Глава 75

Джек всячески избегал Кэндис.

Подготовка к предстоящим сражениям была тяжким делом и без ее обвиняющих взглядов и молчаливого осуждения. Образ женщины, убитой на ранчо Уорденов, преследовал Джека во сне и наяву. Он старался не ложиться, не убедившись, что Кэндис уже заснула. Его поражало, что она по-прежнему спит с ним, но Джек объяснял это ее упрямством, а также желанием досадить Дати. Если бы не Дати, ему бы никогда не заполучить Кэндис в свою постель.

Была еще одна причина, делавшая оставшиеся дни особенно тягостными. Целью предстоящих событий была долина Санта-Крус. Они предполагали обойти Тусон, слишком хорошо укрепленный, чтобы стать легкой добычей, и нанести удар по разбросанным в долине селениям, включая владения, принадлежавшие старым друзьям Кэндис: судье Рейнхарту и Хендерсону. Их ранчо находились так близко одно от другого, что оба можно было атаковать одним ударом, а затем уйти в горы.

Джек напомнил себе, что идет война. Подумал о гибели брата, и его решимость окрепла. Апачи малочисленны, все равно что горстка воды в океане белых. Это война за выживание, возможно, единственный шанс для его народа сохранить свою свободу и образ жизни.

Но ведь и белые тоже его народ.

Джек помрачнел. Никогда еще сборы в поход не давались ему так тяжело. В такие минуты мужчина нуждается в нежном прикосновении жены, в ее любви и поддержке. Ничего этого у него нет. Позволь он Кэндис уйти, она бросит его не колеблясь.

Наступила четвертая ночь ритуальных танцев. Глубокая печаль сжимала сердце Джека, когда он возвращался в свой вигвам. Он не боялся смерти, разделяя в полной мере фатализм апачей. Что может быть естественнее для воина, чем гибель в бою? И хотя Джек не считал, что его час пробил, все могло случиться. Кто знает, суждено ли ему вернуться назад и взять на руки новорожденного сына? Может, он больше никогда не увидит свою жену.

Кэндис спала, лежа на боку. Ее округлившийся живот был накрыт одеялом, но Джек жаждал погладить его. Он хотел заняться с женой любовью, получить знак, что не безразличен ей, что она хотя бы тревожится по поводу его отъезда на войну. Вздохнув, он прилег на скатку рядом с Кэндис, повернулся на бок и притянул ее к себе.

Прижавшись к ее спине, Джек закрыл глаза, хотя и знал, что едва ли заснет этой ночью. Тепло ее тела воспламеняло его, чресла напряглись и болезненно пульсировали. Он перевернулся на спину и уставился в беззвездное небо. Где-то заплакал и затих ребенок, должно быть, мать покормила его. Послышался мужской голос, а затем порыв ветра донес возбужденный женский смех. Видимо, какой-то мужчина ласкал напоследок свою жену.

Кэндис повернулась и прижалась грудью к его руке. На ней была только тонкая сорочка, и обнаженное колено коснулось бедра Джека. Почувствовав ее руку на своей возбужденной плоти, Джек понял, что она не спит.

— Что ты делаешь? — прошептал он.

Кэндис освободила его от набедренной повязки. Джек схватил ее ищущую руку.

— Кэндис, — неуверенно запротестовал он.

Рядом спала Дати, многие в лагере еще не ложились. В горном воздухе звуки разносились далеко, а ближайший вигвам, в котором обитала семья из пяти человек, находился всего в двадцати шагах.

Кэндис забросила на Джека ногу и, оказавшись сверху, обняла и поцеловала его. Джек расслабился. Он хотел ее и был счастлив, что она хочет его. Джека больше не волновало, что о нем подумают или скажут. Кто знает, может, они в последний раз вместе?

— Повернись на бок, — шепнул он ей на ухо. — Да нет, на другой бок.

Кэндис повиновалась, оказавшись спиной к нему.

Джек приподнял ногу жены и проник в нее пальцами сзади, показывая, как овладеет ею. Кэндис нетерпеливо вздохнула. Крепко обхватив ее бедра, Джек вошел в нее, а затем начал быстро двигаться, и они оба вскоре испытали необычайно острое наслаждение.

