- Уверенным-то быть особо нечего. Он же начальник, на виду. Так что, даже если и захочет, остережется вредить, знает: его первого и потянут. Да, а по внешнему виду ты людей не суди. Иной на вид буржуй буржуем, а наш. Вон я Луначарского, народного комиссара, недавно портрет видел в книжке. Так он, знаешь, даже в галстуке и в жилетке. Во как! А ты говоришь!.. А помощник, помощник-то чего тебе не понравился? Вид у него вполне рабочий, и тощий он...
      - Он, знаешь, как-то глазами сильно косил, когда мы их допрашивали.
      - Вот те на, тоже признак нашел! Так всех перестрелять можно. Но... В общем-то, доверимся твоему пролетарскому чутью - поспрашиваем их еще. Только безо всяких там "расстреляем", понял? Зови!..
      И опять двухчасовая беседа с начальником станции и его помощником ничего не дала. Когда они ушли, Золотухин сказал:
      - Так я и думал: не тот метод. Но и мне что-то в них не нравится. Что - не пойму... Ладно, ты оставайся здесь, продолжай поиски, поспрашивай еще женщин, детишек, а я катану на денек в Симбирск, посмотрю, может, там в управлении этих двух знают, документы их есть. Ясно?
      Никита уехал, а Андрей прилег на лавку в вокзале и незаметно крепко уснул. Проснулся он вечером. В зале тускло горела керосиновая лампа. На соседней лавке, привалившись друг к другу, сидя похрапывали, обхватив винтовки, два красноармейца из батальона ЧК. Третий поодаль пил кипяток из котелка. Все тут как будто спокойно, тихо. А где же хлеб, кто убил часового? Нет, надо действовать, и решительно! Андрей встал, разбудил красноармейцев:
      - Зовите сюда начальника станции и помощника, побыстрее...
      В кабинете начальника станции Андрей важно прошелся перед бледными, встревоженными тем, что их подняли ночью с постели, железнодорожниками.
      - Вот что, граждане, - торжественно начал он. - Нам уже известно, кто убил часового и утащил хлеб из вагонов, знаем мы и кто из вас тем бандитам помогал. Сейчас мы хотим просто вас последний раз спросить об этом. Кто честно признается, тому помилование - трибунал учтет, а не признается расстрел. Даю вам пятнадцать минут на размышление. - Он быстро вышел из комнаты.
      Признаются или нет? Ох и влетит от Золотухина за эту штуку! А если выйдет! Что ж, победителей не судят... Он нервно прохаживался по коридору, жадно потягивал едкую махорочную цигарку. Пятнадцать минут! Где бы посмотреть на часы? Откуда они здесь! Он как-то слышал: когда ждешь, каждая минута кажется часом. Вот и сейчас... Нет, хватит, надо идти!
      - Ну! - раскрыл он дверь. - Надумали, граждане?
      - Разрешите, товарищ чекист, - подался вперед высокий худой помощник в засаленной потрепанной железнодорожной шинельке. - Я слыхал... Ну, знаю... В общем... я это сказал им насчет хлеба...
      - Кому им?
      - Да этим - ну, бандитам. Приходили тут двое ко мне домой ночью несколько раз, убить грозились. А у меня жена, детей трое. Они и их обещали порешить в случае чего. Вот я и... Струсил, в общем, и сказал, в какие вагоны хлеб погрузили и какая там охрана.
      - А хлеб-то, хлеб куда они дели, увезли?
      - Не-ет, они его спрятали там, в овражке.
      - Пошли!
      Хлеб оказался спрятанным в старой землянке, вырытой в откосе глубокой выемки невдалеке от тупика, где стояли вагоны. Подъехать на телеге туда было невозможно, и Андрей оставил там до утра усиленную охрану. А через несколько часов приехавший на дрезине Никита Золотухин с удивлением смотрел, как предводительствуемые возбужденным, раскрасневшимся Андреем рабочие и красноармейцы в сером сумраке осеннего утра карабкались по крутому откосу с тугими мешками на плечах и сваливали их в вагоны.
