Под небом Италии

– Добрый день, – поздоровался юноша по-французски. – Боюсь, я напугал вашу собачонку. Но вам следует научить ее не гоняться за кроликами по дорогам. Мой конь чуть ее не раздавил.

Ему никто не ответил, но он, словно это было в порядке вещей, продолжал:

– Я господин Роланд де Фернальд. И рад, что мне посчастливилось наткнуться на ваш лагерь. Я пропустил обед, а теперь округа словно вымерла. Могу я воспользоваться вашим гостеприимством? – Его карие глаза смотрели с детской невинностью, а упоминание о гостеприимстве заставило Франческу вспомнить о хороших манерах.

– Я графиня Анна Ренци, – легко солгала она. – Это мои тетя и служанка. Мужчина – мой муж. А другой – наш кучер.

Рыцарь непринужденно обвел всех взглядом, поклонился знати, дружелюбно кивнул слугам. Улыбнувшись, протянул болонку, и Бланш приняла собачку из его рук.

– Славное создание, – проговорил он. – Ничего подобного раньше не видел.

Родословная Медоры являлась предметом гордости Бланш.

– Она китаянка, – объяснила графиня. – С обеих сторон. Ее предки вывезены по Шелковому пути самим Марко Поло. Мне подарил ее муж.

– Вот как! – Если француз и заметил в речи собеседницы сильный бургундский акцент, то ничего на это не сказал. Но Франческа понимала, что смешение языков в их компании – французский у матери, английский у Ги и явно выраженное сицилийское произношение у Кристиано – не могло не показаться странным. Она лишь надеялась, что юноша не станет задавать слишком много вопросов – поест и отправится своей дорогой.

– У нас, к сожалению, не так уж много еды. Одни остатки. Тем не менее, прошу присоединиться к нам. Но вина нет, только молоко. Зато ключевая вода просто великолепна.

– Здесь недалеко ключ? – обрадовался Роланд. – Пусть ваш человек напоит мою лошадь. Я, как видите, путешествую без оруженосца и без пажа. – Он подошел ближе к кружевной скатерти, на которой был разложен их ужин и с которой Летиция убирала остатки еды, но так и не сел, а привалившись к колесу повозки, обернулся к Ги: – Вы ранены?

У Франчески засосало под ложечкой, хотя ни одна черточка в лице француза не выдавала, что он догадался, кто они такие.

– Муж тяжело болен, – ответила она. – Мы едем в Рим. Он хочет помолиться святыням о своем выздоровлении.

– Великолепная мысль, – одобрил Роланд. – Мой хороший приятель излечился от пляски святого Витта, приложившись лбом к мощам в церкви Святой Бригитты. – Он потянулся и зевнул. – Все можно излечить, только не чуму. Против чумы нет средств. Действуй, Жак.

Это было сказано так просто, что Франческа осознала значение слов, лишь ощутив у горла холодную сталь кинжала. Кто-то вывернул ей руки за спину и железной хваткой держал за запястья.

Фернальд выхватил меч из разукрашенных драгоценными камнями ножен и направил острием на Ги, но сам смотрел на графиню Бланш.

– Вот что, леди, не двигайтесь и не кричите. Если кто-нибудь из вас шелохнется или подаст знак тому уроду, что повел на водопой моего коня, боюсь, нам придется убить эту даму. Как, вы сказали, ваше имя? Анна? На мой взгляд, Франческа вам больше идет. Такая хорошенькая. И очень похожи на ту, что нарисовал художник Мальвиля. Мальвиль везде его возит с собой, чтобы он увековечивал его великие победы. А на этот раз художник запечатлел предмет обожания Мальвиля. Должен сказать, что он превзошел самого себя: я узнал бы вас из тысячи. Ну вот, наш великан возвращается. Привяжи лошадь и ступай к госпоже, только не балуй с кинжалом. Говорят, итальянцы мастерски обращаются с клинками. А вы, господин Ги, еще сумеете погеройствовать. – Улыбка француза больше не казалась приятной. – Жак, брось ему свой меч. Неплохая хватка для раненого. Посмотрим, на что вы способны.