Потом Джек прижал жену к себе и потерся носом о ее шею.

— Кэндис, тебе не нужно тревожиться.

Кэндис молчала. Джек провел ладонями по ее выпуклому животу, коснулся груди.

— Если я не вернусь, Кочис позаботится о том, чтобы тебя отвезли на ранчо «Хай-Си».

Кэндис по-прежнему молчала.

Джек вздохнул. Испытывает ли она к нему хоть какие-нибудь чувства? Что ж, этой ночью Кэндис принадлежит ему. Он будет любить ее снова и снова. Этого так мало и так много. Джек провел ладонью по щеке жены и замер. Щека Кэндис была залита слезами.

— Любовь моя, в чем дело? Кэндис безмолвно покачала головой.

Джек повернул жену к себе и заглянул в ее лицо. Угасающий костер бросал на них скудный свет. Коснувшись губами ее щек, он ощутил соленую влагу.

— Люби меня, Джек, — дрогнувшим голосом сказала она.

Глава 76

Последние три дня были сущим кошмаром. Кэндис извелась от тревоги. Война вошла в ее жизнь, а вместе с ней и мысль о том, что Джек может быть ранен или убит в любой момент. Три дня. Почему так долго? До долины Санта-Крус (Дати просветила ее относительно цели набега) полтора дня неспешной скачки, часа четыре на сражение и один день на бешеный галоп назад. Где они? Что с Джеком?

Она не желает так жить.

А что будет, когда родится малыш?

Эти мысли не давали Кэндис покоя.

Ребенок может появиться на свет в июне. То есть меньше чем через два месяца.

Малыш становился такой же реальностью, как война и опасность, поджидавшая Джека в бою. И решимость Кэндис уехать с ребенком на восток и начать там новую жизнь крепла.

Она понимала всю сложность своего положения и то, что не обойдется без помощи родных. При мысли о том, что придется расстаться с Джеком, Кэндис охватывала печаль и горечь, но она не видела иного пути. И запрещала себе думать, что никогда больше не увидит его.

День уже клонился к вечеру, когда крики часовых, охранявших вход в стойбище, возвестили о возвращении отряда.

Все три дня ожидания женщины готовились к пиру. И теперь, облачившись в лучшие, искусно расшитые одежды, спешили навстречу мужьям. Впереди с восторженными криками бежали дети. Кэндис замерла у вигвама.

Стойбище было охвачено волнением. В приветственном хоре отчетливо слышались страх и беспокойство. Кэндис направилась к небольшому возвышению, позволявшему наблюдать за прибытием воинов. Присев на обломок скалы, Кэндис вперила взгляд в цепочку всадников, парами или поодиночке въезжавших в каньон.

Вначале она заметила вороного, а затем с облегчением увидела высокую фигуру Джека. Воины устремились к своим семьям. Они обнимали близких, целовали жен, подбрасывали в воздух детишек.

А затем начался плач. Не дождавшиеся своих мужей женщины рвали на себе волосы.

Заметив, что Джек двинулся к их вигваму, Кэндис поспешила туда же. Она миновала небольшой перелесок и остановилась, увидев Дати. Индианка подала Джеку тыквенную бутыль с хмельным напитком, которую он тут же осушил. Тело его блестело от жира, лицо все еще покрывала боевая раскраска. Дати положила руку ему на плечо. Этот интимный жест возмутил Кэндис. Скрипнув зубами, она пошла дальше.

Джек увидел ее, однако ничем не выразил своей радости. Измученный, он молча взял у Дати одежду и направился к ручью. Кэндис смотрела ему вслед со смешанным чувством облегчения и гнева.

Черт бы его побрал! Усталый или нет, мог хотя бы поздороваться. Или его больше не волнует, что она все еще здесь? Неужели Джек так уверен, что она будет вечно его ждать, как верная жена воина? Круто развернувшись, Кэндис направилась назад, через перелесок к холму.