      - Как нашел? - коротко спросил Никита подбежавшего Андрея и, выслушав его сбивчивый рассказ, заключил: - Ну что ж, за инициативу хвалю. - Он сунул руку за пазуху: - Вот тебе за это часы, мои фамильные. Будешь теперь точно время знать.
      Перед самым носом Андрея на короткой толстой цепочке болтались большие карманные серебряные часы с крышкой - заветная мечта каждого подростка в городе. Часы! Но ведь они Никитины, семейные. Нет, нет!
      - Бери и не смей отказываться, - продолжал Золотухин. - Это тебе награда за первую твою удачную операцию. Ясно? Ну а за самоуправство тебя наказать следует. Ведь говорил я тебе перед отъездом: расстрелом грозить нельзя! Говорил. А ты что?.. Как приедем, доложу рапортом Лесову свое мнение и попрошу дать тебе несколько суток губы. Это для того, чтобы ты лучше запомнил главные правила работы чекиста. Ясно?
      ...Так и отсидел тогда Андрей на гарнизонной гауптвахте пять суток. Об этом-то напомнил ему сегодня Никита. Да, Золотухин, конечно, прав. Как всегда! Сорвался с этой старухой. Нет, видно, не подходит он для следственной работы - не хватает у него выдержки, нервы не те.
      - Ладно, не унывай, - похлопал его по плечу Золотухин. - Бывает, и я тоже не выдерживаю. Так ведь кто об этом скажет, если не мы сами. Эх, Андрюха, учиться нам еще и учиться, чтобы стать настоящими чекистами. Лесов как-то на партсобрании про Дзержинского говорил нам. Какой человек! Выдержка железная, смелость. А знаний сколько!.. Вот кончится война, пойду учиться в университет - юристом стать хочу. А ты?
      - Я бы, знаешь, в театр пошел. На актера учиться. Очень я театр люблю.
      - Ну, это и сейчас можно. Комсомольцы что-то там шумят насчет театра рабочей молодежи. Я не вникал, но узнать можно. А кстати, как твои комсомольские дела?
      - Скоро рассматривать должны мое заявление. Мне Губарев говорил, что тогда позовут на заседание городской ячейки КСМ.
      - Поторопить бы их. С тобой у нас, в ЧК, уже три комсомольца будет, ячейку создадим...
      * * *
      В большой комнате бывшего особняка известного в городе владельца фотографии Петрова собралась невиданная здесь в довоенные времена публика. В синем махорочном дыму толпились и сидели на разнокалиберных стульях и табуретках парни в обмотках, валенках, растоптанных сапогах, в кожанках, шинелях, в гимназической форме, коротко остриженные девушки в красных косынках, гимнастерках и телогрейках. Андрей с трудом протолкался в угол и уселся на подлокотник огромного дивана.
      - Здравствуй, Андрюша. И ты здесь?
      Андрей оглянулся. Оля Капустина, невысокая, сероглазая девушка, подруга Гены Смышляева, его товарища, ушедшего на фронт.
      - Здравствуй. Тебя сегодня тоже в комсомол принимают?
      - Нет, я уже три месяца как комсомолка. Нас насчет ТРАМа позвали. Не знаешь? Это театр рабочей молодежи. Мы его организуем. Приходи к нам, ты же когда-то даже в Булычевском театре выступал.
      - Ну уж выступал! Один раз, случайно...
      - И режиссер у нас есть, из самарского театра. Старцев Евгений Александрович. Знаешь?
      - Да нет, откуда...
      Вот бы в этот театр попасть! Мечта... Андрей вспомнил, как летом на Венце рыжий представился ему режиссером. Откуда он узнал о его любви к театру? Да нет, сейчас не до театров - мировую революцию делать надо.
      Послушай, Андрей, а где Наташа Широкова? Ты ведь с ней дружил.
      Андрей слегка смутился: оказывается, знают, что он дружил с Наташей. Он поднял глаза на девушку:
      - Исчезла куда-то Наташа. Они с матерью тогда, летом, в Казань от каппелевцев уехали. Мне пришлось у них побывать. Потом я писал, писал ей, а ответа до сих пор нет...
      - Товарищи, товарищи! - раздался голос от окна. - Прошу побыстрее рассаживаться. Начинаем заседание нашей ячейки Российского Коммунистического Союза Молодежи.
