Миры Крестоманси (№3) - Волшебники из Капроны

— Милорд! — сказала герцогиня с каменным лицом.

Но герцог уже оставил ее и, весь светясь и сияя, подлетел к семейству Петрокки. Он крепко пожал руку Гвидо и следом руку Ренаты. Затем, повернувшись кругом, проделал то же самое со Старым Никколо и Паоло. Паоло пришлось тайком вытереть руку о штаны, как только герцог отпустил ее.

— Говорят, молодежь у вас такая же умная, как старики, — восторженно говорил герцог. — Потрясающие семьи! Как раз такие люди мне нужны. Для моей пьесы — для моей пантомимы. Мы ставим ее здесь на Рождество, и я включил бы в нее два-три настоящих театральных эффекта.

Герцогиня испустила глубокий вздох. Паоло взглянул на ее каменное лицо и подумал, что, должно быть, нелегко иметь дело с таким мужем, как герцог.

А герцог уже наступал на Доменико:

— Можете вы устроить полет играющих на трубах ангелов? — с жаром спросил он.

Доменико поперхнулся, сглотнул и выдавил из себя слово «иллюзия».

— О, превосходно! — бросил герцог и повернулся к Анджелике Петрокки. — Вам понравится моя коллекция Панчей и Джуди, — сказал он. — Их у меня сотни!

— Как интересно, — надменно обронила Анджелика.

— Милорд, — сказала герцогиня, — эти добрые люди пришли сюда вовсе не затем, чтобы говорить о театре.

— Да? Возможно, возможно, — отозвался герцог, нетерпеливо взмахнув своей широкой рукой. — Но раз уж они здесь, могу же я спросить их и об этом. А? Или не могу? — сказал он, наступая на Старого Никколо.

Старый Никколо проявил исключительное присутствие духа.

— Конечно, Ваша Светлость. О чем речь? После того, как мы обсудим государственные дела, ради чего сюда пришли, мы с радостью примем от вас заказ на любые театральные эффекты, какие только пожелаете.

— И мы тоже, — вставил Гвидо Петрокки, метнув мрачный взгляд поверх головы Старого Никколо.

Герцогиня милостиво улыбнулась Старому Никколо за поддержку, отчего Старый Гвидо стал мрачнее тучи и остановил на герцоге многозначительный взгляд.

Тут до герцога, видимо, наконец кое-что дошло.

— Да, да, — спохватился он. — Займемся лучше делами. Обстоятельства, видите ли, таковы…

— Стол с закусками, — прервала его герцогиня, улыбаясь своей неизменно любезной улыбкой, — накрыт в малом конференц-зале. Если вы и взрослые соблаговолите перейти для беседы туда, я устрою что-нибудь здесь для детей.

Гвидо Петрокки увидел шанс поквитаться со Старым Никколо.

— Ваша Светлость, — пролаял он, — мои дочери душой и телом преданы Капроне. Как и все остальные члены моего дома. У меня нет от них секретов.

Герцог одарил его лучезарной улыбкой:

— И это прекрасно! Но им будет не так скучно, если они останутся здесь.

И сразу все, кроме Паоло с Тонино и двух девчонок Петрокки, стали скопом протискиваться через дверь за красной портьерой.

— Знаете что, — обернулся герцог, сияя, — вы непременно должны прийти на мою пантомиму. Все, все. Она вам понравится! Я отправлю вам билеты. Идемте, Лукреция!

Четверка детей осталась стоять под потолком со сражающимися ангелами.

Мгновение спустя девочки Петрокки прошагали к стоявшим у стены стульям и сели. Паоло и Тонино переглянулись и, промаршировав к противоположной стороне комнаты, уселись там. На безопасном расстоянии. Оттуда девчонки Петрокки казались темными кляксами с тонкими белыми ногами и чем-то вроде воздушных шаров на месте головы.

— Жаль, не взял с собой что-нибудь почитать, — сказал Тонино.

Они сидели, зацепившись каблуками за нижнюю перекладину стула, стараясь терпеливо ждать.

— Я думаю, герцогиня все равно что святая, — сказал Паоло. — Нужно быть святой, чтобы быть такой терпеливой с герцогом.

Тонино удивило, что Паоло так думает. Да, конечно, герцог вел себя не совсем по-герцогски, а герцогиня была герцогиней до кончиков ногтей. Но он не был уверен, что то, как она всем показывала, какая она терпеливая, так уж хорошо.

