Соблазнительное пари

Сюзан Джонсон

Соблазнительное пари

Вена, февраль 1815 года

— Ходят слухи, что он способен заниматься любовью несколько часов подряд. — Графиня де Полиньяк чуть приподняла красивые брови, чувственные губы ее сложились в шаловливую улыбку. — Судя по всему, он совершенно великолепен.

— Герцогиня де Монтебелло говорит о днях, — сказала с не менее озорной улыбкой юная баронесса Феррон. — А уж кому, как не ей, знать. Такая изумительная выносливость дороже самого роскошного бриллиантового ожерелья.

— Я бы взяла и то, и другое.

Принцесса де Буасси подняла чайную чашку. Она сидела в окружении женщин, обсуждающих возможности пикантного пари, которое касалось Симона Мара, маркиза Нарнского, известного повесы, члена английской делегации на Венском конгрессе, неожиданно оказавшегося в австрийской столице в положении холостяка.

— Ты всегда отличалась жадностью.

— Жизнь коротка, дорогая Эмилия. — Принцесса бросила взгляд на герцогиню де Уврар, последнюю любовницу Талейрана. — И мы все это хорошо знаем.

Все присутствующие принадлежали к элите прежнего режима, который снова восторжествовал во Франции после реставрации Бурбонов, и немало членов их семей пострадали от гильотины революции.

— Ради Бога, не надо о печальном, — умоляющим тоном сказала баронесса. — Я бы очень хотела увидеть известного своими амурными подвигами Симона Мара в моей постели.

— Браво, браво! — Графиня подняла бокал с хересом. — За удовольствия в жизни!

— За то, чтобы наверстать упущенное, а, Жоржи?

— Да, чтобы наверстать упущенное.

— Твой муж по крайней мере был богат.

— Этого недостаточно, поверь мне. — Жоржетта Сен-Жермен, графиня с состоянием, полагающимся ей по праву, была в пятнадцать лет выдана замуж за известного банкира, который по возрасту годился ей в дедушки. Это был мелочный, желчный мужчина, и семь лет замужества с ним она провела как в заточении. — Мы все детали прояснили? — живо осведомилась она, спеша увести разговор от малоприятной темы о ее безрадостном замужестве. — Та, кто завлечет Симона Мара в свой будуар, выигрывает бриллиантовые серьги. И соответствующее ожерелье, если маркиз останется на ночь после того, как ему скажут о пари. Имеет шанс выиграть та, у кого окажется наибольший номер.

— Я слышала, он отдает предпочтение рыжим, — сказала с улыбкой миловидная баронесса, тряхнув золотисто-каштановыми кудрями.

— У леди Бухан черные волосы, однако ее связь с маркизом была самой продолжительной, — напомнила ей графиня.

— Он отдает предпочтение лишь красоте и доступности. Талейран завидует его репутации любителя порока.

— И его молодости, я полагаю, — добавила принцесса.

Эмилия согласно наклонила голову:

— Что, безусловно, подкрепляет репутацию Мара в отношении его выносливости. — Талейрану, ее нынешнему покровителю, бывшему епископу, феноменальному распутнику, который занимал пост министра иностранных дел на протяжении многих лет, во времена страшных катаклизмов, потрясших французское общество, был шестьдесят один год.

— Почему его допустили в этот узкий круг участников переговоров, несмотря на столь молодой возраст? — спросила баронесса. — Все министры гораздо старше его.

— Семейные связи, — многозначительно заметила принцесса.

— И ум. Англичанам нужны его мозги, сказал Талейран, чтобы удержать Россию.

— Он высок, черноволос, красив, показал себя смелым, отважным офицером во время войны на Пиренейском полуострове…

— И богат как Крез, не забудьте об этом, — добавила принцесса. Ее древний род славился весьма удачными и выгодными браками.

— К тому же бесстыдно-талантлив в будуаре, — сказала баронесса с лукавой улыбкой. — Поистине средоточие всех самых блестящих качеств.