      Сквозь туман табачного дыма Андрей рассмотрел высокого курчавого паренька в военной форме.
      - Сегодня на повестке, - продолжал тот, - у нас двенадцать неотложных вопросов. Первый - прием в члены РКСМ, второй - об организации театра рабочей молодежи, третий - мобилизация комсомольцев на фронт, четвертый мобилизация девушек в симбирские госпитали и больницы, пятый...
      Андрей задумался, и голос оратора куда-то исчез. Вот сейчас его будут принимать в Российский Коммунистический Союз Молодежи. Коммунистический!.. А что он для мировой революции успел сделать? Считай, что ничего. В разведке раз побывал да хлеб украденный нашел. Мало, очень мало. Ну, еще перестрелки там всякие, обыски и погони за бандитами. Но это же не он один, а все товарищи-чекисты. Нет, не примут его сегодня, скажут: "Не достоин". И поделом. Учил его Золотухин, учил, а толку пока маловато: сукно шинельное до сих пор не найдено, рыжий где-то гуляет на свободе, "крючник" молчит... И вообще не везет ему в последнее время. Вчера шестое письмо Наташе в Казань отправил. Куда она могла исчезнуть? Вот будет навигация, он хоть на лодке, а доберется до Казани...
      - Кошелев Алексей здесь? - донеслось до Андрея. - Товарищ Кошелев, подойдите к столу.
      К длинному, застланному кумачом столу пробрался невысокий краснощекий паренек в расстегнутой телогрейке и огромных валенках.
      - Товарищ Кошелев в своем заявлении о приеме в РКСМ пишет, что хочет вместе с рабочим классом воевать за мировую революцию. Какие будут вопросы к нему?
      - Пусть расскажет свою жизнь, про отца-мать! - крикнул вихрастый парень в матросском бушлате.
      - У меня нет ни отца ни матери, - ответил Кошелев. - Я воспитывался у дяди, крестьянина-бедняка. А сейчас работаю на почте.
      - Брось ты, Кошель, заливать! - снова поднялся вихрастый. - Я тебя специально спросил. Обманом в комсомольцы хочешь пролезть! Я, товарищи, сам сенгилеевский и дядю его хорошо знаю. На весь уезд мельницы этого Кошелева известны, кулак он, мироед...
      У окна кто-то громко свистнул. Со всех сторон раздавались выкрики:
      - Ишь гад! Обмануть хотел!
      - Давай-ка отчаливай на легком катере!
      - Видали, какой бедняк? В ЧК его для проверки!
      Под свист и крики Кошелев быстро исчез из комнаты.
      - Ромашов Андрей Васильевич, - раздалось от стола.
      Андрей встал, чувствуя, как краска заливает лицо. Он плохо помнил, что говорил, как отвечал на вопросы. И только когда секретарь ячейки сказал: "Кто хочет высказаться", он взглянул на сидящих. Молодые лица, горящие глаза, сурово сжатые или улыбающиеся губы. Да это же свои все ребята - точно как его друзья детства, с которыми гонял в лапту, купался в Волге, таскал яблоки в подгорных садах, учился в церковноприходской...
      - Я хочу сказать, - поднялся в темном углу человек в кожанке.
      Андрей вздрогнул: Никита! Ну, сейчас начнет перечислять его проступки.
      - Знаю я товарища Ромашова, - продолжал Золотухин, - недавно сравнительно - около года. Он у нас в ЧК до прихода Каппеля курьером работал, потом в Красной Армии воевал, а сейчас на оперативной. В общем, жизни для революции не жалеет. Мать - швея, Советской властью назначена заведующей фабрикой губодежды, отец - столяр. Парень-то наш, пролетарский до мозга костей. Как член большевистской партии могу ручаться за него вполне...
      Когда Андрей возвратился на свое место, Оля Капустина с удивлением посмотрела на него:
      - Давно с тобой знакома, а не знала, что ты такой.
      - Какой?
      - Да геройский. Обязательно напишу Генке, пусть тоже знает...
      - Борчунов Вадим, - раздалось от стола.
      С дивана не спеша поднялся высокий красавец, с тщательно, на пробор причесанной шевелюрой.
