Тихие смешки пронеслись среди мужчин за спиной, мужчин таких же опытных как сам Башир, и даже Тумад смеясь сквозь бороду показал белые зубы. Они все были прежде на войне, но никогда на столь странной как эта. Оглядываясь вокруг, Башир наблюдал за дорогой сквозь деревья, но только с половиной внимания. Если говорить на чистоту, Тенобия действительно его волновала. Только Свет знает, почему Изар и другие вместе решили бросить Запустение, и еще меньше, почему они сняли так много солдат, сколько по слухам, они привели на юг. Даже если слухи поделить пополам. Несомненно, у них были свои причины, которые они считали правильными и вескими, и несомненно, Тенобия их разделяла. Но он ее знал. Он учил ее ездить верхом, наблюдал, как она росла, преподнес ей Сломанную Корону, когда она заняла трон. Она была хорошим правителем, не слишком властная, не слишком легкомысленная, умная, если не всегда мудрая, храбрая, но не безрассудная, но сказать «импульсивная» было слишком мало, чтобы ее правильно описать. Несколько раз было бы мало даже слова «горячая». И он был почти уверен, почти на все сто, что у нее имелась собственную цель помимо общей с другими, чтобы его отыскать. Голова Даврама Башира. И если это так, она вряд ли успокоится, отправив его еще раз в ссылку, если зашла настолько далеко. Чем дольше Тенобия несет кость в зубах, тем тяжелее будет убедить ее бросить. Это была явная проблема. Она должна быть в Салдэйе, охранять Границу Запустения, но и он тоже должен быть там. Она могла дважды, по крайней мере, обвинить его в измене за то, что он сделал, начиная с прибытия на юг, но он по прежнему не видел другого способа решить проблему. Восстание — Тенобия могла свободно назвать это и так, на свой выбор — случай с восстанием было бы ужасно рассматривать. Ему хотелось бы, чтобы его голова подольше твердо держалась на шее. Явная и щекотливая проблема.

Лагерь восьми тысяч легкой конницы, которую он сохранил после походов против Иллиана и Шончан, занимал больше места, чем лагерь на тарвалонской дороге, но нельзя было сказать, что он был растянут. Коновязи стояли ровными рядами, с кузнецами с каждой стороны, протянувшись между одинаково строгими рядами больших серых или белых палаток, хотя теперь на многих из них было много заплат. После сигнала трубы каждый был готов вскочить в седло и начать сражаться на счет пятьдесят, и его капралы, которых он когда-то назначил, следили, чтобы все укладывались в этот счет и не дольше. Даже палатки маркитантов и их фургоны, стоявшие в ста шагах к югу от прочих, были более организованными, чем лагерь осаждающих, словно они следовали примеру салдэйцев. По крайней мере, некоторые.

Поскольку он со своим эскортом подъезжал, солдаты в лагере забегали возле лошадей, будто сигнал уже раздался. Некоторые обнажили мечи. Голоса были обращены к нему, но при виде большой толпы мужчин и женщин, главным образом женщин, собравшихся в центре лагеря, он почувствовал внезапный холод внутри. Он пришпорил коня, и Быстрый в галопе прыгнул вперед. Он не знал, последовал ли кто-нибудь за ним или нет. Он не слышал ничего, кроме крови стучащей в ушах, не видел ничего, кроме толпы перед его собственной остроконечной палатки. Палатки, которую делил с Дейрой.

Добравшись до толпы он не стал осаживать коня, только оттолкнулся от седла и продолжил бег по земле. Он слышал, что люди говорили, не понимая, о чем они говорят. Они расступились перед ним, открыв проход к палатке, не дожидаясь когда он их сметет с дорогу.

