряженного воздуха чуть кружилась голова. Непривычно было видеть пышные белые тучи, проплывавшие наравне с дорогой. Последние три часа, поднимаясь по склону, всадники двигались, как в сплошном белом молоке, и лишь, оказавшись на вершине, смогли оглядеться.
      Здесь все было другим: и цветы, и деревья. Желтые камнеломки торчали их трещин серых валунов. Сосны казались приземистыми, трава необыкновенно сочной. Погода менялась каждую минуту: то холодный ветер, то необыкновенно яркое, жаркое солнце в просветах рваных облаков.
      -- Как называется эта долина?
      -- Маг Мелл. - беспечно бросила Хельви, направляя коня к лесу.
      -- Ты знаешь дорогу?
      -- Да, не бойся. Мы не заблудимся. Здесь по близости ферма старого Руперта. Там мы сможем отдохнуть.
      -- Почему они забрались так далеко от людей?
      -- Они горцы, три поколения назад спустившиеся вниз в поисках земли. Потом люди из долины стали нападать на их хозяйство, угонять скот, вытесняя чужаков все выше и выше.
      -- Разве здесь можно что-то сажать?
      -- Здесь есть участки хорошей почву. Сейчас ферма должна процветать. У Руперта три женатых сына, племянник, две дочери с мужьями -- и никто из них не воевал. Старик запретил своим брать оружие: горные участки быстро приходят в негодность, их надо постоянно поддерживать.
      -- Но если их не защищать... -- возмутился было Харвей.
      -- Вон смотри - Чертов Палец. - Хельви привстала на стременах, указывая рукой на узкий серый камень, торчавший из-под земли под сильным наклоном, словно указывая направление пути. - Здесь начало владений Руперта, и здесь мы должны оставить свое оружие, если хотим, чтоб нам приняли как гостей.
      -- А это безопасно? - усомнился Деми.
      -- Ты сдурел?
      Удивление королевы было настолько безграничным, что лорд на мгновение заколебался. Но, взяв себя в руки, решительно тронул пятками бока лошади.
      -- Ты как хочешь, но я без оружия не езжу. Вдруг они на нас нападут?
      Хельви не стала настаивать.
      -- Твое дело, - пожала она плечами. - если вздумалось обидеть людей. Но здесь законы гостеприимства. Мы на их земле, и они обязаны оказать нам всяческую помощь. Кстати, если они откажутся их выполнять, никто из горских кланов в свою очередь не протянет им руки...
      Харвей пожевал губами.
      -- Законы гостеприимства и кровной мести. - презрительно бросил он. Это что-то из сальвской древности.
      -- Старые законы - плохие и хорошие. - не согласилась королева. Зачем же отказываться от хороших?
      -- Затем, что это единый мир. - без улыбки отозвался Деми. - Если уходит один его закон, уйдет и второй.
      Было холодно, и Хельви потеплее закуталась в плащ.
      -- Они тебя знают? - спросил лорд.
      -- Однажды видели, когда мы с войсками шли этой дорогой на север, но не думаю, что узнают. - пояснила королева. - Для них мы путники. И только.
      Через полчаса показалась ферма. Довольно старый белый дом с крышей из дерна и многочисленные хозяйственные постройки. Харвею не понравилось запущенное поле, превращенное в пастбище, по которому бродил с десяток коз в репьях. "Если по-сальвски это процветание... А вон там сарай явно горел. И крышу с досок сорвало ветром. По-моему я был прав, не оставив оружие у камня".
      Однако их встретили довольно дружелюбно. "Старая" Мойра, жена Руперта, плотная краснощекая женщина лет 40, приняла под уздцы лошадей путников и отвела животных в стойло.
      -- Девочки их почистят. - бросила она.
      Гостей проводили в дом и предложили ужин: молоко, козий сыр, теплые лепешки, зелень и горный мед. В темном углу на деревянной скамейке дочери Мойры расчесывали костяными гребными лен, а сидевшие за прялками невестки монотонно водили руками вверх-вниз.
      -- А где ваши мужчины? - спросила Хельви наливавшую ей в кружку молоко Мойру. - На пастбище припозднились?
      -- Беотийцы. - бесстрастно ответила хозяйка. Потом поставила крынку на стол и закрыла грязным фартуком лицо.
      Пока она плакала, все молчали. Наконец, мойра сказала.
      -- Как сюда забрались? Заблудились, наверное. Мужиков убили. Детей тоже. Нас... Но мы что? Тяглая скотина. Только Фанни не выдержала. Младшая моя. Ей ведь еще 14 не было. - Мойра снова заплакала.
      Харвей сидел, опустив голову. Он думал о том, что бы сказали эти несчастные женщины, если б узнали, что сейчас за их столом, соструганном руками их мужей, сидит беотийский адмирал, и они наливают ему молоко.
      -- Твой муж - бри-сальв? - с неодобрением осведомилась хозяйка.
      Деми знал, что в Гранаре так презрительно - "полусальвами" - называют людей, живущих по ту сторону границы. Видимо, и одеждой, и манерами он напоминал им беотийца.
      -- Да. - кивнула Хельви.
      -- Сразу видно. - с осуждением покачала головой Мойра. - Оружия не оставил.
      Лорд сделал над собой усилие.
      -- Извини, хозяйка, времена теперь не спокойные. - сказал он, посмотрев в круглое, обветренное лицо женщины.
      -- Твоя правда. - Мойра тоже села за стол. - Откуда едите?
      -- Из Даллина. - не соврала Хельви.
      -- Здесь будете жить или туда уедете? - Мойра неопределенно махнула рукой.
      -- В Гранаре. - королева улыбнулась хозяйке. - Мы совершаем паломничество после свадьбы, а потом вернемся в долину.
      -- Дело. - одобрила Мойра. - Ночевать будете на сеновале. Девочки дадут вам одеял. За постой можете не платить, но пусть твой муж поступит по обычаю. Ферма должна жить.
      Хельви помолчала.
      -- Я поговорю с ним. Не без колебаний ответила она. - Но ты же сама видишь, он не здешний и не знает наших обычаев.
      -- Поговори. - хозяйка тяжело поднялась. - Мы со стариком корежились здесь двадцать лет. А после того, как добрая королева Хельви указом отдала участки в долине горцам, это наша земля по закону. Будет обидно, если она никому не достанется.
      Все встали из-за стола.
      Харвей с охапкой одеял и пледов влез а сеновал и помог Хельви устроить там более или менее удобное гнездо.
      -- Только потише тут. - строго сказала Мойра. - У меня внизу свиньи.
      -- И мы их разбудим. - добавила королева, забираясь на громадное лежбище, созданное стараниями молодого лорда.
      -- Так о чем ты собиралась со мной поговорить? - спросил Харвей, когда дверь за неодобрительно ворчавшей хозяйкой закрылась. - Что значит "поступить по обычаю"?
      Хельви сразу замкнулась.
      -- Кажется, все понятно. - буркнула она. - Посмотри на них. Бедные, обездоленные бабы. Мужей нет. Детей нет. А хутор, -- в тоне королевы прозвучали непреклонные нотки, -- должен жить, как сказала Мойра. Что тут не ясного? - Хельви помолчала. - Тебя это не касается.
      -- Почему? - Харвей стянул сапоги. - Потому что я "бри-сальв"?
      -- Спи и не забивай себе голову. - спутница повернулась к нему сипиной. - Когда вернемся, я прикажу д'Орсини отправить сюда роту солдат. Ближе к осени. За одно и поле вспашут под озимые.
      Больше она не произнесла ни слова.
      Харвей лежал в темноте и слушал, как в дерновую крышу над головой мягко ударяют капли Ночью пошел дождь. Ему было невыносимо тяжело находиться под кровом дома, где беотийские солдаты, такие же как он сам, убили хозяев, даже детей. Деми воевал не с Гранаром - в Северном море не было гранарских кораблей - а с Фомарионом, но на душе от этого не становилось легче.
      Только сейчас он начал понимать смысл некоторых сальвских обычаев, раньше казавшихся ему мягко говоря странными. Например, в спокойном сытом Беоте женщины, не вышедшие замуж и не имевшие детей, пользовались общим уважением и даже составляли заметную силу - мнение старых дев многое решало в семейных делах. С точки зрения благополучного беотийского адмирала такое положение было вполне естественным.
      В Гранаре все выглядело иначе. Девица-перестарок, вовремя не нашедшая супруга, вызывала только едва скрываемое презрение. Она считалась чем-то лишним - обузой, позором домочадцев. Зато всеми правами и молчаливой солидарной поддержкой окружающих пользовалась мать, в одиночку растившая своих детей. Даже если ее малыши были прижиты вне брака. Такое отношение становилось особенно заметно после войн, моровых поветрий, большого голода... Лишь сейчас Харвей осознал, как сальвы, которых более 500 лет вырезали в стычках и набегах соседние племена, цеплялись за жизнь. "Если б у них убили всех мужчин, они бы вышли на большую дорогу, и через 20 лет в Гранаре поднялось новое поколение. - Деми сжал в кулаке травинку. - А то кому достанется эта земля?"
      Он встал тихо, чтоб не разбудить Хельви. Казалось, она дышит ровно. После целого дня верховой езды королева устала. Ее не потревожил даже скрип лестницы, по которой Харвей спускался с сеновала.
      Накинув на голову один из шерстяных пледов, он пробежал до дома по дождю. Входная дверь была не заперта. Его уже ждали. Все семь. От старшей Мойры, которой ее 40 лет еще позволяли надеяться на потомство, до младшей долговязой девочки-подростка по имени Рут.
      Сильные, кряжистые, с загорелыми рано увядшими лицами, они чисто вымылись в бане с вереском и надели новые рубашки, но не стали от этого привлекательнее. Харвей боялся только за свои спазмы, потому что не хотел оскорбить женщин. Но крестьянки были на высоте: никакой каши по тарелке только дело.
      Когда Мойра подвела гостя к молчаливой испуганной Рут, Деми усомнился:
      -- Не рано?
      Хозяйка покачала головой.
      -- Нет. Ей скоро 15. Она уже девушка и сможет родить. У нас выходят замуж и раньше. В тот день она была у тетки в горах. Мы потому и оставили Рут напоследок, чтоб ты не больно ее валял.
      Лорд крякнул. "Умницы-разумницы! Вот девицу-то как раз не надо было напоследок оставлять. Для нее вся сила и нужна. А теперь, черт его знает, смогу ли я, когда вы меня выпотрошили, как осетра на кухне?"
      Но он смог. Даже не особенно замучил бедняжку, тело которой одеревенело от страха.
      На сером, высохшем от дождя небе уже зажглась малиновая полоса рассвета, когда Харвей дополз до сеновала и ткнулся лицом в плед. Спазмы его не мучили. "Ну значит клин клином" - подумал он. Сон был глубоким и здоровым, как после рубки дров.
      Проснулся лорд поздно. Солнце стояло уже высоко, чистое небо обещало жаркий день. Среди шумных звуков крестьянского двора он не уловил чего-то привычного. Никто не сопел рядом. Харвей повернулся на другой бок. Хельви на сеновале не было. А выглянув сквозь щели в стене на улицу, герцог обнаружил, что и Пенка из-под коновязи пропал.
      -- Она уехала. - сказала Мойра, сливая ему воду на руки. - Даже завтракать не стала. Наверное, ее обидело то, что вы провели ночь с нами, сир.
      "Я не ослышался?"
      -- Ты знаешь, кто мы? - Харвей удивленно посмотрел на женщину.
      На ее лице было написано спокойное умиротворение.
      -- Конечно, сир. Год назад мы видели добрую королеву Хельви вместе с ее армией, они проезжали на север, за перевал. У нас бывает мало народу, а такое не забудешь.
      -- Что ж, значит вы можете рассчитывать на королевскую ренту. - сухо бросил Деми, вытирая руки. - Ближе к осени сюда приедут солдаты, приведут в порядок ваше поле, поправят дом. А пока держите. - лорд отстегнул от пояса туго набитый кошелек. - Куда она поехала?
      -- На север. - Мойра махнула рукой в нужном направлении. - Поезжайте, никуда не сворачивая, и вы ее скоро догоните. Тут всего одна дорога. - она отвела ладонь гостя с кошельком в сторону. - Оставьте деньги при себе. Здесь их не на что тратить, а с нас и так довольно чести: земля, по которой ступал король, будет жить, даже если ее сожгут снова.
      -- Прощай. - Харвей кивнул хозяйке и отсалютовал ее дочерям, вышедшим на крыльцо. Он не стал больше задерживаться, отвязал коня и пустил его галопом.
      -- Да хранит вас Бог, сир! - крикнула фермерша, когда его серый жеребец был уже на гребне холма.
      Если бы Деми обернулся, он увидел бы, как большеглазая Рут долго стояла на заборе, глядя через жерди ему вслед.
      Не смотря на тяжелую ночь, настроение у лорда было прекрасное. Харвея обрадовало то, что Хельви задел его поступок. "Ревнует". - констатировал он. Эта мысль почему-то привела герцога в детский восторг. "Есть не стала!" Только вот где ее искать?
      По всем подсчетам Деми он давно уже должен был настичь королеву: женщины ездят медленнее. Кругом несусветная красота. Она уже, небось, раз десять проехала мимо одного и того же куста орешника, любуясь сверканием зелени после дождя. Наконец, лорд увидел Пенку, привязанного у пышно разросшейся ивы.
      Маленькое озерцо, больше похожее на затончик, образованный старой запрудой на широком ручье, представляло собой живописное зрелище. Рядом росли клены, рано покрасневшие на здешнем солнце и ронявшие в воду свои резные листья. Ничего удивительного, что Хельви решила искупаться в таком месте, где все дышало покоем и умиротворением. Привстав на стременах, Харвей видел ее золотистую головку среди неподвижных желтых цветов. "Лилий или кувшинок? Как их там отличают?"
      Пока он не подъехал слишком близко, молодая женщина не замечала его. Она нырнула, и ее легкие белые ступни плеснули над водой, как раздвоенный хвостик русалки. Харвей подумал, что еще ни разу не видел ее совершенно голой. "Ну в рубашке, ну в халате. Но так вот - из воды..." Ему не захотелось выезжать на открытое место. Пусть выйдет, спокойно оденется, без этого визга и кривляния, которые непременно последуют, если он окажется у пруда сейчас.
      Его внимание привлекло толстое бревно, покачивавшееся на воде не так уж и далеко от Хельви. В первую секунду Деми не мог сказать, чем эта грязная коряга ему не понравилась. И только потом, когда лорд уже бежал к озеру, он понял: полено плыло по совершенно стоячей воде, на которой даже листья лежали неподвижно.
      На расстоянии пяти локтей от Хельви над водой поднялась плоская шишковатая голова, разлепившая круглые желтые глаза величиной с кулак. Истошный вопль долетел до Харвея, когда он был уже в воде. Хорошо, что многолетняя привычка к опасности заставляла его тело срабатывать быстрее, чем голову. Лорд машинально отшвырнул Хельви в сторону и прыгнул, кинжал уже был в его руке, хотя он не мог бы точно сказать, когда именно вытащил оружие. Первый удар по черепу твари был ошибкой. Клинок едва ли не со звоном отскочил от плотной бугристой кожи зеленовато-черного цвета. А ведь еще был череп, наверное, прочный, как у бегемота! На раздумье не оставалось времени, и Деми по рукоятку всадил оружие в глаз существа. Падая со спины чудовища, он слышал хруст: вероятно, кинжал все-таки повредил кости.
      Удар об воду не был особенно сильным, и герцог быстро вскочил на ноги, благословляя неглубокое дно. Одной рукой он подхватил Хельви, другой начал лихорадочно загребать, чтоб поскорей выбраться на берег.
      -- Быстрее! Быстрее! Пока оно не догнало нас. - Харвей бросился к лошадям и только возле них в панике оглянулся через плечо.
      Чудовище лежало на воде, не подавая никаких признаков жизни. Вокруг него по затону расползался темно-бурый кровавый круг. Через несколько минут оно медленно перевернулось брюхом кверху.
      -- Ты его убил. - выдохнула Хельви. Ее трясло. Крупная дрожь, похожая на озноб, била молодую женщину, и Харвей снова вскинул ее на руки.
      -- Тебе надо одеться. - сказал он.
      -- Тебе тоже.
      Действительно, лорда можно было выжимать, как входной коврик после дождя. Харвей поставил королеву на землю и тут понял, что его собственные руки дрожат.
      -- Что это было? - спросил он.
      -- Не знаю. - помотала головой Хельви. - Я никогда не слышала о таких... о таком...
      Лорд вдруг расхохотался.
      -- Может это материализация твоих страхов? Теперь не будешь купаться где попало!
      На королеву было жалко смотреть. Бледная, с мокрыми потемневшими волосами она еле добрела до лежавшего на земле ствола ивы и опустилась на него. Харвей, тоже пошатываясь, подошел к лошади, вынул из чрезседельной сумки фляжку с джином и протянул ей.
      -- Говорят, в незапамятные времена в наших местах водились бескрылые драконы. - отхлебнув большой глоток, сказала Хельви. - Их всех перебил еще святой Бран.
      -- Чем? Четками для молитв?
      -- Святой Бран был рыцарем. - возразила женщина. - Он покровительствует гранарскому королевскому дому.
      -- А я думал браконьерству. - Харвея охватила беспричинная веселость, видимо, так сходил пережитый страх. - Значит в святые он подался после встречи с драконами? Я его понимаю.
      -- Ты считаешь, это дракон?
      -- Крыльев у него во всяком случае не было. - лорд отобрал у нее фляжку и сам отхлебнул немного. - Давай разведем костер и просушим одежду. Я не хочу подхватить воспаление легких, только потому что ты плаваешь наперегонки с монстрами.
      Хельви оделась и принесла мужу сухие вещи. Она уже пришла в себя и, пока Харвей переоблачался, начала собирать ветки. Несколько раз королева украдкой взглянула на него через плечо и сжала губы, чтобы не улыбнуться. Высокий, хорошо сложенный и светлокожий Харвей напомнил ей древнюю статую, виденную когда-то в парке папской резиденции в Альбици. Ее задели только два шрама на ребрах и длинный косой рубец через весь живот. Если б она увидела его два месяца назад, ссадин и вспухших багровых полос было бы куда больше. Но Деми не просто лечили. Лейб-медики Дагмара приводили его истерзанное тело в порядок, не жалея средств. Даже втирали в кожу белый воск, не говоря уже о швах на разорванных мышцах. Вряд ли это помогло, просто он был молод и живуч.
      -- Ты не хочешь поблагодарить меня? - осведомился лорд, когда небольшой костерок уже весело потрескивал, прожигая траву, а сизый дым от него поднимался к подвешенным на веревке вещам.
      -- Каким образом? - осведомилась Хельви.
      -- Ну, во-первых, извиниться, что бросила меня в обществе семи баб с самыми опасными намерениями.
      Она рассмеялась.
      -- Извини. Ты действительно... в общем, я хочу сказать, выше всяких похвал.
      -- Отрадно слышать. - он помедлил. - А, во-вторых, знаешь, мне тоже не очень по себе и... не могла бы ты, -- Харвей потянул ее за руку, -сесть ко мне на колени?
      -- Так? - королева примерилась боком. - Или вот так? - она перекинула ногу.
      -- Вот так. - Деми дернул ее вниз, усадив верхом. - И поцеловать меня.
      Хельви сделала все правильно. Именно так, как надо. Сначала слегка коснулась губами его губ, а потом резко, глубоко и долго. Все произошло быстрее, чем лорд хотел, но она была довольна. Деми заметил это по блаженной улыбке, застывшей у нее на губах и по тому, как благодарно она прижалась щекой к его груди.
      -- Стоило переодеваться. - хмыкнула королева, когда первая волна нежности прошла. - Где мы теперь вымоемся? В запруду я больше не полезу. К тому же там полно крови.
      -- В ручье. - спокойно ответил ей лорд, поднимаясь на ноги. - Выше по склону.
      Когда он снова сбросил одежду у воды, Хельви долго, как зачарованная, смотрела на него. В голове лорда вдруг мелькнула паническая мысль: "Она меня сравнивает". От этого Деми стало сильно не по себе.
      Проточная вода была холоднее, и оба быстро покрылись мурашками. Выскочив на берег и оказавшись на ощутимом ветру, они почувствовали потребность согреться, прижались друг к другу, и все началось сначала. "Значит сравнение было в мою пользу", -- удовлетворенно хмыкнул лорд. Если б он знал, насколько прав, то и в этот день и потом вел бы себя, гораздо увереннее.
      Они оторвались друг от друга не скоро, убеждая себя, что пора в путь, надо и честь знать, дело не ждет... Но через час дороги основали новый привал на опушке леса, куда не задувал ветер, и не сдвинулись с места уже до следующего утра.
      Ночевали там же. Жгли костер. Болтали о пустяках, жарили хлеб, пили джин из фляжки и целовались. Весь мир остался где-то далеко. Они чувствовали себя свободными и ничем не связанными. Если и случаются в жизни хорошие дни - то этот явно был из их числа. Потом заснули, плотно прижавшись друг к другу, и не видели дурных снов.
      Глава 8
      Чем выше путники взбирались в горы, тем холоднее становилось вокруг. Свинцовое небо надвинулось, временами начинал идти снег, таявший на лету. Сейчас невозможно было поверить, что всего сутки назад они могли купаться в затоне или спать на траве, бросив на нее плащ. Земля подернулась белыми перьями инея. При дыхании изо рта вырывались белые облачка пара. Пришлось одеться теплее и отказаться от ночных стоянок.
      -- Уже скоро. - говорила Хельви, удовлетворенно оглядываясь по сторонам.
      Но на многие мили кругом не было даже признаков жилья. Это пугало Харвея. Будь его спутница горной феей, а не женщиной из плоти и крови, лорд решил бы, что она специально завлекла его в пустынные места, чтоб погубить на радость своему странному народу.
      На последнем привале, когда Деми уже затушил костер, чтобы двигаться дальше, а Хельви отошла к лошадям, из-за кустов боярышника, покрытых тяжелыми шапками снега, к нему вышел огромный ярко-синий лев с янтарно-желтыми глазами и без всякого страха, подойдя к человеку, потерся пушистой гривой с искристо-голубыми переливами об его щеку. Потом мурлыкнул и исчез в других кустах.
      Герцог был потрясен. Он не успел даже схватиться за оружие. Руки так и застыли, не дотянувшись до арбалета. У сальвов была старая поговорка: "допиться до синих львов". Харвей подумал, что разряженный горный воздух играет с ним злые шутки. Но видение было настолько отчетливым, настолько теплым и тяжелым, как настоящий зверь, что лорд не мог убедить себя в ошибке.
      Он сидел, склонившись и разглядывая глубокие отпечатки лап на снегу, когда к нему подошла Хельви, ведя двух лошадей в поводу.
      -- Что с тобой? - спросила она. - У тебя такое выражение лица, как будто ты видел горного духа.
      -- Может быть. - протянул Деми. - Знаешь, только что, буквально минуту назад здесь был синий лев, и вот его следы. - герцог указал на землю.
      -- И что? - не удивилась Хельви. - Синий лев, как синий лев. Даже не особенно крупный, судя по отпечаткам.
      -- Он об меня потерся! - не выдержал Харвей. - Это дикость!
      -- Он ласкался. - улыбнулась королева. - Синие львы очень дружелюбны.
      -- Да черт возьми! - сорвался ее спутник, но не успел закончить фразу, потому что увидел в небе над головой Хельви целую стаю больших птиц, которые при ближайшем рассмотрении оказались грифонами с ярким золотым отливом шерсти и перьев на крыльях. --Смотри! Смотри!
      -- Они перелетают на южный склон. - ответила королева. - Там гораздо теплее из-за отсутствия ветра. А то вон как их бедных сдувает!
      Действительно, сильные порывы ураганного ветра со снегом буквально швыряли грифонов в сторону от взятого ими маршрута.
      -- Едем, наконец. - Хельви вскочила в седло. - Надеюсь, ты не устроишь еще пары немых сцен при встрече с единорогами? - она хлыстиком указала вниз.
      Харвей проследил за направлением руки королевы и остолбенел. Совсем близко в ущелье между горами, которое они недавно покинули, на узком, свободном от снега плато паслись белые существа, издали напоминавшие лошадей. Только их тонкие витые рога, ослепительно поблескивавшие на солнце, отличали этих изящных созданий от Пенки.
      Конь королевы явно почувствовал сородичей, громко заржал, и снизу ему ответили призывным ржанием. Подавшись вперед, Пенка едва не сорвался с дороги, и Хельви пришлось резко натянуть поводья.
      -- Куда! - прикрикнула она. - Нет, милый, тебе нельзя! Окажись ты среди единорогов, и они тебя затопчут. - женщина с жалостью потрепала жеребца по шее. - Извини, но я ничем не могу помочь. Единороги пугливы и не любят чужаков.
      -- Хельви, -- окликнул ее лорд, -- Хельви.
      Королева обернулась не сразу.
      -- Хельви, но грифоны, единороги, синие львы... это ведь выдумки.
      -- Ты думаешь, у людей хватило бы воображения? - рассмеялась она. Хотя, впрочем, ты прав. - Хельви пустила Пенку рядом с жеребцом Харвея. Все на свете выдумка: и я, и ты, и горы, и единороги - выдумка Всевышнего. Так почему цветение дерева по весне тебя удивляет меньше, чем синий лев? Разве появление листьев после того, как ствол на целых полгода умер, не большее чудо, чем окрас шерсти?
      -- Не знаю. - пожал плечами Деми. - Но согласись: деревья цветут везде, а синие львы встречаются только тут. И это странно.
      -- Скорее грустно. - кивнула женщина. - Бог оставляет нам все меньше чудес. Я рада, что ты еще можешь их видеть. Это вселяет надежду, что ты увидишь и Монтаньяр. Он открывается не для многих.
      -- Я тебя плохо понимаю. - покачал головой Харвей. - Разве не все, попав сюда, видят то же, что и мы?
      -- Нет, конечно. - покачала головой королева. - А то бы тут было полно охотников. Но, -- она снова потянула Пенку прочь от края пропасти, -для большинства здесь просто холодная каменистая дорога в гору и больше ничего.
      -- А почему мы?..
      -- Почему мы видим? - Хельви пожала плечами. - Не знаю. Видим и все. Нам дано - другим нет. Все сальвы такие.
      -- Это связано с нашей кровью? - допытывался герцог.
      -- А ты не замечал, какие мы странные? - вопросом на вопрос ответила королева. - Как нам тяжело в окружающем мире?
      Деми должен был согласиться. Его народ, как и все сальвские племена, был зыбок и неустойчив, легко переходил от радости к горю, от труда к унынию. Видел и слышал то, чего не видели другие и тяготился повседневными заботами. Окружающие народы считали сальвов ленивыми и склонными к фантазиям. Завидовали разве что их интуиции.
      - Знаешь, как беотийцы во время войны распознавали настоящих сальвов среди пленных? - спросила Хельви.
      Деми покачал головой.
      -- Заставляли пройти по доске над воткнутыми внизу пиками. Не сорвался - значит сальв. На ветку его, высоко и коротко.
      Лорд с трудом сглотнул.
      -- За что они нас так ненавидят? - спросил он. - Ведь даже если не убивают, то все равно не дают жить рядом.
      -- Просто это не наш мир. - спокойно отозвалась королева. - Наш ушел безвозвратно, вместе с синими львами и белыми единорогами, а мы, -- она печально улыбнулась, -- чуть припозднились на пороге, наверное, потому что слишком любили жизнь и даже не заметили, как грубо она меняет свои очертания.
      Лорд долго молчал.
      -- Значит мы уйдем? - наконец спросил он.
      Хельви покачала головой.
      -- Мы нет. Мы уже нет. Те, кто был до нас, ушли -- древние сальвы с чистой кровью, знавшие мир в дни его детства. А мы, -- женщина помедлила, -- другие. Сколько войн прошло? Норлунги, беотийцы, фаррадские всадники - все они по сравнению с нашими предками варвары. Они принесли на кончиках своих копей новый мир и щедро поделились с нами своей дикой кровью. Без нее мы бы уже погибли.
      -- По-твоему это хорошо или плохо? - не понял Харвей.
      -- Не знаю, -- вздохнула его спутница. - Сальвы живут среди сказок. Им нравятся битвы, древние напевы, истории про фей и гномов. В каждой деревне верят, что под каждой горой лежит дракон на груде золота. королева усмехнулась. - Если б мы не стали наполовину варварами, не отупели душой, и не перестали в каждом ночном шорохе слышать голоса духов, мы бы не удержались за этот мир. Наши люди не любят ни торговать, ни строить корабли, ни открывать новые земли - любят сидеть у костров и слушать старые песни, а жизнь проходит. Не даром горцы - единственные чистые сальвы в сегодняшнем Гранаре - так и не могут привыкнуть к новым порядкам.
      -- Значит мы сами стали варварами. - с грустью сказал Харвей. Гоняемся за золотом, убиваем друг друга, ради куска земли? Как все?
      -- Да, пожалуй. - кивнула королева. - Мир повзрослел. Остался в нем живи по его законам, даже если они не нравятся. Но, -- на ее губах зажглась горделивая улыбка, -- кровь никуда не спрячешь. И мы, и дети наших детей, и внуки внуков будут время от времени видеть синих львов. Ты во всяком случае еще видишь.
      С серого горизонта набежала огромная туча. Она зацепилась брюхом за край ущелья, и рокот холодного горного потока на дне стал совсем глухим. Харвей, не отрываясь смотрел на эту свинцово-синюю глыбу, и Хельви, проследив за его взглядом, кивнула.
      -- Да, это Морриган. - сказала она. - Поедем скорее.
      Лорд вцепился руками в луку седла, медленно осознавая, о чем говорит спутница.
      Над ущельем во весь рост склонялась тень гигантской женщины. Ее лохматые седые волосы были туманом, сорванным с горных пастбищ. Согнутая спина - кручей ближайшего перевала. Ноги упирались в дно ущелья.
      -- Поедем. - Хельви стегнула Пенку, да так, что бедный конь со страху шарахнулся в сторону. - Надо ее миновать до того, как пойдет град.
      -- Разве град опасен? - пожал плечами Деми.
      -- Да. Потому что после града будет камнепад. - королева явно не имела ни времени, ни желания излагать ему сущность характера старой Морриган. Пришпорив коней, они тронулись в путь.
      Град начался сразу, как только путники миновали перевал. Туча едва не накрыла их, но Хельви погнала лошадь, заставляя мужа следовать за ней во весь опор. Посмотрев сверху на беснующуюся внизу природу, Харвей благословил Бога за то, что они уже далеко от злобной круговерти льда и снега, обрушившейся на тропу.
      Дальше лошади пошли шагом и, миновав замерзший ручей, оказались у края небольшого водопада, чахлой струйкой сочившегося по ледяным глыбам замерзшей воды. Деми почувствовал, что разгорячился после скачки и хочет пить. Пусть даже у него перехватит горло от холода. Он протянул руку, но не успел донести пальцев до струи, как падавшая сверху вода на глазах приняла неприятный красноватый оттенок.
      -- Не пей! - закричала королева. Но в ее предупреждении не было особого смысла. Харвей и сам уже отдернул руку, не столько повинуясь чувству брезгливости, сколько смутному требованию не прикасаться к воде, возникшему внутри него самого.
      Хельви снова поторопила коня, и всадники поднялись еще выше. Отсюда хорошо был виден верхний участок ручья. Оборванная нищенка в черных лохмотьях стояла над водой и, согнувшись в три погибели, полоскала чье-то окровавленное белье. Харвей не сразу понял, что, когда она поднимает свои тряпки над водой и отжимает их, с белого полотна продолжает течь кровь. Не увидел он и как изменилось лицо королевы.
      -- Убирайся! - крикнула молодая женщина, выхватив хлыст, но не решаясь пустить коня вброд, чтоб согнать старуху с ее места. - Убирайся! Там, в долине, и так достаточно крови! Люди хотят жить!
      Старуха на мгновение оторвалась от своей странной работы и долгим тяжелым взглядом посмотрела через плечо. На ее безобразном землисто-сером лице была написана злая усмешка. Она ничего не сказала, лишь продолжала молча опускать белье в ручей, от чего струившаяся вниз вода стала уже совсем алой.
      Харвей вспомнил слова старой песни: "Протекали реки, реки кровавые", -- и ему стало не по себе. Он тронул поводья лошади и выехал из-за спины Хельви. Серый жеребец заартачился, захрапел, но, подчиняясь руке седока, все же пошел к берегу ручья. Молодой лорд не произнес ни слова. Просто подъехал к воде и молча уставился на старуху. Но она медленно подняла глаза. Этого момента Харвей потом не мог забыть всю жизнь. Пустота - черная, полная, абсолютная - глянула на него с лица странной женщины. Он наблюдал, как с ее белых старческих рук струится влага, как под раздуваемыми черными лохмотьями нет ничего, и виден противоположный берег, как ее костлявые ноги, упиравшиеся в ручей, превращаются в птичьи лапы...
      При виде него на лице страхи отразилось безграничное удивление. Она опустила белье в воду. Грай воронья оглушил путников. Черная стая поднялась в небо и растаяла в воздухе.
      -- Вот и все.
      Харвей почувствовал себя необыкновенно усталым, его клонило в сон и вело из стороны в сторону. Хельви поддержала мужа в седле.
      -- Что это было? - Деми едва шевельнул губами.
      -- Морриган узнала в тебе короля этой земли. - молодая женщина вцепилась ему в пояс, чтоб он не упал. - Ты ее напугал.
      -- Возможно. - голова лорда была тяжелой, как свинцовая болванка. Долго нам еще? Я сейчас свалюсь.
      -- Не знаю. - покачала головой Хельви. - Может статься, мы уже не увидим Монтаньяра.
      Деми поднял на нее удивленный взгляд.
      -- Морриган отняла у тебя слишком много сил. - королева вздохнула. А Монтаньяр видят не все.
      Ей стало до глубины души обидно. Сделать привал на таком холоде они не могли. Развести костер было не из чего. Вокруг не торчало ни единого прутика. Возвращение вниз заняло бы много времени. Харвей не выдержит обратного пути. Идти в Монтаньяр без Деми - королева ясно ощущала сейчас, что не оставит его одного. Отчаяние, похожее на то, которое охватило ее перед первой встречей с Монтаньяром, поднялось в сердце молодой женщины. На много миль окрест не было жилья. Они уже полутора суток не спали и не делали долгих привалов, потому что в этих снегах можно было заснуть от холода и не проснуться. Как случилось с ее спутниками тогда...
      ...Маленький отряд, оставшийся от внушительного вооруженного эскорта королевы после стычек с горцами, пробивался через перевал, все выше и выше, надеясь спуститься в долину по северному склону. Преследователи давно отстали. Синие львы к ним не выходили. Может, была слишком снежная погода? Все кругом заволокло вьюжной пеленой.
      -- Ваше Величество, мы не знаем, куда идти. - срывающимся от ветра голосом крикнул Дерлок. - Ничего не видно! Надо сделать привал и переждать бурю!
      Она обозвала его "следопытом", с трудом сползла с коня, заставила животное подогнуть ноги, опуститься на снег и прижалась к теплому, тяжело дышавшему лошадиному боку. Остальные последовали ее примеру.
      -- Не спать! Только не спать! - крикнул Босуорт и, сев рядом с Хельви, накрыл королеву своим телом.
      Через три часа из маленького отряда в пять человек, подняться смогли только она и Дерлок, потому что все время грели друг друга. Остальные, вопреки требованию своего командира, не смогли совладать со сном и замерзли. Лошадей пришлось бросить, несчастные животные не могли не только идти по такому снегу, но даже подняться на ноги. Дерлок застрелил их из арбалета, хотя этот последний акт милосердия нелегко дался его заледеневшим рукам.
      Дальше шли, как во сне, просто переставляя ноги. И, наконец, на совершенно открытом перевале сильный порыв ветра сбил их с ног. Босуорт упал лицом вниз и больше не двигался. Хельви лежала рядом с ним, рассуждая, что такой королеве, как она, не за что рассчитывать на благодарность потомства. Ничего не успела сделать и сгинула не весть где, невесть с кем.
      Когда до ее ушей долетел легкий колокольный звон, девушка восприняла это без удивления. Хельви не понимала только, почему, поднимаясь на небо, она все еще испытывает холод? Мягкая неземная музыка наплывала на нее волной, топя в пенистом прибое. Флейты? Разве это флейты? Могут ли скрипки издавать такой нежный звук, полный нездешнего покоя и радости? Хельви подняла голову. Прямо перед ней на выветренном горном плато из пелены облаков вставал замок. И не один.
      Громада величественных стен и башен, целый город, если город может быть столь невыразимо прекрасен. Ворота были распахнуты, за ними звучали колокола, двигалась пестрая веселая толпа, цвели сады. И все это белое видение заливал теплый золотистый свет, исходивший, казалось, от самих строений, людей и звуков.
      Хельви встала и пошла. Мираж не рассеялся ни когда она ступила на мост, ни когда проходила под аркой ворот. Так юная королева Гранара впервые попала в Монтаньяр. Так узнала, что он для нее открыт. Три дня и ночи, забыв обо всех печалях, она пировала за его стенами с прекраснейшими рыцарями и дамами, танцевала и участвовала в охотах. Веселью не было конца. Сердце пело, и никто вокруг не напомнил ей, что надо уходить.
      Еще немного, и Хельви осталась бы там навсегда. Но однажды она бросила взгляд в окно. Там, далеко внизу, на занесенном снегом перевале лежал, окоченев, человек, который не мог видеть Монтаньяра, тем более вступить в него, и должен был умереть. В один миг золотая пелена безграничного счастья слетела с глаз молодой гостьи горной обители. Хельви спросила, сколько времени прошло с тех пор, как она попала сюда, и ей ответили, что в Монтаньяре времени нет. По земным же меркам - о, ее величество здесь уже трое суток, и человек внизу давно умер... Королева закричала. Ее крик был полон такой боли и раскаяния, что веселые жители Монтаньяра не могли снести страданий гостьи...
      Она очнулась. Дерлок лежал рядом, хрипло дыша. Две тяжелогруженых лошади стояли невдалеке, ожидая их. Откуда взялась у королевы сила, чтобы поднять спутника и перекинуть через седло? Как она сама смогла взобраться верхом? Как миновала смертельно опасный перевал и спустилась в долину, где ее встретили войска д' Орсини? Этого Хельви не знала, и всю дорогу в ней, словно весенний ключ, била необыкновенная жизнерадостная энергия. Точно в ее крови всплывали и лопались разноцветные пузырики смеха, любви, беззаботности и уверенности в победе.
      Теперь королева стояла у невидимых ворот Монтаньяра второй раз, но в отличие от первого, твердо знала, что она не войдет в них одна.
      -- Вон, смотри. - тихо произнес Харвей, поднимая руку и указывая куда-то в снежную пелену. - Город.
      Они проехали по опущенному мосту и трижды постучали в ворота. Сверху к путникам склонились воины в золоченых шлемах и, окликнув гостей, распахнули перед ними двери.
      Такой красоты Харвей не видел еще ни разу в жизни. Чувство тепла и покоя мгновенно охватило его, как только они проехали кольцо стен и окунулись в веселый поток празднично одетых, поющих и разговаривающих жителей города. Им все улыбались, кивали, как старым знакомым, предлагали фрукты и вино в высоких золотых кувшинах. Лошадей взяли под уздцы и увели куда-то.
      -- Ну, наконец-то, ты приехала сюда с тем, кого должна была привезти. - сказал Хельви высокий золотоволосый человек в сияющих одеждах и милостиво улыбнулся Харвею.
      Королева преклонила колени и поцеловала его руку.
      -- Для вас я лорд Монтаньяра. - приветливо сказал он молодому герцогу. - Называйте меня этим именем.
      Харвей смотрел на него во все глаза и не мог вспомнить, где он видел это спокойное прекрасное лицо, дышащее благородством и уверенностью. Совсем юное, если судить по чертам, и невыразимо древнее, судя по мудрости, сквозившей в небесных очах незнакомца. Герцог не сразу понял, что за спиной у владыки этого места белые крылья. И тогда ему тоже захотелось преклонить колени и поцеловать руку хозяину прекрасного города.
      -- Я покину вас. - сказал лорд Монтаньяра. - Ведь вы еще должны навестить близких. А после жду у себя на пиру.
      Он исчез, и Хельви повела Харвея в один из немыслимо прекрасных замков, как бы сливавшихся с остальными строениями в единое целое, но особенно ярко освещенный для них. Ступеньки у лестниц пели, резные каменные цветы на стенах переходили в настоящие и заканчивались живыми ветками шиповника, свешивавшимися через подоконник.
      В одной из больших комнат у окна сидела за пяльцами красивая дама в узком золотом венце. Рядом с ней стоял мужчина благородной наружности. Он протянул королеве руки.
      -- Здравствуй, Хельви, здравствуй, девочка моя! - его лицо зажглось нежностью.
      Женщина тоже улыбнулась.
      -- Мама, отец. - королева плакала.
      Харвей стоял в дверях и не знал, что ему делать.
      Король Рэдрик подал ему знак приблизиться.
      -- Ну, наконец-то, -- ласково кивнул он. - Поздновато же ты возвращаешься, мальчик. Ну вижу, вижу, это не легко. Но ты все-таки здесь. И это великая радость. Мы с твоим отцом так и хотели.
      -- А... - протянул Харвей, не решаясь спросить о том, что его волновало сейчас больше всего. - А мой отец, он тоже здесь?
      Лицо короля Рэдрика помрачнело.
      -- Нет, мальчик, к сожалению, нет. Для этого ты должен стать королем, настоящим королем, ибо сюда попадают только светлые владыки сальвов, каким, без сомнения, был лорд Деми. Но твоя прежняя жизнь... - Рэдрик помедлил. Скажем так: задержала его душу в пути. И это невероятно прискорбно для нас, он сильный воин и должен попасть в Монтаньяр до срока.
      -- До какого срока, сир? - осмелился спросить Харвей.
      -- До срока Последней Битвы, сынок. - снисходительно бросил бывший владыка Гранара. - До тех пор, пока нам не пришла пора снова взять в руки оружие. Монтаньяр ведь - крепость. Военная крепость, мальчик. А ты и не заметил? Здесь собираются силы Света с Великой Сальвской равнины. Все, в ком течет кровь сальвов, рано или поздно приходят сюда.
      -- А скоро это произойдет? - не выдержал Харвей, понимая всю праздность своего вопроса в месте, где не было времени в человеческом смысле слова.
      -- Никто не знает, - отозвался король, -- но... - он хлопнул молодого лорда Деми по плечу, -- ты еще успеешь присоединиться к нам, и Хельви, -Рэдрик подумал, -- и ваши дети тоже. Трое из ваших внуков станут великими воинами, и я видел их имена, золотыми буквами записанные на скрижалях славы той последней битвы.
      -- Разве исход ее известен? - удивился Харвей.
      --Конечно.
      -- Мы победим?
      Король Рэдрик улыбнулся ему мягко и чуть печально.
      -- Проиграем. - он дал возможность удивлению стечь с лица лорда и добавил: -- но это не значит, что мы не должны драться. Потом Господь все равно одержит верх.
      Хельви целовала мать.
      -- Теперь идемте. - сказал им король Рэдрик. - Нам пора на пир.
      Что они пили? Золотые чаши с золотым вином подносили гостям по приказу лорда Монтаньяра. Потом танцевали необыкновенно прекрасные, величественные танцы, и легкость, с которой пары кружились по залу, напоминала плавный бег листьев на теплом осеннем ветру.
      Харвей не помнил, как и когда его, словно на ладони, донесли до кровати и опустили под пышный балдахин из снежно-белого шелка. Он спал глубоко, но с невероятной ясностью видел, как в комнату вошли Хельви и лорд Монтаньяра.
      -- Ты действительно этого хочешь? - мягко спросил владыка прекрасного города.
      -- Да. - кивнула королева.
      -- И именно сейчас? - усомнился белокрылый. - Ты уверена, что тебе самой не нужно, чтоб он страдал? Не нужно жалеть его? Быть ему ближе?
      -- Я откажусь от этого. - покачала головой Хельви. - Но я хочу, чтоб ему стало легче.
      Лорд Монтаньяра кивнул.
      -- Ты любишь не для себя. - удовлетворенно сказал он. - Так что ему мешает справиться с болью сна?
      -- Руки. - твердо ответила Хельви.
      -- Ах, да. - улыбнулся лорд. - Связанные руки. Как я мог забыть!
      И тут Харвей узнал его. Однажды, после особенно долгого и ничего не давшего допроса, Свищ так рассвирепел, что приказал тюремщикам отвести лорда Деми не в его камеру, а спустить вниз, в переполненные казематы для воров и убийц. Там заключенных готовили к отправке на каторгу. Там царил такой смрад и такой ад, что ни один случайно попавший туда человек не выходил таким же, как вошел. Тюремщики бросили будущим каторжникам несколько медных монет, которые могли пригодиться им на этапе, а потом швырнули в открытые двери своего упрямого пленника.
      -- Ломайте, ребята. Свищ приказал.
      Харвей не пережил бы и получаса, если б кто-то внезапно не тронул его за плечо.
      -- Идем. - услышал он властный и вместе с тем ласковый голос и, открыв глаза, увидел это прекрасное, полное сострадания лицо.
      -- Идем. - повторил незнакомец и, взяв Деми за руку, повел куда-то наверх. Там они застыли, между небом и землей, а когда Харвей попытался оглянуться вниз, где эти подонки творили с его бесчувственным телом что-то невообразимое, белокрылый гость остановил его: -- Не смотри.
      Деми не знал, сколько прошло времени, прежде чем державший его в объятьях ангел сказал:
      -- Тебе пора возвращаться.
      -- Нет, я не хочу. - взмолился Харвей. - Я не могу снова туда.
      -- Ты должен. - грустно улыбнулся незнакомец. - Тебе еще рано. - и разжал руки. - Не бойся, все уже позади.
      На следующий день у пленника началась лихорадка. Потом его посетила королева Этгива, и в конце долгой темной полосы блеснула слабая надежда выжить.
      Теперь он лежал на неслыханно мягкой, неслыханно нежной постели, которая сама, будто лодка, покачивалась из стороны в сторону и пела ему колыбельные песни. Окутанный облаками шелкового тумана, Деми слышал то гул прибоя, то чувствовал слабое дуновение ветра, теплой струйкой скользившее по щекам. Было хорошо. Вдруг темная медная дверь в зеленых разводах с тяжелым стуком закрылась за ним, и лорд упал туда, откуда во сне и не выходил.
      Грубая каменная кладка стен. Красный глаз жаровни сзади. Холод склепа, ощущаемый обнаженной спиной. Монотонный голос в сотый раз читающий вопросник.
      -- Будешь, скотина, отвечать? - Свищ подходит совсем близко. Слишком близко, чтобы болезненный спазм немедленно не скрутил желудок Харвея, и тошнота не покатилась к горлу. -- Что головой мотаешь? Хочешь, чтоб я сам тобой занялся? Знаю, что хочешь. - Свищ смеется.
      Деми в отчаянии зажмурил глаза, напрягшись всем телом и ожидая адской боли, и вдруг понял, что его руки, накрепко защелкнутые в наручники на кольцах у стены - свободны...
      С хрустом проломилась челюсть Свища. Двое других следователей с размаху ткнулись мордами в угли жаровни. Палач в кожаном фартуке отлетел к стене и грузно осел на пол, круглая, бритая голова безвольно поникла, из искривленных губ побежала алая струйка.
      Решетка окна выломалась из стены, как будто и не была вмазана в камень. Пусть высоко! Пусть внизу река! Он прыгнет. Радость высоты, свободы и скорой смерти, перед которой он все же успел им отомстить...
      Деми метался на кровати, скрипел зубами и рычал, но Хельви не будила его. Женщина молча сидела рядом и, когда лорд, резко изогнувшись, издал радостный, полный победной ненависти крик, королева встала. Она положила холодную руку на его взмокший лоб, провела ладонью по спутанным волосам и задержала пальцы на щеке. Это был последний жест нежности, который Хельви могла себе позволить в поездке.
      ЧАСТЬ III
      Глава 1
      Утром Харвей проснулся на постоялом дворе маленькой деревни Лаодегран, откуда началась их дорога в горы.
      Хельви собирала вещи. На его удивленный вопрос, куда девался Монтаньяр и почему они оказались снова в предгорьях, королева только пожала плечами.
      -- Ты бредил. - спокойно сказала она. - После праздников у тебя возобновилась лихорадка. Нам пришлось остановиться здесь. Теперь надо догнать двор. Они, вероятно, уже на полпути к столице.
      Деми показалось странным, что сопровождавший королеву эскорт бросил свою госпожу в какой-то забытой Богом дыре да еще с больным мужем. Но на его недоверчивое замечание по этому поводу Хельви промолчала.
      Их лошади тоже не показались лорду ни сытыми, ни отдохнувшими, словно животные накануне проделали долгую трудную дорогу. Даже сбруя была вконец измызгана. Однако королева упорно делала вид, что не замечает откровенного удивления спутника и не ответила ни на один его вопрос.
      Волей неволей Харвею пришлось смириться, но остальной путь до Гранара августейшая чета проделала крайне недовольная друг другом. Между ними выросла пропасть отчуждения, при чем королева сделала все, чтоб не дать ее краям сузиться. Свита ожидала спутников менее чем в дне пути от Лаодеграна, и как только эскорт встречавших Хельви всадников сомкнулся вокруг нее, она уже больше в течение всей оставшейся дороги не приближалась к мужу.
      Харвей мучился загадкой ее внезапного охлаждения и не знал, как себя вести. Ведь теперь королева даже не разговаривала с ним.
      Южный Гранар, открывшийся путешественникам на третий день дороги, временно отвлек внимание Деми от его царственной супруги, поведения которой он решительно не понимал. Оказалось, что приютившее его королевство вовсе не такое дикое, и не такое холодное, как могло показаться в Северной Сальве или в горах. Южный Гранар лежал в огромной долине, с северо-востока окаймленной отрогами Сальвских гор. Это была большая, очень плодородная страна, поразившая Харвея своим богатством и красотой архитектуры.
      После многих лет войны богатство, конечно, было относительным. Тут и там попадались заброшенные поля, сожженные фермы, запущенные виноградники и апельсиновые рощи. Но в отличие от сонного Даллина и его окрестностей, здесь кипела жизнь. Люди вскапывали, стучали опорами, белили, клали камни. Во всем чувствовалось веселое оживление, которое приносит с собой долгожданный, выстраданный мир. Харвей с удивлением отмечал, как много в Южном Гранаре придорожных кузниц, трактиров, постоялых дворов, пекарен и лавок с самыми разными припасами -- все спешили предложить свои услуги и заработать лишний грош, чтоб немедленно пустить его в дело.
      По раздолбанным войной дорогам сновало столько всякого народа с фурами, телегами, вьючными ослами, что королевскому эскорту было трудно пробиться вглубь страны. Нет, конечно, им уступали дорогу, снимали с голов шапки, кланялись и весело кричали, но румяные толстомордые хозяева повозок начинали явно негодовать, когда шествие занимало дорогу слишком долго.
      Здесь разговаривали на таком чудовищном диалекте сальвского, что Харвей в первое время вообще не понимал ни слова. Южане неслись по буквам галопом, их скороговорка была подстать жизни, разворачивавшейся вокруг.
      Утонченная архитектура старых замков и поместий явно свидетельствовала о долгом фаррадском владычестве. Восточное кружево каменных арок, мозаичные порталы дворцов и храмов, разноцветные мраморные плитки, мостившие дворы, множество фонтанов создавали редкое очарование этой цветущей, благоухающей и гудящей, как пчелиный улей, земле.
      Внимание лорда привлекли ни разу им до того не виденные мечети. Часть из них была превращена в христианские церкви, а часть оставлена мусульманам, которые после изгнания фаррадских владык предпочли не покидать Гранар. Таких, к удивлению Деми, было много, белые чалмы мужчин и красные женские фески то и дело появлялись в толпе. По указу королевы, жены гранарских фаррадцев не закрывали лиц черными покрывалами, но могли пользоваться прозрачными газовыми платками. Браки между ними и гранарскими христианами тоже, как понял Харвей, были нередкостью.
      -- В Гранаре есть наш университет, медресе для их духовенства и мусульманское медицинское училище, впрочем, по настоянию королевы, туда принимают всех. -- сообщил д' Орсини. -- Налоги Хельви держит низкие, гораздо ниже, чем в Фарраде. Просто костьми легла проnив папаши Ламфа. И знаешь, толпами сюда бегут. Не остановишь. -- На лице у рыцаря появилось скептическое выражение. -- Королева считает, что это хорошо. У меня в армии даже был летучий мусульманский отряд. Не плохие, я тебе скажу, всадники. Правда, против Фаррада мы их не использовали, но с беотийской пехотой они расправлялись только так...
      Симон крякнул, подумав, что Харвею эти подробности будут неприятны. Но тот даже бровью не повел, сделав вид, что пропустил слова д' Орсини мимо ушей. Деми обладал редкой особенностью: если собеседник при нем попадал в неловкое положение, он делал все возможное, чтоб помочь человеку с честью выбраться из скользкой ситуации. По натуре Харвей не любил конфликтов, терпеть не мог ставить кого-нибудь на место, спорить и ругаться, потому что сам всегда оставался при своем мнении и не понимал, зачем надо навязывать чужое?
      Д' Орсини быстро почувствовал эту черту лорда Деми и проникся к нему еще большей симпатией. Человек, который никого не давит, но в случае чего умеет постоять за себя, в представлении командира королевской охраны был просто находкой для упрямой и очень решительной Хельви.
      Однако сама королева Гранара этого похоже не понимала. Вернувшись в столицу, она сделала все, чтобы подчеркнуть статус Дерлока, нервно ожидавшего ее во дворце. Королева сразу же на неделю уехала в его поместье Ласточкин Утес у самого моря. А после приезда Хельви и ее фаворит держались неразлучной парой: вместе открывали балы, рядом сидели на пирах, охотились рука об руку... О том, как это задевает Харвея, оказавшегося при гранарском дворе фактически не у дел, молодая женщина, казалось, не думала.
      Больше ни разу они не были близки. В роскошном столичном дворце у Деми, как и обещала Хельви, были свои покои. Здесь он встретился с Персивалем, но мальчик куда больше обрадовался приезду Наны, чем отцу, которого почти не знал. Старые слуги Харвея, предусмотрительно выписанные из Беота, тоже ожидали своего господина в его новых апартаментах. Тут же были и его коллекции картин, холодного оружия, карт, минералов... Эти маленькие знаки внимания со стороны королевы в другое время обрадовали бы лорда. Но сейчас казались ему неуместным проявлением всесилия Хельви: она купила его с вещами, слугами, ребенком и заперла в дорогой клетке, откуда Харвей не знал, как вырваться. Он проклял бы ее, если бы... не верил в полную реальность горного паломничества, после которого жуткие тюремные сны разом перестали мучить лорда. Это было не шуткой. Во всяком случае дороже картин, книг и мебели.
      Больше всего угнетало бездействие. Его ни разу не пригласили на заседание Королевского Совета, ни разу не взяли с собой на осмотр порта или новых укреплений. Разозленный и предоставленный самому себе Харвей недели две верхом в обществе д' Орсини и нескольких знакомых ему южногранарских рыцарей мотался по долине, заезжая в самые неожиданные места и разговаривая со всеми, кто попадется.
      Убеждение, которое молодой консорт вынес из этих поездок, уже не походило на первый восторг от Гранара. Страна задыхалась в строительном и торговом угаре. Налоги надо было снижать еще больше. Различные части государства были отделены друг от друга серьезными естественными преградами: Северная Сальва от южногранарских земель подковообразной горной грядой, норлунги - лесами и болотами, горцы - высотой своих мест обитания. Хрупкое единство, возникшее в годы войны и вызванное общим врагом, могло быстро исчезнуть. Установить постоянный и очень широкий обмен товаров северных народов с южными можно было по широкой реке Сальве, однако она в двух местах имела пороги и не везде подходила для судоходства. В горы надо было строить хорошую дорогу, чему противились как кланы, так и жители долин.
      Все это Харвей изложил д' Орсини и встретил полное согласие.
      -- Ты прав. - кивнул рыцарь. - Об этом тысячу раз говорилось, но всегда вставали какие-нибудь препятствия. То новая война, то нежелание население участвовать в государственных работах за гроши.
      -- А если не за гроши?
      -- Поди поговори с казначеем, чтоб он расщедрился. - хохотнул Симон.
      -- Судоходство по Сальве сулит гранарским купцам много денег. Можно было бы убедить их помочь казне. - рассуждал Деми. - Разве они дураки?
      -- Не знаю. Может и получится. - протянул рыцарь.
      -- А ты меня поддержишь, - прямо спросил Харвей, -- когда я это предложу Совету?
      Д' Орсини покусал губу.
      -- Я да. - наконец, сказал он. - Можешь рассчитывать, но, -- рыцарь помялся, -- хочешь один совет? Для начала добейся от Хельви, чтобы ввела тебя в Королевский Совет. Твои позиции будут прочнее, и ты получишь плюс к моему еще и собственный голос. Я поговорю с отцом Робером, и мы вдвоем надавим на нее: принц-консорт должен быть в совете.
      -- Пока не стоит. - остановил друга Харвей. - Я попробую сам.
      -- Как знаешь. - кивнул д' Орсини. - Но не тяни с этим делом, иначе Дерлок тебя совсем затрет. Его власть сейчас неколебима как никогда.
      Силу Босуорта Харвей сознавал и без Симона. Он несколько раз пытался переговорить с Хельви, но для этого сначала следовало обратить на себя ее внимание. А она все время была занята с Дерлоком. И, как понял Деми, гораздо больше в кабинете, чем в спальне. Этих двоих дело связывало крепче любого, самого горячего чувства. Стоило Босуорту родить какую-нибудь идею, королева очень быстро обращивала его поначалу бесформенный план деталями, все продумывала до мелочей и предавала самым, на первый взгляд, диким мыслям блеск и государственную ценность. Они были нужны друг другу, как вол крестьянской сохе или ветер парусу. В их союзе третьему не нашлось бы места.
      Отчаяние, охватившее лорда Деми, неожиданно приняло самую скандальную и удивившую его самого форму. Чтоб заставить Хельви вспомнить о своем существовании, Харвей решил задеть ее самолюбие и выбрал для этого неотразимый, как ему казалось, аргумент. Чего проще? Завести любовницу и позаметнее. Чтоб об этом говорили все. Рано или поздно королева будет вынуждена снизойти до объяснений с мужем.
      Блестящий план имел одно неудобство. Самой заметной, самой красивой и самой скандальной дамой гранарского двора была Сорча Босуорт, сестра Дерлока, фрейлина королевы, а связываться с семейством фаворита Деми не хотел. Однако если он собирался разозлить Хельви, более подходящей кандидатуры не возможно было и представить. Тем более что Сорча уже давно делала "бедняжке-консорту" откровенные знаки. Устоять против ее вызывающей красоты мог только слепой, глухой и лишенный осязания кастрат, к которому Сорча при этом еще и повернулась спиной.
      На счету у сестры фаворита было столько мужчин, сколько во дворце служило молодых здоровых придворных, рыцарей и охраны. Неуемная страстность Сорчи доставляла хлопоты даже ее не особенно щепетильному в отношении семейной репутации брату. Они с Дерлоком были красивы одной и той же, животной, красотой, не замутненной поколениями корпевших над книгами предков. Харвей не любил таких лиц. Но и не мог не чувствовать сильнейшего призыва плоти, когда Сорча буквально выпрыгивала из дорогих нарядов, пронося себя мимо него.
      На одном из балов он увлек ее в соседнюю комнату, опрокинул на диван и без дальних объяснений овладел ею. Быстро, решительно и бесцеремонно.
      Зеленые глаза Сорчи расширились от удовольствия и победно заблестели. Ей нравилось, когда мужчина поступает так.
      -- Какой ты голодный! - сказала она, оправляя серебристо-серые колокола своих юбок. - Королева тебя совсем не кормит?
      Ее тон не понравился лорду. Харвей взял женщину за запястье и рывком поднял на ноги.
      -- Ты очень соблазнительна, Сорча. Но если хочешь иметь дело со мной, то я требую сохранения полного уважения к ее величеству.
      Его последние слова заглушил дразнящий смех.
      -- Почему? Иначе она не будет пускать тебя на вечерние прогулки?
      Деми понял, что влип в очень опасную ситуацию, потому что Сорча была крайне несдержанна на язык и, помимо внешней стороны, которая его собственно и интересовала, могла, пожалуй, натворить дел...
      Так и вышло. Неделю они демонстрировали всему двору свой новый роман, и хотя Хельви, как мог заметить Харвей, это было крайне неприятно, королева держалась по отношению к ним с безупречной вежливостью. Что делать? Она сама еще в Плаймаре обещала жениху полную свободу и должна была держать слово. Тем более что сам Харвей ни разу не упрекнул ее Дерлоком, видимо, тоже памятуя о договоре.
      Скандал разразился в пятницу, во время охоты на цапель. Охотничьему азарту Сорчи могла позавидовать камышовая кошка. Вид камнем бросающихся на беззащитную добычу соколов приводил ее в такое возбуждение, что она еле удерживала себя в седле.
      Сделав лорду знак, Сорча отъехала от основной группы охотников и затерялась за деревьями.
      -- Я тебя хочу. - потребовала она, спрыгивая с коня. - Здесь и сейчас. Меня всю трясет!
      Вид разгоряченной, очень красивой в этот момент женщины не оставил Харвея равнодушным, хотя причины ее восторгов были ему лично глубоко чужды. Они сошлись под кустом красного боярышника, и на этот раз Сорча была еще более неотразима, чем всегда. Деми с трудом оторвался от нее.
      -- Дорогая, нам пора ехать. - с сожалением сказал он, вставая и подбирая с земли плащ. - А то мы опоздаем к обеду, и наше отсутствие станет вызывающим.
      -- Я голодна, как зверь. - засмеялась она. - Но тебе не кажется, что наше присутствие может быть еще более вызывающим?
      В тот момент Деми не обратил внимание на ее слова, сочтя их удачным каламбуром. О чем впоследствии сильно пожалел.
      Охотники расположились на траве, устроив трапезу под открытым небом. За "столом королевы" - белой скатертью, аккуратно разложенной в тени большого серого валуна - собрались обычные спутники ее величества: Дерлок, д' Орсини и отец Робер. Последний, не смотря на свой возраст, страстно любил верховые прогулки и не пропускал ни одной. К ним по знаку королевы присоединились Сорча и Харвей, слегка смущенный своим опозданием.
      -- Я вижу вы, дитя мое, заняли прочное место за королевским столом. с мягкой укоризной в голосе обратился епископ к прекрасной спутнице принца-консорта.
      Сорча только откинула голову и вызывающе тряхнула медно-рыжими кудрями.
      -- Что делать, отец мой, если королевская семья не может обойтись без помощи Босуортов? - она подмигнула брату.
      Дерлок ей не ответил. Его лицо казалось мрачнее тучи. В этот момент Харвей заметил, что фаворит не так уж и похож с сестрой. То ли за годы жизни при дворе он обтесался, то ли, наоборот, Сорча не поддавалась дрессировке.
      На ее нахальную реплику епископ только сокрушенно покачал головой.
      -- Устал? - с улыбкой обратилась к Деми королева, глядя на его слегка взмокшие взъерошенные волосы. - Наскакался верхом?
      Лорд едва открыл рот, чтоб ответить, но Сорча так громко заржала, что ни у кого из сидевших за "столом" не осталось сомнения, какое именно значение она предает слову "наскакался".
      -- Вот уж не думала, что Ваше Величество хоть сколько-нибудь заботят скачки вашего мужа. - чуть не подавившись спелым песиком, заявила фрейлина.
      Видимо, она так привыкла к благожелательному равнодушию, с каким Хельви относилась к их роману, что посчитала себя в праве дерзить королеве. Задохнувшийся от возмущения Харвей не успел ничего сказать, когда Дерлок, перегнувшись с противоположной стороны через скатерть, отвесил сестре тяжелую пощечину, больше походившую на удар.
      -- Ты, шлюха! Молчи! - рявкнул он.
      Оглохшая от удара Сорча откинулась на траву, держась обеими руками за голову.
      Повинуясь скорее воспитанию, чем желанию защищать Сорчу, Харвей встал. Лорд сам с удовольствием влепил бы любовнице оплеуху, но чувство долга по отношению к женщине, которая была с ним близка, требовало, чтоб он заступился за ее честь. Хотя какая там к черту честь?
      -- Сударь, -- холодно сказал Деми, кладя руку на эфес шпаги, - Вы оскорбили и ударили даму. Вам не кажется, что за свои действия надо отвечать?
      Дерлок лениво сплюнул на землю.
      -- Дама... - он присовокупил бранный эпитет. - Да я помню, как эта дама босиком гусей посла! Хотя, что ж, я не прочь. - Босуорт тоже достал шпагу.
      Они отошли на некоторое расстояние и обнажили оружие.
      -- Их надо разнять. - сухо сказала королева.
      Отец Робер уже поднялся с места и направлялся к противникам.
      -- Молодые люди, -- властно обратился он к ним. - Я как духовное лицо не могу допустить здесь убийства. К тому же вам не приходит в голову, что вы собираетесь драться не из-за той дамы?
      Противники молчали. Нелепость положения была очевидна им обоим. Дерлок первым опустил шпагу и расхохотался.
      -- Ты прав, старик. - кивнул он и повернулся к Деми. - Я с наслаждением продырявил бы тебе голову, но, клянусь Богом, не из-за моей развеселой сестрицы! - и, не дожидаясь ответа, вернулся к столу.
      Королева сидела на траве, лениво ела вишни и с интересом смотрела на них. Сорча в стороне у дерева унимала мокрым платком кровь, текшую из носа.
      -- Ты немедленно, прямо отсюда, не заезжая в город, отправишься в Босуорт. - бросил ей, проходя мимо, брат. - Больше ты не служишь при дворе.
      Деми покоробило, как свободно фаворит распоряжается фрейлинами королевы. Но Хельви, видимо, сочла его действия правильными, потому что не сказала ни слова. Она вообще посчитала ниже своего достоинства вмешиваться в склоку.
      Оставшийся день при дворе только и говорили о произошедшем скандале и с любопытством пялились на Харвея. Все ожидали, что принц-консорт должен как-то отреагировать на высылку своей любовницы. Поступить иначе значило бы окончательно уронить свое достоинство.
