Религии Австралии

Они несли с собой сломанный шест до тех пор, пока не встретили другую группу. Они так устали и так грустили, что даже не стали пытаться поставить свой каува-аува, «но легли все вместе и умерли там, где лежали. На том месте появился большой холм, покрытый крупными камнями». Мы редко встретим более трогательное признание того, что человек не может жить без «священного центра», который позволяет ему как «космизировать» (организовать) пространство, так и общаться со сверхчеловеческим миром небес. Пока у них был их каува-аува, предки ачилпа никогда не терялись в окружающем их «хаосе», более того, священный шест был для них преимущественно доказательством существования и деятельности Нумбакуллы.

Миф о Багадьимбири

      Созидательные деяния таких мифологических героев эквивалентны космогонии. Мир возник в результате их деятельности. В некоторых случаях космогонический характер деятельности, во Времена Сновидений вполне очевиден. Это верно, например, в отношении мифологии племени карадьери, которая строится вокруг образов двух братьев Багадьимбири. До их появления вообще ничего не было — ни деревьев, ни животных, ни людей. Братья поднялись из земли в обличье динго, но позднее преобразились в двух людей-гигантов, и головы их касались небес. Когда они услышали крик маленькой птички (дуру), которая всегда пела в то время, они узнали, что наступили сумерки. До этого они совсем ничего не знали. Оба брата последовательно видели самых разных животных и растения и давали им имена. Иначе говоря, начиная с того момента, как у них появились имена, животные и растения действительно стали существовать. Затем братья увидели звезды и луну и дали названия и им.
      Потом Багадьимбири пошли на север. По пути они встречали мужчин и женщин, у которых не было половых органов, и братья давали им эти органы, сделанные из грибов. Они бросали пирмал (длинную палку) в животное и убивали его; карадьери нашли эту палку и с тех пор делали то же самое. Братья установили церемонию инициации и впервые использовали ритуальные инструменты: каменный нож для обрезания, гуделку и длинный пирмал. Они увидели змею и спели магическую песню, обеспечивающую воспроизводство змей. Затем они «разделили языки» (сделали разными диалекты).
      Оба Багадьимбири были очень волосатыми, и некоторые волоски они вырывали и раздавали людям разных племен. (Таким образом, каждое племя теперь владеет частичкой тела этих героев.) Но один человек убил братьев копьем. Их мать, Дилга, которая была далеко, учуяла принесенный ветром трупный запах. Молоко потекло из ее грудей и устремилось под землю, туда, где братья лежали мертвыми. Там оно хлынуло целым потоком, утопило убийцу и оживило обоих братьев. Оба Багадьимбири позднее превратились в водяных змей, а их души стали Магеллановыми Облаками.
      Этот миф заключает в себе представления карадьери об основах всей жизни. Во время инициации вновь повторяются церемонии, установленные братьями Багадьимбири, хотя значение некоторых ритуалов аборигенам уже не понятно. Эта мифологическая модель хорошо известна в разных частях Австралии: явление культурных героев, их странствия и «цивилизующая» деятельность, их финальное исчезновение. Как мы увидим, каждое действие героев (предков) должным образом воспроизводится членами племени. Как писал Штрелов: «Все виды деятельности берут свое начало от тотемических предков; и здесь опять местный житель слепо следует традиции: он держится примитивного оружия, которое использовали его предки, и мысль о том, чтобы его усовершенствовать, даже не приходит ему в голову». Но, конечно, это верно только до определенной степени: австралийцы, как и другие примитивные народы, изменяли свою жизнь в ходе истории; однако все эти изменения осмыслялись как новые «откровения» сверхъестественных существ.