Только возле полога палатки он притормозил. Палатка, достаточно просторная для размещения двадцати солдат, была переполнена женщинами, женами лордов и офицеров, но его глаза быстро нашли собственную жену Дейру, сидящую на складном стуле посереди ковров, что служили полом, и холод исчез. Он знал, что она однажды умрет — они оба умрут — но единственная вещь, которой он боялся, остаться жить без нее. В этот момент он понял, что некоторые из женщин помогали ей снять платье, обнажив ее торс. Еще одна прижимала свернутую ткань к левой руке Дейры, и ткань становилась красной, кровь бежала по руке сквозь ткань и капала с ее пальцев в чашу на ковре. В чаше уже набралось значительное количество темной крови.

Она увидела его в тот же самый момент, и на слишком бледном лице засверкали ее глаза.

«Вот что бывает, когда нанимаешь на работу иноземцев, муж», — она сказала свирепо, потрясая в его сторону длинным кинжалом, зажатым в правой руке. Она была высокой как большинство мужчин, даже на несколько дюймов выше его, и красивая. Ее лицо обрамляли черные как крыло ворона волосы с белыми прядями. У нее был командный голос, который становился властным, когда она была сердита. Даже если она едва могла сидеть прямо. Большинство женщин были бы смущены, оказавшись голой по пояс перед таким числом народа, рядом с собственным мужем. Но не Дейра. — «Если бы ты не мчался всегда, словно ветер, мы могли бы вызвать несколько хороших слуг из наших собственных поместий, чтобы выполнять необходимую работу».

«Поспорила со слугами, Дейра?» — сказал он, нахмурясь. — «Вот уж никогда не думал, что ты начнешь пырять их ножом». — Несколько женщин ответили ему прохладными, косыми взглядами. Не каждый муж с женой общались с друг другом таким образом, как он и Дейра. Некоторые считали их странной парой, с тех пор как они стали реже кричать.

Дейра нахмурилась в его сторону, затем коротко хмыкнула, от нечаянного смеха.

«Я начну сначала Даврам. И пойду медленно, так чтобы ты смог понять», — добавила она с маленькой улыбкой, делая паузу, чтобы поблагодарить женщин, которые забинтовали белым льняным куском материи ее обнаженный торс. — «Я вернулась из моей прогулки и нашла двух странных мужчин, роющихся в нашей палатке. Они, естественно, вынули кинжалы. Я ударила одного из них стулом, и нанесла удар другому.» — Поморщившись она указала на руку. — «Не достаточно ловко, поскольку он сумел дотянуться до меня. Тогда вошли Завайон и другие, и эта парочка сбежала через разрез, который они сделали в стене палатки».

Несколько женщин мрачно кивнули, и схватились за рукояти кинжалов, которые они носили на поясе. Дейра мрачно продолжила, — «я приказала им начать преследование, но они настояли на том, чтобы осмотреть мою царапину». — Руки были сняты с кинжалов, и лица покраснели, хотя ни одна не выглядела сколько-нибудь стыдящейся своего неповиновения. Они были в щекотливом положении. Дейра была их леди, поскольку он был их лордом, но даже, если она называла это царапиной, то, возможно, могла истечь кровью, если бы они ее оставили, преследуя воров. — «Все равно, » — продолжала она, — «я приказала искать. Их будет не трудно найти. У одного на голове шишка, а другой в крови.» — Она коротко, удовлетворенно поклонилась.

Завайон, жилистая, рыжеволосая Леди Гахор, держался иглу с вдетой ниткой.

«Если у вас не проснулся интерес к вышивке, милорд, » — сказала она холодно, — «могу я просить, чтобы вы отошли?»

Башир согласился, слегка наклонив голову. Дейра никогда любила, когда он смотрит, как ее зашивают. И ему никогда не нравилось наблюдать то, как ее зашивали.

Снаружи он задержался, чтобы громким голосом объявить, что его леди жена чувствует себя хорошо, в данное время ей оказывают помощь, и что все должны вернуться к своим делам. Мужчины ушли, с пожеланиями здоровья леди Дейре, но ни одна из женщин даже не пошевелилась. Он не стал их прогонять. Они останутся, независимо от того, что он сказал, пока не появится сама Дейра. Мудрый мужчина всегда старается избегать битв, которые он не только проиграет, но и будет выглядеть глупцом.