      Поздно вечером Деми отправился к королеве, очень надеясь не встретить в ее покоях Дерлока.
      Хельви была одна. Она читала.
      -- Добрый вечер, друг мой. - мило улыбнулась молодая женщина. Садитесь. - ее рука указала Харвею на стул.
      Но лорд предпочел остаться на ногах и заходил по комнате.
      -- Я хотел бы переговорить с вами, мадам, о сегодняшнем инциденте, -нервно заявил он, -- и о судьбе Сорчи Босуорт...
      -- Вам так дорога эта скандалистка? - благожелательное спокойствие королевы вывело Харвея из себя.
      -- Вовсе она мне не дорога! - вспылил он.
      -- Тогда что же? - с неподражаемой мягкостью отозвалась Хельви. - Что вас волнует?
      -- А то, что вы без дальних разговоров отослали от двора первую же даму, которую я выбрал, не смотря на наш договор...
      -- Но согласитесь, выбор был неудачным!
      -- Ваш тоже. - Деми все-таки удалось пробить панцирь ее благодушия, и теперь он с удовольствием наблюдал, как краска гнева заливает королевские щеки.
      -- Это не ваше дело. - с расстановкой сказала Хельви.
      -- Тогда и не ваше!
      -- Черт бы вас побрал! - рассердилась женщина. - Чего вы добиваетесь?
      -- Чтобы Сорча вернулась ко двору.
      -- Еще говорите, что она вам не дорога!
      -- Совсем не дорога. - покачал головой Харвей. - Хотя вас, согласно нашему договору, это не должно занимать.
      -- Меня и не занимает. - бросила Хельви. - Я не посягаю на вашу свободу. Исполнили свой долг и ладно.
      -- Где? Когда?
      -- В горах.
      -- Ах, значит мы все-таки были в горах? - еще больше разозлился Харвей.
      Королева закусила губу, поняв, что проговорилась.
      -- Так зачем она вам? - Хельви попыталась вернуть разговор к прежней теме.
      -- Да вообще ни за чем. - хмуро отозвался лорд. - Меня от нее уже тошнит! Но вы, решая этот вопрос, даже не подумали обо мне. О моей репутации, если таковая еще есть!
      Хельви молчала.
      -- Хорошо, я никто... - продолжал герцог.
      -- Пока. - вставила королева.
      Деми только болезненно поморщился.
      -- У меня нет власти...
      -- Пока. - методично повторила женщина.
      -- Но дело-то происходит сейчас! - взвыл Харвей. - Как на меня будут смотреть люди, если я не сумел даже заступиться за женщину, которая мне отдалась?
      -- С таким же успехом за Сорчу мог заступиться весь столичный гарнизон. - рассмеялась Хельви.
      -- Но я-то не латник из столичного гарнизона. - оборвал ее Деми. - Я ношу титул, правда пустой, принца-консорта, и кто станет мне доверять, если я не могу отстоять даже собственную любовницу! Простите, мадам.
      Он почувствовал, что сказал слишком много. Но именно в этот вечер Харвей понял, что, если на Хельви и можно чем-то подействовать, то только таким откровенным разговором.
      Королева встала и тоже заходила по комнате. Казалось она что-то обдумывает.
      -- Простите. -- наконец, сказала женщина. В ее голосе не было насмешки. - Я действительно не подумала о вашем положении. Вы правы.
      Харвей опешил. Настолько изменились ее тон и направление мыслей.
      -- Вы правы. - повторила она. - Я совершенно выпустила из поля зрения ваше реноме. Тем более теперь, когда вам пора войти в Совет.
      Деми был потрясен еще больше.
      -- С вами говорили д' Орсини или отец Робер? - без удивления осведомился он. -- "Я же их просил..."
      -- При чем тут д' Орсини? - не поняла королева. - Вы полагали, что всю жизнь будете шататься по Гранару в кампании приятелей? Хватит. Я дала вам время привыкнуть и осмотреться.
      "Это так называется!" - про себя зло отметил Харвей.
      -- А теперь вы мне нужны. - продолжала она. - Сорчу вернут. Не сразу. Недели через две. Если она вам дорога, извольте научить ее держаться. Если нет - искренняя просьба - подберите себе кого-нибудь потише. А эту скандалистку я пристрою замуж. - Хельви вздохнула. - И поторопитесь с чертежами будущих укреплений на Заячьей Губе. На следующем Совете вы будете их представлять.
      Харвей схватился за голову.
      -- Я не знал, что они вам нужны так скоро!
      -- Они мне нужны, как зайцу ботинки. - огрызнулась Хельви. - Они нужны в первую очередь Гранару. Нужны вам, потому что это ваш шанс. А мне, -- королева снова села, -- вообще в жизни ничего не нужно, кроме кружки горячего молока с джином и теплого пледа на ночь. Спокойных сновидений.
      Возвращаясь к себе после разговора с женой, Деми впервые осознал, каким усталым человеком она себя чувствует. Как ей надоели и он, и Дерлок, и Совет, и, наверное, весь Гранар.
      Глава 2
      Сорчу действительно вскоре вернули и, благодаря умелому поведению Хельви, все при дворе знали, что своим освобождением из опалы сестра фаворита обязана влиянию Деми. Но больше Харвей с ней не встречался ни как любовник, ни как покровитель, хотя леди Босуорт и рвалась изо всех сил отблагодарить консорта. Вскоре ее выдали замуж за престарелого, но очень богатого герцога Ферратского, так что можно было сказать: фрейлина сделала прекрасную партию.
      -- Это единственный осмысленный поступок в ее жизни. - бросил как-то за королевским столом Дерлок. - Наконец-то будет кому, кроме меня, оплачивать в лавках счета Сорчи!
      Сам Харвей выбрал среди придворных дам молодую покладистую вдову Феону Финчли. От ее прекрасного пышного тела веяло негой и покоем, а круглое румяное лицо лучилось добротой и заботой, которая могла свести с ума и более требовательного человека, чем Деми.
      Между консортом и королевой установились странные отношения, похожие на дружбу, если б, конечно, дружба могла приносить такую боль. Внешне супруги держались по-приятельски, шутили, поддразнивали друг друга, но в глубине души у каждого жило смутное чувство досады, словно встречаясь, они не могли ответить себе на вопрос: почему до сих пор не вместе?
      Не в силах переносить этого, Харвей решил исповедоваться. У него сложились добрые отношения с епископом Сальвским, и Деми почему-то чувствовал, что этот пожилой грузный человек с лицом воина, а не священника, не употребит во зло тайну его исповеди. Лорд нашел отца Робера в монастыре св. Гервасия и, отстояв службу, преклонил колени. Надо было рассказать о многом, но Харвея сейчас волновало только одно.
      -- Мне показалось, что Хельви меня любит. - виновато признался он. Там, в горах мы были вместе. И я не думал, что после этого... здесь все так изменится.
      Отец Робер осенил его крестным знамением и улыбнулся.
      -- А кто тебе сказал, сынок, что все изменилось? - мягко спросил он.
      -- Но Дерлок... - развел руками лорд. - Она открыто предпочитает его.
      Епископ покачал головой.
      -- Ревность не улучшает зрения. - промолвил старик. - Хельви очень скрытная девочка. И поверьте мне, сир, если она что-то делает у всех на глазах, то это только затеняет ее истинные намерения.
      -- Разве мне от этого легче? - пожал плечами Деми. - Я стою напротив нее и мне хочется ее обнять, но между нами стена. - он махнул рукой. Порой мне кажется, что между нами даже воздух плавится от напряжения.
      -- Так и есть. - кивнул отец Робер. - Прости меня, сын мой, я священник и не должен обращать внимания на такие вещи, но даже мне приходится замечать, как королева едва сдерживает себя.
      -- Но зачем? - удивленно протянул Харвей. - Если я ей тоже мил...
      -- Видимо, слишком. - покачал головой епископ. - Хельви боится переступить черту и сорваться. Чувствует, что, если сделает шаг тебе навстречу, немедленно потеряет голову. А она - королева и не может нарушать равновесия власти. За тобой еще нет силы. На кого она обопрется, если потеряет поддержку Босуорта? На нас? На сторонников Фомариона в лице лорда-адмирала? Все это хорошо, но этого мало.
      Харвей молчал.
      -- В том-то и дело, мальчик, -- мягко ободрил его отец Робер, -- что тебе надо противопоставить влиянию Босуорта реальное дело, реальную власть, которую ты сможешь получить, только если превратишь Северную Сальву в настоящий Бастион Гранара на Северном море. В сильную и богатую провинцию. Тогда с тобой будут считаться.
      Деми понимал правоту старика. Он начал торопиться с отправкой в Даллин и все ночи проводил в библиотеке со своими картами и планами.
      Наконец, на ближайшем заседании Хельви представила консорта как нового члена королевского Совета и дала ему слово по поводу строительства укреплений на Заячьей Губе.
      Харвей заметно нервничал, но овладев собой, развернул перед собравшимися чертежи, над которыми, как сумасшедший, работал с ночи памятного разговора о Сорче.
      -- Здесь и здесь, -- он указал на два противоположных берега залива, глубоко вдававшихся в море, -- надо возвести форты с мощными передними башнями, между которыми по дну под водой натянуть цепи, препятствующие чужим кораблям без нашего разрешения заплывать вглубь. Кстати, дно придется расчистить от камней и топляка. Сейчас оно не вполне судоходно...
      -- Бред какой-то! - не выдержал Дерлок, до сих пор слушавший рассуждения Деми с едва скрываемым раздражением. - Сначала чистить дно, чтоб оно стало судоходным, а потом тянуть по нему цепи, чтоб не давать кораблям вплывать в залив? Курам на смех!
      -- Лорд Босуорт, -- довольно резко оборвала его королева, -- хочу вам напомнить, что строительство кораблей на севере для Гранара дело новое, а адмирал Деми понимает в этом больше любого из нас.
      Фаворит скептически хмыкнул, но Хельви не обратила на его реакцию ни малейшего внимания.
      -- Если мне понадобиться строить крепость в горах, -- сказала она, -я спрошу у тебя совета и больше никого не стану слушать. А сейчас будь добр - помолчи.
      Харвея ободрило такое отношение королевы. "Значит дело делу рознь, и в делах Дерлок не всесилен. Есть область, в которую Хельви как разумный государь его не пустит. И эта область - моя".
      Однако в реальности все обстояло далеко не так просто. Ведь сфера, которую собирался отвоевать для себя консорт, сейчас официально принадлежала Лоше Вебрану, и, почувствовав опасность, лорд-адмирал взвился.
      -- Я совершенно согласен с лордом Босуортом. - возмущенным тоном начал он. - Расчищать залив? Сейчас? Когда угроза войны едва миновала! Да несудоходная Заячья Губа для Северной Сальвы лучшая защита, чем любые форты, где придется еще и гарнизон держать!
      -- А вражеские десанты? - опешил Харвей. - Они же могут высадиться на лодках.
      Но тут в бутылку полез фаворит.
      -- Посмотрите на него! Он со мной согласен! Раз так, то я скорее откажусь от своего мнения и признаю, что ни черта в этом не смыслю! бросил Босуорт Вебрану. - За годы твоего адмиральства хоть одна верфь была построена? У нас на севере нет кораблей. Всю войну мы цеплялись за Фомарион, как сопляк за мамкину юбку, и только молились, чтоб флот союзников нас не бросил! - гневный взгляд Дерлока уперся в лицо лорда-алмирала. - Ну допустим цепи по дну - это для меня дико. Но на счет десантов он прав. Норлунги на своих неглубоких карах могут доходить аж до Даллина!
      Харвей не ожидал, что Босуорт поддержит его. Теперь Деми стал ясен смысл фразы д' Орсини: "Сам Дерлок лучше, чем его репутация".
      -- Строить настоящие военные корабли в Северной Сальве - безумие. не унимался Лоше Вебран. - Там нет ни достаточно рабочих рук, ни тем более мастеров, которые могли бы этим заняться. Наши берега надежно защищены союзом с Фомарионом. Арвен еще ни разу не подвел нас и...
      -- Вы, без сомнения, правы. - вмешался в разговор д' Орсини. - Но разве государство может строить свою безопасность на милости союзников?
      -- Гранар должен быть сильным и на севере, и на юге, и на западе, и на востоке. - рыкнул со своего места Босуорт. - Иначе соседи разорвут нас. Решили строить, так строим.
      -- Вы не представляете даже, каких это будет стоить денег! - Вебран в последней надежде устремил взгляд на казначея.
      Но папаша Ламфа, уже почувствовав, где в ближайшее время в Гранаре будут крутиться крупные средства, и накануне предварительно договорившись с консортом о львиной доле подрядов, теперь благодушно дремал в кресле.
      -- Действительно, -- отозвался он, -- Босуорт прав: решили строить, так строим. А с деталями должен разобраться тот, кто в этом хорошо понимает - то есть его высочество принц-консорт.
      -- А я? - взвыл Вебран. - Вы забываете, что я еще лорд-адмирал и это дело - моя прямая прерогатива!
      Королева слегка стукнула пальцами по крышке стола. На ее лице отразилось крайнее неудовольствие.
      -- Это вы забываете, дорогой Вебран, что лордом-адмиралом вас сделал Совет и в его власти определять границы вашей компетенции. - она обвела зал рассерженным взглядом. - Северная Сальва на правах герцогства закреплена нами за лордом Деми - ему и карты в руки. Вы же продолжаете управлять флотом в Южном Гранаре.
      Харвей заметил, что при этих словах многие вельможи саркастически заулыбались, но смысл их насмешек пока показался ему не ясен. На южном побережье, в портах маленького герцогства Грот он видел много различных судов, в том числе и военных.
      -- В Южном Гранаре? Ха! - вспылил Вебран. На его узком лисьем лице блеснула недобрая улыбка. - Вы отстраняете меня от дел, Ваше Величество? Что ж, я всего лишь покорный слуга монарха. Но не думаю, чтобы наши фомарионские союзники были довольны таким отношением ко мне.
      -- Может еще уточнишь, какого монарха ты слуга? - пробурчал себе под нос Дерлок.
      -- Господа! Господа. Спокойнее. - епископ Сальвский поднял обе руки, призывая собравшихся к миру. - Держите себя в руках. - обратился он к адмиралу. - И вы, лорд Босуорт, сохраняйте свое мнение при себе. Мы говорим о деле, а не о личных амбициях. Кто за то, чтоб утвердить план, предложенный его высочеством консортом? - отец Робер первым покрутил в воздухе ладонью.
      За ним подняли руки д' Орсини и Ламфа. Дальше потянулись другие члены Совета.
      -- А ты, Дерлок? - королева смотрела на горца в упор.
      Босуорт нехотя приподнял над столом сою здоровенную ладонь и тут же опустил ее. "Вполне достаточно для одобрения идей этого выскочки Деми! Большего от меня не дождутся".
      Хельви удовлетворенно кивнула.
      -- Семь против одного. Мой голов, как обычно, девятый. Я за. - она улыбнулась. - Харвей, вы получили небывалую поддержку. Не обманите наших ожиданий.
      На следующее утро Деми уехал из города на север.
      Тихий Даллин казался после шумного столичного Гранара совсем глухим провинциальным уголком. Жизнь сонно текла по его кривым улочкам и внезапный приезд нового герцога, еще и мужа королевы, стал настоящим событием. А когда, собрав Магистрат города и старейшин ближайших норлунгских племен, он заявил о своем намерении построить на Заячьей Губе форты, а по берегам залива несколько верфей и начать закладку кораблей, многие не поверили.
      На какие деньги? И чьими, спрашивается, руками?
      Герцог быстро подавил возмущение купечества и цеховой старшины его заявлением, что деньги частью придут из казны, а частью будут взяты из магистратских сумм. Деми посоветовал прижимистым даллинцам посчитать, сколько они ежегодно теряют во время набегов морских норлунгов, и голосом, не терпящим возражений, заявил:
      -- Вы слишком давно живете вдали от остального Гранара, а потому нищаете, не зная, куда сплавить свою рыбу, лес, пеньку и тюленье сало. После строительства кораблей нам легче будет расчистить дно Сальвы и сделать его судоходным. Ваши товары поплывут на юг, а оттуда вы получите зерно, без которого по весне готовы глодать кору с деревьев.
      -- Так-то оно так. - соглашались старшины. - Да уж больно нескоро настанет этот рай, а работать надо сейчас. Кто будет валить лес? Кто накормит такую ораву работников?
      Но любое дело кажется менее страшным, когда за него уже принялись. Даллинцы приняли нового герцога. Впервые за триста лет на их землю королевская власть пришла не наездами, а постоянно. К Деми недалеко было ходить за судом, многочисленные городские споры, годами лежавшие в Магистрате в ожидании приезда королевских чиновников, были разрешены им за неделю. И пусть не все остались довольны, но в старых тяжбах из-за имущества, земли и брачных неурядиц по крайней мере была поставлена точка. Следовательно судившиеся стороны уже могли распоряжаться собой и тем, что к ним отошло.
      Герцог не был суров. Не любил казней и наказаний с увечьями. За все время своего правления он подписал всего два смертных приговора: насильнику, схваченному на месте преступления, и перебежчику-норлунгу, который навел морских варваров на родную деревню.
      Однажды с Харвеем произошел очень странный случай. Явился шаман из отдаленного поселка белоглазых вейнов - народа не родственного ни норлунгам, ни сальвам, но обитавшего на восточном краю земель герцогства, едва ли не за его границами. Плоское желтое лицо старика было изборождено морщинами, черные косые щелочки глаз внимательно смотрели на лорда Деми.
      -- Ты король? - спросил он с ужасным акцентом. - Ты нам нужен.
      Такая бесцеремонность покоробила Харвея, но оказалось, что она объясняется скудостью словарного запаса гостя. На ломаном норлунгском даже не сальвском - шаман попытался рассказать, а переводчики не без труда передали герцогу, что случилось в деревушке вейнов. На струги рыбаков стал нападать большой белый кит-убийца, не давая вейнам выйти в море. В стойбище начался голод, умирали и взрослые, и дети.
      -- Это дух убитого нами весной чужака-норлунга. - сказал старик. - Он требует жертвы, а без нее не отстанет от нашей деревни. Ты король.
      -- И что? - не понял Деми. - Я должен быть жертвой?
      Шаман заморгал глазками-щелочками.
      -- Нет. Но именно ты должен принести жертву, раз это твоя земля. Или убить духа-оборотня. Иначе мы погибнем.
      Харвей никогда не завидовал китобоям. Более того - считал из промысел на редкость жестоким. Почему-то киты, эти огромные туши с фонтаном, у которых даже зубов-то не было - просто большая морская корова - вызывали у бывшего адмирала почти детское восхищение.
      Он мог бы отказаться и даже устроить судьбу Богом забытой деревушки вейнов, взяв их всех на строительство, разворачивавшееся по берегам залива. Здесь дикари не умерли бы с голоду, а лишние, даже неумелые руки годились для любой черной работы. Но какое-то внутреннее чувство удержало лорда от подобного решения.
      Харвей осознавал: предложи он такое, и старик уйдет из Даллина, раздавленный страшным непониманием правителя. Его народ - капля в море, которая мгновенно растворится на огромной стройке. Наивные вейны будут потрясены и унижены видом деревянных домов и одежды из тканей, их некрасивые женщины пойдут по рукам в портовых кабаках, мужчины сопьются, дети станут болеть новыми, неизвестными дотоле болезнями. А главное -- удя с далекого стойбища, вейны потеряют свой мир, принадлежавший только им. Разве Бог что-нибудь делает зря? И если этот чудной желтолицый народец живет где-то в восточных дебрях на берегу холодного моря и ловит рыбу, значит Господь зачем-то поместил его там. Не Деми знать, зачем.
      Была холодная августовская ночь, когда молодой герцог приказал оседлать себе лошадь и в сопровождении маленького отряда воинов отправился в путь. Они ехали два дня. Таких диких, неприветливых мест Харвей не видел еще никогда. Громадные золотистые сосны сначала сменились серыми пихтами, подпиравшими тусклое небо, затем непролазными болотами, на которых из топи торчали гнилые редкие деревца. Черные мертвые елки подступали к самому побережью. В них гулял сырой ветер, даже летом пробиравший до костей. Лишь под ногами расстилался дивный карликовый сад многоцветных мхов, влажных черничных кустов, уже лишенных ягод, рубиновой клюквы, капельками крови рассыпанной по жухнущей зелени подлеска.
      Стойбище белоглазых вейнов состояло из двух десятков лачуг, покрытых шкурами. Многие дома уже опустели. Харвей с грустью подумал, что привезенных им с собой продуктов: муки, круп, соленой рыбы - может оказаться для обитателей этой мертвой деревушки даже слишком много.
      Оставшиеся в живых рыбаки уже приготовили для жертвоприношения молодую девушку-вейнку, по здешним понятиям, видимо, очень красивую. Но герцог на отрез отказался кого-либо приносить в жертву и потребовал себе лодку с гребцом, чтобы выйти в море. Его достоинству христианского владыки соответствовал только поединок с оборотнем. Но и управлять обтянутым кожей суденышком, и метать гарпун он одновременно не мог.
      Плыть с ним вызвался кривоногий юноша с приплюснутым носом и глазами-щелочками, в которых светилась недюжинная храбрость.
      -- Это Пейго Большой Зуб. - сказал шаман. - Нерревик была его девушкой, он благодарен, что ты отказался приносить ее в жертву и предпочитаешь рискнуть сам. Поэтому Пейго пойдет с тобой.
      Широкий устойчивый каял легко скользил по иззелено-свинцовой, всегда холодной в этих местах воде. Вейн был прекрасным гребцом и отважным охотником. Казалось, он с радостью вышел на поединок. Чего нельзя было сказать о Харвее. Правда, увидев вспухших от голода, пузатых детей с руками и ногами-прутиками, лорд Деми понял, что белый кит, поселившийся здесь, наверное, все-таки злой. Но это вовсе не прибавляло адмиралу желания лицом к лицу встречаться с морским великаном.
      Отплывая от берега, он искренне надеялся, что гигант-оборотень будет где-нибудь далеко и не заметит людей. Однако, когда впереди из глубины вод вдруг взметнулся огромный фонтан, а затем над покатой волной поднялся мощный хвост, способный одним касанием разнести трехмачтовый парусник, Харвей похолодел.
      "Я всегда влипаю только потому, что мне неудобно отказаться..." -мелькнуло у него в голове. Лорд оборвал мысль, в оцепенении глядя сквозь толщу воды, как внизу, под лодкой, медленно проходит невероятно долгая белая туша с черными рябинами на спине. "Мы погибли, -- подумал Деми. - Так глупо... Вот сейчас хвост сделает новый удар..." Но Пейго успел вырулить веслом чуть в сторону, и поднятая китом волна только окатила, но не опрокинула лодку.
      Теперь кит шел к ним и все зависело от реакции гарпунщика. Харвей поднял вовсе не тяжелый гарпун с костяным наконечником, над которым шаман всю ночь творил свои заклинания, и без всякой надежды на успех прицелился. "Такому гиганту это, как корове иголка", -- с запоздалым раскаянием подумал герцог и машинально метнул в тучу водяных брызг, поднятых китом, свое жалкое оружие.
      Каял шатнуло. Оба охотника за призраком оказались в холодной воде. Харвей не видел, что произошло с его белым противником. Он почти наверняка знал, что погиб, и скорее по привычке бороться за жизнь, толкнулся ногами, выбросил голову из воды и глотнул воздуха.
      Кита не было. Чудовище растворилось, как прибрежный туман. Испугалось? Ушло на дно? Затаилось, задетое гарпуном? Вкруг не было и крови.
      Рядом на воде держался Пейго. Они поплыли к берегу, понимая, что раньше замерзнут, чем доберутся. Но навстречу им уже вышли несколько лодок, и радостные вейны подобрали потерпевших крушение.
      Шаман встретил чуть живых от холода охотников долгим гортанным криком, вероятно, выражавшим его полное удовлетворение. Окоченевших Харвея и Пейго повели в ближайшую хижину, где оказалось на удивление тепло. Им помогли снять мокрую одежду, растерли заледеневшие тела согревающим жиром росомахи. Женщины пели и танцевали для них. Им предлагали всю оставшуюся в стойбище еду и устроили праздник, на котором выжившие вейны съели столько привезенных Деми запасов, что лорд теперь опасался, как бы они не поумирали от обжорства. Ему несколько раз пытались посадить на колени Нерревик, но он знаками отказывался от щедрого подарка в пользу Пейго, которого и благословил широким крестным знамением. "Плодитесь и размножайтесь".
      Местный горячительный напиток на корнях белены оказался необыкновенно крепок. Где-то к середине праздника Харвей почувствовал сильный озноб и слабость. Он буквально свалился на шкуры у каменного круга очага и уже не слышал, как шаман сердитыми криками выгонял соплеменников.
      Сутки герцог пролежал в забытьи, осаждаемый тучами странных видений. То ему снились битвы воинов в рогатых шлемах, пляска боевых карров на воде, горящие города, то нежные губы какой-то чужой женщины, ее дети и затопляющая сердце нежность, то холодная каменистая земля с длинными деревянными домами, резные лари, пестрые шерстяные ковры, отделявшие угол, где спят, от остального жилища... Ничего этого Харвей никогда раньше не видел. Скользящие образы наваливались на него, хотели задавить, но кто-то отгонял их волшебной метелкой из дубовых веток.
      На исходе следующей ночи старик-шаман совершенно измученный выполз их хижины, где лежал Деми.
      -- Это был дух убитого тобой кита, того норлунга, который мстил нам. - сказал вейн, когда молодой лорд пришел в себя и начал поправляться. - Он не хотел уходить к нижним людям и боролся с тобой, потому что именно ты отправил дух-оборотень с страну предков.
      -- А почему вы убили того норлунга? - спросил Деми, садясь на шкурах.
      -- Он был чужак. - равнодушно ответил шаман. - Отбился от своих. Наверное, упал с лодки, когда его люди сражались с другими морскими людьми. Выплыл к нам.
      -- И что? Разве вы не следуете закону гостеприимства? - удивился герцог. Он вспомнил разговор с Хельви о старых обычаях и сейчас был готов согласиться с королевой.
      -- О чем ты говоришь? Я не понимаю. - пожал плечами старик. - У нас мало еды. Нам нечем было его кормить. Он только съел бы то, что причиталось нашим детям.
      -- Все в мире имеет свой круг. - вздохнул Харвей. - Вы убили его, хотя могли помочь. Он стал убивать ваших людей. Теперь он, наконец, мертв, но у меня на душе нет радости.
      Шаман долго смотре на него, потом, тронув лоб выздоравливающего государя, сказал:
      -- Ты чувствуешь даже, как дышит земля. Ты, без сомнения, король. Но... что-то тебе мешает показать это всем.
      Деми поморщился, ему совсем не хотелось слушать сомнительные откровения дикаря на свой счет.
      -- Ты отверг вчера женщину, не потому что она была для тебя нехороша, -- продолжал старик, -- а потому что у тебя есть женщина, для которой ты считаешь себя недостаточно хорошим. Ты хочешь быть для нее владыкой. Но ты уже владыка. Как только ты это осознаешь, все встанет на свои места.
      Глава 3
      Уезжая из стойбища венов, Харвей забрал с собой оружие убитого ими норлугна. Кости несчастного давно уже растащили собаки, которые в свою очередь пали жертвой недавнего голода. Деми намеревался зарыть меч северянина в священной для местных поклонников Одина дубовой роще вокруг капища этого воинственного божества.
      По дороге мимо густо населенных и богатых по здешним меркам норлунгских деревень герцог так и поступил. Ему не хотелось, чтоб душа убитого воина питала к нему злобу и тем более преследовала по ночам. Вышедшие встречать правителя Северной Сальвы жрецы, с ног до головы увешенные золотыми молоточками Тора, уверили Деми, что позаботятся об оружии соплеменника и поблагодарили консорта за то, что он не бросил клинка -- последнего прибежища для духа воина - в чужой земле.
      Так или иначе, но герцог с каждым днем зарабатывал все большую поддержку местных племен. Вернувшись в Даллин, он не без гордости поспешил написать о своем приключении королеве. Ответ пришел с молниеносной быстротой. Четыре страницы брани. Хельви упрекала Харвея в тщеславии, самонадеянности, тупом мужском эгоизме и поисках нелепых подвигов в ущерб делу. Харвей просто купался в волнах ее негодования, испуга, плохо скрываемого беспокойства за ее жизнь. Глупо улыбаясь, он перечитал письмо три раза и спрятал в карман. Маленькое послание легко было носить с собой, чтобы в нужный момент подбодрить себя картиной истинных чувств королевы, которые она так опрометчиво обнаружила.
      Вообще со времени отъезда Деми из столицы его отношения с женой чудесным образом наладились. На расстоянии они выглядели идеальными. Хельви написала мужу первой. Длинное письмо на десяти страницах с подробным изложением всех событий при дворе за время его отсутствия. Она спрашивала мнения консорта по разным вопросам, просила его совета относительно продолжавшихся переговоров с Беотом. Кто сейчас в силе? На чье слово можно положиться? Кого попробовать подкупить?
      Деми ответил ей посланием, занявшим у него чуть менее 30 листов. Почерк принца был крупным, рекомендации доходчивыми и подробными. На Дагмара и старую королеву он просил ни при каких условиях не опираться. Называл имена людей, примерные суммы и более мелкие детали: к кому из вельмож, через кого из секретарей легче найти подход. Хельви его характеристики показались блестящими. Она благодарила и снова писала, ставя Деми в известность о ходе всех мало мальки важных или просто занимательных дел.
      Переписка между Далином и столицей завязалась довольно оживленная. После первой робости корреспонденты расслабились, шутили, зашифровав прозвищами половину имен и придумав только им одним понятный язык. Обмен писем происходил не реже раза в неделю. Однажды Харвей спросил курьера, почему тот всегда приезжает в четверг.
      -- А как иначе? - отсалютовал запыленный юноша. - В понедельник утром Совет. После него ее величество пишет Вам, сир. Вечером я забираю пакет, двое с половиной суток в пути, и в четверг отдаю его Вам. Вы пишите. Пятница и суббота идут на обратную дорогу. Утром в воскресенье я вручаю королеве ответ, чтоб она могла изложить вашу точку зрения в понедельник на Совете.
      Этого Харвей не ожидал. Оказывается пока он строил и гонял по Северной Сальве в поисках то людей, то подвод, то провианта, королева поддерживала на совете эффект его незримого присутствия. Такое участие на расстоянии в государственных делах могло только укрепить его позиции. Харвей вел переписку еще с д' Орсини, отцом Робером и Ламфа. С последним он еще и встречался, поскольку толстяк-казначей оказался на редкость подвижным и предпочитал следить за своими делами сам.
      К середине осени на Заячьей Губе были вчерне построены два пока деревянных форта, по берегам залива выросли три не слишком больших, но, что называется, крепко сбитых верфи, на которых работа кипела ключом и было заложено пять первых кораблей. Даллин заметно ожил, наводнился пришлым народом, его тихое очарование оказалось заметно подпорчено, но доход жителей, быстро включившихся в круговерть портовых дел, вырос на глазах. Поэтому они склонны были потерпеть толчею и гвалт стройки, толпы чужаков и даже исчезновение прежнего чувства безопасности на улицах города.
      Разоренная войной страна в изобилии поставляла воров и бродяг. Деми был вынужден усилить охрану столицы Северной Сальвы, ночью по улицам курсировали вооруженные патрули. Консорт даже сожалел о том, что в результате его бурной деятельности прелестный старый Даллин превратился в такую дыру! Неожиданно для самого себя он поделился этими грустными мыслями с Хельви. Как ни странно королева поняла его. "Желая сделать как лучше, мы разрушаем то, что и без нас хорошо. -- писала она. - Попробуй утешить себя тем, что через два поколения тихая дрема Сальвы превратилась бы в сон смерти. Неприятно будить зачарованный город, но надо".
      Королева вообще поддерживала его всякий раз, когда Деми с сослагательной форме выражал то или иное желание: а хорошо было бы, если бы... на север доставили прочные канаты из мастерских Гранара, прислали еще хлеба, холстов и теплой одежды. Отказа он ни разу не встречал. Наконец, почувствовав силу своего слова, Деми честно написал Хельви, что не сможет довести порученное дело до конца, если у него в ближайшее время не появятся грамотные мастера-корабелы, чтоб обучать людей. Таких мастеров он знал только в Беоте. Еще ему нужен Линций Петерс, его старый помощник, военный инженер, без которого Харвей не представляет, как взрывами расчищать дно на несудоходном участке реки Сальвы. И пусть уберут шпионов Лоше Вебрана невозможно все время оглядываться! Да, его требования превышают всякие приличия. Да, вместе с беотийцами обязательно появятся новые лазутчики, хуже, чем слуги лорда-адмирала. Пусть решает сама.
      Против обыкновения королева молчала две недели, и Харвей уже проклял себя за несдержанность. Приехавший навестить его папаша Ламфа только выразительно покрутил пальцем у виска.
      -- Ваше высочество должно было думать, о чем просит. Она и так вам никогда не отказывала. Но мастера из Беота - это уже слишком. Я не говорю дорого, но ведь все как один будут шпионить!
      -- Да о чем вы! - с досадой махнул рукой Харвей. - Люди всегда ищут заработок. По ту сторону залива или по эту - все равно. Не в их интересах предавать нас, если мы даем работу и кров.
      Видимо, Хельви рассудила также. Потому что после мучительного перерыва в переписке, она сообщила мужу, что весной он может ждать "своих разлюбезных беотийцев с Линцием Петерсом во главе".
      -- Она ангел. - только и сказал лорд. - Злой, веселый и бесконечно умный ангел. Полагаю, что Дерлок и Лоше Вебран ее живьем съели за такое решение.
      -- Полагаю, она их даже не спросила. - рассмеялся Ламфа. - Жаль, что ты не можешь пригласить корабельщиков с острова Мальдор, там прекрасные мастера. Мальдорцы верно служат Гранару, но никогда не появляются на материке...
      -- Почему? - удивился Харвей. Он впервые слышал о мальдорских корабелах.
      -- Боятся. - просто ответил казначей. - На Мальдоре сейчас находятся бывшие рыцари Золотой Розы, оставшиеся в живых после разгрома ордена. Они присягнули гранарской короне и очень помогли нам в прошлую войну. Без них Фаррад обязательно ударил бы южным провинциям прямо в брюхо! Но, -- Ламфа помедлил, -- жители настроены к ним враждебно, считают нераскаявшимися еретиками, по которым костер плачет смоляными слезами. -- казначей почесал в затылке. -- Черт его знает, может, это и так.
      Деми решил в ближайшее время разузнать о мальдорцах побольше. Если есть возможность найти мастеров поблизости, он ее не упустит. Но, поскольку королева отдала флот на Срединном море Вебрану, консорт не хотел лишний раз задевать интересы обойденного им лорда-адмирала. Оставалось терпеть до весны.
      В начале октября Харвей вызвал в Даллин Феону, сына и своих старых слуг. Молодая вдова прекрасно справлялась с его нехитрым хозяйством. Спокойное течение жизни нарушала только смерть седой кормилицы герцога Наны. Она тихо скончалась в роскошных покоях Даллингского дворца и была похоронена лордом в королевской часовне, в пределе для самых высокопоставленных и верных слуг, где древние владыки Северной Сальвы погребали своих канцлеров и боевых друзей. Старая нянька Харвея была для него когда-то и советником, и другом, и единственной защитой. Поэтому Деми счел справедливым упокоить эту достойнейшую из крестьянок Гуархайской долины среди благородных сеньоров Севера. Сам герцог сдержал слезы, а вот маленький Персиваль плакал навзрыд: у него теперь осталась только добродушная "тетя Феона".
      Линций приехал не дожидаясь капели. Он свалился, как снег на голову в самом конце сентября. Давний друг и постоянный спутник Харвея, этот маленький щеголеватый инженер не утерпел в своем поместье под Плаймаром, где пережидал опалу, постигшую всех, кто когда-либо соприкасался с лордом Деми в Беоте. Петерс бросился на другой конец моря по первому зову, и только одному Богу было известно, как он уломал Дагмара. Добиться отправления в Гранар, вероятно, было нелегко.
      Увидев хрупкую изящную фигуру инженера, перепрыгивавшего через бревна и канавы на стройке второго бастиона западного форта, Харвей не поверил своим глазам. И только когда Линций замахал в воздухе шляпой с криком: "Деми! Деми! Вытащи меня отсюда! Твои остолопы сейчас завалят меня глиной!" - лорд понял, что перед ним не галлюцинация.
      В великолепном беотийском дорожном плаще из серого бархата, перекинутом через плечо, и тонких лайковых перчатках, сжимающих изумительную трость слоновой кости, инженер выглядел довольно комично. Он балансировал на временных мостках, пытаясь не сорваться в осеннюю грязь, и прижимал к носу шелковый платок. Клубы черного дыма из горящих смоляных бочек, где варили деготь, уже оставили страшные следы на снежном кружеве его воротника.
      Рядом с ним давно небритый Харвей в расстегнутой, когда-то белой рубашке с закатанными рукавами и тонкой ременной ленточке, удерживавшей волосы надо лбом, казался кем угодно, только не принцем-консортом с 40 поколениями коронованных предков. Больше всего в этот момент он напоминал удачливого пирата, расширяющего размеры своей разбойничьей флотилии.
      -- Линций! Черт бы тебя побрал! Ты здесь? Так скоро?
      Они обнялись.
      Некрасивое, бледное лицо беотийца сжалось, готовое залиться слезами, по тонкой рыжеватой коже в мелкую рябину побежали трагические морщинки.
      -- Харвей, если б ты знал, если б ты знал... - простонал он. - Как там было страшно!
      Деми мягко хлопнул друга по плечу.
      -- Теперь уже все позади. Как тебе удалось выбраться?
      -- Ты вряд ли поверишь. - инженер замялся, -- но все получилось как-то слишком просто и это самое неприятное. Но мне так хотелось уехать...
      Лорд понимающе улыбнулся.
      -- Ты можешь от меня ничего не скрывать. - кивнул он. - Линций, я не дурак и прекрасно знаю, что прежде, чем выпустить тебя сюда, Дагмар потребовал шпионить за мной. Так?
      Петерс склонил голову.
      -- Ты меня вышлешь?
      -- Зачем тогда было приглашать? - широко улыбнулся Харвей. - Даже королева Гранара не отказалась от своей навязчивой идеи выйти за меня замуж, после откровенных попыток Дагмара сделать из твоего покорного слуги беотийского ставленника на гранарском троне. Черта с два у него что-то вышло! Я здесь, и ни он, ни старая Этгива меня не достанут.
      Линций сощурил глаза.
      -- Ты так уверен в своей неуязвимости? - в голосе друга прозвучало сомнение.
      Деми не считал нужным лгать Линцию.
      -- Нет, но... по крайней мере здесь я дома. - бросил он.
      -- И кажется, очень рад этому? - с легкой грустью проговорил инженер. - Ты стал совсем гранарцем.
      Харвей некоторое время молчал.
      -- Наверное, я был им всегда. - наконец, ответил он, покусывая губу. - Попробуй это понять и не осуждай меня сразу. Здесь я могу быть собой и не оглядываться постоянно через плечо, вдруг кто-то заметит, что я говорю, ем, или думаю, как сальв.
      Петерс несколько секунд смотрел на него, затем кивнул.
      -- Я попробую привыкнуть к тебе новому, хотя, -- он помедлил, -- мне и старый Деми очень нравился. А королева? - вдруг спросил беотиец, -- Она хоть понимает, какое счастье ей досталось?
      -- Пойдем в дом. - Харвей ясно показал другу, что не готов отвечать на его вопрос. - Скоро обед, потом я поведу тебя смотреть укрепления. - А что касается королевы, -- Деми снова покусал губу, -- поговорим, когда ты ее увидишь. Предупреждаю - зрелище не для слабонервных: она красива, умна, одинока и обладает властью, способной перевернуть мою жизнь. Так что мне с моими недостатками... - Харвей улыбнулся, радушным жестом приглашая Линция к столу.
      Они отобедали в нижнем уже готовом этаже деревянных казарм для гарнизона, из окон которого был хорошо виден правый берег залива, с еще не поднявшейся крепостной стеной, загораживавшей яркое многоцветье октябрьского леса. На фоне томной зелени сосен мелькали алые очаги кленов, бурые кроны одиноких дубов и жаркое золото лип. Ветер то и дело бросал на стол сорванные листы, что несказанно раздражало Линция, но очень нравилось консорту. Маленький инженер отдал должное супу из белых грибов, утке, фаршированной капустой и клюквой, молодому норлунгскому пиву и специально доставленному в Даллин из Гранара земляничному безе.
      -- Конечно, такой бедный стол не для принца крови. - сказал он, довольно вытирая лоснящиеся губы, -- но, по крайней мере, ты не умираешь с голоду, мой бедный Деми!
      Харвей расхохотался.
      -- Едем, Линций. Твой прием занял у меня кучу времени. Я ем на ходу.
      Верхом они отправились осматривать оба форта и верфи. Посмеявшись над некоторыми инженерными идеями друга, Линций в целом признал и сам проект, и первый этап его исполнения очень дельным.
      -- Вон там и там должны быть крытые переходы для лучников. Так далеко к воде башню уводить незачем. Грунт может осесть. - то и дело бросал он. А это что за котлован вы вырыли? Второй залив хотите? Под арсеналом как раз не хватает воды! Чтобы порох не пересыхал!
      Как ни странно Петерс очень понравился папаше Ламфа. Маленький инженер купил душу казначея тем, что каждое свое предложение начинал словами:
      -- Это будет стоить столько-то и столько-то, но если подойти с умом, можно урезать расходы...
      -- Сразу видно, что парень из купцов. - похвалил беотийца самый богатый трактирщик Гранара. - Не то что ваш брат благородный! Только и знаете - мотать.
      Харвей уже давно не обижался на грубоватые манеры казначея.
      -- Отец Линция был крупным откупщиком, -- кивнул он, -- а сыну дал образование военного инженера. Ты прав, Ламфа, торговая сметка в нем чувствуется.
      -- А как же! У меня глаз наметан. - казначей возликовал, что попал в точку. - Этот твой Петрес-Фетерс сгодится в деле.
      -- Не очень-то фамильярничай. - усмехнулся консорт. - Его папаша хоть и был торгашом, но детям дал воспитание лордов. Да что я тебе рассказываю, посмотри на своих дочерей - настоящие леди.
      Последнее замечание Деми очень польстили Ламфа и полностью примирило его с не слишком вежливым началом фразы.
      -- Что правда, то правда. - важно кивнул он. - Я на своих дур ничего не жалел, и манеры у них, скажу без стеснения, получше, чем у этих девок, спустившихся вслед за оравой Босуорта с гор, хоть они и считаются благородными. Одна Сорча чего стоила! - казначей осекся, поздновато спохватившись, что задел неприятную для собеседника тему, и постарался вернуться к первоначальному предмету разговора. - А сам этот твой Линций богат! Я имею ввиду папаша его помер или все еще коптит небо?
      Лукавый блеск в глазах Ламфа насмешил Харвея. Нехитрый ход мыслей казначея был настолько очевиден, что Деми даже не стал скрывать своего полного понимания.
      -- Помер, помер и давно. - расхохотался он. - Так что тебе никто не помешает закрутить вокруг бедняги Петерса марьяжные сети. У его семьи самые роскошные поместья в окрестностях Плаймара и самый богатый выезд, я не говорю уже о векселях в банкирских домах Альбици. Только не слишком высокое происхождение помешало Линцию быть представленным к беотийскому двору.
      -- Ну, я надеюсь, к нашему-то двору ты его представишь! - расплылся в широчайшей улыбке Ламфа. - Если, когда-нибудь Бог наградит ваше высочество пятью дочерьми, как меня, чего, конечно, не приведи Господь! Тогда поймете, как трудно их выдать замуж! - казначей покряхтел, теплее закутываясь в плед на плечах. - Пора мне домой, сир. Холодно тут у вас становится на побережье! Письма и подарки будут?
      Харвей вспыхнул. Помимо своей воли он испытывал странное неудобство, когда передавал посылки для королевы. Хотя трудно было себе представить что-либо естественнее этого!
      На сей раз простодушный хитрец Ламфа увез в столицу по истине царский дар. Копая на берегу залива яму под башню, работники наткнулись на старое захоронение, принадлежавшее, видимо, еще первым сальвам, изгнанным сюда более 500 лет назад. Могила была парной, в ней под толстым слоем земли покоились мужчина и женщина. На коричневых костяках не сохранилось даже истлевших кусочков одежды. Лишь остатки наборного медного пояса, пересекавшего чресла воина, и позеленевшее от времени колечко на виске его супруги.
      Харвея поразило, что головы покойных были развернуты друг к другу. Пустые глазницы черепов и через столетия продолжали взирать в сторону любимого. Кто были эти люди? Как их звали? Почему их жизнь оборвалась одновременно? И зачем родичи изменили ритуал погребения, предав позам умерших столь трогательную деталь?
      Стук металлических лопат о кремневые орудия, перемешенные с землей, прекратился. Рабочие стояли над отвалом, вдыхая сырой запах разрытой ямы.
      Рядом были обнаружены кости коня, двух собак, остатки колесницы, бронзовое оружие и развалившийся сундук с дорогой утварью, костяными иглами для шитья и украшениями. Очистив от земли одно из них, Харвей обнаружил, что перед ним золотая диадема тончайшей старосальвской работы. Она никак не гармонировала с остальными примитивными предметами погребения и, видимо, хранилась в семье как память о давних временах расцвета и величия Монсальвата. Во всяком случае, родичи не решились надеть ее на голову хозяйке могилы.
      Диадема представляла собой широкое золотое кольцо, украшенное 12 древнейшими сальскими рунами, обозначающими месяцы года, и чередовавшимися с 12 крупными, необыкновенно чистыми аметистами - камнем, Хельви, как знал консорт. От висков шли 12 тонких золотых нитей, огибавших лицо и крепившихся с противоположной стороны. Языческий характер венца был Харвею совершенно ясен. Лорд Деми завернул корону в принесенную ему холщовую тряпку, приказал даллинским золотых дел мастерам хорошенько отчистить и отполировать украшение, и теперь намеревался послать королеве. Она с ее любовью ко всему таинственному должна была оценить подарок.
      Глава 4
      Ламфа уехал, а меньше, чем через неделю на земли Северной Сальвы неожиданно явился внушительный отряд воинов из Южного Гранара, который привел сам лорд Босуорт собственной персоной.
      -- Не надо пугаться, я проездом. - сразу же сообщил он. - По приказанию королевы, привел вашему адмиральскому высочеству нормальный гарнизон.
      -- Зачем такая спешка? - недовольным голосом осведомился Деми, который, уж конечно, не был рад встрече с фаворитом собственной жены. Впереди зима. Это можно было сделать и в конце апреля...
      -- То-то и оно. - заявил Дерлок, потирая сияющую кирасу кожаным рукавом куртки. - Норлунги приходят дважды в год. Весной и в конце осени, до штормов. Там, на островах, зима очень суровая, жрать, как ты понимаешь, нечего, кроме птичьих яиц. Вот они и стараются набить корабли чужим добром перед самыми холодами. А ты тут к тому же крепость выстроил! Деревянная, хорошо горит - надо сжечь сейчас, чтоб весной не возиться.
      Харвей почесал в затылке.
      -- А почему не весной? Весной бы и сожгли.
      -- Сам прикинь. - Босуорт, не дожидаясь приглашения, слез с лошади и повел своего черного мастодонта к коновязи. - В оттепель бревна мокрые, палить неудобно. А норлунги после зимовки, как сонные мухи, их от голода из стороны в сторону качает. Словом, не бойцы. А вот сейчас... За лето силы нагуляли. В общем, жди. Я тебе гарнизон привел. Кормить будешь? - Дерлок всегда отличался редкой бесцеремонностью.
      Как бы ни был Деми неприятен именно этот гость, но не пригласить его в дом он не мог. Феона вышла на крыльцо приветствовать посланца королевы.
      -- Ты здесь совсем расцвела. - по-дружески бросил Босуорт лившей ему воду на руки леди Финчли.
      Ее глаза, карие, как побитые морозом вишни, радостно заблестели, а молочная кожа полыхнула ярким румянцем.
      -- Хорошая женщина. - неожиданно сказал Дерлок, когда любовница Харвея удалилась в дом отдать приказания к обеду. -- Она ведь была замужем за одним из наших, с гор.
      -- Из ваших? - удивился Деми. Честно говоря, прежняя жизнь Феоны никогда не была предметом его пристального внимания.
      -- Ее полная фамилия Финчли-маг-Финн. - пояснил Босуорт. - Она сама из долины, ну и родители пригрозили лишить ее наследства, если она свяжется с Маг-Финном. Но Феона все равно удара со стариной Чарли.
      Харвей поднял брови. Вот уж никогда бы не подумал, что тихая, покладистая леди Феона способна на такое!
      -- Что? Не ожидал? - рассмеялся горец. - Да в них в каждой бес сидит! А Маг-Финн был страшный, как смертный грех. Маленький, рыжий, кривоногий. Но бабы его любили! В общем до локтя он такой крале как Феона не доставал. Это была самая смешная пара в войске. Носились друг за другом, как угорелые. Его убили в конце второй войны.
      Харвею вдруг стало не по себе. Оказывается, он и половины не знал о прошлом соей официальной любовницы. Привык к ней, как к вещи. Никогда не задумывался, что чувствует по поводу происходящего сама Феона, так покорно отдавшаяся ему и теперь заботившаяся о его доме.
      -- Такая баба, -- подытожил Дерлок, -- идеальная основа клана. Ни во что не лезет и свое дело знает. Хозяйство из рук не упустит, голоса за столом не поднимет. Дети сыты, постель согрета, а что уж она там себе в голове мыслит, это не нашего ума понимание. Надо стрелять - будет стрелять раз мужчин рядом не оказалось. Пришел хозяин, она юбку подоткнула и пошла стирать, без возражений. Хорошая женщина.
      Консорт всегда смотрел на Феону как на леди, исполненную всяческих достоинств, с половиной из которых ему мешало познакомиться его собственное равнодушие. Но он никак не предполагал, что по переходам даллинского дворца, мерно покачивая роскошным телом, плавает идеал горской женщины. Они все представлялись ему похожими на Сорчу. Феона же... Эта кремовая роза с полными холеными руками, теплым грудным голосом и неистребимой любовью к детям...
      Она тут же привязалась к Персивалю, уступая требовательному инстинкту материнства. У нее самой была девочка шести лет. Ангел с белыми кудряшками до плеч - когда стоит смирно. На самом деле "крошечка Молли" была настоящим чертенком и буквально закружила более робкого вдумчивого сына Харвея в водовороте шумных игр. Порой мальчик просто не знал, как реагировать на выходки "сестренки".
      -- Никакая я тебе не сестренка! - говорила более просвещенная в вопросах семейных отношений девочка. - Мой папа умер, а твой папа - муж королевы. Значит ты - принц. Когда я вырасту, то выйду за тебя замуж и стану принцессой!
      Персиваль только хлопал глазами.
      -- Молли. - укоризненно качала головой вдова и откладывала с колен шитье, чтоб подозвать к себе расшалившуюся дочь. - Простите ее, ваше высочество. Она совсем от рук отбилась. Сладу с ней нет. Вся пошла в отца.
      -- Ничего особенного. - смеялся Деми. - Девочка просто правильно оценивает расстановку сил в этом мире. Что странного, если она хочет быть принцессой? Ты вот, Феона, кем хотела быть в детстве?
      Женщина зарделась от смущения.
      -- Право не знаю, как сказать. Монахиней, сир. Жить в аббатстве Пречистой Девы в Изоре. Ни о чем не ведать, шить бисером покровы для святых даров, слушать хор... - она заулыбалась. - Может статься, я еще и уйду в монастырь, когда выдам Молли замуж.
      "Мечтала быть монахиней и сбежала с горцем. - подумал Харвей. - Не нашего ума понимание, как говорит Дерлок".
      Его радовало что Босуорт намеревался уехать завтра же, не задерживаясь в Северной Сальве. Для обоих мужчин пребывание под одной крышей, даже кратковременное, было мучительно.
      Но судьба распорядилась иначе. На рассвете ударил набат. Прискакавший из ближайшей норлунгской деревни посланец буквально рухнул с коня и пресекающимся от сорванного дыхания голосом закричал, что возле Длинных отмелей удившие рыбу дети видели суда морских варваров. Много. Никто не знает, сколько, но много. Они шли к Заячьей Губе.
      С бранью натягивая сапоги, Харвей думал о том, что горец очень вовремя подоспел со своим отрядом. Как в воду глядел! Днем позже, и кто знает...
      Когда герцог во весь опор примчался к устью залива, битва на подступах к фортам уже шла. Укрепления еще не были закончены и могли стать для воинов Деми лишь относительной защитой. Пять длинных военных драккаров морских разбойников маячили на ближней воде. Расчищенный от топляка залив действительно, как и предрекал проклятый Вебран, показался нападавшим сейчас легкой добычей. Самое удивительное, что накануне Харвей приказал натянуть на двух готовых башнях пробные цепи через залив. Их еще ни разу не испытывали, и сейчас, глядя на большие боевые ладьи противника, лорд думал, что они могут оказаться через чур тонкими. Мощные днища карров или порвут, или беспрепятственно прижмут цепи к низу. Но попробовать было надо.
      Оставив прискакавшему уже Дерлоку бой на берегу, Харвей поднялся на западную башню и приказал дежурившим там воинам при помощи ярких морских флажков передавать через залив его команды. К счастью, восточная башня тоже не был пуста. Сквозь серый плотный туман сигналы казались едва различимы, но с другого берега ответили, и лорд вздохнул спокойнее.
      -- Когда две передние ладьи будут ровно посередине между башнями, надо тянуть. - бросил он офицеру, отвечавшему за вороты, на которых держались цепи.
      Воин спустился вниз к рабочим, а вестовой передал требование Деми на другой конец залива.
      -- Делайте по моему сигналу! - крикнул вниз Харвей. - Сейчас рано. Подождите. Пора! - он взмахнул рукой, чтоб на другом берегу его увидели, и весь сжался, ожидая неизбежного.
      Два длинных драккара, груженных вооруженными норлунгами, надеясь легко проскочить между недостроенными башнями, быстро двигались по тихой утренней глади. Над водой чуть клубился пар. Когда корабли были ровно посередине, цепи поднялись и... передняя ладья встала носом вверх, утопив корму в неглубоком дне. А вторая -- которой цепь пришлась по центру - не выдержав резкого удара железа по брюху, развалилась ровно пополам.
      Вниз посыпались люди, над водой стояли крик и грохот. С опрокинутых кораблей падали весла. Лучники Деми, укрывшись за частоколом на земляном валу, осыпали противника стрелами.
      Поняв, что в залив им просто так пробраться не удастся, норлунги решили выбраться на берег и попробовать овладеть деревянными укреплениями. Харвей спустился с башни и, видя, что на этой стороне Дерлок явно справится сам, приказал гребцам перевезти его в лодке к восточному форту. Там он расставил по верхней площадке стены роту арбалетчиков и встретил норлунгов тучей стрел. А когда враг побежал, вывел пехотинцев преследовать отступающих.
      Жаль, весь конный отряд, приведенный из Южного Гранара Босуортом, дрался на западной стороне. Там дело казалось жарким. Только к полудню норлунги начали отступать. Многие вплавь добирались до своих кораблей. Иные спасались в прибрежном лесу, надеясь укрыться у соплеменников в близких к форту деревнях. Но Деми знал, что солдаты прочешут лес, а местные жители не очень-то расположены к морским разбойникам и скорее выдадут их властям, чем станут прятать у себя.
      -- Все. - Дерлок вытер мокрый лоб тыльной стороной ладони и со звоном вдвинул палаш в ножны. - Все. - он окинул рябивший на неярком октябрьском солнце залив и мстительно усмехнулся. - Больше они не сунутся. Они потеряли два корабля и добрую половину людей. Теперь до весны.
      Лорд Босуорт хотел идти к своей лошади и вдруг остановился, схватившись рукой за правый бок. Оттуда торчала тяжелая норлунгская стрела, ее послали с последнего удаляющегося из залива корабля. Харвей, стоявший рядом в горцем, подхватил его под руки, ощутив на ладони теплую влагу.
      Рана была серьезной. Дерлока уложили на парусиновые носилки, и, чтобы не терять времени на пеший поход, укрепили их между двух лошадей, которых пустили вперед плавной рысью. Но даже от этой тряски Босуорт явно страдал, хотя старался не показывать виду. Кровь отлила от его лица, он до скрипа стиснул зубы и вцепился руками в деревянные боковины своего шаткого ложа.
      -- А с цепями, знаешь, вышло неплохо. - сказал горец, пытаясь улыбнуться, когда Деми во время одной из остановок подошел к нему. - Так что я был не прав тогда, на Совете. - Босуорт снова застонал. - Нет, пить мне нельзя. Смерти моей хочешь? - он со сдавленным смехом отвел рукой протянутую Харвеем фляжку. - Хотя за хороший глоток джина я отдал бы сейчас душу!
      В Даллине врач-фаррадец осмотрел Дерлока и признал положение тяжелым.
      -- При такой глубокой ране может начаться заражение. Видите, жар уже поднимается. - констатировал медик. - Если лихорадка продлится дольше, чем до завтрашнего утра, лорд Босуорт не жилец.
      -- На кой черт мне нужен врач, который делает покойницкие предсказания?! - взвыл горец. - Можешь -- помоги, нехристь фаррадский! Нет - так зовите священника.
      -- Вы обязаны сделать что-нибудь. - потребовал Деми. - Перед вами не простой солдат. Излишне говорить, как важна для Гранара жизнь этого человека. - Он сам не верил своим словам. Если Дерлок умрет...
      Харвей сознавал, как резко изменится его собственная положение. Препятствие, стоящее между ним и Хельви, разом исчезнет.
      Босуорт, уже осовевший от подступающего жара, видимо, уловил ход мыслей консорта.
      -- И не надейся. - прохрипел он. - Я выживу.
      Медик непонимающе поморгал глазами, глядя на двух насупившихся мужчин, и обратился к правителю Северной Сальвы:
      -- Я промыл и зашил рану. Дал лорду Босуорту опий, как обезболивающее. Остальное зависит только от его организма.
      Всю ночь Дерлок метался в лихорадке, и Феона по доброте сердца, до рассвета просидела рядом с ним, меняя мокрые полотенца на лбу раненого. К утру жар стал спадать, и Деми в ужасе понял, что почти сожалеет о выздоровлении этого не злого, в целом вполне сносного парня, хорошего воина и честного слуги королевы. Если бы не Хельви... Босуорт ему даже нравился.
      Ужас, в который ее величество пришла от известия о ране фаворита, покоробил Харвея. Она даже порывалась сама отправиться в Даллин, и это вынудило Босуорта тронуться в обратный путь раньше, чем он окончательно поправился.
      "Интересно, стала бы Хельви так бить крыльями из-за меня? - зло думал герцог. Мы не виделись уже несколько месяцев, и, похоже, ее это устраивает. Дерлок, хоть и полумертвый, но едет в Гранар. А когда там побываю я, Бог весть..."
      Однако события ближайшего времени нарушили безрадостную перспективу зимнего одиночества, нарисованную в голове Харвея, и сделали это таким трагическим образом, что молодой консорт сам уже не рад был необходимости срочно скакать в столицу.
      Холодным ноябрьским утром оба форта, верфи и корабли на них разом занялись пламенем. Осмоленное сухое дерево полыхнуло, как осиный улей. Постройки горели с четырех концов, и на огромном пространстве сжираемого пожаром строительства столбы взметнувшегося к небу огня гудели, как воздух в кузнечном горне.
      Ничего не удалось спасти. Хотя люди работали дружно, носили воду из залива, растаскивали крючьями срубы... Харвей, метавшийся по пожару, в конце концов получил горящим бревном по голове и потерял сознание.
      Лучше бы он умер! Работа стоившая стольких трудов, теперь представляла собой гигантское пепелище, сожравшее годовой доход Северной Сальвы и столько же казенных средств.
      Едва встав на ноги, Деми решил ехать в столицу, хотя его никто не вызывал. Он должен был предстать перед Советом. Хельви, вероятно, уже все знала и просто давала мужу время опомниться, но отсутствие писем от нее было дурным знаком.
      Правда, попав в Гранар, Харвей узнал, что послужило причиной столь выразительного, на его взгляд, молчания. Королева путешествовала на Мальдор и услышала о несчастье почти одновременно с прибытием консорта в столицу.
      Она сочла нужным сразу же поддержать мужа. "Три месяца - не срок. Дерево - не камень. Слава Богу, ты не потерял людей, которые обучались на строительстве и с началом весны возведут новые укрепления гораздо быстрее, чем в первый раз. - говорила королева. - У тебя теперь есть твой инженер, в апреле пребудут мастера из Беота. Я не даром ездила к мальдорским рыцарям, они все еще неохотно покидают остров, но обещали помочь. Так что дна следующий год дела на верфях пойдут куда легче".
      -- А деньги? - Харвей чуть не плакал. Но не плакал. Еще в детстве нянька объяснила ему одну простую вещь: мальчики не плачут, даже если упали с дерева и разбили себе нос. Слетев однажды с груши, он так глубоко прочувствовал эту мысль, что потом не плакал даже в Цитадели.
      -- Деньги - вздор. - твердо сказала Хельви. - Еще не хватало, чтоб ты сейчас мучился из-за денег! Не вздор - твоя голова. - она осторожно дотронулась до белой повязки на его лбу. - Больно?
      -- Обидно. - хмыкнул лорд. Нечаянная нежность королевы заставила его мысли потечь по другому руслу. Он вдруг заметил, как похорошела Хельви со времени их последней встречи. Ничего особенного не изменилось, но почему-то сейчас она напоминала ему цветущую яблоню. В ней словно зажегся слабый, таинственный огонек, с каждой минутой разгоравшийся все сильнее и отбрасывавший золотисто свет на усталое, чуть тревожное лицо молодой женщины.
      Позднее Харвей только собственной тупостью мог объяснить, что сразу не задумался над причиной перемен. Но в тот момент он лишь с досадой сожалел о своем уродстве рядом с красавицей-женой. С опаленными бровями и ресницами Деми действительно выглядел неважно. "Она еще не видела, что пришлось остричь волосы!" -- в панике думал он.
      -- Ложись спать. - Хельви тихо подтолкнула его в плечо. - Завтра Совет и нам надо быть в форме.
      Она сказала "нам", подчеркнув тем самым, что стоит на стороне Харвея и считает его дело своим. Это немного согрело душу герцога. Но еще больше его согрело бы, если б Хельви осталась сегодня с ним. Однако королева этого не сделала.
      Глава 5
      Неприятная новость ожидала Деми утром следующего дня. Папаша Ламфа, столько времени проведший на строительстве и имевший возможность живописать, как консорт убился ради дела, чего достиг и что потерял в пожаре, подхватил на Мальдоре болотную лихорадку и вынужден был остаться на острове. Говорили даже, что жизнь казначея в опасности. Из остальных членов Совета в Северной Сальве за последнее время побывал только Дерлок, но захочет ли он поддержать Харвея?
      Деми ожидал самых тяжелых вопросов: как он мог проворонить пожар? Норлунги-поджигатели? А где, спрашивается, были ваши патрули? Спали? А может они сами перепились да и случайно обронили факел? Ну и дисциплина у вас, ваше высочество!
      Но того, с чем выступил Лоше Вебран, герцог не мог вообразить себе даже в страшном сне.
      Его обвиняли не в разгильдяйстве и пренебрежении к государственному делу, а в казнокрадстве - присвоении отпущенных на строительство средств -и намеренном поджоге стройки с целью скрыть явную недостачу материалов и продовольствия.
      У многих присутствующих, включая королеву, лица вытянулись от удивления, также как и у самого Харвея.
      -- Специально посланные мной люди давно наблюдали за консортом. лорд-адмирал нависал над столом, как костистый черный ворон. Он чувствовал, что настал его час. - Вот их донесения. Уважаемые члены Совета могут ознакомиться с ними.
      -- Я не давала вам поручения следить за принцем-консортом. - только и могла произнести королева.
      -- А напрасно! - менторский тон Вебрана подействовал на всех подавляюще. -- Не заставляйте меня, Ваше Величество, говорить, как опрометчиво Вы поступили, доверившись бывшему беотийскому подданному.
      -- Вы забываетесь! - наглость лорда-адмирала возмутила королеву до глубины души. - Ваши обвинения действительно серьезны, но чем вы их докажите? - сухо осведомилась она. - Кучей бумаги, написанной вашими же людьми? Но они служат вам, а не короне. Кто подтвердит их честность?
      Однако обвинитель, видимо, был готов к отпору.
      -- Сожалею, что Ваше Величество, продолжает пребывать в заблуждении на счет деятельности принца-консорта. У меня есть свидетельства 12 очень достойных жителей Даллина: купцов, членов Магистрата, мастеров - что никаких укреплений на Заячьей Губе никогда не было.
      Деми даже привстал со своего места от удивления.
      -- Что там был за пожар? - прокурорским голосом продолжал Вебран. Сгорело несколько пустых складов да пристань. А крику как о трех верфях и пяти кораблях! Он, -- лорд-адмирал выбросил вперед сухую холеную руку и указал пальцем в сторону Харвея, -- ничего не строил!
      Герцог был настолько потрясен, что не сразу нашелся, что сказать.
      -- Подкупить 12 горожан не трудно. - наконец, протянул он, пытаясь собраться с мыслями. - Тем более что в даллинском Магистрате далеко не все были довольны выделением сумм на строительство...
      Вибрен смерил его презрительным взглядом.
      -- Не выделением сумм, а тем, как вы их расходуете, ваше высочество. - веско поправил он. - Мои свидетели - всеми уважаемые люди, честные сальвы, и им естественно не нравится, когда рабочие со стороны залезают к ним в дома в поисках съестного, а бандиты по ночам нападают на прохожих. Если б вы хорошо кормили своих мастеров и следили за порядком, этого бы никогда не случилось! За время моего адмиральства...
      -- Но вы же ничего не строили. - подал с места голос д' Орсини. Даллинцы вас даже в лицо не знают. А требовать, чтоб рабочие на стройке не воровали, извините, это все равно что требовать послушания у детей и верности у жен - кому как повезет.