Мифологическая география

      В процессе обрядов инициации неофита постепенно знакомят с мифологическими традициями племени; он узнает обо всем, что произошло с «самого начала» (ab origine). Это «знание» тотально — то есть оно мифологическое, ритуальное, географическое. Узнавая, что произошло во Времена Сновидений, вновь посвященный узнает также, что должно делать, чтобы сохранить живущий и репродуцирующийся мир. Более того, ему открывается мифологическая — или мистическая — география: он узнает о бесчисленных местах, где сверхъестественные существа проводили ритуалы или делали важные вещи. Мир, в котором с этого времени существует вновь посвященный, это и полный значения «священный» мир, поскольку сверхъестественные существа населили и преобразовали его. Следовательно, всегда можно «ориентироваться» в мире, у которого есть священная история, мире, в котором каждая существенная черта или особенность ландшафта связана с мифическим событием. У.Э.X.Станнер, характеризуя мифологическую географию муринбата, пишет; «Муринбата считают, что земля полна прямых свидетельств происшедшей некогда драмы. Места кульминации событий известны и имеют свои названия, и каждое такое место несет в себе некое доказательство подлинности — особые очертания, ассоциирующиеся с формами или обликом задействованных в мифах предметов и персонажей и как бы представляющие модель великого события». Подобным образом Спенсер и Гиллен, описывая свое путешествие в важный тотемический центр в сопровождении небольшой группы местных жителей, раскрывают мифологическую географию племени варрамунга. Гряда холмов отмечает путь, пройденный мифическим предком-тотемом, летучей мышью. Вертикальная скала представляет другого предка, человека-опоссума; низкая гряда белых кварцитовых скал свидетельствует о том, что какая-то мифическая женщина во Времена Сновидений бросила здесь белые муравьиные яйца. «Все время, пока мы продвигались вперед, старики говорили между собой о природных явлениях, ассоциирующихся в мифологической традиции с этими и другими тотемическими предками племени, и указывали нам на них». Таким образом, за три дня путешествия они прошли мимо бесчисленных материальных следов первобытных тотемических (культурных) героев. Наконец они приблизились к знаменитому источнику, где жил мифический змей Воллунка. Возле священного водоема местные жители «притихли и посерьезнели», и «старшие мужчины из тотемической группы подошли к краю воды и, со склоненными головами, шепотом, обратились к Воллунке, прося его оставаться спокойным и не причинять им вреда, потому что они — его друзья… Мы могли ясно видеть, что все это для них было абсолютно реальным и что они глубоко верили, что Воллунка в самом даче жил под водой и наблюдал за ними, хотя они не могли его видеть».
      Нужно прочесть описания, данные Спенсером и Гилленом in extenso, чтобы понять, почему даже самый унылый пейзаж внушает аборигенам благоговение: каждый камень, ручей, источник представляют конкретный след священной драмы, произошедшей в мифологические времена. Для западного читателя эти бесконечные скитания и случайные встречи с героями Времени Сновидений кажутся излишне монотонными. (Но ведь и скитания Леопольда Блума в «Улиссе» кажутся монотонными почитателю Бальзака или Толстого.) Для аборигена следы мифической драмы — больше, чем шифр или трафарет, который позволяет им читать священные истории, впечатанные в пейзаж. Они открывают ему историю, в которую он экзистенциально вовлечен. Он сам — не только результат этих бесконечных скитаний и действий мифологических предков; во многих случаях он — воплощение одного из этих предков. Как пишет Т.Г.X.Штрелов: «Вся природа для него — это его живое, многовековое генеалогическое дерево. История о его тотемическом предке для местного жителя — рассказ о его собственных действиях в начале времен, на туманной заре жизни, когда мир, который он знает, обретал очертания и форму во всемогущих руках. Он сам играл роль в этом первом славном приключении, роль более или менее значительную, в зависимости от первоначального ранга предка, чьим воплощением он сейчас является».
      Изучая мифологическую исгорию знакомой местности, вновь посвященный испытывает своего рода анамнез (anamnesis): он вспоминает о своем появлении на свет в первобытное время и о самых далеких своих деяниях: «В момент рождения человека тотемический предок, воплотившийся в новорожденном, совершенно „не помнит“ своего прежнего существования. Для него предыдущие месяцы были „сном и забвением“, Если он рождается мальчиком, старики позже посвятят его и вновь познакомят с древними церемониями, которые он сам установил во время своей прежней жизни». Через инициацию посвящаемый открывает для себя, что он уже был здесь в начале; он был здесь в облике мифического предка. Узнавая о делах своего мифического предка, он узнает о собственном славном «предсуществовании». Наконец, его учат воспроизводить себя таким, каким он был ab origine, то есть он должен имитировать собственную первоначальную модель.
