50 знаменитых - 50 знаменитых самоубийц

Следующая после истории с ухом неделя стала для Ван Гога критической: он потерял много крови, участились приступы безумия, в течение которых Винсент был недееспособен. Тео, примчавшийся из Парижа, был уверен, что брат умрет, но к новому году он уже почти полностью поправился. В это время художник создает свои знаменитые «Подсолнухи».

7 февраля у Винсента опять случается приступ, на этот раз ему представилось, будто его отравили. Его снова помещают в больницу в Арле, а через десять дней выписывают.

К тому времени жители Арля начали выказывать недовольство поведением Ван Гога и написали петицию мэру города. Тот передал ее начальнику полиции, который приказал вновь поместить Винсента в больницу. Посоветовавшись с Тео, Винсент решает лечь в психиатрическую лечебницу в Сен-Реми. 8 мая он покидает Арль.

По прибытии в лечебницу Ван Гог попал под наблюдение к доктору Теофилю Ц. А. Пейрону, который пришел к заключению, что пациент болен одной из разновидностей эпилепсии (этот диагноз с тех пор не был ни подтвержден, ни опровергнут). Лечебница была довольно приличной для своего времени, но Ван Гога беспокоили крики «постояльцев», кроме того, там плохо кормили и, наконец, не давали ничего делать. Все это очень угнетало его.

Проходили недели, душевное состояние Винсента оставалось более или менее стабильным, и ему снова было позволено рисовать. Однако относительное спокойствие длилось недолго, и в середине июля у Ван Гога случается очередной припадок – на этот раз он попытался проглотить свои собственные краски. В результате его лишили доступа к материалам, что очень огорчило Винсента. Через неделю доктор Пейрон смягчился и разрешил ему возобновить рисование, что значительно улучшило состояние пациента.

Однако 23 декабря 1889 г., ровно через год, день в день после истории с ухом, у Винсента случился новый приступ, который продлился около недели, но он довольно быстро оправился и вновь приступил к работе. С течением времени приступы учащаются и становятся все более тяжелыми.

Ван Гог не мог покинуть своей комнаты в течение двух месяцев, хотя все время стремился к этому. Он начал планировать свой предстоящий отъезд из лечебницы и поделился своим желанием с Тео, который стал подыскивать возможные варианты для перевода Винсента куда-нибудь поближе к Парижу. Кое-что разузнав, Тео решил, что брату лучше всего будет сначала вернуться в Париж, а затем начать лечение у доктора Гаше, терапевта-гомеопата. Винсент соглашается и в мае 1890 г. покидает Сен-Реми и отправляется в Париж.

По приезде Ван Гог почти сразу встретился с доктором Полем Гаше, который жил в Овере. Хотя сначала Гаше понравился ему, позже он будет высказывать сомнения по поводу компетентности доктора: «…думаю, что он еще более болен, чем я, или, скажем, такой же. А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму?» После двух недель общения с доктором Гаше художник смягчил свое мнение о нем, поселился в Овере невдалеке от него и полностью погрузился в работу.

Поль Гаше сам был художником и очень ценил импрессионистов. Он был одним из немногих, кто высоко ценил картины Ван Гога и считал тяжелое состояние Винсента не следствием душевной болезни, но мучительных страданий души художника. Вообще у них было много общего: тревожное, трагическое мировосприятие, неудовлетворенность избранным делом и даже внешность…

Первые недели прошли для Винсента спокойно и приятно. Казалось, что он вполне здоров, как психически, так и физически: терапия Гаше оказывала самое благостное воздействие. Весь июнь художник пребывал в хорошем расположении духа и много работал; в этот период были написаны некоторые из наиболее известных его работ (в том числе и «Портрет доктора Гаше»).

У Тео же, напротив, был очень тяжелый период в жизни: неопределенность с работой, стремительное ухудшение здоровья и в довершение ко всему – болезнь сына. Тем не менее, 6 июля Винсент решил навестить Тео и его семью, однако визит вышел неудачным. Он очень быстро почувствовал подавленность и раздражение и поскорее уехал.

В течение следующих трех недель художник много работает. «В настоящий момент я чувствую себя более спокойным, чем в прошлом году, и на самом деле беспокойство в моей голове значительно уменьшилось», – пишет он матери. Казалось, жизнь Винсента стала, по крайней мере, спокойной… Он пишет много и быстро; его пейзажи, выполненные рукой настоящего мастера, пронизаны каким-то мрачным ожиданием, он создает полную предчувствия скорой смерти картину «Стая ворон над хлебным полем». Закончив работу над этой картиной, во время очередного приступа депрессии он кончает жизнь самоубийством.