      -- Возможно, я идеалист. - легко согласился Вебран. - Но вот еще факт. Мне стало известно из достоверных источников, что весной в Даллин прибудет множество корабелов из Беота и уже сейчас в свите консорта есть беотийский инженер по имени Линций Петерс. Вот с ними-то ваш супруг, -лорд-адмирал делано поклонился королеве, -- и собирается строить настоящие укрепления. Полагаю, по чертежам, полученным из Плаймара и хорошо известным королю Дагмару - нашему врагу. Так что дело едва ли не идет о государственной измене.
      -- Беотийцы? - поднял кустистые брови до сих пор молчавший отец Робер. Он переглянулся с д' Орсини. Было видно, что оба неприятно удивлены. - О чем идет речь?
      -- Это я дала согласие на приглашение иностранных мастеров. - глухо сказала королева. - Попытайтесь обвинить в государственной измене меня. ее тонкие пальцы до синевы в ногтях стиснули строгий алмазный крест, который она всегда носила на черном глухом платье для Советов.
      Над столом пронесся удивленный шепот. Никто из собравшихся не готов был обвинить королеву, но никто и не одобрял ее действий.
      -- Не думал, что Ваше Величество зайдет так далеко. - процедил Вебран. - Теперь совершенно очевидно, как при таком попустительстве консорт создал на Заячьей Губе большое показательное пепелище, годное только, чтоб ввести нас в заблуждение.
      -- Вы с ума сошли! - взвыл Харвей, которому тягостный бред лорда-адмирала надоел уже 10 минут назад. - Что значит не было укреплений? Но их же видели тысячи свидетелей. Если вам мало моего слова, опросите их.
      -- Кого именно? - с усмешкой осведомился Вебран.
      -- Да кого угодно! - вспыхнул Деми. - Воинов из гарнизона, строителей, горожан!
      -- Вы кого-нибудь из них привезли с собой? - с ледяным спокойствием спросил лорд-адмирал. - Ну?
      -- Я же не знал, что вы собираетесь обвинить меня в государственной измене, не то прихватил бы весь Даллин. - парировал Харвей. - Со мной только эскорт, всего несколько рыцарей. Но они, конечно, могли бы подтвердить правоту моих слов.
      -- Не сомневаюсь, что как раз эти люди и являются подкупленными. заключил Вебран. - Это же личная охрана консорта.
      -- Сын мой, -- строго обратился к Харвею отец Робер, -- у вас нет незаинтересованных свидетелей?
      -- Ламфа провел у меня на строительстве много времени. - подумав, сказал герцог. - Он все видел и в курсе всех моих денежных расчетов.
      -- Блестяще. - прокомментировал Вебран. - Ссылаться на человека, который находится на другом конце страны да еще при смерти!
      -- Так пошлите за свидетелями в Даллин! - не выдержал этого издевательства герцог.
      -- Мы так и поступим, сын мой. - твердо заявил епископ Сальвский. Вы напрасно горячитесь, ваше высочество. Вас пока не призывают к ответу, но обвинения лорда-адмирала серьезны. Они должны либо получить подтверждение, либо быть опровергнуты свидетельскими показаниями. Я думаю, -- отец Робер вздохнул, -- что до приезда канцлера с Мальдора Совету не стоит возвращаться к этой теме. Сожалею, но из-за выступления господина Вебрана, мы не успели рассмотреть всех намеченных вопросов. Предлагаю перенести их решение на послезавтра.
      Все встали. Харвей продолжал подавленно сидеть на своем месте. В зале был человек, который тоже видел его форты и верфи. Босуорт одним словом мог опровергнуть нелепые обвинения Вебрана. Но промолчал.
      Вечером Деми напился. До положения риз. Как давно уже не напивался. Одинокий он гулял по ночному парку Гранарского замка и в умилении смотрел на звезды, ненавидел себя и любил весь мир. Наконец, заблудился, упал лицом в цветник и там уснул.
      О местонахождении супруга донесли королеве. И она, решив, что Деми явно не заслуживает большой огласки своего предосудительного поведения, отправилась за ним сама. В эту ночь Хельви с отвращением вспомнила впечатления детства, когда ей время от времени приходилось вместе с матерью укладывать спать перебравшего короля Рэдрика, который был здоров выпить и нездоров с похмелья. Мятая грязная одежда, стягивание сапог с ватных ног, нелепое бревнообразное тело - все вернуло королеву к золотым дням отрочества.
      Когда Харвей был уже хорошенько упакован в одеяло, Хельви села на край постели, потрепала его выбившуюся из-под бинта мокрую челку и улыбнулась.
      -- Слава Богу, ты это делаешь не часто. - сказала она.
      На следующий день Деми был мрачнее тучи. Голова у него болела, тело распадалось по костям. "И зачем я только... Мне же нельзя столько джина... Тем более на крепленое сладкое альгусское... еще и с пивом..."
      Он не сразу вспомнил о вчерашнем Совете и обвинениях Вебрана, а когда вспомнил, то почувствовал себя еще хуже.
      Тем не менее Харвей заставил себя с отвращением умыться и переодеться во все свежее. Благодарение Господу, камердинер хранил глубокое молчание. Это утешало, потому что на каждый звук в голове у герцога отзывалась сотня дребезжащих колокольчиков.
      Тупо глядя на неаппетитную овсяную размазню в глубокой майоликовой тарелке, консорт сидел за столом и машинально обрывал лепестки большой чайной розы, вынутой из напольного вазона.
      -- На что гадаем? - хотя Хельви вошла в комнату неслышно, звук ее голоса бритвой резанул Деми по мозгам.
      -- На повесят - не повесят. - поморщился он. "Неужели нельзя помолчать? Как будто гвозди в череп вбивают!"
      -- У меня есть для тебя маленькое приятное известие. - королева перебросила мужу через стол сложенный вчетверо лист бумаги, и, так как он беспомощно сощурился, пытаясь прочитать незнакомый почерк, продолжала: -Сообщение наших резидентов в Беоте. Западная Сальва восстала. "Верните нам нашего доброго герцога! Дагмар сдирает с нас последнюю шкуру!" Полгода не прошло.
      -- Просто конец осени. - вяло протянул Харвей. - Дагмар собрал налоги.
      Королева фыркнула.
      -- А раньше налоги не собирали?
      Лорд снова поморщился от звука ее голоса.
      -- Раньше всю недостачу доплачивали из герцогской казны. - терпеливо объяснил он. - Теперь я уехал.
      Полные губы Хельви тронула грустная улыбка.
      -- Поздравляю. Двадцать лет твои подданные поворачивались к тебе спиной, а ты платил за них налоги. Наконец, они прозрели. Лучше поздно, чем никогда.
      Деми пожал плечами.
      -- Западные сальвы, как всегда, просят о помощи Гранар. - сообщила королева. -- Тем более что теперь их герцог тут.
      Харвей не мог больше скрывать своего интереса.
      -- Что ты намерена делать?
      -- Пошлю войска к границе. Как раз в те крепости, которые отошли к нам по брачному договору. - отозвалась Хельви. -- Присутствие гранарской армии удержит Дагмара от желания вырезать бунтовщиков. Все это касается тебя в первую очередь. - королева в упор посмотрела на мужа. -- Плаймар будет добиваться, чтоб ты предотвратил отправку наших частей на границу и, используя свое положение, не позволил нам вмешаться в беотийские дела. Так что держись. - Хельви улыбнулась. -- На тебя будут давить. И сильно. Вебран по сравнению с этим - цветочки.
      -- Кажется, ты пришла меня ободрить? - хмыкнул Деми.
      Королева тихо засмеялась и обняла его сзади за шею.
      -- Прости. Я знаю, что тебе сейчас не до Западной Сальвы, но... надо пережить.
      От ее мягкости Деми растаял, как ком рыхлого снега.
      -- Я всю жизнь получал сапогом по лицу. - пожаловался он. - Но так... И за что?
      Герцог не заметил, как Хельви начала целовать его в висок, в ухо, в шею. Наверное, ей не следовало этого делать, потому что от ее теплого дыхания Харвей ощутил быстрое, нервное, почти отталкивающее желание, которое сейчас было ни к чему и не по силам. Королева поддалась легко и фактически все сделала за него, потому что, стыдно сказать, но измотанный и разбитый лорд мало на что годился.
      Когда все закончилось, оба испытали давящую неловкость. Харвей был просто впечатан в пол чувством собственного унижения. Он столько мечтал об этом, так хотел, чтоб это снова произошло. А она отдалась ему из жалости, из сострадания к слабому, раздавленному существу. Деми стало невыразимо противно.
      -- Уходите. - хрипло сказал он. - Я вас ненавижу.
      Хельви встала и с едва скрываемым отвращением бросила мужу:
      -- Завтра продолжение Совета. Пришло письмо с Мальдора, Ламфа хуже, и он не приедет. Так что советую перестать себя жалеть и, наконец, собраться.
      В эти два дня Деми был не единственным, кто пил и проклинал весь свет. Лорд Босуорт сразу после Совета удалился в один из своих любимых кабаков у Чайной площади, опустился за стол в углу и не вставал из-за него до тех пор, пока еще мог встать. Он молча наливал себе полную глиняную кружку джина и также молча выпивал ее. Титанические усилия быстро дали нужный результат, и домой Дерлок возвращался уже, горланя старую песню:
      Путь в Гаранхир далек, далек,
      О, бедный Элфин,
      Глупый Элфин!
      Вместо лосося в сетях мешок.
      Что в нем?
      Открой скорее, Элфин!
      Только к полуночи он протрезвел, понял, что заблудился, и пошел бродить по ночным улицам столицы злой и черный от черных мыслей.
      С Хельви горец увиделся только на следующий день, когда слегка отошел после похмелья и смурной слонялся по своим покоям.
      -- Ну и видок у вас, ребята! - с осуждением бросила королева. - Вы что, сговорились? Оба мрачные, как на своих похоронах.
      Босуорт смерил ее долгим сердитым взглядом.
      -- Ни с кем я не сговаривался. - процедил он сквозь зубы. - И с чего бы это мне быть мрачным? Кажется, паскуда-Вебран вбивает гвозди не в мой гроб.
      Хельви села в высокое ореховое кресло и сложила руки на коленях.
      -- Возможно, обвинения лорда-адмирала имеют под собой какое-то основание? - с деланным спокойствием спросила она. - Надо дождаться Ламфа, вызвать свидетелей...
      -- Не пори чушь! - сорвался Дерлок. - Какие свидетели? Как это не было укреплений, когда я за ними дрался?
      По лицу королевы пробежала тень.
      -- Почему же ты этого не сказал на Совете. - произнесла она так, словно сама не знала ответ на вопрос.
      -- Не сказал и все! - вспылил Босуорт. - Что мне за дело до твоего... мужа? Пусть выбирается сам!
      -- Но ты не можешь... - тонкие брови королевы сошлись к переносице.
      -- Могу. - отрезал он и, не желая больше вести этот, крайне разозливший его разговор, вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
      С потолка посыпались осколки гипсовой лепнины, белой пудрой запорошив мраморную мозаику на полу. Хельви с грустью глядела на медную петлю двери, державшуюся на одном боте, и думала, что Босуорту надо жить в пещере.
      На этот раз Дерлок решил забраться в кабак подальше, где его никто не знал, и где посыльные из дворца при всем желании не смогли бы его найти. Новое пристанище располагалось в Нижнем городе у Южных ворот и называлось "Королева Змей".
      -- Вот уж истинная правда! - пробурчал себе под нос Босуорт. - Трон стоит просто на змеином гнезде. И все копошатся, стараются ужалить, не замечая, что кусают свой собственный хвост.
      Это была слишком сложная для горца мысль, и в полном изнеможении он рухнул за ближайший стол. "Ну дыра! Ну дыра!" - думал Дерлок, оглядываясь по сторонам.
      -- Эй, мальчишка, принеси джина! Я плачу золотом.
      Услышав такое, к гостю немедленно подсели несколько бродяг, предлагая сыграть в кости или позвать ему девочек. Но горец отогнал их грозным рыком. Оценив мощную фигуру посетителя и его увесистые кулаки, они предпочли ретироваться и подождать, пока этот олух сам наберется как следует, и его можно будет брать голыми руками.
      Босуорт был уже на полпути к желанному результату, когда за его стол вдруг опустился еще один странный для таких мест посетитель. Высокий сухощавый гость при шпаге и двух пистолетах за широким дорогим поясом был с ног до головы закутан с зеленый плащ. Откинув капюшон, он открыл узкое немолодое лицо. Саркастическая усмешка, бородка клинышком и всклокоченные на макушке волосы предавали ему неуловимое сходство с чертом.
      -- Не доброго тебе здоровья, Вебран. - с усилием пробормотал Босуорт, тяжело ставя кружку на стол и поднимая на лорда-адмирала налитые мутью глаза. - Какого дьявола ты здесь ошиваешься?
      -- Не слишком дружелюбное приветствие, - тонкие губы Вебрана сложились в подобие улыбки. - но от тебя я ничего другого не ожидал. Вчера на Совете мне показалось, что ты... не готов вступиться за консорта?
      -- Не твое дело! - Дерлок отвернулся.
      -- Я пришел заключить договор.
      -- Договор с дьяволом? - констатировал горец, залпом допивая свой джин. - Эй, парень, еще кружку!
      -- Называй как хочешь. - пожал плечами Вебран. - Но у нас есть общие интересы, отчего бы не договориться?
      -- С тобой? - презрительно фыркнул горец.
      Лорд пропустил его обидные слова мимо ушей.
      -- Нам обоим мешает Деми. - продолжал он. - Помоги мне его устранить, и королева очень скоро станет вдовой.
      -- Это еще почему? - не понял Дерлок.
      Вебран поморщился от винных паров.
      -- Потому что его казнят, дурья твоя башка, как государственного изменника.
      -- Мечтай больше! - Босуорт сплюнул на пол. - За что? И ты и я знаем, что он ни в чем не виноват. Укрепления были. Приедет Ламфа, привезут свидетелей...
      -- Ламфа не приедет. - веско сказал адмирал. - Пока ты тут пил, пришло письмо с Мальдора: казначею хуже, он умирает. Что касается свидетелей, то в твоих силах добиться, чтоб в Даллин послали воинов именно из твоего отряда, королева доверяет тебе. А там, если хорошо поискать, можно найти любых свидетелей, которые подтвердят все, что угодно, лишь бы им хорошо заплатили. - Вебран смерил фаворита торжествующим взглядом. - Так как? Согласен?
      Дерлок изо всех сил замотал головой, стараясь протрезветь. Нет, он, конечно, не согласен!
      -- Не бредь! - с некоторой запинкой выговорил горец. - Даллин, конечно, большой, и продажной сволочи там навалом. Но где ты найдешь идиотов, которые станут говорить, что не видели того, что видел весь город и окрестные деревни?
      Горец схватил принесенную ему мальчишкой новую бутылку и, зубами вытащив пробку, припал к ее горлышку. Кажется, она была уже лишней.
      -- Нашел же я идиотов, которые все это подожгли.
      Последние слова Вебрана дошли до Дерлока сквозь туман. Он падал со стула необъяснимо долго. Несколько минут горец ничего не понимал, потом наступило страшное состояние, когда дух его бодрствовал, мысли были необыкновенно ясны, а тело отказывалось повиноваться.
      "Предатель. -- Босуорт хотел сказать это вслух, но у него ничего не получилось. - Так вот кто устроил на Заячьей Губе пожар!" Горец лежал на полу не в силах не только двинуться, но и произнести хотя бы слово.
      -- Ну ты и набрался, брат! - презрительно бросил лорд-адмирал. - Что ж, перевари пока то, что я сказал, завтра договорим. Время терпит. - и оставив совершенно беспомощного Дерлока лежать под столом, он вышел из кабака.
      Горцу пришлось пронаблюдать, как склонившиеся над ним воры полностью обчистили его карманы, грубо пихая бесчувственное тело, а затем хозяин кабака приказал вышвырнуть перебравшего гостя на улицу.
      Нельзя сказать, чтоб в обнимку с придорожным столбом Дерлок провел приятную ночь. Серый предрассветный туман пробрал Босуорта до костей, и он, спотыкаясь, побрел в сторону королевского замка, где стража сначала не хотела его пускать и с трудом узнала в оборванном не проспавшемся гуляке одного из самых блестящих вельмож королевы Хельви.
      Добравшись к себе, горец упал поперек кровати лицом вниз и мгновенно заснул.
      -- Который час? - спросил он, протирая глаза и садясь в постели.
      -- Скоро десять, ваша светлость. - отозвался услужливый камердинер, отдергивая шторы на окнах.
      Неяркое октябрьское солнце заливало двор.
      -- Совет уже начался? - в панике воскликнул Босуорт.
      -- Скоро начнется.
      -- Воды! Воды мне. Скорее! Да не стакан, дубина! Ведро.
      Окатив себя ледяным душем, Дерлок заметно встряхнулся. Он растер свои жесткие рыжие кудри холщовым полотенцем, переоделся и, с отвращением посмотрев в зеркало на свою помятую опухшую рожу, бегом понесся к зале Совета.
      Если Дерлок и опаздывал, то минут на 10, не больше. Открывая дверь, он слышал конец ядовитой фразы Вебрана: "этот беотийский прихвостень" -- и немедленную резкую реплику консорта: "Не заставляйте меня говорить, что вы платный прихвостень Фомариона!"
      "Кажется, Деми по сравнению с предшествующим Советом приободрился и показывает зубы. Странно, ведь решили пока вопрос об укреплениях не поднимать. Наверное сука-Вебран опять начал". - все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Босуорта, пока он тянул на себя ручку двери.
      -- Ты, свинья!!! - Дерлок заорал с порога, как только узкое лицо лорда-адмирала показалось перед ним.
      Все, сидевшие в зале, вздрогнули.
      -- Предатель! Это ты поджег форты на Губе! Думаешь, я вчера был пьяный и ничего не понял? - Босуорт одним прыжком пересек расстояние, отделявшее его от лорда-адмирала и вцепился в его мягкий бархатный дублет. - Ты уговаривал меня отправить в Северную Сальву моих ребят, чтоб подобрать выгодных тебе свидетелей! Уж не фомарионское ли золото ты им обещал?
      Совместными усилиями д' Орсини и еще двух сановников покрепче их растащили. Вебран с достоинством одернул на себе одежду и смерил противника убийственным взглядом.
      -- Лорд Босуорт действительно вчера был пьян, -- по тонким губам адмирала скользнула презрительная улыбка, -- впрочем, как и всегда. Это все, что я могу ответить на его нелепые обвинения.
      -- Обвинения командира гранарских горцев в ваш адрес не более нелепы, чем те, которые вы сами два дня назад бросили принцу-консорту. бесстрастно констатировал отец Робер. - Мне непонятно, почему сегодня вообще снова был поднят этот неприятный для нас всех вопрос? Кажется, на прошлом Совете мы договорились подождать приезда свидетелей...
      -- Я, я ваш свидетель! - рявкнул Дерлок, опять сжимая кулаки. - Я неделю провалялся в Даллине с раной, полученной при защите тех самых укреплений, которых, по словам господина Вебрана, не было даже построено! Или я ослеп?
      Над столом воцарилась полная тишина.
      -- Почему же, сын мой, вы говорите об этом только сейчас? удивился епископ. - А не два дня назад.
      -- Когда хочу, тогда и говорю. - буркнул Босуорт и с мрачным видом опустился на свое место. - Я надеялся, что Ламфа поправится и сможет все рассказать лучше меня. Он ведь там бывал часто. Но раз казначея нет, и он не скоро появится...
      Вряд ли объяснения Дерлока вызвали у присутствующих доверие. Все знали о его отношениях с королевой и понимали: если фаворит сразу не сказал того, что знал, значит он намеревался подставить консорта. Почему в последний момент Босуорт изменил свое решение, оставалось только гадать.
      -- Лорд Босуорт выдал себя. - глубокомысленно заявил Вебран. Позавчера он молчал, а сегодня вдруг опровергает мою точку зрения. С чего бы это? Вероятно ее величество высказала ему веские доводы в пользу изменения его позиции. Может ли он считаться свидетелем, заслуживающим доверия?
      -- Хочешь сказать, я подкаблучник? - Дерлок снова полез в драку.
      -- Тише, господа. - королева позвонила в колокольчик. - Ваши домыслы, лорд-адмирал, не делают вам чести. Гонцы за свидетелями давно посланы. Это не горцы лорда Босуорта, а рыцари из гранарского отряда д' Орсини, хотя для вас, дрожайший Вебран, должно быть абсолютно все равно, кто привезет мастеров и рабочих. Если, конечно, ваши намерения честны. - она ослепительно улыбнулась той холодной недоброй улыбкой, от которой всем присутствующим в зале стало ясно, что сама Хельви не верит в честность адмирала. - После слов лорда Босуорта мы поняли, что нам следует предпринять два расследования. Ибо его обвинения против вас крайне серьезны и, если он поклянется на Библии, что вы вчера пытались подкупить его и признались ему в поджоге фортов...
      Босуорт перегнулся через стол к отцу Робера и, не спрося у него разрешения, плюхнул руку на томик Священного Писания, лежавший рядом с епископом.
      -- Клянусь. - твердо заявил он. - Клянусь. Чтоб все мои предки попереворачивались в могилах, если это не так!
      -- Вы все сговорились! - взвизгнул Вебран. - Вы хотите превратить в обвиняемого меня. Меня, который раскрыл у вас под носом государственный заговор!
      -- Не горячитесь. - остановил его епископ. - Ее величество права, лорд Босуорт пылкий человек, но даже он при всем своем темпераменте ни разу не бросил никому в лицо столь тяжелых обвинений. Вы же, -- отец Робер помедлил, подбирая слова, -- как бы это сказать? Всегда отличались известной долей подозрительности.
      -- Вы все не можете забыть мне Монфора! - выкрикнул красный от ненависти адмирал. - Считаете этого изменника невиновным! Хотя я представил вам самые веские доказательства его участия в шабашах! Я один заботился о безопасности государства...
      Деми увидел, как резко встала со стула королева. Ее лицо было мертвенно белым. Не говоря ни слова, она покинула зал. В полной тишине черное платье Хельви прошуршало к двери. В этот миг оно показалось Харвею траурным. За столом воцарилась неловкая пауза.
      -- Лорд Вебран, -- сурово провозгласил епископ. - вы держали недостойную речь и осмелились несколько раз оскорбить ее величество. Теперь удалитесь. Я закрываю заседание и назначаю расследование по поводу взаимных обвинений членов Совета в измене.
      Все поднялись.
      Харвей инстинктивно чувствовал, что гроза над его головой миновала. Как только отряд, посланный д' Орсини, привезет свидетелей из Даллина, даже формальная сторона обвинений с него будет снята. Кажется, Вебран тоже это понимал, он потерпел поражение и теперь машинально собирал принесенные на Совет бумаги в кожаную тесненную золотом папку. Никто не остановился возле него. Никто не подал руки на прощание.
      В коридоре, когда остальные члены Советы разошлись, Деми не без колебания подошел к Дерлоку.
      -- Я должен поблагодарить вас, лорд Босуорт, за то что вы все же поддержали меня. Хотя и не знаю, чему приписать изменение вашего поведения.
      -- Благодарите Вебрана. - враждебно бросил фаворит. - Меньше всего я хотел поддерживать вас.
      -- Что ж, -- консорт сдержанно поклонился, -- Так или иначе, вы помогли мне, и я этого не забуду.
      Глава 6
      Через неделю д' Орсини лично привез из Даллина ровно 25 самых разнообразных свидетелей. По приказу Симона, его рыцари просто хватали на улице первых попавшихся горожан, без особого выбора, перебрасывали их через седло и увозили на юг. Эта высокомерная, чисто гранарская тактика, от которой так и веяло благородным аристократическим хамством, дала Совету негодующих, но абсолютно беспристрастных свидетелей. Они едва с кулаками не бросались на вельмож, громко крича о своих правах, а по поводу укреплений на Заячьей Губе отвечали с явным раздражением:
      "Видели? Конечно, видели! Мы не слепые! Кто ж их не видел?";
      "Да, я работал на рытье котлованов! А что, нельзя?";
      "Спросите у плотников, они лучше знают, они всю осень над фортами убивались!";
      "А я что? Я пекарь, я только булки туда каждый день возил!";
      "Ой, да верните же вы нас домой!";
      "В чем вы обвиняете нашего герцога? Он бы никогда не допустил, чтоб с нами так обращались!"
      Все это не оставляло ни единого шанса для Вебрана подтвердить свою правоту. Тучи над его головой сгущались, и в один прекрасный день стало известно, что лорд-адмирал бежал из столицы, не дождавшись конца разбирательства. Вскоре дипломаты донесли, что он объявился при фомарионском дворе и получил защиту. Король Арвен, хоть и невысоко ставил перебежчиков, но поскольку продолжал в душе дуться на союзницу за отказ выйти за него замуж, был рад устроить Хельви маленькую каверзу и пригрел Вебрана.
      Поступок лорда-адмирала только подтвердил подозрения на его счет, и Совет единогласно сложил с Вибрена полномочия по управлению флотом, передав их консорту. Это была большая победа. Хельви не скрывала своего удовольствия. Теперь Деми становился очень влиятельным человеком. Как герцог крупной провинции и фактический хозяин военных кораблей, он обретал реальную силу и уже не искал чужой поддержки, а сам мог оказать ее любому. В первую очередь -- королеве.
      Половина партии, задуманная Хельви еще в день их венчания, была сыграна. Она избавилась от продажного Вебрана и подняла Харвея на такую высоту, где он действительно стал ее политической опорой. Деми понимал это. Но к его чувству благодарности примешивалась горечь. Конец октября прошел в бесконечных разбирательствах, отнимавших много сил. Ему хотелось снова поговорить с королевой, как это бывало раньше, когда, оставаясь наедине, они становились настолько близки друг другу, насколько вообще могут быть близки два разных человека, не делящих постель. Но после неудачной встречи накануне Совета между ними словно порвалась нить взаимного доверия.
      Хельви была замкнутой и рассуждала только о делах. Часто уезжала на верховые прогулки одна и больше не брала с собой даже Дерлока.
      Однажды утром она пригласила лорда Деми в сад. Стояли первые дни ноября. Ночью ударяли заморозки, и белые хризантемы покрывались тонкой корочкой льда, которая таяла с ранними лучами солнца.
      Харвей и королева не спеша шли по влажной песчаной дорожке. Герцог держал на руке молодого сокола, которого недавно начал натаскивать, и объяснял Хельви, как надо обращаться с охотничьими птицами. Оба понимали, что таким образом только оттягивают время для серьезного разговора. Молодая женщина решилась первой.
      -- Харвей, -- сказала она, -- я понимаю, как виновата перед вами за тот неприятный для нас обоих случай.
      Лорд напрягся.
      -- Я прошу у вас прощения, потому что повела себя... - королева не стала договаривать. - Я не должна была пользоваться вашей полной беззащитностью в тот момент.
      Деми почувствовал, что помимо своей воли начинает смеяться. Беззвучно. Одними губами. Ему было так хорошо от ее откровенных глупостей.
      Хельви стояла, опустив глаза, и теребила край тонкой горностаевой накидки. Хрвей тряхнул рукой, прогоняя птицу, которая, звеня бубенчиком, полетела на осевший под шапкой раннего снега куст.
      -- Если бы ты мог не винить меня...
      Он стащил с правой руки грубую перчатку и ладонями поднял к себе лицо жены. Она плакала, и от слез нос у нее становился красным.
      -- А ты не могла бы еще раз воспользоваться моей полной беззащитностью перед тобой? - спросил Деми, кончиками пальцев вытирая ей ресницы. - Пойдем.
      Хельви так крепко вцепилась в его руку, словно боялась, что Харвей вот-вот исчезнет.
      -- Пойдем. - эхом ответила она.
      Вечером, когда они лежали, глядя в потолок, и болтали ни о чем, королева вдруг сказала:
      -- Ты должен знать. - Она переложила его руку, обхватывавшую ее плечи, себе не живот и утвердительно кивнула.
      -- Когда? - Харвей не справился с голосом, и вопрос вышел каким-то придушенны.
      -- Тогда, в горах. - улыбнулась женщина. - Мы действительно предназначены друг для друга, если все получилось сразу же.
      Деми молчал, его охватило смешанное чувство радости и неуверенности. Хельви истолковала задумчивость мужа по-своему.
      -- Боишься, что это не твой ребенок? - в ее голосе не было обиды. Когда он родится, посчитай по неделям, и тебе станет легче. - она улыбнулась. - Что до меня, то я это знаю и так.
      -- Я тоже знаю. - он поцеловал ее в лоб. - Успокойся.
      Странно, но Харвей вдруг почувствовал, что ему совсем не важно, чьего младенца Хельви на самом деле носит под сердцем. И уж, конечно, он не будет считать недели, когда малыш родится. Это их ребенок. Их наследник. Будущий король Гранара. Он займется его воспитанием.
      Харвей вспомнил, как в Монтаньяре государь Рэдрик обещал, что их с Хельви внуки прославят себя в Великой битве. Его внуки могут произойти только от его детей. И в конце концов разве так уж важно...
      -- Чему ты улыбаешься? - спросила женщина, пристраивая голову у него на плече. - Ты доволен?
      Деми кивнул.
      -- Скажи, а зачем было врать на счет нашего паломничества? - чуть свысока осведомился он. - Ну, что мы там не были и все такое прочее?
      Хельви покачала головой.
      -- Извини. Понимаешь, так принято. Если б мы не достигли цели, не пришлось бы и пытаться тебя обманывать. Но вид Монтаньяра иногда производит на людей такое сильное впечатление, что не все остаются в здравом рассудке.
      -- А, понимаю, -- усмехнулся Харвей, -- ты боялась моего буйного помешательства после встречи с покойниками. - Он повернул к королеве голову и встретился серьезный глубокий взгляд ее глаз. Было видно, что она думает о другом.
      -- Я не знаю, надо ли это говорить, -- медленно произнесла Хельви, -но, кажется... я люблю вас, лорд Деми.
      -- Это совершенно естественно, миледи. - хмыкнул он. - я настолько похож на вас, что ваше чувство ко мне - просто продолжение самолюбования.
      -- Ты мерзавец! - расхохоталась королева. - Положено было сказать, что ты тоже любишь меня.
      -- Я не просто мерзавец, -- Деми вскинул ее на руки и уложил к себе на грудь, -- Я счастливый мерзавец.
      В конце осени Деми еще несколько раз уезжал в Даллин, но дороги с каждым днем становились все хуже. Хельви беспокоилась, как бы он не подхватил простуду, а сам консорт боялся надолго оставлять королеву одну. Ее отношения с Дерлоком вовсе не были разрешены окончательно. После событий октября - ноября всем при дворе, кроме лорда Босуорта, стало ясно, что августейшая чета является семьей не только по названию. Харвей и Хельви везде появлялись вместе, оказывали друг другу очевидные знаки внимания, и только вспыльчивый горец из какого-то природного упрямства не хотел ничего замечать. Он все еще считался фаворитом и старался уверить самого себя в том, что роман Хельви с мужем - всего лишь дань приличиям. Тем более теперь, когда королева официально объявила, что ждет ребенка. Это ненадолго, она вернется к нему и все опять будет по-старому!
      Упорная слепота Дерлока причиняла всем троим немало боли, но Хельви, обычно резкая и вспыльчивая, на этот раз проявила поистине королевское терпение. Она знала, чем обязана Босуорту, и чем он обязан ей. Поэтому хотела выйти из щекотливого положения пусть медленно, но без бурных объяснений. Впрочем, характер самого горца почти не оставлял на это надежды.
      Скандал разразился после того, как в середине ноября Хельви заявила на Совете, что намерена, наконец, утвердить за консортом титул величества и провозгласить его королем. Ее слова, к удивлению Босуорта, почти не вызвали возражений - только мелочи и только по процедуре. Идею коронации Харвея поддержали епископ Сальвский, губернатор Южного Гранара граф д' Орсини и едва вернувшийся с того света казначей. К ним присоединились остальные.
      Дерлок неожиданно понял, что он один и вынужден, как принято в подобных случаях, давать объяснения своей необычной позиции. Командир горцев пробормотал что-то бессвязное на тему: лорд Деми в Гранаре - человек новый; резкое возвышение вчерашнего беотийского подданного может вызвать протест со стороны народа; сгоревшие форты в Северной Спальве - не лучшая рекомендация для короля -- и тому подобные банальности, вызвавшие у вельмож только многозначительные ухмылки.
      -- Муж королевы должен быть королем. - твердо сказал д' Орсини. - Мы все понимаем, почему. Ее величество готовится стать матерью, и многочисленные заботы, которые лягут на ее плечи, не позволят ей так серьезно, как раньше, заниматься государственными делами.
      "Милый, добрый Симон, -- улыбнулась про себя женщина, -- Ох, не о заботах речь. Ты-то слишком хорошо меня знаешь, чтоб понимать: я и десяти минут в день не стану тратить на младенца, если есть возможность отдать его нянькам. И каким нянькам! Лучшим дамам Гранарского королевства. - Хельви вздохнула. - Все вы боитесь другого. Того, о чем никогда не скажите вслух. Отсутствия у власти взрослого государя и смуты при маленьком монархе, в случае моей смерти".
      -- Послушать вас, д' Орсини, так королева сама собирается стирать пеленки! - буркнул Дерлок. - Как будто у наследника не будет сотни кормилец. Зачем ей самой пачкать руки, когда к ее услугам все женщины двора?
      Прямолинейность Босуорта скорее насмешила, чем разгневала Хельви.
      -- Я видел королеву на коне, -- продолжал фаворит, -- я видел королеву в Совете. Но за все шесть лет войны я ни разу не видел, чтоб ее величество хоть однажды подошла хоть к одному ребенку ближе, чем на пушечный выстрел.
      Хельви прикрыла рот ладонью, чтоб не смеяться так откровенно. Как же он хорошо ее знает! Но у него совершенно не хватает ума это скрывать!
      -- Едва ли ваши слова, лорд Босуорт, отражают истинное положение дел. - провозгласил епископ Сальвский. - Дети даруются нам свыше, и мы будем молиться, чтоб ее величество сумела благополучно дать жизнь наследнику гранарского престола и с честью исполняла свой материнский долг. -- отец Робер строго посмотрел на королеву.
      "Да, от этом действительно остается только молиться", -- подумала Хельви.
      -- Мне кажется, господа, -- сказала она вслух, -- наше обсуждение касается не моих материнских качеств, а вопроса о коронации моего супруга. Если это все ваши доводы, лорд Босуорт, то они не существенны.
      Дерлок вынужден был пронаблюдать, как Совет проголосовал за возведение его соперника в королевский сан. Это показалось ему уже слишком.
      Вечером горец направился к Хельви, намереваясь серьезно поговорить с ней и поставить все точки над и. Она не имеет права так унижать его. Она забывает о его силе и власти. Он не слуга, которого можно выставить за дверь. Либо она вернется к нему, либо... В голове Босуорта роились мстительные планы один другого ужаснее. Вот когда горы, где он все еще хозяин, полыхнут новой войной, она поймет, кого потеряла! И кто ее настоящий защитник.
      Дверь в покои королевы распахнулась со стуком, и глазам Дерлока предстала сцена, убийственная в своей невинной простоте. У камина на низкой придвинутой к самому огню лежанке сидели, обнявшись, Хельви и ее муж, и с самым невозмутимым видом грели руки над пламенем. В комнате было действительно сыровато.
      Оба, вздрогнув, обернулись на звук открывающейся двери, на лицах застыло выражение удивления. Казалось, они считали себя здесь в полной безопасности и были неприятно удивлены посторонним вторжением.
      -- Как вы... - Хельви не нашла подходящих слов, чтоб смягчить свой не слишком гостеприимный вопрос, -- сюда попали?
      Ее встревоженный и даже раздраженный вид задел Дерлока.
      -- Как и всегда, Ваше Величество, - сухо рассмеялся он, -- отодвинув вашу охрану. Эти ребята хорошо знают меня и пропускают беспрепятственно, а вот вы, как я вижу, позабыли, -- он помедлил, -- что вечер - мое время. И другом здесь не место.
      Это был открытый вызов. Харвей встал.
      -- Лорд Босуорт, я полагаю, нам пора поговорить. - произнес он, меряя противника взглядом.
      -- Да, пора. - бросил Дерлок. - Только разговаривать я буду не с тобой, а с королевой. Нам есть что обсудить.
      -- Боюсь, что нет. - Деми загородил Хельви спиной. - В последнее время у вас появилась дурная привычка огорчать ее величество. Не думаю, что моей жене разговор с вами будет приятен.
      -- Твоей жене? - взревел Дерлок. - "Негодяй! Выскочка! Полгода назад о тебе никто ничего не знал. И это была моя женщина. Шесть лет!". - но вслух он сказал другое: -- Что ж в таком случае она станет твоей вдовой.
      -- Посмотрим. - сухо процедил Харвей. - Соблаговолите спуститься вниз.
      -- Господа! - королева больше не могла равнодушно смотреть на их склоку. - Я запрещаю вам!
      -- Едва ли вы в силах. - бросил ей Дерлок, кладя руку на эфес шпаги. -- Я буду ждать вас в саду, милорд.
      Босуорт пересек комнату, открыл невысокую дверь, вырезанную в дубовой панели, и оказался на потайной лестнице, ведшей вниз.
      -- Харвей! - женщина вцепилась в руку мужа. - Вы сошли с ума. Он убьет вас!
      Деми холодно отстранил ее.
      -- Не слишком ли вы привыкли защищать меня, Хельви? - сказал он, беря со стула свое оружие. - Нам с лордом Босуортом следовало разобраться еще в тот первый же вечер после свадьбы.
      -- Боже! - только и произнесла королева, опускаясь на пол. - Боже, какие же вы идиоты!
      Харвей больше не обратил на нее внимание. Он последовал за Дерлоком в маленькую дверь и по винтовой лестнице спустился в заснеженный сад.
      -- Начнем?
      Оба противника огляделись вокруг себя, выбирая площадку для боя. Здесь было менее удобно, чем два месяца назад в лесу, где они едва не подрались из-за Сорчи, но Деми счел, что ни кусты жасмина, ни темнота не помешают ему раскроить череп противнику.
      Босуорт был крупнее него. Шире в плечах и мощнее в кости. Не даром Хельви испугалась именно за мужа. Кроме того, горец считался опытным бойцом. Но ведь и Харвей последние десять лет жизни провел не в монастыре, обучая девиц рукоделию. Высокий и сильный он рассчитывал на свою ловкость и не боялся противника.
      Придя в себя, Хельви последовала за ними, но не стала спускаться в сад. На втором пролете лестницы в стене боковой башенки существовало узкое окно, через которое она могла рассмотреть вечерний парк.
      Когда королева прильнула к свинцовой решетке, мужчины уже обменялись ударами. Дерлок явно был сильнее. Он старался выбить шпагу из рук противника и заколоть Деми на месте. Но горец, не смотря на все свое искусство, в отличие от консорта, не прошел школу правильного боя в беотийском морском корпусе, это давало Харвею кое-какие преимущества. Некоторое время Деми приходилось уворачиваться, но, наконец, изловчившись, он полоснул врага по плечу.
      Сдавленный рык Босуорта свидетельствовал о том, что удар достиг цели. После этого горец удвоил напор, но и Деми вполне мог двигаться быстрее, ускользая от смертоносных рубящих взмахов врага. Он еще ни разу не был ранен, а Дерлок уже потерял немало крови, его движения стали замедленными, и тут Харвей нанес ему еще один удар, теперь в предплечье, насквозь проколов руку. От боли Дерлок выронил оружие и тут же был сбит с ног.
      Лорд Деми придавил коленом грудь противника и взвесил в руке кинжал, не очень понимая, что с ним делать. Ведь не убивать же в самом деле Босуорта! Гнев его прошел. Дерлок лежал на спине, униженный и проигравший ему по всем статьям. Харвею вдруг пришло в голову, что завтра над этим парнем, перед которым еще вчера пресмыкались многие придворные, начнут смеяться чуть ли не в глаза. Разве он это заслужил?
      -- Ну? - хрипло потребовал горец. - Очень нравится быть победителем?
      -- Харвей! Не надо! - Хельви уже успела спуститься с лестницы и бежала к ним. - Харвей, ради всего святого...
      Дерлок отвернулся. "Бабьи сопли!" По его лицу Деми понял, как тому стыдно. Даже не за себя, за свою бывшую возлюбленную, которую он не отстоял, и которая теперь должна была, унижаясь перед мужем, просить за его жизнь...
      -- Сам знаю, что не надо. - бросил Харвей, убирая кинжал в ножны. Погорячились и хватит. Вставайте, Босуорт.
      -- Какого черта? - Дерлок оттолкнул протянутую ему руку. - Сколько благородства! - он встал на ноги, -- А не пошли бы вы... - горец выразительно пошевелил губами. - Я уезжаю, Хельви, -- Босуорт обернулся к королеве. -- Живи, как знаешь. Но на меня больше не рассчитывай, ни в горах, ни где. - фаворит неуклюже поклонился и захромал прочь.
      Глядя на его громадную ссутулившуюся фигуру, удалявшуюся от нее в темноту, королева испытала щемящее чувство сожаления. Этот мужчина был рядом с ней шесть лет, и в радости, и в горе. Она едва удержалась, чтоб не броситься за ним вслед. Вместе с Дерлоком уходила часть нее самой. Важная часть, оторвать которую без крови казалось невозможным.
      Харвей взял жену за плечи, внутренне боясь, что она сейчас сбросит его руку, но Хельви этого не сделала. Они побрели к двери в стене угловой башенки замка, выводившей в сад.
      В покоях по прежнему пылал камин, уже согревший стылую комнату. Было тепло и уютно, но королева не могла отрешиться от мысли, что раненый Босуорт сейчас тащится где-нибудь по вымерзшему ноябрьскому парку, может чего доброго упасть и замерзнуть.
      -- Мак-Даган! -- крикнула она в открытую дверь, и Харвей вспомнил, как в день их свадьбы Хельви тоже искала Мак-Дагана и тоже просила его проследить за командиром.
      Отдав приказание найти Дерлока, она опустилась у стола и скрестила перед собой руки. Мысли ее витали далеко и, судя по выражению лица, были невеселыми.
      -- Все, -- как бы про себя произнесла королева, -- Конец всему.
      Харвей понял ее по своему.
      -- Если вы так сожалеете о потере лорда Босуорта, мадам, могли бы не затевать всю эту комедию со мной. -- зло бросил он. -- С меня довольно. Я иду спать и советую вам, наконец, решить, кого из нас двоих вы считаете мужем.
      -- При чем здесь это? -- королеву покоробил и его тон, и его полное непонимание происходящего. -- Два упрямых, лезущих напролом идиота! -- с презрением заявила она. -- Все, на что вы способны -- это лелеять свою тупую гордость. На которую к тому же никто и не посягает! -- Хельви встала и тоже собиралась выйти, но Харвей поймал ее за руку.
      -- Тогда объяснитесь, потому что я не собираюсь выслушивать ваши гадости.
      Она снова села, сердито глядя на мужа.
      -- Сегодня мы нарушили давно сложившуюся и хорошо продуманную систему равновесия сил в стране. -- сказала королева. -- Дерлок как командир горских отрядов был одним из ее важных звеньев. Мы даже не можем предугадать всех последствий, которые повлечет его уход. Потеря контроля над кланами -- наименьшее из них.
      Харвей потер подбородок.
      -- Думаешь, он сумеет разжечь новое восстание? -- честно говоря, консорт слабо верил в подобную возможность.
      Но Хельви держалась другого мнения.
      -- Там ничего не надо разжигать. -- сказала она. -- Просто убрать руку, которая их сдерживает, и этого будет достаточно. А Дерлок, как ты слышал, намерен уехать. Не думаю, чтоб в горы. Теперь, когда он перестал быть фаворитом, там его могут встретить еще большими издевательствами, чем при дворе.
      -- Скоты. -- не удержался Харвей.
      -- Скорее всего он отправится в свое поместье здесь, в Гранаре. -- не обратив на замечание мужа особого внимания, продолжала Хельви. -- И устранится там от дел. А это значит... -- она помедлила, -- это значит, что кланы наверху почувствуют слабину. И хуже всего то, что мы практически ничего не можем поделать. -- королева покусала губы. -- Второго такого, как Дерлок, в горах нет.
      -- Будем надеяться на лучшее. -- Харвей мягко обнял ее сзади за плечи. -- Я же не мог отдать тебя ему. Даже ради всех горцев мира.
      Хельви прижалась щекой к его ладони.
      -- Конечно, нет, милый. -- она устало улыбнулась. -- Произошло то, что должно было произойти. Рано или поздно. Иди спать. Я немного еще посижу и приду.
      Деми не стал возражать, прекрасно понимая, что королеве надо побыть одной.
      Наутро стало известно, что лорд Босуорт, дав перевязать себе раны и отдохнув, отправился в свое поместье Ласточкин Утес у моря. Удивленным друзьям он сообщил, что больше не командует отрядами гранарских горцев, слагает с себя все должности и намерен остаток жизни посвятить пчеловодству.
      Рассказывая об этом королеве, Мак-Даган то и дело бросал мрачные взгляды в сторону консорта, стоявшего рядом с Хельви.
      -- Никто его не лишал команды. -- спокойно сказала женщина. -- Не отнимал титулов и должностей. Попробуйте понять его, Мак-Даган. Ему сейчас трудно при дворе, хотя для меня он остается самым дорогим другом, и я всегда рада его видеть.
      -- Да, люди злы. -- согласился заместитель Босуорта, временно принявший на себя его полномочия по управлению горскими отрядами. -- Для многих отъезд лорда Дерлока -- настоящий праздник. -- он снова посмотрел на Деми.
      -- Ты ошибаешься, Йен. -- покачала головой королева. -- Не для нас во всяком случае. Я очень хочу, чтоб твой командир поскорее вернулся. И, -она не сдержала улыбку, -- зная Дерлока, скажу, что его любовь к пчелам не продлится долго.
      Мак-Даган хмыкнул. Он-то был уверен в том же самом, но со своей стороны не поручился бы, что, когда Босуорт охладеет к тихим сельским радостям, он вернется ко двору, а не поедет в горы.
      Вчера, пока Дерлоку перевязывали раны, он нес такое, от чего волосы вставали дыбом. О кланах, которые только и ждут удобного момента, чтоб снова напасть на долины. О том, что лично он легко мог бы поднять мятеж в горах, но пока не хочет... А под конец напрямую спросил, готовы ли его верные соратники, разжиревшие в теплом Гранаре, вновь уйти в горы?
      Тут Мак-Даган не выдержал и высказал Босуортувсе, что давно думал, глядя на его выходки последнего времени.
      -- Попридержи узду, Дерлок! Сам себя загонишь. -- заявил Йен. -- У королевы есть муж, что странного, что она с ним живет? Если между тобой и ее величеством что-то и было, то это только твое дело. Разве мы служим Гранару, потому что ты спишь с его хозяйкой? Вспомни, что ты говорил нам, когда мы спускались с гор: нас ждет земля, мы едим сражаться за равные права горцев и других сальвских племен, мы такие же гранарцы, как и они, у нас общий враг. Мы тебе верили. До сих пор ты не обманывал нас. Возьми себя в руки.
      -- Если я проглочу эту обиду, -- мрачно сказал Босуорт, -- она решит, что со мной можно делать все, что угодно. Я не могу остаться. Кто со мной?
      Но желающих не нашлось. Горцы любили своего командира, однако сейчас склонны были скорее согласиться с Мак-Даганом, чем с ним.
      -- Мы готовы сопроводить тебя, куда ты пожелаешь, -- сказал Йен, -Но службу не оставим. И ради чего? Снова скитаться по горам, как разбойники? Нападать на ничего не сделавших нам людей, ради куска хлеба? Голодать?
      -- Конвой мне не нужен. -- презрительно бросил Босуорт. -- Когда сальвы здесь в Гранаре скрутят вас в бараний рог, вы еще пожалеете обо мне. Предатели.
      Он уехал, оставив бывших товарищей в тягостном раздумье и породив в их сердцах недоверие к королеве. Будет ли она без Босуорта по прежнему милостива к горцам? Не лишит ли их всех приобретенных прав?
      По первому снегу гранарские войска, как и предупреждала Хельви, отправились к границе с Западной Сальвой, чтоб быть готовыми в любой момент прийти на помощь восставшим сородичам, если Дагмар начнет вырезать сальвов.
      Деми вел армию в горные крепости и собирался поставить там на зимние квартиры. Впервые после свадьбы он посещал свои старые владения и к естественному чувству гордости примешивалась грусть. Слишком много тяжелых воспоминаний было связано с событиями полугодовой давности, когда герцог потерял большую часть своих наследственных земель.
      Королева выехала проводить мужа за городскую стену. Ее присутствие явно ободряло южногранарских рыцарей, кричавших "ура!" Но у Харвея, первый раз увидевшего жену в доспехах, сердце сжалось от боли. Она носила свои простые латы без украшений не так, как большинство женщин носит мужскую одежду -- щеголевато и с легким вызовом. А буднично, словно стоптанные домашние туфли.
      Привычно вскочив в седло, Хельви не воспользовалась даже подставленной рукой д' Орсини. Кажется, сейчас ей было все равно, как она выглядит. "Приравняй десять лет войны к десяти годам в поле", -- вспомнил Харвей ее слова. Нет, он больше никогда не допустит, чтоб она еще хоть год, хоть день...
      Деми все еще стоял на земле, глядя на королеву снизу вверх, и вдруг, понял, какого цвета на самом деле ее глаза -- вороненая сталь с синим отливом, как у доспехов. По-норлунгски русые волосы Хельви сейчас казались особенно светлыми, на фоне черного нагрудника.
      -- Равнение на Западные ворота! -- раздался зычный голос д' Орсини.
      В воздухе заколебались легкие флажки и плюмажи, всадники ровными рядами потекли из города.
      ЧАСТЬ IV
      Глава 1
      Сэр Энтони Кросс, посол Беота при гранарском дворе, собирал свои вещи. За окном мелко моросил дождь, временами превращаясь то в град, то в снег. Начало декабря в Гранаре никогда не было особенно теплым. Холодный воздух сходил с гор, встречаясь на равнине с влажными морскими ветрами, и зима устанавливалась в Сальвской долине не сразу.
      В больших плетеных коробах, заботливо выложенных изнутри мягкой тафтой, поместились книги дипломата, его деревянный глобус, медная сфера звездного неба, подзорные трубы, приборы для вычисления расстояний по карте, забавная коллекция заспиртованных уродцев -- лягушки с двумя головами, зародыши обезьян, летучие мыши. Вазы, картины и другие предметы роскоши сэр Энтони приказал заколотить в специальные деревянные ящики и уже отправил в Беот.
      Пару недель назад посол получил от короля Дагмара повеление немедленно возвращаться в Плаймар. Миссия Кросса вызвала неудовольствие монарха, и он извещал дипломата, что намерен прислать ему замену. Такой внезапный поворот карьеры не мог не опечалить пожилого вельможу. И хотя Гранар был вражеской страной, лишь недавно подписавшей с Беотом мир, сэр Энтони чувствовал себя при дворе королевы Хельви в большей безопасности, чем дома, под тяжелым подозрительным взглядом короля Дагмара.
      На прощальной аудиенции ее величество тепло сказала ему:
      -- Друг мой, мы искренне сожалеем, что вы, столько сделавший для прекращения войны между нашими государствами, вынуждены покинуть Гранар. Знайте, мы сохраним о вас самую добрую память и с нетерпением будем ждать обратно.
      Тронутый ее словами посол поклонился.
      -- К сожалению, Ваше Величество, бывают дипломаты, которые, стремясь изгладить вражду и непонимание, оказываются в конце концов более ко двору в тех странах, где служат, чем у себя дома. -- сэр Энтони вздохнул. -Никогда не думал, что я попаду в их число.
      Хельви встала и, сама подойдя к беотийцу, ласково улыбнулась ему.
      -- В этом не ваша вина, сэр Энтони. Вы любите свою родину и дорожите ее интересами, в чем я не раз имела возможность убедиться. Но, -- она помедлила, -- бывают такие поручения монарха, которые порядочный дипломат просто не может выполнить.
      Посол поклонился. Он прекрасно понимал, о чем идет речь. Именно его неумение или нежелание хорошенько надавить на лорда Деми и напомнить ему, что он всего лишь беотийский ставленник на гранарском престоле, вызвало гнев короля Дагмара. Теперь владыка Беота отзывал не справившегося с "таким простым делом" дипломата и высылал ему на смену человека, действительно знавшего, как "посбивать спесь с этого вчерашнего квартиранта Цитадели".
      Навестившему посла перед самым отъездом принцу-консорту, коронация которого была назначена на весну, сэр Энтони с легкой укоризной сказал:
      -- Сир, если бы вы сохранили в своем сердце хоть каплю любви к Беоту -- стране, которая вас вырастила -- и были чуть податливее на мои предложения, мне бы сейчас не пришлось паковать вещи.
      Харвей грустно улыбнулся.
      -- Сэр Энтони, я искренне сожалею о случившемся. Ваш отъезд для меня утрата, потому что в новом после я едва ли встречу столько понимания и терпения к моему абсолютному равнодушию к нуждам короля Дагмара. Но вы прекрасно знаете, что иначе вести себя я не мог.
      Да, Кросс знал, что покажи лорд Деми хоть малейшее пристрастие к Беоту и он потеряет всех своих гранарских друзей. Уже и приглашение беотийских мастеров было со стороны консорта смелым поступком. Но даже его Харвей предпочел совершить в обход посла Беота, обратившись прямо к королеве Хельви. Поэтому, оправдываясь перед Дагмаром, сэр Энтони вряд ли сможет поставить случай с корабелами себе в заслугу.
      Глядя на этого исполненного достоинства молодого правителя, Кросс вспоминал его в форме беотийского адмирала, в день победы в Березовом Зунде, когда ликующая толпа была готова нести Деми на руках, и он выглядел таким счастливым! Кто бы мог подумать тогда, как быстро герцог Западной Сальвы осознает себя гранарцем, словно сбросит изношенную старую одежду.
      Если б сэр Энтони не повидал столько на своем веку и не был так мягкосердечно мудр, он бы, наверное, с неприязнью отнесся к перерождению Деми. Но сейчас посол чувствовал только большую печаль от того, что Беот потерял такого слугу, а Гранар приобрел такого государя. Однако не испортить бывшему адмиралу настроения дипломат не мог.
      -- Вы правильно сказали, сир, вряд ли новый посол с таким же пониманием и терпением, как я, будет относиться к вашим отказам помогать Беоту. Я должен сообщить вам имя моего преемника. Его зовут сэр Джозеф Кларенс, до последнего времени он исполнял должность Королевского прокурора и личного докладчика короля. Вы его знаете?
      Харвей похолодел. Яснее выразить свою волю Дагмар не мог. Беотийский владыка посылал Свища в Гранар только ради непокорного лорда Деми, который, вместо помощи плаймарской короне, выказал исключительное упрямство.
      Новый посол прибыл в середине декабря, когда на еще не до конца облетевшие леса и сады Гранара лег настоящий снег. Харвей любил это время. Ему нравилось смотреть, как парк королевского замка покрывается пушистыми белыми шапками, и деревья клонят свои отяжелевшие ветки до самой земли. В душе он даже досадовал на садовников, оббивавших снег, от которого ломались их драгоценные кусты и саженцы.
      Однако на этот раз консорту явно было не до красот природы. Приезд Свища словно остановил для Деми течение жизни. На аудиенции, данной новому послу Беота, Харвей стоял по правую руку от трона королевы Хельви, рядом с которым вскоре должны были возвести его собственное кресло. Он был бледен, как мел, и не мог заставить себя произнести ни слова. Один Бог знал, что творилось в его душе, когда Кларенс низко поклонился владычице Гранара и поднял на Деми свои студенистые глаза с затаенной усмешкой.
      Харвей не мог понять, почему он -- сильный, не робкий человек -- в присутствии этого мерзавца впадает в такое оцепенение, что даже говорит с трудом.
      -- Мы счастливы приветствовать вас, сэр Джозеф Кларенс, -торжественно произнесла королева, -- в качестве посла нашего царственного брата короля Дагмара VIII, -- она ласково кивнула новоявленному дипломату, позволяя ему выпрямить преклоненное колено.
      Кларенс встал. Быть может, поспешнее, чем того требовал этикет. И выпрямил спину. Быть может, надменнее, чем приличествовало в присутствии королевы. Однако любезная улыбка словно приросла к лицу Хельви. Она нарочито не замечала откровенной бестактности посла.
      -- Передайте также своему государю, -- продолжала молодая женщина, -что мы польщены и глубоко тронуты его поступком. Узнав о готовящихся изменениях в гранарском королевском доме, он немедленно повысил статус своего представителя при нашем дворе и направил к нам столь могущественного вельможу, каким являетесь вы, сэр Кларенс, чтобы мы могли передать торжественные грамоты о скором и, надеюсь, благополучном появлении у нас наследника и о коронации нашего благочестивого супруга сэра Харвея, лорда Деми, герцога Западной и Северной Сальвы. -- Хельви все с той же ослепительной улыбкой глядела на мужа.
      "Как у нее только лицо не болит? -- мелькнуло в голове у консорта. -Как она меня назвала?"
      Вот это была уже настоящая дипломатическая пощечина. И увесистая! Проговорить весь титул Харвея, включив и Западную Сальву, от части которой он вынужден был отказаться, покидая Беот, значило заявить права Гранара на эти земли. На фоне разворачивавшегося там восстания такой шаг выглядел особенно зловеще. До сих пор, чтоб не вызывать сложностей с плаймарским двором, Деми титуловали только герцогом Северной Сальвы. Сегодняшнее заявление королевы нельзя было расценить как оговорку. Но и формально придраться тоже казалось невозможным, так как Харвей, уезжая в Гранар, сложил с себя только вассальную присягу перед Дагмаром, но никак не титул.
      Ничего не выражавшие глаза Кларенса стали еще более тусклыми. Прокурор отлично понимал, что попробуй он сейчас возмутиться, ему с самым невинным видом ответят, что имели ввиду те несколько крепостей над Гуархайской долиной, которые отошли к Гранару. И больше ничего!
      Но слова королевы, сказанные в официальном обращении к нему как представителю Беота, в присутствии других иностранных послов -- уже дипломатический прецедент, за которым всегда может последовать расширение требований. Это был вызов и не только Дагмару, но и ему, Свищу, лично. Потому что пока послом в Гранаре оставался размазня-Кросс, Хельви не поднимала подобных вопросов.
      Вот так, во время первой же аудиенции, произнося самые лестные фразы, баюкающие самолюбие, дают почувствовать, что ты не ко двору! "Ничего, я заставлю вас поменять тон. -- усмехнулся про себя прокурор. -- Скоро, очень скоро от вашей заносчивости ничего не останется". -- он исподлобья глянул на консорта и по его губам скользнула кривая самодовольная улыбка -- лишь слабая тень той адской гримасы, которую хорошо знал лорд Деми, и от которой он содрогнулся даже на расстоянии.
      Свищ напрасно приписывал консорту заносчивость. Если б Харвей мог, он бы обязательно принял участие в любезной травле Хельви нового посла. Наговорил бы ему, как королева, двусмысленных комплиментов, так чтоб прокурор не знал оскорбили его или польстили. Нашел бы способ продемонстрировать блеск своего теперешнего положения. Но в том-то и дело, что Харвей буквально каменел, глядя на мучителя из Цитадели, и даже кивок в сторону посла вышел какой-то деревянный.
      -- Друг мой, вы плохо выглядите. -- сказала ему Хельви, когда они после аудиенции поднялись к себе в покои. -- Нельзя так откровенно обнаруживать своего презрения к новому послу. Вы думаете во всем зале найдется хоть один человек, которому бы он понравился? -- королева ободряюще улыбнулась мужу. -- Потерпите немного, я найду способ выставить этого типа из страны: карты, девки, сбор сведений -- на чем-нибудь мы его да подловим.
      -- Вы напрасно беспокоитесь обо мне. -- побелевшими губами отозвался Деми. -- Я, кажется, простудился, и поэтому вяло себя чувствую. Простите, что не помог вам на аудиенции.
      -- Тогда садитесь к огню, потому что вы действительно весь дрожите. -- мягко сказала королева.
      Харвей последовал совету жены. Его бил сильный озноб, природа которого была слишком оскорбительна для герцога, чтоб он мог признаться в ней даже самому себе. Тем более Хельви.
      С этого времени потянулась мучительная череда дней. Деми погрузился в крайне мрачное настроение. Не хотел ни есть, ни работать, ни развлекаться, ни вообще жить. Ссылаясь на мнимую простуду, он опять перебрался из уютных комнат королевы, ставших в последнее время их общими покоями, к себе. И был абсолютно равнодушен к женщине, из-за которой недавно едва не убил беднягу Дерлока.
      Умом Харвей понимал, что его поведение должно до нельзя оскорблять Хельви. Однако при всем старании ничего не мог с собой поделать. Каждый день, каждый час, каждую минуту он ждал появления у себя на пороге огромного слизняка с требованиями от короля Дагмара. И понимал, что на этот раз даже королева не сможет его спасти.
      Хельви, напротив, держалась очень спокойно. За все время молчаливой истерики, в которой пребывал ее муж, она не сказала ему ни единого обидного слова, не потребовала законных объяснений, не задала недоуменных вопросов. Со стороны могло показаться, что ей все равно. Но на деле королева очень злилась, негодовала и даже плакала по ночам.
      Однажды она не выдержала. Оделась, взяла свечу и так в слезах явилась к Харвею, ища утешения и надеясь, что в ответ на ее нежность и беззащитность, он все-таки объяснит ей, чем именно Кларенс так держит его за горло.
      Увидев свою любимую девочку зареванной и несчастной, Деми готов был передушить целый свет, баюкал и ласкал ее, но про себя так ничего и не сказал.
      В эту ночь Хельви твердо поняла, что муж никогда не сможет рассказать ей всего. И, наверное, это к лучшему. Для него во всяком случае. Потому что мужчина должен оставаться сильным, хотя по природе слаб, а женщина, наоборот.
      Королева решила действовать иначе. Она с самого первого дня пребывания нового посла в Гранаре приказала д' Орсини установить за ним неусыпное наблюдение. Куда ходит? С кем встречается? О чем спрашивает? Сведения пока были неутешительны. Почувствовав слежку, Кларенс затаился и лег на дно. Сидел дома, попивал горячее вино со специями, благо погода располагала именно к такому времяпрепровождению.
      Лишь на Рождество Свищ предпринял первую попытку подступиться к консорту. Случилось это во дворце на третий день празднования.
      В горном и снежном Гранаре Рождество всегда отличали широко. Украшали церкви и дома еловыми, сосновыми и туевыми ветками, конскими колокольчиками, лентами и разноцветными свечами. Золотили восковые яблоки и подвешивали их к лампам на нитках, раздавали нищим щедрое подаяние и готовили друг другу подарки. Кто не ел гранарских рождественских пирожков с цедрой, огромных, величиной с дом, кексов в сахарной глазури с запеченным внутри синим виноградом, кому не достался слоеный, пропитанный ромом клубничный торт - тот многое потерял.
      Первое за время царствования доброй королевы Хельви Рождество без войны обещало быть щедрым. Столичные кондитеры выставляли в своих лавках целые Вифлеемы, с домами, открытым хлевом, Богородицей, Младенцем, крылатыми ангелами, волхвами в чудных восточных одеждах, пятнистыми коровами из жженого сахара и ослепительно белыми овцами. Такую красоте, конечно, никто не осмеливался есть. После праздника гранарцы выставляли сладкие поделки на крыши своих домов для пташек Божьих, полагая, что небесным бедолагам Господь простит расхищение Вифлеемов по крошкам.
      Еще месяц назад Хельви рассчитывала провести этот чудный праздник с мужем. Тепло и тихо, может, даже не участвуя в больших увеселениях, для чего прекрасным предлогом могла стать ее беременность. Королева действительно чувствовала себя неважно. Но теперь круговорот шумных торжеств был единственным, что отвлекало ее от тягостного созерцания Харвея, который таял буквально на глазах.
      Третий день рождества был отмечен в королевском замке большим маскарадом. Веселые шумные гранарцы, любившие всякое лицедейство, развлекались от души. Там "медведь" в костюме из домашней шкуры, весь год провалявшейся у камина, драл "козу" с деревянными рогами. Там плясали "фаррадцы" в широких штанах из красного шелка, чалмах из полотенец и мочальных бородах. Там благородные гранарские рыцари, забыв о традиционной заносчивости, в обнимку с дочерями трактирщиков катались на разукрашенных санках с обледеневших берегов Сальвы.
      Как и на Ивана Купалу, дворец, город и окрестности превращались в огромный кипящий котел. В этом мелькании масок и цветных тряпок трудно было разобраться, где кто. Соглядатаи, которым д' Орсини поручил наблюдение за послом Беота, сами были не прочь принять участие в яркой круговерти и скоро потеряли сэра Кларенса из виду. Прокурор оказался по-настоящему хитер. Он явился на маскарад в броском алом плаще и маске палача, потом затерялся в толпе, зашел в глубокую нишу у окна, снял и вывернул маску и плащ на другую сторону, которая была совершенно черной. Теперь Кларенс предстал в обличье летучей мыши. Излишне говорить, что дураки-шпионы продолжали искать глазами заметный красный силуэт, бросаясь от одной фигуры в малиновом к другой.
      Теперь сэр Джозеф мог действовать совершенно свободно. Найти консорта для него не составляло большого труда, потому что тот вяло болтался где-то возле королевы, не проявляя никакого интереса к празднику, а ее величество принято узнавать в любом костюме по той толпе придворных лизоблюдов, которые не оставляли свою повелительницу даже на маскараде.
      Наряд Снежной Девы из белоснежного шелка, расшитого жемчугом и украшенного редкой красоты страусовыми перьями, чрезвычайно шел Хельви. Она ела замороженные фрукты, смеялась и танцевала, кажется, с д' Орсини. Во всяком случае, рыцарь в черном, недвусмысленно изображавший смертный грех, и фигурой, и манерами больше всего напоминал именно командира королевской охраны. Толстого папашу Ламфа трудно было не узнать в костюме бога вина Диониса со спускающимися на плечи, свитыми из изумрудного атласа и стеклянных бус виноградными лозами.