— Мама тоже, бывает, расходится, — возразил он, — и отец — ничего, на дыбы не становится. Напротив, выглядит менее озабоченным.

— Отец — не герцогиня, — заметил Паоло.

Тонино не стал возражать, потому что в эту минуту появились два лакея, которые толкали перед собой столик на колесиках. В высшей степени привлекательный столик! Тонино даже рот разинул: столько пирожных сразу он никогда в жизни не видел.

На другой стороне комнаты чернели широко раскрытые рты девчонок Петрокки. Так много пирожных сразу они явно никогда не видели. Тонино тут же закрыл рот и постарался сделать вид, будто для него это повседневное зрелище.

Первыми лакеи обслужили девчонок Петрокки. Обе отнеслись к угощению более чем прохладно, и, казалось, им потребуется несколько часов, чтобы сделать выбор. Когда столик наконец покатил на другую сторону, к Паоло и Тонино, проявить такую же выдержку они оказались не в силах. Пирожных было двадцать сортов. Мальчики с жадной поспешностью похватали по десять штук на брата, от каждого сорта по одному, с тем чтобы, если приспичит, можно было бы поменяться. Когда столик увезли, Тонино, оторвав глаза от тарелки, взглянул на девчонок — посмотреть, что они там делают. Обе сидели, приподняв белые коленки, на которых стояли большие тарелки, и на каждой умещалось десять пирожных.

Это были вкуснющие пирожные. К тому времени, когда Паоло приступил к десятому — а ел он медленно, раздумывая, так ли уж ему хочется съесть вот эту меренгу, — Тонино справлялся всего лишь с шестым. А к тому времени, когда Паоло аккуратно поставил пустую тарелку под стул и обтер носовым платком губы, Тонино, перемазанный вареньем, перепачканный кремом и весь обсыпанный бисквитными крошками, с трудом впихивал в себя восьмое. И надо же было, чтобы как раз в этот момент рядом с Паоло уселась герцогиня.

— Не стану мешать твоему брату, — смеясь, сказала она. — Расскажи мне о себе, Паоло.

У Паоло язык прилип к гортани. Все его мысли сосредоточились на одном: какой ужасный у Тонино вид!

— Ну, например, — пришла ему на помощь герцогиня, — легко ли тебе дается волшебство? Трудно этому учиться?

— О нет, Ваша Светлость, — с гордостью отвечал Паоло. — Учение дается мне легко!

И тут же ему стало не по себе: таким ответом он мог ранить Тонино. Он бросил быстрый взгляд на измазанное кремом лицо брата и увидел, что тот, насупившись, уставился на герцогиню. Паоло стало стыдно, он почувствовал себя ответственным за брата. Надо объяснить герцогине: Тонино вовсе не глупый мальчишка с напрочь перемазанным лицом, который только и умеет что пялить глаза.

— Тонино не очень способный, — сказал он. — Зато он все время читает. Все книги в библиотеке перечитал. Он уже почти такой же умный, как дядя Умберто.

— Как замечательно, — улыбнулась герцогиня.

В изогнутых ее бровях нарисовался штришок недоверия. Тонино овладело такое смятение, что он разом откусил чуть ли не половину девятого пирожного — слойки со взбитыми сливками. Она мгновенно залепила ему весь рот. Тонино знал: если он откроет рот — даже чтобы вдохнуть, — его содержимое тут же потоком выплюхнется на Паоло и герцогиню. Он сжал губы и стал отчаянно жевать. И — к великому смущению Паоло — продолжал пялиться на герцогиню. Как ему не хватало Бенвенуто! Бенвенуто рассказал бы ему о герцогине. Ведь это из-за нее у него такой сумбур в голове. Когда герцогиня, улыбаясь, склоняется к Паоло, то вовсе не кажется важной, строгой леди, которая так терпеливо обходится с герцогом. И все же, может, оттого, что на самом деле она не была такой уж терпеливой, Тонино как никогда чувствовал, что за ее восковой улыбкой таится недобрая сила неправедных побуждений и мыслей.

Паоло все бы отдал, чтобы Тонино прекратил жевать и пялиться. Но Тонино и не думал прекращать, а брови герцогини так явно выражали недоверие, что Паоло не выдержал:

— И еще, Тонино единственный, — выпалил он, — кто умеет разговаривать с Бенвенуто. Бенвенуто — главный среди наших кошек. Ваша… — Он вспомнил, что герцогиня не любит кошек. — М-м… вы не любите кошек, Ваша Светлость?

