— Именно это меня и мучает — желтая кровь. Афраэль говорила, что кровь у них желтая потому, что они дышат печенью. А дышат они печенью потому, что их воздух совсем не похож на наш. Они могут продержаться в нем какое-то время, но, когда устанут, понемногу начинают издыхать. Те, которых мы видели два дня назад, не просто удирали наугад в пустыню. Они бежали к какой-то цели.

— К пещере? Ты думаешь, у них там убежище?

— Вот теперь мы к чему-то приходим. — Лицо Халэда стало сосредоточенным. — Пелои, пожалуй, лучшая в мире легкая конница, но солдаты Клааля ростом почти с троллей, и, судя по всему, раны, которые прикончили бы нас, для них пустяк. Не думаю, чтобы они удирали от пелоев.

— Нет, конечно. Они удирали от воздуха.

— Вот оно! — прищелкнув пальцами, воскликнул Халэд. — Вот почему они обращаются в бегство и прячутся в пещерах! Они прячутся не от пелоев — от воздуха.

— Воздух есть воздух, Халэд, — что в пустыне, что в пещере.

— Я так не думаю, Берит. Сдается мне, Клааль наполнил эту пещеру воздухом, которым привыкли дышать эти бестии. Он не может изменить воздух во всем мире, поскольку это убило бы не только нас, но и киргаев, и Киргон никогда ему этого не позволит, но ему вполне по силам наполнить другим воздухом пещеру. Это самое подходящее место — замкнутое, и воздух снаружи туда почти не проходит. Там его солдаты могут укрыться, когда начинают терять силы. Они переводят дух, а потом выходят и с новыми силами отправляются в бой. Знаешь, Берит, сообщи-ка об этом Афраэли. Пускай даст знать остальным, что солдаты Клааля прячутся в пещерах, чтобы отдышаться.

— Ладно, — с сомнением согласился Берит. — Не знаю, какой нам от этого будет прок, но сообщу. Халэд растянулся на земле, широко улыбаясь.

— Пошевели мозгами, Берит! Если твой враг прячется в пещере, тебе вовсе незачем соваться туда вслед за ним. Достаточно обрушить выход — и все. Сообщи об этом Афраэли. Пусть скажет остальным, чтобы обрушивали вход каждой пещеры, какая встретится им на пути. Ей даже необязательно заниматься этим самой… — Халэд осекся и вновь нахмурился.

— Ну что еще?

— Слишком просто, — сказал Халэд, — и вряд ли на самом деле от этого будет польза. Эти твари такие здоровые, что, обрушь на них хоть гору, они все равно прокопаются наружу. Нет, во всем этом есть что-то еще — то, что нам до сих пор не приходило в голову. И я узнаю, что именно, — прибавил он, подняв руку. — Узнаю, даже если истрачу на это всю ночь!

Берит застонал.

— Я решила идти с вами, Бергстен-священник, — сообщила атана Марис на ломаном эленийском с сильным акцентом. Она нагнала колонну рыцарей в пяти днях к югу от Кинестры.

Бергстен проглотил ругательство.

— Мы — войско на марше, атана Марис, — как можно дипломатичнее попытался объяснить он. — Мы не в состоянии обеспечить тебе необходимые удобства и безопасность во время привала.

— Удобства? — атана непонимающе взглянула на Нерана, служившего переводчиком.

Тот заговорил по-тамульски, и рослая женщина, выслушав его, расхохоталась.

— Что тебя рассмешило, атана Марис? — с подозрением осведомился Бергстен.

— То, что тебя так беспокоит это, Бергстен-священник. Я воин. Я могу защитить себя от тех твоих людей, кто сочтет меня слишком привлекательной.

— Почему ты решила отправиться с нами, атана Марис? — вмешался в разговор Гельдэн.

— Я подумала об этом сразу после того, как вы покинули Кинестру, Гельдэн-рыцарь, — ответила она. — Я давно уже хотела отыскать Итайна-посла. Вы идете туда, где он обязательно будет, а потому я пойду с вами.

— Мы могли бы доставить ему твое послание, атана. Тебе совсем необязательно самой отправляться в путь.

