Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Под небом Италии

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джонс Дебора / Под небом Италии - Чтение (Весь текст)
Автор: Джонс Дебора
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Дебора Джонс

Под небом Италии

Не велико чудо, что в этом мире вспыхивают сражения и войны, поскольку все это и раньше существовало на Небе.

Оноре Боне, 1386

ЗАМОК

Глава 1

Четверо всадников достигли вершины холма, и перед ними внезапно открылся Бельведер. Бельдан д'Арнонкур осадил коня и застыл, устремив вперед усталый взор. Алмазный блеск октябрьского солнца быстро тускнел в вечернем небе, но всепроникающий жар солнечных лучей по-прежнему ощущался сквозь кольчужные доспехи. Опыт воина подсказывал д'Арнонкуру, что необходимо спешить, чтобы к ночи добраться до этого сомнительного святилища. Но вид маленького каменного замка его очаровал; в неподвижном торжественном молчании он наблюдал, как под последними пламенеющими лучами ярче окрашиваются стены, словно щечки красотки от ласк любовника.

Насколько он помнил, в этой плодородной итальянской провинции все осталось таким, как было, – и крики покинувших дневные убежища ночных птиц, и гордо развевающийся лазурно-белый стяг Дуччи-Монтальдо над их родовой крепостью. Среди качеств, которые отличали Бельдана д'Арнонкура, не на последнем месте была сентиментальность. Он вдруг – хотя и не впервые – подумал, что перед ним материал, из которого поэты черпают свое вдохновение. Волшебное место. Даже приютившаяся под сенью замка деревня Сант-Урбано, словно протянутая с добрыми намерениями рука, манила своей беззащитной открытостью.

Но в то же время Бельдан знал, что это иллюзия, а реальность – годы разрухи и напастей, и причиной этого явился он сам.

До него донеслись запахи позднего урожая и увядающей, спешащей навстречу зиме и своей кончине осени. Как он ненавидел это красивое время года! Всегда. И это никогда не изменится.

– Сир!

Бельдан обернулся, но даже не взглянул на встревоженного Кристиано. Вместо этого он заставил себя посмотреть поверх его плеча на брата. Ги д'Арнонкур неотвратимо слабел, и хотя он был привязан к изысканно украшенному седлу, все больше наклонялся в сторону. Его лицо от потери крови стало белее воска, и густые черные ресницы резко выделялись на бледной коже. Бельдан с детства привык смотреть смерти в лицо. Но сейчас он не мог взглянуть на то место, где туника накрепко прилипла к телу брата, хотя и понимал, что темное пятно становится все больше.

– Да, – тихо, словно бы себе, сказал он. – Надо спешить.

Он снова повернулся к замку, и на секунду ему почудилось движение в одной из башен, глаза в окне, которые его узнали и обрадовались ему. Но Бельдан тут же решил, что это иллюзия. Слишком надолго и слишком далеко он уезжал.

Знатнейший из Арнонкуров кивнул своим людям и ударил коня золотыми шпорами. Всадники пригнулись и без оглядки понеслись через раскинувшуюся перед ними глубокую долину, последнюю, которая отделяла их от цели пути.

«Неужели это возможно?» Графиня Франческа Дуччи-Монтальдо, припав к тусклому окну башни, вглядывалась в четырех всадников, которые галопом неслись к Бельведеру. На короткое мгновение солнце выхватило их из тени, и графиня поняла, что это рыцари, но какие-то уж слишком отчаянные: они неслись, словно выпущенные из лука стрелы – распластавшись на лошадях и мертвой хваткой вцепившись в поводья.

Французы, решила она, и пугающие мысли, словно деревенский дервиш, заплясали в ее голове. Сердце гулко стукнуло в целомудренно-белую ткань передника. Крик уже рвался из груди, когда доспехи сверкнули на солнце и ослепили ее. Графиня закрыла глаза, а когда подняла веки, невыносимое сияние померкло, а вместе с ним исчез и страх. Осталось лишь тусклое отражение в стекле: она сама – женщина с темными глазами, темными локонами и напряженным взглядом.

Внизу, под замком, приземистые желтые холмы Тосканы уходили волнами к Риму и дальше, к Неаполю. Так было и так будет всегда. Покрытые серебристыми оливами, кипарисами и соснами склоны испещрили темные точки – там паслись тучные, ленивые коровы. Сочно зеленели виноградники. Слава Всевышнему, на ее земле царил с таким трудом доставшийся покой, а рыцари с их приводящим в трепет стремлением к приключениям остались в далеком прошлом.

– Да сохранится мир, – молила Франческа, обводя окрестности взглядом в поисках признаков войны. – Аминь.

– Ай!

Крик напомнил ей о возвращении в лабораторию и о работе. Она повернулась и моргнула в ожидании привычного полумрака. Но не увидела ни полумрака, ни лаборатории. Ее ослепил всполох костра. Языки пламени плясали до небес и пожирали все, что попадалось на пути.

Марко... Лука... Пьеро II... Папа.

Стоны... Причитания...

Франческа знала, что это только кошмар. Стоит лишь закрыть глаза, сосчитать: «Раз, два, три...»

– Ай!

Она вернулась к реальности.

Перед ней на стопке пергаментных свитков осклабился человеческий череп. Повсюду лежали осколки этрусских ваз и поблескивали древние монеты, которые она со старшими братьями любовно собирала в окрестных развалинах. Везде таким толстым слоем лежала пыль, что от Бельведера до Рима, наверное, не нашлось бы слуги, который сумел бы навести порядок в этой волшебной башне.

А на стуле сидел испуганный служка Филиппо. Пятилетний мальчуган ухватился ручонками за сиденье и со страхом и любопытством разглядывал тонзуру на склоненной голове францисканского священника. Мальчик уже готовился исторгнуть новый крик, но Франческа его опередила:

– Филиппо, все хорошо. Падре Гаска хочет тебе помочь.

Мальчик метнул на Франческу недоверчивый взгляд.

– Графиня, разве колдун может помочь?

Франческа еле удержалась от улыбки.

– Во-первых, падре Гаска никакой не колдун, а ученый-алхимик. Нам всем – и тебе в том числе – повезло, что сейчас он с нами, а не преподает в Париже. Так что вспомни о хороших манерах и извинись перед ученым человеком. – Она терпеливо подождала, пока мальчик повинуется, и затем продолжала: – Во-вторых, удар, который ты получил, играя в рыцарей на старом турнирном поле – добавлю, вопреки моей воле, – оказался весьма серьезным. И если бы не падре Гаска, ты бы уже воевал с ангелами на небесах, если, конечно, небеса – это то место, куда тебе уготовано попасть.

Однако угроза не произвела на Филиппо ни малейшего впечатления. Мальчик сморщился и выдавил из глаз две огромные слезы.

– Он сделал мне больно.

– Глупости! – пробасил обладатель веснушчатой тонзуры. – Это алоэ – растение, лишенное свойства жечься. А ты, сын мой, чем растрачивать таланты на то, чтобы жаловаться, благодарил бы Бога, что старый граф привез это лекарство из Святой земли. Иначе для тебя, судя по твоим пристрастиям, все могло бы кончиться хуже, намного хуже, чем игры с ангелами в загробном мире. Это твоя правая рука, и если рану не лечить, ты мог бы ее лишиться, а мир потерял бы маленького отважного воина.

И без того круглые глаза Филиппо округлились еще сильнее, и он, теперь уже с уважением, посмотрел на священника.

– И не называй меня больше колдуном! – наводящего ужас громоподобного крика францисканца на полках зазвенели аптекарские пузырьки. А он, довольный, что приковал внимание слушателей, продолжал уже спокойнее: – Как милостиво заметила твоя госпожа, я – священник и в некотором смысле являюсь служителем Божьим. В то же время я алхимик и служу науке. А теперь ответь, сын мой, есть ли во мне что-то третье, чтобы знаться с силами зла и заниматься их запретными деяниями?

Потрясенный до глубины души яростным криком священника, Филиппо энергично помотал головой.

– Ничего!

А у Франчески в глазах блеснул игривый огонек.

– Однако, падре Гаска, не будем столь суровыми к бедному Филиппо. Ходят слухи, что вы в Париже нашли секрет философского камня, научились обращать простые металлы в золото, но не пожелали открыть секрет королю Карлу и поэтому сожгли свои записки.

– Этот Карл – скупердяй, – прорычал францисканец. – Отказывает в помощи беднякам.

– А еще было какое-то дело, связанное с вашей обширной перепиской с неким оттоманским физиком. Одно это привлекло пристальное внимание инквизиции. Не говоря уже о вашем изобретении эликсира-невидимки.

– Ах, это, – вздохнул алхимик. – Чепуха! Годится только для того, чтобы подглядывать за юными рыцарями и всегда знать, выполняют ли они свою работу или играют, когда не положено.

– Тем не менее, эликсир, если таковой существует, – это запретное дело. Во всяком случае, достаточно подозрительное, чтобы король обвинил вас в том, что вы тамплиер[1], а папа в Авиньоне отлучил от церкви и запретил преподавание.

– Это не наш папа, – запротестовал новообращенный Филиппо. – Он папа французов. А наш – в Риме, где были все наши папы.

– Не наш, – согласилась Франческа. – Но, тем не менее, власть. Что на это скажете, падре?

– Скажу, что это заговор завистников. – Францисканец старался сохранить на лице сердитую мину. – Однако и вы, леди Франческа, со своими зелеными глазами и темно-рыжими локонами вполне сойдете за нимфу. Так что, в нынешние времена охоты на ведьм вам разумнее позаботиться о своей репутации, чем упорно тревожиться о моей. Особенно если вспомнить, что и вы прославились как неплохая целительница.

– До вас мне далеко.

– Что верно, то верно, – довольно согласился Гаска. – Но у вас тоже неплохо получается. Пошли в своего отца.

Упоминание о графе Пьеро Дуччи-Монтальдо нарушило уютную атмосферу любовно созданной им лаборатории, и все трое поспешили отвлечься: Филиппо начал пробовать, как действует его залеченная рука, Гаска решил заняться кипой манускриптов, которые с незапамятных времен покоились меж массивных ножек его стола, а Франческа нехотя сняла белый лабораторный передник и опять превратилась в графиню, а на деле кастеляншу замка Бельведер.

Она взглянула в небольшое зеркало, которое как-то не очень надежно висело на двух стойках, и, рассматривая яркие пятнышки на переносице, недовольно проворчала:

– Ужасные веснушки! О Господи! Почему ты мне не дал чистой красоты моей матери, а наслал на меня эту отвратительную рябь? Не смыть никакой водой...

Отражение в зеркале напомнило ей о недавно виденном отражении в стекле и мчащихся всадниках, которые явно куда-то спешили.

– Мне кажется, у нас гости. – Она подбирала слова так, чтобы не напугать ни пожилого священника, ни маленького служку.

– Только этого не хватало! – воскликнул францисканец и посмотрел на Франческу.

– Вроде бы рыцари. Неслись во весь опор по холмам. Но я не знаю, чьи. Плохо разглядела. Они обогнули склон и словно провалились. – Она помолчала. – Наверное, игра света.

– И никаких стягов? По ним можно было бы судить, французы это или воины Золотого войска.

Лицо Франчески на секунду помрачнело.

– Только не Золотого войска. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из армии Бельдана д'Арнонкура снова осмелился объявиться в Бельведере.

– Значит, французы? – Гаска попытался отвлечь ее мысли от старых обид.

– Да, – благодарно кивнула графиня.

– И полагаете, что нам следует их опасаться?

Священник был по происхождению португальцем. В свое время он вызвал недовольство инквизиции в Авиньоне, и теперь в его голосе явно слышался скептицизм по поводу добрых намерений галлов.

– Я думаю, как бы ни было беспощадно противоборство, нам не следует опасаться ни одной из сторон. Французы здесь затем, чтобы посадить в Неаполе на трон Королевства обеих Сицилий дядю короля, Людовика Анжуйского. Моя мать – близкая родственница командующего армией Эгеррана де Кюси, и тот обещал нам протекцию.

– С другой стороны, мы принадлежим к Флорентийскому союзу и в качестве провинции Флоренции подпадаем под действие договора, заключенного с Бельданом д'Арнонкуром. Если французы отрекутся от своих прежних уверений в уважении нейтралитета Тосканы, Золотое войско обязано нас защитить. Бельдан – великий кондотьер[2], а его армия наемников – лучшая в Европе.

Франческа тщетно пыталась казаться равнодушной.

– Как бы я хотела, чтобы королева Иоанна осталась в живых.

– Человеку трудно остаться в живых, если его душат, – мягко заметил Гаска.

– Значит, вы уверены, что герцог Карл Дураццо, или, как его теперь называют, король Карл III, задушил собственную тетю?

– Конечно, задушил. Королевство обеих Сицилий очень богато и простирается от Рима до самых южных оконечностей Италии. В противном случае могучие французы здесь бы не объявились и не противостояли Карлу, который, по сути, лишь титулованный глава маленького герцогства в Албании.

Но мысли Франчески были далеко – где-то за окном, на холмах.

– Те всадники, наверное, мираж, – пробормотала она.

– Мираж или нет, – отозвался падре Гаска, – надеюсь, они оставят нас в покое, и мы продолжим наши эксперименты. Мы так близки...

– К феномену исчезновения? – перебила его Франческа. Она уже подошла к тяжелой деревянной двери, но теперь обернулась и озорно покосилась на алхимика.

– В том числе, – проговорил Гаска с загадочной улыбкой и сейчас же изменил тон. – Будьте хорошей помощницей, сходите в сад за стеной и принесите дневной урожай огуречника. Только не посылайте маленького рыцаря – сделайте это сами. Но сорвите теперь же, до того как выйдет луна. Спешите, спешите. Не медлите. И не покрывайте волос. Легенда гласит: огуречник должна собирать простоволосая девушка.

С распущенными волосами, улыбнулся он себе, прислушиваясь к эху двух пар миниатюрных ног на лестнице башни.

Судя по всему, Франческу не очень-то обрадовало его ботаническое поручение. У нее и без того хватало забот. Согревавшие душу приходы в лабораторию становились все реже и реже. Всегда находилось что-нибудь более срочное. Ей целыми днями приходилось крутиться, чего никогда не делала ее матушка – графиня Бланш. Бельведер со всеми его заботами, крестьянами, прошлым, настоящим и будущим оказался всецело на плечах дочери. Дела опутывали, словно кольца изящной ленты, но узел стягивался все сильнее.

Гаску кольнули угрызения совести из-за того, что он заставлял загруженную женщину заниматься бесполезным делом. Но что ему оставалось? Следовало каким-то образом выманить Франческу во внешний сад.

Там ее будут ждать. Так утверждали звезды, об этом свидетельствовал накануне яркий красный ободок, окаймлявший полную луну, и вид скачущих во весь опор четырех всадников, чье отражение он ясно рассмотрел в глазах графини.

На изборожденном морщинами лице францисканца темные маленькие глазки блестели, как у трудящейся над крепким орешком белки. Франческе не меньше двадцати пяти лет. Старая дева, смирившаяся со своим положением. Но Гаске она совсем не казалась взрослой. Он помнил, когда она родилась – единственная девочка после четырех крепких парней. И вслед за этим пришла другая мысль: все сыновья, за исключением одного, уже похоронены. И отец вместе с ними. Годы оставили шрамы на ее сердечке.

Ги д'Арнонкур.

Гаску с самого начала мучили сомнения по поводу этого союза. И графа Пьеро тоже.

– Ах, старина, – вслух пробормотал священник удлиняющейся перед ним тени. – Я опоздал послужить тебе и твоим мальчикам. Но быть может, успею оказаться полезным Франческе. Возможно, она только что дала ответ.

Он запрокинул голову и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь. Потом встал со стула, не спеша подошел к тому самому окну, у которого графине привиделись всадники, и выглянул наружу.

Глава 2

Франческа изо всех сил старалась не напугать падре Гаску и Филиппо, но теперь каждый шаг по винтовой лестнице во двор наполнял ее все большей тревогой. Кто те люди и что им надо? Как бы Франческа ни успокаивала других, себе она вполне отдавала отчет: Бельведеру от рыцарей ждать хорошего не приходилось.

«Все, что нам нужно, так это мир, – думала она. – По крайней мере, до окончания ярмарки в Сант-Урбано».

– Скорее, Филиппо, – поторопила Франческа, поймав за руку подпрыгивавшего мальчишку. – Надо найти синьора Джузеппе.

Но не успели они спуститься на нижнюю ступень, как увидели спешащего к ним Джузеппе. Необыкновенные события оживили его обычно безмятежное лицо. Джузеппе так и подмывало поскорее поделиться новостями, и он, позабыв о своем весьма солидном положении в маленьком хозяйстве, быстро семенил навстречу графине. Что-то в его поспешности и выражении лица заставило Франческу повернуться к Филиппо.

– Беги к леди Бланш, – приказала она. – Спроси, не нужно ли ей чего-нибудь от меня.

Но мальчуган оказался не так прост. Еще в лаборатории, когда зашли разговоры о рыцарях, Филиппо навострил уши и теперь понимал, что графиня Франческа не желала, чтобы он услышал то, что больше всего заслуживало внимания. Мальчик демонстративно протопал к тяжелой дубовой двери, а потом на цыпочках неслышно вернулся обратно. И таился до тех пор, пока Франческа его не заметила и снова не прогнала прочь.

– У нас французы. Прямо у ворот, – выпалил Джузеппе. – Рыцари – воины родственника вашей матушки Эгеррана де Кюси. По крайней мере, они так говорят.

– Чего они хотят?

– Сначала просили разрешения встретиться с графиней Бланш.

– Это невозможно. Моя мать никого не принимает без предварительного уведомления. Вы им об этом сказали?

– Разумеется, леди. Определенно и в очень ясных выражениях.

Франческа похлопала управляющего по руке.

– Извините за резкость, старина. Они назвали причину своего визита?

– Да. Сказали, что ищут Бельдана д'Арнонкура.

– Но они должны знать, что здесь его быть не может!

– Их предводитель Симон Мальвиль именно так и заявил, а потом долго рассыпался в лживых извинениях, все твердил, что не желает марать ненавистным именем воздух Бельведера. У него такой же выговор, как у леди Бланш. А глаза все время бегают по сторонам – от этого человека ничего не укроется. Но, по-моему, он остался доволен тем, что увидел или чего не заметил. И под конец поделился кое-какими сведениями. Судя по всему, Арнонкур оставил армию во Флоренции и был застигнут врасплох на побережье, близ Таламоне. Там произошла стычка. С Арнонкуром было всего несколько человек. Одного ранили, кажется, тяжело. Французы ликуют и рыщут вовсю: они знают, что за Арнонкура можно получить хороший выкуп.

Франческа нисколько не удивилась. В конце четырнадцатого столетия захватнические армии, даже те, что прикрывались сомнительными идеалами крестовых походов, предпочитали двигаться налегке, а жить за счет покоренных земель и выкупа за плененных в сражениях вражеских рыцарей. На памяти Франчески все мужчины из рода Дуччи-Монтальдо успели побывать во вражеском плену, а женщины в это время лихорадочно собирали деньги, чтобы заплатить за их освобождение. Сперва за графа Пьеро, который в битве при Пуатье отчаянно сражался бок о бок с французами, а потом лет пять наживал болячки в сырой английской тюрьме, а теперь за Оливера, которого, по слухам, пленил султан Баязид в Турции. Мужчин всегда спасала изобретательность слабого пола в добывании денег.

И еще все прекрасно понимали, что английский кондотьер Бельдан д'Арнонкур стал одним из богатейших рыцарей христианского мира. Его захват лишил бы могучую армию сил и отдал Тоскану на милость вороватого сира де Кюси. А баснословный выкуп за доблестную персону Бельдана значительно укрепил бы постоянно кренящийся корабль французских финансов.