      - Мне девятнадцать лет, - начал он. - Я родился в Самаре, в семье служащего. Учился в гимназии. Отец работает в железкоме Волго-Бугульминской железной дороги, а я второй год там же телеграфистом.
      - Зачем вступаешь в комсомол?
      - Чтобы вместе со всеми бороться за победу мировой революции, - так же медленно ответил Борчунов, - чтобы помочь уничтожить всех буржуев и контриков...
      - Какие еще будут вопросы?
      Вопросы сыпались со всех сторон: почему такая фамилия - Борчунов, не от барчука ли? Верует ли он в бога? Что слышал о вождях мирового пролетариата? Состоит ли членом профсоюза... Борчунов отвечал спокойно и обстоятельно, но члены ячейки минут десять спорили между собой, стоит ли его принимать сейчас или подождать, проверить на деле. Наконец решили принять - большинством в один голос.
      - Переходим ко второму вопросу, - объявил председательствующий. - Кто хочет из вновь принятых товарищей, может остаться.
      Только было Андрей решил, что остается, как его толкнул в плечо Золотухин:
      - Пошли, дело есть.
      Глава 4
      КОНЕЦ ШТАБС-КАПИТАНА ЛОГАЧЕВА
      Почернели и осели сугробы, задули порывистые сырые западные и теплые южные ветры, ослабли крепкие симбирские морозы. Весна стремительно приближалась к городу. А жизнь становилась все тревожней и тревожней. Снова над молодой Советской Республикой нависла опасность. С востока надвигались полчища белогвардейских армий Колчака. В начале марта 1919 года они развернули общее наступление. Симбирск опять стал жить под угрозой удара контрреволюции.
      Колчаковцы забросили в Поволжье большую группу своих агентов. И вспыхнули в Симбирской губернии кулацкие мятежи - "чапанки". Сенгилеевский, Сызранский, Мелекесский, Ставропольский уезды - где только не побывал Андрей с чекистскими отрядами в течение февраля - марта; сколько повидал истерзанных большевиков, замученных бандитами их жен и детей, сожженного хлеба, взорванных домов!
      В сизом дыме лица председателя губчека почти не было видно. Опять Андрея после бессонной ночи сильно клонило ко сну. Он совсем замотался. Даже дома после двухнедельной отлучки не успел еще побывать. Как там все, как мать? И дела-то его следственные из-за этих восстаний приостановились; сукна он не нашел, рыжего штабс-капитана тоже, а "крючник"-то уж, верно, решил, что о нем забыли совсем.
      - Положение в Сенгилее еще тяжкое, - говорил Лесин. - Хотя основные очаги восстания уничтожены, разбитые бандиты рассеялись по уезду. Особенно свирепствует банда Никиты Ухначева. Два наших кавалерийских отряда зажали было ее у села Беклемишево, а бандиты как сквозь землю провалились. Видно, помогает им местное кулачье. И еще... - Председатель на мгновение остановился, внимательно посмотрел на присутствующих. - Есть сведения, что руководители Сенгилеевского ЧК - пособники бандитов. Об исключительной опасности такого предательства говорить не буду...
      - Ясно! - раздались голоса. - Все понятно!
      - Что понятно - то хорошо. Надо немедленно это проверить и в случае подтверждения оперативных данных ликвидировать опасность. В Сенгилей сегодня же отправляются все здесь присутствующие. Руководить операцией будут товарищи Крайнов и Золотухин. В помощь им для разгрома банд придаются два кавалерийских отряда, рота из батальона губчека и местные отряды сенгилеевских коммунистов и бедняков. О том, что каждый из вас будет делать конкретно, скажу каждому особо. Имейте в виду: это не недоверие, а простая мера предосторожности. Мало ли что бывает! Вдруг кто-то попал к врагу и там - во сне или еще как - проговорился. Поэтому сейчас прошу всех выйти и заходить ко мне поодиночке.
      Когда Андрея снова позвали из приемной к Лесову, он увидел, что лицо председателя губчека совсем посерело от усталости. Потягивал неизменную махорочную самокрутку Борис Васильевич Крайнов. Рядом стоял Никита, как-то по-особому собранный.