Франческа с ужасом следила, как Ги с трудом поднимался на ноги, а Фернальд кружил вокруг и делал выпады.

– Он ранен! Это же убийство!

Она попыталась освободиться, но руки Жака еще сильнее стиснули ее запястья, а острие кинжала оцарапало кожу.

– Я в отчаянии, что причиняю вам боль, – бросил через плечо Фернальд. – Однако меня прославит победа над братом рыцаря Арнонкура.

– А почему над братом, – раздался спокойный голос, – а не над самим рыцарем?

Что-то просвистело мимо уха Франчески. Послышались тупой удар и приглушенный стон. Франческа почувствовала, что свободна: ее мучитель осел на землю – у него между глаз торчала рукоятка кинжала Кристиано. Женщина с ужасом смотрела, как пальцы в агонии стиснули клинок, дрогнули и замерли навсегда.

Завизжала Летиция.

Француз в испуге обернулся.

– Жак! – Казалось, он хотел оставить нелепую забаву с мечами и предаться более серьезному занятию – расти и становиться взрослым. Но в последний миг передумал, выпрямился и криво усмехнулся.

– Вы правы! Что за честь убивать человека, который известен лишь подвигами брата. – Он снова поднял меч.

Бельдан вышел из тени и грубо оттолкнул Франческу.

– Встань рядом с матерью. А ты, юноша, слишком крепко вцепился в меч. Если хочешь, чтобы он тебя защитил, нужно его ласкать, словно бы гладить, относиться к нему с доверием.

– Как ты смеешь, грязный англичанин, разговаривать со мной таким тоном! – выкрикнул юнец. – Я заслужил рыцарство при дворе самого короля Карла! – Но все же он успел сосредоточиться, и его выпады стали опаснее.

– Так уже лучше. – Меч Бельдана молнией сверкнул в воздухе, но Фернальд отразил удар и зарделся от гордости. – Много лучше. Быть может, Карл держит превосходный двор, но он не лучший из воинов. И признает это, потому что не явился сам, а послал сражаться в Италию дядю и престарелого де Кюси.

– Безродный негодяй! – воскликнул француз. – Как смеешь ты хулить короля Франции? Под его рукой страна процветает, а Англия посылает рыцарей зарабатывать, где только можно.

Он сделал быстрый выпад, но Бельдан легко его отразил. Рука юнца дрогнула, но он сумел удержать оружие.

– Возможно, ты говоришь истину, – невозмутимо заметил Арнонкур. – Однако позволь напомнить, что дядя, а не король сражается в Италии, потому что сам намерен обосноваться на итальянском троне.

Так, пикируясь, они приближались друг к другу все ближе и ближе. Взмах одного меча, потом другого. Они словно бы играли в войну. Во всяком случае, Бельдан. С каждым ударом стали о сталь Фернальд все судорожнее вцеплялся в меч, а на лбу выступало все больше капелек пота.

Развязка наступила очень скоро. Бельдан внезапно застыл, а затем кончиком меча оцарапал противнику плечо и, подцепив оружие француза, выбил его из рук.

– Поиграли и хватит, юноша. Это твоя первая кровь? – Он подошел и хотел помочь противнику подняться, но Фернальд отказался от его руки. – Давай на этом закончим. Ты смел, но неопытен. Уверяю, твой день придет. Помоги нам похоронить твоего товарища, а я подумаю, что делать с тобой.

Бельдан повернулся к французу спиной и направился к Кристиано. Франческа не смогла бы объяснить, что случилось в следующую секунду: то ли она прочитала о намерении Фернальда по его лицу, то ли заметила, как юнец потянулся за мечом. Но, не раздумывая, крикнула:

– Берегись!