В воскресенье вечером 27 июля 1890 г. Винсент Ван Гог выходит из дома с мольбертом, кистями и красками. Выйдя в поле и начав рисовать с натуры, он бросает работу, достает из кармана револьвер, который носил с собой уже несколько дней под предлогом, что хочет стрелять ворон, и стреляет себе в грудь. Затем он направляется в пансион Раву и ложится в постель. Обнаружив окровавленного постояльца, Раву зовет местного практикующего врача и доктора Гаше, который вызывает Тео. Принимается решение не вынимать пулю из груди.

Последние минуты своей жизни Винсент провел в обществе брата. Тео держал его за руку и разговаривал с ним по-голландски. Винсент смирился со своей судьбой, и Тео позже писал: «Он хотел умереть. Когда я сидел рядом с ним и говорил, что мы поможем ему выздороветь, что надеемся, что он избавится от своего отчаяния, он сказал мне: «La tristesse durera toujours» («Печаль продлится вечно»). И я понял, что он хотел этим сказать»…

Судьбе было угодно, чтобы последнее десятилетие своей жизни В. Ван Гог провел, ощущая радость от своего творчества и ведя полуголодное существование на деньги своего брата Тео, единственного человека, который поддерживал его до самого конца.

Винсент Ван Гог скончался в полвторого ночи 29 июля 1890 г. Католическая церковь в Овере не разрешила хоронить его на своем кладбище, потому что он покончил жизнь самоубийством. Однако в поселке Мери, что неподалеку, согласились на захоронение, и похороны состоялись 30 июля.

Тео Ван Гог скончался через полгода. Он был похоронен в Утрехе, но в 1914 г. вдова Тео, Иоганна, горячая поклонница работ Ван Гога, перезахоронила тело Тео рядом с Винсентом на кладбище в Овере. Она попросила, чтобы между могилами посадили веточку плюща из сада доктора Гаше. Этот плющ и по сей день покрывает ковром могилы Винсента и Тео.

* * *

Он мог бы всю жизнь торговать чужими картинами – как младший брат Тео, тоже, впрочем, не особенно преуспевший в фамильном бизнесе. Мог бы стать священником – в старинном голландском роду Ван Гогов и это дело было в почете. Винсент честно испробовал и то и другое.

«Если ты слышишь внутри себя голос, говорящий: «Ты – не художник», тогда, приятель, рисуй, несмотря ни на что, и этот голос умолкнет… Разве нельзя научиться терпению у природы, видя, как медленно созревает пшеница?..» – писал Винсент брату. И рисовал, несмотря ни на что. У него было катастрофически мало времени.

Творчество любого художника принято делить на периоды. В «периодизации» Ван Гога поражает сопоставление цифр: огромное количество рисунков и полотен относительно за короткие промежутки времени. Вот только некоторые из них: за два года в родительском доме, куда он вернулся из Боринажа, – 185 картин и около 240 рисунков; в Арле с февраля 1888 по май 1889 года – 200 картин, сотня рисунков и акварелей; за два последних месяца жизни в городке Овер на Уазе – семьдесят работ. А ведь Винсент Ван Гог рисовал только десять лет…

ВЕЙНИНГЕР OTTO

(род. в 1880 г. – ум. в 1903 г.)

Я – память без добра.

Я – знанье без стремлений.

Остывшая звезда

Пропавших поколений.

Юрий Шевчук, «Церковь»

Двуглавый орел в качестве герба, многомиллионное и многонациональное население присоединенных земель, антисемитизм, огромный бюрократический аппарат, неэффективная власть, агонизирующая монархия, расцвет музыки, литературы и философии (особенно в столице)… На первый взгляд, речь идет о Российской империи. Но в начале XX века было еще одно государство, полностью подходящее под такое описание, – Австро-Венгрия.