— Однако холост во время пребывания в Вене, — напомнила Эмилия.

— Возможно, у него есть где-то припрятанная любовница. — Жоржетта посмотрела на свою подругу из-под ресниц.

— В этом городе сплетен и шпионов? — Эмилия уверенно махнула рукой. — Невозможно.

— Может, кто-то разбил ему сердце и он пребывает в тоске?

Раскаты смеха принцессы наполнили залитую солнцем комнату.

— У него нет сердца, дорогие мои. — В ее голубых глазах сверкнули озорные огоньки. — Но он обладает чарами, способными компенсировать сей недостаток.

— Так что? — пробормотала Жоржетта. — Мы все готовы к тому, чтобы вечером поразвлечься в Шенбрюнне?

— Итак, выигрывает та, у которой наибольший номер? — Баронесса по очереди обвела всех взглядом. — Нет возражений?

Когда все одобрительно кивнули, она встала, подошла к письменному столику и вытащила из ящика лист бумаги, на котором быстро написала четыре числа. Разорвав лист на четыре части, она перемешала их и положила в пустую шляпку.

Каждая леди вынула клочок бумаги из шляпки и выложила его на чайный стол цифрой вверх.

И уже через несколько мгновений Жоржетта почувствовала, как заполыхали ее щеки, ибо она оказалась в центре внимания.

— Шестьдесят девять, — промурлыкала принцесса. — Число весьма выразительное и красноречивое. Завидую вашим вечерним удовольствиям.

Джульетта сознательно написала на других клочках бумаги маленькие номера, чтобы не возникло никаких споров относительно победителя.

— Я не уверена, что до него можно добраться.

Это заявление Жоржетты заставило подруг удивленно посмотреть на нее.

— Ты что, идешь на попятную? — спросила Эмилия, с подозрением посмотрев на Жоржетту.

— Нет… нет. Только… а если он вдруг болен?

— Я с радостью возьму твой номер и выясню это сама, — предложила принцесса и лукаво подмигнула. — И потом, я просто обожаю бриллианты.

— Но мне не обязательно спать с ним, если я так решу. Согласно пари, я лишь должна привести его в свой будуар, чтобы получить серьги.

— Это звучит так наивно, Жоржи, как будто ты не прошла через ад замужества и не нашла после этого утешения в своей независимости.

— Я лишь оставляю за собой свободу выбора… кто знает, как я буду себя чувствовать.

— Или как будет чувствовать себя он, — со смешком сказала баронесса. — Впрочем, делай как знаешь, дорогая. — Жоржи была иногда удивительно наивной, несмотря на перенесенные беды и невзгоды. — Все, что ты должна сделать, — это привести Мара в свой будуар. А если тебе это не удастся, то следующую попытку сделает та, у кого второй по величине номер.

— Мы все будем наблюдать за тобой сегодня вечером, дорогая Жоржи, — пробормотала принцесса. — Кстати, что ты наденешь, чтобы привлечь его внимание?

Графине де Полиньяк подойти к маркизу удалось далеко не сразу. Весь вечер она была окружена поклонниками, а Симон Map пребывал в центре внимания женщин, не говоря уж о том, что был участником политических дискуссий. Бал в Шенбрюнне являл собой блестящее собрание аристократов из всех стран Европы: на короткое время появился австрийский император Франц II, все еще присутствовал на балу русский царь Александр I. Гремела музыка, кружились в танце нарядные пары, сияли хрустальные люстры и канделябры.

— Конгресс танцует, дело не движется, — заметил принц де Линь, что было несправедливо, поскольку во время пышных развлечений решались весьма серьезные дела.

Симон в тот вечер беседовал и с Меттернихом, и с канцлером Гарденбергом — они обсуждали аннексию Саксонии. И еще он пообещал фон Гентцу, что встретится с ним до утра. Симон чувствовал себя усталым, измученным в переполненных бальных залах и даже слишком трезвым, если учесть количество выпитого им шампанского. И тем не менее ему нужно было еще многое сделать до утренней встречи союзников.