      У нас будет возможность снова вернуться к этой проблеме в ходе нашего исследования. Пока же представляется целесообразным указать на платоновскую структуру австралийской доктрины анамнеза. Как известно, для Платона изучение значит вспоминание; знать значит помнить [ср. «Менон», 81]. Между двумя существованиями на земле душа поглощает Идеи: она черпает в чистом и совершенном источнике знания. Но когда душа воплощается в новое земное существо, она пьет из источника Леты и забывает знания, которые она обрела в прямом взаимодействии с Идеями. Тем не менее это знание скрыто в том человеке, в которого воплотилась душа, и его можно раскрыть с помощью философских усилий. Физические объекты помогают душе уйти в себя и, через своего рода «возвращение», вновь открыть первоначальное знание и обладать тем, чем она владела во внеземном состоянии. Следовательно, смерть-это возвращение к первобытному и совершенному состоянию, которое периодически утрачивается через переселение души.
      Конечно, не может быть и речи об отождествлении австралийских верований и платоновской доктрины анамнеза. Но важно, что вера в постоянно происходящее воплощение предков в людей, животных, растения привела аранда к такой степени усложнения идеи анамнеза, что она очень приблизилась к платоновской. По мысли Платона, так же, как и по представлениям аранда, физические объекты помогают душе вспомнить ее истинную сущность. Разница, однако, вот в чем: по Платону, душа через смерть приходит к впитыванию (созерцанию) Идей и так приобщается к Знанию. У аранда же знание, утрачиваемое или обретаемое, имеет не философское, но мифологическое и «историческое» свойство: содержание открываемого в процессе инициации — это то, что инициируемый делал in illo tempore; он узнает не идеи, а свои собственные первобытные деяния и их значение. Определенные физические объекты (камни, чуринги и т. д.) предъявляются как доказательства прежнего славного существования неофитов на земле. По Платону же, физические объекты помогают душе восстановить знания своего внеземного состояния, Но как для Платона, так и для аранда, подлинный анамнез — это результат духовной деятельности; философии — для греческого философа, инициации — для австралийцев.

Ритуалы, которые «воссоздают» мир

      Таким образом, география аранда раскрывает структуру и значение, поскольку она насыщена мифологической историей. Даже географическая ориентация связана с мифологической историей. Аборигены ходят по тропам, которые проложили сверхъестественные существа и мифологические предки. Они редко приближаются к священному месту по кратчайшему пути; они предпочитают проделывать заново тот путь, который прошло связанное с ним сверхъестественное существо. Мифологическая история, которая трансформировала «хаотическую землю» в священную и сделала мир культурным, кроме того связывает вместе группы и племена. Пути мифических существ проходят через «миры» различных племен, и между этими племенами есть «тайные узы дружбы и взаимное право на гостеприимство и защиту». Члены культовой группы могут безопасно путешествовать по тропе Героя даже на территории других племен. Каждая культовая группа — хранитель определенного эпизода в мифе и конкретных обрядов, связанных с ним. «Но так же, как преемственность прошлого, так и полная уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне может быть обеспечена и сохранена только знанием всего мифа и отправлением всех обрядов. Важно, чтобы каждый „член“ выполнял свою часть. Таким образом, группы и племена связаны между собой культовой жизнью».
      Хотя и очевидно ограниченный знакомой территорией, «мир» племени воспринимается как всеобъемлющий. Благодаря австралийской системе родства, все являются — или могут быть — родственниками всех. Если дружелюбный незнакомец приближается к стоянке, в нем всегда в конце концов признают человека, связанного родством с кем-нибудь в группе. Следовательно, для австралийцев существует только один «мир» и одно «человеческое сообщество». Неизвестные регионы за пределам и знакомых земель не принадлежат к «миру» — точно так же, как недружелюбные или таинственные незнакомцы не принадлежат к сообществу людей, так как они могут быть призраками, демоническими созданиями или монстрами.