Это сейчас Австрия – крохотная европейская страна. А когда-то она была частью огромной империи Габсургов, объединявшей, кроме собственно австрийских и венгерских земель, Богемию, Моравию, Силезию, Галицию, Буковину, Далмацию, Хорватию, Словению, Боснию-Герцеговину и так далее. Пятидесятимиллионное население Какании – так писатель Р. Музиль обозвал Австро-Венгрию, образовав это слово от официальной аббревиатуры «К.-К.» (кайзеровско-королевская) и латинского глагола «сасаге» (значение очевидно) – не знало, что через десяток лет империя просто исчезнет с лица земли. Однако предчувствие распада, близящейся гибели пронизывало все сферы ее интеллектуальной жизни. Искусство, естественные и гуманитарные науки находились под прессом многовекового конфликта между духом и телом: стремление избавиться от пуританских табу и запретов соседствовало с желанием установить новые, подчас не менее жесткие, правила общественной жизни, а потребность найти выход подавленной сексуальной энергии сталкивалась с отрицанием собственной телесности и страхом перед влечениями плоти.

Вот лишь несколько фамилий, которые как нельзя лучше иллюстрируют тот период австро-венгерской истории: писатели Франц Кафка, Стефан Цвейг, композитор Густав Малер, поэт Райнер Мария Рильке, художник Адольф Гитлер. Наконец – и прежде всего – психолог Зигмунд Фрейд и философ Отто Вейнингер. Вейнингер создал фундаментальный труд «Пол и характер», где впервые показал, что человек бисексуален, в нем скрыты и мужские, и женские черты характера. Сейчас нам это кажется само собой разумеющимся, но по тем временам это утверждение было революционным.

Вейнингер доказывал, что ни в растительном, ни в животном мире нет полностью однополых особей. Человек тоже не является исключением: нет ни стопроцентных мужчин, ни абсолютных женщин – есть только «мужское» и «женское» начала, в разной пропорции представленные у каждого индивидуума (в дальнейшем эта идея подтвердилась благодаря достижениям биохимии и генетики, открытию гормонов и хромосом). Именно эта пропорция и определяет характер конкретного человека – из этого постулата Вейнингер делает поистине шокирующие выводы.

Все активное, духовное, возвышенное и творческое в человеке философ относит к проявлениям мужского начала, а все материальное, низменное и пассивное считает чисто женским (в лучших традициях средневековых теологов, утверждавших, что женщина – «сосуд греха»). Иными словами, мужское начало несет добро, а женское – зло. Вейнингер отказал женщине в логике, разуме, наличии чувства прекрасного, способности любить… Вот один из самых известных афоризмов книги «Пол и характер», полюбившийся Адольфу Гитлеру: «Самый низкий мужчина выше самой достойной женщины». Или такой: «Женственность – это хаос, женское начало – это бездушная материя, это ничто: небытие, абсурд. Мужество – это Суть. Мужское начало – это символ всего… Мужчина в чистом виде есть образ и подобие Бога, то есть абсолютного Нечто. Женщина символизирует Ничто. Таково ее вселенское значение, и в этом смысле мужчина и женщина дополняют друг друга».

Возникает вопрос: если женщина (точнее, женственность) – действительно Ничто, то стоит ли вообще уделять ей столько внимания? Получается, что «ничтожество» обладает удивительной притягательностью и какой-то демонической властью. В общем-то ответ на поставленные вопросы можно найти у самого Вейнингера, и он вполне предсказуем: «Ненависть к женщине – всегда лишь еще не преодоленная ненависть к собственной сексуальности». По большому счету, многие поражающие своей агрессивностью пассажи являются следствием неудач молодого Отто на любовном фронте.

Второй аспект работы связан с происхождением Вейнингера и с тем загадочным психологическим явлением, которое позднее философ Теодор Лессинг назвал «еврейской самоненавистью». В труде «Пол и характер» еврейству посвящена отдельная глава. Вейнингер, стараясь оградиться от упреков в антисемитизме, заявляет, что описывает не расу, не народ и не вероисповедание. Под «еврейством» он понимает определенный набор душевных свойств, который в наибольшей степени проявляется именно у евреев, но может обнаружиться у любого человека (даже у арийца). Например, у любимого композитора Вейнингера, чистокровного немца Рихарда Вагнера, элемент еврейства проявляется в навязчиво громкой и бравурной музыке, в усиленном внимании к оркестровке своих произведений. Яркими представителями еврейства Вейнингер и считает антисемитов, утверждая, что антисемит чувствует свою еврейскую психологию и старается освободиться от нее. В целом же Вейнингер говорил о родственности «еврейства» и «женского» начала, он практически отождествлял их.