Тем временем началось празднество. Воины, пустив по кругу чашу, похвалялись своими подвигами, шутили и заигрывали с окружавшими их женщинами. Повсюду раздавались смех и крики. Гремели барабаны и трещотки. Мужчины и женщины танцевали. Кэндис с мрачным любопытством наблюдала за происходящим.

Появился Кочис, великолепный в одеянии вождя, с двумя орлиными перьями, воткнутыми за головную повязку, в полном боевом вооружении и с заново раскрашенным лицом. Он уселся на покрытое шкурами возвышение, предназначенное для лучших воинов. Кэндис заметила, что Джек присоединился к расположившейся на помосте группе и сел с краю, скрестив ноги. Один из воинов заговорил с ним, хлопнув по плечу, и протянул бутыль.

Вот, значит, как! Она ждет его на этом чертовом холме, сгорая от нетерпения, а он наслаждается жизнью в мужской компании!

Внезапно веселье прекратилось. На площадку перед костром вышел шаман. Он сделал несколько шагов на восток и бросил букет цветов. Повторив тот же ритуал в направлении трех других сторон света, шаман произнес краткую речь, видимо, благодарственную молитву, после чего поднялся Кочис. Шаман благословил вождя, осыпав его цветами, и вышел из круга.

Толпа заревела, выкрикивая имя Кочиса. Наконец все умолкли, и вождь начал танцевать.

Наблюдая за его плавными движениями, Кэндис поняла, что Кочис рассказывает о состоявшейся битве. Судя по бурному оживлению толпы, все без труда поняли пантомиму. Завершив танец резким движением руки, имитирующим удар ножом, Кочис вернулся на возвышение.

В круг вступили мужчины из ближайшего окружения вождя, следуя в определенном порядке. Первым был Нахилзи, оказавшийся талантливым танцором, хотя и не таким, как Кочис, а за ним еще пятеро воинов. Некоторые из них проявляли удивительную изобретательность: перемещались длинными прыжками, преследуя невидимых врагов, метали воображаемые копья, сражались врукопашную. Другие танцевали не так виртуозно.

Кэндис уже собралась уходить, когда поднялся Джек.

Толпа притихла в ожидании. На Джеке не было ничего, кроме набедренной повязки и мокасин, его обнаженный торс блестел в пламени костра. Приложив ладонь к глазам, он повел головой так, словно оглядывал горизонт. Затем двинулся вперед, с необычайным изяществом имитируя скачку галопом: слегка согнув ноги, выпрямив спину и придерживая воображаемую уздечку. На его спине и плечах перекатывались мускулы.

Зрители приветствовали его восторженными криками.

Джек продолжил пантомиму. Вот он спрыгнул с коня и ввязался в кровавую схватку, увертываясь от ударов и делая выпады. Кто-то налетел на него сзади. Джек упал, завязалась борьба. Перевернувшись, он подмял врага под себя и стремительным движением перерезал ему горло.

Кэндис не сводила с Джека зачарованного взгляда, пока он не вернулся на свое место. Мощный и гибкий, он был великолепен. Никто из танцоров не мог сравниться с ним. Кэндис была потрясена.

Танец продолжили другие мужчины, несколько человек сразу. К ним присоединились женщины.

Одна из полуголых индианок с длинными, до бедер, волосами приблизилась к помосту. У нее была стройная фигура с пышной, но крепкой грудью с темными напряженными сосками. Ее грациозный и откровенно чувственный танец сразу привлек внимание сидевших на помосте. Кэндис с нарастающим гневом наблюдала за ее телодвижениями. Танцуя, девушка остановилась прямо перед Джеком.

Он внимательно следил за ней. На его губах играла улыбка. Смысл происходившей сцены не оставлял сомнений. Девушка минут пять извивалась перед Джеком, а он не сводил с нее глаз. Наконец, поманив его рукой, она исчезла в толпе.

Мужчины на помосте разразились смехом, ободряюще похлопывая Джека по спине, подмигивая и указывая вслед девушке. Он поднялся и под веселое гиканье скрылся в толпе. Кэндис оцепенела, не веря своим глазам.