— Нет, Гельдэн-рыцарь, — покачала она головой. — Это личное дело между мной и Итайном-послом. Когда он был в Кинестре, он отнесся ко мне очень дружески. Потом он должен был уехать, но сказал, что будет мне писать. Он не сделал этого. Теперь я должна найти его и узнать, все ли с ним благополучно. — Взгляд атаны отвердел. — Если с ним не случилось ничего дурного, я должна узнать, хочет ли он по-прежнему относиться ко мне дружески. — Марис вздохнула. — Я очень надеюсь, что его чувства не изменились. Мне бы не хотелось убивать его.

— Я не стану в этом участвовать! — отрезала Гахенас, выпрямляясь и окидывая остальных осуждающим взглядом. — Я бы с радостью присоединилась к вам, если б вы замышляли только мелкую пакость Сиронне, но я не намерена оказаться замешанной в измене.

— Кто говорит об измене, Гахенас? — осведомилась Шакола. — Нашему мужу не грозит ни малейшая опасность. Мы только хотим притвориться, что против него существует заговор, — и подбросить достаточно доказательств, что это дело рук Сиронны. Если бы с Сарабианом и в самом деле что-то случилось, императорский трон перешел бы к наследному принцу, а Сиронна стала бы регентшей. Мы разоблачим ее заговор прежде, чем что-то на самом деле произойдет, и она будет целиком и полностью опозорена, а может быть, и угодит в темницу — а нам не придется больше ходить перед ней на задних лапках.

— Мне все равно, что ты там говоришь, Шакола, — отчеканила большеухая тэганка. — Твои замыслы попахивают изменой, и я не собираюсь присоединяться к тебе. Наоборот, Шакола, теперь я с тебя глаз не спущу. Отзови своих шпионов и забудь вообще об этой безумной идее, иначе… — Гахенас оборвала зловещую фразу на полуслове и, круто развернувшись, ушла.

— Весьма неуклюже, Шакола, — промурлыкала Элисун, тщательно выбирая ломтик на блюде с нарезанными фруктами. — Она, возможно, и согласилась бы, если б ты не стала так входить в подробности. Ей вовсе незачем было знать, что ты и в самом деле собираешься послать наемных убийц. Ты еще не была в ней уверена до конца, а уже поторопилась.

— У меня нет времени, Элисун! — с отчаянием проговорила Шакола.

— Я вовсе не вижу причин для такой спешки, — отозвалась Элисун, — и потом, сколько времени ты выиграла сегодня? Теперь тэганская ведьма будет следить за каждым твоим шагом. Ты совершила промашку, Шакола. Придется тебе убить ее.

— Убить?! — Шакола побелела.

— Если только не хочешь взамен поплатиться своей головой. Одно слово Гахенас — и ты окажешься на плахе. Ты не создана для мужской политики, милая моя. Ты слишком много болтаешь. — Элисун лениво поднялась. — Впрочем, это мы можем обсудить и позже. Меня ждет один пылкий молодой гвардеец, и я не хочу, чтобы он остыл.

С этими словами она неспешно удалилась.

Ее небрежное равнодушие на деле скрывало тревогу и нетерпение. Кинезганское воспитание Шаколы делало ее замыслы до боли очевидными. Она поставила на общую ненависть других жен Сарабиана к императрице Сиронне. Это было довольно умно, но вот излишне детальный рассказ о притворном покушении на жизнь императора был уже чересчур детален. Элисун было совершенно ясно, что покушение состоится, что бы там ни твердили Шакола и Тореллия. Элисун прибавила шагу. Она должна предостеречь мужа о том, что его жизни грозит опасность.

— Ксанетия! — охнул Келтэн, ошеломленно уставившись на анару, которая возникла посреди своих спутников, точно из-под земли. — Ты бы хоть покашляла, что ли!

— Не намеревалась я застичь тебя врасплох, охранитель мой, — извинилась она.

— У меня сейчас нервы чересчур натянуты, — пояснил он.

— Удалось тебе что-нибудь узнать? — спросила Миртаи.