Тумад ждал на краю толпы, и он спешился возле Башира, который шел с силой сжатыми за спиной руками. Он ждал этого, или чего-то подобного, в течение долгого времени, но он уже почти решил, что этого не случится. И он не ожидал, что из-за этого Дейра будет на волосок от гибели.

«Эти двое были найдены, милорд», — сказал Тумад. — «По крайней мере, они подходят под описание, которое дала Леди Дейра.» — голова Башира резко повернулась, отразив на его лице жажду убийства, и мужчина быстро добавил, — «Они были уже мертвы, милорд, за пределами лагеря. Каждый получил по удару узким кинжалом.» — Он показал пальцем на основание своего черепа позади уха. — «Должно быть убийц больше чем один, если конечно он не был также быстр как гадюка».

Башир кивнул. Цена неудачи смерть. Двое искали, а сколько их убивало, чтобы заставить замолчать? Сколько осталось, и когда они попробуют снова? Хуже всего, он не знает кто стоит за этим? Белая Башня? Отрекшиеся? Кажется, решение само его нашло.

Никого кроме Тумада не было рядом, чтобы его услышать, но он все равно говорил тихо и осторожно выбирал слова. Иногда, ценой небрежности тоже была смерть.

«Ты знаешь, где найти мужчину, который прибыл ко мне вчера? Найдите его, и скажите ему, что я согласен, но нас будет несколько больше, чем мы договаривались».

Легкие перья снега, падающего на Кайриэн, только слегка приглушали свет утреннего солнца, немного смягчая его яркость. Из высокого узкого окна во Дворце Солнца, с толстым стеклом, хорошо защищающим от холода, Самитсу могла ясно видеть деревянные леса, установленные вокруг разрушенной части дворца, выбитые блоки темного камня все еще были заполнены кучами щебня, а ступенчатые башни резко обрывались по сравнению с остальной частью дворца. Одной из них, Башни Утреннего Солнца, просто больше не было. Несколько из легендарных «недостроенных» городских башен прорисовывались сквозь летящие белые хлопья, огромные квадратные шпили с огромными опорами, куда выше дворца, несмотря на то, что он располагался на самом высоком холме в городе. Они стояли в своих лесах, все еще не полностью восстановленные даже спустя двадцать лет после того, как Айил их сожгли. Еще двадцать выглядели почти доделанными. Конечно, по такой погоде на лесах не было рабочих, карабкающихся по доскам. Ей бы хотелось, чтобы ей снег мог тоже дать отсрочку.

Когда Кадсуане уехала на прошлой неделе, оставляя ее старшей, ее задача казалась ясной. Удостоверится, что Кайриэн горшок не начнет кипеть снова. В то время это казалось простой задачей, хотя она и редко баловалась политикой, чтобы о ней говорить. Только один из благородных лордов собрал под рукой значительные силы, и Добрэйн был союзником, который, казалось, хотел сохранить все в спокойствии. Естественно, он принял это глупое назначение «Стюартом Дракона Возрожденного в Кайриэне». Мальчик еще назначил «Стюартом Тира» мужчину, который бунтовал против него всего месяц назад! Если он натворил столько же и в Иллиане… Это кажется слишком реальным. Эти назначения принесли бы одни только бесконечные неприятности Сестрам, если бы все не было сделано заранее. Мальчик доставлял одни неприятности! Пока Добрэйн, кажется, использовал свой новый пост только для того, чтобы управлять городом. И спокойно сплачивать людей в поддержку прав Илэйн Траканд на Трон Солнца, если она когда-либо о них заявляла. Самитсу была довольна, что об этом не надо думать ей — беспокоиться о том, кто займет Трон Солнца. Она вообще не очень беспокоилась о кайриэнцах.

Падающий снег за окном кружился в порывах ветра, словно белый калейдоскоп. Так… успокаивающе. Прежде она когда-либо ценила спокойствие? Она, конечно, не смогла бы этого припомнить, даже если бы захотела.