      - Вот что, Ромашов, - вынул папироску изо рта Крайнов. - Тебе в этом деле предстоит трудная роль. Мы тут решили, что больше некому...
      - Что некому?
      - Да вот, понимаешь, председатель и заместитель Сенгилеевской ЧК всех нас хорошо знают... А ты человек у нас новый, тебя они не видели. И в Сенгилее ты не бывал. Так что там тебя, считай, никто вообще не знает. Поэтому пойдешь к ним в ЧК под видом связного от карсунских бандитов. У нас для этого есть пароль. Мол, карсунские повстанцы хотят объединиться с сенгилеевскими и снова ударить по Советам. Понял?
      - Понять-то понял, а вдруг они не предатели и задержат меня как врага Советской власти? Что тогда?
      - Никита с отрядом будет в лесу наготове. Если не явишься в условное время - постарается выручить. Но риск, конечно, есть, и немалый. На то мы и чекисты...
      - Я на это всегда готов, Борис Васильевич...
      - Вот, вот, - вмешался Лесов, - я тоже говорил, что парень ты боевой. И бывал уже в разведке. А другого выхода у нас просто нет. Надо выяснить все до конца. Понимаешь, если правда насчет этих сенгилеевских "чекистов", то мы одним ударом разрубим все бандитские связи.
      Андрей кивнул.
      - Тогда, товарищ Ромашов, иди готовься: переодевайся, получи явки, выучи пароль, легенду - что говорить там будешь... В общем, Золотухин тебя подробно проинструктирует. Помни только: люди они умные, проницательные, а заместитель председателя - у того просто нюх какой-то на всякую опасность. Обдумайте с Никитой каждую деталь, каждую лазейку и доложите нам.
      Через два часа, когда приемная председателя губчека совсем опустела, в кабинет Лесова зашли Золотухин и высокий, складный деревенский парень в синем чапане и добротных смазанных сапогах.
      - Готов, товарищ председатель, - четко щелкнув каблуками, доложил Никита.
      И тут Андрей вдруг оказался под перекрестным допросом: Лесов и Крайнов наперебой стали спрашивать, как его зовут, откуда он родом, кто родители, кого знает из руководителей карсунских бандитов, где базар в Карсуне, какие есть села в окрестностях, какие явки ему известны... Вопросы так и сыпались один за другим. Наконец они умолкли, посмотрели друг на друга.
      - Как думаешь, Борис Васильевич?
      Крайнов кивнул:
      - Пойдет, парень подходящий.
      * * *
      Сухонькая сгорбленная старушка в телогрейке, темном платке и длинной ситцевой юбке опасливо обходила по узкой кромке у забора огромную лужу, перегораживающую изрытую, незамощенную улицу.
      - Откуда, Аграфена Ивановна? - Высокая, полная старуха в плюшевом жакете поджидала ее на другой стороне лужи.
      - Со службы, матушка, с нее. А вас чего же я севодни не видела? Воскресение ведь.
      - Не была, не была, правда, грех большой. Невестка занемогла, а внуки малые совсем. Вот и провозилась до сего часа. Придется у отца Константина отпущение просить, отмолить...
      - А какую он проповедь сказал - все плакали!
      - О чем же это?
      - Да о том, какие времена тяжкие для православных настали. Из Откровения Иоанна Кронштадтского, святого человека. "Поздравляю, говорит, вас, братья и сестры, с новым небом и новой землею". А дальше вопрошает: "Неужто нашему миру скоро конец придет, неужто светопреставление скоро наступит? Люди мрут, как тараканы".
      - Истинно так...
      - Конечно, истинно! Недаром же все в слезы. Погибаем прямо от голода и холода. Дров нет, хлеба едва-едва, тиф кругом косит народ. Отец Константин говорил: знамение было в селе одном... Запамятовала по старости, в каком... Явился Николай-угодник народу хрестьянскому и изрек: "Вы зачем Николая изничтожили? Погибнете без него". А его спрашивают: "Какого Николая, отец святой?" Он и ответил: "Которого все знаете. Боритесь за него, а то кара божия постигнет вас".
      - Говорят, вон в Сенгилее все церкви большаки закрыли - конюшни да склады там устроили. Грех-то какой - храмы божии испоганили! Вот и насылает господь на нас сыпняк да мор.