      Но «мир» должен оставаться живым и продуктивным. Сами по себе люди не обладают достаточной силой, чтобы «спасти» мир, сохранить его навечно таким, каким он был создан «в начале», полным полезных растений и животных, с ручьями и реками, с дождями, которые шли всегда вовремя. Но человека научили делать то, что делали сверхъестественные существа и герои во Времена Сновидений. Все церемонии — это только повторения этих образцовых деяний. Ритуальная реактуализация мифологической истории возобновляет связь с Временами Сновидений, возобновляет жизнь и обеспечивает ее продолжение.
      Коротко говоря, ритуал «заново создает» мир. Странствия и деяния героев-предков вновь проигрываются в длительных и утомительных церемониях. Так называемые церемонии размножения (интичиума), которые посвящаются преимущественно животным и растениям, употребляемым в пищу, — ямсу или корням лилии, кенгуру, змеям, птицам, — обеспечивают воспроизводство этих видов через ритуальное повторение актов их творения во Времена Сновидений. Возобновление съедобных видов, животных и растительных, равноценно «возобновлению мира». Это не должно нас удивлять, так как «мир» — это в первую очередь и по преимуществу земля, где человек живет, где он находит пищу и пристанище. Как мы позднее убедимся, пища имеет священную ценность. Поглощая свою пищу, «примитивный человек» поглощает священность мира. Жить в облике человека — само по себе религиозный акт. Ведь человек принимает на себя ответственность за сохранение мира таким, каким он был создан сверхъестественными существами, периодически регенерируя мир через ритуалы, и в первую очередь — через «церемонии размножения».
      Некоторые из этих церемоний размножения заключаются в простейших, как бы механических действиях, другие, наоборот, весьма драматичны. Например, какое-то мифическое существо проводило церемонии размножения в определенном месте, оставив в особом хранилище магический камень, заключающий в себе жизненную силу и дух какого-то животного. «Другое место на пути его странствий могло стать местом ритуалов и приобрести магическую силу, если он пролил там кровь, или оставил часть тела, или превратился в камень. Такое место считается священным. Это мистический „канал“, тянущийся из созидательного и вечного Времени Сновидении. Созидательная сила начинает действовать и вызывает увеличение, например, числа кенгуру благодаря тому, что люди охраняют это место, заботятся о нем и „ухаживают“ за ним, а также проводят здесь свои ритуалы». Исполнители обряда говорят: «Пусть повсюду будет много кенгуру». Но они также «сдувают пыль с камня, бросают камни со священного холма либо берут смесь растертого в порошок камня или земли с кровью со священного места и разбрасывают ее там, где желательно умножение вида и где оно обычно происходит… Для них священный камень или холм — не просто камень или земля. В определенном смысле это — источники жизни; жизненная сила исходит от них». Как мы увидим дальше, различные действия ритуала «размножения» в деталях «воспроизводят» деяния предков.

Символы воспроизводства

      Церемонии размножения, на первый взгляд, просты и монотонны. Но за кажущейся простотой подчас скрывается весьма сложная символика, понятная лишь посвященным. Это вполне относится к австралийским ритуалам, Вот только один пример: на северо-западе полуострова Арнемленд эмблема, символизирующая хвост и позвоночник ящерицы-игуаны, демонстрируется во время определенной церемонии. «Тотемические рисунки наносятся на ее остов, к нему прикрепляются украшенные перьями подвески. Исполнитель ритуала медленно выходит из тени, где он скрывался раньше, принимает различные позы; ложится на землю и извивается, держа священную палку перед грудью. Продолжается пение; он раскрывает одну из тайн участвующим зрителям, все они — посвященные высокого ранга. Что это означает? Вот эмблема, которая является символом хвоста и позвоночника игуаны, вынесенная из тени. Но для неофита в этом заключен гораздо больший смысл. Тень или (иногда) хижина символизируют особую, конической формы, циновку, которую Мать плодородия, Дьянггавул, принесла из далекой земли духов, что на восходе солнца, за Утренней Звездой. Эта циновка на самом деле — чрево. Когда эмблема хвоста игуаны „извлекается“ из нее на священную землю, это означает, что первые люди, предки сегодняшних жителей восточного Арнемленда, рождаются от своей Матери; и они, в свою очередь, ассоциируются с комбинацией символов плодородия. В сущности говоря, это символ внутри символа, значение внутри значения, и многое тут связано с основополагающими событиями мифического прошлого».