Схватив с земли камень, она решительно зашагала вниз по склону. Где, к дьяволу, их искать? И с чьей головы начать: с его или ее? Наверное, они пошли в лес. Разве их там найдешь? Кэндис поклялась, что убьет Джека, как только доберется до него.

За пределами освещенного костром круга было темно. Ринувшись в обход перелеска, она с размаху влетела в чьи-то распростертые объятия. Послышался смех, и знакомый голос спросил:

— Уж не меня ли ты ищешь?

— Ублюдок!

Джек притянул Кэндис к себе и запечатал ей рот требовательным поцелуем. Она яростно вырывалась.

— Прекрати, чертов ублюдок!

— Ты такая красивая! — выдохнул Джек, легко подхватив ее на руки. — Я ждал этого момента весь день. — Он двинулся в сторону леса.

— А где твоя полуголая красотка? — прошипела Кэндис, но ее тело уже таяло в его объятиях.

— Кто?

— Не прикидывайся дураком! Джек хмыкнул:

— Ты говоришь, как ревнивая ведьма. Ведьма моего сердца!

— Не вижу ничего смешного! — выкрикнула Кэндис, но он опустился на колени и снова прильнул к ее губам. Она попыталась отвернуться. — Кто она?

Джек скользнул ладонью по шее жены, взгляд его затуманился, голос стал хриплым.

— Никто. Ну же, любовь моя. Покажи мне, что ты рада… Кэндис вывернулась из его рук.

— Рада? Ты даже не поздоровался со мной… Засмеявшись, он снова сгреб ее в объятия и поцеловал.

— Я здороваюсь — сейчас. — Джек осторожно отклонил жену назад, пока ее спина не коснулась влажной земли.

— Джек… — запротестовала Кэндис.

Он улыбнулся и, скользнув рукой под ее юбки, мигом заставил замолчать. Закрыв Глаза, Кэндис отдалась ослепительному наслаждению. А когда на смену руке пришел язык, она простила ему все. Волны наслаждения одна за другой омывали ее.

А потом Джек овладел Кэндис, неистово и властно. Его хриплые крики смешались с ее стонами, неразличимыми за шумом празднества.

— Кто она, Джек? Он улыбнулся:

— Ее зовут Гейдж, она вдова. Не обращай на нее внимания. У меня и без нее хватает забот.

— Тебе понравился ее танец, — ревниво заметила Кэндис. Джек погладил ее по волосам.

— Я воображал, что это моя жена танцует передо мной обнаженная.

— Лжец!

— Кроме того, я представлял себе те восхитительные вещи, которые проделаю с тобой. По-моему, ты осталась довольна?

Кэндис невольно улыбнулась.

— Держись от нее подальше, — с напускной строгостью сказала она.

— Даю слово, — отозвался Джек. Ревность Кэндис приводила его в восторг. Раз ревнует, значит, не так уж безразлична к нему.

— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло? — Она выжидающе смотрела на него.

— Не сейчас. Давай лучше займемся любовью. — Он начал расстегивать ее сорочку.

— Вы были в долине Санта-Крус, — не отставала Кэндис. Рука Джека остановилась, затем небрежно скользнула в вырез блузки и накрыла ее грудь. — Я хочу знать, что случилось. Вы атаковали Тусон?

Джек убрал руку и сел.

— Ладно, раз тебе так не терпится. — Его глаза сердито сверкнули. — Хочешь знать все жуткие подробности? — Он встал и потянулся за набедренной повязкой. — Пожалуйста. Ранчо Рейнхарта разрушено до основания и сожжено. Он не сможет отстроиться. То же самое с ранчо Хендерсона. Погибло как минимум десять человек. Четверо из них апачи.

Хватит, или тебя интересует что-нибудь еще? Кэндис села, стянув на груди полы сорочки.

— Да. Что с судьей Рейнхартом?

— Не знаю.

— О Боже! — выдохнула Кэндис.

— Воображаешь, что все еще влюблена в него?

— Что за чушь! Судья хороший человек! Он наш сосед!

— Вы ведь чуть не обручились, верно? Помнится, у тебя был такой вид, словно ты жить без него не можешь! — Глаза Джека сверкали.