      Ни малейшего удовольствия от веселья не выказывал только Король Леса - высокий мужчина в зеленой полумаске и огромном венке из дубовых листьев. Именно он, как магнитом, притягивал к себе взгляд Свища. Прокурор на мгновение даже закрыл глаза, представив эту фигуру на дыбе, чтоб проверить, не ошибся ли он.
      Улучив момент, когда Король Леса отошел к одному из стоявших по бокам зала длинных столов, чтоб налить себе горячего вина, которым щедро угощали на празднике, Свищ оказался возле него и слегка приподнял маску. Как он и ожидал, действие было сильным. Лицо консорта окаменело, выразив крайнюю степень отвращения.
      -- Я ждал тебя, кровосос. - бросил Деми, справившись с первым желанием немедленно ударить посла в челюсть. - Костюм вампира тебе как нельзя более подходит.
      -- Если еще учесть, что под ним костюм палача! - рассмеялся Кларенс.
      -- Ты, кажется, этим гордишься?
      -- Каждый по-своему зарабатывает хлеб. - не мало не смутился сэр Джозеф. - Ты вот, например, всегда был предателем и не стесняешься этого.
      Резкий удар по лицу заставил прокурора выронить поднесенный к губам бокал. Вино разлилось по его черному одеянию, оставляя еще более темные, чуть красноватые пятна.
      -- Я никогда не был предателем, сволочь. - процедил сквозь зубы Деми. - А вот ты весь в крови.
      -- Не нужно балаганных жестов. - Свищ аккуратно отер лицо полой плаща. - Нас здесь никто не слышит, и самое время поговорить. Я не сделаю тебе ничего плохого, до тех пор пока ты будешь повиноваться приказам короля Дагмара, -- прокурор помедлил, -- и моим.
      Харвей подавил хриплый смешок.
      -- Брось. - резко оборвал консорта посол. - Я чувствую, когда ты боишься, а когда готов идти на пролом. Там, в Цитадели, тебе нечего было терять...
      Деми молчал.
      -- Сейчас ты боишься. - уверенно продолжал прокурор. - Скоро твоя коронация, жена на сносях... Тебя любят здесь... Многого можно лишиться!
      -- Чего вы от меня хотите? - сдавленно проговорил Деми.
      Свищ довольно хохотнул.
      -- Вот это уже хорошо. Знаешь, Харвей, что мне в тебе всегда нравилось? -- прокурора еще больше насмешил ненавидящий взгляд консорта. То, что тебя каждый раз приходилось ломать по новой. Выбросил вечером из камеры измочаленные останки, -- Свищ осклабился, -- а утром опять все сначала. Откуда упрямство бралось? Скажу без лести: ты мой идеал.
      Тяжелая рука принца легла на горло послу.
      -- Говори скорее или проваливай.
      Кларенс сделал испуганное лицо.
      -- Что вы, что вы, ваше высочество, никто и не думал вас обижать! Мне нужна всего лишь мелочь, которая лично вам ничего не будет стоить и только утешит исстрадавшееся сердце нашего бедного короля Дагмара... Убери войска с западно-сальвской границы, ублюдок! А в знак твоей готовности сотрудничать с нами передай мне планы и чертежи новых гранарских укреплений на севере, число и качество заложенных кораблей, карты побережья. Ты всем этим занимался несколько месяцев и как-то забыл поделиться с Беотом.
      -- Форты сгорели. - бросил Деми. - Ты должен это знать.
      -- Но вы ведь начали строить новые. - лукаво улыбнулся Свищ. Неужели ты сейчас не работаешь над макетами? Небось, у тебя полно бумаг, которыми ты мог бы снабдить друзей. А как на счет армии на границе?
      -- Нет. - сухо сказал Деми.
      -- Я не расслышал? - Кларенс приложил к уху ладонь.
      -- Нет! - гаркнул Харвей прямо в лицо послу. - Пусть меня лучше повесят!
      Кларенс несколько секунд молчал, продолжая улыбаться.
      -- Тебя не повесят. - вкрадчиво проговорил он. - Тебя выгонят от сюда. С позором. И думаю, королева утопит твоего ребенка в ближайшем пруду. После разговора со мной, конечно.
      -- Ты... ты не посмеешь. - выдохнул консорт. - Я убью тебя раньше, чем ты сдвинешься с места.
      -- Едва ли. - все также мягко промурлыкал Свищ. - Мы хорошо понимаем друг друга, так что не горячись и не обманывай сам себя. Я посмею. - с расстановкой проговорил посол. - А ты нет, потому что я дипломат и обладаю неприкосновенностью. Ты же не хочешь, чтоб из-за твоей вспыльчивости началась новая война?
      Деми нехотя снял руку с эфеса маленького придворного кинжала, болтавшегося у него на поясе.
      -- Приятно иметь дело с умными людьми. - удовлетворенно кивнула Свищ. - Ты принесешь мне то, о чем я просил.
      -- Нет. - мотнул головой Деми.
      -- Пусть не сразу. - спокойно продолжал Кларенс. - Но принесешь. Подумаешь и принесешь.
      Он исчез от стола также быстро, как и появился, оставив лорда Деми в крайне подавленном состоянии. Сейчас Харвей твердо знал две вещи: он никогда не пойдет на сговор с Дагмаром и никогда не решиться первым поговорить с Хельви. Консорт вспомнил, как полгода назад в Плаймаре королева просила жениха честно рассказать ей все, чем его когда-либо можно будет шантажировать. Тогда они не любили друг друга. Тогда это было сделать намного проще. "Нет", -- Харвей с трудом выдохнул. Достаточно и того, что она читала его допросные листы! "Сама все знает. - эта мысль неожиданно пришла Деми в голову, но он одернул себя. - Одно дело знать, а другое слушать омерзительные откровения палача-маньяка. Она ведь беременна, женщины в этом состоянии очень ранимы. А вдруг случится выкидыш?"
      Глава 2
      В этот вечер Деми зашел к жене без всякого твердого намерения переговорить. Хельви сидела на низенькой скамеечке у огня, положив на колени громадный фолиант Древней Сальвской Истории с яркими картинками и разрисованными золотом буквами - свою любимую рукописную книгу - и осторожно перелистывала пергаментные страницы. На ее гладких, разделенных прямым пробором волосах, играли отблески пламени. При виде этой мирной картины сердце Харвея защемило. Ему захотелось сесть рядом с ней на пол, обнять колени, положить голову поверх книги, и чтоб она рассеянно ерошила его волосы, думая о своем...
      Женщина подняла лицо, ее глаза зажглись такой теплотой и тихой радостью, что Деми сразу стало легко, словно все темное и тяжелое на время отступило, позволяя ему расслабиться.
      -- Хельви. - он действительно сел перед ней на корточки и улыбнулся. - Как ты себя чувствуешь?
      -- Хорошо. - королева сама обхватила руками его за шею и положила голову на плечо. - Я стала очень толстая?
      -- Нет. - он засмеялся. - Нет еще.. Почему тебя это беспокоит?
      -- Не знаю. - она покачала головой. - Мне кажется, я похожа на корову. С каждым днем все больше и больше.
      Хельви уже не носила корсета, а по своим покоям ходила в свободных складчатых платьях с завышенной талией. Пока это выглядело всего лишь как новая мода, но скоро...
      -- Неужели тебя тревожат такие простые вещи? - удивился Харвей. Говорят, рожать для женщин естественно.
      -- Только не для меня. - королева вздохнула. - Ты не понимаешь, я всю жизнь вела себя иначе. Меня уважали за ум, за хладнокровие. Впрочем, многие совсем не уважали. Не знаю, как тебе объяснить? В общем, все это для меня... противоестественно. Я же не животное!
      Деми улыбнулся. Как он и предполагал когда-то в горах, сразу после их свадьбы, Хельви в роли обычной женщины чувствовала себя крайне неуверенно. И именно в этот момент ее заела гордость. Ну как же? Такой светлый ум! Такая государственная воля! И вдруг ходит из угла в угол, прислушиваясь к утробным шевелениям в своем теле. Это было и дико, и оскорбительно, и... страшно.
      -- Я совсем не хочу ребенка. - призналась она. - Думаешь, я чудовище? И лишена всяких человеческих чувств?
      Харвей ласково погладил ее по голове.
      -- Успокойся и не терзай себя. Если б ты была простой женщиной, ну женой купца или богатого лорда, и в твоей жизни не было ничего, кроме хозяйства и развлечений, то ребенок - ожидание его, роды, хлопоты вокруг малыша - стали бы для тебя центром мира. А ты? - Деми поцеловал ее в припухшие губя. - И какие только глупости не лезут тебе в голову? Сколько стоит пенька в Даллине, на какие товары поднять пошлину, как сохранить союз с Фомарионом, сколько кораблей даст Мальдор и так далее и тому подобное. Я прав?
      Она взъерошила ему волосы.
      -- Ты всегда прав. Не осуждай меня, пожалуйста.
      "Ты б меня не осудила", -- подумал Харвей.
      Он взял ее уже слегка округлившуюся белую руку и не слишком уверенно посмотрел в глаза.
      -- Хельви, я хотел спросить.
      Женщина вскинула ресницы.
      -- Ты не станешь... ненавидеть нашего ребенка, если... со мной что-нибудь случится?
      Деми сказал совсем не то, что собирался. Королева внимательно посмотрела на него.
      -- Что за мысли приходят тебе в голову? - удивилась она. - Обычно перед родами умереть боятся женщины и просят мужей позаботиться об их общем ребенке, если те выберут себе новую супругу.
      -- Я не о том.
      -- Ты вообще ни о чем. - Хельви ласково погладила его по руке. - Пока я рядом, с тобой ничего не случится.
      Через два дня к Деми неожиданно явился Линций в полной расстройстве чувств.
      -- Меня обокрали! - брякнул он с порога. - И знаешь, так по-хамски, что просто диву даешься!
      Маленький инженер был потрясен до глубины души. До сих пор ему казалось, что в гостеприимном Гранаре живут такие милые, порядочные люди! И на тебе.
      -- Воры есть везде. - остановил его излияния Харвей. - Что у тебя пропало? Деньги? Драгоценности?
      -- Какие драгоценности? - взвился Петерс. - Я что дама? Стану я тащить с собой на стройку из Плаймара ценные вещи! Думай, что говоришь!
      Харвей, которому сейчас не хватало только упреков друга, все-таки промолчал и сделал внимательное лицо. Ведь именно он пригласил Линция в Гранар и должен был оказать помощь.
      -- Так что украли-то? - спросил Деми, усаживая инженера на стул и наливая ему горячего форрадского шоколада в чашку. - Успокойся и рассказывай по порядку.
      -- Какой там порядок! - опять возмутился Петерс. - Дверь выломали, окно вышибли, рылись в бумагах, перевернули вест кабинет, поломали все мои макеты!
      Ах, вот оно что! При этих словах Харвею действительно стало жаль друга. Линций имел обыкновение после разработки чертежей клеить большие макеты из толстого картона и любовно раскрашивать их. "Для наглядности", -как пояснял он. Герцог всегда считал, что Петерс просто не доиграл в детстве, а тут кто-то сломал его драгоценные игрушки.
      -- Зачем им понадобилось портить макеты? - искренне удивился Деми.
      -- Они хотели их спереть! - затопал ногами инженер. Он сидел на стуле с чашкой в руках и чуть не плакал. - Спереть! Вытащить через окно. А оно узкое! А макеты большие!
      Петерс подавился горячим шоколадом и начал кашлять. Деми пришлось постучать его по спине.
      -- Тогда они стали их рвать на куски, а потом выпихивать. - наконец, смог выговорить инженер. - Их спугнул сторож, и они все побросали. Прямо в снег. Естественно, они бедные размокли. Я говорю о макетах.
      "Уж конечно, не о ворах", -- усмехнулся Деми.
      -- А кроме макетов, потери есть? - вслух спросил он.
      -- Тебе мало? - Линций уставился на друга с обидой. - Думаешь, это свистульки? Одного картона... Знаешь, что они украли? - вдруг осекся он. Не поверишь, какая глупость: старые чертежи и рисунки тех двух фортов на Заячьей Губе, которые сгорели. Спрашивается, ну не идиоты ли?
      -- Не знаю. - протянул Харвей. История ограбления Линция начала приобретать для него совсем новое, зловещее значение, хотя пока он еще не видел смысла ни в варварском уничтожении игрушек Петерса, ни в воровстве старых, уже никому не нужных чертежей, которые Деми отдал другу просто так, для ознакомления.
      -- А новые не тронули? - мрачно спросил консорт. - Ну те, что мы с тобой начали уже здесь, после пожара?
      -- В том-то и дело, что нет. - покачал головой инженер. - И главное, лежали на видном месте, а нет - полезли за старыми, весь кабинет перерыли.
      -- Значит искали готовые. - задумчиво протянул Деми. - Слушай, Линций, -- вдруг спросил он, прямо посмотрев в лицо инженера, -- а ты в последнее время общался с новым беотийским послом?
      Петерс побледнел.
      -- С сэром Джозефом Кларенсом? - быстро переспросил он.
      -- Только честно.
      -- Ну я... - промямлил Линций. - Он приходил сюда. И такой вежливый...
      -- Знаю я, какой он вежливый. - буркнул Харвей. - Сначала сломает тебе руки, а потом попросит подать чаю.
      -- Прости. -- еще тише проговорил Линций, виновато глядя на друга. Но я ему отказал. Во всем. Решительно отказал. - скороговоркой выпалил он. - Я знаю, что ты сможешь меня защитить. И я ведь на самом деле не собираюсь возвращаться в Беот... Только переведу деньги через мальдорские вексельные дома... Мы с Энид...
      Деми махнул рукой. Скорый брак между Линцием Петерсом и старшей дочерью казначея
      Энид был для всех при гранарском дворе тайной полишинеля. Совершенно естественно, что молодая семья собиралась остаться в Гранаре. Нет, инженер любил свой дом в Беоте, любил пиво, сосиски и теплую сырую погоду Плаймара, иногда скучал, натыкаясь глазом на такие разные, но в сущности одинаковые для него сальвские лица. Однако перспектива возвращения под тяжелое крыло короля Дагмара не могла обрадовать и менее чувствительного человека, чем Линций, который и так натерпелся страху за месяцы ареста своего друга Деми.
      -- Ну? И чего ты квохчешь? - осведомился Харвей. - Все это я знаю. Что он сказал-то?
      -- Сказал? - снова ерзнул Петерс. Новый посол и на него произвел самое отталкивающее впечатление, хотя он и в страшном сне не мог представить себе, на что способен этот с виду обходительный, но скользкий человек. - Сказал, что я обязан сообщать ему о любой работе, которую мы с тобой будем вести над укреплениями, и по первому требованию предоставлять интересующие их сведения. Я отказался. - инженер часто-часто заморгал. Видимо, собственная храбрость до сих пор поражала его самого. - Тогда он сказал, что в Беоте у меня есть имущество и родные, но я не думаю, что король...
      -- А ты подумай. - резко оборвал его Харвей. - Мы ведь не в игрушки играем. И я тоже, может статься, скоро перестану быть надежной защитой.
      -- Почему?
      -- Мало ли что. - не стал вдаваться в подробности консорт. - Но я свой выбор сделал. А ты, -- он помедлил, -- понимаешь, Линций, это трудно решить, но подумай, для тебя и твоих родных действительно будет безопаснее, если ты вернешься. Потому что, -- рука Харвея тяжело опустилась на плечо друга, -- сведений передавать им я тебе не позволю, и ты это знаешь.
      -- Но что же мне делать? - едва не закричал Петерс. - Что? Что? У меня скоро свадьба. Все было так хорошо... Что может с тобой случиться? Ты почти король. Тебе все доверяют. Королева тебя любит.
      -- Боюсь, что слишком. - остановил его Харвей. - И она не переживет. - он не стал договаривать.
      -- Чего не переживет? - не понял Линций. - Родов? Брось ты, все женщины боятся, и все рожают.
      -- Какие роды? При чем тут роды? - вспылил Деми. - Если хочешь знать, то ни одна женщина не переживет, если человек, которого она любит, окажется не тем человеком, которого она любит.
      Инженер посмотрел на него, как на сумасшедшего.
      -- Ты не Харвей Деми? - прямо спросил он. - У тебя раздвоение личности?
      -- Может быть и Харвей, может быть и Деми. - задумчиво протянул консорт. - Но уже не тот, которого ты знал когда-то. Ты ведь тоже заметил, что я изменился.
      Линций пожал плечами.
      -- Все меняются. Тем более ты менялся у нее на глазах.
      Деми покачал головой.
      -- Нет, старина, я менялся еще и в тюрьме. И она об этом ничего не знает. Зато хорошо знает Дагмар и его сволочи. Хватит. - он знаком остановил друга, пытавшегося продолжить разговор. - Мне более чем не ясна история со старыми чертежами, но почему-то я не жду от нее ничего хорошего.
      Глава 3
      На следующее утро Симон д' Орсини чистил оружие у себя в обеденной зале. Это были старые прославленные клинки, щиты и шлемы, которые уже, конечно, не ходили на войну вместе с хозяином, а спокойно висели на стенах, украшая собой дом и ведя бесконечные, неслышные людям, беседы о былых подвигах.
      Симон испытывал слишком большое почтение к этим реликвиям своего древнего рода, чтобы доверить их чистку слугам. А привести оружие в порядок было необходимо, как впрочем и весь дом, потому что д' Орсини ждал со дня на день приезда жены и троих детей из отдаленного замка Норн. Элиан должна была родить на исходе января, а королева, если Бог даст благополучное течение ее беременности, в апреле. Д' Орсини уже договорился с Хельви, что именно его благочестивая супруга, прекрасно знавшая все, что касается младенцев - их болезней, плачей, сна и тому подобных премудростей - станет кормилицей наследника гранарской короны.
      Графа распирала ужасная гордость, которую захлестывало простое счастье от скорого приезда жены. Однако в это утро ему не суждено было закончить чистку памятников боевого прошлого рода д' Орсини. Около девяти вошел дворецкий и доложил о приходе двух воинов из охраны, которым Симон поручил наблюдение за домом сэра Кларенса. И еще двоих, которые с позавчерашнего дня занимались странной историей о погроме в кабинете Линция Петерса.
      Разум подсказывал Симону, что эти две нитки как-то связаны. Беотийский посол и беотийский инженер - логика рыцаря была железной. Поэтому он не нашел ничего странного в рассказе двух пар соглядатаев, которые сообщили, что на дом Петерса напали городские грабители, подкупленные Кларенсом, которые и доставили в его резиденцию некие похищенные у инженера вещи. Какие именно, узнать не удалось.
      Д' Орсини тут же отложил тряпку и задумался. Внутри него так и булькало слегка подзабытое за мирные месяцы возбуждение. Оно ничем не напоминало боевой азарт, но было сродни охотничьему. Симон решил, что настало время тайно посетить посольство Беота и самому во всем разобраться.
      Резиденция сэра Джозефа Кларенса располагалась в нижней, прилегающей к реке части города. Это был красивый особняк в новом гранарском стиле с четырьмя круглыми башенками по бокам и резными железными флюгерами над крышей. Замерзший сад окружал посольство с трех сторон, а четвертой глухой - оно выходило на высокий заснеженный обрыв над Сальвой. Лишь на самом верху, в крыше виднелось круглое чердачное окно.
      Все это д' Орсини хорошенько рассмотрел, прогуливаясь по земляной насыпи вдоль реки, где с весны предполагалось начать строительство набережной. За оградой посольства было несколько сторожевых псов гладкошерстной беотийской породы, названия которой Симон не знал. Эти слюнявые чудовища мерзли в такую погоду и жались вместе под крыльцом. Все равно дразнить их не следовало. Поэтому рыцарь избрал в качестве пути для своего вторжения именно глухую сторону особняка.
      В годы войны д' Орсини прославился не только как хороший командир конницы, но и как опытный руководитель засылаемых в тыл беотийцам отрядов. Именно на нем лежал и сбор сведений о противнике, и внезапные ночные налеты, и поджоги. Да мало ли еще что. В Симоне до сих пор время от времени просыпался чумазый мальчишка, лазавший через заборы и обтрясавший соседские яблони. Иногда, глядя на королеву, он жалел, что не знал ее в детстве. Потому что Хельви принадлежала к тем девочкам, которые никогда не пекут пирожков из песка и не возятся с куклами, а придумывают для товарищей самые опасные и захватывающие игры.
      С наступлением ранних сумерек д' Орсини, пользуясь богатым опытом старого диверсанта, влез по обледеневшему склону вверх, зацепил веревку за чугунные крючья стягов, торчавших из стены и взобрался на крышу. Его не беспокоило, что и на склоне, и на кладке остались следы. За расследованием инцидента все равно обратятся к нему, а уж он-то постарается не узнать собственных сапог.
      Чердачное окно, конечно, не было приоткрыто. Более того, оно обледенело. Провидение явно не собиралось облегчать Симону жизни. Пришлось осторожно пробивать ножом периметр слуховика и лишь потом пытаться отворить раму уже замерзшими пальцами. Но д' Орсини с честью справился с этой работой и проскользнул внутрь.
      Чердак был завален старой рухлядью, и дверь вниз тоже была заперта. С этой детской преградой рыцарь справился легко, не пришлось даже ковыряться проволочкой в замке, просто резко приподнял ручку и нажал на дверь. Слабый язычок - беотийская работа - выскользнул из неглубокого паза. Путь был свободен.
      Симон оказался на третьем этаже особняка, где стояла полная тишина. Обычно иностранные дипломаты жили в городе, в приглянувшихся им домах, которые снимали у хозяев. В резиденции посла, помимо канцелярии и рабочих помещений, располагались только апартаменты главы миссии. Раньше здесь обитал добряк Кросс, теперь устроился интриган Кларенс. На минуту д' Орсини искренне пожалел об отъезде сэра Энтони, за время пребывания последнего в должности посла, Симону ни разу даже в голову не пришло пытаться тайно проникнуть в Отель де Беот, тем более искать там какие-то документы.
      Внимание рыцаря привлек приглушенный крик, донесшийся снизу. На втором этаже, как знал д' Орсини, находились покои посла. Звук повторился. Кричала женщина. Это удивило Симона, поскольку Кларенс приехал без супруги. Да и была ли она у него вообще? Вспомнив обезьянью фигуру дипломата, гранарец усомнился.
      Осторожно спустившись по широкой дубовой лестнице с точеными перилами и шишечками, рыцарь в нерешительности остановился перед дверью. Куда она вела? Вскрики явно доносились из-за нее, но были приглушены расстоянием. Значит там анфилада комнат. Симон нажал на ручку, створки подались, и он оказался в просторном кабинете, изысканно забранном темными деревянными панелями, незаметно переходившими в резной потолок. Из-за зеленых бархатных штор, неплотно задернутых на окнах, поблескивала луна, заливая комнату серебристым светом.
      Д' Орсини хорошо видел в темноте и легко мог пошарить на столах у посла даже при таком скудном освещении. Его смущала яркая полоска огня, пробивавшаяся из-под двери в соседнее помещение. Именно оттуда и доносились звуки: то сдавленный хрип и площадная брань, то всхлипывания, крики и свист рассекавшего воздух ремня. Было ясно, что ночные развлечения нового беотийского посла трудно назвать заурядными. Д' Орсини понимал, что судьба предоставляет ему уникальный шанс: свободно порыться в бумагах дипломата, пока хозяин занят. Но все естество Симона протестовало против такого хладнокровного поступки, когда в соседней комнате как будто драли стаю кошек.
      Рыцарь осторожно прошел к двери и заглянул в щель. То, что он увидел, удивило его не только своей жестокостью, но и полной бессмысленностью. Две шлюхи без определенного возраста были привязаны к двум сдвинутым спинками стульям, а сэр Джозеф Кларенс расхаживал вокруг них в спущенных штанах и время от времени с остервенением нападал то на одну, то на другую с ремнем в руках. Женщины кричали, вертели головами и стучали ногами по полу, а его превосходительство посол Беота буквально давился от возбуждения самой грязной руганью. Неожиданно он кончил прямо на паркет, так и не прикоснувшись ни к одной из куртизанок естественным образом. По его красному подергивающемуся лицу было ясно, что спектакль продолжается.
      Не в силах больше наблюдать эту мерзость, д' Орсини подхватил с поставца майоликовую вазу, свесил ее в руке и, распахнув дверь, со всей силы стукнул прокурора по лысине. Удар был рассчитано тяжелым. Кларенс без единого стона повалился на пол.
      -- Да благословит вас Бог, прекрасный господин! - затараторили шлюхи, когда Симон отвязал их от стульев. - Бывают на свете мерзавцы-клиенты, но этот!
      -- Советую сменить занятие, девочки. - мрачно хмыкнул рыцарь. - К главному входу не ходите, там собаки. Идите на чердак и вылезайте через крышу.
      Перепуганные куртизанки поспешили убраться как можно скорее. Д'Орсини склонился над телом посла. Судя по слабому биению пульса в шее, тот был жив, только в обмороке. Рыцарь возблагодарил небеса за то, что не угробил беотийского дипломата в собственной резиденции. Осложнения отношений с Плаймаром из-за жизни какого-то буйно помешенного извращенца он, конечно, не желал. Однако не смог оказать себе в удовольствии поглумиться: поднял Кларенса и привязал его к одному из стульев прямо так, в спущенных штанах. Давясь от смеха, Симон представил себе выражение лиц секретарей, которые утром найдут своего шефа в столь нереспектабельном виде. Затем д' Орсини заткнул рот послу валявшимся рядом красным шелковым чулком, который в спешке позабыли куртизанки, и вышел в соседнюю комнату.
      Вот теперь можно было поработать без помех. Никого больше не опасаясь, рыцарь зажег свечу и углубился в разбор бумаг. Было бы наивно надеяться просмотреть все. Любое посольство набито документами, как утка черносливом. Но д' Орсини и тут проявил смекалку. Он вскрыл инкрустированный слоновой костью секретер, долго копался с его ящиками, ящичками, задвижками и потайными пружинками, пока не извлек из недр нижнего, хорошо замаскированного складом письменных принадлежностей отсека увесистый ларец.
      "Либо это казна посольства, но что-то не тяжелая, -- подумал Симон, -- либо то, что я ищу. Хотя, черт возьми, а что именно я ищу?" Он полез внутрь, сломал замок ларца и даже разворотил кочергой одну стенку. "Чудесно!" Бумаги хлынули на ковер сплошным потоком. Унести их все Симон не мог. Письма короля Дагмара и инструкциями, денежные расписки, для мальдорских вексельных домов. Внимание рыцаря привлекли два запечатанных пакета из плотной желтоватой бумаги. На одном из них красовался беотийский герб - клыкастый вепрь, готовый к нападению. Другой был скреплен печатью герцогов Западной Сальвы - поднявшей крылья птицей Феникс с двумя буквами "Д": Дюк Деми. Последнее обстоятельство особенно заинтересовало Симона.
      Пожалуй, эти документы д' Орсини попробовал бы унести с собой. Спрятав конверты за пазухой, рыцарь мысленно пожелал сэру Джозефу приятных сновидений и двинулся в обратный путь.
      Только у себя дома, отогревшись и выпив можжевелового джину, Симон приступил к распечатыванию похищенных документов. То, что он обнаружил, повергло командира королевской охраны сначала в недоумение, затем в ужас и, наконец, полную растерянность.
      Более крупный пакет с гербом Деми содержал множество планов и зарисовок укреплений Северной Сальвы, а также собственноручное письмо Харвея к королю Беота следующего содержания:
      "Ваше Королевское Величество.
      Смею надеяться на августейшее одобрение скромных заслуг всех вверенных мне офицеров и простых матросов, чья преданность Беоту безграничны, а храбрость безмерна. Несколько дней назад мне удалось приблизительно зарисовать береговые форты противника. Посылаю вам их планы. С воды мы сумели поджечь деревянные строения порта и, отойдя на почтительное расстояние, наблюдали за пожаром с кораблей. Полагаю, что неприятелю нелегко будет отстроить переднюю деревянную линию укреплений заново.
      Вашего Королевского Величества
      покорный слуга
      лорд Харвей Деми".
      Лежа в одном пакете с чертежами фортов на Заячьей Губе, это письмо, казалось, должно было относиться к знаменитому пожару, когда консорт так убивался из-за гибели кораблей и верфей. Неужели он лгал? И прав был Вебран, обвинявший Деми в преднамеренном поджоге?
      Эту мысль д' Орсини отмел сразу. Кроме упрямого нежелания верить в предательство Харвея, сами бумаги, на взгляд рыцаря, были полны всяческих несообразностей. Он повертел письмо в руках. Лист показался ему несколько меньшим по размеру, чем обычный. Подпись Деми кончалась буквально на нижнем краю, и даже больше - хвостик у росчерка пера, ушедший за нижнее поле, был отрезан. Значит изначально существовала еще часть страницы. Об этом говорило и отсутствие даты. Кто же пишет на листе впритык, от края до края? Нижнее поле зачем-то отрезали. То же самое сделали и с верхним, чтоб при складывании письма по полам по старому сгибу отсутствие куска бумаги внизу не так сильно бросалось в глаза.
      Симон еще раз перечитал текст. "Не пришей кобыле хвост", -- пробурчал он себе под нос. Какие беотийские офицеры и матросы были у Харвея на Заячьей Губе? Зачем ему было "приблизительно зарисовывать береговые форты", если планы их строительства он готовил сам и сумел бы, наверное, во сне с закрытыми глазами сделать точный чертеж? Как он мог поджечь что-либо с воды, если постоянно находился на берегу? На каких кораблях Деми "отошел на почтительное расстояние и наблюдал за пожаром", если все заложенные суда сгорели на стапелях вместе с верфями, а сам консорт носился по пожару, пока не получил горящим бревном по голове?
      Симон раздраженно вскрыл пакет с печатями короля Дагмара. Там находилось короткое, ни к чему не обязывающее письмо, в котором беотийский владыка благодарил лорда Деми за то, что тот и вдали от родины не забывает о службе "священной монархии Плаймара" и выражал надежду, что Харвей и впредь будет "снабжать своих друзей столь ценными для Беота сведениями".
      -- Шито белыми нитками. - заключил д' Орсини. - Хотя наши дураки в Совете подняли бы куриный переполох, и пока все выяснится... или не выяснится... Тень на имя консорта будет брошена. - рыцарь потер лоб рукой. -- Многие поверят, особенно при собственноручном письме Дагмара. Они всегда всему верят...
      Симон на мгновение закрыл лицо ладонями, так ему стало тяжело при одном воспоминании о деле Монфора. Нет, он больше никогда не положится на "мудрость отцов государства", на "неопровержимые доказательства", "очевидные факты", "слова свидетелей". Д' Орсини встал, сгреб содержимое пакетов в холщовый мешок, перекинул его через плечо и направился вниз по лестнице. Время было позднее, но дело, которое сейчас мучило командира королевской охраны, не требовало отлагательства. Он почти наверняка знал, что Деми примет его и ответит на все вопросы. А если нет... Об этом Симон не хотел думать.
      Дворец уже спал. Но д' Орсини не мог ошибиться, заметив в правом крыле на втором этаже, в покоях консорта, слабый свет одинокого окна. "Значит я никого не разбужу". - кивнул он своим мыслям и ускорил шаг.
      Глава 4
      Харвей попробовал рукой крепость веревки и подвигал ногой стул. Нужно было лишь шатнуть табурет. И все кончится.
      Обидно только, что после путешествия в Монтаньяр он верил в загробный мир, в то что жизнь продолжается и после смерти. А значит боль и страдания останутся.
      Нет, вешаться Деми не собирался. Просто с сегодняшнего утра им владело остервенение, которому надо было предать форту. Желательно зримую. После двух недель ходячего обморока консорт испытал встряску, вернувшую его к реальности. Он слышал о самоубийцах, которые приняв решение покончить счеты с жизнью, как сомнамбулы, берут в руки бритву и почти машинально режут себе вены, но от боли, вида крови и ощущения пульсирующего тепла на коже вдруг приходят в себя и начинают орать: "Что ж я наделал!" Нечто подобное произошло и с ним.
      Сегодня, во время приема по случаю окончания Рождественских торжеств, сэр Джозеф Кларенс открыто подошел к консорту в большой зале, и Деми вынужден был отступить с ним вместе к окну, чтоб их разговор никто не мог услышать. Там, улыбаясь и кивая проходящим мимо придворным, Харвей услышал о том, куда девались документы из дома Петерса, и в каком виде прокурор собирается подать их королеве.
      -- Вы очень упрямы, друг мой. - осклабился Свищ. - У меня кончилось терпение.
      -- А если ее величество не захочет тебя слушать? - холодно осведомился Деми.
      Посол недоверчиво покачал головой.
      -- Не захочет она, захотят другие. Люди любят поболтать о подноготной владык. Как ты думаешь, что они потом будут говорить о сыне такого человека как ты?
      Консорт скрипнул зубами. До сих пор Кларенс шантажировал его Хельви, теперь - всем Гранаром. Попади документы, которыми обладал сейчас прокурор, в Совет, и уже ничто не смоет с будущего короля клейма предателя. Это не голословные обвинения Вебрана. О коронации можно было забыть. Кроме того, Дагмар не упустит шанс бросить тень на неродившегося еще сына Деми и вызвать в соседней стране кризис престолонаследия.
      Видимо, лицо Харвея в этот момент отражало все его мыли, потому что Свищ с издевкой бросил:
      -- Тебе остается только повеситься.
      "Или повесить тебя", -- мысленно огрызнулся консорт.
      Стоя сейчас под мерно покачивавшейся из стороны в сторону петлей и разглядывая сквозь нее рисунок на обоях, Деми с каждой минутой все отчетливее сознавал необходимость убить Свища. Другого выхода не было. Вернее был, и этот выход Харвей сам наглядно показал себе, привязывая веревку с балке. "Или так, или так. Хорошо запомнил?"
      Консорт подумал, как нелепо он должен сейчас выглядеть со стороны. "А я вообще запер дверь?" -- мелькнуло у него в голове. В этот момент сильный удар в спину сшиб его с ног и бросил вперед. Деми и какая-то невидимая тяжесть со всего размаха впечатались в стену. Принцу в первую минуту показалось, что ему ударом бревна сломало позвоночник. Он поднял голову и беспомощно огляделся.
      -- Совсем ополоумел?! - д' Орсини тоже сильно ушибся. Рыцарь стоял позади него на четвереньках, держа Деми обеими руками за пояс. - Я об тебя скулу свернул, идиот!
      -- Зачем ты?.. - Харвей недоговорил, прекрасно понимая, как Симон должен был понять ситуацию. - Я вовсе не собирался...
      -- А веревка на что? - Д' Орсини встал, бросив на консорта раздосадованный взгляд.
      -- Для наглядности. - зло пояснил Деми. - Тебя не учили стучать, прежде чем вламываться в чужую комнату?
      -- Ага, я бы вот так постучал, а ты со стула спрыгнул. - Симон не поверил Хавею. - Жить надоело? Есть много более достойных способов. -- он потер голову.
      Деми молчал, глядя как рыцарь, все еще тяжело дыша, полез на табуретку, с остервенением сдернул с балки веревку и так зашвырнул ее в камин, что оттуда посыпались на пол искры. Одна из них прожгла рукав рубашки Харвея, и тот вскрикнул от неожиданности.
      -- Больно? - со злым удовлетворением в голосе спросил д' Орсини. Небось в петле ногами дрыгать было бы больнее.
      -- Да не собирался я! - взвыл Харвей. - Говори, за чем явился, и проваливай. Без тебя тошно.
      Симон стал еще мрачнее.
      -- За ответом. - он выложил на стол принесенные конверты. - Скажи мне, что это такое? А потом можешь отправляться хоть к праотцам. - д' Орсини сердито тряхнул головой. - Я о тебе был лучшего мнения.
      Харвей сел за стол и развернул желтые пакеты. Судя по его ничего не выражавшему лицу, он их первый раз видел. Но вот пальцы лорда коснулись чертежей, потом письма. От инквизиторского взгляда Симона не укрылась гамма чувств, сменившаяся на лице консорта: от недоверчивого удивления и радости, до обреченности.
      -- Как ты их достал? - спросил Деми.
      -- Не важно. - оборвал его рыцарь. - Я хотел бы знать, что это такое?
      -- Ты же видишь сам. - с тоской отозвался Харвей. - О чем спрашивать? Разве тебе этого не достаточно?
      -- Мне нет. - сухо заявил д' Орсини. - Когда-то ты дал мне слово, что не служишь Беотоу. Я тебе поверил.
      -- Чему же ты веришь теперь? - Деми поднял глаза и в упор посмотрел на человека, которого за последние полгода привык считать своим другом.
      -- Я поверю только твоему слову. - твердо сказал д' Орсини. Попробуй объяснить мне, как это все могло получиться.
      Харвей вздохнул.
      -- Это мое письмо. Я написал его больше года назад, во время морской экспедиции к берегам Фомариона. Мне тогда удалось почти полностью выжечь укрепления порта Мерлок. Я отправил Дагмару донесение. Вот оно. Не даром на нем оторвана дата.
      -- Не оторвана, а отрезана. - методично уточнил Симон. - А остальное, похоже, те бумаги, которые украли у твоего инженера? Петреса?
      -- Сдается, что так. - кивнул Харвей. - Вместе они производят сильное впечатление. Выходит, будто я поджог собственные форты. Как говорил Вебран. Да еще письмо Дагмара, которое должно все подтвердить.
      -- Зачем Кларенсу понадобился такой подлог? - серьезно спросил д' Орсини. - Чтоб передать его в Совет и предотвратить твою коронацию?
      -- Возможно. Но это на последний случай. - отозвался Деми. - А сначала просто показать их мне и угрожать обнародованием, если я не стану выполнять приказы из Плаймара. - Харвей помолчал. -- Пока они хотят, чтоб мы убрали войска с границы Западной Сальвы. Ты знаешь, что последует за этим, я тоже. Резня. Что они потребуют в следующий раз, один Бог знает.
      Д' Орсини собрал со стола документы.
      -- Что ты намерен с ними делать? - подавленно спросил Харвей.
      -- Да ничего. - рыцарь разом положил всю охапку в камин. - Чего ты собственно ожидал? Что я пойду в Совет?
      Консорт, как зачарованный, смотрел на вспыхнувшую бумагу.
      -- Но ты имел полное право...
      -- Ничего я не имел. - покачал головой Симон. - Есть вещи... - он осекся. - Мне трудно тебе объяснить. Много лет назад из-за моей недоверчивости казнили человека, который ни в чем не был виноват... Он только пытался спасти оставшихся в живых братьев Золотой Розы, а его обвинили в государственной измене.
      -- Ты говоришь о Монфоре? - уточнил Деми. - Это его имя все так боятся произносить в при королеве?
      -- Да, -- кивнул Симон. - Но будет лучше, если Хельви когда-нибудь расскажет тебе сама. - озабоченное выражение не исчезало с лица рыцаря. - Я еще вот что хотел спросить: этот Кларенс очень опасен для нас, как я понимаю?
      Деми кивнул.
      -- И он не оставит попыток давить на тебя. - скорее утвердительно, чем вопросительно произнес д' Орсини. - Он был прокурором во время твоего дела в Плаймаре?
      Харвей внутренне подобрался.
      -- Значит у него полно всяких бумаг, чтоб втоптать тебя в грязь?
      -- Более чем достаточно. - нехотя признался консорт.
      -- Тогда его надо убить. - мрачно заключил Симон.
      По губам Деми скользнула вымученная улыбка.
      -- Я уже почти принял это решение, как раз когда ты вошел в дверь. Он полмесяца торчит у меня, как кость в горле.
      -- Зря я его не убил. - процедил сквозь зубы рыцарь. - Одним мерзавцем было бы меньше.
      -- Благими помышлениями... - махнул рукой Харвей. - Снег уже улегся, через неделю назначена охота на волков. Там все и решится.
      -- Сир, доверьте это мне. - попросил Симон. - Вы не можете лишний раз подвергать себя риску.
      -- Нет, -- покачал головой Деми. - Это мое и только дело. Я и так слишком долго тянул. - он улыбнулся рыцарю. - Иди спать. Не о чем не волнуйся.
      -- Не гоните меня, сир. - сказал д' Орсини. - Я могу спать даже на сдвинутых стульях. Просто, - он смущенно крякнул, -- я немного боюсь оставлять вас одного нынче ночью. Извините за прямоту.
      Харвей вздохнул.
      -- Можешь не просить прощенья. - кивнул он. - Знаешь, я и сам не уверен, что мне сегодня придет в голову. - он выразительно пожал руку д' Орсини. - Я буду очень благодарен, если ты останешься. В соседней комнате большой диван. Я прикажу постелить.
      Через полчаса оба легли. Правда, отдохнуть в эту ночь им не удалось. Деми до рассвета ворочался и вздыхал, а Симон вздрагивал и просыпался от малейшего звука.
      Спустя неделю, по хорошо улегшемуся снегу в предгорьях невысокого Гранарского хребта, с севера подступавшего к столице, прокатилась большая королевская охота. Волков подняли еще до рассвета и погнали на заливистый собачий лай через овраги, обледеневшие кусты орешника и незамерзающие каменистые русла рек. Временами серые хозяева леса, обезумев от преследования, выскакивали на непрочный, сносимый водой лед горных рукавов Сальвы. Порой проваливались в полные сухих сучьев канавы, с краев которых на них немедленно набрасывались охрипшие от лая псы.
      Единственной опасностью для всадников, участвовавших в травле, была всхолмленная местность с многочисленными оврагами, на которой лошади легко могли сломать ногу. Однако из всех видов охоты Хельви предпочитала именно зимний гон волков и никогда не отказывалась от этого рискованного развлечения. Она почти не испытывала сочувствия к серым разбойникам, в голодную пору спускавшимся к городским предместьям и открыто нападавшим на деревни.
      Даже на шестом месяце королева не отказала себе в удовольствии взобраться в седло, хотя и муж, и д'Орсини, и, уж конечно, епископ Сальвский уговаривали ее не мерзнуть, не скакать галопом, а лучше вообще остаться дома. Но это оказалось выше сил Хельви. Менять свои привычки, когда она, быть может, не доживет до следующей травли! Королева так и сказала обступившим ее вельможам, гневно глядя на них с высоты седла.
      -- Умоляю вас, сир, -- прошептал отец Робер на ухо консорту, -- не отъезжайте от нее далеко и все время будьте рядом. Мало ли что может случиться.
      Деми раздраженно кивнул. Выезд Хельви на охоту очень ему мешал, он не собирался долго скакать возле нее. У него были сегодня свои планы, не терпевшие помех. Но посмотрев на жену, бодро сидевшую верхом и уверенно правившую Пенкой, Харвей успокоился. В конце концов она сама знает, что делает. Зачем мешать человеку наслаждаться?
      Ему удалось довольно быстро поотстать от основной массы охотников и оказаться в хвосте, где ехали те, кому официальный статус при гранарском дворе предписывал принимать участие во всех увеселениях августейших особ, но кто вовсе не рвался ломать себе шею по буеракам. Именно в толпе этих почтенных сановников и ехал новый посол Беота, укутанный в накидку из куньего меха поверх алого бархатного дублета.
      Сэр Джозеф выглядел смурным и ни с кем не вступал в беседу. Странная история о том, как служащие резиденции нашли его утром привязанного к стулу в непотребном виде, быстро распространилась при дворе, и теперь Кларенс испытывал полное отвращение к любому разговору с окружающими. Даже появление рядом с ним лорда Деми не вызвало ожидаемого удовольствия, хотя консорт выглядел именно так, как должен был выглядеть после их прошлого разговора. Помятый, не выспавшийся, подавленный.
      -- Созрел? - с коротким нервным смешком осведомился Свищ.
      Деми кивнул.
      -- Привез? - посол был явно не склонен к долгой беседе.
      Но Харвей должен был во что бы то ни стало выманить его из толпы придворных и остаться один на один.
      -- Я не знаю, что именно тебе нужно. - сказал он. - Чертежи или карты промеров дна...
      -- Опять все сначала! - с досадой вскинулся на него Свищ. - Отъедем, поговорим.
      Консорт едва сдержал себя, чтоб не выдать радость при виде разворачивающегося коня Кларенса.
      -- Я с тобой никуда не поеду! - наиграл он неприкрытую панику.
      -- Поедешь. - властно бросил Свищ. - Сделал один шаг, делай и второй.
      Они серьезно отстали от общего потока охотников и проехали заснеженной балкой к реке. Здесь, на открытой поляне, кони заплясали по ломкому насту, поминутно проваливаясь в глубокий снег.
      -- Ну? - раздраженно потребовал посол. - Показывай, что ты мне приготовил? - от стянул перчатки из тонкой овечьей шерсти, видимо, полагая, что сейчас ему придется взять в руки бумаги. Но вдруг остановился, задержав на Харвее долгий тяжелый взгляд.
      -- Что ты задумал?
      -- А ты не догадываешься? - Деми вытащил из ножен широкий кинжал. Возьми оружие и слезай с лошади.
      -- Не-ет. - протянул прокурор, лихорадочно соображая, что делать.
      Харвей уже перехватил под уздцы его коня, не позволяя Кларенсу ускакать.
      -- Слезай! - Деми изо всех сил пнул Свища сапогом в ногу. - Не заставляй меня резать тебя, как свинью.
      -- Ты врешь! - при виде тускло мерцавшей стали палач совершенно потерял самообладание. - Ты не заставишь меня защищаться! Это все равно убийство!
      -- Ну убийство, так убийство. - мрачно согласился Деми. - Думаешь я буду тебя жалеть? - Ему и самому уже порядком надоело играть в благородство с этой скотиной.
      Честного поединка не получалось. К тому же Харвей не испытывал ни малейшего желания вступать с прокурором в праведный бой, даже прикасаться к нему, пачкать об него руки... Сойди на Свища огонь небесный, лорд был бы доволен.
      Посол соскочил с коня и по глубокому снегу бросился бежать к реке, видимо, надеясь перебраться на другую сторону по льду.
      -- Помогите! На помощь! Режут! - орал он что есть сил, но только взметнувшиеся с высоких сосен галки услышали его вопль.
      Прокурор поздновато понял, что Харвей не преследует его. Неожиданно для обоих вдалеке послышалось пение рожков, разрезавших морозный воздух, громкий лай и топот множества тяжело подкованных коней. Охота пронеслась над ними по взгорью. Следом за этим со снежной крутизны в лощину скатилась несколько серых крупных зверей, оторвавшихся от гона. Сначала Свищ подумал, что это собаки, но когда они приблизились, тяжело дыша и вздымая мокрые бока с облипшей шерстью, в их желотовато-зеленых глазах светился не домашний страх. Сразу превратившийся в ярость при виде пешего безоружного человека. Волки обежали вокруг него и стали приближаться. Единственным спасением казалась река.
      Сальва быстро струилась по камням, и ледяной покров на ней был тонок. Лишь пушистые шапки снега предавали ему внушительный вид. Лед проломился сразу же, как только Свищ вступил на него. Негодяй забил руками, пытаясь выбраться на берег, но его мокрые ладони соскользнули с обледеневшего наста, и сильное течение поволокло Кларенса под лед.
      Харвей молча наблюдал, как темная груда мехов и рытого бархата скрылась, увлекаемая водами Сальвы. Звери не решились преследовать добычу по опасной воде и, одарив второго человека долгим не добрым взглядом, повернули к лесу.
      Почему они не напали? Почему ушли, даже не попытавшись совладать со всадником? Харвей не знал. Он не верил своим глазам. Все произошло слишком быстро и ненадежно, чтобы консорт мог осознать смерть Свища. Деми сидел, опустив кинжал, и вместо благодарности за то, что ему не пришлось поганить оружия об эту тварь, испытывал странное чувство неудовлетворенности. Даже досады. Нехотя он повернул лошадь к выходу их лощины и поехал догонять охоту.
      Еще один всадник, издалека следивший за происходящим, тронул поводья жеребца и приблизился к реке. Симон д' Орсини шагом пустил коня мимо берега, ожидая в следующей большой полынье увидеть тело беотийского посла. Он тоже не верил в столь простую смерть Кларенса и ехал, мрачно покусывая нижнюю губу. "Надо было убить его тогда", -- повторял про себя рыцарь.
      Как и предполагал д' Орсини, лучше, чем Харвей, знавший особенности местных рек, быстрое течение Сальвы вынесло тело прокурора к следующей вымоине, зацепив за прибрежные камни. К досаде Симона, посол был еще жив и даже предпринимал отчаянные попытки вскарабкаться на обледеневшие валуны.
      "Как хороший человек, так Бог его в этом мире не держит! - возмутился рыцарь, продувая кремневый пистолет. - А как всякое дерьмо..."
      Полузахлебнувшийся прокурор увидел мужскую фигуру на берегу. Стекавшие по его лицу струи холодной воды не позволяли Свищу как следует рассмотреть спешившегося всадника. Единственное, что он понял - это не консорт - и возблагодарил Бога за чудесное спасение.
      -- Помогите! - прохрипел Кларенс, уже до половины заползший на камень.
      Казалось, человек его услышал и ловко перескочил с земли на валуны. Только теперь Свищ узнал командира королевской охраны, и преисполнился еще большей надеждой. Благородный граф д' Орсини не позволит ему утонуть! Но мгновенная радость в сердце палача сменилась ужасом, когда он осознал, что в руках Симон держит пистолет.
      -- Помогите! - снова закричал Кларенс.
      Рыцарь не стал стрелять. Сильнейшее чувство отвращения, сродни тому, что испытывал Харвей, охватило его. Он спрятал оружие за пояс и выставил вперед ногу.
      -- Бог поможет. - весомо сообщил Симон, изо всех сил пнув посла сапогом.
      Тот резко откинулся назад и снова погрузился в воду, которая опять подхватила и поволокла его под лед.
      "Зря я не выстрелил, -- обругал себя д' Орсини. - Чистоплюй. Верней бы было". Он даже представил, как гулко разнесся бы в морозном воздухе хлопок его пистолета. Но дважды один и тот же шанс судьба не предоставляет.
      Вернувшись в столицу, Симон отдал приказание оповестить крестьян прибрежных деревень под страхом смерти в течение ближайшей недели не вылавливать утопленников из Сальвы. Эта мера должна была гарантировать от возможного воскресения беотийского посла. Но на сердце у д' Орсини все равно оставалось неспокойно.
      Глава 5
      Поместье лорда Босуорта Ласточкин Утес меньше всего походило на своего хозяина. Это был изящный белый замок, возвышавшийся на скале над морем. Выстроенный в фаррадском стиле, который Дерлок так не любил, он не был защищен ни рвами, ни стеной с бойницами. Зато обладал целым лабиринтом мозаичных двориков с фонтанами, хороводами колоннад, прихотливой резьбой по камню и восточными удобствами, способными разнежить самый закаленный в невзгодах дух.
      Дворец подарила горцу Хельви, и все здесь несло на себе отпечаток ее частых пребываний. Дерлок мирился с тысячью ненужных ему вещей, потому что рад был мириться с любыми причудами королевы. Они только развлекали его. Но теперь...
      Каждый шаг, каждый вздох под сводами Ласточкиного Утеса откликался смехом и беготней былых приездов, шелестом ее платья, стуком каблучков, веселой речью, торопливыми поцелуями. Вот в этом бассейне с морской водой они вместе купались, отослав слуг подальше, и Дерлок нежил на широких ладонях невесомое в воде тело королевы. Вот изгородь из розовых кустов, за которой пряталась Хельви, когда хотела сделать ему сюрприз. Вот белый слепой ослик, которого они вместе подобрали в горах во время прогулки. Хозяин бросил его. Теперь он вращает ворот колодца возле кухни.
      Эти воспоминания причиняли Дерлоку необыкновенную боль. Он бывал в своем поместье и осенью, и зимой, но теперь казалось, что здесь все всегда стояло лето. В голову лезли только залитые солнцем дни, цветущие клумбы и теплое виноградно-синее море. Сейчас шел январь и, хотя снега на Ласточкином Утесе не было, холодный пронизывающий ветер сдирал последние листья в парке, шпалеры розовых кустов были сиротливо обозначены лишь редкими сухими прутиками, и море под замком постоянно штормило.
      Дерлок чувствовал, что больше не может оставаться в доме, где все от песчаной дорожки до чашки на столе напоминало ему о Хельви. Как случилось, что он позволил ей себя поработить? И должен ли вообще мужчина настолько подчиняться женщине? Даже королеве. А он подчинился. С радостью. Чувствовал удовольствие от того, что им, сильным и грозным воином, вертят маленькие безжалостные ручки. Таял и растворялся в ней. Когда же окончательно отдался на милость ее теплого, как вода на мелководье, чувства, она указала ему на дверь.
      Напрасно, мечась по комнатам почти пустого зимнего поместья, Босуорт ждал от Хельви письма. Тешился безумной надеждой, что королева вот-вот позовет его. Женщина молчала, и с каждым днем ее молчание становилось все бесповоротнее. Если б Дерлок знал, что в это время в столице Хельви, мучимая жалостью и угрызениями совести, не находит себе места, едва сдерживаясь, чтоб не послать за ним, он немедленно поскакал бы в Гранар. Но, к счастью для них обоих, горец не мог видеть на расстоянии.
      Наконец Дерлок решил уехать. Что ему здесь? В чужом краю, среди не греющих душу южных красот? Тем более в такую слякоть! Босуорт засобирался в горы. Говорят, родные места помогают человеку в трудную минуту обрести себя. Может, это воспоминания детства, может, воздух единственного в мире дома? Дерлок не знал. Но сейчас ему вдруг позарез захотелось услышать шум сухого вереска на ветру в заснеженной балке, напиться медового отвара со зверобоем, увидеть карабкающиеся по серым каменным обрывам сосны.
      Он выехал один. Ни спутников, ни охраны грозному лорду Босуорту было ненужно, тем более в горах! Через два дня Дерлок углубился в невысокие, перемежающиеся лесом склоны Гранарского хребта и начал подниматься вверх. Еще через сутки он оставил столицу далеко позади. Его дорога вела на северо-восток к Центральной Сальвской гряде. Летом этот путь был оживлен из-за торговых повозок, следующих в Северную Сальву. Но сейчас кругом царило полное безмолвие. В такой холод никто не отваживался преодолевать перевалы.
      Кутаясь в теплый медвежий плащ, Дерлок с удовольствием видел вокруг себя снег и пустоту. Его широко открытые глаза пожирали знакомые картины, расстилавшиеся по обе стороны дороги. Это он когда-то научил Хельви красоте и осмысленности пути... Босуорт погнал от себя мгновенно подступившие мысли о королеве. Не здесь и не сейчас.
      Среди гранитных валунов и снежных насыпей горец снова почувствовал себя сильным. Пережитое унижение отошло на второй план. Пробираясь не лучшими в мире тропами, он осознавал свое достоинство перед равнодушным ликом природы. Вечность дышала с бледно-голубых холодных небес, из глубоких пропастей, порой скрываемых от путника клочьями седого тумана, от серых, тут и там разбросанных валунов, каждый из которых казался надгробием великана.
      Дерлок принадлежал к древнему клану Босуортов, с незапамятных времен охранявших перевал Мак-Дуй. От кого? Этого не могли поведать даже самые старые родовые легенды. Его называли "дорогой духов". Говорили, что там проходит путь мертвых из мира людей в подземные глубины. То, что это не путь в рай, Дерлок понимал с детства. На перевале то хохотали камни в бурю, то туман становился плотным, как стена, и ткался в бесконечные вереницы образов, то из-под воды небольших горных озер долго и погребально звонили колокола.
      Босуорты жили здесь потому, что только они, благодаря славе своего грозного имени и дару, передававшемуся из поколения в поколение, держали "дорогу духов" закрытой в обратном направлении. Каждый следующий глава клана принимал на себя ответственность за Мак-Дуй и должен был пребывать в родных местах, чтоб нести вечную стражу у врат безмолвия. Дерлок, повинуясь зову своей судьбы, уехал вниз. Но странные предчувствия не могли не тревожить его, время от времени заставляя со стыдом вспоминать о покинутом посту часового. Случалось эти старые сказки наполняли сердце горца необъяснимым беспокойством, и он готов был бросить все: Хельви, двор, положение в армии - и бежать сюда.
      Сам Дерлок был склонен объяснять свои внезапные порывы мрачной кровью Босуортов, накрепко связанных с нижним миром. Не зря же ему - достойнейшему из достойных - не открылись врата в Монтаньяр. Он даже не мог увидеть священного города. Зато хорошо видел и чувствовал другое. Сейчас в горах витал едва уловимый запах смерти. Воин не мог бы сказать, что именно заставляло его напрягаться. То ли воздух становился осязаемо тягуч, как марево в жаркие дни, при абсолютном, обдирающем горло холоде. То ли звуки Дерлок начинал слышать раньше, чем они прозвучали. Все это крайне не нравилось Босуорту, тем более, что ничего, кроме собственных ощущений, не предвещало пока беды.
      Повинуясь неясному импульсу, он пустил коня вниз по склону и выехал на сравнительно широкую дорогу, по которой в теплое время года шли купеческие подводы. Вскоре его конь остановился и захрапел. Босуорт хлестнул жеребца, направляя его вперед. На небольшой поляне, окаймленной по краям свечками молодых сосен валялось несколько трупов. Судя по значкам на легких панцирях поверх теплой кожаной амуниции, это были королевские воины. Чей-то небольшой эскорт. Сапоги со всех оказались сняты. Дерлок поморщился, он уже успел забыть, что его соплеменники действуют с простодушной расчетливостью горской нищеты. Лошади тоже были уведены.
      Рассмотрев следы на снегу, Босуорт пришел к выводу, что нападавших было значительное число. На плохих, не кованных лошадях. Они-то и увели сытых, холеных жеребцов убитой охраны. Крупные вмятины от подков были хорошо видны на снегу рядом с отметинами помельче. Дерлок хмыкнул: когда-то и он ездил на таких вот дрянных клячах, считая себя повелителем мира.
      Воины были убиты жестоко. Сначала сняты с седла стрелами из засады, а затем прикончены откровенно тупым оружием. Дерлок впервые в жизни вдруг посмотрел на своих соплеменников - истинных, чистокровных сальвов - глазами человека их долины. Дикари. Тупые, беспощадные дикари. Неужели нельзя было взять пленных? Потом получить выкуп от семей? Зачем же вот так, чуть ли не кухонным ножом? И ради чего? Ради сапог? Лошадей? Поклажи?
      Дерлок уже собирался снова сесть верхом, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Воин мгновенно выхватил меч и отскочил к ближайшему валуну, прижавшись к нему спиной. Больше всего он испугался, что на открытой поляне и его тоже могут пристрелить из засады. Но ничего не произошло. Босуорт ощутил, что за ним продолжают наблюдать и, кажется, тоже боятся. Горец внимательно огляделся по сторонам. На дальнем конце площадки, у самых деревьев, под длинным плоско лежащим камнем ему почудилось слабое движение. Не желая упускать неизвестного соглядатая, кем бы он ни был, горец прыжками двинулся туда.
      С виду валун был ничем не примечателен, но, нагнувшись, Босуорт обнаружил, что на него из углубления под камнем, образованного наметенным с наветренной стороны снегом, смотрят два огромных карих глаза, совершенно круглых от испуга.
      -- Вылезай, малыш. Я не ем младенцев сырыми. - Дерлок вытащил на белый свет насмерть замерзшего мальчугана лет шести, лицо которого ему смутно кого-то напоминало. - Ты кто? - спросил он. - И что тут произошло?
      Мальчик перестал трястись, поняв, что "дядя не из этих", и проговорил довольно бойко.
      -- Я Персиваль Деми. Мой папа живет в Гранаре, мы ехали туда с тетей Феоной и Молли, моей названной сестрой. На нас напали какие-то... Они всех убили. Феону увезли, мы с Молли побежали в лес и там потерялись. Я ее звал, звал, а она не нашлась.
      Дерлок помрачнел: вот только пащенка консорта ему здесь не хватало!
      -- А что ты делал под камнем? - сурово спросил он.
      -- Сидел и ждал, пока кто-нибудь поедет: купцы или паломники. Вот вы и поехали.
      -- А ты умный парень. - хмыкнул Босуорт. - Хотя я не купец и не паломник, но домой тебя точно отвезу.
      Мальчик недоверчиво глянул в лицо незнакомца.
      -- А вы знаете, где мой дом?
      -- Дом - это сложная штука. - протянул Босуорт. - Я знаю, где дом твоего отца. Такой маршрут тебя устроит?
      Лицо Пеорсиваля просияло.
      --Вы знаете моего папу?
      Дерлок шмыгнул носом. Кажется, у него начинался насморк.
      -- Мы с твоим папой, ну как бы тебе сказать, не слишком ладим. Но ты меня не бойся. Выберемся отсюда как-нибудь.
      Он взял мальчика за руку и повел к коню.
      - Мне будет удобнее, если ты сядешь на крупе и будешь держать меня за ремень, чтоб не упасть.
      -- Хорошо, -- кивнул Персиваль, -- не беспокойтесь. Только я хотел сказать, -- он замялся, -- Феона, она была еще жива, когда они ее увозили...
      -- Ценное уточнение. - Босуорт посадил мальчика на лошадь. - Зачем бы они ее стали увозить, если б она была мертвая?
      -- Я вообще не знаю, зачем они ее увезли. - задумчиво сказал мальчик. - А нас с Молли догонять не стали.
      -- Много будешь знать, скоро состаришься. - Дерлок щелкнул Персиваля по совершенно ледяному носу. Ему-то поведение соплеменников было абсолютно ясно, и оно его не радовало. - С твоего согласия мы поищем твою "тетку", -сказал горец, -- а уж потом повернем в долину. Все-таки мы с тобой два мужчины, нельзя бросать ее в такой беде.
      -- Согласен. - совершенно серьезно отозвался мальчик. - Один бы я, наверное, с ними не справился, зато теперь вдвоем может что и получится.
      Босуорт покачал головой, ему впервые приходилось иметь дело с детьми в деловом возрасте, и он сейчас даже не предполагал, насколько несносен и насколько полезен может оказаться его маленький спутник.
      Всю дорогу Персиваль без умолку болтал о виденных им в Даллине кораблях и о том, что, хотя у Дерлока, конечно, большой меч, но в даллинском арсенале есть и побольше.
      -- Двуручный. - уточнил Босуорт. - Есть.
      -- И с витым лезвием. А ты умеешь стрелять из арбалета? Папа говорит, что пистолеты часто взрываются в руках и арбалет надежнее...
      -- Тихо! - у Дерлока уже в голове звенело от тонкого ребячьего голоска. - Закрой рот, простудишься.
      Персиваль надулся и целых полчаса молчал. То-то было блаженство! Но потом все началось сначала.
      -- Ты рыжий. Ты больше папы. А я знаю, где находится Луизиграна. А ты умеешь чертить карты?
      Только когда Босуорт, не обращая внимания на хриплый щебет своего спутника, привстал на стременах и потянул носом воздух, мальчик смолк, чувствуя по лицу старшего приближающуюся опасность. Пахло дымом. Еще не близко, но явственно.
      -- Посиди здесь. - Дерлок спрыгнул с коня и прогулялся пешком в сторону предполагаемого костровища. Вскоре он услышал ржание лошадей и вернулся. - Слезай. - бросил горец. - Твои разбойники рядом. Смотри. - он указал пальцем на едва наметившуюся среди сугробов дорогу. - Если я не вернусь с твоей теткой до утра, пойдешь по ней пока не наткнешься на каменный крест, отмечающий развилку. Свернешь налево. Там часа через два будет ферма Косого Фрайана. Попросишься туда, скажешь: Дерлок приказал. Там живут старики, они тебя не тронут. Расскажешь, кто ты и пообещаешь от имени отца вознаграждение, если они отвезут тебя в долину, когда разбойники уйдут.
      -- А что я буду делать до утра? - с неприкрытым ужасом спросил мальчик.
      -- Ждать меня под ближайшей елкой. Если не замерзнешь. - ответил Босуорт, набрасывая на Персиваля свой меховой плащ. - И смотри, -- Дерлок поднял палец, -- не подходи близко к стоянке разбойников, даже если тебе очень захочется посмотреть, что там происходит.
      Мальчик нахмурился. Видимо, Босуорт угадал его затаенное намерение.
      -- Я говорю серьезно. - покачал головой воин. - Ни в коем случае не делай этого. Горцы имеют дурную привычку подкидывать младенцев из долины в воздух и ловить их на острие меча.
      Маленький Персиваль в испуге зажал себе ладошкой рот, чтоб не вскрикнуть. Он несколько секунд не отрываясь смотрел на Дерлока, а потом спросил:
      -- Ты ведь тоже горец?
      -- Конечно, -- кивнул Босуорт, натягивая перчатки.
      Голос мальчика понизился до полного шепота.
      -- Значит ты тоже так делаешь?
      Дерлок не ответил. Он нарочито долго возился с застежками ремня, закрепляя на нем, помимо меча, еще пару кинжалов. Но круглые немигающие глаза Персиваля неотступно следовали за каждым его движением.
      -- Да? Делаешь?
      Горец резко мотнул головой.
      -- Нет. Нет уже. Но к тебе это не имеет никакого отношения. Присядь за елки.
      Персиваль послушно опустился на снег и сложил руки на груди. Только когда Босуорт сделал несколько шагов, он услышал горячий шепот себе в спину:
      -- Я буду за тебя молиться.
      -- Хорошее дело. - не оборачиваясь, бросил Дерлок и зашагал прочь.
      Глава 6
      Оставив маленького Деми в рощице молодых елей, полностью скрывавших ребенка, Дерлок пустил коня вперед. Довольно скоро он спешился, решив не рисковать, и пошел дальше очень осторожно, пригибаясь и скользя от дерева к дереву. Ошибиться в направлении горец не мог, истоптанная, густо загаженная конским навозом дорога вела его к широкой опушке на наветренном склоне холма.
      Шайка разбила привал возле пустующей хижины пастуха, сложенной из плоских слоистых камней. Рядом виднелись сарай для скота и полузанесенный снегом загон. Отряд был внушительнее, чем предполагал Босуорт. Человек около 30. Правда основную часть составляли молодые парни, почти подростки, видимо, впервые отправленные кланами на кровавый промысел.
      Феоны нигде не было, и горец решил, что женщина вероятнее всего в доме. Сквозь маленькое окошко в каменной кладке ничего нельзя было разглядеть, потому что оно было заткнуто для тепла охапкой сена. Из-под деревянной двери на улицу вырывались клубы пара и пахло съестным. Внутри явно готовили пищу. Хорошо зная своих соплеменников, Дерлок решил, что никто из них никогда не унизился бы до стряпни, если поблизости находилась хоть одна женщина.