      Здесь мы видим некоторые новые религиозные идеи (Мать, утроба), о которых нужно будет сказать больше. Но этот пример показывает нам, как с помощью очень простого по форме ритуала посвященным может быть открыта богатая мифология и, следовательно, как поддерживается и усиливается связь с духовным миром. Раскрытие священной истории племени иногда занимает много лет. Шаг за шагом человек начинает осознавать величие мифологического прошлого. Он учится вновь переживать Время Сновидений через церемонии. В конце концов он полностью погрузится в священную историю своего племени; то есть он будет знать истоки и понимать скрытое значение всего: от скал, растений и животных до-обычаев, символов и правил. По мере того как он впитывает откровения, хранимые в мифах и ритуалах, мир, жизнь и человеческий опыт становятся значимыми и священными — ведь они были созданы или усовершенствованы сверхъестественными существами. В определенный момент своей жизни человек узнает, что он был духом и что после смерти должен будет перейти в это, предшествующее рождению, духовное состояние. Он узнает, что жизненный цикл человека — это часть большего, космического цикла; Создание было «духовным» актом, который произошел во Времена Сновидений, и хотя космос сейчас «реален», или «материален», его тем не менее нужно периодически обновлять повторением творческих актов, которые происходили в начале. Это обновление мира — духовное действие, результат усиления связи с «вечными» Временами Сновидений.
      Таким же образом начинается и заканчивается человеческое существование — условно — в духовном мире. Как писал Берндт; «Прежде всего сущность мужчины или женщины чисто духовная. После рождения… она приобретает материальную форму, но она никогда не теряет своего священного качества. Женщина обладает этой святостью почти без усилий — особенно в таких местах, как северо-восточный Арнемленд, но для мужчин упор делается на ритуал и организованную церемонию. Для тех и других святость возрастает с возрастом; в момент смерти они снова становятся совершенно духовными».
      Если бы пренебрегали священными церемониями и презирали социальные обычаи, мир скатился бы к темноте и хаосу, которые существовали до Времен Сновидений и прихода сверхъестественных существ. На самом деле во многих местах так и получилось, «мир» аборигенов оказался почти разрушенным вследствие аккультурации, и уцелевшие аборигены живут с ощущением фрустрации и бесплодности существования. «Стоянка без ритуалов, где залитые луной вечера безмолвны или где их тишина прерывается только бормотанием картежников либо неожиданной вспышкой ссоры, — это стоянка людей, утративших вкус к жизни или же направивших интерес к ней по другим, менее удовлетворяющим каналам. Там, где священному ритуалу было позволено прекратиться, люди больше не поддерживают сознательной связи со своими собственными традициями и прошлым, и как только прерывается эта жизненно важная связь, весь ход их жизни с неизбежностью отражает эту перемену».
      Конечно, это еще не физическое разрушение космоса, предсказанное в мифах. Но результат почти тот же: по мере того как старый «мир», созданный или усовершенствованный сверхъестественными существами, по вине аккультурации становится бессмысленным, он все быстрее уничтожается. Выжившие в этом духовном катаклизме должны будут заново строить свою культуру другими средствами и из других материалов. Кристаллизация новой австралийской культуры — все еще дело будущего. Но дегенерация и разрушение традиционных ценностей в результате встречи с западной культурой — это общее для примитивных народов явление, у нас будет много возможностей указать на искажение, гибридизацию и забвение, которым подверглись наиболее древние идеи и верования. У нас будет также возможность проанализировать некоторые новые религиозные и культурные явления, родившиеся в результате столкновения с западными ценностями.