Ни возможность занятия Илэйн Траканд трона в будущем, ни новый титул Добрэйна не заставил никого так испугаться, как смешные, просто смехотворные, слухи о том, что мальчик отправился в Тар Валон, чтобы подчиниться Элайда, хотя она и не делала ничего, чтобы их подавить. Эта история полушепотом передавалась от лорда до последнего конюха, что было очень хорошо и помогало поддерживать мир. Игра Домов наконец-то приостановилась. Это было хорошо, по сравнению с тем, как обычно велись дела в Кайриэне. Айил, приходившие город из своего огромного лагеря в нескольких милях к востоку, очень помогали — ненавистью народа легко управлять. Все знали, что они следовали за Драконом Возрожденным, и никто не хотел рискнуть оказаться с неправильной стороны от тысяч копий айильцев. Юный ал'Тор более полезен своим отсутствием, чем присутствием. Слухи с запада об айильцах, совершающих набеги, грабежи, поджоги, убивающих всех без разбора, которые приносили торговцы, давали людям еще одну причину быть осторожными с теми, что под боком.

В целом, казалось, что нет ничего способного вытащить Кайриэн из его болота, кроме случайной уличной ссоры между слобожанами и горожанами, которые считали шумных, ярко одетых слобожан такими же чужаками как Айил, но более безобидными. Чердаки были переполнены людьми, спящими везде, где они могли найти убежище от холода. Но все же запасов продовольствия было более чем достаточно, если даже не в избытке, а торговля шла даже лучше, чем обычно в зимнее время. В целом, она должна была бы чувствовать себя довольной, она выполняла все инструкции Кадсуане так, как хотела Зеленая. За исключением того, что Кадсуане ожидала бы большего. Она всегда ожидала большего.

«Ты слушаешь меня, Самитсу?»

Вздохнув, Самитсу отвернулась от созерцания вида за окном, изо всех сил стараясь не трогать свою желтую юбку. Сделанные в Джаканде серебряные колокольчики в волосах слабо звякнули, но сегодня их звук был не в состоянии ее успокоить. Даже в лучшие времена она не чувствовала себя комфортно во дворце, хотя пылающий огонь в широком мраморном камине давал достаточно тепла, и на кровати в соседней комнате отличная пуховая перина и подушки на гусином пере. Все три ее комнаты были слишком декорированы по кайриэнской моде, белый гипс потолка разбит на квадраты, широкие карнизы сильно позолочены, а деревянные стенные панели заполированы до блеска, но все равно оставались слишком темными. Мебель была очень темной и массивной, украшенной тонкими золотыми листиками и инкрустирована повторяющимися вставками из кости. Тайренский ковер в цветочек в этой комнате по сравнению со всем остальным сильно бросался в глаза, и, казалось, подчеркивал строгость обстановки. В последнее время, все вокруг казалось слишком похоже на клетку.

Что действительно ее беспокоило, так это женщина, стоящая сейчас посереди ковра, уперев кулаки в бедра. Ее волосы свободно вились по плечам, подбородок воинственно задран вверх, взгляд узких синих глаз очень хмурый. Сашалле, конечно, носила на правой руке кольцо Великого Змея, но вдобавок еще и ожерелье с браслетом айильской работы, огромные бусинки серебра и замысловатые узоры из кости, слишком безвкусные по сравнению с ее платьем из коричневой шерсти с высоким воротом, которое было простым, элегантным и хорошо сшитым. Работа была не грубой, но… слишком броской, и едва ли такое стала бы носить Сестра. Странность выбора украшений могла быть ключом слишком ко многим вещам, если Самитсу когда-нибудь сможет их разглядеть за этим украшением. Хранительницы Мудрости, особенно Сорилея, смотрели на нее, словно она была столь глупой, что приметь все как есть, не выясняя причин, и не попытается найти ответы. Они делают так слишком часто. И особенно Сорилея. Самитсу не привыкла считать себя глупой, и ей страшно не нравилось, когда другие пытаются это делать.