      - Истинно так. Недаром отец Константин говорил, что скоро постигнет кара нечестивцев всех, божие воинство огнем и мечом изничтожит их. А еще сказал, что истинные православные в сей тяжкий час должны помогать церкви.
      - Вот видишь, Ивановна. А дочь-то твоя совсем к им в услуги пошла. И внук твой, Андрюшка, - вся улица говорит, - прямо в антихристы записался. Покарает их господь!..
      - Я сколько твердила им - не слушают. Уж я и отмаливаю за них троекратно, к отцу Константину каждую неделю, а то и по два раза исповедоваться хожу, за них все. Батюшка говорит: они сами не ведают, что творят, а господь узнает и простит.
      - Может, и простит, а может, и нет. Ты бы прикрикнула на них как следовает. Чай, ты мать и старшая в семье. Да еще мужиков своих настрополила бы.
      - Нет, не слушают они меня старую. А старик мой с зятем Василием Петровичем в отход ушли - в Большие Ключиши, избы мужичкам подправляют. Хлеб-то надо зарабатывать. Ладно уж, прощай, Анна Александровна, внуки некормленые ждут. Ох, грехи наши тяжкие!..
      Весеннее мартовское солнце заливало улицу, веселый ручеек что-то бормотал сбоку, нахально чирикали воробьи, роясь в навозе. На пустыре слышались ребячьи голоса, смех. Но мирная весенняя картина совсем не радовала старушку. Огорченная разговором с приятельницей, она мрачно перебирала в уме события последних месяцев.
      Когда она ходила к отцу Константину насчет Дуняшиной пропажи советоваться, никак не могла вспомнить, как то учреждение называется, что сукно искать будет. Батюшка сам догадался, когда сказала, что Андрей там служит. Хороший все же поп им в приходе попался, душевный! И когда Дуня из бегов вернулась при белых, Аграфена Ивановна к нему сразу побежала молебен заказывать благодарственный. Он тогда по-настоящему обрадовался вместе с нею, что дочка вернулась, что жива. С чувством, благостно отслужил. Правда, тогда же ночью Дуню забрали. Но если бы не материнские молитвы да не молебны отца Константина, наверняка расстреляли бы ее, а так господь помиловал...
      Аграфена Ивановна остановилась у своих ворот, долго смотрела на играющих у дома, на подсохшем пятачке земли, внуков, вздохнула. Да, в тяжкое время растут. И без родительского присмотра. Что она одна на старости лет с такой оравой поделать может, как воспитать? Дай бог хоть накормить их...
      - Марш домой, пострелята! - деланно сердито крикнула она. - Щи хлебать... Небось проголодались?
      * * *
      - Был сегодня у председателя, - шептал в темноте двора в щель забора Андрей. - Вроде признал пароль, но явно виду, что есть связи с бандитами, не подал.
      - Что сказал?.. - послышался шепот Золотухина.
      Андрей добрался до Сенгилея только к вечеру и прямо пошел к председателю ЧК на квартиру. Тот принял его по паролю, но говорил крайне сдержанно. Сказал только, что завтра они с Андреем поедут в Буераки - там сейчас его заместитель находится - и во всем разберутся. А сегодня пусть посланец переночует в одном доме на окраине... Хозяин оказался крайне подозрительным стариком: при каждом шорохе вскакивал и зажигал фонарь. С большим трудом Андрею удалось выскользнуть - якобы по нужде - во двор, где по ту сторону забора сидел уже основательно продрогший после двухчасового ожидания Никита.
      - В Буераки, говоришь? - Золотухин на секунду задумался. - Верст пять отсюда. Всем отрядом там будем, в оврагах схоронимся. Держись. Мы рядом. Помни, о чем уговорились. Бывай...
      Под недовольными косыми взглядами хозяина Андрей возвратился в дом, улегся на лежанку и сразу же как в яму темную провалился - уснул. Казалось, через мгновение его разбудили снова.
      - Вставай, - толкал в бок жесткой ладонью старик, - вставай, ехать пора.
      Когда Андрей, поеживаясь и позевывая, вышел на крылечко, хозяин в тулупе запрягал в сани небольшую пузатую лошадку.