Одержимость, с которой Вейнингер пытается откреститься от собственного происхождения, понятна – себя-то он считает гением, а гений и еврейство, согласно его же собственной концепции, несовместимы. С таким же фанатизмом он стремится уничтожить женщину в себе, стать «абсолютным мужчиной» – что тоже невозможно, если принять бисексуальность человека как данность. Вейнингер загнал себя в тупик собственных философских воззрений, а «Пол и характер» определил скорую гибель Вейнингера-человека и бессмертие Вейнингера-философа: «Книга эта означает смертный приговор, который предназначен или для самой книги, или для ее автора», – писал он.

Философские воззрения Вейнингера вызывали бурную реакцию современников и по сей день продолжают возбуждать противоречивые толки. Одни считают его выдающимся мыслителем, во многом предвосхитившим открытия в области физиологии и психологии пола. Другие воспринимают «Пол и характер» как отражение психологического неблагополучия автора: страха перед женщинами и собственной сексуальностью, чувства ущербности из-за своей национальности, сочетающегося со всепоглощающим желанием возвышения и всеобщего признания. Третьи отзываются о книге Вейнингера с омерзением и гадливостью – слишком много в ней откровенного шовинизма. Четвертые расхваливают «Пол и характер», цитируя подходящие к случаю афоризмы о низменности женского начала, а заодно – чего уж там – находя обоснованным антисемитизм Вейнингера. К последним, кстати, относится и Адольф Гитлер, который настолько проникся идеями философа, что назвал его «приемлемым евреем» и даже не стал сжигать его книги и лишать докторской степени (в отличие, например, от Цвейга). Вейнингер стал единственным «не-арийцем», книги которого не сжигались в нацистской Германии.

Отто Вейнингер родился 3 апреля 1880 г. в Вене, самом антисемитском городе Европы того времени. Он стал вторым сыном в многодетной семье еврейского живописца-ремесленника (у Отто были и сестры). Все, кто знал Отто ребенком, рассказывали, как открыт и восприимчив он был в детстве. Любое природное явление имело для него свой особенный смысл, который он стремился найти. Малейшие несчастья и неприятности больно ранили его.

С детства мальчик проявлял необычайную умственную зрелость, его любопытство не знало предела – все увлекало и захватывало его. Ни о какой конкретной профессии долгое время не могло быть и речи, и, поступив в университет, Отто старался максимально использовать свои способности. Он изучал естественные науки, затем переключился на философию и психологию, слушал курсы математики, физики, медицины. Конечно, в этом таилась опасность распылить силы, но только не для Вейнингера – в двадцать лет он писал: «…Мои духовные силы таковы, что я мог бы в известном смысле решить все проблемы».

Однако духовная жизнь философа вступала в постоянное противоречие с жизнью материальной. Круг его знакомств был, мягко говоря, невелик, он с большим трудом устанавливал контакты с людьми. Нет никаких сведений о взаимоотношениях Отто с женщинами, у него не было ни подруги, ни невесты. Похоже, он не знал радостей любви: если у него и были какие-то отношения с противоположным полом, то, по-видимому, они заканчивались неудачей. Стефан Цвейг, который учился в университете в одно время с Вейнингером, вспоминал: «У него всегда был такой вид, как будто он только что сошел с поезда после тридцатичасовой езды: грязный, усталый, помятый; вечно ходил с отрешенным видом, какой-то кривой походкой, точно держался за невидимую стенку, и так же кривились его губы под жидкими усиками…»

Похожее описание внешности сделал Артур Гербер, один из немногих друзей Отто Вейнингера: «Отто был худ, неловок, небрежно одет, в движениях было что-то судорожное; ходил опустив голову, неожиданно срывался и несся вперед». И добавлял: «Никогда я не видел его смеющимся, улыбался он редко». Впрочем, во время совместных прогулок с Гербером Вейнингер преображался, он «…как будто становился выше ростом. Увлеченный разговором, фехтовал зонтом или тростью, как будто сражался с призраком».