Уже не впервые, она обнаружила, как трудно встречать пристальный взгляд другой Сестры. Сашалле была главной причиной, из-за которой удовлетворение от состояния дел постоянно от нее ускользало, независимо от того, насколько хорошо все шло. Что еще больше раздражало, Сашалле была Красной, но, несмотря на цвет своей Айя, она принесла клятву молодому ал'Тору. Как Айз Седай могла поклясться на верность любому мужчине, да еще тому, кто мог направлять? Возможно Верин была права о та'верен, меняющем мир. Самитсу не могла придумать других причин для тридцати одной Сестры, пять из них была Красными, чтобы принести подобную присягу.

«К Леди Айлил приходили лорды и леди, которые представляют большинство Дома Риатина» — ответила она терпеливее, чем чувствовала. — «Они хотят, чтобы она заняла место Главы Дома, и ей требуется одобрение Белой Башни. Одобрение Айз Седай, по крайней мере». — Чтобы как-то избежать состязания взглядов — и вероятно проигрывая их — она пошла к столу из черного дерева, где серебряный кувшин, стоящий на серебряном подносе с золотой насечкой, все еще испускал слабый аромат специй. Кубок с теплым вином помог обеспечить ее слабым оправданием за потерянный контакт глаз. Нужда оправдываться перед собой заставила ее поставить кувшин на поднос с резким стуком. Она избегала слишком часто смотреть на Сашалле. Даже сейчас она сообразила, что смотрела на женщину искоса. К собственному расстройству, она совсем не могла заставить себя полностью повернуться, чтобы встретить ее взгляд.

«Скажи ей нет, Сашалле. Ее брат, когда его видели в последний раз, был все еще жив, а у Башни есть и другие дела, вместо того, чтобы разбираться с восстанием против Возрожденного Дракона. Особенно теперь». — В ее памяти возник Торам Риатин, убегающий в странный туман, который мог менять форму и убивать, туман, который не брала Единая Сила. В тот день Тень пришла к стенам Кайриэна. Голос Самитсу напрягся от усилий сдержать дрожь. Не от страха, от гнева. Это случилось в тот день, когда она не справилась с Исцелением юного ал'Тора. Она терпеть не могла неудачи, и испытывала крайне неприятное чувство, когда о них вспоминала. И ей не нужно оправдываться. — «Большинство сторонников Риатина побеждены. Но те, кто все еще связан с Торамом, выступят против нее. С оружием, если будет необходимо, и в любом случае, поддерживая переворот в великом Доме нельзя сохранить мир. Сейчас в Кайриэне сохраняется сомнительный баланс, Сашалле, но это все же баланс, и мы не должны его разрушать». — Она смогла заставить себя резко замолчать, прежде чем она бы добавила, что Кадсуане тоже рассердилась бы, если они так поступят. Едва ли это добавило ей уважения в глазах Сашалле.

«Переворот все равно будет, поспособствуем мы этому или нет», — твердо сказала другая Сестра. Ее хмурый взгляд исчез, едва Самитсу показала, что слушала, хотя губы все еще были недовольно сжаты. Возможно, это было просто упрямство, а не война с ней, но едва ли это имело значение. Женщина не вдавалась в дискуссии и не пыталась ее переубедить, просто заявляла о собственном мнении. И что больше всего раздражало, делала это в виде большого одолжения. — «Дракон Возрожденный — глашатай переворотов и изменений, Самитсу. Предсказанный глашатай. А если бы его не было, этот город все еще Кайриэн. Ты считаешь, что они действительно перестали играть в Даэс Дей'мар? Поверхность воды может быть спокойной, но рыбы никогда не перестают плавать».

Красная, агитирующая за Возрожденного Дракона, словно какой-нибудь уличный демагог на площади! Свет!

«А если ты не права?» — Самитсу выдавила из себя слова против собственной воли. Сашалле — чтоб ей сгореть! — сохраняла полное спокойствие.