Герцогиня рассмеялась:

— Но я вовсе не против послушать о них. Так что Бенвенуто?

К облегчению Паоло, Тонино перевел свои выпученные глаза с герцогини на него.

И он продолжал:

— Видите ли, Ваша Светлость, заклинания действуют куда лучше и сильнее, если рядом кошка, и особенно если это Бенвенуто. К тому же Бенвенуто знает много такого…

Его прервал гулкий звук, исходивший от Тонино. Тонино, не открывая рта, пытался что-то сказать. Было ясно, что вот-вот из него хлынет недожеванная слойка со взбитыми сливками. Паоло выхватил свой измазанный вареньем и кремом платок. Он держал его наготове.

Герцогиня встала, и весьма поспешно.

— Пожалуй, мне пора взглянуть, что поделывают мои другие гости, — сказала она и быстро скользнула напротив — к девочкам Петрокки.

Девочки Петрокки — с обидой отметил Паоло — встретили ее в полной готовности. Их носовые платки успели усердно поработать, а тарелки давно уже стояли, аккуратно задвинутые под стулья. На каждой лежало по крайней мере три пирожных. Это воодушевило Тонино. Он неважно себя чувствовал. Положив остаток девятого пирожного на тарелку рядом с десятым, он бережно поставил ее на соседний стул. И проглотил все, что было во рту.

— Зря ты говорил с ней о Бенвенуто, — сказал он, вынимая носовой платок. — Это наш семейный секрет.

— Мог бы сам хоть два слова сказать, а не сидеть истуканом, пялясь, как огородное пугало, — огрызнулся Паоло. Ему обидно было видеть, как эти девчонки Петрокки весело болтают с герцогиней. Большелобая Анджелика смеялась. Это так рассердило Паоло, что он сорвался:

— Погляди, как эти девчонки подлизываются к герцогине!

— Вот чего не умел и не умею, — отрезал Тонино.

Паоло хотелось сказать: жаль, что не умеешь, но тут у него словно язык отнялся.

Он сидел, надувшись, и наблюдал, как герцогиня по другую сторону комнаты разговаривает с девчонками, пока она не встала и не ушла совсем. Уходя, она не забыла улыбнуться Паоло и Тонино и помахала им рукой. Паоло решил, что это очень любезно с ее стороны, учитывая, какими остолопами они себя показали.

Вскоре после этого красная портьера опять отодвинулась, и в комнату, медленно шествуя рядом со Старым Гвидо, вернулся Старый Никколо. Вслед за ними шли оба двоюродных деда в мантиях, а за ними Доменико. Совсем как торжественное шествие. Все смотрели прямо перед собой, и было ясно, что каждый погружен в свои тревожные мысли. Дети — все четверо — встали, стряхнули крошки и присоединились к процессии. Паоло оказался в паре со старшей девочкой; он тщательно избегал смотреть на нее. В полном молчании они проследовали к парадной входной двери дворца, к которой подъезжали готовые принять их кареты.

Первой подъехала карета Петрокки с четырьмя черными конями в подтеках и каплях от дождя. Тонино еще раз придирчиво оглядел кучера, очень надеясь, что ошибся на его счет. Все так же лило как из ведра, и одежда на нем насквозь промокла. Его рыжие, как у всех Петрокки, волосы стали пепельно-ржавыми от влаги под мокрой шапкой. Когда он нагибался, его била дрожь, а глаза на бледном лице смотрели вопрошающе, словно ему не терпелось услышать, что сказал герцог. Нет, кучер у Петрокки был, что и говорить, самый настоящий. Кучер Монтана, подъехавший следом, глядел в пространство невидящим взглядом, не обращая внимания на дождь, равно как и на своих пассажиров. Тонино признал, что у Петрокки выезд лучше.

Глава четвертая

Карета катила домой, и Старый Никколо, откинувшись на спинку сиденья, сказал:

— Герцог — человек очень добродушный. Да, очень. Может, он вовсе не такой простофиля, каким кажется.

— Когда мой отец был еще мальчиком, — отозвался дядя Умберто, и голос его прозвучал мрачнее мрачного, — его отец бывал во дворце еженедельно. И принимали его там как друга.

— Но мы, по крайней мере, продали несколько сценических эффектов, — робко вставил Доменико.

— Это как раз то, — отрезал дядя Умберто, — что меня только огорчает.

Тонино и Паоло переглянулись, недоумевая, что их, этих взрослых, так угнетает. Старый Никколо это заметил.