— Весьма многое собрала я по крупицам, атана Миртаи. — Ксанетия помолчала, собираясь с мыслями. — За рабами присматривают без особого тщания, — начала она, — и дело сие поручено надсмотрщикам-кинезганцам, ибо ниже достоинства киргаев браться за столь черную работу. Сама пустыня служит для рабов огромной темницей. Те глупцы, что пытаются бежать, неизбежно гибнут в сей безжизненной округе.

— И каков заведенный порядок, анара? — спросил Бевьер.

— Рабы выходят из загонов своих на рассвете, — отвечала она, — и, никем не охраняемые, без всяких повелений покидают город, дабы приняться за обыденный свой труд. На закате, опять же безо всякого приказа и почти никем не замеченные, возвращаются они в свои загоны за пищей. Затем их приковывают на ночь, дабы вновь выпустить с первым светом дня.

— Некоторые из них здесь, в лесу, — заметила Миртаи, поглядывая за скрывавшие их от постороннего взгляда деревья. — Чем они заняты?

— В сем обширном лесу рубят они дрова для своих господ. Киргаи согреваются огнем, спасаясь от зимней стужи. Рабы же в своих загонах принуждены терпеть холод.

— Тебе удалось разобраться, как устроен город? — спросил Бевьер.

— Отчасти, сэр рыцарь. — Дэльфийка знаком предложила им подойти к краю леса, где за долиной был виден окруженный черными стенами город. — Сами киргаи обитают на склонах горы, что подымается над городскими стенами, — пояснила она, — подале от нижней части города. За внешнею стеной есть еще одна, и предохраняет она избранный народ Киргона от соприкасания с низшими расами. В нижнем городе стоят загоны рабов, склады с провизией и казармы кинезганцев, кои надзирают за рабами и охраняют внешнюю стену. Как видите, еще одна стена ограждает самую вершину горы. За нею расположенны дворец короля Сантеокла и храм Киргона.

Бевьер кивнул.

— Традиционное расположение для крепости, — заключил он.

— Ежели ты уже ведал сие, сэр рыцарь, для чего было расспрашивать меня? — язвительно осведомилась Ксанетия.

— Чтобы убедиться в этом, дорогая леди, — улыбнулся он. — Этому городу десять тысяч лет. Возможно, до изобретения современных видов оружия крепости строились иначе. — Бевьер прищурился, разглядывая обнесенную стенами Киргу. — Они явно склонны пожертвовать нижним городом, — заметил он, — иначе бы внешнюю стену доверили охранять киргаям. То, что это дело поручили кинезганцам, означает, что киргаи не слишком ценят загоны рабов и склады с провизией. Стену вокруг подножия Горы Киргона будут оборонять намного ожесточеннее, а при необходимости они могут отступить вверх по склонам горы к последней стене, которая окружает дворец и храм.

— Все это замечательно, Бевьер, — нетерпеливо прервал его Келтэн, — но где Элана и Алиэн?

Бевьер взглянул на него с откровенным удивлением.

— На вершине, конечно, — сказал он, — либо во дворце, либо в храме.

— С чего ты взял?

— Они заложники, Келтэн. Имея заложников, нужно держать их под рукой, чтобы угрожать им смертью, если враг подберется слишком близко. Наша проблема в том, чтобы пробраться в город.

— Что-нибудь придумаем, — уверенно сказал Спархок. — А теперь вернемся в лес и устроимся на ночь.

Они отступили в глубину леса и поужинали всухомятку — о том, чтобы развести костер, не могло быть и речи.

— Проблема все та же, Спархок, — сказал Келтэн, когда на потаенную долину спустился вечер. — Как нам проникнуть за эти стены?

— За первую стену — проще простого, — отозвался Телэн. — Мы войдем в ворота.

— И как же ты предлагаешь это сделать, чтобы нас никто не остановил? — осведомился Келтэн.

— Но ведь кто-то же выходит из города каждое утро и возвращается каждый вечер.

— Это рабы.

— Вот именно.

Келтэн непонимающе уставился на него.

— Мы же хотим пробраться в город, верно? Вот тебе и самый простой способ.