«Неудивительно, – подумала Франческа, – что Мальвиль так упорно за ним охотится». А вслух проговорила:

– Если они о нас знают, то должны понимать: после того, что случилось, Бельдан д'Арнонкур ни при каких обстоятельствах здесь не появится.

– Разумеется, леди, – согласился Джузеппе. – Когда я напомнил господину Симону нашу историю, он больше не настаивал на обыске помещений. Только попросил об одолжении: если экспедиция окажется тщетной, он вернется, чтобы получить у нас приют.

– Гостеприимство – наша святая обязанность. Сколько с ним людей?

– Всего десять.

– Десять? – удивилась Франческа. Ей показалось, что на склоне были четверо. Графиня нахмурилась, но тут же решила, что по дороге в Бельведер небольшой отряд Мальвиля разделился, и она видела одну его часть. – Теперь они наверняка направились в монастырь Сан-Марко, – продолжала она. – Бенедиктинцы славятся искусством врачевания и щедростью стола.

– Будем надеяться, что Мальвиль захочет провести время там.

– Хорошо бы. Чем дальше они от Бельведера, тем нам спокойнее. Люди терпят от армий насилие и мародерство. Но всегда лучше подготовиться к худшему. Сообщите леди Бланш... хотя нет, не стоит. Это может ее сильно расстроить. Предупредите только поваров, что мы ждем гостей. Если французы попросят приют, рыцари, как всегда, расположатся в замке на этаже для знатных гостей, а солдаты – за воротами в гостевом домике.

Джузеппе с достоинством поклонился своей госпоже.

– У меня небольшое поручение от падре Гаски, – сообщила она. – Оно не займет много времени, минут пятнадцать, не больше. А потом я вернусь и помогу подготовиться к встрече.

Как и большинство жителей европейской провинции, обитатели Бельведера вставали с восходом солнца, а с его закатом ложились в постель. Даже ожидание незваных, а возможно, и опасных гостей ненамного изменило распорядок привычной жизни. Франческа спешила воспользоваться последним вечерним светом и торопливо шла по пустующим комнатам. Одиночество ее нисколько не смущало – она к нему давно привыкла. Как привыкла к переменам, которые за последние годы произошли в этих гулких помещениях. Взгляд больше не натыкался на пустые прямоугольники, где некогда на белых стенах висели гобелены. Ногам не казалось странным отсутствие ковров на полу, а глаза не искали блеска столового серебра.

Быть может, оттого, что оставалось многое, что стоило любить.

Ароматы позднего лета смешивались с запахами растущих в горшках глициний и герани, с терпким духом разбросанных на терракотовом полу тимьяна и мяты.

Франческа улыбнулась, услышав, как в парадном зале служанки знакомо звенели посудой и гоняли из-под ног любимицу матери болонку Медору. В высокой арке парадного входа она стряхнула с туники ладонями пыль и подумала: «Если нагрянут гости, надо надеть что-нибудь более приемлемое». Но мысль, что Мальвиль со своими людьми вернется, показалась не очень реальной, и Франческе не хотелось думать о неприятном.

Поднялся легкий ветерок – предвестник тихого вечера. Франческа задержалась на каменных ступенях, подставляя сумеречной прохладе разгоряченное лицо. А потом решительно выдернула из волос заколки, освобождая волнистые пряди, и они рассыпались до самой талии. Под их весом слегка откинулась голова и красиво изогнулась длинная изящная шея.

Внезапным призраком перед глазами возник образ Ги, просветленного, красивого и явно влюбленного, каким он был во время их последнего свидания. И улыбка померкла у нее на губах.

«Черт бы побрал этого Бельдана д'Арнонкура», – подумала она, но без прежней горечи.

Внезапно из-за угла выскочил Филиппо: в одной руке небольшой незажженный фонарь, в другой – половинка железного молочника. Мальчик извернулся, стараясь пнуть попавшегося под ноги петушка, и тот с кудахтаньем порхнул в сторону, а графиня в очередной раз подивилась целительскому искусству падре Гаски. Если правая рука еще тревожила мальчишку, этого совсем не было заметно.

– Ты не видел леди Бланш? – окликнула Франческа мальчишку.

Маленький воин разрывался между желанием догнать и наказать дерзкого противника и своей верностью госпоже графине. Враг воспользовался его колебанием и решил за него дилемму: с победным кукареканьем покинул поле сражения.

Филиппо повернулся, и Франческа заметила в огромных черных глазах сожаление.

– У леди вашей матушки болит голова. Она удалилась в свои покои и велела передать, что не выйдет к ужину, а вас просила подняться к ней – сейчас же, – закончил он и мотнул головой, изображая почтительный поклон.

– Ты так учтив, Филиппо, так надежен и отважен в битве, что неизменно завоюешь славу крестоносца. – Франческа взъерошила русые волосы мальчика, и у того еще сильнее зарделись и без того розовые щеки.

Графиня задумчиво посмотрела на окно материнской комнаты. Темные шторы подтверждали слова мальчугана. Франческа хотела сразу же пойти к леди Бланш, но вспомнила данное падре обещание. Сбор трав – невеликое дело и не займет больше пятнадцати минут. А потом она освободится, зайдет к матери и примется за хозяйство. По крайней мере, до возвращения французов.

– Филиппо, пойди к графине Бланш и скажи, что ей нужно поставить на виски компресс из апельсиновой воды. Настой я оставила на обычном месте рядом с кроватью. И передай, что я скоро приду.

Мальчик кивнул, воинственно потряс своим оружием, швырнул его на землю и помчался выполнять поручение. Его топот разнесся в сгущавшихся сумерках. И в меркнущем свете перед глазами Франчески возникло видение былой славы обширного двора: воскресло к жизни древнее ристалище, серебром сверкнули доспехи у громыхнувшего столба для метания копий, и великий рыцарь с тремя своими сыновьями приветственно закричали:

– Добро пожаловать домой! Добро пожаловать в Бельведер!

Но зовущий к молитве колокол деревенской церкви Сант-Урбано развеял наваждение. Быстро наступала ночь. Из укромного уголка под лестницей настороженно выглянул петух, быстро огляделся и с видом победителя зашагал прочь.

Франческа шла вдоль внешней стены замка к осадным воротам. Они скрывались за сильно разросшейся глицинией, но их стоило отыскать, потому что за этими воротами начиналась кратчайшая тропинка, которая вилась от Бельведера к садам. Рука привычно нащупала задвижку, и графиня вышла из замка. За спиной с лязгом закрылись ржавые ворота.

Сумерки сгустились еще больше. Сломанный молочник Франческа оставила там, где его бросил Филиппо, а фонарь решила захватить на всякий случай с собой. Крестьянки пугали непослушных детей рассказами о жестокостях французов, и, сколько бы она ни притворялась храброй, леденящие душу истории волновали и ее. Графиня часто забывала, что она сама наполовину француженка.

Франческа, не обернувшись, миновала маленькое семейное кладбище и оказалась на петлявшей меж древних дубов и вязов грязной тропинке, которая кончалась крохотной, приютившейся на середине склона поляной. И как обычно случалось, чем быстрее она шла, тем энергичнее бежали ее мысли.

Всего три недели до ярмарки, а дел еще очень много. Надо собрать остатки меда, разложить по горшочкам и снабдить ярлыками. Собрать травы; особая морока с редкими, врачующими. А засушенные в прошлом году разослать по школам эскулапов и монастырям, которые их заказывали. Оливковое масло первого отжима из бочонков разлить по кувшинам. И не забыть спросить у Джузеппе, сколько человек он нанял свежевать свиней. Все стало таким дорогим...

Вдалеке заржала лошадь.

«Странно... Все животные давно в конюшнях, а французы еще не вернулись». Франческа внезапно поняла, что разговаривает вслух. Прямо над головой заухала сова, и у нее по спине пробежали мурашки. Глупо! Но рука сама собой сжала деревянную ручку фонаря.

Она свернула на боковую тропинку, уводившую в густую рощу старых дубов. Частые шаги по засохшей грязи совпадали с торопливыми ударами сердца. К осени листья окрасились, но еще крепко держались на деревьях и не пропускали остатки вечернего света. Почему-то сумерки в лесу пугали Франческу больше, чем ночь. Слишком уж тихо. Она втянула воздух, и нос привычно уловил запах листвы, сырой коры и пропитавшейся влагой почвы. Но вместе с тем было что-то еще – инородное для этого дремучего уголка.

Только бы не думать о французах. Только бы думать о чем-нибудь другом.

«Вот еще сыры», – вспомнила она...

Рядом под чьей-то ногой чавкнула земля. Франческа резко обернулась. Сердце бешено забилось в груди, и она изготовила свое трогательное оружие. И тут заметила, что один из вязов отделился от остальных и тянет к ней сильные руки.

Умелые руки. Они знали, как лишить ее возможности сопротивляться: одна плотно зажала рот, а другая подхватила под грудь и притянула к чему-то твердому, видимо, древесному стволу. Но живому стволу, потому что Франческа явственно ощутила биение его сердца. Это сердце билось ровно и вдвое медленнее, чем ее.

– Прошу вас, леди Франческа, не двигайтесь и не кричите. Ни я, ни мои люди вас не обидят. – Эти слова губы незнакомца прошептали прямо ей в ухо.

«Боже, французы! Они вернулись!» – пронеслась дикая мысль. Если бы Франческу не схватили так внезапно, она сама поняла бы ее абсурдность.

Нападавший явно ожидал ответа, но не получил. И тогда тиски еще немного сжались.

– Вы даете мне слово благородной дамы?

Кивните, если согласны.

Франческа мотнула головой: вверх-вниз, вверх-вниз. Наивная графиня немного успокоилась: голос показался ей разумным и терпеливым. Грабителей и насильников она представляла себе не такими. Да, незнакомец говорил по-французски, но с акцентом – и не с итальянским.

Что-то смутно шевельнулось в памяти.

Будет время подумать потом. А пока надо как-то выбираться. Франческа снова кивнула.

– Вот и хорошо.

За спиной послышались шаги тяжелых сапог.

– Сир, вы полагаете, это разумно? – Голос прозвучал басом, с заметным акцентом.

– Она дала мне слово.

Однако возможные угрызения совести не остановили Франческу. Стоило ей оказаться на свободе, как она повернулась к похитителю, со всего размаху ударила его фонарем по плечу и бросилась назад по тропинке. Ноги сами несли ее вверх быстрее, чем когда бы то ни было. Сзади послышались звуки погони, но Франческа наддала еще сильнее, понимая свое преимущество на этой земле – ее земле. Здесь она дома; везде, в каждом уголке.

Впереди возвышались массивные серые стены Бельведера, и Франческа подумала, что может быть – только может быть, – она успеет за ними укрыться. Она набрала в легкие больше воздуха, приподняла юбки и сделала последний рывок. Ближе... еще ближе...

Так бы оно и вышло, не случись одновременно два роковых несчастья: распущенные волосы, будь они неладны, запутались в хитросплетениях низко растущей ветки, и в это же время будто кто-то на бегу схватил ее за лодыжку. Бесконечное мгновение Франческа разрывалась между двумя противоборствующими силами, но когда, наконец, ветвь уступила, она со всего размаху распласталась на тропе.

Она, теряя сознание от удара о землю, услышала нарастающий гул зовущих на службу колоколов, но не разобрала, на какую именно. Но это ее в данный момент не слишком интересовало.

Франческа очнулась и почувствовала запах травы.

– Держите ее, – раздался голос с невероятной высоты, почти что с самых небес. – Что-то уж больно она резва. Милорд, вы уверены, что это настоящая графиня?

– По слухам, графиня, – послышался насмешливый ответ.

Грубые руки подхватили Франческу с почтением, которого, вероятно, заслуживает рассыпающийся сноп соломы, и понесли вниз – тем же путем, которым она так неудачно бежала к замку.

«Неужели смерть?» – думала она. Ее смерть? Надо кричать, звать на помощь или хотя бы /читать молитвы перед неминуемой встречей с Создателем. Голова болела, каждый вдох пронзал грудь тысячами огненных стрел. В конце концов, смерть не такая уж плохая альтернатива. Франческа покорилась и не сопротивлялась, пока ее не положили на землю.

Рядом с ней присел мужчина. Он оказался совсем близко. Но боль в теле и гудение в голове не давали Франческе как следует его рассмотреть.

– Похоже, вы не дама чести, – произнес он. – Хотя я слышал о вас другое.

Она узнала голос того, кто заговорил с ней первым и легкомысленно выпустил из рук. Может, попробовать попросить пожалостливее, и он опять сваляет дурака?

– Как и большинство представительниц моего пола, – едко парировала она. – Меня приучили сообразовывать поведение с окружающим обществом. А поскольку вокруг обычно одни мужланы, не способные проявлять почтение к благородной даме, приходится подстраиваться под их манеры.

За такую дерзость Франческа ожидала пощечины и была удивлена, когда ее слова вызвали сдержанный взрыв веселья. И снова голос незнакомца пробудил воспоминания о других временах и других местах. Озадаченная графиня попыталась сесть и рассмотреть лицо чужестранца и в этот миг опять ощутила запах, который дал ей знать, что не все в порядке в ее садах. «Кровь, – решила она, – терпкий, сильный, сладковатый аромат».

Перед глазами вновь возникло видение – четверо всадников, но на этот раз гораздо отчетливее. И детали, которых раньше Франческа не желала замечать. Развернутый черный с золотом стяг. Цвета, которые не спрячешь; цвета, которыми не будет похваляться ни один француз.

Цвета, которые могут означать лишь одно.

Франческу разрывали противоречивые чувства – удивление, радость и страх. Она быстро повернулась и вгляделась в темноту.

– О, Ги, это ты! Я всегда знала, что ты вернешься ко мне.

Но Ги возвратился не один. Он привел с собой своего ненавистного брата.

Глава 3

Тебе нельзя здесь оставаться, – прошептала Франческа. Она не отняла у Ги руку, но смотрела на его брата. Хотя Бельдан д'Арнонкур находился неподалеку, черты его липа в тени сада были неразличимы. – Люди де Кюси рыщут по соседству и уже приходили обыскивать Бельведер. Сейчас они не дальше Сан-Марко и обещали вернуться. Мы предложили им свое гостеприимство, и они его приняли.

Бельдан повернулся к гиганту, который положил Франческу на тропинку и теперь разжигал огнивом огарок в фонаре.

– Их предводитель назвал свое имя?

– Симон Мальвиль, – ответила графиня. – Под его началом до десяти человек. А сам он, похоже, как и моя мать, бургундец. Не исключено, что это еще одна причина вернуться.

– Не исключено, – эхом отозвался Бельдан, но в его тоне не слышалось особой убежденности. – Ги, ты в сознании?

С земли послышался стон.

– Если боль свидетельствует о просветлении, то я в сознании.

– Паршивый фонарь, – проворчал гигант. – В Сан-Марко у нас было бы гораздо больше света. Уверен, монахи бы нас укрыли: они любят всякие приключения. Никогда бы не допустили, чтобы мы отсиживались в лесу, словно кролики на радость лисице.

– Кристиано, дай сюда свет, – потребовал Бельдан и склонился над братом. – В таком состоянии Ги не проехал бы больше ни мили. Рана неглубокая, но сильно кровоточит.

Фонарь вспыхнул и на короткое время ярко осветил все вокруг. Бельдан и Франческа одновременно взглянули на Ги, а затем посмотрели друг на друга. Впервые за многие-многие годы она ясно рассмотрела Бельдана, повелителя Арнонкура.

Вокруг его глаз появились ранние морщинки, а темным густым волосам грозила преждевременная седина. Франческа не удивилась. Много лет прошло с тех пор, как он покинул Бельведер. И хотя с точки зрения общества он не был еще старым мужчиной, никто бы не решился назвать его молодым.

И в то же время в нем угадывалось обнадеживающее сходство с прежним Бельданом. Франческа вспомнила, как выглядывала из-за плотных штор, чтобы увидеть великого рыцаря, который был защитником и старшим братом ее товарища по играм. И теперь перед ней оказалось то же загорелое благородное лицо и ироничный изгиб губ. И те же глаза, которые так отличались от словно наполненных голубизной неба глаз Ги. Глубоко посаженные, темные, напоминавшие обожженное до копоти дерево.

Пламя померкло, и они перестали видеть друг друга. Франческа повернулась к Ги, но еще долго не могла забыть взгляда знаменитого рыцаря.

– Поближе, – попросила она Кристиано, радуясь поводу скрыть свое замешательство. – Мне надо осмотреть его раны.

Ги был ранен в грудь, и хотя его умело и крепко перевязали, Франческа сразу поняла, что Бельдан опасался не напрасно. Обильное кровотечение приклеило его тунику к телу. Здесь, в лесу, она не решалась отрывать от раны ткань – следовало перенести Ги в светлую комнату и уложить на перину.

Третий рыцарь, Кристиано, придвинулся к раненому, и Франческа вдруг встрепенулась:

– А где четвертый? Вас было четверо. Я видела из окна.

Хорошо зная Бельведер, Бельдан понимал, что его не могли не заметить из окна. Он приближался к замку осторожно, так, чтобы постоянно находиться в непросматриваемой зоне. Но не стал этого говорить, а только ответил на вопрос Франчески:

– Я отправил Стефано в дозор. Он вернется к утру.

– Значит, вы были уверены, что вам окажут гостеприимство? – воскликнула графиня. – Хорошо. Я вас приглашаю. Однако не в сам замок – это слишком опасно. Среди слуг нет предателей, но они начнут судачить, слухи поползут по окрестностям, и вас обнаружат. Есть один маленький домик. Мы с Ги в нем играли, когда он жил в Бельведере и служил пажем у отца. Недавно домик почистили, проветрили и отмыли для людей, которые приедут свежевать свиней. Он за стенами замка и за городскими стенами; расположен довольно близко, но не настолько, чтобы привлекать любопытных. Пожалуй, это лучшее и единственное решение. Тропинка достаточно ровная. Кристиано, поднимайте господина Ги. Осторожнее, осторожнее. Устройте его поудобнее, пока я схожу в замок за едой, холстами и падре Гаской.


– Я не потерплю этого сукина сына в Бельведере! – вспылила графиня Бланш де Монфор, и ее великолепное, воспетое не одним французским трубадуром лицо исказилось от ярости. Мигрень была забыта. Графиня нервно расхаживала по комнате, и ее миниатюрные ступни поднимали с пола сердитые облачка сухого тимьяна. Вокруг распространялся насыщенный аромат розового масла – такая же неотъемлемая часть легенды о ней, как ее бирюзовые глаза, воздушное марево белокурых локонов, великолепная прозрачная кожа и беспредельная любовь к мужу и сыновьям. – Как он смел сначала нас бесчестить, а теперь еще навлекать на нас опасность?

Франческа с горничной рылись в сундуке, но после этих слов молодая графиня подняла голову.

– О чем ты говоришь, мама? Ги не способен навлечь на нас никакой опасности – он тяжело ранен.

Бланш замерла, не дойдя до стены.

– При чем тут его брат? Я имела в виду Бельдана д'Арнонкура.

Опасность! Франческа и Летиция обменялись взглядами. Они не решились сообщить Бланш о приезде Мальвиля и его обещании вернуться. Как и о том, что Бельдана целых два дня разыскивают на землях Бельведера. Только потребность в чистых холстах из сундука Бланш привела их в эту комнату. Французская графиня, как все уроженки Тосканы, отличалась лояльностью, но при этом жестоко ненавидела Бельдана д'Арнонкура. Лучше, если она будет думать, что рыцари явились на одну ночь, подлечат раны и утром уйдут.

– Бесчестье я еще могу понять, – не согласилась Франческа. – Но при чем тут опасность? Он, в конце концов, владеет Арнонкуром, и за ним огромная армия.

– Три человека! – фыркнула Бланш. – Один из которых, по твоим же словам, серьезно ранен. Да и Бельдан получил от тебя фонарем. Будь уверена, кто бы ни нанес Ги рану, он выслал за ним погоню. Мало найдется богатых людей, которые откажутся от щедрого выкупа.