— Не верится, что вы напали даже на судью. Как ты мог? Джек молчал, подавляя бешенство.

— Не смей осуждать меня, а тем более судить, — бросил он наконец и зашагал прочь, отлично сознавая, что гнев его направлен не на Кэндис, а на самого себя и эту проклятую войну.

Глава 77

Кэндис решила, что больше не будет касаться этой темы, очевидно, чрезвычайно болезненной для Джека. Она нашла его возле вигвама. Он сидел у костра, с мрачным видом прикладываясь к бутылке. Кэндис так устала, что молча проскользнула на свое обычное место на скатке. Она была все еще удручена, но не из-за нахальной индианки. Теперь ее волновала участь судьи Рейнхарта. Лежа без сна, Кэндис размышляла о судье и его детях, о своем муже и об их ребенке. Прошло немало времени, прежде чем ей удалось заснуть.

Проснувшись утром, Кэндис отправилась на поиски Джека. Он прикладывал компресс из трав и грязи к ноге жеребца.

— Что с ним? — спросила она с таким видом, словно вчерашней стычки не было.

— Поранился, — отозвался Джек, видимо, настроенный так же миролюбиво. Ласково потрепав вороного, он улыбнулся: — Я не успел спросить тебя вчера, с чего это ты вырядилась в нижние юбки?

— Чтобы досадить Дати, — призналась Кэндис. Джек расхохотался.

— Ты искала меня? — В его серых глазах светились тепло и нежность.

— Да, Джек. Мне нужна кожа.

— Зачем?

— Хочу что-нибудь сшить. Для ребенка. Он был приятно удивлен.

— Ты умеешь шить?

— Конечно. Достанешь подходящий материал?

— Да, но тебе придется самой выделывать шкуры.

— А ты покажешь, как это делается?

— С удовольствием. Сегодня же отправлюсь на охоту. Хорошо бы добыть самку оленя. У нее самая мягкая кожа.

Кэндис нахмурилась:

— Только убедись сначала, что у нее нет потомства.

— Постараюсь.

Джек вернулся с пустыми руками, но на следующее утро принес жене самку оленя. Кэндис была преисполнена волнения и решимости. По мере приближения родов желание заботиться о ребенке усиливалось. Конечно, она предпочла бы одеть своего малыша во все самое лучшее, но на первое время сойдет и мягкая кожа.

Следующие два дня Джек учил Кэндис выделывать кожу. Ее энтузиазм вызывал у него веселое удивление. А то, что кожа предназначалась для их ребенка, согревало душу. Он искренне наслаждался, помогая жене в ее трудах. Они ни разу не поссорились. Между ними установились дружеские отношения. Они работали вместе, стремясь к общей цели. Джеку нравилось общество жены. Нравились ее решимость, желание хорошо выполнить работу, ее улыбка и смех. Но более всего Джеку нравилось то, что Кэндис поглощена заботами об их еще не родившемся ребенке.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, Джек уводил ее вверх по каньону к уединенной полянке у ручья, где они купались, плавали и занимались любовью. По ночам Кэндис спала в его объятиях, и, просыпаясь от мучительных кошмаров — Джека все еще преследовал образ убитой на ранчо Уордена женщины, а в голове не смолкали шум сражения и погребальный плач, — он тянулся к Кэндис. Не дав жене толком проснуться, он ласкал ее с отчаянной потребностью забыться и избавиться от чувства вины и угрызений совести и заглушал стоны Кэндис жгучими поцелуями. Если кто-нибудь и знал, что Джек спит со своей беременной женой, то не подавал виду. Ему было все равно. Он слишком нуждался в ней, чтобы считаться с условностями.

— Дати, тебе нужно отдохнуть, — твердо сказал Джек. Он взял у нее корзину, слишком тяжелую для беременной женщины. — Я настаиваю на этом.

— Я не устала, — возразила она, несмотря на измученный вид.

— Ступай отдохни, — повторил он.