Вероятно, именно по этим причинам он не заметил, как к нему подошла графиня.

— Я думала об обеде сегодня вечером — наедине с вами.

Симон повернулся; услышав чувственное мурлыканье, скрываемое под изысканностью французской фразы. Стараясь не выдать своего удивления при виде графини де Полиньяк, он окинул быстрым взглядом находящихся поблизости гостей.

Графиня, очаровательная блондинка, невысокая и стройная, по слухам, любовница французского министра, одарила его обольстительной, ласкающей улыбкой.

Будучи членом британской делегации, Симон должен был взвесить все «за» и «против» в контексте англо-французских отношений. Но она была красивейшей женщиной в Вене, а он никогда не отличался избытком осторожности.

— Завтра, — сказал он. Сегодняшний вечер был весь расписан.

— Сегодня.

— Мне придется пересмотреть свои планы.

— Я бы этого хотела.

Симон почувствовал, как мгновенно отреагировало его тело, словно графиня сказала нечто возбуждающее чувственность.

— Я работал весь день и всю ночь, — сообщил он, чтобы как-то объяснить строгость своего тона.

— Я слышала. Вероятно, вы захотите сегодня вечером отдохнуть.

Он и в самом деле работал весьма напряженно, решил маркиз, внезапно испытав искушение утащить графиню за драпировки и взять ее стоя, когда услышал, каким провокационным полушепотом она произнесла слово «отдохнуть».

— Где? — спросил он с подчеркнутой мягкостью.

Однако несмотря на всю приглушенность тона, Жоржи ощутила в полной мере его физическую мощь, его чувственность, которую не могли скрыть ни изысканность одежды, ни отрепетированность его улыбок. Подняв на него чуть затуманенный взгляд, она улыбнулась.

— Я остановилась в «Дурнштайн-Паласе».

Он кивнул:

— Не исключено, что я смогу освободиться лишь через несколько часов.

— Я буду ждать вас.

Непонятная дрожь пробежала по телу, когда Жоржи задала себе вопрос о благоразумности пари. Дерзкий открытый взгляд маркиза вселил в нее некоторую неуверенность, возможно, даже породил мысль о некой опасности. Он произвел на нее впечатление мужчины, который живет, не подчиняясь правилам.

— Вы не хотите потанцевать? — Симон Map вдруг обнаружил, что хочет дотронуться до нее, ощутить ладонями тепло ее тела, почувствовать над ней власть — странное желание для мужчины, который отождествлял секс с удовольствием и играми, отнюдь не с обладанием. Как она утонченно миниатюрна, подумал он, предлагая ей руку.

Могла ли Жоржи отказать, если хотела продолжать игру? Могла ли она отказать, если он смотрел на нее взглядом, в котором настойчивость сочеталась с мольбой? И, подавая ему руку, она решила, что такой мужчина, как Симон Map, просто не может вести добродетельный образ жизни. У него непременно должна быть в Вене женщина, которую он ото всех скрывает.

Но их пальцы еще не успели соприкоснуться, как внезапно подошел канцлер Гарденберг со свитой. Поклонившись Жоржи, он извинился за то, что нарушил их беседу, однако тут же заявил, что ему нужно незамедлительно поговорить с Симоном.

— Простите меня, — сказал Симон, элегантно поклонившись. — Искренне сожалею, — добавил он с едва заметной улыбкой. И, чуть наклонившись, касаясь ртом ее волос, шепнул на ухо: — Дайте мне два часа.

Он уходил, а она осталась стоять, трепеща и все еще чувствуя его теплое дыхание на своей щеке. Взволнованная, потрясенная невероятной силой своих ощущений, Жоржи ушла с бала, ничего не сказав ни одной из своих подруг. Она не хотела, чтобы ее расспрашивали о маркизе, — она и самой себе не могла объяснить то, что с ней произошло. Она не хотела также, чтобы ее поддразнивали из-за того, что на простое прикосновение она отреагировала так, словно была девочкой-подростком. Выйдя на студеный ночной воздух, Жоржи поплотнее запахнула отороченное мехом пальто и пошла по освещенной фонарями улице. Проходя мимо выстроившихся в ряд карет, она подумала: уж не совершает ли ошибку, приглашая Симона Мара в свой будуар?