«Айлил отказалась от любых притязаний на Трон Солнца в пользу Илэйн Траканд, чего желал Возрожденный Дракон, и она готова дать ему вассальную клятву верности, если я попрошу. Торам вел свою армию против Ранда ал'Тора. Я говорю, что изменение стоит усилий, а шансы дают возможность, и я ей так и скажу ».

Колокольчики в волосах Самитсу зазвенели от резкого движения головой, и она едва сумела удержаться от нового косого взгляда. Восемнадцать из Сестер, Принявших Дракона, все еще оставались в Кайриэне. Кадсуане увела нескольких с собой, затем послала Аланну, чтобы взять еще — и все оставшиеся стояли выше чем Сашалле, но Хранительницы Мудрости старались держать их подальше от нее. В принципе, она не одобряла этого — Айз Седай не могут быть учениками кого бы то ни было! Это было возмутительно! — но на практике, это действительно облегчало ее работу. Они не вмешивались или не имели возможности, жалуясь, что Хранительницы Мудрости управляют их жизнями и следят за ними каждую минуту. К сожалению, по некоторым причинам она не могла учиться, Хранительницы Мудрости смотрели по-другому на Сашалле и двух других Сестер, которые были усмирены у Колодцев Дюмай. Усмирены. При мысли об этом она чувствовала слабую дрожь, но только слабую. И было бы лучше, если она когда-нибудь сумеет узнать, как Дамер Флинн Исцелил то, что невозможно Исцелить. По крайней мере, кто-то может Исцелять усмиренных, даже если это мужчина. Мужчина, способный направлять. Свет, вчерашний ужас сегодня превращается в обычное беспокойство, едва вы немного привыкаете.

Она была уверена, что Кадсуане перед уходом уладит все вопросы с Хранительницами Мудрости, поскольку она понимала различия между Сашалле, Иргэйн и Ронайллой. По крайней мере, она думала, что была уверена. Не в первый раз ее втянули в один из проектов легендарной Зеленой. Кадсуане могла быть хитрее любой Голубой — интрига вплетена внутрь интриги и обернута хитростью, оставляя ее в тени за спиной других. Некоторые интриги были спланированы потерпеть неудачу, чтобы помочь другим преуспеть, и только Кадсуане знала, какие были какими. Не утешительная мысль. В любом случае, те три Сестры были свободны оставаться или идти, куда они желали, и делать то, что желали. И конечно они не чувствовали надобности придерживаться наставлений, оставленных Кадсуане, или следовать за Сестрой, которую она оставила старшей. Их вела и сдерживала только безумная присяга ал'Тору.

Самитсу никогда в жизни не чувствовала себя слабой или неэффективной кроме случая, когда ее Талант подвел ее, но сейчас она больше всего на свете желала, чтобы Кадсуане вернулась и избавила ее от решения всех вопросов. Несколько слов, нашептанных в ухо Айлил, конечно, подавили бы любое желание леди претендовать на должность Главы Дома, но все же это ни к чему не приведет, если она не найдет какой-то способ отклонить Сашалле от ее цели. Не имеет значения, что Айлил боится что ее глупые тайны узнают даже за границей, несогласованность в том, что Айз Седай ей говорят, может вполне заставить ее решить, что лучше попробовать скрыться в своем поместье, и не рисковать оскорбить Сестру, в любом случае, чтобы она не сделала. Кадсуане очень бы расстроилась, потеряв Айлил. Сама Самитсу бы тоже расстроилась. Айлил была тайной дверцей в мир заговоров, назревающих среди знати, мера, по которой легко измерить интриги, были ли они все еще мелкими и их вероятность принести волнение. Проклятая Красная знала это. И едва Сашалле даст Айлил такое разрешение, то это к ней она прибежит со своими новостями, а не к Самитсу Тамагова.