Отто Вейнингер выработал в себе высокомерное отношение к «земному», «житейскому», которое мешает возвыситься и жить исключительно духовной жизнью. Он как будто возвращался в Средневековье с его противопоставлением души и тела, плотской «грязи» и духовного «величия», фанатичной верой в необходимость избавления от телесной греховности. Вейнингер смотрел на мир сквозь призму собственных теорий, а такая картина не могла не быть искаженной. Он не мог принять красоту реального «низменного» мира (ведь это значило бы «упасть в грязь»), а потому живописал его мерзость. И чем больше манил его недоступный мир, тем более отталкивающие картины он рисовал, убеждая в первую очередь самого себя.

Ни одно слово не встречается в его бумагах чаще, чем «преступление». Вся философия Вейнингера построена на идее греха и искупления, само понятие первородного, неизбежного греха было очень близко ему. В чем же он видел возможность очищения? В том же, в чем и монахи: в восхождении к высотам духа, где царят разум и мораль и нет места плотским желаниям. Казалось бы – Вейнингер мог обратиться к религии, уйти в монастырь и стать теологом. Но он поставил перед собой другую цель: не только очиститься самому, но и привести человечество к истинному счастью, освободив от греха. Вейнингер дал клятву не отступить от своей цели и заставить человека навсегда покинуть грешную землю и жить в мире высокого.

Захваченный страстной идеей открыть миру истинную систему морали и указать верный путь, Отто написал диссертацию. В день защиты – а Вейнингеру был двадцать один год – он принял крещение по лютеранскому обряду. Многие восприняли этот шаг с пониманием, считая, что тем самым он рассчитывает начать карьеру – многие австрийские евреи в условиях государственного антисемитизма крестились, желая обеспечить себе более высокое положение в обществе, хорошую работу, выгодную женитьбу и т. п. Однако в случае Вейнингера подобное предположение далеко от истины: если бы он жаждал карьеры, то стал бы католиком, ибо основным вероисповеданием в Австро-Венгрии был католицизм. Крещение стало для него символом отречения от своего народа, который он считал воплощением низменных, греховных качеств, присущих человеку.

Возможно, крещение все же сыграло свою роль: в возрасте двадцати двух лет Вейнингер занял кафедру и стал профессором. По совету своего научного руководителя профессора Йодля (который, правда, советовал убрать «некоторые экстравагантные и шокирующие пассажи», а в частном письме признавался, что автор, хотя и является талантливым ученым, глубоко антипатичен ему как личность) Вейнингер расширил свою докторскую диссертацию, превратив ее в труд под названием «Пол и характер. Принципиальное исследование».

Книга с предисловием автора и комментариями увидела свет весной 1903 г. и сразу же вызвала большой резонанс. Это был одновременно и скандальный бестселлер, и серьезный труд, с которым полемизировали, чьему влиянию поддались прославленные умы. Появилось множество последователей – вейнингерианцев, а несколько экзальтированных девушек по прочтении книги покончили с собой. О «принципиальном исследовании» говорили в своих лекциях выдающиеся философы, ей посвящали критические заметки знаменитые писатели. Несмотря на спорность многих суждений философа, все сходились во мнении, что Вейнингера ждет блестящее будущее.

Европейская слава поразила бедного еврея-студента. Для него открылись прежде недоступные блага ненавистного «земного» мира – почет, деньги, власть, путешествия, женщины. А Вейнингер требовал абсолютной целомудренности – прежде всего от себя и не мог отступиться от своей клятвы, ибо это означало бы крах его философской системы. Он всеми силами вытравлял из своей души «женское», чтобы достичь своего идеала Человека, несмотря на бесплодность таких попыток, ведь человек, по собственным словам Вейнингера, бисексуален. В конце концов, противоречие между стремлением к вершинам духа и невозможностью преодолеть «земное» закончилось трагедией.

Летом 1903 г. Вейнингер совершил поездку в Италию. В конце сентября он вернулся в Вену и, проведя пять дней у родителей, снял на одну ночь комнату в доме, где умер Бетховен. В этом доме в ночь с 3 на 4 октября 1903 г. Отто Вейнингер выстрелил себе в сердце. Он умирал всю ночь и еще был жив, когда полиция рано утром обнаружила его с огнестрельной раной в области сердца. Вейнингер скончался по пути в больницу.

Почему он выбрал именно дом Бетховена? А потому, что Бетховен был одним из немногих художников, чье величие признавал философ. «Истинно великий музыкант, – говорится в книге «Пол и характер». – Может быть таким же универсалом, как поэт или философ, может на своем языке точно так же измерить весь внутренний мир человека и мир вокруг него; таков гений Бетховена». Все же Вейнингер, вероятно, предпочел бы свести счеты с жизнью не в родном городе, а в Венеции, во дворце Вендрамин-Калерджи, где скончался Вагнер, «величайший человек после Христа». Однако это оказалось невозможным, и даже в смерти ему пришлось сделать уступку реальному миру.

