Победа любой ценой

М.В.: Сначала мы жили на Северном Кавказе. Но немцы в 42-м году сильно продвинулись на восток, и мы по Военно-Грузинской дороге поехали в Баку. Там происходило нечто неописуемое. На набережной собралась огромная толпа. Все хотели сесть на пароходы, которых было явно недостаточно. Люди толкали друг друга, падали в воду с чемоданами. Все рвались на другой берег Каспийского моря, в Красноводск. Но в конце концов мы нашли пристанище в Киргизии.

Санитарные условия были настолько ужасными, что люди начинали болеть давно забытыми инфекционными заболеваниями. Мама пыталась найти мою сестренку, которая тоже была с дядей где-то в Башкирии. Когда мы наконец встретились, она забыла русский язык и говорила только по-татарски, нас не узнавала и не хотела верить, что я ее сестра.

В 44-м году мама как врач смогла получить специальное разрешение вернуться в Ленинград. Город стал совсем другим. Тысячи домов были разрушены, повсюду зияли разбитые окна. К счастью, многие памятники уцелели: дома, которые имели особую историческую ценность, во время блокады были тщательно закамуфлированы специальной сеткой, создающей впечатление лесного массива. А вот окрестности Ленинграда – Петергоф, Царское Село – сильно пострадали. Сегодня все восстановлено и имеет такой же вид, как до войны. Когда отреставрированную статую Самсона везли по улицам, люди плакали. Однажды я встретила на улице девчонку, которая украла у нас продуктовые карточки. Увидев меня, она бросилась бежать. Мне кажется, я могла бы ее убить. Из нашего класса только трое ребят остались в живых. Остальные умерли от голода.

Е.Ж.: Как Вы думаете, Ленинград был достаточно подготовлен к обороне?

М.В.: Я была ребенком, но ребенком, рано повзрослевшим. Даже я была удивлена, что Бадаевские склады в первые же дни немецкого наступления сгорели, что немецкие пушки стреляют по городу прямо с Пулковских высот. В нашем доме снаряд попал в лестницу. Ленинградцы были поражены скоростью, с которой фашисты подошли к городу. Мы чувствовали себя совершенно беспомощными. Кольцо блокады сомкнулось с пугающей быстротой. Но мы все равно верили в победу. Только это и помогло нам выжить.

Григорий Бакланов

Писатель

В начале войны мы думали, что немецкие солдаты – это рабочие, которых Гитлер заставил воевать против нас. К концу войны эта иллюзия у нас совершенно исчезла. Большинство немцев воевали с уверенностью, что воюют с низшей расой, что, по их мнению, оправдывало все действия.

Родился в Воронеже в 1923 году, закончил Литературный институт имени Горького. Во время войны пехотинец, затем артиллерист. Автор произведений «Пядь земли», «Мертвые сраму не имут», «Июль 41-го», «Навеки девятнадцатилетние». Последняя повесть была отмечена Государственной премией СССР. По его сценариям сняты многие фильмы: «Познавая белый свет», «Был месяц май». С 1986 по 1993 год был главным редактором журнала «Знамя». В 1993 году подписал «Письмо сорока двух». Григорий Бакланов скончался в 2009-м.

Г.Б.: Моя война началась в декабре 41-го года. С июня месяца я делал все, чтобы как можно скорее оказаться на фронте. Мой брат Юрий сражался с первых же часов войны и геройски погиб при защите Москвы. Он мечтал записаться в добровольцы со времен Финской войны, но не прошел медкомиссию – плохо видел одним глазом. Но когда грянула Великая Отечественная война, он, как и многие молодые люди, у которых было неважное здоровье, записался добровольцем. Писатель Виктор Некрасов присоединился к защитникам Сталинграда, когда ему было девятнадцать. И мать благословила его – стыдно было сидеть дома, когда Родина находилась в опасности.

В июне 41-го я окончил девять классов и хотел поступать в авиационное техническое училище. Моих родителей уже не было в живых, и тетя взяла меня к себе. Война только началась, и я где-то услышал, что те, кто окончил десять классов, будут сразу приняты в армию. Это действительно так и было, но только в приграничных районах, а наш город находился довольно далеко от них. Мы вообще не могли себе представить, что когда-нибудь немцы смогут дойти до Воронежа.