С другой стороны, они оба были достаточно умудренными, чтобы знать привычки и условности светского общества. Если она передумает, джентльмен молча согласится. Хотя Симон Map не был похож на мужчину, который легко с этим смирится. Жоржи никак не могла понять, отчего встреча с этим мужчиной произвела на нее столь сильное впечатление, и в конце концов пришла к выводу, что это вызвано нервозностью в связи с заключением пари. Она никогда раньше не участвовала в подобных диковинных играх. А пари явилось результатом того, что все умирали от скуки после месяцев бесконечных балов, приемов и банкетов. И коль скоро это было всего лишь невинной шалостью, то нет нужды слишком все драматизировать.

Маркиз был всего лишь еще одним мужчиной.

Два часа растянулись до трех, и, появившись в ее будуаре за полночь, Симон сразу же извинился.

— Похоже, в Вене никто не спит, — добавил он, снимая пальто и бросая его на стул. — Простите, что заставил вас ждать. — Он посмотрел на горничную, которая спала в кресле.

— Я должна вам кое в чем признаться, — проговорила Жоржи вполголоса, чтобы не разбудить служанку, которую она оставила в качестве свидетельницы — та должна будет подтвердить выполнение условий пари.

Жоржи приняла решение проявить благоразумие и осторожность, пока добиралась домой, и дело было не в том, что она считала затею неприличной, а в том, что она оказалась втянутой в игру с мужчиной, который ее определенно и основательно волновал. Map был мужчиной, предпочитавшим рассеянный образ жизни, и вряд ли мог стать кандидатом, на котором она могла бы в дальнейшем сосредоточить свое внимание.

— Я пригласила вас сюда лишь для того, чтобы сообщить о пари, — сказала Жоржи спокойным тоном, подавив в себе неуместные эмоции.

Она рассказала ему об условиях и выразила сожаление по поводу того, что вынудила маркиза прийти в такой поздний час.

Симон Map стоял не шевелясь возле стула, куда он бросил пальто, пока она не закончила объяснение.

— Значит, вы заработали по крайней мере серьги, — весело улыбнулся он. — Но поскольку я здесь, — продолжил маркиз, расстегивая сюртук, — нет никакого смысла терять бриллиантовое ожерелье.

— Вы меня неправильно поняли, — холодно отозвалась Жоржи, отступая от него на шаг.

— Я ушел от канцлера Пруссии и двух других приехавших на конгресс делегаций. И по всей видимости, чего-то не понимаете вы, — мягко возразил он, снимая сюртук и бросая его поверх пальто. Еле заметно улыбнувшись, Симон Map принялся расстегивать белый шелковый жилет.

— Я сейчас разбужу горничную, — пригрозила Жоржетта. — Вы не должны этого делать.

— Зачем же, я разбужу ее сам. — И без каких-либо колебаний, что напомнило Жоржи о его высоком положении в Вене, он разбудил горничную и быстро отпустил ее.

— Я могла бы устроить сцену, — сказала Жоржи, когда он, закрыв дверь, повернулся к ней. Во взгляде ее сверкнули искры гнева.

— Так почему же вы не сделали этого? — спросил маркиз, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос, даже если она сама и не знала.

Как прекрасна она была при свете свечей, гордая и гневная, с белокурыми волосами, которые словно нимб обрамляли ее красивое лицо, а ее шелковое цвета слоновой кости бальное платье оттеняло эту нимфоподобную красоту.

Напряженный, разгоряченный взгляд Жоржи скрестился с мягким взглядом маркиза, и, когда она заговорила, ее голос зазвенел от напряжения:

— Вы хотите знать правду?

Он улыбнулся:

— Сейчас она всех интересует в Вене. Давайте. Это очень занятно.