Артур Гербер отыскал Отто в морге венской Общей больницы в половине одиннадцатого утра 4 октября 1903 г.: «…ни единого намека на доброту, ни следа святости и любви не было в этом лице… нечто ужасное, нечто такое, что вложило в его руку оружие смерти, – мысль о Зле. Но спустя несколько часов облик его изменился, черты смягчились… и, взглянув в последний раз на мертвого друга, я увидел глубокий покой вечности».

Самоубийство философа и писателя озадачило читающий мир. В гибели Вейнингера усматривали идейные мотивы, и все содержание книги подтверждало предположение, что самоубийство стало следствием его философской системы отрицания реального мира.

Отто Вейнингер оставил два завещания. Одно из них было написано в феврале 1903 г., за восемь месяцев до смерти, другое – в августе, на вилле Сан-Джованни в Калабрии. В завещаниях содержались распоряжения об урегулировании мелких денежных дел; друзьям он оставил на память маленькую домашнюю библиотеку и две сабли. Кроме того, просил разослать некоторым известным людям – Кнуту Гамсуну, Якобу Вассерману, Максиму Горькому – экземпляры своего трактата «Пол и характер». В бумагах умершего была обнаружена загадочная запись, сделанная перед смертью: «Я убиваю себя, чтобы не убить другого».

В результате смерти Вейнингера его книга приобрела невиданную популярность, долгие годы она успешно конкурировала с самыми модными новинками. За первые десять лет произведение было переиздано двенадцать раз, а к началу тридцатых годов выдержало около тридцати изданий. Книга была переведена на все языки, включая русский (два издания).

Под обаянием Вейнингера всю жизнь находился философ Людвиг Витгенштейн. О Вейнингере уважительно писали Николай Бердяев в книге «Смысл творчества» (что, возможно, следует сопоставить с его позднейшими профашистскими симпатиями) и Василий Розанов (который считал «Пол и характер» признанием в гомосексуальности). Вейнингер стал главной фигурой в нашумевшей книге Теодора Лессинга «Самоненависть евреев» (1930).

Сегодня это произведение почти забыто. Оно утратило самостоятельное философское и научное значение, но осталось важным документом эпохи, его породившей, и отражением личности автора, которая не раз становилась предметом психологических толкований. Сегодня его имя переживает определенное возрождение: о Вейнинге-ре написан роман, с десяток лет назад в Вене была поставлена пьеса под названием «Ночь Вейнингера». И каждый раз, когда обращаешься к книге «Пол и характер», отдельным записям Отто Вейнингера, опубликованным после его смерти, к биографии философа, понимаешь – этот человек не мог не истребить себя.

ВУЛЬФ ВИРДЖИНИЯ

(Полное имя – Вирджиния Эделин Стефенс-Вульф)

(род. в 1882 г. – ум. в 1941 г.)

«…Я в сомкнутом,

я в сдавленном кольце.

Мне остается пробавляться ныне

Запавшей по случайности латынью

Memento mori. Помни о конце.

Какие сны и травы? – Не взыщите!

Какая благость? – Лживый, малый сон.

И нету сил! (И где мой утешитель?!)

И худо мне! (И чем утешит он?)»

Илья Габай

Вирджиния Вульф, урожденная Стефенс – знаменитая английская писательница, критик, литературовед, переводчик (в том числе русских классиков: Аксакова, Толстого, Тургенева). Ее перу принадлежат романы «На маяк», «Миссис Дэллоуэй», «Волны», «Между актами», множество рассказов, эссе и критических статей. Вместе с мужем, Леонардом Вульфом, Вирджиния основала элитарное издательство «Хогарт Пресс», существующее и поныне.