— Гвидо Петрокки хотел, чтобы его противные дочки присутствовали при нашем совещании с герцогом, — сказал он, — Я не буду…

— О, Бог ты мой! — пробурчал дядя Умберто. — Кто же слушает этих Петрокки!

— Петрокки — нет. Но внукам своим человек доверяет, — заявил Старый Никколо. — Да, мальчики, в старой Капроне дела, по всей видимости, принимают плохой оборот. Три государства — Флоренция, Пиза и Сиена — опять объединились против нее. Герцог подозревает, что они наняли некоего колдуна, чтобы…

— Ха! — воскликнул дядя Умберто. — Платить Петрокки!

— Дядя, — вмешался Доменико, который вдруг ни с того ни с сего набрался храбрости. — Дядя, я мог убедиться: Петрокки не предатели!

Оба старика смерили его уничтожающим взглядом. Доменико съежился.

— Дело в том, — продолжил Старый Никколо, — что Капрона уже не то великое государство, каким было прежде. И тому, без сомнения, есть много причин. Но мы знаем, и герцог знает — даже Доменико знает, — что каждый год мы творим чары для защиты Капроны, и каждый год сильнее, и с каждым годом они дают все меньший эффект. Что-то — или кто-то, — без сомнения, истощает нашу силу. Потому герцог и спрашивает, что еще можем мы сделать. И…

— И мы сказали, — перебил его, прыснув, Доменико, — что найдем слова «Капронского Ангела»…

Паоло и Тонино ожидали, что сейчас Доменико снова получит по полной программе, но оба старика только помрачнели. И оба печально опустили головы.

— Но я не понимаю, — сказал Тонино. — Ведь у «Капронского Ангела» есть слова. Мы поем их в школе.

— Неужели твоя мать не научила тебя?.. — сердито начал Старый Никколо. — Ах, да. Я забыл. Твоя мать — англичанка.

— Еще одна причина тщательно выбирать себе пару, когда женишься, — хмуро проговорил дядя Умберто.

Дождь не переставая стучал по стенкам кареты, и оба мальчика совсем потерялись и сникли. Доменико, видимо, они показались очень смешными, и он снова прыснул.

— Угомонись! — прикрикнул на него Старый Никколо. — В последний раз беру тебя туда, где подают бренди. Нет, мальчики, у «Капронского Ангела» подлинных слов нет. Те слова, что вы поете, — временная замена. Говорят, что достославный Ангел унес слова с собой на небо после победы над Белой Дьяволицей, оставив только мелодию. Или что с тех пор слова вообще утрачены. Но все знают: Капрона не может быть истинно великой, пока слова эти не будут найдены.

— Иначе говоря, — с досадой сказал дядя Умберто, — «Капронский Ангел» есть такое же заклинание, как и всякое другое. А без должных слов любое заклинание — даже божественного происхождения — действует вполсилы. — Он подобрал свою мантию, так как карета дернулась и остановилась у университета. — А мы — как последние олухи — обязались закончить то, что сам Господь оставил незавершенным. Вот она — человеческая самонадеянность. — И, уже выходя из кареты, заверил Старого Никколо: — Я загляну во все рукописи, какие только знаю. Где-то должен быть ключ. Ну и ливень! Проклятье!

Дверь захлопнулась, и карета снова дернулась.

— А что, Петрокки тоже обещали разыскать слова? — спросил Паоло.

Рот Старого Никколо сердито сжался в кружок:

— Обещали. И я умру от стыда, если они опередят нас.

Он не договорил, потому что карета накренилась, огибая угол, и въехала на Корсо. Струя воды хлестнула мимо окна.

Доменико бросило вперед:

— Не сказал бы, что этот там умеет править, а?

— Помолчи! — цыкнул на него Старый Никколо, а Паоло прикусил язык: так сильно его несколько раз тряхнуло. Что-то разладилось. Куда-то пропали привычные звуки катящейся кареты.

— Я не слышу цоканья копыт, — сказал Тонино, недоумевая.

— Так я и знал! — воскликнул Старый Никколо. — Это все дождь.

Он с грохотом опустил окно, в которое тут же ворвался мокрый ветер, и, не обращая внимания на глазевшие из-под влажных зонтиков лица, высунулся наружу и прокричал слова заклинания.

— Поезжай скорей, кучер! — распорядился он. — Ну вот, — сказал он, закрывая окно, — теперь мы доедем до дому. Какое счастье, что Умберто сошел раньше, чем это произошло.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.