Арнонкур молниеносно обернулся. Как раз в тот момент, когда француз бросился на него – и навстречу собственной смерти.

Удивление разгладило черты умирающего. Меч, звякнув, упал у его ног. Не менее удивленный Бельдан положил Фернальда на землю и вынул из раны клинок.

– Успокойся и дай мне руку.

Француз улыбнулся и умер.

Все застыли, словно пораженные громом. Постепенно Франческа начала приходить в себя: различила журчание ключа, пение птиц и звон колокольчиков пасущегося вдали стада.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она.

– Ничего, – ответил Кристиано, тронув носком сапога поверженного Жака. – Разве что похоронить и убираться подобру-поздорову. Ну и дурак же этот малый!

Бельдан поднялся – лицо непроницаемо-спокойное, словно не было двух трупов на их приятном пути во Флоренцию.

– Сколько ему лет? – прошептала Франческа.

– Какое это имеет значение? – отозвался он. – Двадцать, не больше. Наверное, ни разу не случалось видеть сражение. Во всяком случае, в роли рыцаря.

– Значит, это в самом деле его первая кровь.

– И последняя.

Суровые слова положили конец разговору. Бельдан повернулся к Кристиано:

– Помоги Ги забраться в повозку. Нам надо немедленно ехать.

Они решили похоронить французов в лесу, а лошадей отпустить на волю. Сицилиец нырнул под повозку, где находились инструменты, и появился с лопатой и мотыгой. Но когда Бельдан обернулся, Франческа по-прежнему стояла на том же самом месте.

– Неужели вам не жаль? Он был таким юным.

Она думала, что Бельдан попытается оправдаться. В конце концов, это Фернальд напал на него и попытался ударить в спину. А до этого издевался над Ги и приказал своему воину приставить кинжал к ее горлу. Так что жертва казалась неизбежной. Она ждала объяснений.

– Неужели не жаль? – повторила она.

Бельдан лишь мельком взглянул на нее, но Франческа успела заметить, как от таящегося в глубине огня потемнели его глаза. На скуле дернулся и замер мускул.

– Нет, – отрезал он. – Не жаль.

– Значит, правы те, кто считает вас жестоким.

– Возможно. Но благодаря этому, дорогая леди Франческа, вы пока еще живы.

– Таков Бельдан, – грустно проговорил Ги. – Война вошла в его плоть и кровь. Он блестящий воин и выше всякой жалости. А уверенность делает его еще сильнее.

Случай с Фернальдом послужил им хорошим уроком. Бельдан укрылся среди холмов, и до самой темноты они не решались разбивать новый лагерь. Все работали не покладая рук, пока не натянули оранжевую палатку для дам и не проветрили и не подготовили к ночлегу убежище Ги в повозке.

Кристиано доказал, что умеет охотиться на диких кроликов, а Бланш – столь же искусно их готовить. Но день был омрачен смертью, и каждый стремился поскорее с ним распрощаться и отойти ко сну.

– Но он не проявил никаких чувств. – Франческа взбила Ги подушку. – А француз был так юн. Почти мальчик.

– Не имеет значения, – отозвался Ги. – Для Бельдана это не важно.

– Он это сам признал. – Франческа помедлила, перебирая пальцами ленту на тунике и прислушиваясь к тишине ночи. – Француз Мальвиль назвал его рыцарем тамплиеров. Ты говорил, что тоже слышал эту историю. Будто он заключил некий нечестивый договор, благодаря которому к нему благоволит судьба.

Ги коротко рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамплиерах?

– Только то, что моя мать крестится при одном упоминании о них. Они богатые, могущественные люди. Но очень порочные.

– Были, – перебил ее Ги. – А теперь мертвы. И очень давно. Репутация Бельдана не из лучших, но причина кроется в ревности. Даже я иногда ревную.

– Почему? Он такой жестокий, а ты...