Пока Самитсу колебалась не находя решения, дверь в коридор открылась, пропуская бледную строгую кайриэнку, ниже обеих Айз Седай на целую ладонь. Ее седые волосы были зачесаны в толстый узел на затылке, и она носила простое серое платье почти черного цвета, совсем без украшений, вид современной ливреи слуг Дворца Солнца. Слуги, конечно, никогда не стучались и не спрашивали разрешения войти, но Коргэйд Марендевин была не просто какой-то служанкой; тяжелая серебристая связка длинных ключей на поясе была своего рода офицерской лентой. Кто бы ни правил Кайриэном, Хранитель Ключей правил Дворцом Солнца простой и естественный факт, и в появлении Коргэйд не было и следа подобострастия. Она сделала минимальный реверанс, ровно на полпути между Самитсу и Сашалле.

«Меня попросили сообщать обо всем необычном», — сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно в воздух, хотя просила ее об этом Самитсу. Вероятно, она узнала о борьбе за власть между ними, едва они узнали об этом сами. Немногое во Дворце случалось без ее ведома. — «Мне сказали, что на кухне Огир. Он и еще молодой человек, узнавали о работе в качестве каменщиков, но я никогда не слышала о каменщиках Огир, работающих вместе с людьми. И стеддинг Тсофу не присылал сообщений ни о каких каменщиках, свободных в ближайшее время, когда мы спрашивали их после… инцидента». — Пауза была едва заметна, и выражение лица не изменялось, но половина сплетен о нападении на Дворец Солнца винила в этом ал'Тора, другая Айз Седай. Несколько сплетен упоминали Отрекшихся, но только в связи с ал'Тором или с Айз Седай.

Задумавшись, сжав губы, Самитсу отбросила проклятую путаницу, в которую кайриэнцы превращали все, к чему бы они ни прикоснулись. Опровержения о причастности Айз Седай не сделали бы ничего хорошего. Три Клятвы не могут помочь в городе, где простые «да» или «нет» могли привести к шести противоречивым слухам. Но Огир… На дворцовую кухню вряд ли пустят случайных прохожих, а повара наверняка дадут Огир горячий обед, только чтобы поближе его рассмотреть. Огир сейчас был даже более необычен, чем всегда — в прошлом году или до этого. Время от времени еще встречались немногие, но всегда странствующие со скоростью, присущей только Огир, и редко задерживающихся на одном месте дольше, чем необходимо для сна. Они очень редко путешествовали вместе с людьми, однако, работали с людьми еще реже. Это сочетание вызывало у нее подозрение. Надеясь вытащить его наружу, она было открыла рот, чтобы задать несколько вопросов.

«Спасибо, Коргэйд», — сказала Сашалле с улыбкой. — «Вы очень помогли. Не оставите ли вы нас теперь наедине?» — Быть резкой с Хранительницей Ключей было хорошим способом остаться с грязным постельным бельем, холодным обедом, полным ночным горшком и с опаздывающими сообщениями. Тысячей раздражающих случайностей, которые могли превратить жизнь в страдание и заставить вас самих убирать грязь, пытаясь справиться с чем-нибудь вообще, но все же простая улыбка, спрятала бы жало в ее словах, обращенных к Коргэйд. Седовласая женщина слегка наклонила голову в знак согласия и снова сделала небольшой реверанс. На сей раз, очевидно, предназначавшийся Сашалле.

Едва за ней закрылась дверь, как Самитсу с силой грохнула серебряным кубком о поднос, так что теплое вино облило ее запястье и обернулась к Красной Сестре. Она была на краю потери контроля над Айлил, а теперь еще, кажется, и Дворец Солнца ускользает сквозь пальцы! Скорее у Коргэйд вырастут крылья и она полетит, чем сохранит в секрете то, что она только что здесь видела, и независимо от того, что она расскажет, новость полыхнет по дворцу со скоростью лесного пожара и заразит каждого слугу сверху донизу, до последнего конюха, подчищающего за лошадьми. Этот заключительный реверанс весьма ясно показал о чем она думала. Свет, как она ненавидит Кайриэн! Обычаи вежливого обращения между Сестрами была очень древними, но Сашалле не обладала достаточным авторитетом, чтобы заставить Самитсу сдерживать язык перед лицом этих бедствий, и она собиралась в грубой форме поставить ее на место.