      Он аккуратно двинулся к дому, стараясь до последней минуты укрываться за кустами подлеска. Голые ветки были плохой защитой, но его не заметили до тех пор, пока он не отворил дверь и не проник в дом. Первого горца, в изумлении вставшего ему на встречу, Дерлок сбил ударом в челюсть, второго обхватил рукой за шею и сломал ему позвоночник раньше, чем тот успел вскрикнуть. Но из-за клубов пара, валивших от очага, топившегося по черному, Босуорт не заметил третьего разбойника, лежавшего на низком топчане возле самого огня. Воин закричал, зовя на помощь товарищей, и тут же захлебнулся воплем, потому что Дерлок всадил ему меч в горло. Но было уже поздно. Он успел только схватить забившуюся в угол Феону за руку, но в дверях они налетели на ввалившихся в хижину горцев. Завязалась драка и, хотя Босуорт положил еще троих, перевес явно был не на его стороне.
      Дерлока скрутили и выволокли на улицу, попутно надавав пинков по ребрам. Вокруг него собралась целая шайка.
      -- Вот он! Камерон, смотри!
      -- Эта скотина зарезала шестерых наших.
      -- Вздернуть его! Вздернуть!
      -- Перерезать ему сухожилия и выбросить в горы!
      К Дерлоку, который уже смотрел на белый свет одним глазом, потому что второй, подбитый, у него заплыл, вразвалку подошел тот, кого называли Камероном. Невысокий малый с круглым рябым лицом и щербатой усмешкой. Видимо, он был здесь за командира.
      Приглядевшись, горец с трудом припомнил этого парня, одного из рядовых лучников большого отряда, спустившегося когда-то вместе с ним в долину. В памяти всплыло также и то, что после первой же драки Камерона и пару его товарищей Дерлок приказал высечь за мародерство и вернуть награбленное крестьянам одной из долинных деревень. После этого случая часть горцев, недовольная таким отношением командира, повернула обратно. Среди них был и этот рябой.
      Теперь они, кажется, поменялись местами. Малый, сощурив глаза, долго всматривался в разбитое лицо Дерлока и, наконец, издал удивленный возглас.
      -- Ба! Да это же Босуорт. Собственной персоной! Кто к нам пожаловал. Один и, как я вижу, без охраны. - в голосе Камерона послышалась угроза. Вот мы и свиделись, Дерлок. А я уж и не чаял.
      Услышав грозное имя пленника, многие из горцев переглянулись и сгрудились еще ближе, желая быть свидетелями разговора своего предводителя с самим легендарным лордом Босуортом.
      -- Все разбойничаешь? - Дерлок сплюнул кровью на снег. - Зачем ты напал на королевский отряд и увез женщину? Кажется, сейчас в горах нет голода, чтоб сбиваться в шайки и грабить на дорогах!
      Резкий удар по лицу оборвал слова Босуорта.
      -- Кажется! Тебе всегда кажется, Дерлок! - закричал бандит. - Ты совсем продался трусам из долины. Военную добычу называешь грабежом. Честное ремесло горца - разбоем.
      Стоявшие вокруг воины согласно закивали, бросая на Босуорта враждебные взгляды.
      -- Мы не разбойничаем. - с чувством собственного достоинства заявил Камерон. - Мы сражаемся за независимость своих кланов от диктата равнинных бри-сальвов. Этой нечистокровной сволочи, которой ты нас продал, запутавшись в юбках гранарсой потаскушки!
      -- Ты говоришь о королеве! - в бешенстве взвыл Дерлок, безуспешно стараясь освободить связанные руки.
      -- Она нам не королева. - бросил щербатый. - Гранар - не королевство. Горцы сами по себе.
      -- Ну да, -- с горечью хмыкнул Босуорт, -- голодные, оборванные, зазнавшиеся, ничего на свете не видевшие, кроме вонючих овец и крови на тупом оружии!
      Сгрудившиеся вокруг горцы возмущенно загудели.
      -- Я говорю правду! - выкрикнул Дерлок. - Если я лгу, зачем вы сняли сапоги с мертвых? У вас нет даже сапог!
      Камерон снова ударил его в челюсть, а затем ногой поддых.
      -- У нас есть сапоги. - с издевкой заявил он. - Хорошие кованные сапоги с королевских покойников. И это наша военная добыча. Правда ребята? - он обернулся к своим. Те одобрительно шумели. - А ты, Босуорт, ты - ублюдок. Предал наши законы. Сговорился с гранаркой о земле в долине. Веками те, на равнине, не могли нас сломать в открытом бою. Но вползли в сердце гор, как змеи. И ты показал им путь!
      -- О чем ты говоришь? - не выдержал Дерлок. - Люди получили землю. Могут не голодать. Ездить по Гранару, куда захотят. Никто на них не нападает. Наши парни есть и в столице, и на севере, и даже на Мальдоре.
      -- Вот именно. - Камерон сжал кулаки. - Ты разбросал горцев по свету, как сор. Нарушил наше братство. Теперь мы больше не кулак, способный отразить врага, а растопыренные пальцы, которые вывернут по одному. Семьи уходят с гор на твои хваленые земли в долине, бросают свои кланы, перестают подчиняться, вступают в браки с чужаками с равнины. Чистая сальвская кровь исчезает. Гранарцы губят нас!
      -- Вы тоже гранарцы! - рявкнул Дерлок. Ему стало не по себе от того, что Щербатый бросал ему в лицо слова, которые сам Босуорт часто бубнил под нос, когда находило настроение побрюзжать. А он вынужден был возражать именно то, что отвечала ему в подобных случаях Хельви. - Законы клана великая сила, но если человек может прожить внизу один, значит для него пришло время слушаться других законов. Разве плохо, что люди из долины роднятся с нами? Это значит они приняли горцев как равных, больше не боятся, считают своими. Та женщина, которую вы похитили, она с равнины, но ее фамилия Мак-Финн, она вдова одного из наших, а вы надругались над ней.
      Многие из стоявших рядом переглянулись. В горах не было принято нападать на своих женщин.
      -- Посмотри на них. - продолжал Босуорт, обводя глазами воинов Камерона, -- Кого ты собрал в отряд? Это же мальчишки. Те, кто успел вырасти за последние шесть лет, после того как мы ушли. Эй вы, ублюдки, это для вас первый поход? - крикнул он переминавшимся с ноги подросткам. - Вот ты, рыжий, в килте Мак-Даганов. Твой брат служит у меня в Гранаре заместителем и ест на серебре. Небось, домой не мало посылает? Почему ты не поехал к нему, а забрался в шайку? Силу захотелось попробовать? - Босуорт снова повернулся к щербатому Камерону. -- Ты их вяжешь первой кровью и первым насилием, сволочь. Небось, всех в очередь выстроил? Ну как же, они ведь впервые в жизни увидели бабу не из клана! Дикари. - он плюнул под ноги. - Были умники-командиры, которые и меня вязали также. Мне тоже в 15 лет дали в руки тупой меч и разрешили убивать в долине. Но и там люди!
      -- Заткнись! - Камерон схватил горсть снега и залепил ею в лицо противника. - Или я вырежу твой язык! Сволочь и предатель здесь только ты. Остальные все достойные воины, включая и молодых.
      -- Докажи. - выплюнув снег, потребовал Дерлок. - Развяжи мне руки и сразись со мной, как и предписывают законы, которые ты так защищаешь! Я, лорд Босуорт, хозяин Мак-Дуя, оспариваю у тебя право командовать этими сопляками.
      Камерон только расхохотался.
      -- Вздерните его! - приказал он. - Чего стоите? Я сказал.
      Но обступившие их молодые горцы переминались с ноги на ногу.
      -- Так не пойдет. - наконец, мрачно заявил рыжий Мак-Даган, который, как видно, верховодил остальными подростками. - Он из наших, с гор, и судить его может только сам клан. Так будет по закону. - парень помялся. А женщину надо отпустить, раз она... вдова Мак-Финна.
      -- Нет, вы и верно дикари. - воскликнул Дерлок. - Отпустите ее, отпустите. Выгоните ее оборванную на мороз, пусть идет! Если вы решили передать меня клану, то и женщина должна поехать со мной.
      Между Камероном и остальными завязалась перебранка. Было заметно, что щербатый, не смотря на замашки вождя, все же не пользуется в своем разношерстном отряде полной властью. Босуорт только хмыкнул, он скорее удавился бы, чем потерпел у себя в войсках такую дисциплину.
      Наконец, Камерон зло махнул рукой, и двое воинов оттащили пленника в сарай, где и бросили, привалив для верность дверь камнями.
      Откинувшись на старую, вмерзшую в землю солому, горец прикрыл веки и чертыхнулся. "Это надо же было так влипнуть! Не спас Феону, потерял собственную голову, а мальчишка уж явно замерзнет там под елками еще до вечера. Что я за дурак такой? Нет, не зря Хельви меня прогнала. Такому остолопу место на обледенелой ветке".
      Прошел час. За ним второй. Без движения Босуорт замерз. Его связанные руки и ноги затекли. Мысли давно ушли из его головы. Она была совершенно пустой, точно выстуженной. Вдруг где-то справа за брошенной повозкой со сломанным колесом раздался слабый шорох. Потом еще и еще.
      Босуорт с трудом повернул голову - шея тоже затекла - и увидел два знакомых круглых глаза ярко-орехового цвета под всклокоченной шапкой каштановых волос.
      -- А это я. - заявил Персиваль, выползая из-под телеги, за которой светилась дыра в стене, не больше кошачьего лаза. - Смотри, чего я спер. мальчик покрутил перед носом у Дерлока увесистым ножом.
      Горец не выдал ни своего удивления, ни восхищения. В конце концов он сам сказал пареньку, что вдвоем они кое-чего стоят. Босуорт только благодарно кивнул ему и протянул вперед связанные руки, а когда Персиваль с большим трудом перепилил веревку, забрал нож, чтоб освободить ноги.
      -- Ну вот мы, кажется, почти в порядке. - заявил он, вставая с пола. - Пойдем, попытаемся выбраться отсюда.
      И тут, как в дешевом представлении странствующего балагана, двери в сарай отворились и им навстречу ввалились человек десять молодых воинов. Немая сцена длилась с минуту, затем вышедший вперед Мак-Даган сказал:
      -- Я вижу, ты и сам со всем справился. Мы пришли развязать тебя, потому что считаем, что ты должен драться с Камерном, раз бросил ему вызов.
      -- Остальные тоже так считают? - осведомился Босуорт, кладя Персивалю руку на плечо и задвигая мальчика себе за спину.
      -- Не все. - мрачно покачал головой Мак-Даган. - В отряде, кроме нас, было 12 старых воинов. Шестерых ты убил. Осталось еще шесть, они на стороне Камерона.
      -- И это вы называете отрядом? - хмыкнул Дерлок. - Воистину, горы вырождаются. Все приличные мужчины давно ушли вниз служить или обрабатывать землю, чтоб их семьи больше не голодали. Остались только мародеры вроде Камерона, не умеющие ни воевать, ни работать, и сколачивающие шайки из юнцов! Попробовал бы ты у меня в отряде поднять бунт. Я бы тебя повесил.
      Он помолчал, глядя на пристыженных подростков.
      -- Судя по цветам, вы все из порядочных кланов. Что вас понесло?
      -- О нас забыли. - зло бросил Мак-Даген. - Сидим со стариками и женщинами дома. И так всю жизнь? Когда Чизелхолмы и Мак-Дуфы и спустились с гор и позвали всех желающих грабить долину, мы подумали: наше время.
      -- Н-да, -- протянул Босуорт, окидывая взглядом зеленое воинство. Конечно, против заматеревших бандитов Камерноа эти мальчишки тянули едва-едва, но через пару-тройку лет и они станут вполне сносными солдатами для его отрядов в долине. Если выживут, конечно. - Если я одержу победу над вашим главарем, -- сказал он, -- будете мне повиноваться и поможете справиться с его людьми?
      Мак-Даган кивнул.
      -- Но ты должен дать слово, что Камерон лжет, когда говорит, что ты предал наши роды.
      Босуорт вздохнул.
      -- Я помог кланам получить землю и жить бок о бок с другими людьми, пользуясь богатством равнины. А Щербатый опять загоняет вас в медвежьи шкуры. Верьте, кому хотите.
      -- Идем. - Дерлоку вернули оружие и вывели на улицу.
      Персиваль все время жался возле своего грозного покровителя, видимо, не веря, что горцы не собираются нанизать его на меч.
      Камерон и его воины уже ждали перед домом.
      -- Эй, Босуорт, прикрылся сопляками? - крикнул Щербатый. - Думаешь мы не завалим тебя и молокососов?
      -- Может выйдешь на поединок? - устало предложил лорд, стягивая ножны со своего меча.
      Камерон, подталкиваемый товарищами, вышел вперед, и воины закружились по небольшой утрамбованной площадке. Против Дерлока Щербатый был не боец. Босуорт завалил его с третьего удара на землю и, не став разбираться в вопросе, стоит ли предавать бандита суду клана, всадил ему в горло меч.
      Все произошло быстрее, чем рассчитывали зрители. Двое бандитов Камернона кинулись на лорда, но он отразил их нападение, когда в дело вмешались мальчишки Мак-Дагана. Бывшие соратники Щербатого, отбиваясь, убили трех подростков, но и сами потеряли четверых, в основном благодаря Босуорту, конечно. Двое оставшихся в живых сдались на милость победителей. Дерлок сегодня явно был не склонен к милосердию и приказал их повесить.
      -- Все вы станете воинами. - сурово бросил он. - Некоторые даже получат в Гранаре рыцарское достоинство. Пообещайте друг другу забыть о том, как начался для вас путь меча. Потому что нет на войне худшего греха, чем мародерство и участие в грабеже. Я, лорд Босуорт, узнал это, когда мне было уже за 20. Ваше счастье, что вы не успели еще хорошенько разойтись.
      Потом Дерлок нашел Феону, которая наблюдала за всем происходящим из-за двери хижины, и помог ей выбраться на свет. Он приказал молодым воинам прочесать окрестный лес в поисках пятилетней девочки Молли.
      -- Даже если она упала с обрыва и сломала себе шею, привезите матери тело. - распорядился Босуорт.
      Но Молли вовсе не собиралась ломать себе шею. Она весь день просидела на дереве и совершенно окоченела. Когда через два часа Мак-Даган передал ее Феоне, девочка едва дышала от холода.
      -- Ничего, будет жить. - попытался успокоить женщину Дерлок. - В ней кровь Мак-Финнов, а значит она должна спокойно переносить морозы. Ты-то как сама?
      -- Жива. - мотнула головой Феона, кутая дочь в меховой плащ Босуотра и укладывая ее у огня.
      "Достойная женщина. - подумал про себя Дерлок. - Не скулит и не жалуется". Даже сейчас, изможденная и напуганная, с грязным осунувшимся лицом, она оставалась очень красивой.
      -- А давненько я тебя не видел такой оборванной. - улыбнулся горец Феоне. - С битвы при Колвилле, когда ты все свои тряпки пустила на бинты для раненых.
      -- Да. - протянула Феона, -- Я тоже давненько не видела тебя, Дерлок, с такой побитой физиономией. - она слабо улыбнулась, и показалась ему еще прекраснее. - Помоложе мы тогда были... Жаль, что все так грустно кончилось, я о Мак-Финне. - женщина смахнула слезу. - Вот теперь Молли... И за что меня дуру Бог так наказывает?
      И опять Дерлок удивился, что женщина не говорит о себе. Только о муже и дочери.
      -- Слава Всевышнему, еще с Персивалем ничего не случилось. - она виновато заулыбалась. - Привязалась я к нему, сил нет. Хоть чужое дитя, а все равно как свое.
      -- Феона, -- серьезно спросил Босуорт, глядя в перепачканное лицо женщины. - скажи честно, ты любишь лорда Деми?
      Вдова долго молчала.
      -- Что тебе ответить? - произнесла она. - Ты же сам, наверное, все знаешь. Любила я Мак-Финна. Его высочество консорт был добр ко мне, никогда не обижал. И он мужчина видный. Пожалуй, я привыкла. А любовь, откуда ей взяться?
      -- Я отвезу тебя в поместье Босуорт. - твердо сказал Дерлок. - Это укрепленный замок, там хорошая охрана. В горах, как оказывается, сейчас опасно. Кланы Чизлхолмов и Мак-Дуфов возобновили нападения на соседей. Поживешь там с детьми, пока я не наведу порядок. Известие в Гранар, где вы и как, я отправлю, как только доберемся. Может тебе у нас и понравится. Повидаешь родственников Мак-Финна.
      -- На что они мне, - вздохнула женщина. - когда самого Чарли уже нет в живых?
      -- Ты не понимаешь. - покачал головой Дерлок. - Молли его дочь, и они будут тебя защищать. Клан совсем не такая плохая штука, как может показаться снизу, из долины. А Мак-Финны - люди добрые. Кстати гораздо добрее, чем Босуорты. - он сухо рассмеялся, припомнив свое семейство.
      В голове у Феоны всплыла старая история, рассказанная ей когда-то мужем, о том, как род обошелся с Дерлоком из-за королевы. И она от всего сердца пожалела собеседника. "Да, ему нужна другая семья, вернее другие отношения с семьей, а без умной жены это не получится. Уж женился бы он поскорее на хорошей. - подумала вдова. - Чего мыкаться? Ведь, судя по тому, что Харвей остался в столице, у них с королевой все наладилось".
      Босуорт поступил так, как и сказал Феоне. Добравшись до родного замка вместе с оравой вооруженных юнцов, он послал вестовых к верным короне кланам, не принявшим участия в грабежах, и написал в столицу, требуя немедленного подкрепления. Вскоре с горскими отрядами прибыл старший Мак-Даген, который хорошенько надрал брату уши. Война шла нешуточная, волновались северные роды, которые при дележе земли в долине как всегда оказались самыми последними, а увидев, что лучшее уже разобрано, подняли бунт. Постепенно их удалось унять. Босуорт разбил войска Чизлхолмов и Мак-Дуфов в нескольких стычках и отправился на переговоры, обещая попросить королеву о выделении северянам другой, более плодородной земли.
      Все эти события не только на время отвлекли внимание Дерлока от сердечных неудач с Хельви, но заставили его вновь почувствовать себя уверенным и нужным. Здесь, в горах, он был на своем месте, и с его возвращением в родные места вернулось какое-то внутреннее равновесие. Порядок, природу которого никто из окружавших лорда понять не мог, но чувствовал, что он исходит именно от Босуорта.
      Феоне жилось в поместье настолько хорошо, что порой, просыпаясь, она думала, не ущипнуть ли себя, чтоб окончательно прийти в чувства. Дети были возле нее, к работе по хозяйству она привыкла, а, зная множество городских премудростей, быстро приковала к себе внимание женской половины рода Босуортов, и начала мягко, незаметно, но уверенно подбирать их под себя.
      Дерлоку это нравилось. Он только посмеивался в душе происходившему. "Так их, давно пора!" Если б не беспокойство за самого Босуорта, Феона чувствовала бы себя чудесно. Но горы, война и частые отъезды главы клана неизвестно почему заставляли ее волноваться. Уж так она была устроена.
      Время от времени наблюдая, как он гарцует на коне по двору поместья, женщина вспоминала, что еще в годы войны, без памяти любя Чарли, она нет-нет да и заглядывалась на красавца-командира горцев. "Может быть все еще и наладится. - думала в такие минуты Феона. - Не даром же он привез меня сюда и не отпускает к Мак Финнам".
      Глава 7
      Снег над долинами Сальвы падал густыми хлопьями. Белые поля выглядели словно затопленные взбитыми сливками. Тонкие сиротливые стволы деревьев чернели над косогорами, и дальние перелески расплывались в чуть дрожавшем стеклянном воздухе ранней оттепели.
      Стоял февраль. Его вьюжное начало мелькнуло, как один непрекращающийся хоровод метелей, преградивших на время дороги к столице. Заносы и сильный ветер не позволяли крестьянским телегам с продуктами и лесорубам с дровами пробиться в город. Но старых, еще военных запасов хватило, и голода в столице удалось избежать. Хельви приказала открыть склады и начать раздачу муки населению.
      Королевская чета снова жила вместе. Деми перебрался из своей спальни к жене сразу после памятной охоты на волков, когда так бесследно исчез беотийский посол. Он чувствовал, что Хельви о многом догадывается, может быть даже знает их с д'Орсини тайну, но ни о чем не спрашивает. Эта молчаливая поддержка очень тронула Харвея. Он был благодарен королеве за то, что она взяла на себя труд дипломатических извинений перед Дагмаром по поводу пропажи -- в письмах Хельви упорно употребляла слово "бегство" сэра Джозефа Кларенса.
      Беотийский владыка, конечно, рвал и метал, но формально он не мог ни к чему придраться, поскольку все необходимые извинения были принесены и слова сожаления сказаны, а сам посол исчез без следа.
      Дело едва-едва начало заминаться, и консорт вздохнул, наконец, с облегчением, но тут грянул гром.
      Вечером, когда королева уже спала - Хельви из-за беременности теперь ложилась рано - в кабинет Харвея буквально ворвался д' Орсини.
      -- Ты что пьян? - взревел Деми. - Стучишь дверьми, как в кабаке. Разбудишь ее. Тише!
      Но Симон не обратил на его слова никакого внимания. Он был бледен, вернее сер, как не выбеленный льняной холст.
      -- Проклятье! - простонал рыцарь. - Мы - два идиота. - и рухнул в кресло у стола. - Два козла, которым показалось интереснее поиграть в благородство, чем честно доделать работу! И у меня ведь был уже заряжен пистолет! О, Мадонна! О, святые угодники! Ну почему, почему ты его не зарезал?
      Харвей встал, пересек комнату и плотно прикрыл дверь. Хельви спала не в соседнем покое, а через два будуара и гардеробную, но крики д' Орсини могли поднять из могилы ее покойных родителей, не то что чутко дремавшую женщину на седьмом месяце.
      -- Что случилось? - встревожено бросил он, вернувшись к столу. Симон, ради Бога.
      -- Он жив. - выдохнул рыцарь и вытер вспотевшими руками лицо. - Эта гадина жива. А может ад не дает ему умереть?
      Деми почувствовал, что и его лоб становится мокрым от испарины. Он сразу понял, о ком говорит д' Орсини, но все еще не мог поверить.
      -- Кто тебе сказал? Ошибка исключена?
      Гость безнадежно махнул рукой.
      -- Абсолютно. Воскресший Кларенс сегодня вернулся в свою резиденцию и полон решимости посетить двор.
      -- Но как это может быть? - протянул Деми. - Его же унесло под лед. Я сам видел.
      -- И я. Что с того? Течение слишком быстрое. Тело выбрасывало наверх в каждой следующей вымоине. Так что он, видимо, не успел задохнуться. Симон постучал пальцем по столу. - Ну ты мне нальешь или будешь изображать святого Иова, у которого сдохли все стада, жены и младенцы?
      Харвей машинально исполнил просьбу и сел напротив друга.
      -- Значит ты все-таки поехал туда за мной? - спросил он.
      -- Решил подстраховать. - невесело усмехнулся д' Орсини. Подстраховались! Я даже запретил крестьянам прибрежных деревень неделю после того случая вылавливать утопленников, ссылаясь на возможность чумы. Так нет же, нашлись два добродетельных лесоруба, которые ничего не слышали, и на которых наш любимый мертвец выплыл совершенно случайно. И вот ведь наш народ: вместо того, чтоб двинуть его паленом по голове и забрать себе одежду, на которой золотых побрякушек больше, чем они могут заработать за всю жизнь - вытащили, вылечили у себя в хижине и привезли в столицу, где он им даже не заплатил. Будут знать, кого вытаскивать!
      Харвей долго молчал.
      -- Наши дела исключительно хороши. - наконец сказал консорт. - Он меня видел перед падением в реку, и я недвусмысленно размахивал кинжалом.
      -- Ну и меня он видел. - пожал плечами Симон. - И я очень недвусмысленно пнул его в рожу сапогом, когда он пытался выбраться на берег.
      -- Мессир д' Орсини, я от вас этого не ожидал. - саркастически заявил Деми. - Благородный рыцарь, командир королевской охраны, губернатор Южного Гранара, человек с задатками главы тайной полиции...
      -- В сговоре с принцем-консортом, коронация которого назначена на конец апреля, -- поддержал его Симон, -- не смогли прикончить жалкого толстого слизняка, который теперь потащит нас обоих на суд и ославит в глазах всех дворов. Что скажите, сир?
      -- Н-да. - Харвей наполнил кубок, но сейчас даже вино не особенно ласкало ему горло. - Скажу то, что ты сказал мне месяц назад: его надо убить. И уж теперь совершенно точно. Потому что сейчас я даже не в силах представить всех последствий воскрешения Кларенса.
      -- В резиденции до него добраться будет трудно. - заметил д' Орсини. - После покушения посол увеличил охрану. Теперь при нем неотступно находятся телохранители. Мы, конечно, можем их снять и зарезать его прямо в спальне, но в таком случае огласки не избежать.
      -- Не стоит. - покачал головой Деми. - Он рвется ко двору? Прекрасно. Хельви сейчас неважно себя чувствует, ее аудиенциями распоряжаюсь я. Назначу ему прием у королевы на самое позднее время под предлогом того, что она хочет без свидетелей расспросить посла о случившемся. И, ради Бога, -в голосе консорта зазвучал металл, -- на этот раз не следи за мной.
      -- Хорошо, хорошо. - замахал ладонями в воздухе Симон. - Ты его опять упустишь.
      -- Ты тоже. - хмыкнул Деми. - А он еще не успел написать обо всем в Плаймар? Может и огород городить поздно?
      -- Успел. - Симон, как фокусник, извлек из рукава пару конвертов с красными восковыми печатями. - Вот это официальное донесение посла к беотийскому двору. Оно поехало обычным трактом. В нем нет ничего интересного, вообще ни слова об исчезновении. А вот это, -- д' Орсини помахал перед носом у консорта вторым посланием, -- шифрованный текст, который Кларенс отправил Дагмару через предусмотренную ими тайную связь. Один беотийский кормщик в порту Грот выполняет функции их курьера. За хорошую плату, конечно. Мои люди взяли оба письма. С тех пор, как Кларенс вернулся, мы перехватываем всю почту, выходящую из посольства. Но долго этого делать нельзя, в Плаймаре могут возникнуть подозрения по поводу задержки корреспонденции.
      Харвей кивнул.
      -- А у них не предусмотрен третий тракт? - спросил он.
      Рыцарь усмехнулся.
      -- Сдается, сир, вы были бы главой тайной полиции не хуже, чем я. Конечно, предусмотрен. Но он идет через горы, прямиком в Беот. Самый короткий, но и самый трудный путь. За него сейчас не надо опасаться, в горах мятеж, и третий курьер остался в посольстве без дела.
      Деми подумал, что у д' Орсини явные способности к политическим играм, проявившиеся совсем недавно, после войны.
      -- Текст-то ты расшифровал? - спросил он скорее для порядка.
      -- Конечно, -- кивнул рыцарь. - Простейший десятеричный код с заменой букв фаррадскими цифрами. Кстати, они очень удобны. Что касается письма, -Симон усмехнулся, -- мы с вами там нарисованы самыми черными красками. Я -в особенности.
      -- Почему ты? - не понял Харвей.
      -- Вероятно, потому что от меня он этого не ожидал. - пожал плечами д' Орсини, -- А еще, наверное, потому что подозревает, кто долбанул его вазой по башке и привязал к стулу.
      Оба рассмеялись.
      Как ни странно, на этот раз, хотя Харвей и осознавал, что случилась крупная неприятность, он не был так подавлен, как месяц назад. Облегчение, которое Деми испытывал все то время, пока считал негодяя мертвым, дало ему сил. Он сумел как бы отстраниться от своих старых страданий, и память о них перестала приносить прежнюю боль.
      Сейчас консорт чувствовал сильнейшую досаду от появления человека, способного выстроить на его пути новые помехи. Но ощущение это было скорее рациональным осознанием опасности, чем почти животным страхом, который он испытывал перед Свищем раньше. Неожиданно для себя Харвей понял, что перестал бояться даже той грязи, которую Кларенс мог вывалить на него перед королевой. Хельви так решительно взялась заминать дело об исчезновении посла, точно сама состояла в сговоре с мужем и д' Орсини. Конечно, она о многом подозревала, но главным для Деми было не это. Он чувствовал такое доверие с ее стороны, что точно знал: даже если Кларенс скажет, будто Харвей ограбил и зарезал нищих на паперти кафедрального собора Рождественской ночью, Хельви начнет искать для мужа смягчающие обстоятельства.
      В последний месяц он почувствовал, как ответственность все больше перекладывается с ее плеч на его. Это затягивало. Королева плохо переносила вторую половину беременности, к тому же очень стеснялась своего нового облика: большого живота, припухших губ и растолстевшего носа.
      -- Я - урод. - говорила она, глядя на себя в зеркало. - Харвей Деми, что со мной делает твой ребенок?
      В такие минуты консорт не мог удержаться от смеха.
      -- Просто у нас будет мальчик. Как ты и хотела.
      -- Я хотела? - Хельви делала круглые глаза и тут же начинала сама хохотать. - Это вы хотели. Весь Гранар. Надеюсь, когда я буду лежать после родов в гробу, то снова стану по-прежнему прекрасной.
      Харвей, сам в другое время ценивший мрачный юмор супруги, сейчас этого не одобрял. Слишком близко подступал срок, и слишком хрупкой казалась сейчас ее жизнь. Он боялся об этом даже думать. Полгода с Хельви заставили его выпустить наружу то, что раньше Деми прятал глубоко внутри. Сделали его тем, чем он был всегда, но не мог показать открыто.
      Харвей чувствовал, как она шаг за шагом уступает ему свои дела, полномочия, обязанности, осторожно убираясь отовсюду. Это и радовало, и настораживало его. По сути он уже стал королем. Но осталась ли Хельви королевой? К чему она готовилась, выдвигая его на первый план?
      Эту странную перемену заметил в королеве и приехавший ненадолго с гор Дерлок.
      -- Поздравляю. - мрачно сказал он Деми после одного из Советов. Тебе удалось за пару месяцев сделать с ней то, что я не смог за шесть лет. Она тебя не перебивает.
      Босуорт сам изменился. Он стал более спокоен и уверен в себе не той прежней наглой, на зло всем, уверенностью, а ровным чувством собственного достоинства, за которым стояла убежденность в своей силе. Выступая на Совете он больше не кипятился по каждому поводу, стараясь обязательно отстоять собственную точку зрения и всех подозревая в дурном отношении к себе. Глядя на него сейчас, Харвей вдруг понял, как тяжело давалось этому сильному властному мужчине положение фаворита.
      Вероятно, поостыв от первого гнева и переболев обиду, лорд Босуорт испытывал теперь своего рода облегчение. Если б не Хельви... При взгляде на королеву в его глазах время от времени читалась затопляющая душу тоска. Деми взгляд Дерлока напомнил глаза бездомной старой собаки, выгнанной хозяином за ненадобностью. По отношению к этому человеку консорт испытывал чувство похожее на стыд. Если б не Хельви...
      Босуорт прибыл оговорить вопрос о предоставлении другой, более плодородной земли кланам Чизлхолмов и Мак-Дуфов. Отказа он не встретил и собирался через два дня возвращаться в горы.
      -- Песиваля я привезу, когда на дорогах будет поспокойнее. - сказал он консорту. - Сейчас, я думаю, ты и сам не захочешь рисковать.
      -- Куда их вообще понесло? - с досадой осведомился Деми. - Они что-нибудь объяснили?
      -- Феона говорила, ты их вызвал, - пожал плечами Босуорт, -- чтоб участвовать в коронации.
      -- Возможно, в твоих глазах я идиот, но не до такой же степени, чтоб тащить женщину и двоих детей зимой, через горы, хоть бы даже и для похорон папы.
      -- Н-да. - протянул Дерлок. - Странная история. Феона говорила, что получила официальное известие, а не письмо от тебя. Ее это очень обидело. Бумага была за твоей герцогской печатью. Ее удивило, что не за королевской, как обычно. Но она все равно не посмела ослушаться.
      Теперь картина становилась более или менее ясна. Герцогских печатей Деми среди конфискованных у него в Беоте вещей было предостаточно. Маленькие на перстнях, походные, большие для официальных случаев. Вероятно, что-то Кларенс привез с собой. Зачем послу понадобилось вызывать сына Харвея в столицу и как он намеревался использовать мальчика в давлении на отца, консорт не знал. Пока он считал Свища мертвым, его это его не беспокоило. Но сейчас прокурор опять ожил, и надо было срочно изобретать меры, как загнать его обратно в могилу.
      Аудиенция Кларенсу была назначена на 11 часов вечера в пятницу. Дворец уже опустел. Деми считал, что расширять круг посвященных в тайну опасно, а использовать наемных убийц в королевской резиденции еще опаснее. Поэтому он поспешил к назначенному часу занять позицию в колоннаде нижнего этажа, по которой посол должен был идти к пустынной лестнице в верхние покои ее величества.
      Но в дело вмешался случай, упорно мешавший Харвею стать хладнокровным убийцей. Сам консорт чувствовал себя неважно. Одно дело убивать в сражении: ты видишь врага, враг видит тебя, ваши шансы равны. Совсем другое нападать из-за угла. Вся натура Деми протестовала против такого невозможного для него поступка. И тут все испортила погода. Резкая оттепель, в результате которой у Харвея не просто разнылись, а прямо-таки отвалились колени, над которыми когда-то на славу поработали палачи по приказу Кларенса. Вступило. Ни туда, ни сюда.
      "Убийца-паралитик! -- проклинал себя консорт. - Не нанять ли носильщиков до места преступления?" Посылать за д' Орсини и просить его в самый ответственный момент подменить себя Харвей не хотел. Он не мог перекладывать свою ответственность на других.
      В результате консорт хромал до места предполагаемого нападения несколько дольше, чем рассчитывал, и злополучный посол уже успел прошествовать галереей. Оставалось ждать, когда Свищ начнет спускаться обратно, переговорив с королевой. Это сильно ухудшало ситуацию. Чертыхаясь про себя, Деми остановился в колоннаде, когда услышал приглушенные голоса на лестнице.
      Осторожно подобравшись поближе, Харвей заглянул в холл, где начинались ступеньки, и обомлел. На втором пролете стоял сэр Джозеф Кларенс, а над ним, возвышаясь во весь свой громадный рост, лорд Босуорт собственной персоной. Наверное, он приходил проститься с королевой перед завтрашним отъездом, и сейчас спускался вниз.
      Беотийский посол что-то горячо говорил горцу, а Дерлок с самым мрачным выражением лица почесывал бороду. У Харвея волосы на голове встали дыбом при одной мысли, что именно мог рассказывать Свищ бывшему фавориту. Дерлок слушал молча, иногда кивая в такт сказанному, иногда морщась. Наконец, посол затих, выжидательно глядя вверх на своего собеседника.
      -- Ну? Что вы скажите? - чуть громче спросил он.
      Горец вальяжно потянулся.
      -- Скажу, что ты дурак, раз рассчитываешь на мою помощь. - произнес Дерлок, а потом неожиданно поднял руки, взял прокурора за уши и повернул ему голову.
      Харвей услышал хруст ломаемой кости. Босуорт разжал ладони, и обмякшее тело посла рухнуло на ступени. Оно покатилось вниз по лестнице и застыло на площадке у подножия.
      -- Дерьмо. - буркнул себе под нос Дерлок. - Убить они его хотели! Ничего сами сделать не могут. - горец миновал холл и вышел на галерею с противоположной стороны.
      Деми минуту стоял молча, затем подошел к телу своего врага в его на этот раз окончательной смерти. Лунный свет сквозь узкое окно заливал лестницу. Кларенс лежал лицом вверх, так что консорту не пришлось его даже переворачивать. У посла была сломана шея. На лице застыло недоумение.
      Харвея охватило странное чувство: человек, так долго бывший его кошмаром, валялся под ногами и сейчас вовсе не казался таким гипнотизирующе отвратительным. Консорту сделалось грустно и смешно. Свища убил Босуорт. Походя. Даже не задумываясь о том, что делает. Этот пещерный медведь одним ударом лапы кончил все терзания Харвея и даже не подозревает об этом. Жизнь странным образом связывала их судьбы, но пока ни один не мог сказать, что из этого клубка получится.
      Возвращение хромого консорта к себе совпало с обходом дворца ночной стражей и обнаружением мертвого тела. Мак-Даган, несший со своими горцами караул не стал поднимать много шума из-за какого-то дурака, явно слетевшего с лестницы, и посол до утра пролежал в караульной.
      -- Кто из вас убил Джозефа Кларенса? - взгляд королевы по очереди уперся в троих мужчин, стоявших перед ней.
      Тело прокурора лежало на столе в закрытой комнате, где находились, помимо покойника, еще д' Орсини, Харвей, Дерлок и ее величество.
      Хельви вела себя так, будто знала о случившемся все. Более того, она на время вышла из своего благодушного состояния, когда ни во что не вмешивалась и предпочитала поручать дела мужу.
      -- Вы, идиоты, я спрашиваю, у кого руки чесались?
      Под ее гневным взглядом Босуорт спасовал первым.
      -- Он меня ущипнул за задницу! Вчера на приеме. - возмутился горец.
      -- Событие! - фыркнула королева. - Запишем в анналы гранарской истории. И это причина, чтоб свернуть ему шею?
      -- Больно. - добавил Дерлок, он явно издевался.
      Харвей вдруг представил, какое сильное впечатление на этого, выросшего в горах, в сущности очень дикого деревенского парня должен был произвести куртуазный поступок беотийского посла. Ему стало смешно. Д' Орсини тоже.
      -- Чего вы ржете? - вспылила королева. - У нас тело со сломанной шеей, и как прикажите объяснять это королю Дагмару? Месяц назад вы по крайней мере постарались, чтоб трупа не было.
      -- К сожалению, он всплыл. - Симон вздохнул. - Что же касается сегодняшнего положения вещей, то оно на самом деле куда более отрадно. Характер раны указывает, -- рыцарь подошел к покойнику и с сомнением осмотрел ему шею, -- что он сломал себе позвоночник, падая с лестницы. Ночь была темная...
      -- Да, и по дворцу шаталась странная публика, намеренно сталкивавшая со ступеней тех, кто шел на аудиенцию к королеве. - закончила за него молодая женщина. - Согласна с вашей версией, Симон. Какую версию предложите вы, Харвей?
      -- Упал с лестницы. - пожал плечами консорт. - Какую еще?
      -- А вы, Дерлок?
      -- Мне все равно. Упал так упал. - голос Босуорта звучал совершенно равнодушно.
      -- Так. - протянула королева. - Подавляющим большинством голосов решено, что Джозеф Кларенс очень любил кататься по перилам в темноте. Это и послужило причиной его внезапной трагической смерти. Так и напишем соседям. - она вдруг осеклась, глядя на левую руку покойного, на которой задувавший в комнату ветер слегка приподнимал белый кружевной манжет.
      -- Д' Орсини, подойдите сюда. - голос Хельви дрогнул. Она наклонилась над телом прокурора и брезгливо двумя пальцами загнула кружево манжета вверх. - Вам это ничего не напоминает?
      -- Пречистая Дева! - только и мог произнести рыцарь.
      Остальные тоже согнулись над столом, чтоб рассмотреть, что встревожило Симона и Хельви. На левом запястье покойника красовалась полурасплывшаяся от старости татуировка: саламандра в треугольнике, кусающая свой хвост.
      -- Мы думали, что избавились от них десять лет назад. - потрясенно проговорил Симон. - Но, видно, ошиблись. Неужели они до гробовой доски будут преследовать нас?
      -- Значит он не только посол и уж, конечно, не только от Дагмара. задумчиво произнесла королева. - Да, Дерлок, -- она повернула к бывшему фавориту сокрушенное лицо. - Лучше б ты позволил ему щипать тебя за задницу. Теперь нас всех так ущипнут, что только держись.
      -- Эй, господа. - возмутился Босуорт. - Вам не кажется, что вы говорите загадками. Двое из вас знают что-то, о чем мы не имеем и понятия. Рассказывайте.
      Хельви устало вздохнула.
      -- И рассказывать нечего. Мы сами током не понимаем, кто они. Тогда, в самом начале моего царствования, этого так и не удалось выяснить. Их называют "могильщиками", хотя вернее было бы назвать "убийцами". Люди с такими знаками на руках зарезали моего дядю короля Филиппа сразу после свержения с престола, хотя я и не хотела ему смерти. Люди с такими знаками участвовали в разоблачении и следствии над орденом Золотой Розы. Они оказывают услуги султанам Фаррада, королю Беота и банкирским домам Форца. Но кто их настоящий хозяин - неизвестно. В последнее время "могильщики" свили себе удобное гнездо под покровительством святого престола. Так что скоро мы получим много интересных новостей из Альбицы. Одна другой важнее. Дерлок, друг мой, -- королева обернулась к Босуорту, -- кончай поскорее с делами в горах. Ты нам можешь очень здесь понадобиться.
      ЧАСТЬ V
      Глава 1
      Тугие струи дождя хлестали по воде. Свинцовые струи воды доходили до самой палубы, время от времени обдавая стоявших на ней людей с ног до головы. Пускаться в такую погоду в путь было чистым безумием. Небольшой баркас "Хромая Молли" нырял, зарываясь носом в воду, а тяжелые длинные волны с оттягом били по его бортам, а иногда заливали внахлест. Каким бы нежным не казалось Срединное море летом, но прогулка по нему в конце февраля не сулила ничего хорошего.
      Харвей втянул голову в плечи и поморщился. Из-за борта его только что окатило целым ведром ледяной воды. Уговорить кого-нибудь из владельцев кораблей на побережье герцогства Грот выйти в море даже за очень большие деньги оказалось не просто. Только теперь Деми понял, почему в свое время так бесился Вибрен, получив от королевы в управление "южную часть флота". Не смотря на обилие судов, включая и военные, которые молодой консорт заметил, путешествуя в конце лета по здешним местам, флота у Гранара на юге не было также, как и на севере.
      Дело в том, что почти все корабли, курсировавшие в благодатных водах Мальдограна, как называлась северная часть Срединного моря, принадлежали жителям острова Мальдор. Этот довольно большой, каменистый и ветреный осколок суши, некогда, видимо, составлявший с материком единое целое, в незапамятные времена отчалил от материнской плиты Центральной Сальвы и погрузился в ласковые волны под сияющим солнцем.
      Со времен Фаррадского завоевания на Мальдоре существовала старая хорошо укрепленная крепость Альбуфер. Возведенная на самой высокой точке острова она прикрывала собой порт с кораблями и обеспечивала фаррадцам полное господства в окрестных водах. Десять лет назад, когда гранарцы после восстания, возведшего королеву Хельви на престол, сами начали войну за освобождение своей древней родины, Альбуфер стал для них символом фаррадского владычества. Люди готовы были вплавь переправляться через залив и голыми руками штурмовать крепость.
      Тогда взять остров королеве помогли рыцари Золотой Розы, оставшиеся в живых после разгрома ордена. Им во владение и был отдан Мальдор на условиях признания гранарского подданства. Его дикие, но плодородные земли были разделены между бывшими братьями, вынужденными отказаться от принадлежности к прежнему союзу, а местное фаррадское население обращено в зависимых крестьян. Впрочем, таких оказалось немного. Остров в основном жил торговлей и мореплаванием. Он быстро разбогател, обзаведясь вексельными домами - старым изобретением ордена Розы.
      Даже отказавшись от братства, мальдорские дворяне держались, выделяясь среди остальных гранарцев образом жизни, продолжавшим носить живые следы орденской организации. Во главе острова стоял командор, выполнявший функции губернатора. Мальдор имел множество кораблей, вел организованную торговлю и лов рыбы. Наконец, мальдорские военные суда несли службу в водах Мальдограна, охраняя гранарские земли с юга. Именно эти-то корабли и видел летом Деми. Но во время осенних штормов мальдорские корабельщики, привыкшие к старой орденской дисциплине, организованно отводили свои суда в защищенные гавани острова и оставались там до конца апреля. В течение четырех месяцев связь с Мальдором была затруднена до предела, и если королеве случалось посылать или получать оттуда какие-нибудь вести, то только с почтовыми голубями.
      Деми сплюнул соленой водой на палубу и, выругавшись, побрел к люку в трюм. Он второй день не спал из-за этой адской погоды. Капитан "Хромой Молли" знал свое дело, и не ему - новичку в этих широтах - распоряжаться на борту чужого корабля. Они не утонут - это видно по лучам света, косо пробивающимся сквозь тучи, и по волне, которая в последние полчаса стала более пологой - и на том спасибо. Рецидив лихорадки консорт себе все равно уже заработал вечно мокрой одеждой на продувном ветру.
      Спустившись в трюм, где из-за затекающих сверху струй вода под ногами хлюпала едва ли не также, как на палубе, Харвей, не раздеваясь, лег на жесткие нары, закрылся с головой сырым одеялом и застыл. Это нельзя было назвать сном, но время от времени он погружался в короткие дремотные видения, из которых выныривал с каждым следующим толчком то головой, то ногами о стенки своего скорбного ложа.
      Два дня назад "хромая" посудина на глазах у потрясенных прибрежных жителей вывалила из порта Крак де Грот. Ее хмурый неразговорчивый капитан, который, как сразу понял Деми, был из контрабандистов. Алчность заставила его взять деньги, хотя разум говорил, что в море выходить нельзя.
      Харвей тоже еще не лишился головы. Но было обстоятельство, забросившее его - консорта Гранара - так далеко от столицы, на палубу почти пиратского корабля, взявшего курс на Мальдор.
      Еще неделю назад Деми казалось, что самая страшная опасность в стране грозит лично ему. Свет клином сошелся на проклятом Свище. Смерть врага решала все. Но на поверку вышло иначе - гибель прокурора разверзла под ногами гранарских властей адовы глубины и, уже чувствуя горячее дыхание преисподней, никто толком не мог пока сказать, откуда последует удар.
      Вид злополучной саламандры в треугольнике произвел на королеву такое сильное впечатление, что подхватившая свою хозяйку в покоях под белые руки Тетсинда несколько дней всерьез опасалась выкидыша. Впрочем, сейчас это были бы уже преждевременные роды, грозившие жизни и матери, и малыша. Напрасно добрая Тетси уговаривала Харвея не волноваться так сильно. Случается, семимесячные дети выживают и даже растут потом сильными и крепкими малышами. Третий внук камеристки - семимесячный. И ничего.
      -- А что случилось с женой твоего сына? - оборвал чрезмерно бодрые излияния Тетсинды консорт.
      Та умолкла и виновато опустила голову. Мать малыша умерла от родильной горячки. Не гоже было сейчас сообщать об этом и без того бледному мужу госпожи. Хорошо еще, что Дерлока нет во дворце, подумала камеристка. Вот кто живыми не слез бы со слуг: почему не уберегли хозяйку! Стоило Хельви порезать палец или подхватить насморк, как Босуорт терял голову от панического ужаса и готов был всех вокруг обвинить в государственной измене. Тетсинда считала, что в глубине души этот громадный горец относится к Хельви, как к своему маленькому ребенку, и позволяет ей вертеть собой именно так, как балованные дети вертят родителями. Дерлоку же, по глубокому убеждению мудрой камеристки, самому нужна была нянька. И не занятой делами королеве выполнять эту роль.
      Старая служанка с одобрением смотрела на Харвея, молча сидевшего у изголовья кровати жены. Он старался держаться как можно спокойнее. "Правильно, -- похвалила про себя Тетсинда, -- не зачем ее баловать". Харвей принес с собой в спальню королевы бумаги и отвлекал Хельви от болезни разбором дел.
      Молодая женщина полулежала в постели, подперев щеку кулачком, и старалась отвечать на вопросы мужа как можно толковее. Но Деми чувствовал, что ее мысли очень далеко от их сегодняшнего разговора.
      -- Если тебе скучно обсуждать ставки таможенных пошлин, -- мягко сказал консорт, -- мы можем сделать это в другой раз. Отдохнешь?
      -- Я не устала. - Хельви покачала головой. - Извини, я действительно рассеяна сегодня. Если ты возьмешь решение на себя, я подпишу.
      Харвей молчал несколько секунд. Ему не нравилось невнимание, даже апатия, с которой Хельви в последние дни относилась к делам. В ее суждениях слышалась странная обреченность.
      -- Налоговые ставки - это серьезно. - сказал Деми, откладывая лист в сторону. - Что с тобой, Хельви? Я не могу решить без тебя.
      Он видел, как ее брови надломились грустно и чуть насмешливо.
      -- Все это уже не важно. - сделав над собой усилие, проговорила королева. - Харвей, милый, я устала и поэтому говорю чушь. Не слушай меня. Посоветуйся с Ламфа и рассчитай нужную квоту.
      Она перевернулась на другой бок и тяжело вздохнула.
      Ночью Деми проснулся, чтоб попить воды, и с удивлением не обнаружил рядом жены. Ее половина кровати была пуста, одеяло небрежно откинуто в сторону, меховые туфли исчезли. Накинув парчовый халат, Харвей поспешил из спальни. Караул у внешних дверей покоев сообщил, что ее величество изволила проследовать в часовню и наотрез отказалась от сопровождения.
      Обругав стражу за то, что его не разбудили, Деми быстрым шагом спустился по лестнице в тот самый отделанный мореным дубом холл, в котором еще неделю назад лежало тело злополучного прокурора. Выход через галерею налево вел к часовне. Ночные кусты шелестели на ветру. Не смотря на оттепель, в парке было еще очень холодно, и Харвей про себя чертыхнулся: "С ума она сошла что ли? Разгуливать в феврале по улице в ночных туфлях!"
      Поплотнее запахнув халат, Деми двинулся к темному зданию часовни, в глубине которой тускло поблескивали огоньки свечей. Хельви стояла на коленях почти у самого алтаря. Небольшой храм, вопреки ожиданиям консорта, не был пуст. Шла заутреня, и Харвей догадался, что сейчас уже около трех.
      Королева, в отличие от него самого, вовсе не выскочила на улицу в домашнем облачении. Консорт отругал себя последними словами за глупое беспокойство, выставившее его круглым дураком. Конечно, Хельви перед тем, как идти в церковь, привела себя в порядок и оделась. Ее можно было упрекнуть только в том, что она выбрала для этого не совсем обычное время. Но кто посмеет указывать государыне, когда ей посещать храм?
      Длинные ряды монахов из аббатства св. Гервасия в серых рясах и накинутых на головы капюшонах стояли вдоль стен, побарывая искушение сна, ради ранней, по долгому гранарскому обряду заутреней.
      Чуть хрипловато от сырой погоды и еще не сошедшей дремоты пел хор. Харвея удивило, почему браться св. Гервасия пришли служить в дворцовую часовню, вместо того, чтоб привычно встретить зорю за крепкими стенами родного монастыря? Он слышал, как несколько дней назад ее величество просила отца Робера начать постоянные богослужения при дворе. Такое обычно происходило только в дни больших праздников или траура по кому-то из членов королевской семьи. Однако сейчас до Пасхи было еще далеко, а при дворе никто не преставился, кроме проклятого прокурора, читать по которому заупокойные молитвы Деми казалось кощунственным.
      Смущаясь своего не вполне подходящего для церкви вида, консорт отступил в глубину колоннады, чтоб за спиной у монахов подойти к Хельви, чья меховая накидка маячила у алтаря. На него никто не обратил внимания. Сонные, как мухи, братья клевали носами, машинально повторяя слова литании. Их негромкий, но дружный распев парил под округлыми сводами часовни и отражался от толстых стен.
      Пожалуй, этот маленький храм был едва ли не самой старой частью гранарского дворца, выстроенной еще в монсальватском стиле. Здесь не было ни скамей вдоль стен - в Гранаре вообще считали неприличным разговаривать с Богом, сидя - ни темных альковов по углам, куда молящийся легко мог спрятать свои грехи. Переступая через порог таких церквей, человек сразу же оказывался под главным куполом - в центре Мироздания. Эта странная особенность старых базилик, оставшихся в наследство от давних времен и более счастливого народа, почему-то очень нравилась Харвею.
      Сейчас он обогнул зал и оказался почти за спиной у Хельви. Королева стояла на коленях, склонив голову, и беззвучно читала молитву. Деми легко представил, как шевелятся ее губы. В часовне было холодно, и он испугался, как бы жена не простудилась на каменном полу. Белый мех нурландского писца не спасал ее коленей, а маленькая бархатная шапочка цвета морской волны, из-под которой выбивались длинные, не завитые пряди волос, вряд ли могла защитить уши от пронизывающего ветра, долетавшего с улицы.
      Раньше Хельви не казалась мужу особенно набожной. И то, что Харвей видел сейчас, сильно удивило его. Со времени их свадьбы консорт наблюдал королеву в церкви только на официальных церемониях. Для него естественнее была Хельви, отплясывающая Лилиен Бич в хороводе словно сорвавшихся с цепи мужчин и женщин (консорт дорого бы дал, чтоб посмотреть, как гранарские воины танцевали этот языческий вихрь где-нибудь на горной поляне под открытым небом) или раскладывающая на столе деревянные руны, чтоб узнать, едет ли она завтра на охоту. Даже Монтаньяр, такой светлый и прекрасный место высшего паломничества, открытое далеко не всем - вызывал у Деми законные сомнения. Частью какого мира он был? И не являлась ли Хельви с ее тайнами плоть от плоти народа, населявшего горную обитель радости?
      Сейчас консорт словно заново увидел жену в коленопреклоненной женщине, вставшей до рассвета, чтоб отстоять заутреннюю, и мог сказать только одно: королева сильно испугана. Она касалась лбом каменных плит, выпрямлялась, крестилась и снова опускала голову. Ее рыжие в пламени свечей волосы беззащитно мели пол. В какую-то минуту Харвей услышал обрывок "Отче наш": "Да избави нас от лукавого" -- выдохнутый четь громче остальных слов. Ему показалось, что плечи жены мелко трясутся. Неужели она плакала?
      Все это удивило Деми. Что он в сущности знал о Хельви? Почему все время их брака считал ее чуть ли не колдуньей, как всех женщин, сопричастных к древним сальвским обрядам? А ведь гранарцы с их проникшей в плоть и кровь верой вряд ли потерпели бы королеву-безбожницу. Открытие заставило Харвея задуматься. Живя в Беоте, он привык лениво, почти презрительно относиться к церкви. Религиозная реформа Дагмара VIII навсегда отделила Плаймарскую монархия от папского престола в Альбици. Она пришлась беотийскому купечеству, не говоря уже о казне, как нельзя кстати. Прижимистые бюргеры готовы были лучше не показываться в храме, чем платить десятину.
      Совсем иначе дело обстояло в Гранаре, где народ ходил с красными от земных поклонов лбами. При плаймарском дворе Деми, изредка испытывавший потребность причаститься, выглядел белой вороной. Зато в Гранаре он слыл едва ли не безбожником. Даже вечно занятый д' Орсини в принципе не понимал, как можно не сходить к исповеди в конце недели? А ведь командир королевской охраны тоже плясал тогда "Лилиен Бич" и был полон самых разнообразных сальвских суеверий. Либо он, Харвей, чего-то не понимает, либо мир, в котором живут окружающие люди, для них не так противоречив, как для него.
      Монахи закончили петь литанию и вереницей двинулись через алтарь. В это время консорт увидел, как из купола на пол часовни упал широкий рассветный луч и в нем, словно соткалась из воздуха призрачная фигура, вставшая за спиной у Хельви. Харвей мог разглядеть лишь крылья и руки, легшие сзади на плечи молящейся королеве. Ударил колокол. Братья св. Гервасия двинулись из-за алтаря в обратный путь. Видение начало таять. Деми бросился к жене, но она уже сама поднималась с колен, ее лицо было светло и тихо.
      -- С тобой все в порядке? - консорт попытался подхватить Хельви на руки, но женщина остановила его жестом, показывая, что такой поступок в храме не уместен.
      -- Мне хорошо. - улыбнулась она, опершись на руку мужа. - Так хорошо, как давно уже не было.
      -- Кто это? - Харвей не скрывал своего удивления. - Лорд Монтаньяра?
      -- Да, -- королева кивнула, ее губы дрогнули в нездешней улыбке. - Он покровительствует дому гранарских королей и пришел, чтоб поддержать нас в трудное время. Хозяин светлой обители приказал отдать тебе его меч, который покоится здесь, под алтарем. Только так мы сможем противостоять "могильщикам".
      -- Хельви, -- консорт приложил ладонь к ее лбу. - ты явилась сюда ночью. У тебя может быть жар. Я вижу, как тебе трудно, и ты ничего не хочешь мне рассказать?
      -- Давай вернемся домой. - попросила она. - Ты совсем застынешь здесь на ветру в одном халате и рубашке. - молодая женщина окинула его взглядом с ног до головы. - Что тебя понесло в часовню в таком виде?
      -- Ты не ответила на мой вопрос, - Харвей сдвинул брови, -- как вообще в последнее время не отвечаешь ни на один вопрос, который я задаю.
      Королева молчала до тех пор, пока они не вышли из часовни и не миновали холодную галерею. Уже брезжил рассвет, окрашивая подтаявший снег в парке розоватыми отблесками. Над темной полосой голых лип появилась малиновая борозда, разрезавшая серое небо.
      -- Есть вещи, которые просто невозможно рассказать. - произнесла Хельви, поднимаясь вверх по ступенькам. - До того как встретиться, у нас была долгая жизнь, и ты ведь далеко не все говоришь мне о себе. Не так ли? - женщина вскинула на мужа усталые глаза. - Иначе многих нынешних неприятностей удалось бы избежать.
      Деми проглотил комок в горле.
      -- Ведь я просила тебя тогда подождать. - продолжала она. - Рано или поздно нашелся бы способ выставить Кларенса из страны... А ты рубанул по той нити, конца которой не знает никто.
      -- Хельви, -- консорт почти до боли сжал ее локоть, -- поверь, не рубить по этой нити было бы еще хуже. - твердо закончил он.
      Ее губы сложились в скептическую усмешку.
      -- Хуже будет завтра. - веско произнесла она. - Или послезавтра. Ты имеешь полное право знать то, что знаю я. Более того - в этом твоя святая обязанность. Но учти, после моих признаний меньше вопросов у тебя не станет.
      Глава 2
      Они миновали спальню, гардеробную, будуар и оказались в маленькой молельне. Под темным распятьем и узкой зеленовато-золотой иконой старо-монсальватского письма стоял аналой и бархатная скамеечка для преклонения колен. За ними у самой стены возвышался ларь черного дерева, инкрустированный слоновой костью. Толстая в тяжелом золотом переплете Библия оказалась открыта на Откровении Иоанна Богослова. Молодая женщина провела пальцем по выпуклому корешку, который, оказывается, открывался, как дверца, и извлекла из него увесистый ключ. Подступив с ним к черному ларю, она долго возилась с проржавленным замком, пока муж не отодвинул ее в сторону.
      -- Дай-ка. - Деми отобрал у Хельви ключ и со зверским выражением лица нажал на старое железо. Замок крайне недовольно заскрежетал и подделся грубой силе. - Кажется, ты его давненько не открывала?
      -- Десять лет. - серьезно отозвалась Хельви.
      -- И там лежит что-то ценное? - с сомнением осведомился у нее муж. Что-то такое, без чего ты спокойно прожила все свое царствование, но что необходимо хранить аж в молельне, спрятав ключ в корешок Библии?
      -- Одна из самых ценных вещей, которые у меня есть. - кивнула королева.
      Она откинула крышку. Ларь оказался почти пуст, только на дне лежал сверток темного бархата, завязанный витым золотым шнурком.
      -- И это все? - фыркнул Деми. - Я-то думал. В таком сундуке мы бы с тобой поместились вдвоем.
      -- Тише. - Хельви без тени улыбки извлекла содержимое своей святая святых, развернула бархат и протянула мужу длинный не фаррадский кинжал-трехгранник. - Посмотри внимательно, -- сказала она, -- там на лезвии.
      Харвей приблизил тонкую сталь к глазам. У ручки виднелось золотое клеймо: саламандра в треугольнике.
      -- Этим кинжалом десять лет назад был убит мой дядя король Филипп, -медленно произнесла женщина. Убийц мы не нашли. Вернее не догнали. Они успели бежать из Изора на фаррадском корабле, когда наши передовые отряды после захвата столицы ворвались в город.
      Деми повертел кинжал в руках.
      -- Что это доказывает? То, что Кларенс принадлежал к числу "могильщиков", как вы их называете?
      -- Это еще не все. - остановила его Хельви. - В тот год совпали два события: свержение короля Филиппа в Гранаре и булла папы Гильдебранта об уничтожении ордена Золотой Розы. После разгрома братства его земли достались сопредельным королевствам. Гранарской короне в первую очередь, потому что мой дядя сразу же поддержал святой престол, надеясь на часть богатств ордена. Внешне конец Золотой Розы и гибель короля-миротворца не были никак связаны. - она надолго замолчала, глядя на кинжал.
      -- Но связь была? - осторожно подтолкнул ее Харвей.
      Королева вздрогнула, словно голос мужа вывел ее из оцепенения.
      -- А что ты вообще знаешь о разгроме Золотой Розы? - вдруг спросила она.
      Деми развел руками.
      -- То же, что и все. - Папа зарился на богатства ордена и обвинил братство в ереси. Рыцарям приписали колдовство, жертвоприношения, дьяволопоклонничество и другой бред. Лишь немногим удалось спастись. Остальные были схвачены, показания выбивали под пытками... Что ты мотаешь головой? - Деми заметил, как королева, сидя напротив него, отрицательно качает головой. - Что ты хочешь сказать?
      -- Ничего, дорогой. - она улыбнулась. - Ровным счетом ничего. Продолжай, пожалуйста.
      Но Харвею показалось, что он готов схватить лису за хвост.
      -- Ты веришь во всю эту чушь?
      Хельви слегка стукнула ладонью по крышке сундука, как делала на Совете, когда хотела оборвать чьи-либо необоснованные рассуждения.
      -- Я читала дела. - веско сказала она. - Не забывай, что после гибели дяди именно мне пришлось разбираться с доставшимися Гранару орденскими землями и крепостями, битком набитыми арестантами. Поверь, -- королева покусала губу, -- я знаю, что говорю: обвинения просто вогнали в привычную для черни форму такое, чему и я бы не подобрала точного названия. Кстати, -- она криво усмехнулась, -- братья признавались в содеянном далеко не всегда под пытками.
      На лице Харвея отразилось полное непонимание.
      -- Ты считаешь, что обвинения альбицийских следователей были обоснованны, и ты же предоставила рыцарям Зоротой Розы защиту? Фактически спасла их от костра? Почему?
      Хельви провела пальцами по лицу.
      -- Может быть, это трудно понять. - тихо сказала она. - Но я не могла. Когда я приехала в Мон Седур и увидела... все, что там творилось...
      Харвей положил ладонь на ее руку:
      -- Можешь не продолжать.
      Но королева покачала головой.
      -- Вина братьев Золотой Розы была для меня очевидна. Но люди, которые приехали из Альбицы с приказом папы вести следствие, были зверьми. Мы их повесили.
      Она сказала это так просто, что у Деми челюсть опустилась от удивления.
      -- Папских легатов?
      -- Ну да. - королева пожала плечами. - Ведь рыцари запрещенного ордена находились на землях, отошедших к Гранару, значит стали моими подданными. Легаты... как ты сказал?.. выбивали показания под пыткой. Я могла бы добавить к этому еще много подробностей. Из четырехсот заключенных Мон Седура после недели такого следствия в живых осталось только 327. Был уничтожен весь высший капитул. - королева забрала у мужа кинжал и долгим взглядом уставилась на его темное лезвие. - У всех повешенных нами представителей папы на запястье оказался такой же знак. Саламандра, кусающая себя за хвост. Ты не находишь, что в этом мало христианской символики?
      Харвей хмыкнул.
      -- И точно такую же татуировку мы обнаружили на левых руках у всех братьев высших степеней, которых умертвили легаты. - закончила Хельви.
      Деми на мгновение закрыл глаза. Он вдруг отчетливо представил себе, что должны были чувствовать братья Золотой Розы, когда их допрашивали и пытали люди с точно такими же татуировками на руках, как у всего высшего орденского капитула. Предательство? Измена? Ловушка? Лорд много раз видел этот символ, когда Свищ закатывал рукава, чтоб сменить усталого или недостаточно проворного палача, но для него он не имел особого значения.
      -- Люди с саламандрами были и в окружении моего дяди короля Филиппа. - продолжала Хельви, -- В день его смерти они сбежали. А за месяц до переворота их представители приезжали ко мне в Грот и предлагали деньги и помощь в возведении на престол...
      -- Ты согласилась? - Деми в упор посмотрел на жену.
      Она помотала головой.
      -- Я испугалась. Увидела знак и испугалась. Отец Робер не позволил бы мне связаться с ними.
      Консорт кивнул, именно такого мнения он и был о епископе Сальвском.
      -- Прости, Хельви, но ты не пыталась узнать, кто они, когда посещала Монтаньяр? Кажется, его обитателям многое известно...
      Королева снова вздохнула.
      -- Я спрашивала у лорда Монтаньяра... и он сказал, что в День Последней Битвы я увижу их на противоположной стороне. Такой знак будет на лбу у всех воинов противника.
      Оба помолчали, понимая, что это самый исчерпывающий ответ, который мог дать святой покровитель гранарских королей.
      -- Ты права, -- усмехнулся Харвей, -- после твоего рассказа картина не стала для меня яснее. А что сказал папа, когда узнал о смерти своих посланцев? Это ведь не игрушки. Вас могли отлучить.
      -- Могли. - вздохнула она. - Но не отлучили. Мы попытались объяснить, будто приняли легатов за слуг короля Филиппа, которых и казнили в соответствии с гранарскими законами. Принесли святому престолу глубочайшие извинения и послали богатые дары. Как ни странно, Гильдебрант удовлетворился и больше никогда не поднимал разговор о своих погибших следователях. - она усмехнулась. - У меня даже создалось ощущение, что он, узнав об их смерти, сам вздохнул свободнее.
      -- Вас это не озадачило? - поднял брови Харвей.