В тишине явственно послышалось, как сглотнула Летиция.

– Мы благородные дамы, и наш долг оказывать помощь всем, кто в ней нуждается, – парировала Франческа.

Но Бланш переубедить оказалось не так легко. Ее голос был холоднее меча покойного мужа:

– Мы благородные дамы, и наша задача сохранить в телах свои души и управлять замком, пока не вернется Оливер.

Когда граф Пьеро женился на девушке из Бургундии, он был настолько очарован ее бирюзовыми глазами, что немедленно выложил изрядную сумму, чтобы перекрасить стяги Дуччи-Монтальдо в тон глазам молодой жены. Бланш прекрасно понимала, какое они производят впечатление, и теперь решила испытать на дочери силу своего легендарного взгляда.

– Надеюсь, ты выкинула из головы свои детские фантазии? Тосканская и французская графиня не имеет права вспоминать человека, который не обратил на нее внимания. Или ты забыла, как он обошелся с тобой? Если так, я напомню: Ги д'Арнонкур унизил нашу семью перед всей Европой – обещал на тебе жениться, а вместо этого оставил старой девой без всякой надежды на брак! Более того, поставил тебя в зависимость от воли твоего брата и его будущей жены. А сейчас, говорят, этот самый Ги обручен с племянницей кардинала Конти, по слухам, очень богатой и красивой женщиной. Прекрасная пара!

Летиция машинально протянула руку, чтобы утешить госпожу. Горячая кровь бросилась Франческе в лицо, но она ничего не ответила. Говорить было не о чем. Расчетливый выстрел Бланш угодил точно в цель, словно был сделан искусным лучником. Но когда Бланш подняла голову, в ее взгляде не было ни злобы, ни торжества. Рука потянулась к бокалу, и она вновь наполнила его вином из серебряного графина, который в последнее время сделался неотъемлемой частью сервировки столика рядом с ее кроватью.

Чтобы расплатиться с долгами и заручиться протекцией, обитателям Бельведера пришлось распрощаться с убранством замка. Но комната Бланш и ее покойного мужа осталась такой, какой была тридцать лет назад, когда молодая жена впервые ступила в нее. Алые занавеси украшали окна и высокую кровать. Такая же алая ткань покрывала сундуки, где хранились запасы белья и серебро. Искусно выполненные гобелены согревали комнату зимой, а на полу, среди трав, пестрели ковры с юга Франции. И лишь совсем недавно нужда в средствах, для выкупа из плена Оливера, заставила вспомнить о богатствах, которые пока еще здесь сохранились.

В последние годы Бланш все больше времени проводила в стенах своей комнаты: вышивала нескончаемый гобелен, читала, пила бокал за бокалом вино и размышляла над астрологическими таблицами. Эти таблицы чертил для нее пожилой бенедиктинец и присылал из монастыря Сан-Марко каждую третью луну. Красивые, изящно выполненные, они были далеки от правды. Очень мало, что сбывалось из этих предсказаний. Бланш это хорошо понимала. Однако бережно хранила таблицы и постоянно перечитывала их, словно предпочитала вымышленную жизнь той, что проводила в действительности. И сейчас, пока она говорила, ее руки перебирали свитки.

– Если я кого-нибудь ненавидела, так это Бельдана д'Арнонкура, прости меня, Боже. С самого первого дня, когда он явился сватать за тебя Ги и договариваться отдать его в обучение к твоему отцу. Я решила, что это ужасный человек. Таким он и оказался. – Бланш помолчала и стряхнула волосок со своей безукоризненной туники. – Поделюсь с тобой тайной. Когда ушли из жизни твой отец и братья, стали поговаривать, что с ними закатилась наша звезда. И могучий рыцарь расторгнул помолвку. Что ж, это вполне естественно – ведь его звезда, наоборот, восходила. Слава Богу, остался еще Оливер, наследник рода. Твое приданое мы потратили, чтобы выкупить братьев. Кто мог знать, что они не проживут и месяца после возвращения. Это был крах, и Бельдан решил, что нет смысла держать свое слово. «Никакой выгоды» – так он откровенно написал в своем первом письме. Тогда я хотела обратиться к ведунье Елизавете – она знала толк в том, чем занималась, – и наслать на него проклятие. Я так бы и поступила, если бы не его второе письмо.

– Какое письмо? – Франческа перестала рыться в сундуке, подняла глаза и заметила, как побледнело лицо матери.

– Решающее. Оно содержало все те же обиды, но я поняла, что Бельдан д'Арнонкур не стоил того, чтобы, проклиная, рисковать своей бессмертной душой.

Послышался тихий стук в дверь. Вошла девочка-служанка, задернула шторы и поменяла коптящие свечи. В комнате стало жарче, и в душном воздухе Франческа еще явственнее ощутила исходивший от матери удушливый аромат. Объятия Бланш оказались неожиданно крепкими.

– Извини, что была резка. Я не рассчитывала их больше увидеть: ни Ги, ни его презренного братца.

– Небеса рассудили по-своему.

– Небеса тут ни при чем, – возразила Бланш. – Ты понимаешь это не хуже меня. Хотя сегодня проявляешь необычное благодушие. Они приехали с определенной целью. А все, что рождается в голове Арнонкура, идет во вред Дуччи-Монтальдо. В этом можешь быть уверена.

– Они бы не приняли отказа. Свидетельство тому – синяки на моем теле. – Франческа следила взглядом, как мать снова принялась вышагивать по комнате. – К тому же никто не подумает, что лорд Бельдан способен возвратиться в Бельведер. – «Я-то уж точно, – решила она про себя. – И Мальвиль, очевидно, тоже, раз до сих пор не нагрянул».

– На это они и рассчитывают. – Бланш остановилась и взглянула на небольшой гобелен над кроватью. На нем были вышиты два молитвенно сложивших руки ангела. И эту ее любимую вещь вместе с остальными предстояло отправить на следующей неделе к ростовщикам. – Да, именно на это, – повторила она. – Но посмотрим. Может быть, сначала удастся устроить кое-что еще.

Довольная тем, что нашла полотно, Франческа поднялась и передала часть ткани Петиции. Они уже были на пороге и задержались, чтобы попрощаться с Бланш, когда графиня заговорила опять:

– Пусть остаются на день-два. Раз Ги ранен, другого достойного выхода нет. Но за всеми их нуждами ты присмотришь сама.

Франческа рассеянно кивнула. Ее мысли витали уже далеко – какие поставить припарки и что еще сделать до ужина.

– Включая купание рыцаря.

Полотно шлепнулось на пол.

– Но я не могу присутствовать при купании Бельдана. – Она едва сдержалась, чтобы не сказать, что рыцарь вполне способен помыться сам. – Я незамужняя.

– Незамужняя, которая присутствовала при купании старших братьев. У д'Арнонкура нет ничего такого, чего бы ты уже много раз не видела. Рыцарь не должен заключить, что мы превратились в варваров. Но я не желаю его видеть.

Франческа открыла было рот, чтобы возразить, но Бланш опередила дочь:

– Я даю разрешение на присутствие в Бельведере Арнонкуров при одном условии: я не стану иметь с ними никакого дела. Абсолютно никакого. Если ты настолько глупа, что до сих пор желаешь своего разлюбезного Ги, я не могу тебе препятствовать. Но где один брат, там и другой.

Бланш снова повернулась к своему любимому гобелену. Ее лицо смягчилось, и она тихонько дотронулась до вышивки рукой.

– Вы думаете, она нам поверила? – спросила Летиция, когда госпожа и служанка благополучно выскользнули в коридор.

– Мы как будто ни в чем не солгали, – возразила Франческа. – Если хорошенько подумать, на нас только грех недосказанности.

Но Летицию не так-то просто было успокоить. Она решила, что этот проступок следует упомянуть на утренней исповеди падре Гаске.

– Не сказать, что люди Кюси приходили искать д'Арнонкуров, – уже грех. А сокрытие вопиющего факта, что господин Ги с братом находятся здесь целых два дня, только усугубляет вину. Ваша матушка тоже так бы решила. Поэтому мы поступили мудро, ничего ей не сказав.

Франческа энергично кивнула.

– Я тоже так считаю.

– Но если вернется Мальвиль?..

– Похоже, это были только слова. Во всяком случае, во время первого визита он не обыскивал замок, так что нам остается уповать на Господа. Слава Богу, мать не выходит из своих покоев. И если снова нагрянет Мальвиль, она об этом не узнает и не поддастся желанию отомстить и выдать французам д'Арнонкуров.

– Но ее отсутствие означает, что вам придется купать Бельдана, – весело подмигнула Летиция.

– Бельдан – вполне взрослый человек, – тряхнула локонами графиня. – Два дня он мылся самостоятельно, пусть и дальше продолжает в том же духе.

Их смех гулко раскатился под сводами коридора.

– А дрессированный гигант господина Бельдана будет нас провожать за ворота?

– У него есть имя, – важно ответила Франческа. – Его зовут Кристиано, хотя я слышала, как господин Ги называл его Тини.

Женщины снова рассмеялись.

Хотя по положению Летиция оставалась горничной, Франческа давно забыла, что она служанка. Женщины стали подругами. Графиня не помнила, когда и почему это произошло. Да, они были примерно одного возраста. Обе родились и выросли в Бельведере. Но внешне они были абсолютно разными. В отличие от Франчески у Летиции были блестящие соломенные волосы и приземистая, полная фигура. И когда госпожа делала шаг, ей приходилось шагать два раза. Но Летиция всегда успевала.

Их объединило еще и то, что во время последней, опустошительной эпидемии чумы Летиция похоронила двух своих детей в тот самый день, когда Франческа простилась с прахом отца.

– Тебе лучше остаться, – заметила графиня. – Надо накормить ужином Джузеппе.

– Джузеппе подождет. И так стал не в меру толст. Скоро не сумею выдерживать его вес на себе, даже чтобы сделать детей.

Франческа покачала головой. Все знали, что Летиция обожала мужа, а тот, в свою очередь, не чаял души в жене. И оба мечтали восполнить потерю так жестоко утраченных малышей.

– К тому же, – добавила служанка, – сейчас в Бельведере бывает так мало гостей, что даже незваные могут рассказать что-нибудь интересное. Тем более эти. И особенно если вы до сих пор питаете чувства к господину Ги.

Франческа остановилась так резко, точно споткнулась, глаза ее вспыхнули гневом.

– Ты обсуждала это с матерью? Если еще не успела, то твой тон делает ей честь. Вы обе ведете себя так, словно это я пригласила сюда Арнонкуров и изо всех сил стараюсь навлечь бесчестье на семью, домогаясь мужчину, который когда-то меня унизил.

– Никто так не думает, – спокойно ответила служанка, нимало не взволнованная проявлением характера графини. – И леди Бланш тоже. Она просто пытается скрыть тревогу под маской семейной гордости. Вы не легкомысленны, миледи, а господина Ги любили всем сердцем. Это видел каждый, кто не дурак. А поскольку среди д'Арнонкуров дураков не водится, им это прекрасно известно. Удивительно, что они объявились в Бельведере. И ваша матушка права: у них есть какая-то цель. Так что будьте начеку. Когда дело касается мужчин, вы еще очень неопытны и наивны.

Лицо Франчески разгладилось, и она улыбнулась подруге.

– Ах, Летиция, я теперь не наивна. И уже не девственница.

Кристиано поджидал их в маленьком вестибюле в конце коридора, и Франческа опять подивилась, насколько он казался огромным. На этот раз его вид потряс графиню уже не так сильно, хотя ее колени все-таки задрожали. Но не потому, что гигант выглядел миролюбивее в благородных стенах Бельведера. Наоборот, небольшое помещение только подчеркивало его массивность. Темные волосы, темные глаза, лицо в шрамах, наполовину скрытое черной бородой. Он словно приклеенный сидел на своем стуле, не поднявшись даже при виде двух дам.

«Вот человек, который рвется отсюда подальше», – подумала Франческа, но продолжала вести себя, как прежде.

– Добрый вечер, – произнесла она и стала ждать, когда гигант нехотя поднимется на ноги. – Вы желаете проводить нас к гостям?

Это была удачная идея – спрятать гостей в домике. Потребовалось всего несколько штрихов – разжечь в очаге сосновые ветви, повесить свежие шторы с ярким узором, расставить на простых столах букетики цветов, – и помещение превратилось в уютный дом. Даже если Ги задержится ненадолго, пусть знает: Бельведер не скупится на гостеприимство.

– А где падре Гаска и рыцарь? – спросила Летиция, опуская на пол корзину.

– Священник что-то говорил насчет сбора созревших трав, а господин в маленькой комнате, он ждет, чтобы на него обратили внимание. Он ведь тоже ранен, – ответил Кристиано.

Но Франческа едва ли поняла его слова: она уже повернулась к спящему Ги. Слухи о ее чувствах к этому человеку множились, как россыпи дикого овса на полу. Уже и мать, и ее лучшая подруга успели задать вопросы. Вот и Кристиано ведет себя враждебно, но это лишь маска – ему тоже очень хочется спросить. Но она не способна разобраться в себе так быстро. Франческа запрещала себе всякие чувства с тех пор, как письмо Бельдана уведомило ее о разрыве помолвки. Так было проще и спокойнее. И вот она увидела Ги опять...

Что она тогда сказала?

«Я всегда знала, что ты вернешься ко мне».

А теперь Франческа смотрела на него и радовалась, что Летиция занята в другой комнате, а у Кристиано хватило такта отвернуться. Впервые Ги оказался безраздельно принадлежащим ей.

Его голова покоилась на подушке валиком – бледное лицо стало еще красивее, чем прежде. Франческа положила принесенную ткань на свободный стул, подошла ближе и обмакнула кусок полотна в стоявший у кровати тазик с настоем мяты и укропа. А когда коснулась его кожи, ясно возникло перед ее внутренним взором видение: они вдвоем в то последнее лето. Ее рука в его руке. Солнце просвечивает сквозь золото его волос. Стук шагов и сердец в унисон, когда они бегут по склону в укромное место среди обрамляющих долину дубов.

Франческа коснулась прохладной материей ладоней раненого и вспомнила, как эти ладони невинно дрожали, когда нежно гладили ее по груди и по шее.

– Графиня! – Грубый голос Кристиано вернул ее к реальности. – Господин передал, что сегодня вечером он нуждается в ваших услугах.

Глава 4

«Самодовольный, невежественный, лишенный манер благородного человека».

Франческу раздражал бедняга Кристиано, и, задержавшись перед дверью Бельдана д'Арнонкура, она с досадой заметила, что ее руки трясутся. Стараясь унять волнение, графиня сильно стукнула в дверь.

– Войдите, – послышался поспешный ответ.

«Слишком поспешный», – решила она.

Они общались не слишком много: и у нее, и у Бельдана хватало дел. А если выдавалась свободная минута и Франческа чувствовала на себе взгляд рыцаря, то отворачивалась и спешила уйти. И даже сегодня, после того как Бельдан ее позвал, она тянула, сколько позволяли приличия. К сожалению, традиция требовала: если рыцарь желал, чтобы его искупали, этим занимался равный ему по положению. Неприятнейшая обязанность.

Но, переступив порог, Франческа почувствовала удовлетворение. Трудно было предложить достойному рыцарю комнату хуже. Любой на месте Бельдана, кровно обидевшись, давно бы умчался подальше, предварительно сровняв Бельведер с землей. Конечно, его люди находились в отчаянном положении. Конечно, требовалось укрыть беглецов от посторонних глаз хотя бы на несколько дней. И еще Кристиано сказал, что господин сам выбрал себе такое жилище, чтобы удобнее устроить раненого. Однако последнее вызывало у Франчески сомнение. Верный гигант мог солгать, чтобы скрыть уязвленную гордость рыцаря.

В обедневшем замке эту комнату давно не убирали. По углам потолка проступила плесень, а покоробленный и вздыбленный пол свидетельствовал о том, что зимой этот дом совсем не отапливался. Франческа прислала сюда постельное белье, матрас и сундук. Но белье оказалось старым, во многих местах заштопанным, матрас был набит петушиным пером вперемешку с опилками, а сделанный из мягкой средиземноморской сосны сундук совершенно растрескался. Яснее не дашь понять, что Арнонкур незваный и непочитаемый гость в Бельведере, даже если напишешь это на рушащихся стенах.

Но когда Франческа оказалась в комнате, ее улыбка померкла: она заметила следы посторонней руки – мрак отступил, рассеянный пламенем нескольких фонарей, перед пыльной иконой Спасителя стояла скамеечка и горели свечи, окно было широко распахнуто, чтобы свежесть от деревьев и плодородной земли развеяла спертый воздух.

Графиня шагнула прямо к окну и захлопнула створку. – Ночной воздух вреден, – проворчала она и тут же разозлилась на себя: нечего оправдываться в своем собственном замке.

Бельдан д'Арнонкур сидел заваленный картами на низеньком столике, но, увидев Франческу, поднялся. Воитель граф Пьеро постоянно учил свою единственную дочь, что прежде чем нанести удар, врага следует оценить. И молодая графиня посмотрела Бельдану прямо в глаза. «Он устал, – подумала она, – и, как бы ни скрывал этого загар, совершенно изможден». Но это все, что она позволила себе рассмотреть. Несмотря на уроки отца, Франческа не желала испытывать гипноз его глаз – слишком хорошо помнила, какое впечатление произвел на нее завораживающий огонь его взгляда.

Но вот он заговорил:

– Добрый вечер, графиня. Надеюсь, я не доставил вам слишком много неудобств, пригласив к себе?

Франческа присела в реверансе.

– Я выполняю свой долг.

Если рыцарь и заметил пренебрежительность ее манеры, он совершенно не подал виду.

– Позвольте поблагодарить за то, что вы нас так приголубили. – Обычная любезность, но в его словах явно ощущалась ирония. – Я знаю, что вы занимаетесь ранами брата и что все идет хорошо.

– И дальше так будет, – отрезала графиня. – Однако падре Гаска сказал мне, что вы постоянно присутствуете, когда он занимается врачеванием. Знайте, что Ги чудом избежал удара в сердце. Исцеление едва началось. Раненый только-только к нам попал.

– Но попал в заботливые руки. Падре Гаска – блестящий алхимик, а вы... – Бельдан немного помедлил, – вы способная помощница.

– Смешно рассуждать, когда предмет неизвестен. – Франческа порывисто отвернулась. – Вы меня совершенно не знаете.

– Вот в этом вы ошибаетесь. Ги часто мне рассказывал о вас.

Франческа прикусила губу, стараясь справиться с вспыхнувшей в ее душе борьбой; она рассердилась, потому что с ней говорили фривольно, но в то же время хотела знать, как именно ее обсуждали. И еще она с досадой вспомнила, что ее волосы в беспорядке, туника не из тех, что больше всего ей идут, а руки от работы сделались совсем не такими, какие должны быть у знатной дамы.

– Мойтесь быстрее. – Она уклонилась от разговора ради себя, а не ради него. – Летиция не может накрыть на стол, потому что ваш монстр, извините, я хотела сказать, Кристиано, отказывается без вас прикасаться к еде.

Посреди комнаты возвышался огромный медный чан. Франческа опустила в воду локоть и без всякой радости убедилась, что она достаточно теплая. Графиня отвернулась, чтобы не смущать рыцаря, и тут с ужасом подумала, что она-то ведь присутствует здесь по настоянию матери, которая категорически отказалась выполнять хозяйский долг, но Бельдан мог заключить, что Франческа сама захотела помочь ему мыться.

– Мы только что объявили графине Бланш о вашем присутствии, но она больна и послала меня вместо себя, – запоздало объяснила она.

На этот раз Бельдан не скрыл удивления.

– Я пригласил помощника, потому что меня беспокоит раненая рука. И никак не ожидал прихода вашей матушки.