Прежде чем заговорить, Жоржи сделала бесшумный вдох. Мысли у нее смешались. Ведь честность во время свидания в будуаре была не просто удивительна, но и неуместна.

— Я обнаружила, что ваши чары действуют на меня, что я заинтригована вами. Мы оба знаем, что подобные слишком сильные эмоции могут быть большой помехой в ситуациях вроде этой. И я думаю, что лучше не вызывать осложнений.

— Каких, например? — спросил маркиз так тихо, что даже в тиши комнаты Жоржи с трудом его расслышала.

Неожиданная нежность его тона незамедлительно привела к тому, что пульс у нее заметно участился.

— Например, возникновения страстного влечения… или нежности. — Она проговорила это с грустной улыбкой. Подобная откровенность была просто неслыханна. — Возможно, вы сочтете эту мысль нелепой, а меня смешной, — пробормотала Жоржи. — Словом, будет на самом деле лучше, если вы уйдете раньше, чем я окончательно запутаюсь.

— Я все-таки останусь. — Симон Map неопределенно пожал плечами. — Не спрашивайте почему. У меня нет на это ответа.

— Если мы столь откровенны, — сказала она, решив, что теперь уже слишком поздно думать о такте и деликатности, — у меня еще один вопрос… Почему вы избегаете любовных связей в Вене?

— Откуда вы это знаете?

— По сплетням, разумеется, откуда же еще? Мои подруги и я обсуждали днем, уж не прячете ли вы где-нибудь любовницу.

— Не прячу. — Симон улыбнулся и, будучи полураздетым, стал вдруг похож на мальчишку. — А вы хотели бы стать ею?

— Не уверена, что это будет удачный выбор, — не задумываясь ответила Жоржи. — Вы слишком загружены работой.

— М-м-м, — промычал он, посмотрев на нее внимательным взглядом.

— Не смотрите на меня так. Это всего лишь шутка.

Похоже, маркиз направил свои мысли в другом направлении, и на его лице появилась обезоруживающая улыбка.

— Поскольку у нас есть несколько часов до зари и мне удалось отбиться от делегаций, вероятно, мы могли бы обсудить вопрос, насколько мы подходим друг другу для дружбы, — он бросил взгляд на кровать, — в более удобном положении?

— А если я скажу «Нет»?

— Тогда я обольщу вас своими чарами, — улыбнулся Симон.

— Я чувствую, что уже и без того подвергаюсь их воздействию.

— Как мило!

— Обычное явление для вас, я полагаю.

— Вовсе нет. Для меня эта ситуация весьма непривычна. Мне вообще не следовало здесь находиться… Следовало заниматься делами службы. — Он украдкой бросил взгляд на часы, стоящие на камине, и тут же извинился, добавив: — Должен признаться, что я пытался воспротивиться этому, упрекал себя за то, что уклоняюсь от обязанностей, когда объяснял свой отказ прусской и венецианской делегациям. — Он сжал пальцы, вероятно, испытывая смущение от своего внезапного порыва. — Так что, как вы можете видеть, я тоже не чувствую себя слишком уверенным. В каком-то смысле я чувствую себя новичком.

— Может быть, перерыв оказался слишком долгим для вас?

— А как у вас? — быстро спросил Симон Map таким тоном, словно имел право спрашивать.

— Я относительно невинна. С учетом обстоятельств.

— С учетом чего? — Он был резок, краток и почувствовал себя чем-то вроде оскорбленного мужа.

Жоржи засмеялась:

— С учетом изменения нравов со времен революции, с учетом того, что в обществе вдруг забыты правила приличия. С учетом того, что для многих моих подруг вступить в связь столь же просто, как и станцевать новый вальс.

— А вам — нет?

— Пока что — нет.

Он наконец улыбнулся, словно, играя в вопросы и ответы, услышал нужный ему ответ.

— До настоящего времени?

— Да, дорогой Map. Вы счастливы это слышать?