      "Ишь живоглот, хоть бы пожевать чего-нибудь дал", - подумал Андрей, с ненавистью взглянув на скуластое лицо, обрамленное благообразной седой бородой.
      - Садись, садись, некогда мешкать. - Старик пошел отворять тяжелые ворота.
      У крыльца стояла тощая старуха с лицом, наполовину закрытым черным платком. Ее Андрей заметил, только когда сани выезжали уже на улицу. Она провожала их тяжелым, неподвижным взглядом.
      - Начальство где? - спросил он старика.
      - Ась? - приставил тот ладонь к уху.
      Черт возьми! Он же ночью от шороха тараканьего вскакивал.
      - Начальство где, говорю!
      Возница неопределенно махнул рукой и уселся поудобнее на охапке соломы. А что, если слышали его ночную беседу с Золотухиным?.. Только без паники, спокойнее... Андрей пощупал в кармане браунинг. Нет, главное, спокойствие! Никита предупреждал: могут проверять, нельзя поддаваться на провокации.
      Вот и дома какого-то села. Буераки? Действительно, недалеко. Тогда легче. Если бы подозревали и захотели убрать, увезли бы подальше...
      Сани подкатили к большой пятистенке на кирпичном фундаменте. Старик постучал кнутовищем в крайнее окошко, у калитки. Белая занавеска колыхнулась, показалось чье-то лицо, исчезло. "Богатый дом", - подумал Андрей. Все происходящее он отмечал как-то механически, неподвижно лежа на боку в сене.
      Ворота отворил высокий парень в чапане, очень похожем на чапан Андрея. Когда они въехали, от амбара подошли еще два молодца. Без оружия, но... руки в карманах. На крытом крылечке, украшенном витыми столбиками, показалась высокая сухощавая фигура в бекеше. Председатель! Андрей даже обрадовался.
      - Подождите пока, я позову вас. - Председатель Сенгилеевской ЧК скрылся за дверью.
      Парни молча стояли у саней, поглядывая на Андрея.
      В просторной горнице между тем происходил разговор:
      - Связной из Карсуна, господа, - говорил председатель, стоя посреди комнаты в расстегнутой бекеше. - Сомнения у меня не вызвал - пароль знает и на вопросы правильно ответил. Надеюсь, все, здесь присутствующие, прекрасно понимают, как нам важно наладить такую связь.
      - Думаешь, не провокация? - поинтересовался его заместитель.
      - Стал бы он лезть к черту в самое пекло! Ведь верная смерть.
      В ответ с лавок послышалось:
      - Ладно, давай его сюда.
      - Чем мы рискуем!
      - Предлагаю остаться только штабу, - сказал председатель. - Остальным перейти в соседнюю комнату. На всякий случай, - добавил он, усмехаясь.
      Когда Андрея ввели в горницу, там сидело человек семь. В полусумрачном низком помещении с завешенными окнами едва белели их лица, было душно и накурено.
      Из сумрака выплыло продолговатое, носатое лицо председателя:
      - Вот рекомендую. Связной от карсунского освободительного движения. Полномочия проверены. Вопросы есть?
      - У меня вопрос! - раздалось из темного угла. - Я сейчас, погодите...
      Послышалось какое-то перезвякивание, и перед Андреем возник плотный коренастый человек лет сорока, во френче и скрипучих сапогах.
      - Полномочия проверены, говорите? - Он приблизил лицо к Андрею, взглянул ему прямо в глаза.
      Андрей вздрогнул: рыжий! Рыжий!.. Перекрашенный, но он, точно!.. Все пропало!.. Бежать? Некуда. Там, в сенях, дюжие парни. Окна? Нет, не выбраться. Значит, погиб, погиб Андрей Ромашов в самом начале своей жизни во славу мировой пролетарской революции. Рука инстинктивно дернулась к карману, но его уже держали, заворачивали локти назад.
      - Проверили? - ехидно продолжал между тем рыжий. - Ничего вы не проверяли. Мы с этим, - от ткнул кулаком в лицо Андрея, у того из носа показалась кровь, - мы с этим большевистским щенком давно знакомы. И с мамашей его достойной тоже. - Он сорвался на крик: - Знаете, кто это? Чекист, шпион красный! Теперь, все, все пропало, простофили! Убить его, придушить немедленно!..