– А я – младший сын. Всего лишь тень великого рыцаря. Даже юнец Фернальд это понял. Однако кончим разговор о тамплиерах. Ложись спать. Завтра предстоит нелегкий день.

Но Франческа не могла уснуть. Она ворочалась и металась, пока Бланш и Летиция не принялись на нее ворчать. Тогда она поднялась, перерыла все свои вещи и нашла то, что ей требовалось. Взяла свечу, трутницу и выскользнула из палатки.

На лагерь опустилась ночная тишина. Костер почти догорел, а из-под повозки, в которой уютно устроился Ги, доносилось мерное посапывание Кристиано.

«Бог его знает, что там творится в лесу», – подумала Франческа, но не отступилась от своего намерения и направилась к краю опушки, полная решимости выяснить раз и навсегда, что такое это самое «Бог его знает».

Пыль с манускрипта ощущалась на пальцах. Хотя падре Гаска, по его собственным словам, очень ценил эту рукопись, было очевидно, что он не часто ее открывал. Даже при тусклом свете свечи Франческа различила грязь и заметила, что перевязывавшая свиток красная лента превратилась в розовую.

Тем не менее манускрипт представлял собой настоящее произведение искусства. Автор явно постарался. Франческа придвинулась ближе к стволу дерева, на котором в лужице расплавленного воска укрепила свечу. Страницы открывали изящно выписанные золотые буквы. Иллюстрации были просто восхитительны. Неудивительно, что король Филипп Красивый заметил дарование молодого Краона и немедленно пригласил в переписчики.

Но больше всего поражала сама история – буквально с первого слова.

«То были времена охоты на ведьм, – писал Краон, и красота его почерка расходилась с грозным содержанием манускрипта. – Мудрый тот муж, кто хранит свои знания в тайне.

Хотя я всего лишь бедный служитель Божий и не могу сравниться с теми, кого отправили на костер, моя короткая жизнь – и особенно годы при французском дворе – научила меня, что советоваться надо исключительно со Всевышним, а потаенные мысли беречь от алчного внимания людей. Настоящие записки предназначены только для меня, дабы освежить память в нелегкие времена старости.

Я окончил Парижский университет в 1305 году – немаловажное событие для безродного крестьянского сироты. И в том же самом году был рукоположен и намеревался провести жизнь в мирном и достойном служении Создателю, а также в посильном продолжении земного труда бенедиктинца-алхимика, исцелившего меня, воспитавшего и давшего образование.

Но мои собственные опыты в стенах университета позволили мне разработать много новых оттенков чернил и красителей, что в сочетании с богоданным талантом к письму привлекло внимание французского монарха, и тот настоял, чтобы меня отпустили к нему на службу.

Жизнь при дворе сильно отличалась от моей тихой юности в Провансе и от ученой университетской суматохи, но я довольно скоро с ней освоился. Времена стояли непростые. Совсем недавно король Филипп послужил орудием в избрании французского папы Климента V на святейший престол. Но новый папа не отправился в Рим, как того требовала традиция, а предпочел остаться в Авиньоне в Провансе. Походя замечу, что Авиньон не французская область, а принадлежал и принадлежит к владениям Королевства обеих Сицилий, но эта деталь нисколько не успокоила римлян. Это всего лишь дело времени, и они снова захотят, чтобы папа восседал на престоле Святого Петра в Ватикане. И тогда начнется война.

Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.

Крестьянство и городской люд настолько ободрали налогами, что больше из них нельзя было бы выжать ни экю. Об обложении податями знати и речи не шло. Это сословие было освобождено от налогов. Не оставалось надежды даже на крестовые походы, чтобы наполнить земные сундуки долгожданной небесной славой. Война и сама жизнь сделались для короля непомерно дороги.