— Как ни странно — да. И я надеюсь, что вы не запланировали никаких свиданий на ближайшие несколько дней, поскольку мне захочется, чтобы вы были рядом со мной.

— Вы можете сказать это уже сейчас? Я думала, что вас трудно удовлетворить.

— Это так. Но я прислушиваюсь к внутреннему голосу. И потом, дело не в том, чтобы удовлетворить меня. Я знаю, как это сделать. То есть как и что мы оба должны сделать. — Симон медленно приблизился к ней и, перейдя на чувственный полушепот, добавил: — Вы только скажите, когда будете удовлетворены.

Он даже не дотронулся до нее, однако она почувствовала, что в ней заполыхал пожар. Ощущение было настолько острым и сильным, что она невольно выставила вперед руку.

— Простите, — извинился Симон и поднял Жоржи на руки с такой легкостью, будто она была невесомой. — Вам не удастся оттолкнуть меня. — Он стал целовать ее, пока нес к кровати, и поцелуи его становились все жарче и неистовее. Когда она тихонько застонала, обвила его шею руками и не менее горячо вернула ему поцелуй, он пробормотал у самых ее губ: — Не знаю, способен ли я сейчас на долгие ласки…

— Я тоже, — выдохнула она, потрясенная внезапно накатившей на нее волной вожделения, покраснев под его плотоядным взглядом и чувствуя себя наивной дурочкой от того, что с такой готовностью отдается самому отъявленному распутнику века.

— Тогда в следующий раз, — пробормотал он, очарованный ее стыдливым румянцем, возбужденный ее смятением и прикосновениями к ее соблазнительным миниатюрным формам. Положив Жоржи на кровать, он сбросил башмаки, быстро сдвинул вверх ее шелковые юбки и устроился совершенно по-домашнему между ее ног. Он в мгновение ока расстегнул свои брюки и, принося извинения за торопливость, направил руку к сладостной расщелине.

Он понял, что нет причин для извинений, уже через секунду, когда его пальцы встретились с горячими упругими губами; она была возбуждена в не меньшей степени, чем он; в расщелине было влажно и скользко, ее бедра были широко раздвинуты; она приподняла их, готовясь принять его. Когда он вошел в нее, они оба сладострастно вздохнули, словно оба всю жизнь только и ждали этого удивительного момента, словно знаменательные события Венского конгресса были всего лишь ненужным приложением к этой приятной неизбежности.

Она, задыхаясь, прильнула к нему, пока он постепенно, не торопясь, все глубже погружался в нее, и ее тугое тесное лоно постепенно уступало натиску его громадного ствола. Одна шелковистая плоть соприкасалась с другой, рождая ощущения сладостной боли, и казалось, что вся вселенная сузилась до их ощущений, до одного неистового плотского желания.

Когда наконец он окончательно вошел в нее, оба замерли. Какое-то невероятное, мучительно-сладостное чувство заполнило каждый нерв, каждую клетку, каждую пульсирующую жилку; всякое движение во вселенной остановилось. А затем — увы! — они вынуждены были снова вернуться из мира страсти в реальный мир.

— Черт бы побрал этих политиков, — шепотом проговорил он, возобновляя медленное движение внутри ее лона.

— Или меня, — пробормотала она с обезоруживающей улыбкой, начиная понимать, почему Симон Map имел такой успех у женщин.

— Об этом не может быть речи. — Он куснул ее за губы и снова до отказа вошел в нее.

Она застонала и крепко обвила руками его талию, чувствуя самые первые признаки приближения оргазма — быстрые, мгновенные подрагивания.

Он также ощутил в ее теле легкие набегающие волны и понял, что они оба скоро достигнут оргазма. Она тихонько застонала, и он, обняв ее за бедра, впился взглядом в ее лицо, наблюдая опытным глазом за тем, как она все ближе подходит к пику сладострастия. Прошло несколько секунд, Жоржи тихонько вскрикнула, затем этот вскрик перешел в долгий замирающий стон, что вызвало у него легкую улыбку удовлетворения.