      -- Нас это устроило. - уточнила Хельви. - Но мы не могли не понимать, что за таким отношением папы к собственным легатам кроется какая-то тайна. Вскоре мы почувствовали, что Гильдебрант ничего не забыл и не простил. Из-за передачи Мальдора бывшим рыцарям Золотой Розы он обвинил нас в попустительстве еретикам. Снова пришлось платить, -- королева вздохнула, -и дорого. Чтобы замирить папу, несколько человек из высшей иерархии ордена, оставшихся в живых после следствия, согласились быть казнены. Понимаешь? Они добровольно пошли на костер, чтоб не трогали остальных.
      -- Должно быть, братство значило для них очень много. - задумчиво протянул Деми.
      -- Больше, чем ты себе можешь представить. - кивнула королева. Особенно для совершенных. То есть для рыцарей высокого посвящения. пояснила она. - Но таких после разгрома ордена было очень немного, а теперь и совсем нет. - на ее лице вдруг вспыхнуло сожаление. - ты даже вообразить не в силах, что они умели! Вызывать дождь и разгонять тучи. Разговаривать друг с другом, не разжимая рта - одной мыслью. Согреваться в мороз без огня... - в словах Хельви слышалось почти восхищение. - Им очень хотелось преодолеть границы, поставленные Богом человеку. И они их преодолели. королева вздохнула. - Не без ущерба для себя. Человеческого в них осталось... Три капли на дне орденской чаши, как говорил один командор. Гордость, зависть и любопытство. У некоторых была еще и память о пережитых человеческих чувствах, которая их очень мучила.
      -- Но если они были способны на такую преданность братьям, что ради них пожертвовали собой, -- недоверчиво произнес Деми, -- стоит ли винить их в потере человеческих чувств?
      Хельви грустно покачала головой.
      -- Ты не верно мотивируешь этот поступок. - сказала она. - Нам трудно их понять. - Они жертвовали собой не ради друг друга, а ради того, что представлялось им дороже бренных человеческих оболочек. Ради своих великих тайн, которые могли погибнуть вместе с последними братьями Золотой Розы. Ради священных реликвий, которые должны сохраняться во что бы то ни стало. Ради обрядов, сущности которых большинство из них даже не знало.
      -- Значит твои подданные с Мальдора - чернокнижники? - прямо спросил Харвей.
      -- Мои подданные с Мальдора - простые люди, -- вздохнула королева, -в прошлом у которых есть несколько лет, проведенных в ордене. К великим тайнам были сопричастны только братья высоких посвящений. После разгрома уцелели в основном рыцари самых нижних степеней, воины, кормщики, капитаны орденских судов, служащие вексельных домов, солдаты дальних гарнизонов. Они почти не принимали участия в страшных обрядах, за исключением первого посвятительного круга, и очень мало знали о главном. - Хельви нахмурилась. - Тогда, десять лет назад, я посчитала, что простого покаяния с них будет достаточно, и отдала им Мальдор, потому что бывшим братьям после папской буллы трудно жилось среди других людей, которые еще недавно охотились за ними с кольями и вилами.
      -- И ты полагаешь, что сейчас все они стали добрыми христианами? - с сомнением спросил Харвей.
      -- Я похожа на дурочку? - Хельви помотала головой. - Нет, я так не полагаю. Тот, кто хоть раз пил из орденской чаши, снова не сможет стать таким же, как прежде. И наивно надеяться, что когда-нибудь пропасть между мальдорским дворянством и остальным благородным сословием Гранара изгладится. Но бывшие братья Золотой Розы верно служили мне. Мальдор сильная линия обороны в южных водах Гранара. Поэтому я не сожалею о своем поступке.
      Харвей покачал головой. Из слов жены он понял одно: когда-то Хельви пожалела несчастных, которых на куски рвали папские легаты, и предоставила им защиту. Поступок совсем не королевский. С годами рыцари ордена оказались полезны Гранару, и теперь Хельви пыталась подвести под свои действия хоть какое-то разумное основание.
      Деми подумал, что для государя доброта может оказаться не самым полезным качеством. Но тут же оборвал себя. Об этом хорошо размышлять, сидя в тепле у камина. А полгода назад в плаймарской Цитадели он дорого бы дал за всплеск человечности в каменном сердце Дагмара! И вот теперь Хельви должна была вновь платить за проявленное когда-то милосердие. Опять появились люди, о которых она ни тогда, ни сейчас ничего не знала, но остро чувствовала угрозу, исходившую от них. В ее понимании "могильщики" всегда были связаны со смертью, и от того, что они оказывались на разных, иногда прямо противостоящих друг другу сторонах, становилось особенно жутко.
      Харвей взял руки жены в свои ладони и прикоснулся губами к кончикам ее пальцев.
      -- Ты очень боишься?
      -- Да. - созналась она. - А главное не понимаю, чего именно. королева попыталась улыбнуться. -- Нам необходимо срочно связаться с Мальдором. - сказала она. - Спросить, что они знают. Не появлялись ли у них в последнее время "могильщики"? Передать свои сведения.
      -- Какие именно? - нахмурился консорт. Ему совсем не улыбалось разглашать подробности гибели беотийского посла.
      -- Только официальную версию. - Хельви отняла у него руки и сложила их ладонями вместе. - Боюсь, наше дело не может быть доверено бумаге. К тому же посылать на Мальдор голубей в такую погоду, все равно что бросать бутылку с письмом в бурное море.
      -- Значит надо ехать. - спокойно кивнул Харвей. - Если обещаешь мне не очень беспокоиться, я отправлюсь прямо завтра.
      -- Почему не д' Орсини? - ее глаза вспыхнули такой тревогой, что у Деми стало еще тяжелее на душе.
      -- Мне давно уже пора побывать на острове, - сказал он, -- и наладить связи с мальдорским флотом. - К кому я могу обратиться?
      -- К командору Ружеро д' Онжерону - тихо ответила женщина. - Я ему доверяю.
      На следующий день в присутствии епископа Сальвского Робера монахи св. Гервасия вскрыли под алтарем часовни небольшую крипту, о существовании которой Харвей раньше не подозревал. К удивлению консорта, под могильной плитой, вместо истлевших останков древнего героя или святых мощей, Деми увидел огромный, тяжелый меч, принадлежавший явно великану. Таких не ковали уже ни во времена его отца, ни во времена деда Харвея. Эмалево-белое навершье было обведено синим орнаментом, те же цвета сочетались на ножнах. Это было древнее оружие, пришедшее из другого, более могущественного и полнокровного мира, по сравнению с которым наш казался только слепком, припорошенным пылью и лишенным яркости красок. Консорт почувствовал это сразу, как только взглянул на меч. Еще он ощутил необыкновенную робость и попытался склонить оба колена, но клинок словно потянул его наверх, и когда ладонь Деми коснулась рукоятки, оружие пришлось ему как раз по силам. Он поднял увесистый клинок над головой, ощущая благодатную тяжесть в предплечье, и улыбнулся королеве. Хельви оставалась серьезной.
      -- Да хранит тебя Бог и лорд Монтаньяра. - прошептала она.
      Глава 3
      Мальдор действительно вставал из пены морской, как часовой у южных ворот Гранара. Патруль, отловивший контрабандистов на северном побережье, долго не мог поверить, что насквозь мокрый, дрожащий от холода человек в грубом матросском плаще является консортом и имеет к их командору неотложное дело. Как ни странно помогли ни перстень с государственной печатью Гранара и не верительные грамоты за именем Хельви, а обычная привычка Харвея командовать людьми. Он не стал ничего доказывать, а просто потребовал немедленно вести его к мессиру Ружеро, который и решит судьбу непрошеных гостей. Его послушались, и первый же более грамотный отряд рыцарей, сунув нос во влажные, покоробившиеся от воды бумаги Харвея, взял перед консортом на караул.
      Деми предоставили собственную лошадь, тогда как от самого побережья он трясся на крупе гнедой кобылы одного из патрульных.
      -- Скоро мы будем в Альбуфере, сир. - вежливо сообщил Харвею капитан. - Для нас огромная честь принимать ваше высочество на Мальдоре, и я счастлив, что первым встретил вас по дороге к крепости.
      -- Если быть точным, -- усмехнулся Деми, -- то первым нас встретил ваш суровый патруль. Но вы действительно первый, кто здесь оказывает нам честь. - он благосклонно кивнул капитану, и лошади понеслись по направлению к столице острова.
      Альбуфер возвышался над каменистым плоскогорьем, как орлиное гнездо на круче. Его мощные стены из желтого песчаника двумя линиями укреплений опоясывали центральную квадратную башню. Харвей удивился, что в облике крепости почти нет фаррадских черт. Альбуфер был построен над древними сальвскими руинами, которые и задавали общий тон его суровому облику, лишенному изнеженной грации южных султанатов.
      Видеть здесь плащи из черного шелка с золотыми восьмиконечными крестами Деми показалось также естественно, как и корабли под орденскими парусами. Он поймал себя на мысли, что Мальдор выглядит так, словно братство Золотой Розы все еще существует. Бывшие рыцари продолжали поддерживать старые орденские обычаи. Называли губернатора "командором" и, несмотря на полное официальное равенство в правах, продолжали сохранять жесткую внутреннюю иерархию.
      Это особенно ярко проявлялось в приветствиях. Каждый из попадавшихся на дороге рыцарей салютовал капитану маленького отряда, везшего Деми, в соответствии со своим посвящением. Кто-то преклонял одно колено, кто-то вскидывал руку, кто-то просто склонял голову. Консорт сразу почувствовал, что мальдорское дворянство - очень обособленный слой гранарской знати. Остров, признавая свое подчинение Гранару, все же держался по отношению к короне скорее как полунезависимый союзник, чем как вассал. В лице Деми приветствовали не столько своего сюзерена, сколько очень знатного и почетного гостя.
      "Братья Золотой Розы верно служат мне. Мальдор - сильная линия обороны в южных водах Гранара... Я не сожадею о своем поступке". - вспомнил Харвей слова королевы. "Как бы не так! Мальдор - мощная и очень зазнавшаяся часть Гранара. Тронь их, и кто знает, что из этого получится? Нет, помимо горцев, у нас много, очень много проблем. И Хельви была права, пытаясь возродить Северную Сальву, чтоб противопоставить ее силу силе остальных территорий. Покажи им слабину, и они разорвут страну на части. Без всякой дурной мысли! Просто в силу привычки... Остров и так по несколько месяцев отрезан от остального Гранара".
      Отряд тем временем проехал по опущенному мосту под высокой стрельчатой аркой ворот. Миновав первый, вытянутый двор, консорт попал за вторую линию укреплений, к центральной башне, в которой располагались покои командора, арсенал и Зал Капитула, как называлось губернаторское правление острова. Замок казался очень людным, повсюду рыцари либо седлали, либо привязывали коней, слуги вели целые караваны груженых мулов.
      Здесь Харвей впервые увидел больших двугорбых верблюдов, трогательных в своем облезлом уродстве. Они постоянно жевали и время от времени плевались. Их, вероятно, привезли с другой стороны моря из Фаррада. Крестьяне использовали верблюдов как тяглую скотину. В жарком климате они были незаменимы, но сейчас бедняги мерзли, даже покрытые толстыми шерстяными попонами. Деми захотелось купить одну такую горбатую плевалку для Хельви, она бы оценила!
      Трое рыцарей в черных шелковых супервестах с золотыми цепями на шеях и пятеро оруженосцев без одной шпоры - судя по всему, внушительная свита проводили консорта в покои для гостей, где уже была готова ванна. Широкая приземистая кадка из местного эвкалипта с горячей водой и плававшими в ней стебельками мяты порадовала Харвея после двух дней, в течение которых он мерз и мок на баркасе.
      -- Мессир командор приносит свои извинения, но другой одежды в замке нет. - один из рыцарей склонился перед Деми в низком поклоне и разложил на резной лавке принадлежности привычного для здешних мест туалета - шерстяную тунику с капюшоном, штаны и черный плащ с лапчатым золотым крестом.
      Харвей усмехнулся.
      -- Какой степени соответствует это облачение? - спросил он. Консорт расслабился в обдававшей мятной свежестью воде и чувствовал себя прекрасно.
      -- Двадцать седьмой, сир. - принесшей одежду рыцарь явно колебался. Но вы не должны воспринимать это...
      -- Отлично, -- консорт благодушно махнул рукой. - Золотой пояс и шпоры прибавят мне еще две. Полагаю, именно это будет соответствовать моему теперешнему статусу? Одна ступень до короля, один градус до кадеша.
      На лице у рыцаря отразилось удивление.
      -- Ваше Высочество прекрасно осведомлены. Я сейчас принесу пояс и шпоры. Вы желаете иметь меч или меч и кинжал?
      -- Меч и два кинжала. - решительно заявил Деми, полагая, что свое мужское достоинство надо подчеркивать по максимуму.
      Через четверть часа чисто выбритый и бодрый консорт поднялся на стену крепости, желая осмотреть остров и порт с высоты птичьего полета. Даже в такой серый, неприютный день зрелище было величественным. Пенящиеся свинцовые волны с белым охвостьем катились к берегу длинными пологими склонами. Сильные порывы ветра растрепали волосы на голове у Деми. Он не мог скрыть своего восхищения и, взявшись двумя руками за край парапета, перегнулся через бруствер. Харвей не слышал, что на стене появился кто-то еще. Когда он выпрямился, до его ушей долетел срывающийся на ветру голос.
      -- Роже? Как это может быть?
      Харвей обернулся. К нему по стене бежал полный круглолицый человек, одной рукой придерживая меч, а другой толстую золотую цепь на груди. В его глазах светилась неописуемая, почти безумная радость, которая мгновенно угасла, как только консорт повернул к нему лицо.
      -- Простите, ваше высочество. - только и мог произнести он. - Но издалека вы так похожи... - человек еще больше смутился. - Простите, сир, я обознался.
      -- Насколько я понимаю, вы и есть командор острова мессир Ружеро д' Онжерон? - улыбнулся консорт. - Меня к вам направила королева Хельви для важного разговора. Так на кого я похож?
      Губернатор Мальдора отступил на один шаг и почтительно поклонился.
      -- Пустое, сир. Это блажь, пришедшая мне в голову из-за вашего орденского одеяния.
      -- Не все же люди в плащах с золотыми крестами заставляют вас кричать от радости. - настаивал Деми. - Иначе вы бы на этом острове не закрывали рта весь день!
      Командор явно смутился.
      -- Еще раз прошу извинить меня, сир, но вы, к несчастью, из далека действительно очень похожи на моего близкого друга. Увидев вас, я не поверил своим глазам.
      -- Хорошо, что не на врага. - снова улыбнулся Харвец. - А почему, к сожалению?
      -- Умоляю вас, сир, -- лицо Ружеро стало почти серым, -- я сожалею о том, что обознался, потому что мой друг уже десять лет как... умер.
      С лица Харвея тоже стекла улыбка.
      -- Простите, мессир д' Онжерон, -- тихо сказал он, -- я не хотел вас обидеть... Имя вашего друга Роже? Роже де Монфор? Командор Мон Кера?
      Губернатор медленно склонил голову.
      -- Да, -- с усилием ответил он.
      Пауза длилась несколько мгновений. Командор нарушил ее первым.
      -- Так вас ко мне послала королева? До нее дошли мои письма? Слава Розе, я уже и не надеялся на это!
      Деми настороженно покачал головой.
      -- Никаких писем до нас не доходило. Я сам решился отправиться в путь по неотложному делу.
      -- Голубиная почта. - вздохнул мессир Ружеро. - В это время года она не надежна. Должен вам сказать, вы отважный человек, сир, раз решили пересечь воды Мальдогаранского пролива в такую погоду.
      -- Приятно слышать похвалу от командующего лучшим флотом на южном побережье Гранара. - сдержанно улыбнулся Деми. - Но все же, о чем вы писали?
      -- Не стоит ли нам перейти в обеденный покой? - Мессир Ружеро широким жестом пригласил гостя следовать за ним.
      В просторной комнате второго этажа, где они оказались, было тепло от жарко пылавшего камина, по фаррадской моде забранного прозрачным слюдяным экраном. Вдоль стен стояли громоздкие поставцы черного дерева с редкой красоты перламутровой посудой в серебре. Стол был накрыт на двоих, и в эту зимнюю пору Харвей увидел перед собой овощи и свежие пучки зелени. Кроме того, на золотых чеканных блюдах красовалась не только рыба, приличествовавшая дням Великого поста, но и дразнящие аппетит куски запеченного с морковью и чесноком мяса.
      Заметив его взгляд, губернатор кивнул.
      -- Да, сир, мы не постимся.
      -- Понимаю. - протянул Деми, с явным сожалением накладывая себе на широкий ломоть ячменного хлеба соленый осетровый хрящ, вместо доброго куска телятины, за который принялся хозяин.
      Командор в упор посмотрел на гостя и покачал головой.
      -- Вряд ли. Нашу жизнь трудно понять. - он оставил мясо в покое и подхватил витой серебряной ложкой несколько оливок. - Мы не безбожники, ваше высочество. Но... мы не постимся.
      -- Это ваше право. - отрезал консорт, почувствовав вдруг необоримое желание принять на себя самое строгое воздержание до самой Пасхи. Перейдем к делу. О чем вы нам писали?
      Командор заколебался. Кто знает, насколько можно доверять этому человеку? И насколько Хельви доверяет ему? Конечно, перстень и грамоты за него, но все же...
      -- Если вы опасаетесь говорить, -- понимающе кивнул Харвей, -- то я начну первым. У вас есть известия о "могильщиках" со знаком саламандры на руке?
      Лицо Ружеро д' Онжерона вытянулось
      -- У нас есть. - продолжал Харвей. - Посол короля Беота, погибший недавно в столице, оказался одним из них. Ее величество очень встревожена.
      -- Еще бы. - вырвалось у командора. - Наше положение не лучше. Не так давно несколько братьев возобновили служения Голове Бафомета в отдаленных пещерах северной части острова. Вы понимаете, сир, что много лет остатки ордена живут в постоянном страхе. - мессир Ружеро повертел в разные сторону круглой головой на толстой шее, словно опасаясь, что и в этой комнате их подстерегает невидимая опасность. - Любой неосторожный шаг может погубить нас. Тем более откровенная ересь.
      "Это не ересь, это уже дьяволопоклонничество", -- подумал Харвей, но вслух сказал:
      -- Вы арестовали их?
      -- Конечно, сир. - кивнул губернатор. - На Мальдоре мало что удается скрыть. Все еретики были схвачены, но, -- он замялся, -- уже на следующий день они оказались мертвы. Мы осмотрели тела, и, поверьте, ваше высочество, орденская медицина ничем не уступает фаррадской. Никаких признаков отравления или насильственной смерти, зато на запястье у каждого красовался проклятый знак. Совсем свежие татуировки.
      -- Это были ваши рыцари или кто-то из недавно переселившихся? уточнил консорт.
      -- Мальдор - закрытый остров. - покачал головой командор. - Здесь нет переселенцев. Это наши браться, которых я, например, знаю много лет и могу поклясться, что раньше саламандры на руках у них не было. Они стали "могильщиками" совсем недавно. По чьему-то наущению. Летом нас посещает много купцов из разных стран, среди них легко могли затеряться эмиссары "могильщиков". И что еще странно, -- Ружеро заколебался, стоит ли говорить консорту о своих сомнениях, но потом решил, что, раз начав, не стоит останавливаться на полпути. - Удивительно то, что все это были братья низких посвящений, которые не знали и не могли знать, как именно вести службу Голове Бафомета. Но дело было обставлено в точности по внутреннему канону ордена. Уж не научил ли их кто-нибудь, владеющий тайной? И не связано ли их членство в "могильщиках" с внезапно появившимися знаниями самых сокровенных обрядов? Об этом я и написал королеве, прося совета, как быть дальше? Святая Роза услышала мои молитвы, и вы приехали.
      Харвей никак не хотел бы обнадеживать командора в деле, которое с каждым новым витком становилось все сложнее.
      -- Будем думать сообща. - сказал он. - А теперь, дражайший мессир Ружеро, я готов, ради облегчения вашего сердца, слегка нарушить пост и попросить у вас вина.
      Командор с радушием доброго хозяина одобрил желание гостя и приказал прислуживавшим пажам подать к столу красного выдержанного мальдорского. Темное, несладкое вино отдавало лавром и дубом. Оно сразу ударяло в голову, согревало тело и расслабляло мышцы. Командор наполнил кубки и поднял тост за здоровье королевы и благополучное разрешение от бремени долгожданным наследником гранарского престола. Харвей не мог не поддержать эту идею.
      Осушив по три кубка, собеседники несколько оттаяли от своих опасений, и Деми решил, что пора задать хозяину мучивший его вопрос.
      -- Простите мне мою бестактность, мессир Ружеро, -- начал он, -- но не могли бы вы рассказать мне о мессире де Монфоре, о котором все при гранарском дворе так любят помолчать.
      Губернатор ответил не сразу.
      -- Видит Бог, вам лучше было бы спросить у королевы. - попытался отнекаться он.
      Но Харвей настоял, сославшись на то, что очень не хочет волновать Хельви перед родами. Эта высосанная из пальца причина, как ни странно возымела действие.
      -- Да, вы правы. - согласился Ружеро. - Едва ли стоит тревожить ее величество тяжелыми воспоминаниями. Если позволите, я закурю.
      К удивлению Деми, два пажа внесли в комнату фаррадский бронзовый кальян и поставили его перед командором.
      -- Роже де Монфор был моим другом. - начал хозяин, беря трубку в рот и полной грудью вдыхая сладковатый аромат незнакомой гостю травы. Единственным другом. Мы поступили в орден одновременно. Он потом достиг высочайших степеней, а я, -- командор снова вдохнул и уже спокойнее продолжал, -- я остался на 3-й ступени посвящения, но не смотря на это Монфор продолжал дружить со мной. Мы были очень близки, рассказывали друг другу все. Может быть поэтому я знал несколько больше, чем другие братья нижних градусов. Мы вместе пережили разгром ордена, сидели в подвалах Мон Седура, принесли покаяние, штурмовали Альбуфер, начали здесь заново собирать братьев. Вместе мы не сделали только одного -- не взошли на костер. Никогда себе этого не прощу. -- мессир Ружеро опустил голову. -Видит Бог, я хотел разделить участь Монфора, но Хельви, простите, ее величество, не позволила. Полагала, раз уж на меня никто не покушается, грешно волочь еще одну голову на плаху! -- Н-да, -- командор большим глотком втянул в себя дым гашиша.
      Харвей понимал, что собеседнику тяжело вспоминать те давние времена. Мессир Ружеро показался ему очень приятным человеком. Сейчас рыцарю можно было дать лет 35, или чуть меньше, значит десять лет назад было 25.
      -- 23. -- поправил командор. -- Вы ведь раздумывали над тем, сколько лет было Монфору, когда он погиб, не так ли? А я сказал, что мы с ним друзья детства, значит примерно одного возраста.
      -- Вы проницательны. -- кивнул Деми. - "Двадцать три, -- про себя повторил он. -- Моложе меня теперешнего. Если б он остался жив, каким бы он был? Располнел, как д' Онжерон? Может быть, облысел? Или напротив вошел бы в самый цветущий для зрелого мужчины возраст... Почему меня это беспокоит?" -- одернул себя консорт. В глубине души Харвей знал, почему, и попытался прервать поток своих невеселых мыслей новым вопросом к командору.
      -- Скажите, мессир Ружеро, а как разразилось это несчастье?
      Командор потер лоб широкой ладонью. Он явно с трудом поддавался на расспросы гостя, но не считал возможным отказать Деми, поскольку тот нуждался в сведениях, чтоб хорошенько обдумать положение, в котором они оказались.
      -- Мы только еще начали обосновываться на Мальдоре. -- сказал губернатор. -- В первую очередь занялись портом, кораблями, чинили укрепления Альбуфера, разрушенные нами же при штурме. Ее величество хотела завести собственный гранарский флот на южном берегу. Просила нас привести в порядок старый порт в Гроте и начать обучение людей. У ордена всегда были свои корабли, кормчие, капитаны. К нам приехал человек, которого Хельви хотела видеть адмиралом своего будущего флота.
      -- Лоше Вебран? -- догадался Харвей. -- Странно, что она ему вообще когда-то доверяла.
      -- Она ему не доверяла. -- покачал головой губернатор. -- Там были какие-то хитрые игры с Фомарионом, по причине которых его и двигали на морское поприще. Предполагалось, что Вебран сможет поддержать союзные действия двух флотов в случае новой войны. Словом, мы здесь его учили всему, что знали сами...
      -- Всему? -- Харвей поднял бровь.
      Командор занервничал.
      -- Всему по морской части. Не касаясь орденских таинств, конечно. -мессир Ружеро сделал над собой усилие и продолжал. -- Но он лез во все, этот проклятый Вебран! Буквально во все! А Роже только еще начал возрождать посвятительный ритуал первых трех степеней. Дальше он идти не хотел. Говорил, что за порогом алого рыцарства нас ожидает ад. Хватит и голубого.
      "На мой взгляд, и первых трех степеней для ада достаточно", -подумал Харвей, которому Хельви перед отправкой на Мальдор прочитала полный курс ритуальной магии. Откуда она все это знала? Оставалось предположить, что от Монфора. Деми снова мучительно захотелось взглянуть на бывшего командора бывшей орденской крепости Мон Кер. Судя по должности, он-то как раз и носил степень кадеша. Значит затребованные консортом золотые шпоры и пояс еще больше должны подчеркивали его сходство с погибшим главой Мальдорских рыцарей.
      -- И Вебран предал вас? -- вслух спросил Харвей.
      -- Донес. -- поправил его мессир Ружеро. -- Предать можно то, к чему принадлежишь сам. А негодяй не входил в братство. Одной Розе известно, как он пронюхал, как увидел! Он был настолько глуп, что не мог отличить малых мистерий от больших, и обвинил спасшихся на Мальдоре рыцарей в возобновлении колдовства. Все произошло так стремительно, что мы не успели остановить его. Он донес сначала в королевский Совет. Но там, по настоянию ее величества, были склонны скорее замять дело, чем раздувать пожар. Тогда Вебран подался к папе... Гроза была страшной!
      Губернатор провел по лицу руками.
      -- Мы еще не оправились от пережитого. Нового удара люди не выдержали бы. Монфор и еще трое совершенных решили пожертвовать собой, чтоб удовлетворить святой престол.
      -- Говорят, ее величество хотела помочь им? -- осторожно спросил консорт. -- Они отказались?
      -- Нет. -- покачал головой мессир Ружеро. -- Кто же отказывается от жизни? Хельви все продумала до мелочей. Вместо них должны были казнить четверых грабителей-норлунгов, которые с вырванными языками сидели в подземелье со времен короля Филиппа. Вы, возможно, знаете, что после вступления на престол, наша милосердная королева запретила пытки. Думаю, это страшный опыт следствия в Мон Сидуре подействовал на нее. Словом, со стороны все выглядело так, будто на костре сгорит Монфор с товарищами. Народ требовал смерти "проклятых колдунов". Но в последний момент дело сорвалось, кто-то донес Совету. Подозрения в подготовке побега так ясно указывали на королеву... Чтобы спасти ее честь, епископ Сальвский приказал этому проклятому д' Орсини, впрочем он ведь не знал... -- командор махнул рукой.
      Харвей был благодарен мессиру Ружеро за то, что тот не осуждал д' Орсини. Как видно, этот добродушный человек просто не способен плохо говорить о достойных людях.
      -- Рыцари д' Орсини догнали беглецов. Как я слышал, королева была им о-о-очень благодарна. -- губы мессира Ружеро скривились. -- С тех пор орденом или вернее тем, что от него осталось, руковожу я. -- он грустно усмехнулся. -- Ведь Роже всегда оставлял меня вместо себя, когда уезжал надолго. И Хельви не пожелала отменять его последний приказ.
      Лицо мессира д' Онжерона застыло. Он молчал, погрузившись в свои мысли. Молчал и консорт. От того, что все слова были сказаны, тайна прошлого не стала для него яснее. Командор глубоко вдохнул в себя успокаивающий нервы дым.
      -- Она должна очень любить вас. -- вдруг произнес он. -- Очень.
      Видимо, фаррадское зелье, пьянящее без вина, уже ударило ему в голову.
      -- Скажите, -- попросил Харвей, придвинувшись к нему, -- только честно, -- консорт почувствовал, как его губы стали сухими. -- Они были близки?
      Круглые карие глаза командора раскрылись еще шире, зрачки остановились.
      -- Нет, -- мотнул он головой. -- Нет, никогда. Это невозможно для совершенного. Ему нечего делать с женщиной.
      Харвей не понял смысла его слов.
      -- То есть как? -- протянул он. -- Почему?
      -- Потому что любовь с женщиной приносит только горе. Она продолжает цепь жизни на земле -- этой юдоли скорби -- и обрекает рожденных детей боли и страданиям. Для совершенного это не путь. Женщина требует отдавать, поэтому близость с ней не позволяет накапливать силу для преобразования мира. Она не возбуждает даже магического огня, пронизывающего позвоночный столб, который необходим для свершения мистерий... Что может дать женщина?
      Деми не поверил своим ушам.
      -- Но я видел на Мальдоре множество женщин! -- воскликнул он. -Большинство из ваших женаты.
      -- Да, конечно. -- кивнул губернатор. -- Но все, что я говорил, относится не к нам грешным. Мы что? Третья степень не обязывает ни к абсолютной чистоте, ни к магическому огню. Но Монфор был другое дело. Трудно даже сказать, как далеко он ушел.
      "Значит он отверг ее. -- подумал консорт. -- Хельви была права: мы никогда не поймем их".
      -- Он очень любил ее. -- произнес командор, глядя в лицо гостя долгим остановившимся взглядом. -- И это была страшная мука, потому что оставить дорогу посвящений он тоже не мог.
      Харвей потрясенно молчал. У него не получалось осмыслить сказанное. Он насмотрелся в своей жизни на братьев разных орденов: они хлестали вино, как сапожники, и лупили баб по толстым задницам не хуже портовых грузчиков. Как можно желать Хельви, знать, что она желает тебя, и не протянуть руку?
      -- Рано или поздно это бы случилось. -- сказал мессир Ружеро, поняв, о чем думает его собеседник, -- Но королеве едва исполнилось 15, а Монфор всю жизнь провел в ордене. Они просто не успели. Смотрели друг на друга круглыми глазами, многозначительно молчали. А потом... потом все кончилось.
      -- Вы покажите мне остров? -- спросил консорт. -- Нужно осмотреть укрепления и наметить план совместных действий на случай, -- он помедлил, понимая, что не может объяснить губернатору суть нависшей опасности, -- на случай сам не знаю чего. Вы ведь тоже чувствуете, как сгущаются тучи?
      -- Означают ли ваши слова, сир, что мы можем рассчитывать на помощь Гранара? -- выпустив трубку кальяна изо рта, осведомился командор. Его взгляд снова стал внимательным. -- Каковы условия такой помощи?
      -- Мальдор -- часть Гранара. -- консорт положил руку на меч. -- Об этом не следует забывать ни вам, губернатор, ни тем, кто попытается напасть на вас с оружием ли в руках, или с обвинениями в ереси -- все равно.
      Деми встал.
      -- Буду говорить прямо: мне не нравится сохранение орденских обычаев в христианском королевстве. Однажды вы уже покаялись, и если хотите получить нашу помощь, идите до конца. В апреле моя коронация, и никаких трех степеней посвящения я в своем доме, даже в самом дальнем его углу, не потерплю.
      Мессир Ружеро нахмурился, но Харвей считал нужным проговорить все с разу и до конца.
      -- Мне понадобится также ваша помощь в расчистке русла Сальвы. Я хочу сделать ее судоходной, а на Мальдоре я видел тяжелые корабли и большие баржи. Кроме того, вы обязуетесь способствовать созданию собственного гранарского флота в порту Грот и других пригодных местах на южном побережье. Островных кораблей нам явно недостаточно. -- он перевел дыхание. -- Если вы обязуетесь выполнить мои требования, Гранар будет воевать за Мальдор как за самого себя.
      Командор помолчал.
      -- Я должен обсудить ваши слова с капитулом. -- медленно проговорил он. -- Сдается мне, что у нас нет выхода. Нас мало и защита Гранара -- все, на что мы можем рассчитывать. Вы ставите нас в тяжелые условия, сир.
      Харвей тряхнул головой.
      -- Полагаю, что папа поставит вас в еще более тяжелые условия. Решайте. Когда будет ответ?
      -- Завтра. Утором соберется капитул и к середине дня вы услышите его решение.
      Губернатор хлопнул в ладоши, приказывая вошедшим пажам убирать со стола.
      -- Желаю хорошего отдыха, сир. Завтра я покажу вам город и остров.
      Глава 4
      Всю ночь Харвей ворочался на пышных орденских перинах из орлиного пуха. Его покои были по здешним меркам великолепными: две соединенные друг с другом комнаты, окна забранные свинцовыми решетками и тонкими пластинами раскрашенной слюды, сквозь золотистые прожилки которой даже сумрачный зимний день казался напоен теплом и светом. Серый камень стен скрывали толстые гобелены местной выделки. Их-то консорт и принялся рассматривать за неимением лучшего занятия. Сон не шел, мысли были невеселыми, а картинки битв и турниров хотя бы отвлекали взгляд.
      Деми не сразу понял, что вокруг него разворачивается бурная история ордена: возвышение братства при Беде Затворнике; походы в святую землю; разрушенный Храм, оплетенный ветками акации; пробивающийся сквозь камни святая святых бутон Розы. Древние аллегории не были до конца внятны консорту, да и не они сейчас занимали его воображение. Охватив ложе гостя со всех сторон, гобелены превращали спальню в зеленую беседку, навевая душе Деми неспокойные сны.
      Несколько раз принц вставал, босиком прохаживался по мягким фаррадским коврам, устилавшим пол, пытался пить малиновый шербет, поставленный в его покоях на ночь. Но напиток показался ему слишком сладким, и Харвей просто извелся без воды. Он попробовал читать увесистую книгу, лежавшую в изголовье кровати. "Роман Розы" был полон символов и иносказаний, быстро утомивших консорта. "Многие говорят, что сны - пустое дело, одна болтовня и сумбур. Но мудрецы думают, что ночь показывает нам в своем туманном покрове то, что потом увидим мы днем при ясном свете". пухлый том выпал из отяжелевших рук Деми.
      Прямо на него со стены смотрели тканые лица рыцарей и дам, ведших бесконечный хоровод в розовом саду вокруг золотого цветка, столь громадного, что он больше походил на качан капусты. Узкие старинные платья, каких сейчас уже никто не носил, выпуклые лбы женщин, бритые до середины головы, прически с вплетенными в них змеями, драгоценные камни, горящие каплями крови. Красноватые оттенки глаз...
      "Как бы выглядела Хельви в таких нарядах?" -- подумал консорт. Лицо Дамы, стоявшей на гобелене слева от Розы, держа над ее пышным соцветием золотую Чашу, вдруг дрогнуло. Деми показалось, что она медленно поворачивается к нему, а ее пурпурные глаза широко открываются. Она была чудно прекрасна, а главное - в очерке ее овального лица, точеном носе, жадно раскрывающихся ему навстречу чувственных губах сквозила неуловимое сходство с королевой. Он знал, знал, что это не Хельви. На широкой ленте, охватывающей грудь и талию женщины, старинной вязью вспыхивало имя: Изис. Казалось, эта зовущая, бесконечно желанная дама вобрала в себя черты всех виденных им когда-либо женщин, и тех, которых ему еще предстояло увидеть. Она была первая и последняя - единственная. Она протягивала к нему чашу, полную свежей, хрустально чистой воды. Пей, пей - говорило каждое движение.
      Харвей осторожно вытянул ладони, чтоб не разрушить волшебства, принял драгоценный дар и поднес его к губам. Край кубка был почему-то мягким, и консорт не сразу догадался, что Чаша - часть гобелена и не может быть иной. "Пей и смотри на меня", -- шепнула ему божественная гостья. Харвей повиновался. Он попробовал оторвать взгляд от затягивающих алых глаз и не смог. Это не понравилось Деми настолько, насколько еще что-то может не нравиться в полном расслаблении чувств. Надо было сделать над собой усилие, но воля растворилась в желании пить. Все, на что был способен консорт, это перевести угол зрения с глаз прекрасной незнакомки на ее дар. От этого усилия он ощутил нестерпимую резь в зрачках и испугался за свою голову.
      Губы Харвея лишь слегка коснулись воды. Глоток принес ему такую боль в середине груди, что принц попытался закричать, но не смог, и тут же увидел содержимое Чаши. Мертвую Голосу из левого виска которой медленной черной лентой выползала змея.
      Следуя за ее круговым движением, картинка менялась: Голова набирала золотистое свечение и начинала вращаться по кругу. Харвей увидел Луну, затем яркое золото и блеск бриллиантов какой-то вращающейся звезды с загнутыми по часовой стрелке концами, через секунду она раскрылась лепестками пышной Розы, такой же как на гобелене. Роза набухала изнутри, с каждой минутой становилась все больше, и вдруг лопнула по всей длине косым андреевским крестом, через который брызнул ослепительно яркий белый свет.
      Харвей видел Розу изнутри. Там вращение тоже продолжалось: маленький черный головастик хватал ртом хвостовой плавник большого синего кита. Еще круг из каких-то лапок и жабр - и перед глазами Деми ясно возникла саламандра, вцепившаяся зубами себе в хвост.
      Свет сменился чернотой, на которой кое-где поблескивали редкие крупинки звезд. Харвей ясно сознавал, что находится в огромном пустом соборе, куполом которому служит даже не ночное небо, а глубины вселенной. Он повис где-то в верхней части Храма, стоя на покачивающемся из стороны в сторону Млечном пути. В руке Харвея был меч -- грозный клинок лорда Монтаньяра.
      Звездная дорога стала широким заснеженным полем, по которому к принцу огромными скачками приближался седой трехголовый волк. За спиной у Харвея поднялась метель - или это заплескали крылья лорда Монтаньяра? Святой покровитель коснулся оружия Деми, и оно стало легким, как пушинка. Когда Зверь был уже совсем близко, консорт понял, что поднял клинок на дракона. Трижды Враг прыгал, и трижды опускался меч, с тяжелым хрустом отсекая очередную голову. Безголовый Зверь продолжил свой бег к противоположному концу поля и скрылся из глаз.
      Поле вновь сузилось и закачалось под ногами. С левой стороны чуть выше дороги стоял монах в коричневом балахоне с капюшоном, опущенном на лицо. Харвей знал, что не должен с ним сражаться, но и не должен выпускать меч из рук, поскольку именно сила его клинка удерживает незнакомца от враждебных действий. Когда Деми был напротив грозной фигуры, монах поднял руки и скинул капюшон, под которым оказалась длинная крокодилья морда.
      Одновременно с другой стороны высоко в куполе-небе возник нерукотворный образ Христа, к которому и попытался двинуться Харвей. Но Млечный путь начал раскачиваться из стороны в сторону. Какая-то неведомая сила оторвала Деми от него и швырнула в огромную витражную розу, закрытую цветными стеклами. Сине-красные осколки брызнули наружу. Харвей падал с высоты большого собора из выбитого его телом окна. Стоял солнечный день и из широко распахнутых дверей церкви двигалась на улицу красочная процессия полу-людей, полу-животных в пестрых старинных одеждах, некоторые были верхом.
      Деми не почувствовал своего падения. Он видел как чья-то рука захлопнула книжку с картинкой Храма, процессии, выбитого витража... и положил ее в изголовье кровати.
      Харвей очнулся. Он сидел на цветистом фаррадском ковре, вытянув вперед руки ладонями вверх, словно держал чашу. Его ноги утопал в нежном пушистом ворсе, но почему-то именно сейчас Деми вспомнил, как такие ковры делают по-настоящему мягкими. Их кладут посреди улицы под ноги случайным прохожим, прямо в грязь, льют помои и топчут изо дня в день, пока грубая овечья шерсть не потеряет прежней жесткости. Глядя на редкостную красоту, предназначенную для того, чтоб радовать глаз и согревать тело, консорт не мог отделаться от ощущения, что сидит в помойке.
      Боль в груди прошла. Кое-как добравшись до кровати Харвей заставил себя спать. Сон был кратким и прервался с первым ударом колокола, возвестившего зорю. Было около семи, возможно, чуть позже. Деми чувствовал себя так, будто не спал совсем. Он подошел к окну и толкнул его рукой, чтоб впустить в комнату свежий воздух.
      Серые клубы утреннего тумана плыли мимо башни. Над морем разрасталась розовая полоса. Сверху хорошо был виден двор, по которому уже спешили к утренней службе братья. "Все-таки странное это место. - подумал Харвей. колдуны в монашеских рясах, зимой встающие на заутреню в храм!" Он вспомнил крокодила в коричневом балахоне священника и передернул плечами. Было очень сыро. Консорт хлюпнул носом и закрыл окно.
      Двое оруженосцев принесли ему большой серебряный кувшин с горячей водой для умывания, чеканный таз и свежие полотенца, уже подогретые у камина. Юноши положили все это на два составленных табурета и безмолвно застыли у стен, ожидая приказаний. Деми знаком отослал их. К положительным чертам орденской жизни можно было отнести редкую заботу братьев об удобстве: теплой воде, не дымных каминах, одежде из самых нежных сортов шелка и шерсти, ненавязчивые тонкие благовония, которыми, казалось, был прокурен каждый затхлый уголок замка. Альбуфер разумно сочетал в себе радости восточных султанатов с силой сальвских королевств.
      Сейчас, при свете дня, ночные видения отлетели далеко, и Харвея снова охватили вчерашние тяжелые мысли. Он смотрел на себя в круглое медное зеркальце для бритья и который раз задавался вопросом: что именно в нем напоминает Хельви того, другого человека? Лицо? Руки? Глаза? Что в его облике чужое?
      Деми сделалось горько. Он видел, как вчера мессир Ружеро бросал на него короткие быстрые взгляды, подмечая какие-то черты? Неужели королева искала и нашла в нем что-то от своего первого мужчины? Мужчины, который никогда не принадлежал ей.
      Больно было сознавать, что ты дорог не сам по себе, а как чье-то отражение. Быть может слабое. Вот Дерлок никого не напоминал ей! Не был ничьей копией. Такого разве скопируешь?
      Но любила ли она Дерлока?
      Харвею стало грустно и смешно. Он только что покончил с Босуортом, был абсолютно уверен в своем праве на Хельви. А теперь выходило, что консорт должен ревновать жену к покойнику! И ведь королева сама когда-то сказала ему об этом. Но Харвей не предал ее словам никакого значения. Не понял даже, к чему они относились!
      Однажды, заметив, что фрейлины гранарского двора устроили на молодого консорта настоящую куртуазную охоту, королева не преминула съязвить по этому поводу:
      -- Сдается мне, сир, вы не отказываете дамам из вежливости. Слово "нет", ваша светлость научилась говорить только в тюрьме?
      Она была права. Харвей вздохнул.
      -- Впрочем, надо же как-то развлекаться, -- продолжала Хельви, -"прекрасная наука" всегда была заменой настоящей любви.
      -- А вы? - посмотрев в ее темно-синие глаза, спросил Деми. - Вы когда-нибудь любили?
      Королева посчитала себя не в праве отказать ему в откровенности, после того, как сама бесцеремонно давала характеристики его отношениям с женщинами.
      -- Я, -- помедлила она, -- я любила. Один раз. Давно.
      -- Сильно?
      -- Очень сильно и очень недолго. - Хельви мотнула головой, прогоняя воспоминания.
      -- А сейчас? - боясь ее утвердительного ответа, спросил он.
      -- Сейчас мне хорошо и спокойно. - отозвалась королева. - Все дело в привычке. Но это не дает вам права не уважать лорда Босуорта.
      "И я, дурак, тогда даже не задался вопросом, на кого указывали ее первые слова, раз уж "хорошо и спокойно" относились к Дерлоку!" Сейчас Консорт проклял себя за прежнюю доверчивость. Горец, постоянно находившийся возле королевы, казался ему опасным соперником. А ведь она ничего от него не скрывала! Сказала, что любила давно. Что он нужен ей как король. И сделала из него короля.
      Подумать только: она вообще сделала из него все, что захотела! Привезла в чужую страну, о которой Харвей в первой своей жизни боялся даже вспоминать. Заставила осознать, что в Гранаре его дом. Что именно здесь ему не стыдно быть самим собой, потому что вокруг все люди неуловимо похожи на него. Деми принял королевство и королеву. Она заставила его полюбить себя, ждать их ребенка. Выкрутила душу, как мокрое белье, и развеяла по ветру все, чем он был раньше.
      Что вообще так связывало Харвея с этой женщиной? Почему он сразу и безоглядно отдал ей свою судьбу и совершенно не боялся предательства с ее стороны? Почему он так верил ей? Сейчас Харвей чувствовал боль даже от малейшего сомнения в любви королевы.
      Деми вспомнил свою первую жену. Мать Персиваля. Леди, исполненную всяческих достоинств. Спокойную, добрую, нежную, никогда ни в чем его не упрекавшую. Эту прекрасную женщину он оставлял, когда ему заблагорассудится. Никогда не занимался своим сыном. Мальчику шел седьмой год, а Перси даже не понимал толком, есть ли у него отец. И сам Харвей чувствовал себя совершенно чужим собственному ребенку. Так почему малыш, еще не родившийся у Хельви, вызывал в нем такую волну нежности и любви? Он был готов обнять их обоих - и жену, и будущего наследника - прижать к себе, заслонить от всех опасностей...
      Был... До приезда на Мальдор. И что же теперь? Неужели все должно полететь псу под хвост только из-за его болезненной гордости? Из-за того что Харвей боится быть на кого-то похожим?
      С бессильной тоской глядя в зеркало, консорт вдруг понял: на самом деле он никогда до конца не верил Хельви. Иначе история десятилетней давности не встревожила бы его так сильно. В глубине души Деми продолжал сомневаться в чувствах королевы. Знал, насколько она рассудочна и заставляет сердце биться по щелчку пальцев. Харвей просто испугался, что когда-то в ее жизни было чувство, выжегшее душу жены, как пустошь в лесу, а причиной этой любви оказался не он.
      Настанет день, и королева укажет ему на дверь также, как указала Дерлоку. Для этого вовсе не обязательно терять корону. Просто исчезнет необходимость в нем и появится в ком-то другом.
      "Господи! - Харвей прижал руки к лицу. - Не отнимай ее у меня! Ты дал мне ее в самые страшные дни, когда хуже было некуда. Неужели заберешь теперь? Я недостойный, грешный, но я прошу тебя..." Он поискал глазами икону или распятье на стене, но не нашел.
      Дверь в комнату консорта заскрипела и он вздрогнул от неожиданности.
      -- Вижу, вы предаетесь утренней молитве, сир. - услышал Деми у себя за спиной почтительный голос мессира Ружеро. - Прошу прощенья за то, что прервал вас не вовремя, но капитул собрался и ждет нас.
      -- Тем лучше. - Харвей уже овладел собой и, когда обернулся к вошедшему, лицо его не несло печати недавних чувств. - У вас здесь и помолиться-то не на что.
      -- Мы считаем весь мир проявлением великого замысла Божьего. серьезно ответил командор. - Поэтому для нас достаточно видеть дерево, камень, землю или море, чтоб молиться на них. Вы могли помолиться, глядя на небо в окне.
      Деми хмыкнул, но ничего не сказал.
      Просторный Приоратский зал был украшен свисавшими со стен пестрыми фаррадскими знаменами, взятыми на потопленных вражеских кораблях за последние десять лет. Харвей насчитал 15 крупных флагманских штандартов и с уважением склонил голову, осознав, каким мощным щитом закрывал Мальдор южные гранарские земли от векового противника.
      Капитул уже встречал консорта. 12 рыцарей в золотых цепях, возлежащих на черном шелке плащей разом встали перед гостем и вдруг, неожиданно для Деми, преклонили колени. Молодой государь остановился, не понимая, чем вызвано столь ясное выражение покорности.
      -- Ваше высочество, -- сказал поднимаясь командор, -- собравшись вчера ночью, капитул единогласно решил принять ваши условия и просить вас о помощи и защите.
      Видимо, на лице Харвея отразилось недоумение. Он-то предполагал, что орденское правление придется уламывать, требовать своего, грозить отказом в защите со стороны Гранара. Поняв это, мессир Ружеро, сделал членам капитула знак подняться и почтительным жестом указал консорту на кресло. Остальные рыцари не заняли места за столом и продолжали стоять.
      -- Мы смиренно просим у вашего высочества прощения, -- обратился командор к Харвею, -- за то, что осмелились нынче ночью подвергнуть вас, сир, испытанию в Комнате Видений. Но братья должны были доподлинно узнать, имеете ли вы свыше ту силу, именем которой сможете защитить нас.
      Деми молчал, предпочитая пока слушать.
      -- Испытание Чашей, которым одаривает смертных Изис, царица Розы, показало нам, кто вы на самом деле. - после этих слов и командор, и все присутствующие снова преклонили колени. - Вы - Богоданный король, хранитель Меча Монтаньяра - величайшей реликвии, которая составляет с Чашей одно целое. Мы повинуемся вам. Вы способны защитить нас от "могильщиков" и возродить Пустынную Землю.
      Первым порывом Харвея был гнев. Как они посмели подвергать его своим сатанинским обрядам? Он посланец королевы и не требовал от них ничего, кроме исполнения их прямого долга подданных! Но консорт сдержал себя, он всегда предпочитал сначала подавить чувства, а потом говорить.
      -- Не скрою, господа, -- справившись с голосом, начал Деми, -- что ваши обычаи не привычны для мня, а устроенное вами испытание не может быть мне приятным, но так или иначе, -- Харвей провел ладонью по лбу, -- вы приняли мои условия, это отрадно. Я уполномочен ее величеством дать вам гарантии безопасности. Гранарская корона рассматривает Мальдор как свою неотъемлемую часть и будет защищать остров всеми доступными ей средствами.
      Его заверения удовлетворили капитул. Из любопытства Харвей решил посетить конец службы в главном соборе крепости. Здание поразило консорта своими внушительными размерами и формой: лес устремленных ввысь витых шпилей, богатейшая каменная скульптура, витражи не только в розе над порталом, но и во всех стрельчатых окнах между колоннами, фактически заменявших простенки. Орган молчал. Хор пел гимны, и все присутствующие стояли, склонив оба колена, что показалось консорту очень непривычным.
      Обитый алым бархатом алтарь был нарочито пуст. Прямо из-под сводов свисала длинная шелковая хоругвь красного цвета с вышитой на ней золотом Чашей. Внизу красовалась надпись: "Хик Амицитур Арча Цедерис". Напрягши свои скудные знания альбицийского, Харвей дал фразе вольный перевод: "Мы отдали то, что хранили".
      И странное признание, и вся служба у пустого алтаря произвели на принца впечатление чего-то опустевшего. Покинутого. Как выеденная яичная скорлупа. Или разбитый глиняный кувшин, из которого вытекло вино. Его стенки еще остались, но они уже больше никогда не послужат. Так и здесь: сохранился пышный обряд, лишенный главного содержания, и острая тоска по навсегда ушедшему. Консорт покинул храм с тяжелым чувством.
      После короткого завтрака Харвея повезли осматривать остров. Деми важно было удостовериться, что укрепления Альбуфера способны выстоять против папского флота, буде святой престол в Альбицы, побуждаемый тайной деятельностью могильщиков, вновь ополчится против осколков ордена.
      Действительно, и порт, и крепость, и небольшие замки на южном побережье значительно пострадали в результате недавних войн с Фаррадским султанатом. Консорт облазил брустверы, пробоины мощных стен, остатки вражеских подкопов под фундаменты башен и с сожалением вынужден был констатировать, что еще одного сильного удара Мальдор может и не выдержать.
      -- Вон там и там легче возвести временные деревянные укрепления, пока вы не восстановите новых каменных стен. - Деми хлыстом указал мессиру Ружеро на кривую линию побережья, открывавшую свободный путь к порту.
      -- К несчастью, у нас почти нет леса. - отозвался командор. - Был на северном берегу, но в годы войны мы почти полностью вырубили его для постройки и починки кораблей.
      Консорт поднял бровь.
      -- Отсутствие древесины - наша беда. - пожаловался Ружеро. - Оно ставит под вопрос вообще существование у нас флота.
      -- А вы насадили новые деревья? - мрачно осведомился Деми. - Или орден не заботится о таких мелочах?
      -- Вы оскорбляете нас, сир - возмутился командор. - Орден всегда чтил живые проявления Божества. Мы возродили лес, но кедры растут медленно.
      -- Прошу прощения. - Харвей склонил голову в извиняющемся поклоне. Я должен был внимательнее отнестись к вашим верованиям. С лесом мы поможем вам, как только установится навигация.
      С гребня, на который они сейчас въезжали, открывался вид внутренних дворов, окаймлявших порт замка. Как муравьи внизу ползали рабочие среди гор обтесанных гранитных блоков. Каменщики замешивали глину, слышался стук мастерков.
      -- Наши мастера очень пострадали во время разгрома ордена, -- сказал командор, -- эти фанатики из Альбицы убивали даже простых каменщиков, полагая в дикости своей, что и они сопричастны великих таинств.
      -- Скажите, -- вздрогнув, спросил Харвей, поворачиваясь к мессиру Ружеро, -- а правда, будто для того, чтоб стены стояли прочно, под ними обязательно должен лежать убитый человек?
      Деми уловил на добродушном лице командора легкое смятение.
      -- Лишь то дело крепко, под которым течет кровь. - опустив свои мягкие карие глаза быстро ответил мессир Ружеро. - Легенды остаются легендами. Но под стенами Альбуфера за десять лет погибло и похоронено столько бывших братьев Золотой Розы и язычников, что, кажется, крепость будет стоять до скончания веков.
      Деми плотнее запахнулся в плащ.
      -- Едемте, командор. Мы увидели все, что было необходимо.
      Глава 5
      Заручившись поддержкой острова в грядущих, пока не вполне ясных опасностях, и пообещав всемерную помощь храброму братству Мальдора, Харвей отбыл в обратный путь. Он не промедлил ни дня. Смутное предчувствие говорило консорту, что надо поспешить в Гранар, именно там сейчас и разворачиваются главные события, о которых он ничего не знает.
      Обычно на грани зимы и весенних штормов орденский флот не выходил в море. Но, ради консорта, по приказанию командора, большая галера в сопровождении трех судов поменьше отплыла из порта Альбуфер и взяла курс на Крак де Грот.
      Возвращение в Гранар было столь же трудным, как и плавание до Мальдора. Большие корабли с трудом боролись с волной, и бывший беотийский адмирал не раз пожалел об утлой барке контрабандистов, куда легче разворачивавшейся по ветру.
      Добравшись до южного побережья, Деми с досадой почувствовал боль в горле, но заставил себя не обратить на нее внимание. Верхом, в сопровождении нескольких гротских рыцарей консорт поскакал на северо-восток. Его словно черт подгонял. Последние полдня дороги Деми ощущал уже сильный жар. Но, умея усилием воли перешагивать через собственную слабость, он не позволил себе останавливаться на отдых. "Стоит только разныться... - уговаривал себя Харвей, -- Ну же, давай, старина, уже скоро!"
      В столице стояли по-весеннему теплые дни. Хрустальные ожерелья сосулек таяли на глазах, обрушиваясь на землю каскадами капель. Оживились воробьи, их веселый гвалт сливался на улицах со скрипом тележных колес, громкими голосами торговок, предлагавшими раннюю зелень, и стуком расколачиваемых после зимней стужи мансард.
      Королева встретила его так, как он и ожидал.
      -- Ну? - ни радости, ни поцелуев. - Что у них?
      Только после того, как Харвей заплетающимся от усталости языком поведал о положении дел на Мальдоре, Хельви подняла руку и потрогала ладонью его лоб.
      -- Да ты весь горишь! Немедленно в постель.
      Такое деловитое равнодушие обидело Деми до глубины души. Спрашивается, зачем он мерз, несся сломя голову, не спал? Чтобы встретить такой прием? Да станет она когда-нибудь женщиной?
      Но королева уже положила ладонь на серебряный колокольчик и изо всей силы затрясла им в воздухе.
      -- Немедленно разыщите д'Орсини и других членов Совета.
      Дверь за ее спиной стукнула.
      Консорта раздевали, мыли и укладывали слуги. Комната перед глазами принца плыла. Он отметил только, что лейб-медик королевы фаррадский маран Али бен Тах примчался едва ли не сразу же после того, как Хельви вышла в коридор. В запуски с ним несся костоправ гранарского университета сэр Коэд, вечно ошивавшийся при дворе к услугам ее величества.
      Не смотря на усилия докторов, жар к вечеру только усилился. Ближе к ночи королева скорым размашистым шагом вошла в спальню мужа.
      -- Как он? - ее голос звучал требовательно и непреклонно. Получив ответ, что консорт бредит, она фыркнула. - Нашел время! Мало того, что посылать его куда-нибудь, все равно что посылать за смертью, так он еще и болеет дорогой!
      Ее слова взбесили Харвея еще больше, чем утренний прием. Если б консорт мог подняться, или хотя бы раскрыть рот, он бы устроил ей скандал. Но Деми не в силах был даже оторвать голову от подушки.
      Холодная, как снег, рука королевы снова опустилась на его лоб. От этого неласкового жесткого прикосновения Деми сделалось еще хуже.
      -- Устройте ему ледяную баню. - потребовала Хельви. - И чтоб завтра он уже мог встать.
      На лице обеих медиков отразился испуг.
      -- Но... Ваше Величество, ледяная баня может оказаться опасной для его здоровья. - попытался возразить сэр Коэд.
      -- Зато полезна для дела. - отрезала королева.
      -- Лишь лорд Босуорт при его бычьем телосложении мог вынести такой варварский способ лечения! - возмутился фаррадец.
      Хельви резко развернулась к нему.
      -- Я во время перехода войск через Гранарский хребет четыре раза вынесла ледяную баню. А мое здоровье трудно назвать бычьим. Приступайте. Он мне нужен завтра живым и полным сил. Или вообще не нужен!
      Дверь хлопнула.
      Честь требовала от Деми выдержать то, что оказалось по плечу Дерлоку.
      В бред консорта вплеталась цветистая фаррадская речь и сухой альбицийский, на котором изъяснялись все доктора мира. Харвей кое-что понимал и на том, и на другом наречье. Ругая королеву последними словами, медики приказали слугам поднять из столовой в покои огромную серебряную бадью, в которой обычно подавали на пиры перебродивший мед с пряностями, заполнить ее колотыми кусками льда, благо на улице еще не все сосульки растаяли, и перенести к ней разгоряченное тело своего господина.
      Сняв с Деми рубашку, доктора погрузили его в ледяное крошево, и неверующий циник Коэд снизошел до молитвы. В первый момент Харвей испытал мгновенное чувство, похожее на ожег. Потом его члены сама собой начали расслабляться, а телесный жар растапливал лед, находившийся в бадье. Сознание ненадолго прояснилось, через минуту медики помогли консорту выбраться из ванной, и он сам, опираясь на их руки прошел к постели, где слуги проворно меняли простыни.
      В течение ночи так повторялось три раза. Как ни сразу с рассветом жар оставил измученное тело принца. Деми заметно полегчало, и он заснул без сил.
      Утром Харвей чувствовал только необоримую слабость. Но и боль в горле, и насморк, и резь в глазах как рукой сняло. Консорт проснулся от того, что кто-то брызгал ему в лицо водой. Разлепив припухшие веки, он увидел Хельви, поместившуюся в изголовье его кровати с чашкой в руках.
      -- Жив? - как ни в чем не бывало спросила она, улыбаясь мужу так, словно вчерашнего дня не существовало. - Вставай. Совет начнется через полчаса.
      -- Хельви, - Харвей поднял руку и перехватил ее за запястье, -- я тебя чем-то обидел?
      -- С чего ты взял? - удивилась женщина.
      -- А ты не находишь, что твое поведение по меньшей мере странно? Деми не сдержал раздражения, сквозившего в его голосе. - После моего путешествия на Мальдор, когда меня каждую минуту могло смыть за борт волной, я заслуживал хотя бы доброго слова?
      Лицо женщины стало непроницаемым.
      -- Ты ездил слишком долго. Пять дней - срок, за который все могло произойти и ситуация десять раз измениться...
      -- Произошло только то, -- внятно сказал Харвей, -- что уезжал я от любимой жены, а вернулся к женщине, которая меня даже не поцеловала при встрече.
      Он почувствовал, как Хельви напряглась.
      -- Разве мои поцелуи были бы приятны тебе сейчас?
      Поскольку Деми не понял смысла ее слов, королева пояснила:
      -- Посмотри на меня. Какие могут быть поцелуи с женщиной, похожей на дохлую полевую мышь после наводнения. - в ее голосе звучала нескрываемая обида на весь мир. - Тушка отекла, шерсть свалялась, глаза выпучены.
      Как бы ни было грубо и самоуничижительно для королевы это сравнение, Деми должен был признать, что оно не лишено правдоподобия. Накануне родов Хельви выглядела не лучшим образом. Лицо казалось бледным, нос опух, глаза покраснели. За неделю, что его не было в столице, королева еще больше растолстела. Казалось, малыш просто распирает ее изнутри. Как ни странно, Харвей находил ее сейчас скорее трогательной, чем уродливой. Неповоротливый ворчливый медвежонок, старающийся за грубостью скрыть собственный испуг. Просто беда, что в такое тяжелое для нее время на Гранар обрушились "могильщики", и королева вынуждена, зажав свое женское естество в кулак, решать дела, далекие от благополучия. Бедная Хельви не знала, чего ей больше бояться: своих ли родов, которые по всем признакам обещали быть нелегкими, или неотвратимой кары альбицийского престола, за несовершенные, но тяжкие грехи.
      Уверенности королеве не предавало и ощущение собственного уродства. Она считала себя по-женски отталкивающей. Это злило и раздражало ее.
      -- Послушай, -- с мягким осуждением сказал Деми. - все женщины радуются, что у них будет ребенок.
      Кажется, это был не лучший ход.
      -- Радуются? - фыркнула Хельви. - Что ты вообще знаешь о женщинах? Мы слабы и зависимы. Чтобы нравиться мужьям, мы постоянно врем, что счастливы иметь детей, заниматься домом, ублажать тупых идиотов. На самом же деле, -она почти с отвращением посмотрела Харвею в глаза, -- женщины не любят ни детей, ни хозяйства, ни... -- королева осеклась.
      -- Ну, договаривай, -- холодно потребовал консорт, -- ни своих мужей.
      -- Ни своих мужей. - с отчаянием в голосе подтвердила Хельви.
      -- Что же тогда они любят? - Деми устал от своего полного непонимания. Он не зал, чем разозлил жену, и считал себя совершенно чистым перед ней. Ему хотелось заплакать от досады: когда их с Хельви не связывало никакое чувство, она относилась к нему в сотни раз мягче и нежнее, чем теперь.
      -- Перечитай историю "Зеленого рыцаря" в легендах о короле Артуре. Там все ясно сказано: женщины хотят только власти. - вздохнула королева. А дети, хозяйство, мужья - лишь способ утверждения власти над детьми, хозяйством, мужьями. У меня, -- она помедлила, -- была власть и без всего этого.
      Смысл ее последних слов дошел до Харвея не сразу, но когда дошел...
      -- Я не посягаю на твою власть. - потрясенно проговорил он. - Я взял лишь то, что ты отдала мне сама.
      -- Отдала? - ее губы изогнулись в насмешливой улыбке. - Довольно об этом. Нам пора идти на Совет.
      -- Я еще не закончил. - Харвей резко схватил жену за руку. Повторяю: я не посягал на твою власть.
      Королева решительно отвела ладонь мужа.
      -- Если тебя это так волнует, продолжим после Совета. А сейчас нас ждут, у нас много новостей и все плохие.
      Глава 6
      В зале Совета полуденное солнце било сквозь окна в темных дубовых рамах и рисовало на теплом деревянном полу игривые узоры. Символ мудрости собравшихся - большая белая сова в серебряной клетке под потолком - сидела нахохлившись и явно не одобряла по-весеннему ярких лучей.
      Королева знаком приказала опустить зеленые гардины, и в зале воцарился приятный полумрак.
      -- Начнем, господа. Вы все знаете, что у нас снова занялась земля под ногами. - Хельви опустилась в свое любимое кресло и крепко взялась руками за его подлокотники. - Мало нам был Фаррада, мало и Беота. Теперь на нас ополчился святой престол и, надеюсь, мало уже не покажется. - она достала из кожаной тесненной золотом папки сложенный вдвое лист бумаги с золотым обрезом.
      Когда королева развернула его, всем на свету стал виден водяной знак: встающий из моря лев - и оттиск алой ветви на печати.
      -- Это письмо от нашего царственного брата короля Арвена. - сказала Хельви. - Я не буду зачитывать вам его целиком. В начале король извиняется за свое оскорбительное для гранарского двора невнимание, которое он проявил к нам после моего брака с лордом Деми, и объясняет это вполне понятным чувством обиды. Далее Арвен пишет: "Последние события на Фомарионе заставляют меня, дорогая сестра, перешагнуть через свою гордость и сообщить вам сведения, важные для нас обоих. Люди, с незапамятных времен известные в сальвских королевствах, как "могильщики", вновь дали о себе знать. Осенью прошлого года к моему двору бежал небезызвестный вам граф Лоше Вебран, ваш бывший лорд-адмирал и, сознаюсь, мой бывший платный агент. Недавно я узнал, что перед приездом на Фомарион он тайно побывал в Альбици. А несколько дней назад Вебрана нашли задушенным в своем доме в Махо, который я ему подарил. На левой руке покойного, чуть выше запястья был обнаружен известный вам знак. Дорогая сестра, если за последние дни вы узнали что-то новое о возвращении "могильщиков", прошу вас не оставить меня слепым посреди обнаженных мечей. Ведь этот вельможа долгие годы был в курсе всех морских секретов как вашей, так и моей стороны..."
      Королева свернула листок и спрятала обратно в папку. Над столом поднялся легкий гул. Большинство членов Совета просто не знало, как реагировать на тревожное письмо короля Фомариона. Все привыкли видеть в давнем союзнике Гранарской короны сильного монарха, грозного воина и мудрого советчика. Многих обрадовало бы, если б полгода назад Хельви избрала себе в мужья именно Арвена, вместо того, чтоб тащить из Плаймара бывшего беотийского адмирала, чужака, бри-сальва, которого они теперь вынуждены считать своим государем!