Я решил сдать экстерном экзамены за десятый класс. Мы с другом Димой попросили директора школы предоставить нам такую возможность, и он согласился. Я помню, как мы сдавали химию на скамейке на улице Революции, перед гостиницей «Бристоль». Дима сидел сзади и тихо подсказывал мне ответы. Напротив нас на скамейке расположился какой-то пьяный тип. Учительница удивилась: «Я понимаю, что Дима хочет идти на фронт, он рослый и крепкий, а ты?» А я был худой и хрупкий. Экзамены я сдал, а вот на сборном пункте мне отказали.

Е.Ж.: Григорий Яковлевич, почему Вы так стремились оказаться на фронте?

Г.Б.: Потому что, когда идет война, надо идти сражаться на фронт! В 1939 году был подписан Пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом. Но мы видели много фильмов и прочли массу книг о фашизме. Все сердцем мы были с Францией и Англией, которые противостояли гитлеровской Германии.

В начале войны я договорился с другом, что мы вместе пойдем служить в полк, которым командовал его отец. К сожалению, я должен был уехать с семьей тети в эвакуацию, и замысел мой не осуществился. В Перми я попытался сбежать из поезда и присоединиться к пехотному полку, который там формировали. Я пошел к одному из офицеров, но он только накричал на меня и прогнал. Потом я попробовал написать в полк, где служил мой брат Юрий, просил его помочь мне. Но брат отделался от меня, сказав, что нужно продолжать учиться и ждать повестку. И я на какое-то время прекратил свои попытки.

В конце концов мои старания попасть на фронт увенчались успехом. В Верещагине мне удалось уговорить командира артиллерийского полка, который только что вышел из окружения: «Мой брат погиб на фронте. Я хочу сражаться в память о нем!» Это было в ноябре 41-го. В конце этого же года я оказался на Северо-Западном фронте. Я был самым молодым в полку до прибытия подкрепления. Там были мальчишки и помоложе меня. Помню, как я здорово расстроился.

Е.Ж.: Вы оказались на фронте без всякой военной подготовки?

Г.Б.: Военное искусство мы изучали на полях сражений. Это была одна из причин наших поражений в начале войны и наших побед в конце ее. Когда я оказался на фронте, мы совершенно не умели воевать, и моральное состояние солдат было совсем подорвано. Нам многого не хватало, в том числе и продовольствия, так как Северо-Западный фронт не считался очень важным. Часто у нас на обед не было ничего, кроме хлеба. Мы ходили в заброшенные деревни в поисках чего-нибудь съестного. Есть хотелось и днем и ночью.

Бои становились все более и более жестокими, потери на фронте были огромными. К тому же зима 41-го и 42-го была необыкновенно холодной. Хлеб и даже водка превращались в лед. Мы спали на земле, часто в болотистых местностях. Случалось, что просыпались утром в луже воды. И вещи, и обмундирование промокали насквозь. Так я заболел туберкулезом, но узнал об этом только после войны, когда мне сделали снимки в госпитале – нашли пятна в легких.

В дивизии, где я служил, в первый раз была опробована техника атаки с прожекторами, которую Жуков использовал при взятии Берлина. Командиром нашей армии был генерал Берзарин, который потом стал во главе 5-й ударной армии, а затем – комендантом Берлина. Помню, в час ночи началась атака. Мы зажгли прожектора на полную мощность, чтобы ослепить немецкую артиллерию. Немцы заняли позиции в маленькой деревне прямо напротив нас. Был сорокаградусный мороз. Пока репродукторы передавали Интернационал, несколько танков начали атаку. Наши разведчики допустили роковую ошибку – они не сообщили нам о наличии противотанковых заграждений. Исход боя был трагическим. Наши танки были уничтожены немецкой артиллерией. Пехота лежала в снегу под огнем немецких пушек, а громкоговорители продолжали передавать Интернационал. Представьте себе эту картину! Наша атака закончилась полным провалом!