Дати была на восьмом месяце, но много работала. Джек чувствовал себя виноватым. Он понимал, что уделяет все внимание Кэндис, но, черт побери, не хотел второй жены и надеялся справиться с весьма неустойчивой ситуацией наилучшим образом. Прояви он к Дати чуть больше интереса, и хрупкое равновесие между женщинами нарушится. Чем-чем, а отношениями с Кэндис Джек не желал рисковать. Ему еще повезло, что Дати смирилась с таким порядком вещей.

Проводив взглядом Дати, которая скрылась в вигваме, Джек повернулся к Кэндис, недовольно наблюдавшей за ним. Он улыбнулся.

— Джек, уж больно она раздалась. Тебе не приходило в голову, что ребенок не твой?

— Ребенок мой, Кэндис. Я расспрашивал мужчин в стойбище. После смерти мужа Дати ни с кем не имела дела, кроме меня. Если бы кто-нибудь считал ребенка своим, он бы с радостью объявился. Апачи любят детей.

— Это просто предположение, — с раскаянием сказала Кэндис.

Неожиданно улыбнувшись, она вытащила из-за спины детское платьице и протянула ему.

— Ну как? — робко поинтересовалась она.

Джек едва удержался от смеха. Работа была ужасной, но он сделал вид, что не замечает чересчур больших, неровных стежков.

— Замечательно! Но тебе не кажется, любовь моя, что оно великовато? Или ты собираешься родить младенца весом в двадцать фунтов?

Кэндис растерялась.

— Ты считаешь, что оно велико? Ну… он же подрастет.

— Несомненно, — хмыкнул Джек. — Похоже, ты никогда не видела новорожденных детей?

— Конечно, нет. Я думала, что они такого размера.

Джек усмехнулся, возвращая ей платьице. Она удрученно крутила его в руках.

— Шитье никогда не было моим любимым занятием. До Эль-Пасо я ни разу не брала иголку в руки.

Джек предпочел промолчать.

Кэндис бросила на него подозрительный взгляд:

— Это заметно, да?

— Нет. Очень миленькое платьице.

— Обманщик, — улыбнулась Кэндис, заметив искорки веселья в его глазах.

— Клянусь, — заверил ее Джек, обняв рукой за плечи. — Пойдем прогуляемся.

— Я хотела заняться шитьем, — возразила она, но послушно зашагала рядом.

Он засмеялся:

— Дети растут быстро.

— Ладно, я все поняла, — сказала Кэндис и серьезно добавила: — Джек, я…

— Что?

— Проклятие, Джек! Я хочу, чтобы у ребенка было все: настоящая одежда, игрушки, конфеты, пони и дом, черт побери! С садом!

Джек остановился и положил руки ей на плечи. Ее слова переворачивали ему душу.

— Я хочу дать тебе все это.

— Тогда давай уедем отсюда!

— Хочешь, чтобы я сбежал, как последний трус, да?

— Ты должен позаботиться о своей семье!

— У малышей апачей счастливое детство. По-моему, ты думаешь не о ребенке, а о себе.

— Нет, я думаю о нас обоих — обо всех нас! И потом, наш ребенок не апачи. Можешь ты это понять?

— Мне казалось, ты счастлива.

— Ты ошибался.

— Но ведь ты любишь меня, — с отчаянием сказал Джек. — Разве нет?

Кэндис промолчала. Сжав в руке детское платьице, она пошла прочь.

Джек рванулся за ней. Он понимал, что жена права. Их ребенок на три четверти белый. Джек мечтал дать Кэндис все, что она хочет. Но как? Ведь его долг — находиться здесь. Или нет? Может, его долг не в том, чтобы оставаться с взрастившими его людьми, а в том, чтобы заботиться о своей семье и ее будущем?

Но как быть с Шоцки? Его душа взывает к отмщению. Джек прислонился к развесистому дубу. Он с самого начала знал, что такая жизнь не годится для его жены и ребенка. Потому и уехал к Кочису, не взяв Кэндис с собой. А потом увез ее насильно, уступив ревности и гневу. Но он рад, что она здесь, с ним! Джек не мог представить себе жизни без Кэндис. Если бы она действительно любила его, то с радостью принесла бы эту жертву.

И все же он не вправе требовать от нее, чтобы она жила с апачами.