Вирджиния Эделин родилась 25 января 1882 г. в Лондоне, в аристократическом Кенсингтоне. Надо сказать, что ее литературная карьера была предопределена – она появилась на свет в семье профессионального литератора в одном из центров литературной жизни Англии. Ее отец, Лесли Стефенс, был популярным писателем и критиком, философом и историком литературы, а мать – леди Джулия Дакворт – светской львицей, происходившей из старинного аристократического рода. Джулия стала второй женой Лесли Стефенса; она «унаследовала» его от своей близкой подруги Мариам Хэрриет. Мариам была дочерью классика английской литературы Уильяма Теккерея и быстро ввела своего мужа в самые изысканные литературные круги. В 1878 г. она умерла, а Лесли женился второй раз – на Джулии Дакворт, которая добавила к дому Стефенсов светского лоска.

Их дом слыл знаменитейшим литературно-художественным центром артистического, «богемного» Лондона. На коктейли миссис Дакворт-Стефенс слетались начинающие поэты, музыканты, художники чуть не всей Англии. Здесь утверждалась литературная и интеллектуальная мода. Здесь свободно и непринужденно говорили и о выставке порицаемых «истеблишментом» импрессионистов, недавно открывшейся в Лондоне, и о новых книгах американского психолога Уильяма Джемса, с легкой руки которого в обиход вошло понятие «поток сознания», затем прочно вошедшее в литературу. Здесь читали и без стеснения обсуждали слывшие скандально непристойными работы Зигмунда Фрейда и считавшиеся трудными для понимания работы Карла Юнга. Новички, впервые попадавшие в этот дом, чувствовали себя довольно неуютно – достаточно было несколько отстать от «моды», как они тут же теряли нить беседы и оказывались за бортом всеобщего обсуждения. В то же время достаточно было запомнить несколько фамилий, названий и критических замечаний, звучащих в доме Стефенсов, чтобы потом щеголять ими в обществе менее просвещенных собратьев.

Четверо детей Стефенс, таким образом, воспитывались в среде, где искусство и разговоры о нем создавали особую атмосферу. Книги и мольберт были для сестер Ванессы и Вирджинии, как и для двух старших мальчиков – Тобиаса и Эндриена, более привычны, чем куклы и любые другие игрушки. Мальчикам прочили карьеру, а девочкам, кроме рисования, преподавали языки, музыку, рукоделие и домоводство. Они должны были стать образцовыми домохозяйками, идеальными женами и светскими дамами, которые в то же время обладают достаточной широтой взглядов, чтобы поддерживать передовое искусство, – мистер Стефенс был сторонником прогресса.

Леди Джулия (именно так должно было называть миссис Дакворт-Стефенс – ведь это так аристократично, демократично и романтично одновременно), напротив, считала, что муж слишком много позволяет Вирджинии. Девочка слишком много и бесконтрольно читает – бог весть, что это за литература, вдруг эти произведения содержат что-то неподходящее для благовоспитанной юной леди. Впрочем, этим воспитательная деятельность леди Джулии исчерпывалась – ее значительно больше интересовали светские рауты, «ловля» знаменитостей и изобретение «неожиданных» суждений о последних литературных новинках.

В общем, у детей было нетипичное для тех времен детство, ведь благовоспитанные мальчики и девочки должны были чинно ходить, не шалить, молчать, если их не спрашивают, послушно отвечать на вопросы, если такие возникнут, – в общем, делать все, чтобы их было не видно и не слышно. Дети, склонные к типичному для ребенка поведению – беготне, смеху, любопытству, расспросам, – считались сорванцами и позором для семьи. Если бы четверо детей Стефенс вдруг попали в какое-то другое семейство, то их, наверное, сочли бы сущими разбойниками: они много читали, рисовали, шалили, смеялись, бегали, шумели. Все четверо были очень привязаны друг к другу, и можно было бы сказать, что детство и раннее отрочество Вирджинии протекало безмятежно и счастливо, если бы не одно страшное событие.

Когда Вирджинии было чуть больше тринадцати лет, она была едва не изнасилована своими пьяными аристократами-кузенами, гостившими в доме леди Джулии. Два молодых лорда прибыли с целью поступить в университет, но готовились к экзаменам довольно странным способом: они целыми вечерами пропадали в кабаках и клубах, возвращаясь за полночь. И вот как-то они наткнулись на Вирджинию, выбиравшую себе очередную книгу в библиотеке. Дело было ночью, и девочка, вышедшая из спальни и не подозревавшая ничего плохого, была одета только в ночную сорочку. Видимо, это распалило пыл двух повес, вернувшихся из очередного набега на злачные места Лондона.

Вирджиния вырвалась из их рук и разбудила весь дом своим диким криком.