«Не такой уж он и красивый», – злорадно подумала Франческа, притворяясь, что целиком поглощена тем, что разворачивает тунику брата и собирает небрежно брошенную рыцарем одежду. Но искоса смотрела, как он, завернувшись в простыню, подошел к чану и опустился в воду, которую нарочно никто не стал ароматизировать.

Бельдан закрыл глаза, а Франческа, наоборот, широко распахнула. «Нет, явно не очень красивый и не такой уж высокий. Как сказала бы Петиция, рост поцелуя. Ги намного выше и гораздо симпатичнее».

Братья казались совершенно разными. В Ги, даже спящем, чувствовались молодость, чистота и необузданность – все то, чего Бельдан был лишен. Но в нем даже в юные годы ощущалась цельность. Словно Бельдан понимал себя и знал, как следовало поступать. Про таких тосканцы говорили: они счастливы в собственной шкуре.

Хотя Франческа отказывалась понимать, как можно испытывать счастье, творя такие дела, как Бельдан. О его жестокости ходили легенды. Она даже слышала, что он рыцарь ордена тамплиеров, а значит, колдун, и в этом причина его побед. Но сейчас, глядя на него, Франческа в этом усомнилась. Да, Арнонкур – великий кондотьер, безжалостный воин, о чем свидетельствовали мужественные черты его лица. Но добился он всего благодаря себе, а не сомнительным потусторонним силам.

Достойный соперник.

И привлекательный. Нет, не красотой. Красавчиками слыли Оливер и Ги. А Бельдан притягивал чем-то иным. Правда, кого угодно, но только не ее. Если Ги сейчас двадцать шесть, то его брату далеко за тридцать. Не молод. Однако и не стар для всех побед, которые ему приписывали. Поговаривали, что он был женат, но Франческа не знала, что сталось с его женой.

Внезапно она поняла, что рыцарь не шевелится. Он явно почувствовал, что она его изучала, и это было ему приятно. Франческа поспешно подошла и принялась тереть ему спину обычным мылом из свиного жира. Под ее пальцами на плечах Бельдана вздувались бугры мышц. Но он не крякал от удовольствия, как другие рыцари, которых они мыли вместе с Бланш. Франческу это расстроило. Нет, она добьется своего.

Франческа стала намыливать его кругообразными движениями: вдоль лопаток и выше – там, где начинается шея и находится особенно чувствительное место. Пусть поймет, какой хорошей женой она была бы его брату! Бельдан правильно заметил, что она хороший целитель – умелые пальцы сослужили ей хорошую службу, когда поглаживали покрывавшие тело рубцы, шрамы и плохо залеченные раны – рыцарь д'Арнонкур трудно шел к своей славе.

Секира с широким лезвием, копье и стрела – здесь были представлены все виды оружия. А на правой руке свежая кровоточащая рана от меча, которую она потревожила своими движениями.

– Ужасно... – прошептала Франческа.

На мгновение вид старых ран заставил Франческу забыть, кто перед ней и почему они вместе в этой освещенной свечами комнате. Но вот Бельдан потянулся, и его огрубевшая ладонь накрыла ее кисть.

– Зачем вы это делаете? – спросил он.

– Зачем вы приехали в Бельведер? – ответила Франческа вопросом на вопрос.

Она думала, что он повернется, но Бельдан не изменил положения, и ей пришлось напрячься, чтобы расслышать его слова.

– Я уже говорил, что так пожелал Ги, а у меня не хватило мужества ему отказать.

– И это единственная причина?

– А какая может быть еще? – В его тоне прозвучала явная ирония. – Я нисколько не сомневался, какой прием мне будет оказан.

Они замолчали, но веселый смех Летиции вывел их из задумчивости.

– Уже поздно, – проговорила Франческа. – Утром у меня очень много дел.

Но вдруг она вспомнила, что ей еще предстояло, и, судя по нетерпеливому блеску рыцарских глаз, он знал это тоже.

– Нет, я не стану этого делать, – объявила она и, отойдя на шаг, уперлась мокрыми кулаками в бока. – Хоть вы и великий рыцарь, но вполне способны вести себя как взрослый человек и не демонстрировать мне свои причиндалы. Когда закончите, я помою вам волосы – только буду молить Всевышнего, чтобы не наткнуться в них на вшей. А с телом – хватит! – И, выговорив все это, Франческа повернулась к Бельдану спиной.

А потом стояла и слушала тихий плеск воды, стараясь унять разлад в мыслях.

«Ненавижу рыцарство! Ненавижу рыцарский дух! Всю эту чушь, которую воспели трубадуры и которая на поверку оказывается армиями наемников, побоищами, выкупами и потоками крови!»

Франческа вспомнила гордого отца, который после Пуатье вернулся домой калекой, братьев, которые то появлялись, то исчезали из Бельведера. А теперь этот визит Бельдана д'Арнонкура.

Она вспомнила его покрытое шрамами тело и разозлилась на себя за то, что пожалела его.

– Все? – Франческа подняла кувшин и смотрела, как прозрачная вода исчезала в темной копне его волос. Она намылила их все тем же мылом и запустила в пряди пальцы. Несмотря на неприятный запах свиного жира, ее прикосновения доставляли рыцарю явное удовольствие, и он заметно расслабился. Но то, что она добилась своего, не принесло Франческе ожидаемого удовлетворения. Бельдан вызвал ее сочувствие, и от этого Франческа разозлилась еще сильнее. Она намеревалась разжигать свой гнев, но это оказалось не так-то просто. Ей понравилось прикосновение его волос, когда они оплетались вокруг ее пальцев. «Боже праведный! – возмутилась она в душе, поймав себя на крамольных мыслях. – Не волосы – прямо руно». И пока рыцарь не открыл глаза, заглянула ему через плечо и увидела такие же завитки на груди.

– Как у крестьянина, – пробормотала Франческа.

– Вы что-то сказали, графиня?

Только тогда она поняла, что говорила вслух. Покраснела, устыдившись плохих манер, и, не ответив, глубже погрузилась в его волосы.

– Смешно, – произнес Бельдан, и, к своему ужасу, Франческа услышала в его голосе неподдельное веселье. – Готов поклясться, вы сказали слово «крестьянин» и сказали это, имея в виду меня.

Франческа чуть не сгорела от стыда, но в то же время у нее было ощущение одержанной победы.

Однако она согнала улыбку с лица, когда рыцарь продолжал спокойно рассуждать:

– Бедности нечего стыдиться, особенно если в ней нет твоей вины. В бережливости нет бесчестия. На первый взгляд мыло и полотно – небольшая экономия, но и она дает прибавку. Мои люди и я благодарны вам за любое убежище.

Франческа замерла, и ее ногти вонзились в его голову.

– О! – не выдержал рыцарь и выгнул шею. – Вот этого я и хотел!

Графиня отдернула руки, наполнила кувшин снова и выплеснула его на рыцаря.

– Как вы смеете со мной играть? Как смели вообще показаться в Бельведере после того, что сделали со мной?

Не говоря ни слова, Бельдан протянул руку, сорвал с Франчески простыню, которой она обвязалась вместо передника, и демонстративно ею вытерся. И только высушив на лице последние капли, поднял глаза.

– Я всегда старался вывести врагов на чистую воду. Особенно если они пытались спрятаться за изящными манерами и ложным сочувствием. Женщина, которая на лугу хотела искалечить меня до смерти, совсем не та, что мыла несколько минут назад. Меня радует, что правда выходит наружу.

Франческа открыла было рот, намереваясь протестовать, но вовремя опомнилась.

– Мне нет дела до того, какой я выгляжу в ваших глазах. Вы оскорбили меня на моей земле и увезли Ги.

Лицо рыцаря выразило явное несогласие, но графиня не дала ему возможности возразить:

– Я любила его не меньше братьев. Но любила как мужчину. А он любил меня.

– Я знаю. Он мне рассказывал. Ги испытывал к вам глубокие чувства. – Слова прозвучали неожиданно мягко.

Гнев резанул Франческу больнее ножа.

– Разве вас трогали чувства брата? С самого рождения он служил вам только средством достижения целей. Вы приехали из Англии бедняком, а Дуччи-Монтальдо славились богатством. Тогда вам потребовалась рекомендация в Италии. Но счастье отвернулось от нас, и все изменилось. Мать мне сказала, что теперь вы устроили помолвку брата с племянницей кардинала Конти, надеясь на его покровительство. Он человек богатый и очень влиятельный. Говорят, этот брак пойдет вам на пользу. Насчет Ги я не уверена, но разве вам есть до этого дело? Он всего лишь цифра в ваших расчетах. А сам человек вам безразличен.

Франческа в ужасе осеклась. Как она могла произнести подобные вещи? Как могла настолько унизиться? Бельдан так и не отвел глаз, и она почти физически ощущала, как ее буравит его пронзительный взгляд.

– Значит, так вы думаете? – тихо проговорил он. – Решили, что это я расстроил вашу помолвку с Ги?

Не говоря ни слова, Франческа повернулась и вышла из комнаты. Сунула Летиции в руки кувшин и, замирая от боли в сердце, едва выдавила:

– Закончи ты. А потом сходи к графине Бланш и принеси лучшее постельное белье и полотенца... Да, еще кусок лавандового мыла. Нечего этому англичанину склонять наше имя. А я пойду к господину Ги и проведу ночь у его постели.

Франческа витала в том мире, где уже меркнут сновидения, а новый день еще не открылся для глаз. Но она его чувствовала: он был вокруг – в солнечном лучике на веках, в радостном чириканье воробьев за окном, в тепле одеяла, которым ночью ее кто-то укрыл. Даже в сведенных от неудобной позы на стуле мышцах. Внезапно Франческа поняла, почему так счастлива. Ги спал рядом, в этой же комнате, как и все последние две недели. Стоило открыть глаза, и она его увидит.

Кто-то обратился к ней, и Франческа, ощутив в дыхании говорившего аромат гвоздик, улыбнулась. Она еще улыбалась, когда подняла веки и встретилась взглядом с Бельданом д'Арнонкуром.

– Франческа, просыпайтесь, – тихо проговорил он. – Симон Мальвиль вернулся и требует вас.

Глава 5

Деревенская колдунья и признанный авторитет по всем оккультным делам, Елизавета, которая обитала в самой утробе Бельведерского леса, как-то изрекла из своей избушки, что Господь наказал тосканцев за то, что их поэт Данте продемонстрировал немощному человеку, какие адские муки его ожидают, и, выпустив на волю малую толику инфернального огня, позволил опалить благодатные земли, которые Данте называл своей родиной.

Стрега Елизавета редко видела будущее в светлых тонах. Ее судьба складывалась в те времена, когда люди были напуганы или злы, и она предсказывала беды за каждым поворотом пути. А война и заговор не представляли для Тосканы ничего необычного. От самых древних этрусков с битвами пробивались тосканцы в истории. И теперь, после недавних сражений и опустошительной чумы, люди еще внимательнее прислушивались к мрачным предсказаниям колдуньи.

Особенно мрачными стали ее предсказания в отношении церкви. Почти пятьдесят лет христианский мир жил под знаком раскола церкви на две враждующие части, что отражало политические распри между Англией и Францией. «Французский» папа правил из красивого прованского города Авиньона, а «английский» – из вечного города интриг и политики – Рима. Обыкновенному верующему было мало дела до этого: он, как и встарь, исповедовался местному кюре. Но Великий Раскол, как назвали простую распрю, имел серьезные последствия для гражданского мира Тосканы.

Предыдущий 1382 год стал свидетелем похода Людовика Анжуйского, дяди французского короля Карла VI и родственника несчастной королевы обеих Сицилий Иоанны, которая погибла от рук нежеланного наследника престола герцога Дураццо. Это дало повод Людовику претендовать на богатейшую область, которая простиралась от Рима до благодатного побережья Средиземного моря.

– Один папа! Одно королевство! – кричали французы, переходя через Альпы. И только потом: – Отомстим за Иоанну!

– Тоскана в руинах, – проскрежетала колдунья, погружая крючковатые высохшие пальцы в мякоть перезрелой тыквы и разбрасывая семечки по полу. – Разделена французами – сидящим на Божьем престоле на севере и сидящим на людском престоле на юге. Мы снова станем едины. Но познаем ад на земле.

Франческа задохнулась от быстрого бега по лесу. Но ей повезло. Она сразу поняла, что прибывший незнакомый рыцарь – Симон Мальвиль и что он ее не заметил: слишком был занят, осматривая двор замка. Франческа поблагодарила Всевышнего за милость и сама пригляделась к Мальвилю. Братья говорили, что пеший рыцарь все равно что безоружный рыцарь. Мальвиль не спеша брел по дорожке, значит, что-то тщательно и дотошно искал. В его массивной фигуре и покрытом шрамами лице таилось ощущение опасности. На пальце сияло золотое кольцо, в ухе поблескивал крупный бриллиант. На шее на кожаном ремешке висели амулеты и обереги. Франческа сразу поняла, что этот человек не благородного происхождения. И если он дослужился до высокого поста в чванящейся знатностью французской армии, значит, совсем не дурак.

Она следила, как Мальвиль рассматривал крепостную стену, пока тот не наткнулся взглядом на место, где находилась потайная дверь. Тогда она поспешила навстречу – в руках корзина с полевыми цветами, чтобы объяснить раннюю отлучку из замка.

– Графиня Дуччи-Монтальдо? – поинтересовался француз и, получив утвердительный кивок, удивленно изогнул брови. – Я ожидал встретить женщину в летах.

Его взгляд, казалось, раздевал ее, и Франческа покраснела. Мальвиль заметил ее смущение и улыбнулся.

– Моя мать, графиня Бланш, больна. Я графиня Франческа Дуччи-Монтальдо и от ее имени предлагаю вам гостеприимство. Наш замок не защищен. А теперь могу я узнать, с кем имею честь разговаривать?

Презрительный тон возымел свое действие: Мальвиль прекратил ее разглядывать и посмотрел в лицо.

– Не так уж не защищен, – эхом отозвался он и придвинулся ближе. – Я, Симон Мальвиль, передаю вам привет от вашего родственника и моего начальника Эгеррана де Кюси, первого барона Пикардии, чья армия расположилась на бивуак неподалеку от Ареццо. Он заверяет вас в своей защите и уважении и, памятуя об общей французской крови и родственных связях, просит помочь в небольшом деле.

Всякое напоминание о ее галльской крови всегда немного удивляло Франческу.

– Француженка моя мать, а не я, – объяснила она. – А я родилась и выросла в Тоскане и не имею с Францией никаких связей, кроме наследственных. Однако скажите, чего требует кузен. Я постараюсь все выполнить.

– Вам известно, что мы разыскиваем Бельдана д'Арнонкура. – Слова Мальвиля прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

– И еще известно, что вы его не нашли.

Глаза француза сузились.

– Откуда у вас такие сведения?

– Это вполне очевидно: иначе вы бы не рыскали по округе, а обосновались у монахов и диктовали условия выкупа.

Мальвиль откинул голову и рассмеялся.

– Только не за Арнонкура. Его ждет смерть. – Француз протянул руку и взял у Франчески корзину с цветами. Галантный жест, но у нее по спине побежал холодок.

– За что?

– За то, что он рыцарь тамплиеров. – Это было сказано так, словно объясняло причину ненависти. – Мы схватились с людьми Золотого войска две недели назад у Таламоне. Кровь лилась потоками. Говорят, что его брат, Ги, тяжело ранен. Его вы, должно быть, знаете. – Мальвиль широко улыбнулся, но в его улыбке, как и в словах, не было ни капли доброжелательности. Франческа знала, что трубадуры и сказители разнесли ее печальную историю далеко за пределы Тосканы, до самой Франции. Недаром тетя Елена написала из Парижа, что ее любовь не менее известна, чем чувство Изольды к Тристану.

– Да, он был со мной помолвлен, – спокойно ответила она. – Вы это сами знаете. А раз так, должны понимать, что ни он и никто другой из Золотого войска не осмелятся искать у нас убежища.

– Я упомянул, что мы разбили Арнонкура две недели назад, но до сих пор не нашли. Однако он бежал от своей армии – пока довольно и этого. Поверьте, я здесь не за этим. Я один с моим оруженосцем и задержусь не долее, чем потребуется, чтобы выразить почтение родственнице начальника и осмотреть одну из наших лошадей. В дороге она немного охромела. А если не покажусь чрезмерно навязчивым, попрошу перекусить в середине дня.

– В Бельведере всегда рады людям близкого родственника моей матери, – заявила Франческа, радуясь, что складывающееся положение дел освобождало ее от обязанности прислуживать Симону Мальвилю. От одной мысли, что потребуется к нему приблизиться, она ощущала холод в животе. – Я немедленно пришлю вам своего управляющего, – проговорила она. Сделав поспешный реверанс, она так заспешила прочь, что чуть не столкнулась с нищим монахом – убогим, согбенным человеком в грубой домотканой одежде.

– Ну как, их лошадь в самом деле охромела? – спросила Франческа Джузеппе. Они стояли на втором этаже замка – в покоях знати, неподалеку от комнаты Бланш.

– Ничего подобного, – последовал быстрый ответ. – Мальвиль понимал, что мы проверим его слова. Но, похоже, это его нисколько не тревожит. Он обыскал окрестности, но ничего не нашел и тогда решил прочесать Бельведер в надежде нащупать ниточку.

Франческа согласно кивнула:

– Да, господин Симон – известный развратник, но отнюдь не дурак. Чем больше мы будем ему запрещать, тем сильнее разожжем его любопытство. Остается надеяться, что он не доберется до домика. – Графиня помолчала. – Не своди с него глаз, и с оруженосца тоже. И вот еще что: пошли Летицию к леди Бланш. Лучше, чтобы мать не узнала о приезде Мальвиля.

Все утро Франческа умело избегала гостей, но ближе к обеду стала понимать, что нанесет кузену непростительную обиду, если откажется от трапезы с его самым близким соратником.

«Скорее начнем, скорее простимся, – подумала она. – А Джузеппе позаботится, чтобы гость смотрел во все глаза, но ничего не видел».

Она наскоро умылась, мазнула себя благовониями и выхватила из сундука первую вещь, которая попалась под руку, – простую темно-зеленую тунику с подходящей по цвету нижней юбкой. Туника досталась ей от Бланш, и Франческа недовольно заметила, что она несколько длинновата и жмет ей в груди. Но поменять наряд не хватило времени: люди де Кюси свободно бродили по замку. Сойдет и так.

Когда Франческа вошла в Большой зал, Мальвиль поднялся, и она снова почувствовала на себе похотливый взгляд его холодных, стальных глаз. Он бы предложил ей помощь, но она быстро прошла мимо него и сама отодвинула стул.

«Прочь! Прочь! Прочь!»

Кружение ее мыслей совпадало с ритмом поглощения французом еды, когда он с безразличием продирался сквозь горы деликатесов. Жареное мясо с луком, печеный чеснок, кунжутный хлеб, груши, козий сыр, ранние орехи, засахаренные фрукты и сладости – все поедалось с одинаковой поспешностью, как только попадало на стол. Слуги еле успевали за его аппетитом. Беседа оказалась невозможной, и Франческа после нескольких неудач прекратила всякие попытки. Ситуацию усугубляло то, что Мальвиль обильно сдабривал пищу вином. Алые капли висели у него на подбородке, пятна от вина, похожие на кровавые, испестрили тунику. Юный оруженосец тоже с удовольствием отводил душу. Франческа уже решила, что им не суждено подняться до темноты. Но в этот самый миг Мальвиль оттолкнул стул и довольно похлопал себя по животу.

– Я был наслышан о целебных травах Бельведера, но ничего не знал о щедростях его кухни. Жаль. Такого прекрасного сыра я в жизни не пробовал.

– В этом году уродилась сладкая трава, и тучные козы дали много молока. У нас созрело достаточно сыра. Вряд ли вам удастся приехать в Сант-Урбано на ярмарку, поэтому я прикажу упаковать вам в дорогу несколько головок.