Не будь он таким эгоистом, ни за что не позволил бы ей с ребенком уехать.

Осознание этого оказалось слишком болезненным. Джек подавил угрызения совести, но знал, что они никуда не денутся и будут терзать его еще долго.

Глава 78

Джек поежился под ее обвиняющим взглядом.

— Мы ненадолго. На пару дней, — сказал он, придерживая вороного, нетерпеливо перебиравшего копытами.

Лицо Кэндис болезненно исказилось:

— Как ты можешь убивать?

Джек упрямо сжал губы, не желая втягиваться в бесплодную дискуссию. Вскочив в седло, он бросил на Кэндис жесткий взгляд, повернул вороного и пустился рысью вслед за отрядом, направлявшимся к выходу из каньона. Джек чувствовал на себе взгляд жены, полный осуждения, тревоги и даже неприязни — эмоций, в точности отражавших его собственные чувства.

Весь день они скакали ровным аллюром, на сей раз всего две сотни воинов. Джек ехал рядом с Нахилзи, возглавлявшим отряд. Их путь лежал на север, к долине Аравиапа, где разведчики Кочиса засекли конвой, сопровождавший фургоны с припасами в форт Брекенридж. Забираться так далеко было рискованно, но нападение на конвой давало единственную возможность добыть оружие и боеприпасы.

Джек неотступно думал о лейтенанте Морисе, отдавшем приказ повесить пленников, о человеке, погубившем Шоцки. Казалось, целая жизнь отделяла его от роковых событий в феврале. Лейтенант все еще находился в Брекенридже. Мысль об этом вселяла в Джека убийственную ярость и жажду крови. Он испытывал первобытную, но естественную для апачей потребность отомстить.

Они атаковали конвой на закате следующего дня. Солдаты имели глупость разбить лагерь на дне оврага. Белые часто использовали пересохшие русла в качестве дорог вместо того, чтобы по примеру апачей перемещаться по горным тропам. Это было куда безопаснее, хотя и медленнее. Такие овраги — узкие, с крутыми склонами — представляли собой идеальное место для засады.

Две сотни воинов обрушились лавиной на пятьдесят кавалеристов, следовавших верхом на мулах.

Солдаты быстро сориентировались. Соорудив из перевернутых фургонов баррикаду, они открыли ответный огонь. В первые же секунды трое из них были убиты, но раненых успели оттащить за укрытие. Налетевшие со всех сторон апачи носились вокруг, поливая обороняющихся дождем из свинца и стрел. Осадив коня, Джек некоторое время наблюдал за происходящим. Не сумей солдаты так удачно расположить фургоны, их участь была бы решена. Теперь же они могли обороняться часами, выжидая, пока апачи выдохнутся или израсходуют все боеприпасы. А значит, не выполнят своей задачи и окажутся в еще более тяжелом положении, чем до нападения на конвой.

Джек пустил вороного в галоп и врезался в самую гущу схватки. Он выстрелил, опережая противника, целившегося в него из-за ощетинившейся ружьями баррикады. Его пуля нашла цель, и голова солдата исчезла за фургоном. Совсем рядом просвистела ответная пуля, едва не задев бок вороного. Джек снова выстрелил на полном скаку, но промазал, сожалея, что приходится расходовать боеприпасы впустую.

Что-то заставило его обернуться.

Он увидел, что лошадь Нахилзи, сраженная выстрелом, заваливается набок. Соскочив с седла с ловкостью кошки, тот чудом избежал участи быть раздавленным. Джек развернул вороного и поскакал к оставшемуся без коня воину. Нахилзи бросился ему навстречу. Они одновременно заметили притаившуюся фигуру в синей униформе. У Нахилзи не было ружья: оно осталось под лошадью, как и его лук. Солдат потянулся к ружью, Нахилзи схватился за нож. Джек отчетливо увидел лицо солдата. Это был совсем юный парнишка с голубыми глазами и бледной кожей, покрытой слабым загаром. Его полудетское лицо было искажено ужасом. Нахилзи метнул нож, но промахнулся и, потеряв равновесие, оказался в гуще рукопашной схватки. Солдат поднял ружье. Джек оцепенел.