      Пока нам достаточно будет подчеркнуть насущную потребность австралийцев жить в реальном мире. Это значит — на отдельной, своей собственной, наполненной глубоким мифологическим значением, богатой ресурсами земле, которую сформировали, населили и «освятили» сверхъестественные существа. У такого «мира» есть «центр» или структура — и в силу этого он «ориентирован», это не хаос, не аморфная удручающая пустота. Начало существования мира, растений, животных и человека — результат священной истории, которая скрупулезно сохранялась в мифах и периодически повторялась в тайных церемониях. Это предполагает не только то, что у мира есть «история» — священная история, разворачивающаяся во Времена Сновидений, — но также и то, что человек взял на себя ответственность за сохранение мира, постоянно проигрывая колоссальной важности события начала мира и бесконечно насыщая землю силами «Сновидений». Если человек прекращает связь с Временем Сновидений и перестает проигрывать свою мифологическую историю, мир распадется и жизнь завянет, чтобы в конце концов исчезнуть с поверхности земли.
      Снова и снова мы увидим персонажей австралийских религий, образы которых сформировались на основе этих фундаментальных представлений. Но они никогда не бывают совершенно одинаковыми. От племени к племени, от культуры к культуре существуют значительные вариации, сдвиги перспективы и блестящие инновации. Ни одна живая культура не способна бесконечно повторять себя, по той простой причине, что ни одна культура не выживет в абсолютной изоляции. Встреча культур, даже родственных по форме, являющихся как бы слепком с одной матрицы, всегда провоцирует творческие, хотя иногда и незначительные, инновации.
      Таким образом, не существует культуры без истории, без изменений и трансформаций, которые приносят внешние влияния. Но эта «история» не признается как таковая примитивными народами; хотя они и знают о модификациях, которые произошли в более или менее отдаленном прошлом, они «укладывают» эти модификации в первобытное и вне-историческое время и интерпретируют их как деяния мифических существ. В общем, в силу того простого факта, что инновация была принята и проникла в традиционные модели, считается, что она произошла в Период Сновидений.

Теогония и мифология унамбал

      Теперь мы представим более подробно религиозные традиции унамбал, племени северо-запада Австралии. Немецкий этнолог Андреас Ломмель опубликовал ясную и хорошо продуманную монографию об этом народе, чья мифология и религиозные обычаи отличаются по ряду позиций от моделей, существовавших в юго-восточной и центральной Австралии. Эти различия иллюстрируют сложность и богатство религиозного опыта Австралии. Но они важны и по другой причине: они отражают определенные исторические изменения, которые мы будем рассматривать в конце нашего исследования.
      Унамбал начинают любой рассказ о своей жизни, обычаях или мифах с подробного изложения представлений о начале мира. Эта повествовательная традиция, характерная для многих других примитивных народов, показывает степень важности, придаваемой событиям «творения» в первобытные времена. Итак, в начале, говорят унамбал, существовали только земля и небо. Глубоко в земле жил — и живет до сих пор — Унгуд, в форме огромного змея. Унгуда часто ассоциируют с землей, а также с водой. В небе живет Валланганда, он правитель небес и в то же время олицетворяет Млечный Путь. Считается, что Валланганда «сделал все». Он «бросил» воду на землю, но Унгуд «сделал воду глубокой», и поэтому стали идти дожди. Так началась жизнь на земле.
      Валланганда и Унгуд вместе создали все, но творили они только ночью, во время созидательного сна. Унгуд трансформировал (или трансформировала, поскольку Унгуд может быть любого пола и обоих полов сразу) себя в существ, которых он видел во сне. Точно так же Валланганда «видел во сне» существ, которых он породил. Он «бросал» с небес «духовную силу» и формировал ее в образы. После этого он как бы проецировал эти образы, раскрашенные в красный, белый и черный цвета, на скалы и стены пещер, где их все еще можно увидеть. Таково, согласно верованиям унамбал, происхождение наскальных изображений растений и животных. Места, где находятся эти рисунки, также являются «духовными центрами» существ, которых они изображают. Отношения между мифическими образами и изображенными существами соответствуют отношениям «отца и братьев». Только после формирования «духовной силы» существ в соответствующие образы Валланганда создал их in concreto и послал на землю. Валланганда изображал этих существ без глаз или рта (эти органы были позднее даны им Унгудом). Валланганда непрерывно продолжает порождать, посылая «духовные зародыши» на землю. Он не позволяет своим созданиям умереть.