«Скоро, совсем скоро», — мелькнула у него эгоистическая мысль, и, когда Жоржи замерла под ним, прислушиваясь к собственным затихающим содроганиям, он это позволил себе: выйдя в последний момент из ее лона, он излился на ее все еще вздрагивающий живот.

Некоторое время никто из них ничего не говорил, слышно было лишь потрескивание дров в камине да их тяжелое дыхание. Симон первый открыл глаза и с улыбкой посмотрел на Жоржи.

Она подняла ресницы и, увидев его улыбку, прошептала:

— Они могут оставить бриллианты себе.

— Я дам тебе бриллианты. — Она принадлежит ему. Эта мысль пришла к нему совершенно неожиданно; в прошлом у него не было подобных ненормальных порывов.

— Я отдам тебе все свои имения, все состояние, — блаженно вздохнула Жоржи.

Симон засмеялся.

— Я тебя понимаю. — Легонько поцеловав ее приоткрытые губы, он тихонько добавил: — Может быть, просто все это было в новинку — после долгого перерыва?

— Ты так думаешь? — прошептала Жоржи, все еще продолжая ощущать блаженное тепло во всем теле.

— Да нет, черт возьми, — ответил он, смущенный тем, что испытывает к ней какое-то новое, не поддающееся объяснению влечение. Отодвинувшись, он лег на спину и провел пальцами по своим черным всклокоченным волосам. — Не знаю, что это было, — пробормотал он.

— А мы не можем сделать это еще? — промурлыкала она, прислонившись головой к его груди и обнаружив, что эрекция у него отнюдь не стала меньше.

Его тело все еще не освободилось от напряжения, и, поняв, что отрицать наличие неукротимого желания бесполезно, Симон решил, что для самоанализа можно выбрать другое время, а сейчас разумнее заняться более приятными делами. Притянув Жоржи к себе, он пробормотал с усмешкой:

— Мы можем делать это всякий раз, когда тебе захочется.

Довольная его ответом, она улыбнулась:

— Или до того времени, пока тебя не отыщет прусская делегация.

Симон поморщился при упоминании об этом, сознавая, насколько ограничен он временем. Чуть поколебавшись, ощутив прикосновение ее нежных грудей к своей груди и тепло ее тела, он вдруг предложил:

— Поедем ко мне. Мне хочется, чтобы ты все время была рядом. — Он прикрыл глаза. — Или Талейран вызовет меня на дуэль?

— Ты, должно быть, спутал меня с Эмилией.

— Ходили слухи, что у него гарем в Вене.

— Даже если так, я не одалиска.

Ее поразило, с каким облегчением Симон воспринял ее ответ, однако когда он заговорил, его голос, как у настоящего дипломата, прозвучал сдержанно и ровно:

— Я велю твоей горничной собрать вещи.

— Вот прямо так?

Он осторожно приподнял пальцами ее подбородок.

— Ты когда-нибудь переживала подобные ощущения раньше?

Она покачала головой.

— И я нет. Поехали ко мне, — повторил он свое предложение, — вместе позавтракаем.

— Чтобы все чувствовали себя спокойно, позволь мне сказать, что мои цели не распространяются дальше завтрака.

Он понимал, что она освобождала его от обязательств, но он был не из тех мужчин, которые готовы так легко принять от женщины подобное отпущение грехов.

— Я делаю это осознанно.

— Прошу тебя, — сказала Жоржи, прикасаясь пальцем к его губам. — Мне не нужны совершенно никакие обязательства от тебя. — Она улыбнулась. — Ты доставил мне удовольствие, и я благодарна тебе, хотя могу и не пойти навстречу твоим пожеланиям.

— Я вовсе не об этом, — быстро ответил Симон. — Просто у меня такой график… — Он оборвал фразу, не став объяснять.

— А почему бы мне просто не остаться с тобой до того момента, пока я больше не захочу?

— Договорились. — Он нежно погладил ее плечи. — Ты устанавливаешь правила. Я согласен на все.