– Я приеду, если на это будут причины. – Мальвиль протянул руку и коснулся ее пальцев. Странное кольцо холодом обожгло кожу. Франческа вскочила так поспешно, что стул с грохотом опрокинулся у нее за спиной.

– Давайте пройдемся по внутренним садам, пока оруженосец будет готовить ваших лошадей, – предложила она. – Обосновавшись здесь после замужества, мать посадила привезенные ею черенки роз, и они превосходно принялись на благодатной почве Тосканы. Цветы из Бургундии, а ваше произношение, если я не ошибаюсь, тоже выдает в вас бургундца...

Но как только они вышли на свежий воздух, Франческа пожалела о своем предложении. Двор дремал в послеобеденной неге: слуги либо отдыхали, либо занимались своими делами. Некого позвать на помощь, если понадобится защищаться от незваного гостя. Единственная живая душа в округе – все тот же нищий монах, который мирно похрапывал, привалившись к каменным воротам Бельведера.

Но еще хуже было то, что Мальвиль никак не желал поворачивать к цветнику на восток, а упорно стремился на запад к глицинии, которая скрывала проход, ведущий к Ги.

– Склоны сухие, как трут, – заметил он, ковыряя носком сапога тропинку. – Одна искра, и все сгорит. – Француз поморщился на солнце. – А вместе со всем и Арнонкур. – Он внезапно повернулся к Франческе и указал за крепостной парапет. – Я заметил с дороги кладбище. Там похоронены ваши братья?

– И отец тоже.

– Чума? Ужасная доля для воина так покидать мир – чахнуть и бессильно рыдать.

Обычно Франческа гнала воспоминания о тех страшных днях. Но в тоне Мальвиля что-то ее тронуло. Француз не понаслышке знал чуму и страшился своих познаний.

– С ними все кончилось быстро. Они угасли за неделю.

– Повезло. Я знал человека, который мучился намного дольше. – Несколько мгновений он смотрел на графиню невидящим взглядом, потом черты его лица опять ожесточились, и он решительно шагнул к потаенной двери.

Франческа чуть ли не бегом кинулась вслед за ним.

– Ваши лошади, наверное, готовы.

Он не обратил на ее слова никакого внимания. Зато бросил через плечо вопрос:

– Я слышал, Бельведер встал на сторону святейшего императора Рима, когда тот сражался против папы?

«Быстро отвечать! Все что угодно, только бы его отвлечь!»

– Первым из Дуччи-Монтальдо здесь обосновался мой прапрадедушка Лука, большой друг и почитатель императора Фридриха, который в 1245 году помог ему основать Бельведер.

– Надо же! Почти сто пятьдесят лет назад! – удивился Мальвиль. – О верности вашей семьи свидетельствует расположение амбразур на бастионах. Они сориентированы на империю. Другие укрепления в округе представляют собой квадрат. В Тоскане верность Ватикану и папе чтится превыше всего. А в Италии верность вообще зиждется на войне и вендетте. Никогда не поверю, чтобы такой хитрец, как ваш предок Лука, не соорудил какой-нибудь уловки на случай осады, чтобы при необходимости можно было ускользнуть из западни.

Франческа заставила свой голос звучать как можно спокойнее:

– Здешняя округа гораздо миролюбивее, чем можно себе представить. Мы слишком оторваны от других, чтобы заниматься войной. Если потайная дверь и существует, я о ней ничего не знаю. А я прожила в Бельведере всю свою жизнь.

– Странно. Я видел кладбище за этой стеной. Земля рядом с ним сильно истоптана. Слишком истоптана, даже если принять во внимание, что мы очень любим наших незабвенных. Так, по крайней мере, мне показалось с главной дороги. – Рука Мальвиля шарила по стене за глицинией в дюйме от секретного замка. – Вот загадка, которую я никак не могу разрешить.

Кто-то тронул Франческу за плечо. Графиня резко обернулась. Из-под грубого монашеского капюшона на нее смотрели холодные глаза Бельдана д'Арнонкура. Его рука покоилась на рукоятке спрятанного меча. Он подал ей знак молчать.

Франческа понимала, что выбора не было.

– Ай! – Получилось неплохо. Она будто бы поскользнулась на грязи и всем весом навалилась на Мальвиля. – Простите, я такая неуклюжая. – Но не сделала ни малейшей попытки распрямиться и вырваться из его объятий.

– Эй ты! – повелительно прикрикнул француз на оборванца-монаха. – Не видишь, госпожа ушиблась? Беги в замок и приведи помощь. Не медли, а не то я отрублю тебе нос! – Он снова повернулся к Франческе. – Обопритесь на меня, не вставайте на больную ногу. Мне показалось, что вы подвернули ногу. – Он говорил почти ласково, но в его словах сквозило торжество.

«Наверное, понял, что я хитрю, – решила Франческа. – Не беда: пусть себе думает все, что угодно, пока тщеславие затмевает его разум».

– Мне уже лучше, не понимаю, что со мной случилось, – проговорила она. – Я здесь ходила тысячи раз. – Она продолжала опираться о его руку, надеясь отвлечь от потайной двери. Пусть он даже загорится желанием поцеловать графиню.

Щеку опалило пропахшее вином дыхание. Но чем теснее прижимался к ней Мальвиль, тем надежнее она выбрасывала его из головы. Почему-то возникли мысли о Бельдане. Франческа вспомнила его чистый аромат, когда рыцарь наклонился разбудить ее утром. Чтобы спасти брата, он, не задумываясь, убил бы француза. Но какая была бы от этого польза? Даже грубому солдафону ни к чему умирать. Довольно смертей. Она устала от них!

Франческа любила Ги не меньше Бельдана и нашла достойный выход из положения.

Стальные руки прижимали ее к себе, губы тянулись к ее губам. «Это только поцелуй. Всего лишь поцелуй. Ведь я уже не девочка. И не важно, что об этом поцелуе, который у дочери надменной графини Бланш так грубо сорвал безродный рыцарь, к утру узнают во всех палатках французской армии. Только бы гордыня и страсть заставили Мальвиля забыть о потайной двери. И пусть потом трубит на всех углах о своих любовных победах».

Бледная Франческа не шелохнулась, когда Мальвиль прощался с ней посредине двора.

– Мы еще увидимся, графиня, – прошептал он. – И наша встреча будет не такой краткой. Быть может, я сумею приехать на ярмарку в Сант-Урбано, и мы попляшем на карнавале.

Ее щеки вспыхнули, будто вся округа услышала о его намерении. И только когда лошадиные копыта прогрохотали по подъемному мосту и Мальвиль скрылся в узких деревенских улочках, она повернулась и бросилась прочь. В вестибюле стоял тяжелый аромат розового масла. Но Франческа его не заметила. Она едва успела забежать в гардеробную, как ее стошнило. И тошнило снова и снова.

Глава 6

После поцелуя Мальвиля Франческа решила держаться подальше от великого рыцаря Арнонкура: пусть себе думает все, что угодно. Если он и раньше сомневался, что она способна стать достойной женой его брату, то теперь наверняка укрепился в своем мнении. А ей легче десять раз оказаться в безднах ада, чем начинать оправдываться.

Но чем старательнее она гнала Бельдана из своей жизни, тем беспрепятственнее он в нее входил. Отъезд Мальвиля освободил его от необходимости тщательно прятаться, и теперь Бельведер и Франческа вполне ощущали его присутствие.

Наступило время роения пчел. Франческа возвращалась с пасеки с сеткой на лице и увидела Бельдана. Раздетый до пояса, он вдвоем с Кристиано помогал влюбленно глазеющим на него крестьянским мальчишкам восстанавливать старое ристалище.

– Как в собственной вотчине, – ворчала она, притворяясь, что не замечает его приветственного жеста.

Когда Франческа выглядывала из окна, он снова маячил перед ней. Метал с обнаженной грудью копье или забавлялся мечами с восторженным Филиппе.

А стоило ей утром отправиться в церковь, он уже стоял на коленях перед алтарем. В Большом зале от него тоже не было прохода: то он рылся в ворохе карт и манускриптов, то разговаривал с людьми.

Однажды, когда Франческа спешила в замок из внешнего сада, она заметила Бельдана на их семейном кладбище. Рыцарь стоял, понурив голову, и смотрел на могилы ее отца и братьев.

И даже Летиция, обычно практичная и славящаяся своим здравым смыслом, стала подпадать под его очарование. Как-то, сортируя зрелые сыры – что для замка, а что на продажу, она заявила:

– А он не такой солдафон, каким я его считала раньше.

– Не такой солдафон? – переспросила графиня. – Ты что, забыла рассказы беженцев о его зверствах? Он кондотьер. Командует армией наемников и зарабатывает на убийствах.

– На убийствах? – повторила Летиция. – А я считала, на том, что защищает Бельведер. Посмотрите, вот прекрасный пекоринский сыр. Куда его, графиня?

«По крайней мере, мать меня понимает, – с надеждой думала Франческа. – И всегда расскажет правду о рыцаре Арнонкуре».

Но Бланш не помогала ей с купаниями, которые сделались ежедневным ритуалом. Каждый вечер Франческа стучалась к Бельдану и переступала порог с таким выражением лица, словно входила во врата ада. Коротко кивала, крестилась на дальний угол и терпеливо ждала, когда потребуется ее помощь.

Но в тот вечер с побеленной стены ей игриво блеснуло новое зеркало, и Франческа машинально остановилась, чтобы взглянуть на свое отражение. А потом, как всегда, прищурилась, чтобы убедиться, возымел ли действие на веснушки настой из ворсянки и вербены.

– Хоть до дыр проскреби, все равно проступают, – проворчала она при виде покрасневшего носа.

За спиной раздался смешок. Щеки Франчески вспыхнули и сравнялись по цвету с носом.

– Смейтесь, Бельдан д'Арнонкур. Когда я найду секрет отбеливания кожи, многие дамы охотно откроют свои кошельки и Бельведер заработает уйму денег. К тому же, – мрачно добавила она, – невежливо попрекать даму ее изъяном. У меня такое чувство, что это зеркало повесили здесь не случайно.

– Надо же было как-то украсить стену, – спокойно отозвался рыцарь. – А смеяться мне полезно, чтобы скрасить боль от ран. Лучше скажите, леди Тщеславие, когда начинается ярмарка в Сант-Урбано?

– Естественно, на праздник Сант-Урбано. Значит, через семь дней.

Бельдан сделал вид, что не заметил ее колкости.

– И много ли собирается народу?

– Обычно много, если не подведет погода. – Франческа посмотрела в окно. – Это самая большая ярмарка пяти общин. Сюда попадают товары со всей Европы. Люди съезжаются издалека. Дело к зиме: если не купишь нужного сейчас, то не купишь до будущего года. Однажды торги продолжались даже во время сильного града – вот до чего дамам не терпелось приобрести свои пустячные забавы.

– А эти пустяки вам тоже нравятся?

Франческа почувствовала, что снова вспыхнула, и разозлилась на себя. За те недели, что здесь жили Арнонкуры, она краснела чаще, чем за пять лет отсутствия Ги.

– Я в первых рядах страждущих, – резко ответила она. – Деревенские старосты понимают значение ярмарки. И купцы тоже, раз решаются на опасное путешествие. Заморские яства и ленты нам не по карману. Они удел богатых торговцев и банкиров.

Бельдан быстро поднял глаза, ожидая увидеть на ее лице выражение зависти. Но оно хранило все то же слегка удивленное выжидательное выражение, как в день их первой встречи. Достойная дочь графини Бланш. Или это вызов ему?

– Но было же что-то, что вас действительно соблазнило?

– Помимо очередного зеркала? – парировала она и наморщила нос. – Да, безусловно. В прошлом году приезжал Флавио Тоста – торговец тканями. Он венецианец, но имеет кузена на севере, в Комо, а значит, и доступ к чудесным шелкам. Один был особенно красивый – переливчато-зеленый с золотой ниткой. Ничего подобного я раньше не видела.

– Зеленый с золотом, – повторил Бельдан. Франческа кивнула.

«Как ее глаза», – подумал рыцарь, но ни за что не произнес бы этого вслух.

– И что же?..

– Да ничего...

Они вопросительно посмотрели друг на друга. Бельдан опомнился первым и направился к ванне. Облегченно вздохнув, Франческа последовала за ним – они возвращались к привычной рутине: сарказму, купанию, молчанию. Самому трудному моменту дня, который оба стремились миновать как можно быстрее.

Но в тот вечер Бельдану как будто не хотелось мириться с отведенной ему ролью, он словно решил раздвинуть ее рамки. Сначала Франческа ощутила это нутром, но вскоре убедилась, что не ошиблась – когда он схватил ее за руку.

– Что это за кольцо? – Бельдан поднес ее кисть к свече. – Тяжеловато для такого изящного пальчика. Уж не залог ли тайной помолвки? Снимите, дайте посмотреть.

Франческа отдернула руку.

– Я никогда его не снимаю. Это кольцо моего отца. Теперь оно принадлежит брату. И я храню его для Оливера.

– Ах, Оливер! Прекрасно помню. Кто бы мог подумать, что в живых останется он один.

У Франчески перехватило дыхание. Неужели Бельдан надеялся, что она станет обсуждать с ним мертвых? Она не говорила о них ни с матерью, ни со слугами, ни с Легацией, ни с падре Гаской. У всех хватало душевного такта.

А Бельдан продолжал без какого-либо намека на насмешку:

– Когда-нибудь вы должны мне о них рассказать, хотя я знаю, как это трудно. – И прежде чем графиня успела побороть шок от проявления такого понимания, вернулся к прежнему тону. – Ваша матушка все еще хворает? Позвольте... сейчас вспомню... Мы здесь три недели, а я ее ни разу не видел. Надеюсь, ее болезнь не опасна?

В ответ на его иронию Франческа присела в реверансе.

– Боюсь, милорд Арнонкур, что в отношении вас болезнь моей матери может оказаться роковой.

А потом она загнала в кладовую беднягу Кристиано и с яростью набросилась на него:

– Когда же он, наконец, уедет? У него есть армия. Ему надо командовать. Выигрывать сражения. Убивать людей. Почему он сидит в нашем тихом захолустье?

Несчастный Кристиано совершенно растерялся.

– Сир давным-давно поклялся защищать брата и не отступится ни от него, ни от своей клятвы. – Гигант помолчал и вдруг просветлел. – Говорят, молодой лорд идет на поправку.

– Сегодня у падре Гаски будет причина просиять, когда он спустится к нам из замка, – прошептала Франческа.

Ги улыбнулся, но тут же поморщился от боли.

– У меня по-прежнему такое чувство, будто на спину навалили сотню кирпичей. Но сам факт, что я, это чувствую, свидетельствует о способностях врача и старательности его помощника.

Рука Франчески дрогнула, когда она подносила к его губам питательный отвар. Стояло хмурое утро – свинцово-серое, слякотное, и золотистые волосы Ги были единственным солнечным лучиком на всей земле. Франческа немного отвела душу, кляня непогожий день, но он не был и вполовину таким сумрачным, как ее настроение. Оно нисколько не улучшилось, когда графиня посмотрела на свою измятую тунику и вспомнила, какие неухоженные у нее волосы и какие красные руки. Ги выпил отвар. Нет, день недостаточно темен. Только непроглядная ночь была способна скрыть, что с ней сталось, когда ее обидел лежащий сейчас перед ней мужчина.

– Долго я спал? – спросил Ги, вытирая губы изящным батистовым платком.

– Больше двух недель, – ответила Франческа. – Но иногда просыпался.

– Странно. Совсем не помню. Последнее, что я видел, – это ты на старой поляне. А потом чернота.

– Ты потерял сознание. Мы перенесли тебя сюда. Не в замок – это было бы слишком опасно, – а в потайной домик.

– А что с другими? С Бельданом, Стефано и Кристиано? Где они?

– Стефано повез в Золотое войско приказы твоего брата. А Кристиано исчезает и появляется, когда ему заблагорассудится, и приносит добытые сведения. Ума не приложу, почему Бельдан так его ценит.

Ги нисколько не обиделся на ее колкость и даже улыбнулся.

– Таков уж брат. Если кому-то дарит верность, то это навеки. Но по поводу Кристиано я с тобой согласен. Мы с ним не любим друг друга.

– Вся его любовь принадлежит Бельдану, – проговорила Франческа. – Могу подтвердить, что Кристиано не подарок, но он так же верен господину, как господин ему.

– Ты права. – Ги разгладил неверной рукой простыню. – Если потребуется, он, не задумываясь, умрет за Бельдана. Но где мой брат? Наверное, давно ускакал во Флоренцию?

– Точнее, ускакал в замок. Он был здесь с тобой все это время. А сейчас отправился за падре Гаской.

– Ты хочешь сказать, что он на целых три недели оставил свою обожаемую армию?

– Никак не мог до нее добраться. Сир де Кюси послал ему вдогонку некоего Симона Мальвиля. – Графиня потупилась. – Он, слава Богу, уехал, но французы продолжают прочесывать округу. Поговаривают, что главные силы де Кюси движутся в направлении Тосканы, но пока еще не дошли. Еще говорят, что на юге не все ладно в рядах Карла Анжуйского. Он разбил лагерь под Бари, но это все, что удалось узнать. Соглядатаи Бельдана утверждают, что де Кюси идет в Тоскану, чтобы обеспечить армию провизией, а потом повернет на юг, чтобы удовлетворить требования Карла.

– Это рассказал тебе брат? – довольно вздохнул Ги. – Бельдан говорит о стратегии – своей и противника – только с тем, кому доверяет. Вижу, вы подружились, пока я спал.

Что-то в его тоне встревожило Франческу.

– Вряд ли, – поспешно возразила она. – Бельдан разговаривает со мной только потому, что больше не с кем. Мальвиль по-прежнему перекрывает дороги. Думаю, рыцарь намерен ускользнуть, когда начнется заваруха. Но Мальвиль не отступится: на выкуп за Бельдана можно долгое время содержать армию де Кюси.

– Дело не в выкупе, – поправил ее Ги. – Здесь личная вражда.

Франческа вспомнила, с какой холодной ненавистью француз вспоминал Бельдана. Ей стало интересно, но раненый больше не проронил ни слова. Его взгляд просветлел.

– Скоро праздник, – проговорил он. – Помнишь, как нам было весело во время ярмарок в Сант-Урбано?

– Ели, пили, танцевали и попадали в неприятности, – рассмеялась графиня.

– Разве это неприятности? – отозвался Ги. – Вот Оливер влип так влип: съел все отборные груши твоей матери.

– Насколько я помню, съел не он, а ты, хотя наказали его. Ты вообще был везунчиком. А в тот день проявил настоящее мастерство. Мать приготовила груши на варенье, а ты сумел свалить все на Оливера.

– Так это он их нашел, – продолжал подстрекать ее Ги. – И напрасно рассказал мне о них.

– Он не стал бы оправдываться ни перед отцом, ни перед матерью. – Франческа отвела взгляд. Ее руки без движения лежали на коленях. – Оливер предпочел розгу предательству друга.

– Точно как Бельдан, – пробормотал Ги. Его глаза затуманились печалью. – Они всегда были похожи. Ах, Франческа, вот ведь как повернулась жизнь. Ты была предназначена мне, а я тебе. Хотел стать твоим великим рыцарем, вечным кавалером. Убить для тебя всех драконов на свете, а потом исполнять серенады.

– Так ты и стал великим рыцарем, – твердо проговорила она. – Бельведер – не такое захолустье, чтобы мы не слышали о твоих победах.

– Вы слышали о победах Бельдана, – горько возразил ей Ги. – Мое имя упоминают только потому, что я его брат. – Он внезапно повеселел. – Как поживает твоя матушка? Расскажи мне о леди Бланш.