Он мало верил в мое открытие философского камня – был слишком реалистом, чтобы считать возможным превращение в золото обычных металлов. Впрочем, как и я. Но его положение представлялось настолько бедственным, что он решил финансировать мои занятия и занятия других алхимиков в тайной надежде, что свершится чудо.

И полагал так до тех пор, пока его проницательный глаз не остановился на рыцарях тамплиерах.

Объединившиеся в орден для защиты Святой земли, эти рыцари вскоре устали от сурового воздержания и вторглись в мирские сферы золотого тельца. Стали ссуживать деньгами простолюдинов и знать под меньшие проценты, чем банкиры, и вскоре их должником оказался сам святейший папа. Как ни прискорбно, страсть тамплиеров к деньгам не пробудила в них потребности в благотворительности. Их богатство росло, а с богатством укреплялась власть.

Но чем сильнее крепла их власть, тем быстрее множились враги. Хотя богатство и власть долгое время служили щитом от бед. Водной Франции их насчитывалось не менее двух тысяч. А правление тайно и негласно осуществлялось из могущественного храма в центре Парижа.

Легенда рассказывает, что Филипп Красивый нанес тамплиерам внезапный удар. Однако я знаю, что это не так: пружина, приведшая в действие механизм, ковалась в течение многих бессонных ночей. Строилось множество планов. Я делал заметки. В том числе во время тщательно подготовленных вечеров, когда друга короля и крестного отца его единственной дочери великого магистра тамплиеров Жака де Молея невинно приглашали отужинать, а я стоял за портьерой и записывал каждое его слово. Филипп жаждал знать, сколько золота накоплено у тамплиеров и в чем их слабые и сильные стороны.

Без сомнений, их преступление состояло в колдовстве. Это было ясно с самого начала. Однако требовались доказательства, но добыть их было не так-то легко. Это в наше время инквизиция встала на ноги, тогда же все было иначе. Филипп слишком вяло бросал обвинения, а папа Климент вообще не желал принимать в этом деле участия – опасался последствий. Но король есть король – он сумел заставить Климента предпринять необходимые церковные санкции.

Неожиданно тысяча французских тамплиеров оказались в тюрьме. Их история – семь лет ужасов пыток и обвинений, когда не забыли упомянуть ни единого черного греха. Свидетели утверждали, что подсудимые знаются с дьяволом и продали нечистому душу в будущей жизни с тем, чтобы он устраивал их дела в земной. Будто бы они поклонялись демону-магистру в образе огромного кота. Многие клялись, что, вступая в орден, новоиспеченные рыцари пили эликсир из крови собственных убиенных внебрачных детей и праха умерших тамплиеров. Были и такие, кто поносил тамплиеров за то, что они получили от дьявола власть в обмен на целомудрие, и тут же свидетельствовали, что их земное богатство – награда за жертву собственных младенцев. Ни в обвинениях, ни в свидетельских показаниях не содержалось никакого смысла. Но смысла и не требовалось. Требовались деньги.

Даже по прошествии десяти лет с тех забытых Богом времен я с трудом отличаю правду от вымысла. Жутким зрелищам, которые я видел собственными глазами, не поверил бы ни один образованный человек. Их нельзя запечатлеть на письме, как нельзя сохранить эхо душераздирающих стонов. Пытали даже пожилого Жака де Молея; уводили в камеру, с тем чтобы потом снова тащить на пытку. Не менее тридцати пяти человек погибли на дыбе инквизитора, многие совершили самоубийство, хотя истинное число пострадавших хранится в строжайшей тайне. Сломленный старостью и жестокостями де Молей согласился со всем, что инквизиторы вложили в его уста. Вроде того, что еще в юности он плевал на распятие. Мой приятель и коллега-писарь вспоминал: «Он бы признался, что убил самого Христа, если бы его заставили». Вот какие это были времена.