      -- Смятение, изображенное в последних строках письма короля Фомариона, -- наконец, медленно проговорил епископ Сальвский, -- не делает ему чести. Едва ли мы можем чем-то помочь монарху, потерявшему самообладание.
      -- Разве мы сами храним ледяное спокойствие? - подняла брови королева.
      -- Арвен десятки раз доказывал нам свою союзническую верность. возразил Ламфа. - Скажу вам, господа честно, что гранарская казна не выдержала бы стольких войн, если б не фомарионские деньги. Хоть об этом и не принято поминать. Если у нас отпала необходимость в сильном друге на севере, ее величество может сделать вид, что не получала этого письма, или ответить ничего не значащими любезностями. Но меня беспокоит...
      -- Меня тоже это беспокоит. - прервала казначея королева, согласно кивая ему. - Скоро могут сложиться обстоятельства, когда нам снова может понадобиться помощь Арвена. И мы должны благословлять Бога, простите мне мой цинизм, господа, за то, что Арвен оказался в одной с нами западне. Это увеличивает наши шансы выбраться.
      -- Что же вы собираетесь предпринять, дочь моя, в связи с его письмом? - настороженно спросил отец Робер.
      Хельви помолчала. Ее нежные округлые пальцы мяли на столе краешек бумаги из папки.
      -- Мое решение состоит в том, -- произнесла королева, -- чтобы предоставить Арвену все сведения, о которых он просит, и предложить ему возобновить союз на случай начала новой войны.
      -- Даже после тех важных новостей, которые я вам сообщил? воскликнул епископ.
      -- Особенно после них. - голос молодой женщины был тверд.
      Впервые Харвей видел отца Рбера в таком смятении.
      -- Но ведь вы знаете, с кем будет эта "новая война"! - священник взмахнул алыми крыльями своей сутаны. - Умоляю вас, Ваше Величество, не делайте этого! Мы должны смириться перед святым престолом.
      Хельви едва заметно выпятила вперед нижнюю губу. Это всегда предавало ее лицу слегка высокомерное выражение. Теперь же, когда губы королевы припухли, напоминая лепестки чайной розы, вид стал прямо-таки вызывающим.
      -- Вот вы и расскажите нам, отче, о новостях из Альбицы. Пусть все послушают.
      Епископ склонил голову, так что Деми увидел его аккуратно выбритую тонзуру, красную от напряжения.
      -- С глубочайшим прискорбием, Ваше Величество, я должен констатировать, что вы предаетесь своим прежним заблуждениям, которые уже однажды поставили Гранар на порог гибели. Нельзя противопоставлять силу святости...
      -- Довольно. - королева слегка стукнула по столу костяной рукояткой ножичка для заточки перьев. - По вашему от Альбици так и веет святостью? На мой взгляд , вот уже 10 лет оттуда до нас доносятся только угрозы. Дрожайший отец, поведайте нам об очередной из них, а наши споры оставим на потом.
      Харвей внимательно вгляделся в побледневшее лицо жены. Она явно нервничала, ее маленький упрямый подбородок напрягся и чуть подрагивал. Деми был зол на нее, но, помимо воли, сейчас пожалел королеву. Ей бы сидеть у нежарко растопленного камина, за теплым слюдяным экраном, с ногами, закутанными овечьим пледом и вышивать шелком церковные покровы. Говорят, это успокаивает. Или на худой конец читать, раз иголка противна ее рукам. Вместо этого...
      -- Вести из Альбицы действительно не утешают нас. - с грустью провозгласил епископ. - Предатель Вебран, и правда, побывал там, да еще прихватил по дороге из небольшой горной деревушки бывшую горничную ее величества Нолли, которая жила там у родных. По всей видимости, она не хотела больше пасти коз, потому что за деньги согласилась вместе с Вебраном подписать донос, будто королева занимается чернокнижием. Девушка утверждает, что своими глазами видела на столе ее величества запрещенную книгу Вульгаты, темную "Кебра Негаст" и даже ...
      -- Нолли не умеет читать. - скептическим тоном вставила Хельви. Конечно, эти книги есть в дворцовой библиотеке, но мне они без надобности.
      -- Какая разница! - взвился отец Робер. - Зато их с Вебраном донос послужил поводом для письма папы. Гильдебран VII прислал гранарской короне повеление немедленно отказаться от покровительства Мальдору, самим арестовать еретиков, бывших братьев Золотой Розы, и передать их легатам святого престола, которые вскоре пребудут к нам из Альбици.
      Отец Робер подождал, пока удивленный гул за столом стихнет, и продолжал:
      -- Его святейшество удостоил меня личного письма, в котором сказано: "Искренне веря в то, что заблуждения благочестивых гранарских владык в отношении богомерзкого скопища колдунов - мальдорских рыцарей - вскоре рассеются, мы возлагаем на вас долг лично проследить за исполнением наших повелений и передать возлюбленным чадам нашим: если мы не найдем в них раскаяния и повиновения, то с сокрушенным сердцем вынуждены будем предать гранарскую корону анафеме и отлучить ее владык от святейшей благодати Божьей".
      Вздох ужаса прервал слова епископа, но отец Робер считал своим долгом дочитать письмо папы до конца.
      -- "Зная, что поручение наше может огорчить вас, мы хотим утешить нашего верного слугу словами Писания: "Примите иго мое, ибо иго мое легко, а бремя мое сладко".
      -- Он считает себя Богом! - послышался от двери громкий возмущенный голос.
      Харвей только сейчас заметил, что опоздавший на заседание лорд Босуорт стоит в углу со сжатыми кулаками и гневным выражением на лице.
      -- Как он смеет нам указывать? - Дерлок прошел к столу и с грохотом отодвинул стул. - Мы в своей стране.
      -- Вам, лорд Босуорт, вообще никто не указ. - раздраженно бросил епископ. - Даже уважение к королеве не может заставить вас во время являться в Совет!
      -- Я являюсь, как только проснусь. - буркнул небритый и не выспавшийся Дерлок. - По его лицу было видно, что он действительно только что вскочил с постели.
      -- Надо меньше таскаться по кабакам. - язвительно вставил Ламфа.
      -- Господа! Господа! - королева снова постучала по столу. - Я всегда была высокого мнения о вашем умении превратить любое обсуждение в базар, но, кажется, сейчас частные споры неуместны.
      -- Вы правы. - Босуорт склонил голову в знак раскаяния. - Так скажите же мне, неужели мы подчинимся этому святейшему хамству?
      -- Осторожнее, молодой человек, вы говорите о папе! - воскликнул отец Робер. - Умоляю вас, сын мой, воздержитесь от резких суждений.
      -- Пусть он не оскорбляет нас, и не получит в ответ ничего обидного!
      -- Потише, Дерлок. - вмешался в разговор д' Орсини. - Прошу тебя. Поверь, мы все разделяем твои чувства. Но дело слишком серьезно, чтоб рубить с плеча.
      Деми впервые видел, чтоб Симон так по-дружески обращался к Босуорту. Кажется, перед лицом общей опасности оба воина, чувствовавшие, что именно на их плечи ляжет главная тяжесть будущей грозы, невольно позабыли о вчерашних мелочных раздорах.
      -- Спасибо, д'Орсини. - кивнул горец. - Но я все же хотел бы знать, что мы решили? Нельзя же действительно разоружить нашу главную крепость на юге и добровольно лишить себя 3 тысяч подданных по одному окрику из Альбици.
      Собравшиеся молчали. Выбор был слишком трудным. Папа мог заявить об отучении гранарских владык и объявить, что их подданные больше не обязаны подчиняться. Что после этого начнется, понимали все. Благородные сеньоры забудут о своих вассальных обязанностях и поведут себя как маленькие самовластные короли в своих крошечных владениях. Растерянные крестьяне, видя заколоченные храмы, где нельзя ни крестить детей, ни венчаться, ни отпевать покойных, могут от ужаса поднять бунт против богомерзких владык, доведших королевство до лишения благодати Божьей. Начнется хаос, за которым неизбежно последует нападение соседних "благочестивых" монархов.
      -- Каковы ваши предложения? - спросила королева. - Что мы ответим в Альбици?
      Харвей с удивлением почувствовал, что все смотрят на него. Оказывается советники уже настолько привыкли видеть в нем государя, что ожидали разрешения своих сомнений именно от Деми.
      -- Что скажет консорт? - с едва скрываемой издевкой в голосе осведомился Босуорт.
      Харвей молчал. Под столом он сжимал и разжимал кулаки, понимая, что его слово сейчас, если не станет решающим, то по крайней мере бросит увесистый камень на чашу весов.
      -- Так что нам делать с папой? - уже не сдерживая насмешки, вновь спросил Дерлок.
      -- Послать. - Харвей встал. Он сам не ожидал от себя такой резкости. - Послать. Ибо если мы не выполним свои обязательства перед Мальдором, десять лет, не жалея крови, прикрывавшим наш юг, мы потеряем лицо. Я предлагаю вежливо объяснить папе, что не он король Гранара.
      Его слова были прерваны внятными и дружными хлопками Дерлока и д' Орсини.
      -- Даже я не сказал бы лучше! - рассмеялся Босуорт. - Надо объяснить святому престолу, кто в доме хозяин. Мы же не лезем в его дела в Альбици.
      -- Вы не понимаете всей опасности! - с ужасом воскликнул отец Робер. - Вы, молодые петухи, остановитесь! Не навоевались? - он обернулся к Босуорту и д' Орсини. - Десять лет мечами махали.
      Харвей вспомнил, как полгода назад Симон исповедовался ему, что устал от войны.
      -- А вы, сир? От вас я никак не мог ожидать такого легкомыслия. Ее величество, должно быть, поторопилась с решением о коронации. В вас не больше осторожности истинного государя, чем святости в рыбаке! Подумайте, в какой ужас вы можете ввергнуть страну, не подчинившись папе.
      -- Что скажет господин казначей? - методично продолжала опрос королева.
      Ламфа почесал лысину.
      -- Если мы откажемся от папы, а папа от нас, значит можно будет не платить в Альбици десятину? - скорее констатировал, чем спросил он. - Не плохой приток средств для истощенной страны. Ведь святейший престол не оказал нам никакой помощи во время нашей схватки с агарянским Фаррадом и с беотийскими отступниками. А после войны вовсе не пожелал уменьшить налог на разоренные земли.
      -- Ваша позиция ясна. - прервала его королева. - Голосуем. Его высочество консорт?
      -- Я уже сказал. - тряхнул головой Харвей. - Могу повторить.
      -- Не надо. Лорд Босуорт?
      -- Послать. - с явным удовольствием проговорил Дерлок.
      -- Мессир д'Орсини?
      -- Согласен с предыдущими ораторами. - улыбнулся рыцарь. - Послать. И подальше.
      -- Друг мой, -- мягко улыбнулась ему королева, -- подумайте еще раз, прежде чем
      отвечать. Вы говорите не только за себя, но и за все дворянство южного Гранара. Дерлок выступает от имени горцев, он недавно это доказал, наведя среди кланов порядок. Консорт тоже, кажется, уверен в преданности Северной Сальвы. Вспомните, как тамошние жители выступили за него горой против ложных обвинений Вебрана. У вас же в Южном Гранаре живут не купцы и не рыболовы. Здесь цвет рыцарства - самые упрямые и своевольные наши подданные. Что вы скажите от их имени?
      Д' Орсини пожевал губами.
      -- То же самое, что и от своего. Разве гранарское рыцарство хоть раз дало Вашему Величеству причины сомневаться в нас? - с обидой спросил он. Мы были ударной силой во всех войнах. Если надо, мы умрем за Гранар.
      -- Не надо. - сухо остановила его королева. - Давай попробуем жить за Гранар. Поддержат ли тебя люди, когда узнают о моем отлучении?
      При набожности гранарцев этот вопрос беспокоил всех.
      Д' Орсини решительно сжал кулаки.
      -- Я уверен в преданности подвластного мне губернаторства. Не оскорбляйте нас недоверием, Ваше Величество.
      -- Хорошо. - Хельви кивнула и отвернулась от него. - Ламфа?
      -- А? Что? Я? - встрепенулся задремавший было казначей. - Ах, да! Да, конечно. Десятина... Словом, казна будет в восторге от разрыва с папой. Кажется, это брак не по любви.
      Голоса остальных четырех членов совета разделились ровно пополам, но перевес был явно на стороне решительно настроенных вельмож.
      -- Я воздержусь. - вдруг сказала королева.
      Этих слов от нее не ожидал никто. Деми, д' Орсини, Дерлок и епископ Сальвский разом обернулись к ней, на их лицах читалось удивление. Первым троим казалось, что Хельви безусловно с ними, последнему - будто ее величество столь же безусловно против него.
      -- Я хорошо понимаю и сердцем разделяю ваши стремления вырваться из-под опеки святого престола, господа. - спокойно сказала она. - Не мы сделали так, что объятья папы оставляют на ребрах Гранара синяки, но, -женщина помедлила, -- в таком деле нельзя до времени открывать своих карт. Вы трое, -- она ободряюще улыбнулась своим "боевым петухам", -- начнете немедленную подготовку к вооруженному столкновению с войсками Альбици. И надо иметь ввиду, что все по-настоящему благочестивые княжества Милагрии, все ее герцоги, принцы и владетельные сеньоры без куска собственной земли тоже ополчатся на нас в священный поход. -- королева кивнула, как бы подтверждая свои слова. - Булла Гильдебранта даст им право, не нарушая установлений Божьих на земле, наброситься на нас, как на преступников, и рассматривать наше имущество, как законную добычу.
      -- О, да. - с ненавистью протянул Дерлок. - Этим нищим милагрийским кондотьерам только свистни!
      -- Думаю, что с другого конца к ним присоединится Беот. - продолжала Хельви. - Конечно, Дармар не восстановит отношений с Гильдебрантом и будет действовать сам по себе, но нам от этого не легче. Как только тут заварится каша, фаррадцы тоже не останутся в стороне.
      -- Боже мой! - простонал д' Орсини. - И все на нас?
      -- А чего ты хотел? - усмехнулась королева. - Послать папу, -передразнила она, -- это все равно что послать полмира, а перед второй половиной оказаться голым и безоружным. Поэтому я и говорила вам: подумайте.
      -- Черт возьми! - взвыл Босуорт. - Но ведь Беот сумел показать папе на дверь. И ничего. Все живы. - он обернулся к Харвею. - Скажите, ваше высочество?
      -- Нда-а, -- протянул Деми. - Живы, но беотийцы -- не гранарцы. Их ничего не интересует, кроме пива и денег. Но даже там, -- он поднял палец, -- Дагмару пришлось в крови утопить несколько восстаний сторонников папы.
      -- От нашей мудрости и силы зависит очень многое. - сказала королева. - Мы должны быть готовы к войне. Но это не значит, что мы начнем войну. - по-детски хитрая улыбка зажглась у нее на губах. - Вы делайте свое дело, а я напишу папе. Будем тянуть время. Надо сохранить за собой Фомарион в качестве союзника.
      Ее сподвижники молчали, прекрасно понимая, какой опасности подвергается сейчас Гранар и они сами.
      -- Хорошо, -- королева встала, -- мы договорились о том, кто чем займется, и я больше не задерживаю вас. Подумайте все еще раз. - она обернулась к отцу Роберу и склонила перед ним голову. - Ваше высокопреподобие, готовы ли выслушать мою исповедь?
      Епископ вздрогнул, около десяти лет Хельаи не удостаивала его этой чести. Грустная улыбка тронула губы старика.
      -- Ваше Величество полагает, что после Совета, на котором вы отвергли мои увещевания, я для вас лучший исповедник?
      -- Я слышала, ни один священник не в праве отказать даже самому последнему убийце в таинстве исповеди. - заявила она. - Мне надо поговорить с вами. Идемте в мою молельню.
      Епископ Сальвский встал.
      -- Жаль, что вы редко посещаете ее, мадам.
      -- Вы ошибаетесь. - холодно бросила королева и полная сознания собственного достоинства выплыла из зала.
      Отец Робер последовал за ней.
      Д' Орсини подошел к консорту.
      -- Опять неприятности. - со вздохом сказа он. - И опять воевать. Как вовремя! У меня вот-вот жена рожает.
      -- У меня тоже. - напомнил ему Харвей.
      Глава 7
      Консорт покинул первый этаж дворца с его пышными залами и поднялся в жилые покои, где надеялся дождаться Хельви после исповеди. Их прерванный накануне Совета разговор беспокоил его. Значит она считает, что Деми отобрал у нее власть? Но ведь она сама... Тут в голову принцу пришла мысль, казалось, способная объяснить все. "Как хорошо она держалась на Совете. Как спокойно и разумно говорила. Не то что со мной!" Он не раз слышал, что женщины во время беременности иногда бывают не в себе. То им хочется чего-то непонятного, то едят несъедобные предметы, то бросаются на мужей, то подозревают окружающих в молчаливом домашнем заговоре против них, то боятся смерти.
      Хельви, конечно, не пила клея и не глотала гвоздей, но последние три симптома были на лицо. Тот факт, что она выплеснула перед мужем обуревавшие ее нелепые тревоги, а потом, при посторонних людях, вела себя как вполне нормальный человек и сильный государь, неожиданно представился Деми не как намеренное оскорбление с ее стороны, а как величайшее доверие, проявившееся, правда, в весьма странной форме. Она не боялась при нем обнаружить слабость, глупость, испуг, закатить истерику. Она не хотела быть лучше, чем есть на самом деле.
      Харвей толкнул рукой дверь и уже собирался войти в комнату, когда услышал приглушенные расстоянием голоса. "Ах, да. Ведь Хельви сказала, что они будут в молельне". На мгновение консорт заколебался. Честь требовала от него немедленно уйти, но, с другой стороны, принца так и подмывало услышать, что именно королева будет говорить отцу Роберу. Харвей почему-то был уверен, что речь пойдет о нем и о терзавших его жену сомнениях. Он дорого бы дал, чтоб понять, какие мысли ее мучают и почему? Деми на цыпочках приблизился к двери и замер.
      Однако Хельви и ее исповедник говорили о столь высоких материях, что им было не до такого приземленного предмета, как семейная жизнь королевы.
      -- Вы понимаете, что таким образом навсегда лишитесь благодати? серьезно и без малейшего пафоса спросил отец Робер. Порвав с папой, вы порвете тысячелетнюю цепь, передающую нам благословение Божие от первых апостолов. Некому станет рукополагать епископов, затем священников и даже диаконов. Стены рухнут. Никто не сможет даже снять сглаз с молока, в которое плюнула ведьма, помочь скоту, вокруг которого обежал деревенский колдун. Я уже не говорю о том, чтоб окрестить ребенка и подарить ему ангела-хранителя. Вы этого хотите?
      В ответ послышался странный хлюпающий звук. Харвей не поверил своим ушам. Хельви плакала.
      -- Ну не надо, не надо, девочка моя. - утешал ее отец Робер, так словно между ними не стояло десяти лет отчуждения. - Что делать? Все мы заложники. Подумай сама, разве мне, воину, соратнику твоего отца легко подчиняться этому святейшему бесу? Но он держит в кулаке благодать Божию. И она ни от кого не может прийти к нам, кроме как от него.
      -- Но почему? Почему? - сокрушенно всхлипывала королева. - Почему именно он? Я слышала, что в Альбици стекается золото со всех краев земли, что святой престол утопает в роскоши в то время, как вся Милагрия полна нищих калек. Что папа погряз в разврате... - она помедлила, а потом решилась, -- что, помимо других любовниц, он живет с собственной побочной дочерью Лукрецией и даже с мальчиками-певчими. Что он сделал двух своих незаконных сыновей - подлецов и насильников - кардиналами. Разве справедливо, что в руках такого человека находится святая сила и он может запугивать нас ею?
      Как видно, епископу тяжело было и слушать ее слова о Гильдебранте, и отвечать на них.
      -- Личность носителя не имеет значения, дочь моя. - мягко сказал он. - Налей вино в чеканный золотой кубок или в деревянную кружку, разве вкус от этого изменится? Не все ли равно из чего пить, если твердо знать, что именно ты пьешь?
      Хельви молчала.
      -- Ты причащаешься у простых деревенских священников с толстым слоем земли под ногтями от работы в огороде. - продолжал старик. - По сравнению с тобой они невежды, часто не знают даже альбицийского, а все Писание заучивают наизусть. Но ты, королева, утонченная дама, все детство проведшая в библиотеке, встаешь пред ними на колени. Потому что ни их скудные познания, ни их грязные руки не имеют для тебя значения, по сравнению с вином и хлебом, которые они могут тебе дать. И которые ты больше не найдешь нигде.
      -- Отец мой, -- возразила Хельви, -- но и святой источник можно замутить, каждый день вливая в него яду. Если "могильщики" свили себе гнездо под покровом альбицийского престола, то папа причастен к такому колдовству, по сравнению с которым магия Золотой Розы меркнет.
      -- Значит ты все же признаешь, что бывшие рыцари братства - колдуны и еретики? - спросил отец Робер.
      -- Не ловите меня на слове, отче. - вздохнула королева. - Мне ли, столько времени проведшей в беседах с Монфором, не знать о таинствах ордена?
      -- Тогда, почему, дитя мое, ты все еще продолжаешь защищать их? Ведь Роже давно нет с ними. Они виновны.
      -- Они люди. - мягко отозвалась Хельви. По шелесту ее шагов, а потом по стуку металлического оклада о стол Харвей понял, что женщина взяла Библию. - Вот притча о человеке, посеявшем доброе семя. - сказала королева. - "Когда люди спали, пришел враг и посеял между пшеницею плевелы... Рабы домовладельца сказали ему:.. хочешь ли мы пойдем выдерем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали и пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь; а пшеницу уберите в житницу мою". - Хельви кончила читать. -- Если сам Господь запретил слугам вырывать сорняки до урожая, чтоб вместе с ними не погибли и добрые колосья, то почему же мы позволяем себе нарушать слово Божие?
      Епископ помолчал.
      -- Помнится, много лет тому назад ты цитировала Монфору совсем иные строки, когда он говорил, что таинства ордена - всего лишь другая дорога к божественному, которой мы, простые смертные, не знаем.
      Деми снова услышал шелест тяжелых листьев пергамена.
      -- "Если кто скажет вам: "вот здесь Христос", или "там", -- не верьте... Если скажут вам: "вот, Он в пустыне, -- не выходите; "вот, Он - в потаенных комнатах" - не верьте. Ибо как молния исходит от востока... до запада, так будет пришествие Сына Человеческого". -- прочитала королева. Я и сейчас не отрекусь от этих слов. Но сегодня речь не об ордене, а о папе. Я боюсь, отче, -- она снова шмыгнула носом, -- я не готова к выбору. С кем должен остаться Гранар: с Богом или с Церковью? Для моего сердца невыносимо это противопоставление.
      Деми осторожно заглянул в щелку и увидел, как отец Робер гладит королеву по голове.
      -- Значит я не даром тебя учил. - грустно сказал он. - И ты ничего не забыла. Не бывает Бога вне Церкви, не бывает Церкви вне Обряда. Отказавшись от папы, мы потеряем и Церковь, и Обряд, а значит потеряем дорогу к Богу.
      -- Но мне противен обряд, проводимый священнослужителем, связавшегося с "могильщиками"! - воскликнула королева. - Я не ощущаю чистоты в его руках.
      -- Дитя мое, -- тихо произнес епископ. - Кажется, я знаю, кто тебе нужен. Поезжай в деревушку Дюкасс на южном побережье. В миле от нее, в скалах над морем живет отшельник Исидор, люди почитают его святым. Он лечит и унимает душевную боль. Поговори с ним.
      -- Что мне это даст? - с сомнением спросила королева.
      -- Этот человек творит чудеса. - мягко увещевал ее отец Робер. - Он великий подвижник, потому что поборол дьявола в себе. Может быть, он поможет и тебе обрести смирение?
      -- Говорят, он слеп? - задумчиво протянула Хельви.
      -- Это правда. - кивнул епископ. - В день, когда он ослеп, его душа прозрела.
      -- А как он лишился глаз? - почти с испугом спросила Хельви, на которую человеческое увечье в последние месяцы производило тягостное впечатление.
      -- Он ослеп от дыма. - отозвался священник. - От дыма костра, на котором должны были сжечь его, а сгорел совсем другой человек. Это наказание за подмену.
      -- Хорошо, - кивнула Хельви, - я поеду. Спасибо, отец мой, за поддержку. Теперь я хотела бы отдохнуть.
      Харвей, как ошпаренный, отскочил от двери и успел пересечь комнату, скрывшись в гардеробной, когда королева и ее исповедник вышли из молельни. На прощание отец Робер перекрестил Хельви.
      -- Благослови тебя Бог, дочь моя.
      Женщина поцеловала его руку и, неуклюже двигаясь, пошла к креслу у камина.
      Вороватое явление мужа из гардеробной ничуть не удивило ее. Она смерила Харвея долгим отстраненным взглядом и отвела глаза к огню. Сейчас они казались особенно темными и печальными. Смирение Хельви в разговоре с отцом Робером ободрило консорта, и он решил возобновить утренний разговор. Напрасно. Покладистость ее величества явно не распространялась на семейные дела.
      -- Мы не закончили. - сказал Харвей, садясь напротив жены.
      Хельви подняла на него взгляд, в котором читалась бесконечная усталость.
      -- Ты сказала, что я посягаю на твою власть. Объяснись.
      -- Я отдала тебе только то, что и так по праву было твоим. измученным голосом отозвалась королева. - Но не заставляй меня радоваться по этому поводу. Я привезла Гранару короля, и довольно. - ее ладонь тихо стукнула по подлокотнику кресла. - Большего от меня никто не смеет требовать. - Ее глаза почему-то опять налились слезами.
      "Возможно, я остолоп, но я ничего не понимаю", -- подумал Харвей.
      -- Разве ты ничего не получила в замен? - спросил он. Для Деми было естественным считать, что та маленькая толика власти, которой с ним поделилась королева, сторицей оплачена его нежностью и заботой о ней. Его любовью, наконец.
      -- Взамен? - откровенная насмешка в голосе молодой женщины покоробила мужа. Взгляд Хельви стал холодным и колючим. - Мужчину я нашла бы себе где угодно. - с расстановкой сказала она. - Пока была королевой.
      Глава 8
      Дорога шла через скалы. Поднявшийся над морем ветер яростно трепал воду, так, что даже сверху, с тропы была заметна частая рябь. По небу быстро летели рваные клочья грязно-серых облаков, в дырах между которыми просвечивало бледно-голубое, по-весеннему нежное небо.
      Море казалось темным, но пробивающиеся широкими косыми столбами солнечные лучи выхватывали то один, то другой кусочек бесконечной водяной чаши. Хельви любила бывать в пустынных местах, ей нравилось наблюдать молчаливую мощь природы, не оскверненную человеческим присутствием.
      "Господи! Чуден мир твой". - вслух сказала она, улыбнувшись тишине и спокойствию своих мыслей. Уже давно королева не чувствовала в душе такого равновесия: словно две чаши весов были наполнены по края и встали, наконец, вровень друг с другом. Чаша ее долга перед короной и чаша ее измученного, усталого сердца. Сколько можно? Она всего лишь женщина и принимать решения не ее дело. Но и подчиняться - тоже не для нее.
      "Почему нельзя быть свободным? Либо то, либо другое. А если я не хочу выбирать? Просто встать и уйти. Шагать между этих обломков, ни о чем не думая, ни о чем не жалея. Все выше и выше. Туда, откуда бьет солнце. Если б можно было отказаться от долга... отказаться от сердца..."
      Начался апрель, и здесь на побережье приход весны казался заметнее, чем в глубине страны. Теплый ветер дул со стороны Фаррада, через море. Хельви вспоминала, как провела в этих местах пять лет изгнания, после смерти отца. Она полюбила крошечное герцогство Грот, его крикливый прибрежный народец, но больше всего степь и скалы, сожженные солнцем кривые деревца терна, священные рощи золотых сосен на взгорьях, древние руины немые свидетели других эпох.
      Влажный порыв ветра раздул шелковый, подбитый песцом капюшон. "Уже апрель", -- со вздохом прошептала королева. Ровно год назад в такую же оттепель она приняла решение круто изменить свою судьбу и привезти из Плаймара лорда Деми... Теперь в конце месяца Хельви предстояло родить наследника. "Надеюсь, большего от меня никто не потребует!"
      Каменистая тропа между белых кручей вывела ее к вершине небольшого мелового холма, на котором несколько вертикально стоящих глыб образовывали стены, а кое-как сваленные на них вязанки сухих веток крышу убогого жилища. Пенка шел ровно, словно понимая всю ответственность своей миссии доставить королеву до места в целости и сохранности. Небольшой отряд охраны Хельви оставила в миле отсюда, внизу в деревеньке Дюкасс. Она собиралась поговорить с отшельником наедине.
      Вдруг конь заартачился и задергал головой. Из-за угла жилища вышел большой, облезлый по весне волк и зарычал, оскалив желтоватые клыки.
      -- Ну куда же ты, Фенрир? - раздался за камнями ровный укоризненный голос, от которого королева едва не потеряла равновесие. - Куда ты побежал? У нас гости? Прими гостей как подобает.
      Волк перестал скалиться и нехотя завилял хвостом.
      -- Не бойтесь его, Ваше Величество. - из-за серых камней навстречу всаднице вышел человек в грубой дерюжной хламиде, подпоясанной широким кожаным ремнем с давно стершимся золотым теснением.
      Этот пояс - явный знак рыцарства - был первым, что бросилось в глаза молодой женщине. Но и остальные черты святого старца удивили ее не меньше. Он был высок и очень хорошо сложен, но чрезвычайно худ. Годы, проведенные без тренировок, не ослабили крепость его мышц, и, оглянувшись вокруг, Хельви поняла почему. У стены стояла ровная поленица сосновых дров.
      -- У вас фигура воина, а не отшельника, отец мой. - произнесла Хельви, внимательно разглядывая длинные, некогда рыжевото-русые, а теперь поседевшие волосы. Вместе с не слишком заботливо расчесанной бородой они скрывали половину лица и старили его.
      "На самом деле ему около сорока", -- с изумлением подумала королева, готовившаяся встретить в этих местах замшелого старца.
      -- Так и есть. - улыбнулся отшельник, протягивая гостье руку, чтоб помочь ей слезть с седла. - Когда-то я был воином Божьим. Во всяком случае нам так говорили, -- он вздохнул, -- что мы воины Божьи.
      Сердце Хельви забилось так сильно, что она едва удержала дрожь в пальцах, которые положила на большие, огрубевшие от тяжелой работы ладони хозяина здешних мест. Она не испытала неприятного ощущения от того, что человек, живущий фактически на улице, подошел к ней так близко. От него пахло костром, разводимым на воздухе - один из любимых запахов королевы со времен походов и ночевок в лесу -- свежей хвоей и солнцем.
      Королева долго, не отрываясь, смотрела на его руки - сильные, кряжистые, с красной потрескавшейся кожей. "Нет, нет, не может быть", -сказала она себе и осторожно сползла на землю.
      -- Отец мой, как вы видите, где я? - с изумлением спросила молодая женщина.
      Его выцветшие голубые глаза с остановившимися зрачками глядели мимо нее, куда-то так далеко, что Хельви не могла себе даже вообразить. Отшельник явно был слеп и в тоже время совершенно точно знал, где находится его гостья, чтоб вовремя поддержать королеву под локоть. "Боже..." - Хельви прижала ладони к щекам.
      -- Как вы узнали, что я королева?
      -- Не слишком ли много вопросов? - усмехнулся он. И от этой мягкой, чуть высокомерной улыбки женщине защемило душу.
      -- Господь лишил меня простого человеческого зрения, -- пояснил отшельник, -- в наказание за то, что я был так слеп. Но, -- он снова улыбнулся, -- зато теперь я вижу гораздо больше... Осторожно! - хозяин подхватил споткнувшуюся о камень Хельви. - Осторожнее, Ваше Величество, вам теперь нельзя думать только о себе. Мать не имеет права быть такой эгоистичной!
      "Неужели он и это знает?" - поразилась Хельви.
      -- Отец мой, все и дело-то в том, что я никогда не хотела быть матерью. - призналась она. "Что это меня вдруг понесло? - рассердилась на себя королева. - Откуда такая откровенность?"
      -- Тише. - отшельник приложил палец к ее губам. - "Не оскорбляй провидение словами лишенными смысла".
      -- Книга Неемии. - машинально отозвалась женщина.
      -- Книга Иова. - мягко поправил ее старец - Ваше величество совсем забросило Писание. У Вашего величества ни на что нет времени. Даже на себя.
      Хельви в ужасе схватилась за свою растрепавшуюся во время верховой езды прическу.
      -- Я так некрасива? - "Что слепой может мне ответить?"
      -- Вы прекрасны. - отозвался он с таким искренним чувством, что королева вздрогнула и вновь внимательно посмотрела на него. - Даже мой волк больше не осмеливается рычать на вас.
      Хельви оказалась на пороге хижины.
      -- Не побрезгуйте моим бедным жилищем. - отшельник радушно пригласил сою гостью внутрь. - У меня нет ни золотой посуды, ни удобной мебели, но ваше присутствие, -- он чуть заметно улыбнулся, -- может превратить любую хижину в царские чертоги.
      Его старомодная любезность тронула королеву. Дверь скрывал кусок мешковины. Отшельник поднял его, пропуская королеву внутрь. Остромордый волк улегся у входа и широко зевнул.
      В сумраке жилища, пронизанном тонкими лучами солнца, бившими сквозь щели в потолке, Хельви не сразу рассмотрела круглое костровище на земляном полу. Оно было обложено камнями и заменяло очаг. Королева потянула носом запах золы и с удивлением констатировала, что в такой убогой хижине топят яблоневыми поленьями. Справа стоял стол из не струганных сосновых досок, на нем красный глиняный горшок с прозрачным медом, по которому плясали золотистые пятна солнечных зайчиков. Слева несколько вязанок ржаной соломы, прикрытые белыми козьими шкурами грубой выделки - женщина догадалась, что это постель. Единственным достоинством хижины был свежий воздух, ветер свободно продувал ее сквозь большие дыры в стенах, и Хельви поежилась, представив, как холодно здесь зимой.
      -- Отшельник должен терпеливо встречать невзгоды, - улыбнулся старец, усалив королеву на шаткую скамью перед столом, -- а моя прежняя закалка позволяет мне не болеть.
      -- Вы держите волка вместо домашнего пса? - спросила Хельви, с опаской поглядывая на зверя.
      -- Нет, -- покачал головой отшельник. - Они все приходят ко мне, когда им хочется или когда нуждаются в помощи. И медведи, и орлы, и дикие козы. Этот волк несколько месяцев назад попал в капкан. Я лечил ему ногу.
      -- Вы не боитесь их? - спросила королева.
      -- Нет, -- улыбнулся старец, - Бояться в этом мире следует только людей.
      Хельви согласно кивнула.
      -- Вы правы, мы придумали даже убийство во имя Бога. Как язычники. Хотя Господь сам себе принес себя в жертву, чтоб раз и навсегда прекратить человеческие жертвоприношение.
      -- Счастлив Гранар, имея такую королеву. - тихо произнес отшельник.
      -- Я больше не королева. - одним вздохом ответила Хельви. - Я сосуд, в котором до времени держали вино, пока оно не обрело крепости. Но скоро оно выплеснется, а сосуд можно будет и разбить.
      -- Как ты горда. - с осуждением покачал головой отшельник. - А гордость отнимает счастье. Я знавал гордость. - в его голосе послышались тоскливые нотки. - Не ту, что ты. Другую. Мне казалось, моему уму подвластно все. Стоит только перечитать древние книги. Понять заклинание. И я буду управлять духами стихий, узнаю, как создан мир, проникну в его сокровенные тайны... Тщетно. Ничего, кроме боли. А Бог так и остался непостижим в своей простоте.
      Хельви склонила голову на руки. "Почему бы и мне просто не пойти... к Харвею. Сказать, что он для меня значит?"
      Отшельник удовлетворенно кивнул.
      -- Наша гордость заставляет страдать тех, кто нам особенно дорог. подтвердил он ее мысли. - Зачем вы мучаете его? Ведь без него ваша жизнь потеряет смысл.
      Хельви вскинула на собеседника бесконечно усталый взгляд.
      -- Много лет назад, -- медленно начала она, -- я любила одного человека. Очень. - королева умолкла и долго смотрела на свои руки. - Я была готова умереть, ради одной минуты его жизни. Но не уберегла его.
      -- Вы не могли этого сделать, - глухо отозвался старец, - Потому что Бог написал для вас и для него разные судьбы. Когда вы его встретили, у вас уже была другая дорога...
      -- Откуда вы знаете? - с испугом спросила женщина.
      Он не ответил.
      -- Значит наша встреча была напрасной. - тихо произнесла она. - Но почему Бог попускает такие встречи? Бесплодное цветение и страшную боль? по ее щекам сами собой потекли слезы.
      --Неужели вы все еще любите его? - потрясенно спросил отшельник. В его голосе послышалась слабая нотка раскаяния.
      -- Да, отец мой. - просто ответила королева. - Моя память сильнее сердца. Мне кажется, я всегда любила и буду по-настоящему любить только его.
      -- А если б он не погиб? - мягко спросил гостью старец. - Если б вы встретили его сейчас, через много лет, когда в вашей судьбе все уже так изменилось?
      Хельви вдруг представила, как перевернулся бы для нее мир, и вместе с недоверчивой радостью испытала необъяснимый испуг. Что бы она стала делать? Куда бы пошла? Ведь ее жизнь и правда сильно изменилась. Харвей, от которого ей предстоит родить ребенка, для нее не просто муж. Он еще и король.
      -- Вот видите. также мягко произнес отшельник. - Я не прошу вас отрекаться от того, что вам дорого. Но, -- он улыбнулся с грустным пониманием, -- прошлую любовь надо оставлять в памяти, а не в сердце. Попробуйте понять: вы ни в чем не виноваты перед ним. И, позволяя себе снова любить сейчас, никого не предаете.
      Хельви тряхнула головой.
      -- Нет, это не так. Я не смогла тогда защитить свою любовь, а сейчас отдаю другому человеку чувство, предназначенное не для него.
      Она совсем запуталась и не знала, как выразить свою непонятную для постороннего человека мысль. Но отшельник, казалось, ясно сознавал, о чем говорит королева.
      -- Бедная девочка. - он погладил ее по светлым спутавшимся волосам, и тут Хельви прорвало.
      -- Просто он умер. - всхлипнула она. - Умер, а я осталась. Одна. И куда же мне было девать свою любовь? Я выплеснула ее на первого попавшегося... Потому что он так похож... иногда...
      Искренняя жалость сдавила сердце отшельника. "И почему я...?" подумал он, но тут же остановил себя.
      -- Не стоит называть лорда Деми первым попавшимся. - покачал головой старец. - Ты грешишь против истины. Прошло десять лет, прежде чем твоя душа снова улыбнулась. Вспомни, разве ты отдала хоть каплю этого чувства достойному и сильному лорду Босуорту? И разве тебя не мучает порой раскаяние за то, что ты не смогла заплатить за его любовь той же монетой?
      "Он и правда святой, раз так легко читает в чужом сердце".
      -- Пока ты просто развлекалась с горцем, -- сурово сказал отшельник, -- ты не считала это предательством твоей старой любви. А лорда Деми ты любишь, и именно это терзает твою душу. Тебе кажется, будто ты предала того, другого человека, который давно умер.
      -- По моей вине. - упрямо заявила Хельви.
      -- Говорят, что людям нравится упиваться своими страданиями. - почти рассердился отшельник. - Вашему Величеству нравится считать себя виновной и ранить себе сердце. Даже боль, принесенная памятью о Монфоре, кажется вам сладкой. Но это не любовь, поверьте.
      -- Возможно. - протянула королева. - Я так устала и не знаю уже, где правда, а где моя собственная выдумка.
      -- Правда в том, -- смягчившись произнес старец, -- что вы с рождения предназначены были лорду Деми - последнему отпрыску второй королевской династии древнего Монсальвата. И не можете любить никого другого. Без вашего взаимного чувства невозможно возрождение Сальвы - ни гор, ни морей, ни лесов, ни рек, ни полей. Не сознавая, вы любили его с того самого мига, как увидели еще ребенком. И не Деми похож на Монфора, а несчастный командор Золотой Розы задел вашу душу, чем-то неуловимо напомнив мальчика, с которым вы были обручены когда-то давным-давно. - отшельник не сдержал тяжелого вздоха. - Вам пора перестать смотреть в перевернутое зеркало, хоть мне и больно говорить это.
      -- Почему? - Хельви, наконец, заставила себя внимательнее вглядеться в его лицо.
      Но старец поднял руку и, вытянув ее вперед, осторожно коснулся глаз королевы.
      -- Спи, дитя мое. Ты так устала. - прошептал он.
      -- Я не хочу спать. - попыталась возразить женщина, чувствуя, как ее веки наливаются свинцом, а тяжелая голова клонится на стол. - Что вы со мной сделали?
      -- Спи, не бойся. - улыбнулся отшельник. - Тебя здесь никто не потревожит. - Он подхватил на руки готовое соскользнуть со скамьи тело королевы и бережно отнес его на ложе в углу. - Тебе надо все вспомнить Хельви, чтобы суметь забыть. Хотя, -- отшельник почувствовал, что глаза у него начинает щипать, -- я отдал бы все на свете, ради твоей горестной памяти.
      Сделав волку знак, покинуть хижину, старец вышел из нее на гребень холма и сел на высокий серый валун лицом к морю. Слабый ветер обдувал его разгоряченные щеки. Десять лет он провел в этих краях. Десять долгих лет! Даже не надеясь встретить королеву. И вот она сама приехала к нему, чтобы... освободиться от него самого. "Какой прекрасной она стала. И какой беззащитной. - монах улыбнулся. - Если б моя воля... Я не отдал бы тебя никому! Но я должен".
      Он поставил лицо ветру и поднял невидящие глаза на бесконечную морскую гладь. Такой же обзор открывался когда-то с башен замка Мон-Кер, хотя путь с горной кручи до побережья занял бы целый день верхом. Слепота не мешала отшельнику живо представлять себе далекую синеву, позлащенную лучами закатного солнца и легкую рябь волн - все то, что так радовало и утешало его сердце.
      Глава 9
      Дети влезли на вершину холма и огляделись вокруг.
      -- Нам влетит. - сурово сказал мальчик, отряхивая руки от земли. Твоя мама не разрешает ходить так далеко.
      -- А ты струсил? - фыркнула девочка. - Смотри какая красота! И разве ты не хочешь увидеть эльфов?
      -- Я сыт по горло твоими эльфами. - вспылил маленький лорд Деми. - И если хочешь знать, я ни за что не пошел бы сюда, если б не боялся отпустить тебя одну! Вечно ты что-нибудь придумаешь. - Его брови были сердито насуплены, но в глазах читалось опасливое любопытство. Он огляделся вокруг, ища сказочных существ в кустах боярышника, но заметил только слабое дрожание веток на ветру.
      И почему он ей всегда верит? Хоть раз принцесса сказала правду? Хельви врет постоянно! Что на чердаках и в подвалах замка полно приведений. Что в полнолуние из башни Мелюзины вылетает дракон. Что в холмах за Сальвой живут эльфы, и они назначили ей сегодня встречу на самой вершине Мавлхида. Хорошо еще что владыкой Гранара со временем станет он, а то подданные, недолго думая, удавят королеву-обманщицу. И все же... как интересно делать вид, что ее выдуманные истории - правда!
      -- Ну? Нет тут никаких эльфов. - заявил Харвей. - Идем домой, а то нас хватятся.
      Хельви скорчила плаксивую гримасу.
      -- Так нельзя, надо подождать. Вон каменное кольцо, знаешь что это такое?
      Мальчик с крайним недоверием уставился на круг, грубо вытесанный из серого гранита и торчавший на вершине холма. Меньше всего ему хотелось подниматься к этим чертовым камням! Если честно, то он их побаивался. Не даром люди обходят такие места стороной.
      -- Это вход в царство эльфов. Если мы пролезем сквозь кольцо, то сразу их увидим. Они здесь, совсем рядом, только мы не замечаем. Пошли? голосок девочки стал умоляющим.
      Харвей непреклонно мотнул головой.
      -- Мы идем домой.
      -- Ах так? - принцесса попыталась вырвать у него свою руку. - Дойти почти до самого конца и повернуть назад! Очень на тебя похоже. Ты струсил!
      Маленький Деми тряхнул челкой. На такую дешевую уловку он не купится.
      -- Просто я не хочу. - заявил Харвей. - Христианским владыкам не пристало лазать среди колдовских камней, как поганым язычникам!
      -- Ну пожалуйста. - взмолилась Хельви. Она-то знала, зачем привела его сюда, только ни за что не скажет ему правды. Он такой славный! Она хочет, чтоб сын дяди Дести остался с ней навсегда. Мало ли что может случится. Поссорятся их отцы, победят фаррадцы или беотийцы! Она не может ждать! Няня рассказывала, будто в стародавние времена, когда люди еще не строили церквей, свадьбы справляли на этом холме. Жених с невестой пролезали сквозь волшебное кольцо короля эльфов и считались мужем и женой. И сейчас влюбленные тайком прибегают сюда перед венчанием. Кто рука об руку пройдет через круг, тот не расстанется во веки, а если и расстанется, то обречен на новую встречу.
      -- Идем. - потребовала принцесса, но мальчик не двинулся с места. Ну что ж, -- Хельви воинственно вздернула нос, -- тогда я одна. Я сама увижу эльфов, может быть даже растворюсь в воздухе, попав в их страну, а ты оставайся здесь и потом будешь объяснять маме, куда я исчезла!
      Она вырвала свою ладонь из его сильных пальцев и спотыкаясь побежала к кольцу, ужасно боясь, что он догонит ее и остановит.
      -- Куда ты? - прежде чем Харвей успел снова схватить невесту, она, взметнув клетчатые шерстяные юбки, вскарабкалась на край отверстия в кольце и проскользнула сквозь него.
      Руки мальчика вцепились в шероховатый потрескавшийся камень, сердце часто стучало от негодования. Вот он сейчас ей задаст! Хельви, стоявшая с другой стороны кольца, дернула его за плечи, и Деми, перекувырнувшись через голову, свалился на траву к ногам спутницы.
      -- Ты скверная! Я не хочу на тебе жениться! - закричал он, потирая ушибленную шею. - В следующий раз я тебя отлуплю! Так и знай. - Харвею уже внушили, что женщин не бьют, и он часто сожалел об этом при общении с Хельви.
      -- Смотри! - девочка замахала на него рукой. - Вон там. Кажется, всадник! - принцесса указывала на дорогу, огибавшую подножие холма и ведшую к столице.
      В воскресный день она была пустынна, тем более сейчас, когда объединенные войска короля Рэдрика и лорда Деми ушли на запад, чтоб дать беотийцам решительную битву у крепости Гуарх и освободить Белую Сальву от плаймарского владычества. Всадник несся со скоростью ветра. На его пропыленных погнутых доспехах красовался белый сокол - герб Западной Сальвы - хорошо заметный даже с вершины холма.
      -- Это рыцарь твоего отца. - с тревогой сказала Хельви.
      -- Он, наверное, везет известие об исходе битвы. - предположил мальчик. -- Побежим вниз, если успеем остановить его, узнаем, как там?
      Дети опрометью кинулись по склону холма, не разбирая дороги, застревая ногами в едва заметных сусликовых норках, падая и снова вскакивая. Они оказались на обочине дороги, как раз когда одинокий всадник появился из-за россыпи серых валунов.
      -- Все в порядке. Это лорд Брасс, наш конетабль. - Харвей выскочил на дорогу так быстро, что рыцарь едва успел удержать черного жеребца, с которого уже клочьями валила пена.
      -- Ваша светлость, какое счастье, что я встретил вас! - воскликнул лорд Брасс, едва совладав с конем. - Садитесь скорее в седло, нам надо уезжать!
      Харвей было отступил назад.
      -- Но что случилось, сэр? И почему вы один?
      -- Все кончено! - выдохнул старый воин, вытирая ладонью пот со лба. Мы разбиты Дагмаром. Ваш отец погиб, либо взят в плен - никто не знает. Рэдрик отступил. - он с ненавистью посмотрел на маленькой дочь гранарского сюзерена. - Надо ехать, -- лорд Брасс подхватил Харвея за шиворот. - Теперь герцог вы.
      Оглушенный новостью Деми попытался сопротивляться железной хватке конетабля. До Хельви долетели обрывки фраз: "Вы не можете!" "Мне надо отвести принцессу домой!" " Я никуда не поеду!" и, наконец, "В Беоте враги отца!" Но лорд Брасс зажал мальчику рот ладонью, перекинул его через седло и дал коню шпоры.
      -- Харвей!!! - девочка не сразу пришла в себя. - Харвей! - она побежала по дороге. - Не бросай меня! Мне страшно!
      Всадник на черном жеребце скрылся за поворотом, и пятилетняя дочь короля Рэдрика осталась совершенно одна. В полу миле от столицы, на проезжем тракте, слева от холма св. Брана, куда они с Харвеем ушли тайком, из-за ее глупой выдумке. Теперь Хельви не могла бы с уверенностью сказать, что она хорошо помнит обратную дорогу. Девочка брела по пыльным камням и плакала, впервые в жизни осознав себя брошенной. Даже стук копыт давно смолк.
      -- Харвей, -- всхлипывала принцесса. - Харвей! - во сне плакала королева.
      Ее давило сознание собственной беззащитности. Уязвимости. Словно только что рядом с ней была стена и эту стену убрали.
      -- Харвей. - прошептала женщина. Так вот что, терзало ее столько лет! Один раз сильно испугавшись в детстве, она искала того, кто может отвести ее домой. И хваталась за каждую протянутую руку, не важно - та ли это рука.
      -- Роже! -- королева проснулась и с испугом уставилась в лицо сидевшего рядом с ней отшельника.
      Он осторожно взял в свои руки ее теплые, безвольные со сна пальцы.
      -- Теперь меня зовут Исидор, -- мягко поправил он, и звучание старого имени ранит мне душу.
      -- Но почему ты?.. -- Хельви рывком села и, прежде чем Монфор успел что-то сделать, обхватила его за шею, надолго прижавшись к нему. -- Я давно похоронила тебя и все-таки знала, что ты жив! -- королева всхлипнула.
      Так они и сидели, не смея шелохнуться, чтобы не нарушить хрупкого ощущения счастья, лишь на миг соединившего их вместе. Наконец, бывший командор отстранился.
      -- Не нужно, Хельви. -- попросил он. -- Я все еще мужчина. И то, что я не вижу твоего лица, не мешает мне чувствовать, как ты прекрасна. -Монфор встал и отошел к двери.
      -- Ты так же решительна, -- с осуждением сказал он, -- и также безрассудна в отношении себя, хотя я слышал, что как королева ты -воплощенная сдержанность и разум.
      -- Где-то я должна быть самой собой. -- грустно усмехнулась женщина.
      -- Ты приехала сюда одна. Верхом. Без охраны. -- покачал головой Монфор. -- Что угодно могло случиться дорогой. Если не с тобой, то с ребенком.
      -- Меня не волнует этот ребенок! -- с неожиданным ожесточением заявила королева. -- Сдержанность и разум, о которых ты говоришь, вынули из меня душу. Я уже ничего больше не хочу.
      -- Меня пугает то, что произошло с тобой. -- отозвался бывший командор, возвращаясь к Хельви и снова беря ее руку. -- Ты устала, я знаю. Но я знаю также и то, на что ты способна в таком состоянии. Скажи, ты ведь сейчас собираешься весь мир смести со своего пути? Не так ли?
      Хельви задумчиво кивнула.
      -- Я ехала сюда, не зная, что встречу тебя. -- тихо произнесла она. -- У меня и в мыслях не было говорить со святым старцем о своей душе.
      -- Ты не замечаешь в этом противоречия? -- усмехнулся бывший командор.
      -- Нет, -- королева тряхнула головой. -- Были дела и поважнее моих отношений с мужем. Папа снова потребовал отдать ему мальдорских рыцарей. Твоих бывших братьев.
      -- Об этом ты могла бы мне не напоминать. -- вздохнул Монфор. -- Я знаю о намерениях Гильдебранта.
      -- Откуда? -- удивилась женщина. -- У тебя голубиная почта со святым престолом? -- ее губы сложились у ироническую усмешку.
      -- Ветер из Альбици долетает и сюда. -- не разделив ее иронии, ответил отшельник. -- И это плохой ветер, Ваше Величество, -- бывший командор поморщился, -- он пахнет горелой человечиной. Как бы ни были велики грехи ордена, никто из моих покаявшихся рыцарей не заслуживал костра. Ни тогда, десять лет назад, ни сейчас.
      -- Что ж, -- королева слезла с ложа и прошлась по хижине. -- Хоть в одном наши взгляды сходятся. Я приняла решение отказать папе и, -- она помедлила, как бы не осмеливаясь договорить самое главное, -- и вообще порвать со святым престолом, как это сделали беотийцы.
      -- О твоих решениях я тоже осведомлен, -- отозвался Монфор, стоявший у входа в хижину, -- и позволь напомнить тебе, что ты принимаешь их за весь Гранар. Лишить свою страну благодати -- это, конечно, сильный ход. -- в его тоне прозвучала насмешка. -- Твой исповедник уже все тебе сказал. Я могу добавить только, -- он тяжело вздохнул, -- что Гранар называется Домом Святого Духа и не может перестать им быть по прихоти одной королевы.
      -- Но что же мне делать? -- простонала Хельви. -- Как вы все любите поучать! Но ведь никто еще не дал совета.
      -- А за тебя уже и так все сделали. -- пожал плечами отшельник. -Сколько ты сюда добиралась? Пять суток при медленной езде. И еще пять будешь возвращаться в столицу. Знаешь сколько всего может измениться за полторы недели?
      -- Я не понимаю тебя. -- с испугом произнесла королева. -- Что ты имеешь ввиду?
      Неподвижный взгляд отшельника был устремлен в сторону моря.
      -- Получив твой уклончивый ответ, папа разгневался и выслал альбицийский флот к Мальдору. -- спокойно отозвался бывший командор. -- В твое отсутствие Деми принял на себя всю ответственность и решил оказать помощь братству. Как ни странно, но король Арвен ответил на его просьбу, и корабли Фомариона вышли в море, чтоб курсировать в Северных водах и в случае необходимости помешать беотийцам напасть на берега Северной Сальвы, пока все силы Гранара стянуты на юг. Сейчас в Мальдогране очень жарко.
      Королева с ужасом смотрела на него.
      -- Но когда ты приедешь в столицу, -- продолжал Монфр. -- Твои "боевые петухи" вернутся с победой. Альбицийский флот будет разбит. Ты столкнешься с адмиралом Деми у ворот города, и вы вместе проедите праздничной процессией. После этого Ваше величество сможет диктовать Гильдербранту свои условия.
      -- А... ты уверен? -- с откровенным сомнением спросила королева.
      Отшельник рассмеялся.
      -- Как и в том, что могу читать твои мысли. -- он вдруг напрягся. -А также и в том, что сейчас мимо головы Деми просвистело здоровенное каменное ядро и ударило в...
      -- Только не в Дерлока! -- вскрикнула женщина. -- Если он, конечно, там. -- смутилась она.
      Монфор снова расхохотался.
      -- Все-таки нельзя было оставлять тебя одну! Ты совершенно запуталась в своих мужчинах. Лорда Босуорта там нет, он собирает войска в горах. А д' Орсини делает тоже самое на равнине. Твои командиры, девочка, совсем обезумили и намереваются двинуть сухопутную армию на Альбици. Ты должна им помешать.
      -- Но ты же сам говоришь, что я смогу диктовать папе условия? -возмутилась королева. -- Зачем же я буду останавливать армию, уже добившуюся победы?
      -- Для сохранения равновесия в мире. -- Исидор опустил руку на голову Хельви и снисходительно потрепал ее по волосам. -- Сейчас вы защищаете себя, и далеко не все герцоги и владетельные князья Милагрии готовы подняться против вас вместе с Гильдебрантом. Но как только гранарские воска вступят на земли святого престола, картина изменится. Отразив удар, откажись от мести, -- он улыбнулся, -- это позволит тебе не порывать с Альбици.
      Королева задумалась.
      -- Не знаю, -- протянула она, -- может быть ты и прав. Но вряд ли папа благословит гранарскую корону, находясь с ней в состоянии войны.
      -- А ты заключи с ним мир. -- терпеливо продолжал бывший командор. -Что тебе дороже: собственная гордость или спокойствие Гранара? Порвав с Альбици окончательно, ты можешь вызвать в стране религиозную резню. Не все же согласятся с твоим решением.
      -- Ты не знаешь Гильдебранта! -- воскликнула королева. -- Разве ты забыл, как упрям и высокомерен этот раб рабов Божьих? Высота святого престола кружит ему голову больше, чем любой мирской трон самому заносчивому монарху!
      -- Ты это рассказываешь мне? -- губы Монфора сложились в саркастическую улыбку. -- Мне, которого по приказу папы... -- он осекся.
      -- Прости. -- простонала Хельви. -- Ведь ты даже не объяснил мне, как спасся.
      -- Это сейчас неважно. -- покачал головой отшельник. -- Епископ Сальвский помог мне уже после первого неудачного побега. Бедняга д' Орсини ничего не знал, и продолжает считать себя виноватым в моей смерти. Он побывал здесь во время своего паломничества по святым местам, но не узнал меня. Я благословил его. -- губы бывшего командора тронула рассеянная улыбка. -- Что ни говори, а семейство д' Орсини всегда отличалось редкой преданностью.
      -- Но ты... ты, -- прошептала королева, стараясь скрыть боль, звучавшую в ее голосе. -- Почему ты не вернулся? Почему не дал мне о себе знать?
      -- Потому что у каждого из нас свой путь, и они перекрестились лишь однажды. -- твердо отозвался рыцарь. -- Я ослеп и прозрел. Поселился здесь и начал по капле отнимать свою душу у дьявола. Поверь, моя битва была страшной. И ты... -- он помедлил, не желая ее обидеть, но все же договорил, -- ты могла бы только помешать мне.
      На ее лице отразилась такая горькая обида, что Монфор почувствовал это, даже не видя королевы.
      -- Сатана накладывает руку на все, что нам дорого. -- попытался объяснить он. -- Я боялся за тебя. Чтоб держать свою добычу в узде, они способны на все. Я должен был умереть. Пойми, -- взмолился бывший командор, -- и для тебя в первую очередь!
      -- Ты не подумал о том, насколько мне легче было бы вынести все это, -- с тихой укоризной возразила Хельви, -- знай я, что ты жив.
      Монфор чувствовал, что по ее щекам снова текут слезы.
      "Плачь, милая, плачь. - подумал он. - Тебе надо выплакать меня. Или ты не сможешь жить счастливо с тем, кого теперь любишь. Кого любила всегда. - горькая складка застыла в уголках его губ. - Это я не должен был обольщаться".
      -- Хельви, -- мягко попросил бывший командор, -- ты же все понимаешь сама. Не мучай меня. Я хотел дать тебе свободу. Ты должна была оставаться королевой. А страсть ко мне - изгою, колдуну, еретику и вероотступнику, которого любой из твоих подданных с радостью отволок бы на костер - делала тебя уязвимой.
      Женщина молчала.
      -- Знаешь, Монфор, -- наконец, сказала она, кладя руку ему на плечо, -- тогда, десять лет назад, я бы лучше взошла с тобой на костер, чем так...
      Теперь он обнял ее и заплакал.
      -- Что же делать, если нам не дано было? Если ты должна была властвовать Гранаром, а я... искупать грехи целого ордена?
      Знаешь, как бывает страшно ночью здесь в горах? И даже днем. Ведь я вижу то, чего, к счастью, не видят обычные люди. Поверь мне, девочка, они очень страшные, те, кто приходит за нами.
      -- Уедим. - попросила Хельви. - Я увезу тебя отсюда. И за тобой больше никто не придет. Я не позволю никому охотиться на тебя.
      Он засмеялся. Тахо, сквозь слезы.
      -- Нет, милая, нет. Мое место здесь. Я прикован к нему, как Господь наш прибит был к своему кресту. И должен вынести все. - Монфор вздохнул. Ко мне приходят люди, звери тоже приходят. Они нуждаются во мне. Куда же я уйду?
      -- Я тоже нуждаюсь в тебе. - упрямо мотнула головой королева. Нуждалась все десять лет.
      -- Ты нуждаешься в моем совете. - поправил ее отшельник. - И этот совет будет трудным. Тебе придется заключить с папой договор, а чтобы он принял твои условия, первой склониться перед ним. Принеси святому престолу покаяние за то, что осмелилась сопротивляться его воле вооруженной рукой. Только так ты добьешься мира.
      Хельви подняла на Монфора изумленный взгляд.
      -- Ты шутишь? Я? Покаяться? Перед Гильдебрантом? Ты с ума сошел.
      -- Нисколько. - покачал головой отшельник. - После победы в Мальдогране Гранар докажет Альбици свою силу. Святой престол будет трястись от одной мысли о том, что твои войска перевалят через горы и спустятся в долины Милагрии. Тут ты предложишь мир и покаяние в замен на благословение и забвение прошлых грехов. Папа не осмелится больше посягать ни на твои земли, ни на твоих подданных, потому что знает, что встретит отпор. Но ему также и не будет зазорно принять условия Гранара, поскольку внешне ты склонишься перед ним. - Монфор помолчал. - Так ты и защитишь Мальдор, и не порвешь со святым престолом, и не вызовешь у себя дома религиозной войны.
      Хельви не отвечала, глядя в черную золу очага.
      -- Мне бы следовало сделать тебя членом Совета. - сказала она, вставая. - Ты прав, но если б ты только знал, как мне трудно будет это сделать!
      -- Заставь Деми, руке которого сейчас сопутствует удача, двинуть войска не в Милагрию, а в Белую Сальву, в долину Гуарха, оставшуюся за Беотом. Пусть захватит ее быстро, пока ты будешь каяться в Альбици. усмехнулся Монфор. - Папа не осмелится прервать столь важные для него переговоры и промолчит, а ты вернешь последний кусочек сальвских земель.
      -- А Беот? - с недоверием спросила Хельви.
      -- Беотийцы не выступят против вас. - отозвался бывший командор. Поверь мне, им будет не до этого.
      -- Хорошо. - прошептала королева, как завороженная глядя на отшельника. - Я поверю тебе и сделаю, как ты просишь. Но едва ли можно полагаться на слово Гильдебранта. Он обманщик и сам причастен к магии.
      Монфор кивнул.
      -- Я знаю. Но Гильдебранта скоро не будет. Его дням на земле приходит конец.
      -- А "могильщики"? - с затаенным дыханием спросила королева. Они ведь останутся? И будут снова мучить нас.
      -- Они уйдут в тень. - покачал головой отшельник. - На время. Пока не совьют себе гнездо под плащом новых покровителей. Навсегда они не уходят и будут тревожить нас до дней Последней Битвы. Пока Господь не спустится и не сбросит Зверя в огненное озеро.
      Глава 10
      Все случилось именно так, как предсказывал Монфор. Спустившись с холма к деревушке Дюкасс, Хельви забрала своих спутников и двинулась в обратный путь, который при осторожной езде занял не менее пяти суток.
      У въезда в столицу королева столкнулась с праздничной процессией отцов города и радостной толпой гранарцев, гудевшей, как растревоженный улей. Высокие, окованные сияющими листами меди ворота были распахнуты, по старой Гротской дороге с юга приближалось облако пыли. Возбужденная толпа горожан закричала, в воздух полетели шапки.
      -- Деми! Да здравствует консорт! Победитель папы! Слава королю!
      Хельви улыбнулась, отметив, что ее подданные уже приветствуют Харвея как настоящего владыку Гранара. Значит время его коронации выбрано правильно.
      Ее величество тронула серебряными шпорами бока Пенки и легкой рысью пустила его вперед. Охрана проложила королеве путь через плотные ряды встречающих. Молодая женщина с грустной иронией отметила, что ее уже замечают и приветствуют не в первую очередь, а лишь в связи с процессией победителей.
      Гордое сердце Хельви не могло выдержать такого унижения. Она с силой ударила пятками коня и понеслась по усыпанной ранними цветами дороге навстречу мужу. Как умная и хладнокровная государыня Хельви понимала, что должна сейчас слиться с героями дня, тогда жаркая волна ликования накроет и ее.
      В спину королеве гудел тяжелый колокол соборы св. Брана, ему с правого берега отвечал дружный перезвон из аббатства св. Гервасия. В ушах отдавался стук копыт Пенки, который с хрустом топтал подснежники и желтые глазки мать-и-мачехи.
      Из передних рядов навстречу королеве вырвался высокий всадник на крупном сером жеребце. Это был лорд Деми, и когда их лошади сровнялись, Хельви услышала новый взрыв восхищения толпы.
      -- Да здравствуют король и королева! Слава Хельви и Харвею! Слава!
      Молодая женщина с рассчитанной плавностью протянула супругу руку, и они почти шаг в шаг пустили коней к широко распахнутым воротам. Оглушенная криками восторга, засыпанная цветами королева улыбалась, кивая направо и налево, и думая о том, насколько правильным будет с ее стороны принять вес позор покаяния в Альбици только на себя. Имя Харвея, любовь народа к которому сейчас на взлете, не может быть связано с этим унизительным событием. Лучше пусть покоряет Белую Сальву и готовится к коронации. "Так будет правильно," -- сказала себе Хельви и усилием воли сдержала нараставшую в сердце боль. Она собиралась уйти с достоинством, расчистив дорогу новому властителю.
      Впрочем, никто, кроме епископа Сальвского, ее сначала не понял. Как Хельви и говорила Монфору, ей пришлось выдержать тяжелый бой за решение отправиться в Альбици, фактически даря папе почетный мир после сокрушительного поражения его войск. На нее по очереди кричали Дерлок, Харвей, д'Орсини, ворчал Ламфа.
      Лорда Босуорта удалось унять, заявив, что поездка Хельви к святому престолу - всего лишь хитрая уловка. На самом же деле гранарская армия вторгнется на беотийские земли и вернет Белую Сальву.
      -- Ну ладно, положим я согласен, -- бубнил горец. - Моим войскам куда легче рухнуть с гор в долину Гуарх, чем двигаться в Милагрию. Да и пользы от присоединения Северной Сальвы больше, чем от грабежа альбицийских князей. Но почему ты должна унижаться? Просит покаяния?