Франческа и в самом деле чуть было не начала рассказывать. Ей так хотелось с ним поделиться! Рассказать, что мать почти не выходит из комнаты, что пьет слишком много вина, что убивает себя воспоминаниями и угрызениями совести. Фразы уже сложились в ее голове, и она открыла рот, чтобы их произнести, но взглянула на Ги. Он показался ей таким радостным, что графиня не решилась его огорчить. В конце концов, ему требовалась розовая ложь – он хотел услышать, что ничего здесь не изменилось. Она бы тоже хотела этого.

– С мамой все в порядке, – сказала она. – Немного устала и все больше времени проводит в своих покоях. А так все хорошо. По-прежнему красива. Спрашивала о тебе.

Франческа умело переплетала правду и ложь и дарила Ги тот Бельведер, который он помнил. Она заметила, что он не спросил ни о Луке, ни о Марко, ни о Пьеро II, хотя был близок с ними не меньше, чем с Оливером. И тоже промолчала. Они говорили только о живых. «Ги пока слаб, – думала она, – у него еще будет время узнать обо всем». А сейчас она следила за каждым своим словом: пусть он улыбается и будет счастлив подле нее.

– Уже поздно, – внезапно спохватилась она, заметив, что колба песочных часов почти опустела. – Что-то задержало Бельдана. Он уже должен был вернуться с падре Гаской.

– Может быть, понял, что мне хочется побыть с тобой наедине?

– Если бы это было так, он прирос бы к этому месту, и даже инквизиция не сдвинула бы его отсюда. Боюсь, твой брат полагает, что я оказываю на тебя дурное влияние.

– В таком случае ты не знаешь Бельдана. О Дуччи-Монтальдо он всегда говорил только хорошее. – Ги зевнул и потянулся. – Не помню такого прекрасного утра с тех пор, как уехал отсюда. А ты со своими цветами и травами стала почти легендой. Во всяком случае, по словам брата, который замечает подобные вещи. У вас так много общего. Странно, что вы не ладите. С тех пор как умерла Анна, он тоже стал интересоваться врачеванием.

– Ненавижу войну, – отрезала Франческа. – И не люблю людей, которые ее затевают. Я довольно видела смертей и мечтаю только об одном – чтобы вернулся Оливер, а я бы могла вести жизнь не хозяйки замка, а леди. – Она заставила себя остановиться, испугавшись, что ее искренность неуместна. Но Ги как будто понравилось то, что она сказала.

– Я тоже не люблю войн, – признался он. – И в этом мы с тобой не одиноки, потому что великий граф Джан Галеаццо Висконти тоже так считает. Мне рассказывали, что после битвы при Асти его тошнило всю ночь. С тех пор он не провел ни одного сражения и тем не менее сумел захватить и удерживает большую часть Ломбардии. Вот хороший пример того, что мозги важнее, чем мышцы.

Франческа попыталась улыбнуться, но он погладил ее по руке, когда она собралась его умыть. Ее насторожил блеск небесно-голубых глаз Ги.

– Ты создана быть женой. Дорогая...

Его пальцы коснулись ее потрескавшихся ладоней, и Франческа поспешно вскочила, будто бы для того, чтобы прихлопнуть воображаемую муху; ее второпях заколотые волосы рассыпались по белой тунике.

– Стоило получить рану, чтобы снова тебя увидеть, – прошептал Ги. – Не представляешь, как мне тебя недоставало.

«Как странно», – думала Франческа, все еще под впечатлением от его слов. Она же всегда знала, что он скажет именно это. Как знала и то, что Ги вернется и его прикосновение разожжет ее, как и прежде. Но почему-то на глаза Франчески наворачивались слезы. Наверное, потому, что он рядом, а ей больше всего хотелось бы оказаться в его объятиях и снова ощутить нежность его губ. И убедиться, что она и в этом права. Франческа очень удивилась, когда услышала собственный голос:

– Говорят, что ты помолвлен с другой.

Сначала ей показалось, что он станет это отрицать. Черты его лица ожесточились; Франческа будто увидела, как в его голове свивается дымок объяснений. Но он просто сказал:

– Да.

– Ты ее любишь?

Ги не успел ответить. За дверью раздались шум, топот тяжелых сапог, звон золоченых шпор и просветленные слова благословения священника.

– Падре Гаска! – воскликнула Франческа, упорно не замечая высокого мужчину, который сопровождал францисканца. – Позвольте представить вам вашего больного. Господин Ги Арнонкур.

Вдвоем со священником они подняли белую тунику раненого и сняли с груди бинты.

– Кровь стала светлее – это хороший признак. Значит, в глубине рана зарастает, – заключил падре Гаска и ошарашил Франческу, бросив Бельдану: – Господин, подойдите ближе и посмотрите, как идет врачевание.

Но еще больше ее потрясло, когда Бельдан в самом деле наклонился над братом и одобрительно хмыкнул.

– Мной были использованы алоэ и мирра – состав, которым на Востоке умащивают усопших. В соответствии с традицией им натирали самого Христа, после того как он был снят с креста. Но я обнаружил, что этот состав обладает целебными свойствами для живых. – Гаска довольно улыбнулся, запустил руку в складки сутаны и извлек пузырек с настоем лимона и вербены. Втер раствор Ги в грудь, посыпал рану высушенным сыром и накрепко перевязал бинтами. – Я твердо верю в действенность этого средства. Монахи в Лангедоке давно обнаружили, что сырная плесень, охлаждает жар в крови. – Он блаженно потянулся. – Мы поднимем нашего раненого, и он успеет сплясать тарантеллу на ярмарке в Сант-Урбано.

– Я готов, – подмигнул Франческе Ги. – И партнершу уже выбрал.

– Лошадь будет твоей партнершей, – прервал их веселый смех спокойный голос Бельдана. – Люди Симона Мальвиля по-прежнему шарят по округе. Нам лучше всего улизнуть под шумок ярмарочной суеты.

Франческа повернулась к падре Гаске и глазами умоляла его возразить, объяснив, что Ги еще слишком слаб для путешествия, но священник только удобнее устроился на стуле.

– Никогда бы не подумал, что воин может быть настолько сведущим в делах врачевания. Вы учились в Адрианополе, лорд Бельдан?

– Учился, – ответил за рыцаря брат. – Это было разорительным занятием для семьи Арнонкур. После последнего крестового похода против султана Мурада Первого Бельдан «гостил» у турок, а отец собирал выкуп. Семья обеднела, зато брат духовно обогатился. Он не терял даром времени, а турки поощряли добросовестного ученика. Они в науках доки. Брат заинтересовался медициной и врачеванием, и его усердие не осталось незамеченным: султан познакомил его с лучшим алхимиком в империи.

– Таких на Востоке много, – с энтузиазмом перебил его францисканец. – В Оттоманской империи люди вообще меньше подвержены суевериям и не ломают голову над схоластическими бреднями, например, как это тяжелая земля подвешена в чистом небе, или почему одно и то же солнце темнит кожу, но отбеливает полотно, или куда девается пламя, когда гаснет огонь.

– Или сколько времени требуется душе, чтобы добраться до неба, – рассмеялся Бельдан.

– Если душа вообще следует в том направлении, – глубокомысленно кивнул падре Гаска.

– Но схоластика имеет право на существование, – запротестовала Франческа.

– Точно так же, как и магия, – добавил Бельдан и тут же пожалел о своих словах.

Падре Гаска, начавший было сладко потягиваться, моментально замер.

– Они учили вас и этому? Магии? Знаете, леди Франческа, турки не только хорошие ученые, они еще поднаторели в надувательстве и ловкости рук. Может, вы нам покажете парочку трюков? – Его лицо озарилось детским любопытством.

Но голос Ги развеял все надежды на развлечение:

– Брат не решается использовать свои магические штучки, чтобы еще больше не подорвать репутацию. Вокруг и так шепчутся, что он колдун. Сам кардинал Конти обвинил его в том, что он рыцарь тамплиеров. Конечно, в шутку. Но за такие дела и за колдовство в этой стране сжигают на костре.

– Вы говорите об инквизиции, – разочарованно фыркнул францисканец. – По моему разумению, она не слишком много света проливает на сверхъестественные козни дьявола, зато без меры занимается земными делами алчущих смертных. По крайней мере, так началась безумная охота на ведьм, когда пятьдесят лет назад стали жечь тамплиеров. Она продолжается и сейчас.

Тамплиеры всегда занимали Франческу, хотя Бланш запрещала произносить в стенах замка название ордена и крестилась, если у кого-то оно неосторожно срывалось с языка. Поэтому в голове дочери возникало еще больше вопросов о взлете и падении закрытого братства.

«Совершенно не удивлюсь, если он – один из этих нехристей», – подумала она, в глубине души не веря, что Бельдан мог принадлежать к чему-то настолько порочному и тайному. Но рыцарь сам положил конец щекотливой теме;

– Когда-нибудь я вам покажу, чему научился на Востоке. Но заранее предупреждаю: все это не идет ни в какое сравнение с вашим великим открытием эликсира-невидимки.

Гаска довольно зарделся и сразу же позабыл о магии.

– Вы слышали? – с гордостью спросил он.

– Конечно. Об этом ходят легенды на двух континентах.

– Ах, если бы я записал формулу в ту самую ночь, когда меня осенило! Понимаете, открытие пришло ко мне во сне...

Франческа заметила, что упоминание о массовых сожжениях тамплиеров запечатало Бельдану уста. Но она не слишком долго думала об этом – хватало других размышлений: Ги рядом, Ги проснулся, и он ее жаждал.

Глупо, что она не воспользовалась возможностью и не поцеловала его. Эту войну непобедимому Арнонкуру предстоит проиграть. Франческа не понимала, почему не решилась на поцелуй. Но она не допустит повторения прежнего. «Ги не любит Кьяру Конти. Все это проделки Бельдана. Ги любит меня. И получит меня».

В тот вечер Франческа поднялась в лабораторию в башне. Падре Гаска послал за ней, но и у нее в голове роилось множество вопросов к францисканцу. В самом ли деле Ги настолько оправился, что способен отправиться в путь? Ведь ему требуется длительный отдых. Но на винтовой лестнице она внезапно замерла: сверху, из лаборатории, доносился голос Бельдана. Она поспешила к двери, потом замешкалась, приложила ухо к растрескавшейся створке и услышала одно-единственное слово – «Анна». Ги говорил, что так звали жену Бельдана. Почему-то ей захотелось больше узнать об этой женщине.

– Мы были очень юны: мне всего семнадцать, а она на четыре года моложе. – Бельдан говорил так тихо, что Франческа с трудом разбирала слова. – Но таков обычай. По крайней мере, у нас, в Англии. Обе наши семьи поддерживали герцога Глостера. Мы с Анной знали друг друга с детских лет, и все казалось естественным.

– Тринадцать не такой уж малый возраст, – успокоил рыцаря падре Гаска. – Джан Галеаццо Висконти счел себя самым удачливым на свете человеком, когда сумел выдать дочь за наследника французского престола. А ей было всего одиннадцать лет.

Голос священника звучал утешающе, и Франческа почувствовала укол совести: она подслушивала исповедь, нечто сокровенное, что не предназначалось для посторонних ушей. «Неужели я способна так согрешить?» – подумала она, и на мгновение ей представился ад со всеми его ужасами. Но графиня не отошла от двери.

– Тем не менее, трудно поверить, что такая юная девушка уже жена. Она была моей подружкой, товарищем по детским играм. А ребенок, которого она вынашивала, – нашей забавой.

В реторте, обещая новые открытия, весело булькал раствор.

– У меня до сих пор стоит в глазах повивальная бабка. Отвратительное зрелище. Она прибежала из курятника с грязными руками и объявила, что с таким узким тазом Анна не перенесет родов. Тон был такой, словно она говорила, что из загона удрал поросенок или что не удалось собрать к обеду земляники. Обычная констатация факта. И оказалась права. Крики Анны были душераздирающи. Агония продолжалась два дня. Потом жена замолчала. Ее похоронили вместе с сыном. – Франческа услышала горестный вздох. – С тех пор я не испытываю желания снова вступить в брак. И не имею привязанностей. Конечно, если не считать моей армии и Ги. Я растил его после смерти отца, и его долг – носить наше имя.

Франческа так сильно постучала в деревянную дверь, что в кровь разбила костяшки пальцев. Но даже не заметила этого. Она готова была заткнуть этими самыми пальцами уши – только бы забыть тот ужас, который она услышала. Такого Бельдана она не знала и не хотела знать.

Но войдя, столкнулась с тем, к чему уже успела привыкнуть: великий рыцарь Арнонкур вел себя в Бельведере как в собственной вотчине. Он с хозяйским видом устроился на ее лабораторном стуле и длинными пальцами листал любимейший манускрипт на латыни падре Гаски, который францисканец редко позволял извлекать из футляра. По крайней мере ей.

В ответ на дружное приветствие мужчин Франческа присела в реверансе, прямиком прошла к столу и принялась энергично растирать в ступке вербену, чтобы приготовить отвар для Ги. Со стола ей издевательски подмигнуло еще одно новое зеркало – на сей раз в серебряной раме, но она решительно от него отвернулась. Зеркала, казалось, сами собой множились в стенах замка, и у Франчески не оставалось сомнений, какой волшебник их сюда приносил.

– Нет времени исследовать веснушки? – раздался насмешливый голос. Но об истинной причине ее упорных трудов догадался падре Гаска.

– Дорогая, надеюсь, вы не возражаете, что я пригласил господина Арнонкура участвовать в наших сегодняшних опытах? Он весьма образован и может быть нам полезен.

– Наслышана о его научной родословной, – сладким тоном проговорила Франческа. – Говорят, он рыцарь тамплиеров.

– Это сказал господин Ги, но он пошутил, – упрекнул ее францисканец.

– Не он один, – парировала графиня. – Симон Мальвиль тоже так считает.

Она замерла в ужасе оттого, что произнесла имя французского рыцаря. Но мужчины не обратили на это внимания. А когда она подняла глаза, то заметила, как переглянулись священник и Бельдан.

– Ги вовсе не шутил. – Франческа прищурила глаза. – Он ссылался на кардинала Конти, который не бросает слов на ветер. Нет, господа, мое любопытство не удовлетворено и вам не удастся сбить меня с толку, умело меняя тему. Бесполезно – я не отступлюсь, пока не добьюсь своего. Так что решайте, кто из вас расскажет о том, кем были – или кто есть – эти рыцари и почему господин Арнонкур умолкает при первом упоминании о них.

Бельдана нисколько не встревожила ее настойчивость. Он встал со стула и усадил на него Франческу. А она ощутила на своей талии его сильные и теплые руки.

– Мальвиля нечего слушать. А Ги мог не разобраться в том, что ему говорили. Или не разобрались вы. Я много лет знал кардинала Конти и вполне с вами согласен: он никогда не балагурит попусту. Я даже ни разу не видел, чтобы он смеялся или улыбался.

– Однако теперь Ги ближе к его семье, чем вы, – не унималась графиня. – Не исключено, что кардинал обсуждал вас за вашей спиной.

– Не исключено. Но в этом я не очень-то верю брату.

Пока они препирались, падре Гаска копался в огромной груде наваленных на стол рукописей.

– Я кое-что припас, что может заинтересовать леди. Эти записи много лет назад сделал мой учитель алхимик Серж де Краон. Он только что окончил университет в Париже и обладал прекрасным почерком, когда Филипп Красивый нанял его переписчиком. Это было в 1313 году. На следующий год случилось массовое сожжение тамплиеров. Серж все видел и все записал. В том числе и их проклятия. И сделал интересные заключения. Разумеется, негласные. Никто не станет открыто проявлять интерес к тайному ордену, членов которого преследовали и сжигали за колдовство. Он написал официальную версию, чтобы ублажить тщеславие монарха, а эту оставил для себя. А когда умирал, передал рукопись мне. Он мне доверял. Где же она? Я только что ее держал. Ну, не важно, найдется. И ответит на многие вопросы гораздо лучше, чем я. А пока, графиня, не сопроводить ли вам рыцаря на бастион? Взгляд воина оценит окрестности с высоты орлиного полета.

Франческа поднималась впереди Бельдана по тускло освещенной лестнице с зажженным фонарем в руке. Она знала эту лестницу как свои пять пальцев и поэтому шла не задумываясь. Мысли ее были далеко от Бельведера, в Париже 1314 года, где сожгли не меньше тысячи мужчин. В ушах стояли их предсмертные крики, видимо, этим объясняется то, что случилось в следующее мгновение. По крайней мере, сама Франческа так решила. Когда она открыла ведущий на бастион люк, перед ней возникла стена огня.

Пламя вздымалось и трещало под стеной, пожирая все на своем пути, и в нем ей почудились голоса.

– Колдовство, – прошептала графиня. Мертвые взывали к живым.

– Франческа! – Это звал не мертвец, а Бельдан. – С вами все в порядке?

Она резко обернулось, и в то же мгновение видение рассыпалось на мириады искр.

– Ничего. Сон наяву. У меня это часто бывает. Призрак костра, который разожгли во дворе замка, когда умерли братья и отец. Эта картина меня преследует до сих пор. Преследовала. Но сейчас...

– Что сейчас? – переспросил Бельдан.

– Сейчас огонь был совсем другой. Злее. Прожорливее. Он не скорбел о смерти, но сам ее сеял. А теперь все прошло. Со мной это случается все реже и реже. Последний раз – в тот самый день, когда вы с Ги приехали в Бельведер.

Франческа тряхнула головой, прогоняя последние черные мысли. И вдруг поняла, как близко от нее Бельдан и как холодна его рука на ее обнаженном плече.

– Сон, – повторила она и улыбнулась. – А вот ваши руки не сон. Это реальность, и они совершенно ледяные. Мы слишком много внимания уделяем лечению вашего брата и совершенно забыли, что вы тоже ранены. Позвольте, я помогу вам согреться.

Бельдан понял, что это всего лишь забота о больном. Отгадал по ее тону.

– Я знаю, что мне поможет, – сказал он. – Магия. Так учит падре Гаска. Он говорит, что магия усиливает жар в крови.

Забота о больных – это ее инстинкт. Как его инстинкт – война.

Франческа улыбнулась и словно помолодела. Солнечный свет посреди беспросветной ночи. Но когда она взяла его руки в свои, Бельдану захотелось их отнять. Отдернуть обе сразу. «Детская причуда, – решил он. – Разве может хрупкая женщина повредить великому лорду Арнонкуру?» Бельдан заметил, что ее руки тоже были холодны. «Холодные руки. Сердца в огне». Старая присказка. Странно, что он теперь ее вспомнил.

– Магия, – ворковала Франческа, и ее голос завораживал. – Особый метод, который применяет падре Гаска. Нет ничего действеннее, чтобы согреть кровь.

Она взяла его руки в свои. При этом обнажились ее запястья. А потом наклонилась так, что дуновение ее дыхания овевало его кожу.

Бельдан снова почувствовал страх. А затем жар, когда она легонько подула на его пульсирующие голубоватые вены. По спине к чреслам побежали волны. Неужели она это делает намеренно? Из-под заколки ему на руку упал ее локон. Она подняла голову и улыбнулась. Не только губами, но даже глазами.

– Вот так-то! Я чувствую тепло. – Она откровенно радовалась своему целительскому мастерству. Но что-то в его лице вызвало у Франчески беспокойство. Бельдан заметил, что улыбка стала меркнуть. – Вам лучше? – беспокойно спросила она.

– Намного. Вы достойная ученица алхимика.

– Вот и славно.

Они спохватились, заметив, что его руки все еще лежат на ее ладонях. Бельдан стал их отдергивать, а Франческа отталкивать. И он почувствовал, как кожу царапнуло тяжелое кольцо Дуччи-Монтальдо.

– Сначала Ги, а теперь я. Мы оба обязаны здоровым биением наших сердец вашим целебным прикосновениям.

– Не моим, – поспешно возразила графиня. – Падре Гаски. Это его искусство помогает Арнонкурам. Я всего лишь подражаю его приемам. Так вы хотите взглянуть на дороги?