Близилась развязка. Папский эдикт запретил орден во Франции и его ложи в Шотландии, Арагоне, Кастилии, Португалии, Германии и Королевстве обеих Сицилии. Только в Англии, в Корнуолле, близ Темпла, он остался нетронутым. Но даже там рыцари были вынуждены действовать тайно. Однако, по слухам, секретность пошла им на пользу – они обрели еще большую власть и стали еще страшнее. Но я этого не знаю и не могу свидетельствовать.

Окрыленный успехом заговора, Филипп послал великого магистра на воздвигнутый перед собором Нотр-Дам эшафот. Прекрасно помню утро этого дня и сам тот день. Очень холодный. Как все начало 1314 года. Наступил первый понедельник поста; вовсю дули пронизывающие мартовские ветры, и я заметил, как дрожал де Молей, когда поднимался по лестнице на эшафот. Он должен был подтвердить свои признания, и папский легат приговорил бы его к пожизненному заключению. Победа прибавила Филиппу великодушия, и он не желал лишать де Молея жизни. Или боялся. Кто знает, что говорила его совесть. Достаточно того, что площадь была полна сановных священников, знати и всех, кто сумел туда просочиться. Чем больше свидетелей исповеди, тем лучше для истории. И я, королевский слуга, находился там и делал записи.

Но де Молею не сумели вразумительно объяснить его роль в истории. И вместо исповеди он выкрикнул, что невиновен, как невиновен возглавляемый им орден. Разгневанный король приказал сжечь де Молея на костре.

Моя история быстро подходит к концу. Через месяц после казни великого магистра Всевышний призвал на небеса святейшего папу Климента. Апоплексический удар или нечто в этом роде. А королю Филиппу оставалось всего шесть месяцев, и все это время он страшился предсмертного проклятия де Молея. Монарх умер молодым – сорока шести лет. Прекрасный наездник, опытный воин, он тем не менее погиб, упав с коня. Поползли слухи, люди вспомнили проклятие тамплиера. Но Филипп Красивый оставил троих сыновей – достаточное число, чтобы не предаваться отчаянию. И только после того, как все они умерли один за другим – двадцати семи, двадцати восьми и двадцати трех лет, – вся Франция зашепталась, что порча не иначе как вызвана проклятием.

И вот конец моего рассказа. Через год после великого сожжения о тамплиерах перестали судачить. Люди испугались. Ходили слухи о спрятанных несметных богатствах. Долетали вести из Англии. Но эту тему лучше забыть. Однажды алчность привела к смерти. И может привести опять».

Налетел ветерок, зашелестел листьями дуба над головой и погасил огарок свечи. Франческа медленно подняла голову; в ее глазах отразилось раздумье. Темпл в Англии. В Корнуолле. Последний оплот ордена тамплиеров. Надо еще раз свериться с текстом, хотя графиня не сомневалась, что верно запомнила слова Сержа де Краона. Корнуолл – вотчина Бельдана. Замок Арнонкуров находится в Корнуолле. И Ги тоже часто упоминал Темпл.

В ветвях запела одинокая птица. Наступал рассвет.

ОБЩИНА

Глава 11

– Проклятая кутерьма! – пожаловалась Бланш, в очередной раз поправляя шляпу. – Где это слыхано, ехать на юг, если надо попасть на восток? Нам еще повезет, если сир Арнонкур не завернет нас в Турцию, прежде чем мы окажемся перед воротами Флоренции.

Путники разбили лагерь, но перед тем как устроиться на ночлег, графини Дуччи-Монтальдо отправились собирать ягоды, и теперь Франческа подозревала, что мать пришла в дурное расположение духа и не переставала ворчать, потому что расстроилась из-за скудости добычи. Но вскоре поняла, что ошиблась.

– Надо же, какой-то англичанин распоряжается нами, словно слугами. Будто бы Летиция не справилась!

– Справилась бы. И гораздо лучше, – подхватила дочь. – А мы на двоих набрали всего полкорзины. Едва ли хватит на всех.