      На скалах и стенах пещер, возле рисунков растений и животных есть человекоподобные изображения без ртов, которые называются Вондьина. Они олицетворяют дождь. Согласно верованиям унамбал, Вондьина первым нашел Унгуда, в «созидательном сне», в глубине вод. По этой причине каждая река, озеро или источник принадлежат определенному образу Вондьина, имеющемуся в близлежащих изображениях. Немедленно после своего появления Вондьина отправились бродить по земле, принося дожди и изменяя пейзаж, создавая холмы и долины. Когда «камни были еще влажными», Вондьина построили огромные «каменные дома» (это, между прочим, указывает на мегалитическую традицию). Затем Вондьина легли на «влажные скалы», их «отпечатки» и стали первыми наскальными изображениями. Вондьина ушли в землю там, где сегодня есть их изображения; они после этого всегда жили под землей, в водах, принадлежащих наскальным рисункам. Там они не переставая производят «зародыши детей».
      Согласно унамбал, каждый человек начинает свою жизнь как «человеческий зародыш», называемый ялала. Его отец находит его во сне, а в другом сне «проецирует» его в свою жену. Этот ялала — часть Вондьина, живущего в определенном водоеме; но это и фрагмент Унгуда. Когда ялала принимает человеческую форму, его называют яйяру, и он представляет «Унгудову часть» индивида, или ту часть его души, которая произошла от Унгуда. Говорят, что часто яйяру находится в почках; в момент смерти он возвращается в источник и ждет там нового воплощения.
      Существует тесная взаимосвязь человека и места его «духовного» происхождения. Вообще говоря, человек всегда происходит от тех же Вондьина и из того же водоема, что и его отец. Таким образом, всегда есть определенное количество людей, имеющих общие «духовные корни». Они правомерные владельцы того места, в котором находится водоем и соответствующее изображение Вондьина. Самый старший из них считается подлинным воплощением Вондьина. Говоря о своем Вондьина, этот человек всегда использует первое лицо: «Когда я пришел во Времена Сновидений и оставил свой отпечаток на скале…» Его долг — периодически подкрашивать, перед сезоном дождей, изображение Вондьина на скале. Он говорит: «Я собираюсь освежить себя и придать себе силы; я снова раскрашу себя, так, чтобы мог идти дождь». Он использует красную охру, белую и желтую глину и уголь. После завершения подкрашивания он набирает в рот воды и брызгает на изображение на скале. Вот так же, говорят унамбал, Вондьина принес дождь во Времена Сновидений.
      Возле человекоподобных Вондьина расположены рисунки, изображающие растения и животных. Между прочим, тотемы растений и животных происходят из того же «духовного» источника, что и человек. Таким образом, аборигены живут в органическом взаимодействии со всей природой. Когда человечество умрет, умрут и Вондьина, и поэтому и животные не будут больше размножаться, дождь перестанет идти и растительность засохнет. Короче говоря, «мир» скатится к «хаосу», предшествовавшему «творению».
      Как многие другие австралийские племена, унамбал не только разделены на две экзогамные фратрии, но и проецируют эту «дуалистическую» систему на весь мир, как духовный, так и природный. С первобытных времен Унгуд, Вондьина, люди, животные и растения принадлежали к одной из двух фратрий. Эти фратрии названы по имени журавлеподобной птицы Курангули и дикого индюка Банара. Ассоциирующиеся с этими животными мифические птицы — это два культурных героя, которые, приняв человеческий облик, создали все правила и институты. Все, что они делали в мифические времена, должно снова и снова повторяться людьми унамбал. Миф о культурных героях имеет некоторые параллели с мифом о Валланганде и Унгуде. Говорится, что они пришли с неба, что они сами себя создали, что они — две змеи Унгуда. Более того, первые Вондьина были не чем иным, как разновидностью культурных героев. От них произошли первые люди; и первые души Унгуд были сделаны ими. Курангули красивее и умнее Банара, который вообще-то довольно глуп. По этой причине они часто конфликтуют — этот мифологический сюжет широко распространен.
      В процессе обрядов инициации, в особенности при проведении обрядов обрезания и подрезания, подростка постепенно вводят в эту мифологическую традицию.