Бельдан стоял в одиночестве и смотрел на притихшую долину. Франческа давно отправилась в постель. Только спит ли она? В этом рыцарь сомневался. Со своего высокого наблюдательного пункта он краем глаза видел ее окно: в глубине комнаты мелькнула свеча, хотя графине давно полагалось видеть сны.

– Недурно, – произнес он вслух.

Бельдан нарочно над ней подшучивал, смеялся над ее веснушками, ее ярмаркой и медом, цеплялся за все, что могло отдалить от обрыва, к которому его влекло дуновение ее дыхания на его запястья.

«Несчастная, – самодовольно думал он. – Уже не молода и больше не богата. Однажды Ги ее уже покинул. Теперь ей снова предстоит пережить такое же испытание. Я оставлю денег. Она, конечно, откажется. Но Бланш возьмет». Так ему подсказывал опыт. После смерти Анны Бельдан завязывал множество мимолетных связей, и женщины всегда оставались довольны таким решением. С радостью его вспоминали и приглашали снова.

А еще он наведет справки об Оливере. Слава Богу, у него остались друзья при дворе султана. А когда брат окажется дома, Франческа с готовностью все забудет и все простит.

Он мог бы гордиться своим состраданием. Но погубил все сам: позволил коснуться своих рук и сам касался ее ладоней. Оказался так близко, что губами и кончиком языка мог ощутить ее кожу. И, поглаживая запястья, благодарил:

– Спасибо, что спасли нас от Мальвиля.

И этим поразил ее так, что Франческа убежала. Да и себя немало удивил. Никогда бы не подумал, что способен на такую безоглядность. Но графиня его заинтересовала. Ее отношение к поцелуям. Бельдан видел, как она поцеловала Мальвиля, хотя ей очень этого не хотелось, и не решилась поцеловать Ги, хотя страстно этого желала. Он загорелся отгадать загадку, но должен был признать, что его безрассудство не помогло. Нисколько.

Бельдан все еще думал о Франческе, когда ворота замка беззвучно отворились на смазанных петлях и выпустили по подъемному мосту мужчину, ведущего в поводу лошадь. Вскоре он скрылся в спящих улочках Сант-Урбано. Но на окраине вскочил в седло и понесся так, будто за ним гнались все силы ада. И не заметил, как из тени материализовался огромный человек и бесшумно бросился за ним в погоню.

Бельдан улыбнулся уголками губ.

Похоже, к леди Бланш вернулись силы. Не стоит удивляться, если на открытии ярмарки удастся насладиться ее блистательным присутствием.

Глава 7

Однако на следующее утро Бланш дала знать, что ее здоровье стало хуже, не желала ни с кем общаться и не вышла из комнаты.

В отличие от Бельдана Франческа не ожидала появления матери: старшая графиня Дуччи-Монтальдо пять лет не принимала участия в ярмарках. И ее решение нисколько не удивило Франческу. Поразило другое – исчезновение Бельдана.

Он задавал множество вопросов о ярмарочных поборах и пошлинах и о том, сколько средств приносит ярмарка на содержание Бельведера. Его интересовали сыры и вина, а также качество выставленного на продажу меда. И Франческа поняла: Бельдан собирается сопровождать ее во время ярмарки и в день открытия спуститься с ней в деревню с замковой горы. В этом заключалась некоторая опасность. Но с другой стороны, многие бражники появлялись на ярмарке в масках, а болтовня в лавках и рядах могла оказаться полезной. Купцы приезжали со всей Тосканы и из других мест и не могли не знать о передвижениях де Кюси.

Среди множества дневных забот Франческа ловила себя на том, что, то и дело бросает взгляд через плечо, ожидая, как часто в последние дни, увидеть поблизости Бельдана. Он закрывал ей ладонями глаза, заставляя против воли смеяться. Ее это раздражало, потому что она начинала чувствовать себя не в меру юной. Но Франческа убеждала себя, что эти игры невинны. Она должна постараться понравиться Бельдану, иначе рыцарь станет препятствием на пути осуществления ее надежд. Но теперь его не было рядом.

Так прошла половина дня. Слуги отправились на ярмарку, а ей самой осталось навестить Ги и тоже поспешить на праздник.

Теперь Ги все чаще и чаще приходил в сознание, и падре Гаска уверял, что кризис миновал. С тех пор как раненый назвал ее дорогой, Франческе ни разу не случалось остаться с ним наедине в периоды его полного просветления, но она тоже заметила, что Ги порозовел и дышал ровнее и глубже.

Вот и сейчас она с удовлетворением смотрела на него. Конечно, в ближайшее время Ги немыслимо трогать с места. Это ее радовало. Бельдан скоро уедет: армия развалится без предводителя. Так что он не может сидеть здесь вечно. И тогда Ги останется с ней. Безраздельно. Как прежде.

Эта мысль так взволновала Франческу, что она забыла об исчезновении великого рыцаря – сидела и думала о близком будущем. А потом тихонько погладила Ги по щеке и вышла.

Франческа выбрала простую темно-красную тунику из хорошей тонкой шерсти, без отделки, но прекрасного покроя. И без видимых следов починки. Достаточно нарядную для праздника и в то же время строгую, чтобы не выделяться в церковном шествии, которое завершает первый день ярмарки. Перевязала волосы золотой лентой, а в уши продела серьги с жемчугом и гранатом. У нее на стене висел осколок зеркального стекла. Франческа подошла к нему и взглянула на себя. И осталась недовольной тем, что увидела. Кроме вечных ярких веснушек, ее расстроили волосы: непокорные локоны не терпели никакого принуждения. Но время летело, и ей следовало спешить. Франческа схватила черную бархатную сумочку с церковной вуалью и несколькими золотыми флоринами и вышла из замка.

Двор притих, а доносившийся из деревни шум гуляния только подчеркивал его безлюдность. Франческа поежилась на солнце и машинально взглянула на окна, за которыми, грустно взирая на ведущую в Рим дорогу, Бланш проводила все больше и больше времени. Мать держала в руке бокал, в котором искрилось красное, как рубин, вино. Франческа поколебалась и улыбнулась. Бланш тоже секунду помедлила и улыбнулась в ответ.

Когда-то Бельведер в ярмарочные дни славился своим гостеприимством. Осенью в замке и его пристройках появлялось множество знатных людей. Возбужденные предстоящим торжищем, все они ждали, что граф Пьеро пригласит их на знаменитую медвежью охоту.

Но теперь богатые семьи останавливались в монастырском доме. Так проявлялась врожденная деликатность наивных тосканцев. Не прекращались слухи о стесненном положении графинь Дуччи-Монтальдо, и люди не желали обременять их своим посещением. Но Франческа понимала, что существует и иная, более неприятная причина отсутствия в Бельведере гостей. Тосканцы всегда отличались суеверием, а их приверженность христианству не скрывала проявлений языческого прошлого с его заговорами, заклинаниями и тайными страхами. Год за годом Франческа находила весной в бороздах небольшие фигурки, а осенью видела, как на деревьях ветер раскачивает обереги и амулеты. После скоропостижной смерти графа Пьеро и его сыновей Бельведера стали сторониться. Замок считался проклятым местом, от которого Господь отвернул свой лик.

Сама тосканка, воспитанная в здешних традициях, Франческа все прекрасно понимала и обычно мало тяготилась своим одиночеством. Но сегодня, на пути от ворот Бельведера в деревню, остро его ощутила. Она знала, что послужило тому причиной – проклятый Бельдан Арнонкур. Он казался таким заинтересованным. А когда долгожданный день наступил, сгинул. Вместе со своим Кристиано. Даже весточки не оставил. Внезапно Франческе пришло в голову, что она с таким нетерпением ждала открытия ярмарки именно потому, что Бельдан проявлял к ней явный интерес. Она хотела ему все показать, чтобы он ею гордился, чтобы понял, какую совершил ошибку, разорвав ее помолвку с Ги.

– Разве он мог прийти? – спросила Франческа у выскочившей на тропинку жирной белки. – Он бы рисковал своей жизнью. И жизнью брата.

Но она не спросила, почему ей так грустно без заклятого врага. И вскоре постаралась покончить с невеселыми мыслями о Бельдане.

У городских ворот перемешались обитатели всех замков и хижин округи. Все кричали, весело смеялись и пытались оттолкнуть друг друга. Франческу, на счастье, заметил привратник и провел в небольшую калитку.

– Добрый день, графиня, – поздоровался он. – Я сейчас же закрою за вами дверь. Стыдно, как ведут себя тосканцы.

Внутри Франческа сразу забыла обо всем на свете, кроме рад остей, этого дня. Много лет назад правящая община осознала, что женщины влекут мужчин, а их самих влекут желания их сердец. И в соответствии с этим открытием поощряла продажу всяческих изысков – деликатесов, тканей, одежды. Сюда стали съезжаться торговцы шерстью из Фландрии, перчаточники из Неаполя, продавцы пряжи из Франции, золотых и серебряных дел мастера из Германии. А покупатели прибывали из таких далеких городов, как Лукка и Сиена. И даже гордая Флоренция поднимала свой флаг на их колокольне.

Под ноги Франчески подкатился мячик жонглера. Графиня наклонилась, собираясь бросить его хозяину, но жонглер скрылся в толпе акробатов, магов и глотателей огня. Пару секунд она катала мячик на ладони, а потом бросила его яростно машущему руками человеку. От запаха жареной медвежатины потекли слюнки, но оставалось еще так много дел, что Франческа сомневалась, что успеет подойти к жаровням. Она направлялась по мощеным, узеньким улочкам к центральной площади, радостно кивая в ответ на приветствия людей, которых не видела целый год. Проходя, заметила, что ее ближайшая соседка графиня Риччи беременна. Это будет ее первый ребенок. А у графа одиннадцатый. И все живы. Чего нельзя сказать о его двух предыдущих женах, которые умерли во время родов. Но эта, кажется, здорова. Платье сильно топорщится, а она на седьмом месяце неплохо себя чувствует. Здороваясь с усталой графиней и ее сияющим супругом, Франческа мысленно решила под каким-нибудь надуманным предлогом отправить к ним Летицию. Служанка обладала навыками хорошей акушерки. И ее присутствие могло избавить графиню от печальной участи своих предшественниц.

Затем ее опытный взгляд отыскал прилавок сапожника из Утильо. Франческа хотела проверить, хорошо ли действует на его больную ногу рекомендованное ею лекарство. Средство подействовало, хромота сделалась менее заметной, и сапожник рассыпался в благодарностях.

Настолько бурных, что привлек внимание молодой и явно богатой пары, которая выбирала сладости и пряности в ярко раскрашенной лавчонке остроглазого венецианца. Муж обернулся, и его лицо окаменело, когда он увидел Франческу.

Графиня тоже замерла. Но хорошее воспитание требовало от нее радушия. И мужчина ожидал любезности. Джованни д'Амбри Франческа прекрасно знала, потому что они вместе выросли.

Он был младшим сыном в знатной флорентийской семье, которая вела свой род от предков из Римской империи, но в последнее время обеднела. Ходили слухи, что честолюбивый Джованни чуть ли не в утробе матери начал охоту на безродную, но богатую девушку, чтобы разрешить свои затруднения. Три года назад усилия увенчались успехом, и его зоркий взгляд остановился на хорошенькой и тщеславной дочери банкира из Пизы.

Ухаживания и обручение заняли не больше двух недель, зато свадьба д'Амбри и Коста оказалась самой пышной на памяти людей. Празднества, в которых принимал участие весь цвет итальянской аристократии, продолжались три дня. Пригласили, кажется, всех, кроме графинь Дуччи-Монтальдо. Об этом стали судачить, поскольку д'Амбри приходились дальними родственниками графу Пьеро и семьи всегда дружили. О причине такого невнимания Франческе не сообщили, а она, конечно, не спрашивала. Но сразу все поняла, когда Джованни потупил взор, а новоявленная графиня, наоборот, взглянула с торжеством на ее потрепанную тунику.

– Дорогая графиня, – защебетала жена (Франческа никак не могла вспомнить ее имени). – Мы так и думали, что встретим вас здесь. Ведь Сант-Урбано, если не ошибаюсь, до сих пор под покровительством Бельведера? А мы здесь проездом. Я много слышала об этом торговце гвоздикой и пряностями. Надо кое-что купить, хотя через пару недель мы переезжаем в наш дворец в Риме. Джованни очень приближен к кардиналу Конти, и его преосвященство нас милостиво пригласил. Представляю, как ужасно жарко на юге, а о нашем новом дворце не хочется даже думать – в нем еще очень много недоделок. Но жизнь в Италии неспокойна, и если кардинал зовет, нужно ради долга жертвовать всем. – Она понизила голос: – Франческа, скажите, как поживает ваша матушка? Всегда есть надежда, что можно покончить с пристрастием к вину...

Злобная выходка графини д'Амбри ошарашила Франческу. Но зато Джованни повел себя сообразно воспитанию: кивнул и передал привет графине Бланш. А затем скрылся с женой в толпе. Однако Франческа успела заметить, какой пустой у него взгляд. Джованни купили. Он запросил высокую цену, и теперь приходилось расплачиваться.

Но утешение оказалось слабым. Пустота жизни д'Амбри только подчеркнула унылость ее собственной жизни.

– Все на свете ищет себе пару, – пробормотала она, заметив, что светлоглазые подростки больше не бегают по улицам стайками, а каждый кавалер – будь то рыцарь или кузнец – подобрал себе красивую спутницу. Как будто в Тоскане рождались только двойняшки.

Франческа боролась со своим одиночеством, как и раньше: с головой погрузилась в кипучую деятельность – не пропустила ни одного торговца, ни одного прилавка. Попробовала марципаны и цукаты из Флоренции, высказала свое мнение по поводу привезенных с Кипра и из Сирии новых приправ, подбодрила бродивших по улицам флейтистов и барабанщиков. И сумела удачно ответить, когда купец заявил, что он оставил хороший отрез зеленого шелка, который Франческе понравился в прошлом году. Того, дорогого, что не так-то просто продать. Но утром пришел темноволосый джентльмен и забрал все – не оставил даже самого малого лоскутка.

– Не соизволит ли графиня выбрать что-нибудь красных тонов? – предложил он.

– Чтобы ярче казались веснушки?

Но купец не понял ее шутки.

Со времен первых ярмарок сложилась традиция на период празднеств выносить из церкви на площадь статую святого Урбано – покровителя деревни, а в сумерках водружать ее на прежнее место в пыльную нишу. Когда подошла Франческа, большинство соседских девушек заняли места в процессии. Графиня раскраснелась и запыхалась от быстрого шага, но предвкушала момент, когда святой окажется в церкви и она до начала танцев уйдет в замок. Корзина с ее скромными покупками оставлена у привратника. Нужно только откланяться и можно идти.

Франческа заняла место во главе процессии и достала из бархатной сумочки тяжелую кружевную золотую вуаль. Но когда крепила ее к волосам, ощутила, как немеет затылок.

Кто-то смотрел ей в спину.

Франческа тут же вспомнила о Симоне Мальвиле и его обещании приехать на ярмарку. Здесь наверняка находились соглядатаи – это естественно для большого сборища людей во время войны. Но она не заметила никаких подозрительных глаз, следящих за ней из-под маски. Однако инстинкт заставил ее обернуться.

Народ по-прежнему шествовал попарно и не обращал на нее ни малейшего внимания. Только сельский священник окликнул:

– Графиня! – и дал знак трогаться вперед.

Кто-то вложил ей в руку зажженную свечу, и она присоединила свой голос к хору поющих «Аве, Мария». Когда-то давно Франческа любила этот праздник. Любила вместе с другими детьми смотреть на ангельски светлую, златокудрую Бланш, которая возглавляла шествие, как она сейчас. Жизнь казалась загадочной в убранстве восковых свечей, запахе фимиама и разносившихся в тишине холмов распевов в церкви Святого Георга. В ее мирном покое не было места ни чуме, ни одиночеству, ни черноволосому англичанину-кондотьеру, который разбил ее счастье.

«Ах, Ги, – про себя взмолилась она, вступая в прохладную торжественность церкви. – Спи. Спи до тех пор, пока твой брат не уедет отсюда».

Когда Франческа снова оказалась на улице, ее слуха коснулись звуки музыки. Традиция требовала, чтобы каждый – будь то знатный или бедняк – танцевал на веселом закрытии ярмарки. Маленький оркестрик, украсив себя чем попало, расположился подальше от церкви. И совершенно напрасно: фальшивая музыка была настолько бесшабашно зажигательной, что закружились бы в танце даже звезды.

Эта музыка звала, будто приплясывала за спиной на пустой брусчатке. А безлюдные улицы лишь кое-где освещали случайные фонари. Франческа подумала, что могла бы немного повременить и уйти с кем-нибудь еще. С кем-нибудь из замка.

Соблазн. Она могла бы потанцевать...

Франческа решительно выбросила эту мысль из головы. Столько лет она одна в Бельведере и должна понимать свой долг. Она нужна матери. Не исключено, что падре Гаска совершил открытие. Она незамужняя дама, к тому же обедневшая. Быстро стареет, и нет времени на...

– Потанцуйте со мной, Франческа. – Голос был низким и прозвучал так близко, что дыхание незнакомца коснулось ее щеки. Но она не испугалась. Как и в ту первую ночь, когда он с ней заговорил. Только насторожилась. Как любой человек, который имел дело с таким могучим противником.

– Бельдан! – Франческа вмиг забыла, как сильно ей его недоставало. В голосе прозвучали те же недовольные нотки, будто она журила Филиппо или другого мальчишку из замка. – Зачем вы сюда пришли? Здесь повсюду соглядатаи...

– Потанцуйте со мной, Франческа.

Она не могла ему отказать. Красивая, сильная рука легла на ее талию. Полная луна прямо над их головами на секунду залила обоих своим серебристым светом, но в следующее мгновение их подхватила музыка и закружила в тарантелле с ее барабанами, тамбуринами, флейтами и смехом. Их тела согласно двигались в такт музыке на пустынной улице.

Для привычного к сражениям воина Бельдан на удивление хорошо танцевал. И казалось, прекрасно знал эту музыку.

– Я веду! – Он так крепко прижал Франческу к себе, что она почувствовала биение его сердца под темной туникой. Затем – поворот, и они касались друг друга лишь кончиками пальцев.

Что-то в ней противилось удовольствию. Поражала музыка. Ничего подобного Франческа раньше не слышала. Ничего настолько пронзительно дикого. Совершенно не похожего на мирные французские баллады, к которым она привыкла. И еще этот Бельдан д'Арнонкур, с которым она танцевала. Бланш никогда бы этого не одобрила. Да и сама она не одобряла.

Но рыцарь был великолепен и прекрасно знал свое дело: он то прижимал ее к себе, то отдалял и кружил в вихре тарантеллы, и Франческа перестала ощущать что бы то ни было, кроме ритма языческого танца и рук кавалера. Внезапно она рассмеялась, закрыла глаза и покорилась его движениям.

А когда открыла, на улочке стояла тишина, только где-то далеко часто бил одинокий барабан. Франческа не сразу догадалась, что слышит удары собственного сердца. Или сердца Бельдана. Он по-прежнему был от нее слишком близко. Настолько близко, что она различила аромат лавандового мыла, а еще – терпкий мужской дух, который свидетельствовал о беспокойно проведенном дне. Рыцарь пристально смотрел на нее, как в тот первый вечер, когда она купала его. Франческа не могла понять этого взгляда при свете свечи, не понимала и теперь под серебристым светом луны.

– Вам не следовало приходить, – коротко бросила она. – Вы здесь в опасности.

И повернула к воротам. Бельдан зашагал рядом. А позади с новой силой всколыхнулась музыка. Но больше танцевать не хотелось. Одной тарантеллы – истинной тарантеллы с Бельданом д'Арнонкуром – было вполне довольно.