      Всем все пришлось разжевывать и класть в рот. Всех уговаривать и объяснять. Хельви едва сдерживалась, чтобы не сорваться. Но она проявила поистине королевское терпение. Особенно тяжело пришлось с Харвеем. Деми слишком быстро понял ее и осознал, что жена намеренно отгораживает его героя и победителя - от своих дел с Альбици.
      -- Я поеду с тобой! - возмутился он. Природное благородство не позволяло ему принять такую жертву. - Почему ты одна должна отдуваться за всех перед папой? В конце концов именно я и принял решение выступить против альбицийских войск. Я их разбил. Мне и приносить покаяние.
      -- Нет. - непреклонным тоном отказала Хельви. - Твое место в Западной Сальве, во главе армии, а не на коленях перед святым престолом. Сделай это для меня. - она помедлила и добавила не вполне уверенно: -- Я люблю тебя.
      Если б это было правдой! Губы Деми скривились в болезненной усмешке.
      -- Вы так благородны и так жестоки по отношению ко мне. -- консорт встала, тем самым показывая жене, что разговор между ними окончен. Он принял ее условия, но не значит - согласился с ними. Его взгляд вымученно скользнул по лицу королевы. Она сейчас казалась ему особенно красивой и особенно чужой.
      Ее волосы утратили бледно-золотистый оттенок и стали медовыми. Она больше не завивала и не взбивала их в сложные прически, а укладывала тяжелыми прядями вдоль лица. Глаза еще больше потемнели и лишь изредка вспыхивали в глубине синими искрами. Фарфоровая белизна кожи королевы приобрела теплый молочный цвет. Увидев ее такой, Деми даже испугался, что она родит девочку. По приметам, женщина, носившая сына, должна была дурнеть. "Глупости, -- успокоил себя Харвей, -- у моей матери даже по сердцебиению определяли девочку, а родился я". Он хотел сына, и не только потому что наследник по мужской линии укрепил бы его собственные права на престол. У него уже было имя - Рэдрик-Алейн в честь их с Хельви отцов, начавших объединение сальвских земель. Деми не говорил об этом жене, но знал, что она согласится.
      Войска Гранара вторглись на земли Белой Сальвы. Победоносная армия лорда Деми не встретила никакого сопротивления. Напротив, бывшие подданные с радостью приветствовали своего герцога, вернувшегося, чтоб с оружием в руках завершить дело отца. Наконец-то, спустя поколение после гибели их обожаемого владыки, его сын завершил объединение сальвов, освободив их от власти Беота.
      Ожидаемой схватки с Дагмаром тоже не произошло. В Плаймаре свирепствовала чума. На исходе февраля тихо и торжественно скончалась вдовствующая королева Этгива. Ее гроб был выставлен для прощания, а люди бесконечным черным потоком плыли мимо забранного крепом и усыпанного белыми оранжерейными розами ложа, на котором покоились необыкновенно маленькое, пышно разряженное тело женщины, 40 лет державшей в трепете весь Беот.
      Многие из пришедших плакали, матери поднимали на руках младенцев, чтоб они могли увидеть и навсегда запомнить ту единственную, которая так возвысила Беот.
      В первый же день похорон в Плаймаре умерло 11 человек, во второй более трехсот. Съежившиеся, подтачиваемые изнутри тленом мощи "вечной вдовы" и после смерти продолжали испускать яд.
      Моровое поветрие превратило шумную беотийскую столицу в молчаливое кладбище. Двор в ужасе бежал в отдаленный пригород, отгороженный от мечущегося в лихорадке города широкой лентой реки, вниз по течению которой плыли и плыли черные вспухшие трупы умерших. Вода несла их в центральные провинции, и некому было остановить этот погребальный поток.
      Там, к югу от столицы, тоже свирепствовала чума. Многие сначала шепотом, а потом в голос заговорили, что черная смерть - лишь малое наказание Божье за разрыв Дагмара с папой - наместником Господа на земле. Крестьяне готовы были взяться за вилы. Сеньоры пыталось укрыться в замках как от чумы, так и от собственных арендаторов. Поэтому, когда до Беотийской столицы долетели слухи о вторжении гранарцев, некому было поднять меч на защиту векового достояния плаймарской короны. Последние сальвские земли утекали, как песок сквозь пальцы.
      Шествие чумы дивным образом остановилось лишь у границы Западной Сальвы. Ни один из ее жителей не пострадал. Люди хором приписывали чудо промыслу Божьему и служили благодарственные молебны за то, что герцогство во время отказалось от "проклятого Беота", не разделив с ним гнева Господнего.
      Вместе с гранарской армией в долину Гуарх пришли ветры, словно принесенные с гор войсками лорда Босуорта на своих плащах. Весной они казались столь необычны, что в них трудно было не углядеть руку провидения, не позволившую заразе разлиться на покорившиеся гранарскому мечу земли.
      Осознав себя снова владыкой герцогства и, приведя жителей к присяге, Деми поспешил передать команду д' Орсини. Он уже по уши был сыт восторгом горожан, торжественными встречами в ратушах, ликующими толпами у дорог, цветами и национальными сальвскими пирогами с розовой лососиной. Его тошнило от приветственных речей и медовых вафель с орехами, от радостных, перекошенных дурацкими улыбками лиц.
      -- Симон, я больше не могу! Пойми меня. - взмолился он, разговаривая вечером в палатке с д' Орсини. - Мы здесь пьем гуархайский мед и купаемся в незабудках, девушки хватают нас за стремена, в восторге предлагая себя прямо в придорожных кустах, а Хельви там в Альбици...
      Рыцарь поморщился.
      -- Что ты можешь сделать? Ведь это ее приказ идти сюда. - сказал он. - Королева отказала нам в праве разделить с ней путь к папе.
      -- Ты тоже просил? - удивился Харвей.
      -- Конечно. - кивнул Симон. - Не мог же я оставить ее одну. Но Хельви... ты же ее знаешь. - рыцарь опустил голову. - К тому же Элиан родила.
      Деми улыбнулся. Да, жена д' Орсини, незадолго до того прибывшая в столицу, разрешилась в середине февраля прекрасной горластой девочкой, которую назвала Мод, в часть покойной матери Симона. Леди Элиан уже заранее была пожалована статс-дамой и назначена кормилицей еще не рожденного королевского чада, которого ожидали с таким нетерпением.
      -- У меня душа не на месте, все внутри переворачивается, когда я думаю, как она там. - признался консорт. - Я не могу дольше оставаться здесь. Я должен все видеть своими глазами и поддержать ее хотя бы издалека. Иначе никогда не прощу себе, что оставил ее одну в такой момент.
      -- И на какое же безумие ты решился? - с тревогой спросил Симон. - Уж не собираешься ли ты нарушить приказ королевы? Если ты явишься в Альбици, тебе придется разделить с Хельви ее покаяние перед святым престолом, а именно этого она не хотела.
      -- Я поеду под видом паломника. - упрямо мотнул головой Харвей. Меня никто не узнает.
      -- Блестящая идея! - саркастически расхохотался д' Орсини. - Тебя действительно не узнают, но могут убить грабители, прогнать из каравана сами паломники, заметив твой беотийский выговор и признав еретиком-дагмарцем, могут, наконец, напасть дикие звери. Эти нищие бродяги - переносчики всякой заразы. Разве ты не боишься?
      -- Нет. Я собираюсь взять несколько рыцарей, которые под видом паломников будут сопровождать меня в Альбици.
      -- Тогда возьми и меня! - возмутился Симон.
      -- А на кого я оставлю войска? - раздраженно возразил Харвей . - На Дерлока? Ему бы удержать в узде своих горцев, чтоб они не начали грабеж.
      Деми с трудом удалось уговорить друга остаться, и через два дня маленький отряд паломников, скрыв оружие под широкими грубыми плащами и пересев с боевых коней на менее воинственно выглядевших мулов, отправился в путь.
      Дорга через низкий Альбицийский хребет к теплому сердцу Милагрии заняла около недели. Они могли бы двигаться и быстрее, если б путь не был запружен другими группами странников со всех концов света, спешивших в святой город припасть к стопам папы Гильдебранта VII.
      Снег еще лежал кое-где на перевалах, но в долинах уже бушевала весна, зеленый покров лугов бесстыдно сиял тысячами одуванчиковых солнц, по балкам полыхал розовый вереск. Алые цветы камнеломок дробили серые глыбы на склонах, превращая их забитые землей трещины в подобие кровоточащих ран. Вокруг не смолкал птичий гомон, и на вечернюю трапезу рыцари, сопровождавшие консорта, набирали десятки пестрых сарычевых яиц, чтоб запечь их в горячей золе костровища.
      Вечером шестого дня с гребня предпоследнего холма глазам путников открылся величественный вид лежащего в долине города. Снизу уже поднимался туман, окутывая Альбици волшебной пеленой. Поэтому сверху были видны лишь тонкие шпили да позолоченные купола, на которых гасло заходящее солнце. Лес колоколен и крестов напомнил Харвею большую корабельную пристань с множеством покачивающихся над водой мачт. Не хватало только паутины снастей да поскрипывания такелажа, вместо него над долиной разливался тихий звон сотен церквей, сзывавший прихожан к вечерней. Казалось, святой город вот-вот оторвется от грешной земли и отчалит в небесные гавани.
      Сердце Харвея затопил восторг. Можно ли было отказаться от всего этого из-за какого-то Гильдебранта? Как мелок и незначителен показался Деми сейчас святой бес с его честолюбивой претензией править миром перед спокойным ликом вечного города, во всем своем великолепии предстоящем перед Богом.
      Утром красота папской столицы представилась консорту еще более ослепительной. Но и более суетной. Паломники спустились с гор и погрузились в неумолчный гомон огромного муравейника. На площадях толпились нищие и проститутки с грязными лицами, размалеванными краской. Из обводных каналов, в стоячей зеленоватой воде которых отражались величественные купола соборов, пахло тиной. Мраморные плиты вокруг фонтанов казались настолько загажены голубями - этими священными птицами священного города - что некуда было поставить сандалий.
      По улицам пробивались роскошные паланкины знати, поддерживаемые безъязыкими черными рабами - такое варварство в столице христианского мира задело Харвея, оно показалось ему несовместимым с его представлением о собственной вере. Благородные сеньоры проносились мимо на тонконогих чистокровных жеребцах, спеша к мессе и сталкивая по дороге бедных паломников в грязь. Их разряженные борейторы награждали замешкавшихся простолюдинов плетью.
      Сам Деми получил несколько ударов по плечу, но, когда его рыцари было хотели наброситься на обидчиков и обнаружить себя, он удержал их.
      -- Никто не должен знать о нашем присутствии. - остановил негодующих спутников консорт. - Мы здесь - всего лишь люди. И поверьте мне, господа, -- с грустной усмешкой добавил Харвей, -- каждому из нас будет полезно побывать в шкуре простака.
      Его послушались, хотя и с ропотом. Гранарская знать уже привыкла повиноваться Деми, чувствуя в нем господина. Вынесенные толпой на площадь перед собором св. Ключей - кафедральным храмом Альбици - воинственные паломники Харвея едва не были затоптаны теми, кто стремился лицезреть папу, раз в день появлявшегося на крытой галерее собора. Деми увидел лишь крошечную белую точку, двигавшуюся в тени колонн, и только по дружному движению толпы, волной опустившейся на колени, понял, что это Гильдебрант вышел для благословения собравшихся.
      День был не простой, и множество людей запрудило площадь, ради того, чтоб увидеть пышную процессию Хельви Гранарской - кающейся королевы, как ее уже прозвали в Альбици, куда она прибыла всего два дня назад.
      Затертый со всех сторон зеваками, Харвей стоял, испытывая боль в стиснутых ребрах и пытаясь рассмотреть вступавший на площадь эскорт владычицы Гранара. Ни в чем не изменив себе, королева и здесь ехала на белом иноходце. Гарцующий по булыжникам Пенка вызвал у толпы вздох восхищения. Четверо рослых рыцарей в вороненых гранаррских латах, на крупных черных жеребцах, держали за углы алую шелковую ткань, образующую над головой их госпожи легкий, колеблемый ветром полог.
      Следом за ними двигалось гранарское духовенство, предводительствуемое епископом Сальвским. Все священники по случаю покаяния были облачены в черные рясы, подпоясаны грубыми серыми веревками и держали в руках неоструганные кипарисовые кресты в знак смирения.
      У двух преграждавших всадникам путь чугунных цепей, Хельви спустилась на землю и дальше двинулась пешком. Папа ожидал ее на ступенях собора, под полукруглыми арками, с изображениями бородатых пророков и ангелов с огненными мечами. Его голова оставалась в тени, но Харвей хорошо представил себе довольную ухмылку на бритом лице Гильдебранта, отсвечивавшем белой старческой щетиной. Папа мог торжествовать: гордая королева Гранара покорно склонялась перед ним.
      Деми хорошо видел спокойное, почти безмятежное выражение лица жены, когда Хельви проплывала мимо. Он мог бы сравнить ее чело с чистым безоблачным небом в морозный день. Ни капли тепла. Мягкий профиль королевы, которое Харвей, казалось, знал до мельчайшей черточки, сейчас из-за зачесанных наверх и увенчанных диадемой волос казался чеканным. Консорт узнал этот золотой обруч с крупными аметистами, который сам когда-то прислал жене из Северной Сальвы. Древняя корона монсальватских королев, во всяком случае так Деми называл ее для себя.
      Надеть выкопанный из земли языческий венец на церемонию покаяния было настоящим вызовом. Вызовом, о котором из всех присутствующих на площади перед собором св. Ключай знали только двое. Он и она. Шествующая к ступеням гордая владычица и нищий затертый толпой паломник. Королева и ее муж. Сознание того, что их с Хельви сейчас связывает общая тайна согрело Харвея. "Нужно быть полным дураком, чтоб подумать, будто она когда-нибудь покается! - хмыкнул Деми. - Не даром даже в Часослове на миниатюрах у папы из-под тиары выглядывают ослиные уши".
      Хельви между тем торжественно прошествовала по живому коридору, образованному глазевшими на нее людьми, и оказалась на ступенях, залитых солнцем. Сопровождавшие ее рыцари опустили свой алый покров и остались внизу. Дальше королева обязана была идти одна. Харвей испугался как бы на таком солнце жене не стало плохо.
      Мягкие, точно оплывшие, очертания фигуры ее величества скрыло роскошное платье из темно-лилового бархата с непомерно завышенной талией и длинными складками, расходившимися от самой груди. Но только слепой мог не понять, что королева ожидает ребенка. Харвей вспомнил, с какими скандалами его жена привыкала к своему новому положению, и усмехнулся. Чувство собственного достоинства и достоинство Гранара заставили Хельви совсем иначе вести себя на публике: она несла свое исполненное грядущим величием королевского материнства тело так, словно из милости дарила собравшимся счастье лицезреть себя и еще не родившегося наследника.
      Сейчас молодая женщина была столь ослепительно хороша, что Харвей не удивился бы, если б завтра ее нелепому с точки зрения моды платью начали подражать все уважающие себя знатные альбицийские дамы.
      Хельви поднялась по широким беломраморным ступеням вверх. Где-то на середине бесконечной лестницы Харвею показалось, что ее зашатало. Он рванулся из толпы, но тесно сжимавшие его справа и слева люби не позволили сделать и шага. Благодарение Богу, королева лишь на секунду замешкалась и дальше продолжала свой путь столь же торжественно, как раньше.
      У самых ног папы она остановилась и рассчитано не торопясь преклонила колени. Сначала одно, затем, подумав, второе. Это было эффектно. Достоинство и самоотречение. Смирение перед Богом и едва заметная насмешка над его земным наместником.
      На не по-апрельски жаркое альбицийское солнце набежала туча. Еще секунда и вдруг прямо с окрашенных яркими золотыми лучами облаков пошел снег. Толпа издала дружный вздох изумления. Вырвавшийся из тысяч глоток он, как морской прибой, прокатился по площади. Белые хлопья падали и таяли на лету. Солнце и буран одновременно - такого Альбици не видела за всю свою тысячелетнюю историю. Подобное чудо следовало занести в анналы святого престола. По старым сальвским приметам, оно предвещало радость. Но держался ли Гильдебрант того же мнения, никто не знал.
      Харвей следил за каждым жестом королевы. Она медленно сняла со своей головы венец, положила его у ног папы и низко поклонилась своему обидчику. Для собравшихся на площади это было глубочайшим унижением "зазнавшейся гранарки", большинство ее подданных думало тоже самое. Но Хельви умела даже свои поражения превращать в победы.
      Харвей видел, как снова выпрямилась ее спина и гордо вскинулась голова. Он прекрасно знал, чего стоило королеве все происходившее. Да, это была ее победа: подставить себя под удар, не запятнав остального Гранара ни разрывом с папой, ни покаянием перед ним. В этом и состояло священное ремесло власти.
      В тот миг, когда Хельви вставала с колен, сложив с головы королевский венец и приняв на рассыпавшиеся по плечам волосы благословляющие руки наместника Божьего, Харвей как никогда гордился ею.
      По окончании церемонии Деми и его спутники с огромным трудом пробились через толпу и сумели скрыться от мощного потока прихожан, лишь завернув за колоннаду одного из небольших соборов, окаймлявших площадь. Консорт не считал нужным встречаться ни с королевой, ни с епископом Сальвским, который единственным из приближенных Хельви сопровождал ее в этом тяжелом путешествии. Деми понимал, как больно будет жене сознавать, что он наблюдал за ее добровольным унижением перед папой, поэтому отряд мнимых паломников поспешил покинуть священные стены Альбици и устремился в обратный путь.
      Глава 11
      Усилив гарнизоны Белой Сальвы гранарскими войсками, принц с остальной армией двинулся к столице. Его опередили горские отряды лорда Босуорта, которые после "покорения бри-сальвов" считали себя свободными от каких бы то ни было обязательств. Горцы повиновались Дерлоку, а не консорту, и, хотя, с точки зрения будущего короля, такое положение едва ли можно было назвать порядком, Харвей отложил решение этого вопроса до возвращения в Гранар.
      На подступах к столице Деми и его воинов оглушил колокольный переполох. Звонили во всех соборах, веселым многоголосьем оглашая окрестности города. Но на этот раз пестрая разодетая толпа не вывалила встречать войска за ворота, и консорт догадался, что причиной всеобщей радости являются не они.
      Привстав на стременах, Харвей вслушался в чрезмерно громкое гудение меди и среди общего веселья у него от чего-то защемило сердце. Среди прибойного рокота он различил далекой, но внятный голос колокола на дворцовой часовне. "Дон-дон", -- резкие размеренные удары нарушали задорное треньканье остальных звонниц.
      Принц дал лошади шпоры и, забыв об остальном войске, поскакал по дороге к воротам лишь в сопровождении двух офицеров.
      Столица была празднично украшена флагами и гирляндами цветов. От въезда в Гранар до дворца люди скидывали с голов шапки, махали руками и кричали "ура". Но из их возгласов становилось ясно, что причиной приветствий стал вовсе не удачный поход в белую Сальву. Харвей с трудом сдерживал коня, чтоб не сбить кого-нибудь из веселой толпы на улицах, многие были уже пьяны.
      Наконец, путь ему преградила толпа монахов св. Гервасия в белом праздничном облачении с золотыми крестами и хоругвями. Они распевали торжественные псалмы и кадили направо и налево. При виде этой очень своевременной процессии, консорт вынужден был спешиться и преклонить колено. Каноник собора св. Брана, возглавлявший шествие, со слезами радости на глазах благословил будущего короля и первым поздравил его с рождением наследника.
      Так, стоя на одном колене в пыли, Харвей услышал то, о чем уже сутки знал весь город - у него родился сын.
      -- Отец Венанций, -- встревоженным голосом взмолился консорт, -почему так странно гудит колокол в придворной часовне?
      Престарелый каноник вздохнул и низко склонил голову.
      -- Роды были тяжелыми, сир. Поспешите, может быть, вы еще застанете ее величество...
      Процессия двинулась дальше, а Харвей так и остался стоять на дороге, как громом пораженный. Д' Орсини взял его за плечо и помог взобраться в седло.
      -- Что? Что он тебе сказал?
      -- У меня родился сын. - машинально ответил принц. - А Хельви... Да черт возьми! - он изо всей силы хлестнул лошадь. - Этого не может быть!
      Кавалькада всадников ворвалась во двор королевского замка и спешилась у крыльца. Здесь, в отличие от остального города, было тихо. Даже кони почему-то не ржали. Со стороны псарни раздавалось не веселое тявканье, как обычно, а дружный скулеж и подвывание. Слуги двигались семенящим шагом, стараясь не стучать каблуками.
      Спрыгнув на землю, Деми бросился во дворец. В гулкой тишине коридора он слышал, как хлопает при ходьбе его плащ. Высокие резные двери спального покоя королевы были распахнуты, за ними толпились люди. Епископ Сальвский, подхватив с рук двух горничных ребенка, поднес его отцу. Но Харвей лишь мельком взглянул на красный копошащийся комочек плоти, который протягивал вперед отец Робер. Его взгляд был прикован к необычайно высокому ложу ее величества. Хельви вся белая, как свеча, лежала на нем неподвижно. Мраморные руки королевы были сложены на груди, неожиданно заострившийся подбородок запрокинут вверх. У ее изголовья, никого не стесняясь, рыдал Босуорт.
      Харвей бросился к кровати жены, но предостерегающий жест епископа Сальвского остановил его.
      -- Не приближайтесь, сир. - провозгласил отец Робер. - Она уже не с нами.
      Консорт поднял на него удивленный взгляд.
      -- Она не с нами, - повторил священник, -- хоть дыхание ее величества не угасло, а сердце продолжает биться...
      -- Ее душа уехала в Монтаньяр. - вскинув голову, произнес сквозь слезы Дерлок. - Что толку, что тело ее здесь?
      -- Сын мой, -- укоризненно одернул его епископ, -- не стоит у одра умирающей поминать невежественные бредни простолюдинов.
      -- Это не бредни. - упрямо мотнул головой горец. - Горничная сказала мне, что видела утром, как королева вся в белом спускалась по лестнице, а конюх чуть не упал в обморок, когда Хельви выводила лошадь и выезжала из дворца. Однако ее тело здесь! - Дерлок бурно вздохнул. - Говорю вам, она на пути в Монтаньяр. И никто ее не удержит.
      -- Не кощунствуй. - робко попросил его Ламфа. - Душа нашей королевы витает еще здесь, а потом отлетит в рай.
      Но лорд Босуорт его не слушал.
      -- Если б я мог, если б я только мог поехать за ней! Но я не вижу Монтаньяра! - он с досадой стукнул себя ладонью по лбу. - Я три дня подыхал на перевале, когда Хельви пировала в горной обители с бессмертными душами светлых сальвских королей. Я не могу войти туда!
      -- Я могу. - медленно произнес Харвей.
      Дерлок вскинул на него воспаленные глаза.
      -- Если ты привезешь ее назад, -- с отчаянием выговорил он, -- я признаю тебя королем.
      Низко склонившись над ложем королевы, Деми поцеловал ее едва теплые губы. Слабое дыхание вылетало из полуоткрытых побелевших уст Хельви, но сердце билось не чаще раза в минуту. Казалось, молодая женщина погрузилась в глубокий сон и просто не хочет просыпаться. "Я не дам тебе уйти. мысленно обратился к ней Харвей. - Даже если ты так решила".
      Выходя из спальни, консорт остановился возле няньки, которой отец Робер снова передал ребенка. Двумя пальцами Харвей приподнял кружевную накидку над его красным сморщенным личиком. Малыш таращил на отца бессмысленные глазки и сосредоточенно чмокал крохотными губами.
      -- Если я не вернусь, крестите его именем Рэдрик-Алейн, в честь наших с Хельви отцов. - сказал он. - Воспитателем я назначаю д' Орсини, регентом - епископа Сальвского, командующим - лорда Босуорта. Королевский Совет путь сохраняется в полном составе, и не тяните с коронацией. - Харвей взял сына на руки и передал его Симону. - Пусть поскорее привезут сюда твою жену и уберут всех остальных нянек. Ну, помолитесь за меня. - консорт поклонился собравшимся и вышел из зала.
      В конюшне Харвей подошел к клети Пенки. Белый иноходец королевы стоял неподвижно, склонив голову вниз, погруженный в глубокое забытье. Когда Деми потрепал его по холке, конь даже не отреагировал. Вместе с тем тело его было теплым и влажным, бока тяжело ходили.
      -- То ли было вчера, сир, - кланяясь, обратился к нему конюх, - после того как придурковатый Марш увидел призрак ее величества, будто бы садившийся в седло. С коня пена хлопьями так и валила.
      -- Куда она поехала? Что говорит ваш сумасшедший Марш?
      -- На север, мой господин. - конюх махнул рукой в сторону синевшей над городом Сальвской гряды. - На север.
      Больше Харвей ничего не хотел знать. Он сам оседлал свежего скакуна. Это оказался Кайлот, тот самый спокойный жеребец мышиной масти, которого Хельви когда-то предоставила в распоряжение мужа. Оправдывая свое имя, конь действительно бегал быстро, обгоняя ветер. Деми не брал его с собой в Западную Сальву, потому что после предыдущего похода на юг лошади тоже надо было отдохнуть.
      -- Приве, приятель. - грустно улыбнулся принц. Он рад был взять Кайлота с собой, потому что именно на нем совершил первое путешествие в Монтаньяр.
      Взметнувшись в седло, Харвей дал Кайлоту шпоры и только сейчас, почувствовав привычную боль пояснице, осознал, что уже вторые сутки не слезает с коня. Еще утром, по дороге в столицу, он рассчитывал отдохнуть... Теперь жеребец нес его на север по дороге между склонами меловых гор, на которых едва различимой зеленой дымкой отсвечивала первая зелень виноградников.
      В этих местах рос самый крупный и самый сладкий виноград черно-синий, как глаза Хельви. Как ему только приходило в голову дразнить ее в детстве "виноградными глазами"? Деми вздрогнул и даже натянул узду. Он вспомнил! Вспомнил что-то из своей той, запретной, жизни, когда еще не погиб отец и не угасла от горя мать, когда они все вместе совершали долгие путешествия в Гранар.
      Почувствовав сдерживающую руку седока, Кайлот от неожиданности встал на дыбы, но консорт быстро успокоил его, похлопав ладонью по шее. Он сам не сразу пришел в себя, осознав, что крепкий барьер его памяти сломан, и детские воспоминания хлынули безбрежным, как весенний паводок, потоком. Харвей в одно мгновение увидел и злобных псов охотничьей своры, несущихся на него по зеленому лугу перед крытой балюстрадой, где беседуют за столом красиво одетые люди, и крепкие отцовские руки, подхватившие его подмышки и вскидывающие высоко-высоко в безоблачное синее небо, по которому чиркают черные ласточки, и заплаканную крошечную девочку с ангельскими бледно-золотыми кудряшками и здоровенными, темными от испуга глазами...
      Вверх в горы до холодного озера Колвилл, из которого вытекала голубая лента реки Арконты, питавшей пресной всю предгорную долину Харвею еще время от времени попадались небольшие деревеньки виноградарей. Сидевшие у ворот старики подтверждали, что видели на рассвете бледную, как утренний туман, всадницу, тенью скользнувшую мимо на призрачном белом скакуне.
      Дальше пошли хутора в узких горных распадках. Трудившиеся на очищенных от камней клочках плодородной земли мрачные кряжистые крестьяне угрюмо посматривали на одинокого путника и с подозрением относились к его вопросам. "Никого мы не видели". "Горный туман часто на что-нибудь похож". "Женщина? В белом? Чур меня! Чур!" "Он ищет старуху Морриган в образе призрачной девы. Уходим с полей!" Женщины крестились и спешили по домам, а мужчины угрожающе сжимали лопаты: мол, проезжай своей дорогой.
      Харвей с досадой отворачивался от них и мчался дальше. Видел он когда-то старуху Морриган у горного ручья. Если надо, не боится встретить ее еще раз. Но ему нужна Хельви!
      К исходу второго дня консорт оказался в местах, где еще недавно бушевала война кланов, подавленная Босуортом. Изредка попадались обгоревшие брошенные остовы домов, сломанные запруды через ручей, кое-где на деревьях все еще болтались повешенные, а на полях битв торчали из земли высокие колья с насаженными на них головами - мачты Махи, ставившиеся в честь Морриган. Не даром злая старуха стирала в горном водопаде одежду воинов, которым еще только суждено было погибнуть, и вниз стекали кровавые воды!
      Харвея никто не останавливал, лишь на одном из подобных полей нищие мародерши в клетчатых платках кружили, как воронье, над мертвыми телами, и Деми разогнал их грозным окриком. Подхватив одну из старух за косу, консорт поднял ее на уровень седла и потребовал ответа, не видала ли она в здешних местах белую всадницу. Каково же было его удивление, когда вместо сморщенной физиономии к нему повернулся гладкий желтовато-белесый череп с пустыми глазницами. Беззубый рот зашелся каркающим смехом, и мародерша рассыпалась стаей черных облезлых ворон, оставив в руке консорта лишь седой клок волос, который Деми с отвращением отшвырнул от себя.
      Среди камней еще во всю лежал снег, и Харвей поежился, только теперь сообразив, что не взял с собой теплого плаща. В долине было почти жарко. Третий день пути вывел его сначала к сухим зарослям боярышника, затем к замерзшему водопаду. Но ни синих львов, ни золотых грифонов он на этот раз не встретил. Белый, заметенный перевал Монтаньяра вставал перед ним стеной.
      Глядя на горы, Харвей вдруг испугался, что Хельви слишком сильно обогнала его и теперь, наверное, уже под стенами Монтаньяра. Если он не остановит королеву до того, как ворота небесной обители закроются за ее спиной, прекрасный Монтаньяр может и не выпустить молодую женщину обратно. Деми торопил коня, но Кайлот не мог преодолеть время. Въезжая на продуваемое всеми ветрами плато, консорт боялся, что теперь, когда он преследует Хельви, чтоб вернуть ее в мир живых, Монтаньяр не захочет показаться ему.
      Перевал был совершенно пустынен. Лишь слабая снежная взвесь в воздухе, колеблемая ветром, предвещала скорый буран. Деми опустил поводья и машинально упокоил ладонь на рукоятке меча. На свежем снегу перед ним ясно виднелись одинокие следы копыт. Это не были подковы Кайлота. Узкие чашеобразные отпечатки иноходца заметались белой порошей. Их Харвей узнал бы из тысячи. Следы Пенки уходили вверх по склону и обрывались, словно конь взлетел прямо с перевала или исчез, найдя дверь в другой мир.
      Принц погрузился в размышления, его пальцы рассеянно теребили круглую рукоятку меча. Эмаль приятно ласкала кожу, это был подарок лорда Монтаньяра, его древнее оружие для борьбы с "могильщиками". Неожиданно Харвея обожгла догадка. Он с силой потянул клинок из ножен и, вытащив его на белый свет, вскинул над головой. Сталь сверкнула серой молнией в сгущающейся снеговой завесе, словно разрубила ее пополам. Пелена с глаз всадника спала. Меч хозяина Монтаньяра открыл ему путь в светлую обитель. Замок точно парил над склоном, его ворота были закрыты, мост над пропастью окутан клубами тумана.
      Пустив Кайлота шагом, Деми въехал на мост, прекрасно понимая, что сейчас в замке его не ждут и не хотят видеть, а значит в любой момент камни под копытами коня могут растаять в воздухе, и он окажется глубоко в ущелье, дна которого не было видно. Но клинок хранил будущего короля Гранара, как талисман. Ведь вместе с Харвеем вниз полетел бы и меч.
      На башнях не было часовых. Не пели трубы, как в первый раз. Веселые, беспечные обитатели Монтаньяра не встречали гостя. Замок словно насторожился и замер, ожидая грубой атаки смертного. Деми рукояткой меча постучал в дубовые ворота. Они отворились сами собой, с тяжелым натужным скрипом.
      Опять пустота. Слабое, как вздох, дуновение, и перед Харвеем возник молчаливый бесплотный страж, поманивший его за собой. От чего высохли все сады Монтаньяра? Лишь колючие ветки хрустели под ногами консорта да позвякивала лошадиная уздечка.
      -- Ты видишь, во что превратился мой прекрасный дом от печали по раннему уходу Хельви? -- Исполненная милосердной грусти улыбка лорда Монтаньяра остановила Харвея. - Спасибо, что ты пришел вернуть мне меч прямо сюда. - хозяин горной обители кивнул с невыразимой благостью, но Деми не позволил себе подчиниться его мягкой, придавливающей воле.
      -- Я пришел сюда вовсе не для того, чтоб вернуть твой меч. поклонился консорт. - А для того, чтоб забрать свою жену. Ты сам сказал, что ей рано уходить!
      -- Но она устала. - спокойно возразил лорд Монтаньяра. - Мы взвалили на ее плечи слишком непосильный груз, - он вздохнул, -- И Хельви его вынесла. В мире бывают такие светлые души... Вынесла и упала. Теперь место королевы здесь.
      -- Ее место рядом со мной! - закричал Деми. - Я не уеду без нее.
      Вместо ответа хозяин Монтаньяра сделал гостю знак следовать за ним. Они поднялись в светлые покои, где когда-то Харвей уже побывал. Великий король Рэдрик и его нежная супруга встретили и проводили гостей к окну. Там неподвижно сидела их дочь с открытой книгой на коленях, ветер перелистывал страницы, но она не читала. Взгляд Хельви был устремлен куда-то вдаль, а лицо дышало невыразимым покоем. Кроме покоя, была усталость -- полная, не оставляющая места для жизни, затаившаяся в опущенных уголках губ, в безвольно лежащих на подлокотниках кресла белых руках. У Харвея чуть не разорвалось сердце от жалости.
      Он бросился к ней, упал на колени, пытался обнять, прижать к себе. Ответа не было. Опущенные ресницы королевы даже не дрогнули.
      -- Она не хочет уходить с тобой. - строго сказал лорд Монтаньяра. Хельви приехала к нам сама, по своей воле. Ее раны при родах не страшнее, чем у любой женщины, но она умирает, потому что не хочет жить.
      На мгновение Харвею показалось, что тонкие брови его супруги надломила боль.
      -- Ее место среди людей. - воскликнул он. - У нее сын, она должна...
      -- Она никому больше ничего не должна. - укоризненно произнес король Рэдрик, вставая за спиной у дочери и кладя руки ей на плечи. - Ты был рядом, почему ты не защитил ее от такой тяжелой ответственности?
      -- Я сделал все, что мог, - в отчаянии простонал Деми, - и я заберу ее отсюда во что бы то ни стало.
      -- Это тебе не по силам, -- покачал головой лорд Монтаньяра, -- надо было ловить ее в мире живых, пока она еще не добралась сюда, а здесь мои законы.
      -- И ты не хочешь отпустить ее обратно к людям? - взвыл, сжимая кулаки Харвей.
      -- Нет, -- вздохнул хозяин волшебного замка, -- она сама пришла сюда и пока еще вольна уйти. Но она не хочет.
      Консорт снова перевел растерянный взгляд на жену.
      -- Почему она молчит? - спросил он. - Как будто не видит меня.
      -- Она все видит и слышит, - отозвался король Рэдрик, -- но не может разговаривать, до тех пор пока из ее тела в Гранаре не утекла последняя капля жизни. Хельви приехала вчера. Если в течение трех дней она произнесет здесь хоть одно слово, ей придется вернуться.
      Принц вновь упал к ногам жены. Он звал ее самыми нежными именами, целовал безответные руки, говорил, как любит ее, заклинал родившимся ребенком. Королева осталась безучастна. Лишь опустила веки, из-под которых катились крупные слезы, но губы Хельви даже не шевельнулись.
      Под конец Харвей чуть не разрыдался сам.
      -- Неужели вы ни чем не можете ему помочь? - раздался в комнате новый голос, от которого консорт вздрогнул и обернулся.
      -- Отец?
      Лорд Деми-старший в белых с золотом одеждах смотрел на него от двери.
      -- Ты вырос, мальчик. - улыбнулся он, протянув сыну руки.
      Но принц не осмелился обнять герцога Алейна, который при последней в их жизни встрече так откровенно показал сыну, что, хотя Харвей и поступил правильно, но для него, истинного воина за свободу Сальвы, он отныне предатель.
      -- Отец, - повторил принц, целуя руку знаменитого Дести, -- я счастлив, что вы, наконец, обрели покой в Монтаньяре.
      -- Покой? - Алейн Деми расхохотался также заразительно, как когда-то в детстве Харвея. - Да, малыш, вы с Хельви, пожалуй, подарили нам здесь много покоя. - его лицо стало серьезным. - Я обрел достойное меня место среди светлых сальвских владык, и этим обязан тебе. Тому, что ты вернулся в Гранар сам, а сейчас вернул туда всю Белую Сальву. - лорд потянул сына за руки, поднял его с колен и прижал к себе. - Я еще немного обязан этой бессердечной гордячке, которая все-таки вышла за тебя замуж, -- он улыбнулся, -- и поэтому спрашиваю: неужели всесильный, благой и пресветлый лорд Монтаньяра ничем не может им помочь?
      В покое повисла тишина. Было слышно, как горный ветер, залетая в окно, позвякивает сережками в ушах герцогини Белор, которая тоже вошла в комнату и сзади обняла сына.
      -- Я знаю свою дочь. - подала тихий голос королева Айлиль. - Она может быть очень сильной и очень мужественной. Но то, что она сделала сейчас, сделано от слабости. Из жалости к себе. На самом деле Хельви не хочет умирать.
      -- И тем не менее ее величество приехала сюда, -- покачал головой хозяин замка. - Существуют законы Монтаньяра, которые даже я не в силах нарушить. Как вы знаете, я многим обязан Хельви, и я не могу отказать ее душе в убежище. Если б молодой Деми сумел, вопреки всему, добиться ее любви, это чувство одно способно было бы удержать королеву на земле. А теперь у него есть только один, рискованный путь.
      Харвей положил руку на меч и поклонился лорду.
      -- Я согласен на любые условия.
      -- Это легче сказать, чем сделать. - сдержанной улыбнулся хозяин. Для начала верни мне меч.
      Деми без возражений протянул хозяину тяжелый клинок, с которым ему уже нелегко было расставаться.
      -- Завтра последний день, когда Хельви может покинуть Монтаньяр. Я, как хозяин этих счастливых мест, буду сражаться с тобой за ее душу. Если победишь ты, что вряд ли, королева уедет с тобой даже против своей воли. Если же победу одержу я, -- лорд помедлил, -- то мир живых покинет не только она, но и ты. Готов ли ты к такому исходу?
      Харвей кивнул.
      -- Не соглашайся, сынок! - схватил его за руку Алейн Деми. - Нельзя победить Время и Смерть!
      -- Это не моя прихоть. - с грустью улыбнулся лорд. - Я всего лишь Страж одной из светлых обителей, копящих силы для Великой Битвы. Не я устанавливаю здесь законы, но я их исполняю. - он повернулся к Харвею и протянул ему руку. - Утешься, даже если проиграешь, ты навсегда останешься со своей Хельви и разделишь радости беззаботной жизни Монтаньяра. Вы скоро забудете о земле.
      Деми пожал протянутую ладонь своего завтрашнего противника, но покачал головой.
      -- Там, в Гранаре, у нас остался сын. Я назвал его Рэдрик-Алейн, но Хельви об этом даже не узнает. Разве можно о нем забыть?
      -- На земле мы всегда оставляем половину своего сердца. - вздохнул хозяин светлого замка. - До завтра, молодой Днми. Мне будет жаль убивать тебя там, где все уже по ту сторону смерти.
      До рассвета Харвей просидел возле безучастной Хельви. Он больше ничего не говорил, просто держал ее руку в своей и молчал. Она и так все знает. Надо дать ей возможность подумать. Иногда по щекам королевы вновь начинали бежать слезы. Устав и ничего не ев в дороге, консорт испытывал адский голод. На подоконнике возле Хельви стояло целое блюдо зеленых груш, но когда Деми протянул руку за одной из них, молодая женщина ударила его по пальцам. Она ничего не сказала, только отрицательно покачала головой. Харвей вспомнил, что в первый свой приезд в Монтаньяр, они тоже ничего не ели. Танцевали, слушали музыку, но не прикасались ни к одному из кушаний пища мертвых была не для них. По жесту Хельви консорт понял две вещи: она боится за его жизнь и не хочет, чтоб муж оставался с ней здесь, в Монтаньяре.
      На утро все обитатели замка радости собрались посмотреть на редкое для них зрелище: турнирный поединок между хозяином обители и его смертным гостем, пришедшим за своей женой. Трибуны, украшенные алым бархатом, не были убраны ни одной цветочной гирляндой. Все благоуханные сады Монтаньяра увяли, а беспечные жители замка, давно переболевшие своими земными страстями, только вздыхали и роняли слезы из-за того, что их светлый дом стал местом столь скорбных событий.
      Лорд Монтаньяра на белом коне, в белых развевающихся одеждах, хлопая, как сияющим плащом, мощными ангельскими крыльями, несся с одной стороны ристалища. Будущий король Гранара, молодой герцог Деми - с другой. Они сошлись на середине, копья разлетелись в щепки, Харвей не удержался в седле и со всего размаха рухнул на белый речной песок, усыпавший камни двора. Еще никогда в жизни консорт не испытывал на себе такого сильного и неотвратимого удара, словно и правда сама Смерть дрожала на конце пики лорда Монтаньяра.
      Противник тоже спрыгнул с седла и обнажил меч. Это было клинок, еще недавно защищавший и оберегавший Деми. Лорд приближался к Харвею, который едва выпутал ногу из стремени и пытался встать. Его собственное оружие застряло в ножнах и не выдергивалось, а когда консорт, наконец, справился, то был потрясен при виде в одно мгновение заржавевшей и рассыпавшейся в прах стали. "Нельзя победить Время и Смерть!" -- вспыхнули у него в голове слова отца.
      Сияющий меч лорда Монтаньяра, как огненные клинки архангелов в день Гнева Господня, взметнулся над его головой, перечеркнув небо...
      -- Нет! - услышал Харвей громкий истошный вопль и с трудом узнал в нем голос жены. - Нет, умоляю, не убивай его! Он не заслужил!
      Забыв обо всех своих обетах и отбросив оцепенение, Хельви бежала по ристалищу к сражающимся. Она обхватила ноги хозяина обители радости и припала к ним в мольбе.
      -- Не надо. Я уйду с ним. Я люблю его.
      -- Слово произнесено. - лорд опустил меч и с лязгом вложил его в ножны. - Ты нарушила молчание, а третий день еще не истек.
      Королева поднялась и низко поклонилась хозяину замка.
      -- Простите меня за те беспокойства, которые я принесла вам.
      Лорд улыбнулся ей, осторожно взяв пальцами за подбородок.
      -- За чем же было обманывать меня? Ты еще не готова. Твое место среди людей. - он наклонился к Хельви и поцеловал ее в лоб. Затем протянул руку Харвею, помогая подняться с земли. - Согласитесь, дорогие мои, что Монтаньяр не место для выяснения семейных отношений. - лорд снова улыбнулся. - Я провожу вас за стены замка, чтоб обитель радости выпустила своих гостей. И вот еще что, -- хранитель Монтаньяра отстегнул от пояса меч и протянул его Харвею. - Я снова отдаю его тебе. Храни до дня Великой Битвы. Ты вполне достоин стать его новым хозяином в земной жизни.
      Деми повернулся к Хельви.
      -- Поедим?
      Она кивнула.
      Конскорт усадил жену перед собой в седло, сзади прикрутил повод призрачного Пенки и, простившись с близкими, навечно остававшихся в Монтаньяре, двинулся в обратный путь. Хозяин замка под уздцы вывел Кайлота с его седоками за ворота, провел по каменному мосту над пропастью и помахал рукой, когда Харвей и его спутница вновь оказались на грешной земле.
      -- Прощайте. - сказал он. - Я не буду гасить образ Монтаньяра на перевале до тех пор, пока вы не съедете вниз, чтоб, обернувшись, вы всегда могли увидеть обитель радости и ободрить свою душу.
      Так и случилось. Сколько бы раз Харвей не оглядывался назад, он неизменно видел мощные, окутанные вечерним туманом башни и бойницы Монтаньяра и белую, залитую золотыми лучами уходящего солнца фигуру хранителя светлого замка.
      Прозрачная, как дымка, душа королевы дремала у Деми на груди. За всю свою жизнь он не держал в руках ноши драгоценнее и роднее. Лорд послал им в спину попутный ветер, и Харвей сам не знал, как им удалось потратить на обратный путь всего одни сутки. Вечером следующего дня они уже были у городских стен Гранара.
      Консорт внес Хельви в тот самый зал, где ее бездыханное тело покоилось на ложе, уже убранном цветами.
      -- Ты опоздал. - с безнадежной печатью обратился к нему Босуорт, продолжавший молиться у изголовья королевы, и вдруг осекся. Его опухшие красные глаза широко открылись от удивления и вспыхнули безумной надеждой.
      Харвей понял, что Дерлок, в отличие от других стоявших в зале людей, тоже, как и он, может видеть душу Хельви. Деми впервые от чистого сердца улыбнулся Босуорту.
      -- Нет, я приехал во время. И не один.
      Харвей склонился над ложем королевы и опустил свою священную ношу на тело Хельви. Прошло три долгих секунды, прежде чем молодая женщина вздохнула.
      ЭПИЛОГ
      Пасха в конце апреля обернулась для жителей столицы еще двумя великолепными торжествами - коронацией короля Харвея Алейна Деми I и крестинами новорожденного наследника. Все три праздника слились в одну бесконечную цепь, и гранрацы, любившие веселиться и, что греха таить, не любившие работать, уже не знали, что именно отмечают.
      Окончание долгого поста всегда приносит радость, а когда угощение оказывается втрое богаче обычного, да еще и выставлено королевской семьей есть повод погулять! Весь город был заставлен столами под открытым небом, бочками с добрым вином, телегами со снедью, улицы перегорожены так, что не нашлось бы дороги ни прохожему, ни проезжему.
      Глядя из окна на затянувшееся веселье, Харвей думал, что сейчас столицу модно брать голыми руками.
      -- Хорошо, что ты выставил кордоны на дорогах к городу. -- улыбнулась королева.
      Она всегда угадывала его мысли, но это не тревожило Деми: Хельви ведь не старалась проникнуть в тайны супруга, просто думала в унисон. Да и были ли у него теперь тайны?
      -- Смотри, как они радуются. А ты хотела сбежать! - мягко упрекнул он.
      -- Может быть, я хотела, чтоб ты меня вернул. - засмеялась женщина.
      -- Будем считать, что так. - Харвей склонился и с долгой нежностью поцеловал ее в порозовевшие губы.
      Он подхватил жену на руки и посадил на широкий подоконник, чтоб она сверху могла посмотреть на город. Но Хельви, кажется, не слишком интересовали картины внизу. Ее ладони так и остались на плечах мужа, они сжались еще плотнее и сплелись за его шеей.
      -- Все, что я могу пообещать, -- с неожиданной хрипотцой в голосе сказала королева, -- это то, что в следующий раз в Монтаньяр мы поедим вместе, и только оставив Гранар в надежных руках.
      -- Хорошая мысль, ее надо закрепить. - Харвей снова поднял Хельви и ногой распахнул дверь в спальню.
      Стайка горничных, застилавших недавно покинутую молодыми государями постель, исчезла, торопливо шурша платьями по полу.
      -- Харвей, наше поведение вызывающе, -- с легкой укоризной произнесла жена.
      -- Пусть не вертятся под ногами. - возразил Деми. - Или ты думаешь, что одного наследника нам достаточно?
      -- Ты хочешь меня уморить? - она слабо отбивалась от его быстрых легких поцелуев.
      -- Я хочу прожить с тобой до глубокой старости и крестить штук десять-двенадцать внуков.
      -- Прекрасно, но я...
      Он закрыл ей рот ладонью. Королева запрокинула голову и увидела на полу с другой стороны кровати громадную корзину ландышей. Белые гости, появлявшиеся в Гранаре лишь на излете мая, не удивили ее. Она знала, с каких горних вершин спустились эти цветы, как по мановению волшебной палочки попавшие в ее спальню. Точно такую же корзину, но полную точеных матовых лилий, Хельви увидела у своих ног, когда открыла глаза после возвращения из Монтаньяра. В обители радости снова цвели сады.
      Коронация Харвея произошла спустя несколько дней. Как только ее величество снова смогла ходить. Это было пышное и торжественное зрелище. В соборе св. Брана корону на склоненную голову Деми возложил епископ Сальвский. Звучали тягучие гимны, заоблачно и высоко пел орган. В миг, когда золотой обруч с тяжелыми квадратными зубцами коснулся волос мужа, королева, вопреки своим прежним терзаниям, испытала необъяснимое торжество. В ее сердце зажглась и до сих пор не угасала горделивая радость. Какого короля она подарила Гранару!
      Все присутствовавшие в соборе преклонили колени. Затем вереница поздравляющих двинулась мимо августейших супругов. По случаю праздника королевская чета щедрой рукой раздавала пожалования, поэтому каждый, подходивший с поклоном к их величествам, уносил от ступеней трона нежданную радость.
      Хельви поискала глазами лорда Босуорта, почему-то мявшегося у колонны, и сделала ему знак подойти. Когда она умирала, Дерлок, растолкав всех, неотлучно торчал возле нее, готов был подавать лекарства и поправлять подушки, а теперь вдруг смутился и жался позади других. Королева не могла этого допустить.
      -- Лорд Босуорт, -- строго сказала она, протягивая вперед руку для поцелуя, -- ваше место здесь, рядом с нами. - Хельви ободряюще улыбнулась. - Как было прежде.
      -- И как будет всегда. - подтвердил король. Вместо милостивого жеста, приглашавшего подданного облобызать кончики пальцев монарха, Деми крепко пожал руку человека, объяснившего ему, что душу Хельви надо искать в Монтаньяре.
      Рядом с Дерлоком в низком реверансе присела красивая черноволосая женщина, одетая с невероятным для прежней Феоны Мак Финн богатством.
      -- Разрешите представить Вашим Величествам мою супругу леди Босуорт, -- со смущением в голосе произнес горец и обернулся к жене. При этом его глаза зажглись такой теплотой, что Хельви сразу поняла: Дерлок женился вовсе не для того, чтоб отомстить ей. - Мы обвенчались в поместье Босуорт, месяц назад, и еще никому не говорили. - пояснил лорд.
      -- В таком случае вы должны принять наши поздравления. - ласково обратилась к молодым королева. При взгляде на сияющее счастьем лицо Феоны ее сердце на мгновение кольнула слабая иголочка ревности, и тут же отпустила, как только муж мягко сжал ее опущенную руку.
      Леди Босуорт отошла от августейшей четы статс-дамой. Ожидая гнева королевы, она никак не могла понять, за что взыскана такой милостью. Но еще удивительнее было пожалование ее мужа.
      Сразу после возложения венца молодой государь зачитал прямо в соборе заранее подготовленный им список новых назначений. Кто бы мог подумать, что король вспомнит в нем о Дерлоке - бывшем фаворите своей жены! Таким обычно готовят дорогу в изгнание, а не к вершинам власти. Но, согласно указу Харвея, лорд Босуорт стал коннетаблем и наместником Верхней Сальвы, как отныне назывались горные районы страны.
      Весь Гранар был поделен на четыре части: Северную Сальву, Южную (бывший Южный Гранар), Верхнюю и вновь присоединенную Белую. Сам король соединил в своем титуле достоинство герцога Белой и Северной Сальвы. Наместником Южной остался д' Орсини, он же получил завидную для многих вельмож должность воспитателя наследника престола и негласно был назначен начальником секретной службы королевства.
      Епископ Сальвский Робер, носивший теперь прозвание Благочестивый, стал канцлером и председателем Королевского Совета, который пополнился несколькими видными гранарскими канониками и богословами. Ламфа, с каждым днем все больше старевший и, к великому огорчению королевы, слепший на глазах, получил особую милость, о которой давно мечтал, но не осмеливался просить. Его возлюбленный зять, муж старшей дочери Энид, милейший и честнейший Линцей Петерс, уже несколько месяцев помогавший казначею в делах, получил должность секретаря Совета и был приведен к двойной присяге: на верность Гранару и на не разглашение государственной тайны.
      Объявление всех этих милостей привело собравшихся в восторг. Под сводами старого храма раздались приветственные крики и рукоплескания, что, конечно, было не вполне пристойно, и отец Робер сделал придворным знак угомониться.
      Стоявший на помосте одной ступенькой ниже государей Босуорт в полголоса обратился к Харвею.
      -- Раз уж мы больше не враги, то не отдашь ли ты мне, по старинному обычаю, на воспитание сына?
      В первый момент Деми не понял, о чем он говорит, и Дерлок явно смутился.
      -- Очень уж мне полюбился твой парень, - засопел он, -- Персиваль, я говорю. Мы с ним вместе выручали Феону, и ему сейчас уже семь - пора на лошадь сажать, и на рыбалку с ним в самый раз. Словом, нуждается в мужских руках, а я всегда хотел иметь сынишку... и, -- он замялся, -- у меня, к несчастью, своих не будет. Так что это правильно, что Хельви выбрала тебя.
      Харвей с удивлением вскинул на горца глаза. Тот смутился еще сильнее, но продолжал:
      -- Нам с Феоной и двоих хватит, а, если ты оставишь Персиваля у меня, то я сделаю его своим наследником. Могу поклясться, что он полюбил горы. Ну так как?
      В глазах Босуорта мелькнула почти несбыточная надежда.
      Харвею стало стыдно за себя. Он, отец Персиваля, завел себе другого ребенка - настоящего принца, наследника престола - и не далее как сегодня утром говорил Хельви, что желает еще детей от нее. А его первый сын растет заброшенный, и чужой человек, стесняясь своей нежности к его ребенку, должен говорить Деми, что мальчику уже нужна мужская рука! Он ведь даже ни разу не сходил с Персивалем в лес, не посадил его верхом, не подарил лошадку на день рожденья.
      Король снова посмотрел на Дерлока. Как это может быть? Такой воин и такой любовник... Оказывается, он не может иметь детей. И он уже два месяца возится с сыном своего соперника как со своим!
      Харвей вдруг спохватился, подумав, чего Босуорту стоило сказанное, и что молчание короля, тем более его отказ может больно задеть горца.
      -- Я почту за честь и буду искренне рад, если мой мальчик останется у тебя. - король обнял Дерлока за плечо. - Наверное, я был плохим отцом, но я все же хотел бы спросить его самого.
      Феона заботливо подвела к королю за руку сына. Деми с грустью заметил, как Персиваль робеет в его присутствии и совсем иначе, по-дружески, посматривает на Босуорта.
      Горец ободряюще подмигнул мальчику.
      -- Перси, ты хочешь остаться в горах с Феоной и Дерлоком? - ласково спросил Харвей.
      Лицо мальчика осветилось неожиданной радостью.
      -- А можно? Я хотел сказать... - он осекся.
      -- Можно, сынок. - улыбнулся король. - Только не забывай, что у тебя в столице тоже есть родня.
      Мальчик засмеялся и первый раз от всего сердца обнял отца.
      Крестины маленького принца Рэдрика Алейна произошли через пару дней после коронации отца. Что бы совершить обряд, из Альбици специально приехал сам папа. Но это был уже не Гильдебрант VII, чей визит мог бы только оскорбить гранарских владык. Вскоре после отбытия королевы Хельви из вечного города страшные и таинственные события потрясли святой престол.
      Рано утром в саду папского дворца вдруг необычайно громко запели птицы, а по заполыхавшей яркими цветами траве прошли Синий Лев, Золотой Грифон и Белый Единорог. Невиданные звери поднялись по белым мраморным ступеням в покои наместника Божьего, а стража в оцепенении даже не попыталась помешать им.
      При виде чудесных гостей, окруживших его ложе, Гильдебрант онемел от ужаса, пал на колени и стал молить Господа о спасении, хотя посланцы горнего мира еще не сделали ему ничего дурного. Начертив дрожащей рукой на паркете меловой круг, папа опустился лицом вниз и вскоре испустил дух со словами: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя".
      Папские гвардейцы, окутанные глубоким, похожим на обморок сном, при котором они могли видеть все происходившее вокруг, но ничего не могли поделать, рассказывали потом, как волшебные звери возвращались через сад, а вслед за ними исчезало, подобно скатываемому ковру, буйное неземное цветение и согласное пение птиц.
      Как бы то ни было, но раб рабов Божьих лежал в своих покоях мертвый, и на его левом запястье монахи, обряжавшие тело к отпеванию, с ужасом обнаружили огненную саламандру, кусавшую себя за хвост.
      Простолюдины на рынках болтали, будто небесные звери явились из самого Монтаньяра, сказочной страны, которой не видел почти никто из смертных. Просвещенные же разъедающим душу скепсисом милагрийских университетов кардиналы только качали головами и повторяли, что рассказы гвардейцев - нелепые басни, сочиненные необразованными вояками только для того, чтоб оправдать свою нерадивость при охране папы. Но все сходились во мнении, что смерть Гильдебранта за молитвой - знак Божий. Святой престол осиротел и надо искать кандидатов на земное место св. Петра.
      Но кандидат оказался только один. Ровно через три дня после кончины Гильдебранта в собор св. Ключей, где заседали собранные со всей Милагрии кардиналы, влетел Белый Голубь, державший в клюве спелую кисть винограда дело небывалое для середины апреля, когда даже завязь в виноградниках еще не появилась на свет.
      Голубь трижды облетел вокруг алтаря, уронил ровно столько ягод, сколько в храме было присутствующих, а когда, повинуясь неясному влечению, собравшиеся священники положили их в рот, каждая из них превратилась в капельку сладкого вина.
      Небесный посланец выпорхнул на улицу, за ним последовал и весь разряженный в алые мантии конклав. Кардиналы, как зачарованные, шли пешком, а Голубь летел медленно и низко, чтоб пожилые священники могли поспеть за ним. Путь был долог и, наконец, привел их в горы над прибрежной деревушкой Дюкасс, где жил слепой отшельник Исидор, которого местные крестьяне называли святым. Он лечил наложением рук и в голодные годы превращал древесную кору в муку для хлеба. Единственным человеком, которому не мог помочь отшельник, был он сам.
      На пороге его убогой хижины среди камней Голубь положил виноградную ветку, после чего растаял в воздухе на глазах усталых, измученных альбицийцев. Так, конклав, потрясенный увиденным чудом, понял, на кого указывает перст Божий, и подступил к молившемуся старцу с просьбами возглавить осиротевших христиан. Трижды отказывался Исидор, и трижды удрученные гости не могли двинуться с места, когда собирались отправиться домой: ноги их как будто прирастали к земле. Наконец, отшельник, видя неумолимую волю Господа, согласился идти в Альбици вместе с кардиналами и вступить на святой престол.
      Поездка на крестины в Гранар стала первым путешествием нового папы Исидора III, которого на родине приветствовали как святого, усыпая дорогу цветами и махая в воздухе распустившимися ветками шиповника. Королева Гранара, сама прекрасная, как раскрывшийся на солнце бутон, выехала встречать папу за ворота столицы, а спешившийся король повел в поводу его белого мула. Праздники продолжались.
      Во время таинства крещения слепой Исидор не совершил ни одной ошибки, а ребенок на его руках мгновенно перестал плакать и задремал. Изредка в глазах жены при взгляде на нового главу святого престола Харвей ловил затаенную грусть, но, к счастью для себя и для Хельви, не стал задавать ненужных вопросов. За последний год, приняв гранарское королевство, Деми стал не просто умен и добр, а мудр и милосерден. Он знал, как важны для роста и цветения его страны мир и любовь королевского семейства. Харвей не позволил себе даже мысленно нарушить доверие к своей августейшей супруге. И Хельви, не решившаяся бы рассказать мужу то, что он знал и так, была ему благодарна.
      На праздничном пиру по случаю крестин наследника среди многочисленных гостей присутствовали и мальдорские рыцари, впервые принимавшие участие в общегосударственных торжествах наравне со всем гранарским дворянством. Капитул преподнес будущему государю богатые дары - трофеи с фаррадского побережья - белых обезьянок с бубенчиками на шее, засахаренные тропические фрукты в больших мешках, восточные специи: гвоздику, корицу, розовую соль с запахом малины, крошечных шадизарских лошадок величиной с гончую, кованные из серебра доспехи размером на сказочных гномов. Все это было и чудесно, и ново.
      Мессир Ружеро с гордостью представлял подношения островного рыцарского братства, недавно вновь выдержавшего вражеский удар, теперь уже из Альбици. Командор выполнил все обещания, данные Харвею Деми во время его пребывания на Мальдоре. Орденские суда уже начали трудную расчистку русла Сальвы, а из крепости Альбуфер, не без горестного плача рыцарей, выносились последние реликвии Золотой Розы и закапывались в глубоких шахтах на западной оконечности острова. Казалось, с лица земли исчезали даже следы еретических культов...
      Но надломить себя и лицом к лицу встретиться при гранарском дворе с папой мессиру Ружеро было очень трудно. Правда, перед ним должен был возникнуть совсем не Гильдебрант, а какой-то замшелый старец, которого, говорят, вытащили всего месяц назад из Богом забытой избушки в медвежьем углу. И как этому немытому отшельнику ее величество только позволила взять на руки своего ребенка? Мысли мессира Ружеро оборвались, когда в зал с маленьким принцем на руках вошел рослый мужчина в белом атласном облачении.
      Повинуясь принятому при альбицийском святом престоле обычаю, Исидор сбрил бороду. Сейчас он выглядел лет на десять моложе, чем во время визита Хельви к нему в горы, и только слепой мог не заметить поразительного сходства нового первосвященника с погибшим когда-то командором Золотой Розы Роже де Монфором. К счастью, немногие при гранарском дворе успели десять лет назад его повидать и запомнить. Поэтому бывший еретик и бывший отшельник мало чем рисковал.
      Мессир Ружеро с трудом перевел дыхание. Лицо под золотой тиарой было тем, которое он знал, и одновременно совсем другим. Худое, осунувшееся, прекрасное, не смотря на слепоту, оно точно дышало иным, неведомым командору счастьем и покоем. От него исходил тихий, но постоянный свет, при виде которого новому главе мальдорского братства захотелось пасть на колени, расплакаться, как дитя, и просить прощения за свое грешное несовершенство перед лицом Божьим.
      Мессир Ружеро не осмеливался даже приблизиться к духовному владыке Альбици и задать мучивший его вопрос. Тем более что папа, тоже заметивший его, слабо улыбнулся бывшему другу и сделал ему предостерегающий жест. Лишь за столом, после пятого кубка меда, командор отважился.
      -- Ваше святейшество, позвольте мне грешному и недостойному спросить вас...
      Папа Исидор медленно повернулся на голос. На его лице отразилось полное понимание, почти любовь к говорившему.
      -- Вам очень важно знать ответ на этот вопрос? - спросил он.
      Не в силах выговорить ни одного слова, мессир Ружеро кивнул и тут же проклял себя за свою дерзость, потому что на светлый лик священника набежала тень.
      -- Хорошо, -- сказал он, -- в таком случае я отвечу вам: да. Полагаю, достаточно?
      -- Более чем. - мгновенно протрезвевший Ружеро сполз со стула и опустился на колени. - Прошу простить меня, -- прошептал он, -- если принес вам тяжелую минуту. Ради моей преданности, о которой вы так хорошо знаете.
      Исидор поднял его и ко всеобщему удивлению поцеловал в лоб - милость невиданная для наместника святого престола.
      -- Да пребудет с тобой знание о моей преданности и любви ко всем вам, -- вздохнул он. - Я буду молиться за братьев и просить, чтоб Господь избавил их, как избавил меня. Полной чистоты на нашем свете нет, Ружеро, но к ней надо стремиться.
      После этих слов командор надолго припал к сухой сильной руке друга, и никто из изумленно смотревших на них гостей не знал, что сейчас происходит между ними.
      Епископ Сальвский с нескрываемой тревогой следил за каждым шагом и словом папы Исидора. На его лице застыло не стираемое удивление: он так и не мог поверить, что спасенный им когда-то еретик стал наместником святого престола. "Чудны дела твои, Господи!" - про себя повторял старик.
      После коронационно-крестильных торжеств в гранарской столице наступила пауза, нарушенная только в середине мая тихим семейным праздником обручения. Перед отъездом в горы Персиваль, носивший теперь титул принца, обменялся кольцами до своего совершеннолетия с юной леди Молли Мак Финн Босуорт. Девочка не знала, куда себя девать от счастья, ведь она стала настоящей принцессой, а маленький лорд Деми смущался перед бойкой насмешливой невестой, как когда-то, 20 лет назад, его отец перед Хельви.
      Детям разрешили погулять в Львином дворике и попускать кораблики в фонтане с мраморными химерами. Взрослые расположились за круглым столом у камина, потягивали желтое альгуссое вино столетней давности, отдававшее старым дубом, и говорили о разном.
      -- Весной слишком много дел, -- сказал Дерлок, -- как только вернемся в горы, поеду с кланами Мак-Дуф и Чизлхолм к тебе в Северную Сальву нарезать им плодородную землю в долине. Давно пора пахать.
      -- Я тоже еду на север, -- отозвался Деми, зевая. - Вчера получил из Далина письмо, первые партии беотийских плотников прибыли. Линций уже начал строительство новых фортов и заложил две верфи.
      -- Неужели без тебя Петерс не справится с постройками? - отставив вино, спросила Хельви. - Или вы вообще не умеете жить дома? - она посмотрела на мужчин.
      -- Им надо куда-то возвращаться. - улыбнулась Феона. - Нам они оставляют ждать.
      -- Ну нет, -- рассмеялась королева, -- я ждать не умею, я поеду с тобой, Харвей.
      -- А ты полагаешь, я оставлю тебя одну? - саркастически усмехнулся король, глядя через бокал на пламя камина. - Не слишком ли ты хорошего о себе мнения? - и добавил уже на ухо Хельви, -- мне нужно каждый вечер возвращаться домой.
      Удар колокола на соборе св. Бран возвестил семь часов. Из сада терпко пахло сиренью, а за открытыми настежь дверями раздавался победный вой:
      -- Топи его! Топи! Так ему и надо. Норлунгский пират!
      И где-то далеко-далеко, на верхней веранде, зашелся обиженным плачем младенец Рэдрик Алейн, вынесенный няньками подышать свежим воздухом. Точно сожалел, что еще не может принять участие в игре с корабликами.