Во время взятия Берлина техника атаки с прожекторами сработала уже на все сто процентов. Красная армия к тому времени приобрела огромный опыт.

Е.Ж.: После первых боев Вы уже имели какие-то военные навыки?

Г.Б.: Через год командир полка отправил меня учиться во вторую артиллерийскую школу Ленинграда, которая была эвакуирована в Башкирию. После восьми месяцев учебы меня послали на Юго-Западный фронт, который позже стали называть 3-м Украинским. Там я должен был командовать артиллерийским отделением в чине младшего лейтенанта.

Большинство книг о войне написано бывшими артиллеристами! В ходе последующих боев я был много раз ранен, но всегда отказывался ложиться в госпиталь.

Е.Ж.: Где же Вам приходилось воевать?

Г.Б.: После освобождения города Запорожье я участвовал в Ясско-Кишиневской операции. Под шквальным огнем пушек противника нам удалось перебраться через Днестр и завладеть мостом. Я рассказываю об этом в своей книге «Пядь земли», которая была издана в 36 странах, в том числе и во Франции. Мы очень долго удерживали эти позиции. 6-я немецкая армия не смогла заставить нас отступить. Эти новые войска Гитлера были названы так в честь той армии, которая была разбита наголову под Сталинградом, но и ее мы взяли в окружение в районе Кишинева. Потом я сражался в Румынии, Болгарии, Венгрии. В этих странах бои были особенно жестокими. Наш полк освободил окрестности озера Балатон на юге от Будапешта.

Е.Ж.: Как к Вам относилось население стран, которые освобождала Красная Армия?

Г.Б.: Я всегда сам задавал себе этот вопрос. В 80-е годы я задал этот же вопрос послу Австрии в России. Он ответил вежливо, как настоящий дипломат, что население встречало с радостью советских освободителей. Но я не могу ручаться за искренность его слов. Отношение гражданского населения к нам было неоднозначным и противоречивым. Я помню, как в одной венгерской деревне мы увидели гору трупов немецких и советских солдат, брошенных на поле битвы. Один из наших командиров попросил местных жителей похоронить их. Через несколько дней мы проходили через ту же деревню и увидели, что только немецкие солдаты были преданы земле! Некоторые жители проявляли к нам какую-то симпатию. Рассказывали, что одна венгерская семья спасла от немцев одного из наших бойцов, спрятав его в колодец. Недавно я читал в «Московских новостях» статью про оккупацию Воронежской области немцами, итальянцами и венграми. Жители города вспоминают, что именно венгры были самыми жестокими солдатами.

Е.Ж.: А любовь? Фронтовые романы?

Г.Б.: Я тогда был очень молод, и у меня не было любовных приключений за все время войны. Хотя однажды, во время моего пребывания в госпитале, я влюбился в одну медсестру, намного старше меня. Но роман долго не продлился – она была замужем. Наверняка были любовные истории, несмотря на тяжесть условий военной жизни, и даже очень романтические, но это прошло мимо меня. Жизнь солдат на войне именно тем и тяжела, что они лишены ласки и любви.

Е.Ж.: Рассказывают, что советские солдаты за границей насиловали женщин. По немецким данным, таких случаев было около двух миллионов...

Г.Б.: Я не в курсе этой статистики. В моих мемуарах «Мои две жизни» я рассказываю об одной из таких сцен в Австрии. Но это была не австрийка, а русская, которую немцы заставили работать на них. Солдаты стояли в очереди и насиловали несчастную женщину. Война – это трагедия, которая подчас превращает людей в диких животных! Трудно было помешать мстить людям, которые потеряли родных, друзей... В начале войны мы думали, что немецкие солдаты – это рабочие, которых Гитлер заставил воевать против нас. К концу войны эта иллюзия у нас совершенно исчезла. Большинство немцев воевали с уверенностью, что воюют с низшей расой, что, по их мнению, оправдывало все действия. Что же удивляться, что советские солдаты, захватив Германию, были одержимы чувством мести и позволяли себе распускать руки, несмотря на приказы высшего командования о запрете враждебных актов по отношению к гражданскому населению. Всякая война влечет за собой приступы ярости, не поддающейся никакому контролю.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.