— Как дипломатично, Map.

— Симон.

— Симон, — шепотом повторила она, как бы пробуя языком его имя на вкус.

— Я не знаю твоего имени.

— Жоржетта. Жоржи для друзей.

— Совершенно неожиданно урегулирование европейских проблем в значительной мере потеряло для меня свою привлекательность. Думаю, что многие детали следует отдать на откуп моим секретарям.

— А я очень рада, что встретила тебя.

— Подумать только, сколько времени мы потеряли!

— Месяцы.

— Черт побери! — выругался он, в его тоне послышались досада и сожаление, что было весьма удивительно для человека, который смотрел на свои амурные похождения довольно бесстрастно.

— Может быть, у тебя все-таки найдется сейчас минутка-другая? — проворковала Жоржи и, чуть отстранившись, легонько провела кончиком пальца по его готовому к бою стволу.

У него зашлось дыхание от сладостного прикосновения; затем он бросил взгляд на часы. Независимо от его желаний вся его жизнь регламентировалась работой.

— У нас есть еще почти час.

— В таком случае у нас есть время пережить неземное блаженство, — игривым шепотом сказала она и, шурша юбками, задвигалась на кровати, усаживаясь ему на ноги.

Он никогда раньше не верил в неземное блаженство, однако обольстительная Жоржетта Сен-Жермен, судя по всему, готовилась сделать все, чтобы развеять его полные предубеждения взгляды. «Я ведь держу рай в своих руках», — подумал Симон, запуская руки ей под юбки и приподнимая круглую попку таким образом, чтобы она могла опуститься на его вздыбленный ствол.

Они оба закрыли глаза, пока длилось медленное проникновение, пока она постепенно опускалась на могучий ствол и жаркая плоть терлась о шелк другой пышущей жаром плоти; все их мысли были направлены на переживаемые при этом ощущения. Затем, пронзенная, Жоржи открыла глаза и улыбнулась ему — чувственно и бесстыдно, и он вдруг понял, почему нирвану так часто изображают в виде чувственного наслаждения.

Она смотрела на него чувственным взглядом, золотистые волосы ее разметались по обнаженным плечам, выставленные вперед груди и твердые соски выпирали из-под шелка платья. Она дотронулась до бриллиантовых заколок на его вечерней рубашке.

— Я хочу видеть тебя голым, — прошептала она, — хочу пощупать тебя везде.

Симон с удовольствием подчинился, быстро — благодаря богатой практике — выскользнул из рубашки, приподняв бедра, стянул брюки. При этом его ствол вошел еще глубже в нее, а она едва не потеряла сознание от остроты ощущения. Он ловко обнял ее за талию, чтобы не дать ей упасть.

— С тобой все в порядке? — шепотом спросил он, боясь, что причинил ей боль.

Жоржи не сразу открыла глаза и тем более не сразу ответила.

— Восхитительно… И божественно, — выдохнула она. И легонько пошевелила разведенными бедрами.

— Я сделаю еще лучше, — пробормотал он, и уголки его губ поднялись в полуулыбке.

— М-м-м… обещания, — промурлыкала она.

— Что, если я сделаю вот так? — шепотом спросил он, снимая с нее платье и рубашку через голову. Затем прижал руки к ее талии, заскользил вверх, и полушария полных грудей оказались в его ладонях. Он ощутил их округлость и тяжесть — и от этого его возбуждение еще больше увеличилось.

— А если я сделаю вот так? — выдохнула она. В ее глазах полыхало пламя желания. — Я хочу это пощупать, — пробормотала она и, просунув ладонь между телами, стала пальцами гладить его ствол.

Его ошеломили сладострастные ощущения. И в то же время им завладела мысль, что он должен сохранить ее для себя навсегда. Мысль новая для него.

В следующую секунду он подумал, не выпил ли лишнего — уж слишком неожиданной казалась эта идея. Однако собственнический инстинкт не отпускал его, чувственность оказывалась сильнее разума, либо верх одерживала сексуальная привлекательность графини.