      - Логачев, тише, - поднялся заместитель. - Тише, говорю, без истерики! Сейчас разберемся, может, ты ошибаешься?
      - Я ошибаюсь? Да я из-за этого змееныша чуть два раза не погиб!
      - Успокойте его, - невозмутимо продолжал заместитель. - Если это чекист, тоже не столь уж страшно. Он ведь вчера только приехал. Так? обернулся он к председателю. Тот, бледный, кивнул. - Ночевал где, у Кирьянова? Ну что ж, человек надежный, глаз с него наверняка не сводил. Значит, ни с кем связаться он не успел. Кроме того, по нашим сведениям, в уезде никаких чекистских отрядов из губернии нет...
      - Я ему вчера ничего по существу не сказал, - вставил председатель. Только предупредил, что поедем в Буераки.
      - Вот видите. Убрать его успеем, сейчас надо допросить. - Заместитель повернулся к рыжему: - Вы, господин Логачев, кажется, большой специалист по допросам? Вот и займитесь...
      * * *
      День у Евдокии Борисовны выдался очень уж хлопотный. С самого раннего утра бегала по учреждениям. Надо было срочно сдавать партию обмундирования для фронта, а ниток не хватило. Потрясая добрым полудесятком мандатов, охрипнув от крика, она все же добилась, казалось бы, невозможного достала ниток столько, что должно было хватить и на белье для отрядов, отправляющихся на подавление "чапанок" - кулацких восстаний в уездах.
      При упоминании о восстаниях сердце ее тревожно сжималось. Как там Андрей? Которую уж ночь не ночует дома. Материнская душа чувствовала: он в самом опасном месте, всегда ведь лезет на рожон. Но за делами и заботами она отвлекалась от мрачных мыслей. А тут еще ждала ее нечаянная радость... Когда зашла в свой закуток с громким названием "Кабинет заведующей", навстречу ей поднялась худая, бледная до желтизны женщина с головой, низко, по самые глаза, повязанной платком.
      - Вам кого? - Евдокия Борисовна остановилась на пороге и окинула посетительницу взглядом. - На работу наниматься? - И тут же бросилась вперед, будто кто толкнул ее: - Катя? Жива, Катюша!.. А я уж не чаяла... Жива-а!
      Женщины, плача и смеясь, обнимались, на мгновение отстранялись, смотрели друг на друга и снова обнимались.
      - Я думала все! - говорила Евдокия Борисовна, когда они уселись у заваленного какими-то бумажками и образцами тканей шаткого стола. - Искала тебя. Я тоже после тюрьмы-то свалилась. А ты как в прорубь провалилась. Нету, и все...
      - Сыпняк...
      - Знаю. Уж не упомню, кто мне сказал, но я в тифозные бараки даже ходила...
      - А меня в Инзу вывезли. Тут тогда фронт близко был, нас и отправили подальше...
      - Ну ничего, главное, жива. - Евдокия Борисовна сияющими глазами осматривала, казалось, ощупывала подругу. - Подкормить бы тебя, да вот как? Может, паек тебе какой повышенный удастся выхлопотать.
      - Ничего, теперь все позади... А с едой... Так муж мой в Симбирск вернулся.
      - Он ведь в армии был?
      - И сейчас военный. Новобранцев тут учит.
      - Это хорошо. А ты? Рассказывай, что же ты... Работать-то у нас будешь?
      - Буду, буду! А у вас тут как дела, с материалом тем все в порядке? Сколько из-за него муки вытерпели!
      - Да не совсем...
      Горестно вздохнув, Евдокия Борисовна стала рассказывать о пропаже сукна, о том, как ходила в ЧК и что ведут это дело Золотухин и Андрей, да вот прошло несколько месяцев, а толку пока нет.
      - Ничего, Адрюша парень бедовый, - утешила Катя, - найдут. Помните, как он нас освобождал? - Она задумалась на минуту. - Да, досталось нам за это сукно... А знаете, Евдокия Борисовна, тот рыжий-то - он родом из-под Симбирска. Из поповской семьи...