— А как же другие стены? — спросил Бевьер.

— Всему свое время, сэр рыцарь, — весело ответил Телэн, — всему свое время. Войдем вначале за внешнюю стену, а уж потом будем ломать голову, как пробраться за внутренние.

На следующее утро, около полудня, по каменистой пустынной равнине прискакал, нахлестывая коня, пелой Даийя.

— Мы нашли их, ваше преподобие! — осадив коня, доложил он патриарху Бергстену. — Кинезганская кавалерия пыталась отвести нас от их укрытия, но мы их все равно нашли. Они прячутся вот в этих горах, что прямо перед нами.

— Великаны со стальными масками? — спросил Гельдэн.

— И эти тоже, друг Гельдэн, — ответил Даийя. — Но там есть и другие — в старинных шлемах и с копьями.

— Киргаи, — проворчал Бергстен. — Вэнион говорил о них. Их тактика настолько архаична, что мы управимся с ними без труда.

— Где именно они прячутся, друг Даийя? — спросил Гельдэн.

— В большом ущелье на восточной стороне гор, друг Гельдэн, Мои разведчики видели их сверху, с края ущелья.

— Ваша светлость, — предостерег Гельдэн, — нам ни в коем случае нельзя соваться за ними в ущелье. — Это пехота, и рукопашная при отсутствии места для маневра — самое подходящее для их тактики. Нам нужно придумать способ выманить их из ущелья.

Атана Марис что-то спросила у Нерана по-тамульски, и он пустился в объяснения. Она кивнула, бросила несколько слов и побежала на юг.

— Куда это она? — спросил Бергстен.

— Она сказала, ваша светлость, что враги приготовили для вас западню, — пожав плечами, ответил Неран. — Она намерена спустить пружину.

— Останови ее, Гельдэн! — резко приказал Бергстен.

К чести сэра Гельдэна надобно сказать, что он изо всех сил пытался нагнать гибкую легконогую атану, но она лишь взглянула через плечо, рассмеялась и побежала быстрее, оставив его далеко позади — нахлестывать коня и шепотом ругаться.

Бергстен не прибегал к шепоту. Он так сыпал ругательствами, что воздух раскалился.

— Что она творит?! — гневно обрушился он на Нерана.

— Они замыслили засаду, ваша светлость, — хладнокровно пояснил тамулец. — Засада не сработает, если кто-то увидит ее раньше времени. Атана Марис намерена вбежать в ущелье, показаться им на глаза и убежать. Они непременно захотят поймать ее — и неизбежно окажутся на открытом месте. Вы бы приказали прибавить шагу, ваша светлость. Атана Марис будет страшно разочарована, если вас не окажется под рукой, когда она выбежит из ущелья.

Патриарх Бергстен поглядел на золотокожую атану, которая легко бежала на юг, и длинные черные волосы развевались за ее спиной. Затем он вновь выругался, приподнялся в стременах и проревел:

— Вперед!

Экрасиос и его товарищи добрались до Синаквы незадолго до заката, когда солнце только что пробилось сквозь тучи, несколько дней подряд заволакивавшие небо.

Развалины Синаквы были в куда худшем состоянии, чем Панем-Деа и Норенджа. Вся восточная стена города была подмыта одной из множества речек, что лениво текли по обширной сырой дельте реки Арджун, и рухнула еще в незапамятном прошлом. Когда мятежные солдаты Скарпы поселились в развалинах, они заменили стену бревенчатым частоколом. Строили они наспех и неумело, и частокол выглядел не слишком внушительно.

Экрасиос размышлял об этом, в одиночестве угрюмо наблюдая, как солнце опускается все ниже в пелену туч, заволокших небо на западе. После злосчастного нападения на Норенджу у предводителя дэльфов возникли серьезные трудности. Казалось, что в городе есть достаточно ворот, которыми могли бы бежать ударившиеся в панику мятежники, но оказалось, что их командир еще прежде велел завалить эти ворота камнями изнутри, чтобы укрепить оборону. Напуганные до полусмерти, солдаты оказались в ловушке, и у них не было иного выхода, как только сражаться. Несколько сотен людей полегло в немыслимых муках, прежде чем Экрасиосу удалось отвести своих соплеменников в необитаемую часть развалин, чтобы открыть мятежникам путь к бегству через главные ворота. Многие дэльфы плакали, не скрываясь, от ужаса, который им пришлось обрушить на ничем не повинных, сбитых с пути истинного бывших крестьян. Экрасиосу понадобились два дня и все его красноречие, чтобы не дать половине своих воинов бросить все и вернуться в Дэльфиус.