– Значит, мужчины обойдутся без ягод, – заключила Бланш и повернула к лагерю. – Высокомерие – порок всех англичан. Их надо ставить на место.

Франческа энергично закивала. Они обе согласно осудили всех англичан скопом и Бельдана д'Арнонкура в особенности. И так увлеклись этим, что чуть не наткнулись на незнакомцев. Франческа первая услышала мужские голоса и подала предостерегающий знак рукой.

– Ш-ш...

Голоса доносились со стороны палатки.

– Неужели обнаружили могилу несчастного мальчика? – прошептала Бланш.

Франческа покачала головой:

– Не знаю. Оставайся здесь. Спрячься. Бельдан и Кристиано, наверное, на охоте. А беззащитный Ги лежит в повозке.

Графиня де Монфор закатила глаза, давая понять, насколько мало ее тревожит безопасность англичанина, но Франческа не дала ей ничего сказать, толкнув в ближайшие заросли. Быстро огляделась и не обнаружила ни сука, ни крепкой ветки, которую можно было бы использовать как оружие. Зато были камни. Много камней. Она подобрала один и прикинула на ладони его вес. Невесть какая угроза рыцарским доспехам, но если действовать неожиданно, Ги успеет вытащить меч.

Однако дела обстояли хуже, чем она предполагала. С края опушки Франческа заметила, что Ги лежит у потухшего костра, а вокруг сгрудились мужчины и что-то угрожающе требуют. Она колебалась всего одну секунду, а затем выскочила на поляну, раскидывая камни во всех направлениях и при этом криками стараясь отвлечь их внимание от Ги.

Это ей удалось. Один из камней угодил незнакомцу в лоб, и у того моментально выступила кровь. Два других камня звякнули о доспехи. Франческа так увлеклась атакой, что до нее не сразу дошло, что противники не собирались обороняться, а застыли, разинув от удивления рты. И Ги, вместо того чтобы воспользоваться передышкой, лежал, изумленно уставившись на нее.

Франческа остановилась как вкопанная и наморщила лоб. Несколько секунд единственным звуком в лесу оставался заливистый лай Медоры. Затем она увидела, что в лагерь возвращается Бельдан. Рыцарь усмехался, и Франческе захотелось забиться под повозку. Но воспитание взяло свое, и она собрала остатки гордости Дуччи-Монтальдо.

– Полагаю, это ваши люди, – проговорила она. – Можно было бы догадаться по тому, как они одеты и как от них воняет. А теперь прошу меня извинить: мы с матерью обнаружили в лесу источник, и я хотела бы выкупаться, пока не наступила ночь.

Франческа повернулась и с нарочитой неспешностью удалилась в лес. Не говоря ни слова, прошла мимо матери и тут услышала громкий голос Кристиано:

– Суровая дамочка. Видели бы вы, как она отделала господина, когда мы впервые попали в Бельведер.

По тропинке бегом спустилась Летиция с полотняным полотенцем в руках.

– Вот, для купания, – задохнувшись, проговорила она. – И еще ароматное розовое мыло. Хотя вряд ли поможет – запах серы стоит по всей округе.

– Говорят, что это полезно, – рассеянно ответила графиня. – Особенно если требуется успокоить дух.

– Духов, вы хотели сказать? – переспросила служанка. – Дьявольское место, я это чувствую. Уверена, что со времен язычества здесь не бывала ни одна христианская душа.

Франческа огляделась.

– Людей отпугивают запах и испарения, а не дьявол. А горячий источник не позволит нам замерзнуть даже прохладной ночью.

Позади, на поляне, послышался недовольный голос Бланш – она распекала Кристиано за то, что он упустил костер. Летиция и Франческа переглянулись: обе понимали, что графиню волновала не высота пламени. Бланш два дня назад покинула добровольное заточение и была вынуждена обходиться без бесконечных бокалов красного вина и призрачного покоя. И эта перемена начинала сказываться.