Хмуро глядя на другую женщину, она увидела лицо Сашалле — действительно увидела, возможно впервые — и внезапно она осознала, почему оно ее так беспокоило, возможно даже она нашла ответ, почему ей было трудно прямо смотреть на Красную сестру. Ее лицо больше не было лицо Айз Седай, вне времени и возраста. Большинство людей могли бы сомневаться, но для другой Сестры было видно с первого взгляда. Возможно, еще оставались какие-то следы, которые заставляли Сашалле казаться более симпатичной, чем она была. В действительности, но каждый бы дал ей гораздо меньше лет, чем ей было на самом деле. Осознание этого факта приморозила язык Самитсу к небу.

Все, что было известно об усмиренных женщинах, было немного больше чем просто слухи. Они убегали и скрывались от других Сестер и, рано или поздно, они умирали. Обычно, рано, чем поздно. Потеря саидар была очень большим потрясением, чем большинство из них могло переносить долгое время. Более или мене — это было то немногое, что она знала, никто очень долгое время не пытался узнать больше. Редко осознаваемый страх в самом темном уголке сознания каждой Сестры, что такая же судьба в случае неосторожности могла с неизбежностью постичь и ее, препятствовало любому желанию узнать больше. Даже Айз Седай закрывали на что-то глаза, когда они не хотели этого видеть. Всегда были слухи, почти всегда бессмысленные и неопределенные. О них никогда не возможно припомнить, где вы их услышали впервые, неясный шепот, что всегда бывает вокруг. Тот слух, что Самитсу только что наполовину припомнила, рассказывал, что женщина, которая была усмирена становилась снова молодой, если осталась жива. До настоящего времени, это всегда казалось смехотворным. Восстановление способности направлять не все вернуло Сашалле. Теперь ей придется работать с Силой в течение многих лет, чтобы снова приобрести лицо, которое ясно скажет любой сестре, что перед ней настоящая Айз Седай. Или … это тоже восстановится? Изменение облика Айз Седай казалось неотвратимым, словно нанесенный на карту рельеф. И если ее лицо изменилось, что еще вместе с ним могло в ней измениться? Самитсу затрясло сильнее, чем при мысли об усмирении. Возможно, что это было одной из причин ее затруднений в попытках узнать способ Исцеления Дамера.

Теребящая айильское ожерелье, Сашалле кажется не понимала, что у Самитсу был повод обидеться на ее поведение, не заметила она и то, что Самитсу ее изучала.

«Это может быть пустышкой, и не стоить нашего внимания», — сказала она, — «но Коргэйд только сообщила о том, что слышала. Если мы хотим что-нибудь узнать, то мы должны увидеть все своими глазами» — замолчав, она подобрала юбки и бросилась из комнаты, оставляя Самитсу только выбирать последовать или остаться. Это было невыносимо! Но оставаться было бы непростительно.

Сашалле была не выше нее, но ей пришлось поспешить, чтобы не отставать, поскольку Красная стремительно мчалась по широким, прямым коридорам. Вопрос о лидерстве был снят, поскольку она выбрала бежать следом. Она про себя тихо бесилась, сдерживая зубовный скрежет. Препирательство с другой Сестрой на публике было в лучшем случае неправильно. В худшем, без сомнения, бесполезно. Это только углубило бы пропасть, в которую она катилась. Она почувствовала очень большое желание пнуть кого-нибудь.

Лампы на стенах давали достаточно света даже на самых темных участках, но в строгом кайреэнском стиле было мало цвета или художественных орнаментов, встречавшихся за пределами случайного гобелена с изображениям животных, сцен охоты или сражений. В нескольких нишах стояли золотые изделия либо фарфор Морского Народа, и в некоторых коридорах карнизы были украшены узором, но большая часть оставались не покрашенные. И это все. Кайриэнцы скрывали свое богатство от внешнего мира, также как и все остальное.