Адрас, друг детства Экрасиоса и его помощник, был среди тех, кого глубже всего затронула трагедия в Норендже. Теперь Адрас изо всех сил избегал своего предводителя, и их редкие разговоры были краткими и чисто деловыми. Потому Экрасиос удивился, когда Ад-рас явился к нему без вызова в красноватом отсвете огненного заката.

— Могу я поговорить с тобою, Экрасиос? — напряженно спросил он.

— Разумеется, друг мой. Ведаешь ты, что тебе нет нужды о том и спрашивать.

— Принужден я сказать тебе, что не буду сей ночью участвовать в нападении.

— Адрас, связаны мы нашим договором с Анакхой, — напомнил Экрасиос. — Наш анари поклялся в сем, и мы должны почитать его клятву.

— Но я не могу, Экрасиос! — воскликнул Адрас, и слезы хлынули из его глаз. — Не снесу я того, что уже сотворил и что должен буду сотворить вновь, войдя в город! Воистину, Эдемус дал нам свой ужасный дар не затем, чтобы мы применяли его подобным образом!

Экрасиос мог бы привести в ответ с десяток доводов, но в глубине души понимал, что все они ложны.

— Я не стану настаивать, Адрас. Сие было бы недостойно друга. — Он вздохнул. — Признаюсь тебе, что и сам я мучим теми же мыслями не менее, чем ты. Мы не созданы для войны, Адрас, и проклятие Эдемуса придает нашей войне куда больший ужас, нежели обычное кровопролитие, совершаемое иными народами, а поскольку мы не изверги, ужас сей терзает наши души. — Он помолчал. — Ты ведь не один в сем своем решении, Адрас? Есть и иные, не так ли?

Адрас молча кивнул.

— Сколько?

— Около полутора сотен, друг мой.

Экрасиос был потрясен — почти треть его войска вышла из строя!

— Ты весьма встревожил меня, Адрас, — сказал он. — Не могу я повелеть тебе презреть голос совести, однако же отсутствие твое и подобных тебе грозит нынешнему нашему делу неуспехом. Позволь мне поразмыслить.

Он начал расшагивать взад и вперед по раскисшей лесной прогалине, перебирая в уме различные возможности.

— Впрочем, — сказал он наконец, — мы еще можем нынешней ночью добиться победы. Позволь мне измерить глубину твоего отвращения к сему делу, друг мой. Признаю я, что ты не в силах отречься от велений совести и войти в лежащие пред нами руины, однако же покинешь ли ты меня вовсе?

— Ни за что, Экрасиос.

— Благодарю тебя, Адрас. Тогда можешь ты и единомышленники твои поспешествовать нашему делу, не раня своих чувств. Как узнали мы в Норендже, проклятию Эдемуса подвержена не только живая плоть, но и иные предметы.

— Истинно так, — согласился Адрас. — Врата оных скорбных руин распались в прах от единого нашего касания.

— Восточная стена Синаквы выстроена из бревен. Могу ли я положиться на то, что ты и сотоварищи твои обрушите ее, покуда я введу прочих в город?

Адрас соображал быстро. Он расплылся в улыбке, мгновенно стершей все отчуждение, которое искажало их дружбу в последние дни.

— Ты рожден командовать войском, Экрасиос, — сказал он. — С радостью я и мои друзья исполним сие. Вводи свое воинство через главные врата, а между тем я и мое воинство откроем иные врата в восточной стене, дабы те, кто обитает в городе, могли бежать. Таким образом все останутся довольны.

— Недурно сказано, Адрас, — согласился Экрасиос, — весьма недурно.