– Почему ты не предложила матери прогуляться со мной? Она бы смыла дорожную пыль и настроилась ... на сон.

– Прошу прощения, графиня, именно это я ей и предложила, но леди Бланш ответила, что с приходом молодчиков Бельдана в лагере слишком много дел.

– Я бы ей помогла. Ведь не всю же армию привел д'Арнонкур. Я насчитала только шестерых.

– Ей хотелось, чтобы вы ушли. Хотя бы ненадолго. – Летиция понизила голос: – Графиня напугана – несчастная женщина – и отнюдь не привидениями. Ее демоны в ней самой. И они окрепли вдали от покровительства Бельведера. Пусть побудет наедине с собой. Пойдемте на источник. Искупайтесь как следует. А когда вернетесь, я уверена, ваша мать вам обрадуется.

Теплая вода призывно искрилась. Франческа разделась, развесила одежду на ближайшем дереве и скользнула под водой к середине пруда. Летиция оказалась права: место было словно заколдованным. Но в то же время целебным. Франческа изогнула спину, позволяя ласковому течению прогонять тревожные мысли: о матери, о ее неудаче с людьми Золотого войска, о юном Фернальде и его печальной кончине. Наконец остались только тишина леса, журчание минерального источника и думы о Ги.

Он по-прежнему ее любил. Франческа в этом не сомневалась. Она намылилась – не спеша, с чувством – и стала вспоминать, как он называл ее по имени, как соприкасались их руки, как она кормила его и купала. Как он делился с ней своими маленькими тайнами, будто они опять помолвлены. Ги не мог сейчас ей признаться: рядом постоянно находились то брат, то Кристиано. Но Франческа знала: он этого хотел. И была уверена, что все еще впереди: и слова, и прикосновения, и поцелуи.

Поцелуи...

Графиня целиком погрузилась в воду. Распустила по поверхности волосы и вспомнила голубые глаза Ги. Ей показалось, что они смотрели на нее с темнеющего небосвода, подмигивали из нависающих ветвей и щурились из ряби воды. Поцелуи...

– Мадам, вы отдаете себе отчет, что мы на вражеской территории? В любой момент могут показаться французы и похитить ваше прекрасное тело...

Франческа вскрикнула и, подняв тучу брызг, встала на дно.

– Особенно теперь, когда они знают, что вы где-то поблизости, – невозмутимо закончил Арнонкур.

– Сир, ради всего святого, окажите любезность, уйдите и дайте мне спокойно домыться.

Она изо всех сил старалась, чтобы ее голое звучал высокомерно, как положено при разговоре с варваром, но, вспомнив его недавний смех, почувствовала, как лопается мыльный пузырь ее величественности. И поглубже погрузилась в воду, молясь только о том, чтобы Бельдан не заметил ее наготы и не посмеялся и над этим.

– Вы меня нашли, предупредили, – Франческа явно сбивалась с тона, – теперь возвращайтесь к своим людям. Я тоже скоро приду. Как только оденусь. – Против всякого здравого смысла она надеялась, что ее послушание понравится рыцарю и он уйдет. Но, зная его вредный характер, нисколько не удивилась, когда он медленно опустился на берег у кромки воды.

– А вы вели себя прекрасно. – Франческа с ужасом заметила, что он ей подмигивает. – И там, в лагере, дали фору... как вы изволили выразиться?.... ах да, моей кровожадности.

Возмущение подхлестнуло ее не хуже кнута. На секунду Франческа даже забыла о своей наготе.

– Кто-то же должен был держать оборону. В самую трудную минуту вы, как обычно, отсутствовали, хотя только что сказали, что нас могли отыскать и убить. Откуда мне было знать, что это ваши люди?

– Оттуда, что я обещал за вами присматривать.

Франческа фыркнула:

– Вы и раньше давали обещания, а потом рвали их. Благодаря вашим обещаниям я прикована к постели старой девы.