– Вы по-прежнему хотите, чтобы я уехал, Франческа?

– Не могу не признать, что эта мысль доставляет мне удовольствие.

– Без Ги?

Франческа вспомнила о своем воспитании – как бы повела себя Бланш? – и решила, что ответом рыцарю должно послужить красноречивое молчание. Но слова вырвались сами собой:

– Ваш брат еще слишком слаб для путешествия. По крайней мере без...

– Няньки?

Она пошла еще быстрее, чтобы оставить позади его спокойную реплику. Бельдан, как всегда, читал ее мысли. Снова магия. Опасное качество, если им обладает враг.

Франческа отыскала нишу, в которой оставила покупки, забрала корзину и направилась к калитке. Было уже поздно, безлюдно, и дорога к замку наверняка пустынна. Настроения не поднимало и явное намерение рыцаря проводить ее до самого дома.

– У вас же есть конь. Почему же вы не верхом?

– Демон привязан за воротами. Я счел неразумным приводить его в деревню. Любой соглядатай легко его узнает. Очень опасно... для Ги.

В его тоне Франческа различила свои же ворчливые нотки.

– Вы все смеетесь, Бельдан д'Арнонкур, – бросила она, когда он вернулся со своим иссиня-вороным жеребцом. – А французы между тем не дураки. Вы сильно рисковали, заявившись в Сант-Урбано. Ваша лошадь – еще не самое страшное. Вас самого могли узнать.

– Другими словами, миледи, дурак – это я, потому что пригласил вас на танец в темноте.

Графиня негромко фыркнула.

– Не думайте, сир, что внушили мне иллюзии: вы спустились в деревню не ради меня. У вас здесь свои дела – хотели встретиться с гонцом или что-нибудь еще. А со мной столкнулись случайно.

– Естественно, случайно, – эхом отозвался Бельдан.

Стояла прекрасная осень – застывшее мгновение между сиянием лета и смертным покоем зимы. Дорога серебристой лентой убегала к Бельведеру. Франческа заметила, что Бельдан приноравливал свой шаг к ее походке, а не забегал вперед, как поступали многие мужчины. Наоборот, он упорно старался идти с ней рядом. Но их обоюдное молчание начинало смущать Франческу. Она лихорадочно придумывала, что бы сказать. И открыла было рот, чтобы спросить, что Бельдан думает по поводу эликсира-невидимки падре Гаски. Сама она считала, что все это чушь. Но в этот момент Бельдан придвинулся к ней и шепнул на ухо:

– Тс-с...

Франческа моментально ощутила опасность. Но если зло и витало неподалеку, Бельдан не обращал на него внимания. Просто хотел, чтобы она на него посмотрела.

– А теперь закройте глаза.

Сначала сна распахнула их еще шире. Луна сияла с высоты ярко, как полуденное солнце, и рыцаря окутывал ореол серебристого света.

Франческа зажмурилась.

Бельдан быстро шагнул в сторону, но в следующее мгновение вернулся.

– А теперь открывайте. И протяните руку. Графиня раскрыла ладонь и ощутила легкое прикосновение к коже.

– Светлячок! – улыбнулась она.

Крохотное существо принялось с удовольствием исследовать холмы и долины ее ладони. Его округлое тельце переливалось зеленовато-золотистым заревом.

– В Англии мальчишками мы их убивали и делали колечки для своих подружек. И разрывали ради любопытства. Но я думаю, вам приятнее иметь его живым.

Позже Бельдан не взялся бы объяснить, что его заставило это сделать: очарование полной луны, восхищение Франчески его скромным подарком или шаловливая лесная нимфа. А может быть, он этого хотел с самой первой встречи, когда она чуть не сшибла его с ног под деревьями в дальнем саду? Ответа никогда не узнать. Да Бельдан его и не искал. Но он, такой расчетливый, потерял рассудок и, наслаждаясь каждым движением, медленно притянул ее к себе.

А она не сопротивлялась, как покорилась и минутой раньше, когда закрыла глаза или когда доверчиво шла за ним в танце, повторяя каждое его движение. Внутренний голос прошептал: «Эта женщина пойдет на все, чтобы обладать твоим братом». Но Бельдан не прислушался. Не захотел.

– Вам больше идут распущенные волосы. – Он тронул пальцами золотистый узел, который, несмотря на бурный день, еще удерживали металлические заколки. – Не стоит прятать такую красоту. – И он прижал ее к себе, правда, не слишком сильно, опасаясь, что она его он оттолкнет.

А Франческа думала: «Теперь я знаю, чем кончаются подобные танцы». Но в голову приходили и другие мысли: «А что, если... Не может быть... Слишком опасно». Но эти призраки тревоги растворились в ночи. Она не понимала, что испытывает к Бельдану. Однако хотела, чтобы Бельдан питал к ней какие-то чувства. В этот миг в ее мире существовал один только он. И был целым ее миром. Ближе, ближе... Вот уже губы коснулись ее шеи. Она раскрыла ладонь и выпустила на волю светлячка. Близость Бельдана приводила в трепет, и Франческа вздрогнула. Но он не обратил на это внимания и продолжал целовать, все сильнее запрокидывая ее голову.

Она открыла глаза и увидела над собой тысячу темных листьев, а еще выше – тысячу мерцающих звезд. И в этот миг от прикосновения его языка сердце подпрыгнуло вверх и забилось в гортани. Франческа застонала и сама обняла его за шею.

Бельдан словно ждал такой покорности и еще сильнее прижал Франческу к своему напряженному телу. Ее ноздри защекотал запах мужчины: дух дорогой кожи, гвоздики и вымытого тела. Язык дотронулся до ее губ, прошелся по ровным рядам зубов и внезапно оказался во рту.

А она хотела только одного – чтобы это продолжалось как можно дольше, чтобы безрассудство длилось вечно.

Еще, еще и еще...

Но он вдруг дернулся, и Франческа почувствовала, что его мысли улетели далеко, хотя губы продолжали касаться ее губ. Она обиженно отстранилась и услышала то, что встревожило Бельдана.

На них надвигался громкий, как раскаты грома, перестук лошадиных копыт. Он доносился с виа Пеллегрино – дороги на Рим. «Всего один верховой», – решила Франческа. Но это ее не успокоило. Сколько бы ни было всадников, такая поспешность не сулит добра. Все вокруг затаилось. А сама ночь превратилась в отчаянную наездницу.

– Скоро полночь, – прошептала она.

Бельдан ничего не ответил. Он был слишком занят – уводил ее с дороги. Хотел уберечь от несчастья. Франческа заметила, как он вытащил из потайных ножен на поясе кинжал.

Но странно: чем ближе надвигалась опасность, тем больше он успокаивался. И, наконец, убрал кинжал и вышел на середину дороги.

Пропыленный усталый воин натянул поводья и остановил коня в нескольких дюймах от великого рыцаря. Гигантская взмыленная лошадь, поднимая тучи пыли, попятилась и замерла. Обессиленный воин приветственно поднял руку.

– Сир, – проговорил он, – Мальвиль на подходе.

Глава 8

«Ги нельзя трогать. Вам надо ехать без него».

Больше никаких помыслов о нежных поцелуях, только недоверие, злость и упорство с обеих сторон. Они находились в покоях Бланш. Кристиано оказался превосходным лазутчиком и возвратился с доказательствами вероломства графини.

Кузина французского генерала известила де Кюси о местонахождении Арнонкуров. И сотня воинов под командованием Мальвиля прибудет в Бельведер до наступления следующей ночи.

– Были бы раньше, – проворчал Кристиано, – если бы не охотились за каждой встречной юбкой.

Бельдану потребовалось все его терпение, чтобы дождаться рассвета, прежде чем заявиться к Бланш. Но с первым криком петуха рыцарь объявил, что желает видеть графиню через пять минут и выбор ее таков: либо она предстанет перед ним одетая, либо обнаженная. Ему все равно.

Всегда выдержанная, графиня Дуччи-Монтальдо на этот раз, казалось, потеряла самообладание и приказала Летиции:

– Сейчас же приведи ко мне дочь. И никаких задержек.

Франческа решила, что у матери приступ и, не накинув даже пеньюара, бросилась вон из комнаты. Так, босая, с распущенными волосами, в одной ночной рубашке, она пробежала через холл. Только бросила через плечо:

– Разбудите падре Гаску!

Двери в материнские покои оказались открытыми. Она ворвалась в комнату и оказалась в объятиях Бельдана д'Арнонкура.

– Что вы здесь?..

– А вы?

У рыцаря было настолько мрачное лицо, что не требовалось никаких вопросов. Детали тайной головоломки стали складываться в голове у Франчески в единое целое. Помощник управляющего Марио получил загадочное задание, но оседлал лошадь, а не привычного мула. Непонятное вначале торжество Бланш и ее постоянное бдение у выходящего на римскую дорогу окна получали объяснение.

– Ох, мама! – воскликнула она, но тут же выпрямилась и повернулась к Бельдану: – Вы ожидали чего-нибудь другого? Напрасно! Иного приема быть не могло!

– Я совершил ошибку и намереваюсь немедленно ее исправить. – Рыцарь помолчал, усиливая значимость своих слов. – Я уезжаю и беру с собой Ги.

Падре Гаска проскользнул незамеченным в комнату. Но теперь его присутствие было обнаружено.

– Как мой брат? – обратился к нему Бельдан. – Способен ехать верхом? Мне известно, что эта ведьма – прошу прощения, мне известно, что графиня Франческа давала ему отвар мяты с ромашкой, чтобы он постоянно спал. Так что его истинное состояние может быть лучше, чем кажется.

– Если господин Ги решится ехать верхом, дорога приведет его в единственное место – к смерти, – ответил францисканец. – Мята с ромашкой не приносят ничего, кроме пользы. Его раны требовали отдыха, вот почему он так много спал. Нет, седло исключено.

– А если везти в повозке?

– Куда? Французы наверняка оставили на дорогах дозоры. К тому же повозка не позволит вам двигаться быстро.

Бельдан задумался, подошел к окну и отдернул шторы. В комнату ворвались солнечный свет и звуки зарождающегося дня.

Бланш, бледная, но нераскаявшаяся, сидела, выпрямившись как тростинка, на низком стуле. Франческа подошла и встала рядом, а Бельдан хмуро смотрел по очереди то на одну, то на другую женщину. Но лишь когда его черные глаза остановились на ней, Франческа вспомнила, что почти не одета. Подбежала к кровати и схватила материнскую шелковую шаль с бахромой. А когда обернулась, Бельдан все еще смотрел на нее.

– Вы об этом знали?

Франческа помедлила и покачала головой, но в то же время протянула матери руку. Бельдан молчал. Однако она достаточно узнала рыцаря и поняла, что он глубоко задумался. За окном беззаботно пел пересмешник, считая, что в это мгновение в мире не существовало никакой иной музыки.

– Однако я забыл о хороших манерах, – внезапно заявил Бельдан и направился к дамам. Франческа помимо своей воли напряглась и почувствовала, как вздрогнула мать. – Бельведер – это собственность графини Бланш. Значит, она должна отвечать за его защиту и защиту присутствующих в замке гостей.

Бланш фыркнула и, вставая, стряхнула с плеча руку дочери.

– Пусть дьявол заберет себе гостей. У меня долг только перед семьей и владениями. А обязательство перед вами, Бельдан д'Арнонкур, я выполнила давно и сполна. Так что можете спокойно гореть в аду – вместе со своим красавчиком братом!

Если рыцарь и был поражен подобным выпадом, он не подал виду. Франческа с удивлением заметила, как в его глазах замерцали насмешливые искорки.

– Мои воины будут рады узнать, какая пламенная сила бьется в жилах обеих повелительниц Бельведера, – проговорил он. – Я уверен, что сделал правильный выбор, оставаясь с такими страстными натурами.

Бланш задохнулась от гнева, но не успела еще ничего промолвить, как послышался спокойный голос священника:

– А разве нельзя оставить на нас молодого человека, а самому уехать? Судя по всему, де Кюси добивается именно вашей смерти.

– Но, на худой конец, смирится и с его. Или загонит куда-нибудь во Францию и заломит баснословный выкуп. Нет, – тихо добавил он, – без брата я не поеду.

Уголком глаза Франческа заметила, как посуровело лицо Кристиано, но уже через секунду оно приняло свое обычное безмятежно-сонливое выражение.

– У меня возникла идея, – продолжал Арнонкур, и его глаза угрожающе сверкнули. Чтобы прервать ход его мыслей, Франческа быстро вмешалась в разговор:

– Мать вас не гонит. Леди Бланш – благородная женщина. Она не допустит, чтобы человек погиб в дороге. Но дело в том, что замок не защищен: у нас нет ни одного воина, а вас всего двое.

– Трое, – улыбнулся Бельдан. – Я подозреваю, что наш добрейший священник не новичок на поле брани.

Падре Гаска скромно потупился.

– Но даже с достойным служителем Божьим на нашей стороне нас слишком мало, чтобы противостоять огромной силе, которую видел Кристиано. Нет надежды победить в открытом сражении. – Он внезапно осекся и посмотрел на босые, едва прикрытые ноги Франчески. Их вид, казалось, заставил его засомневаться, но после паузы он заговорил решительным тоном: – Остается хитрость.

Бланш подняла на него бездонные бирюзовые глаза.

– И страх. Кристиано, подожди меня во дворе. – Рыцарь не удосужился повернуться к своему помощнику.

А когда дверь за Кристиано закрылась, с ожесточенным, почти угрожающим лицом направился к графиням. Но чем ближе он подходил, тем большую уверенность в себе ощущала Франческа.

– Надо воспользоваться их страхом, – продолжал рыцарь и, хотя обращался к Бланш, говорил явно для Франчески. Словно обволакивал ее. И от этого у нее перехватило дыхание. – Французы, как все люди, боятся смерти, а значит, и чумы, черной смерти, последней, изобретенной природой мести человеку, которую в последнее время связывают с Бельведером.

Сцепленные пальцы Бланш побелели. Она опустила голову. Зато Франческа открыто и с презрением смотрела на врага.

– Не считайте французов глупцами – они не проглотят вашей стряпни. Да, чума напала на Бельведер, но с тех пор как умерли муж и сыновья, слава Богу, больше нас не посещала. Все это знают. И Мальвиль тоже. Мы об этом говорили, когда он у нас гостил.

Снова темный взгляд уперся в нее, и Бланш ощутила, как он прожигает ее до самого сердца.

– Значит, надо дать им повод считать, что в Бельведере опять беда. Мы знаем, что болезнь не возвращалась, но у черной смерти свои нравы. Она непредсказуема. Разносится одинаково быстро в деревнях и в больших городах. А здесь только что проходила ярмарка. Приезжала масса народу – могли завезти болезнь.

– Де Кюси писала моя мать. Она его родственница. Он поверит только ей.

Голос Бельдана остался бесстрастным:

– К счастью, всем известно, что леди Бланш частенько бывает не в себе.

Франческа взглянула в беспредельную глубину его глаз и скорее почувствовала, чем увидела усталое лицо матери и ощутила, как замер падре Гаски, чьи пальцы больше не перебирали четок.

А Бельдан тем временем продолжал:

– Если мы поднимем чумной флаг, а всю округу охватит горе, Мальвиль не решится обыскивать замок, а суеверие не позволит его людям опустошить деревню. – Рыцарь помолчал и добавил: – Сделайте это ради Ги.

Тяжело. Очень тяжело.

Огромный черный флаг развевался над воротами Бельведера. Франческа отвела глаза и посмотрела на небо. Поднялся ветер, быстрее погнал темные тучи и оживил чумные стяги. Их зловещие, трепещущие тени падали на нарисованные на стенах символы чумы. За спиной, во дворе, был сложен огромный костер – осталось только к хворосту поднести огонь. А вокруг него расхаживали «мертвые», готовые занять свои места, как только приблизятся воины Мальвиля.

Накануне в отдаленном хозяйстве мирно скончалась крестьянка на склоне лет. Ее тело вычернили и раздули, чтобы вместе с остальными обитателями замка покойница послужила делу, когда появятся французы.

А в голове Франчески с новой силой вспыхнули прежние кошмары. Но хуже всего было то, что Бельдан разработал свой план, используя обрывки ее рассказов. И при этом целовал, говорил нежности.

И вот чем все кончилось.

– Нет, – сказала она ветру и сгущавшимся сумеркам, – я не стану его ненавидеть. Не стану ненавидеть больше. Ничего, не буду вспоминать.

Но было поздно.

Раньше изнуряющая работа и тревога за свое положение милосердно гнали прочь воспоминания. Но теперь, когда она в одиночестве ждала появления французов, память заработала с новой силой.

Папа... Пьеро II... Лука... Марко...

В тот вечер, когда в Бельведер прибыла пожилая женщина, в замке не умолкал смех. Воссоединение семьи Дуччи-Монтальдо произошло меньше двух недель назад и послужило поводом для бесконечных празднеств. Довольный граф Пьеро сидел в лаборатории в окружении шумных, непоседливых сыновей. Марко вернулся из Англии, где служил оруженосцем у герцога Глостера. Лука возвратился от графа Джана Галеаццо Висконти из Милана. А могущественный граф Савойский освободил на время Пьеро II от обязанностей при его дворе. В последнее время мальчики редко собирались вместе, и отсутствие Оливера не могло омрачить их радости.

Но зато угнетало мать.

Бланш одна не принимала участия в веселье. Она страстно желала, чтобы сарацины освободили ее старшего сына из плена, и сейчас не находила себе места. Она любила всех детей, но не так неистово. Ее помыслы занимал Оливер – плод первых дней ее счастья. И пока он томился в плену...

– Положитесь на волю Божью, – советовал священник. – С вами рядом четверо здоровых детей. Не многие женщины способны похвастаться подобным счастьем.

Но воля Божья сокрыта от человека. А Оливер пребывал не в заботливых дланях Всевышнего, а в запятнанных кровью руках неверных. Она достаточно наслышалась о жестокостях сарацин, о пытках голодом и убийствах. Господи, спаси его!

В воздухе витал аромат розового масла. Бланш беспрестанно молилась, изводила себя постом, раздавала милостыню. Напрасно родные пытались ее утешить. Но благие дела оставались втуне, и она, не смыкая глаз, ночи напролет мерила шагами комнату, застеленную терракотовым ковром. Только бы вызволить Оливера! Только бы он вернулся домой!

И когда старая цыганка постучала в ворота, Бланш поспешила открыть. Накормила, напоила, приютила в замке, а не в деревне. Ведь Христос благоволит к тем, кто помогает страждущим. Провела в зал и усадила за общий стол. Пусть ее милосердие поможет освободить сына.

Старуха не верила своему счастью и беззубо щерилась с дальнего края стола. Потом начала харкать кровью и к утру умерла.

Но, отойдя в мир иной, оставила благодетелям наследство.

Приглушенный топот лошадиных копыт становился все ближе и ближе, но Франческа не испугалась, даже обрадовалась этому звуку: все что угодно – только бы побороть мучительные воспоминания.

Бельдан укрылся под навесом главных ворот. Быстро надвигалась ночь, и вместе с ее приходом поднялся сильный ветер, так часто бушующий осенью в Италии. Франческа стояла чуть ниже, недалеко от ворот. И, несмотря на опасность, рыцарю страстно захотелось пригладить ее растрепанные непогодой волосы, коснуться шелковистой кожи, поцеловать каждую веснушку.

Но вместо этого он заставил себя прислушаться к топоту вражеских коней. Кристиано был прав: французов, похоже, не меньше сотни. Бельдан покосился вниз, кивнул, и слуга бросился выполнять заранее полученный приказ. За спиной послышались рыдания и вспыхнул огромный костер.

Рыцарь возблагодарил Бога, что под стены замка не явился сам французский генерал. Плодородные земли Тосканы уже пересыхали, и военачальнику приходилось постоянно заботиться о провизии для огромной армии. Де Кюси был слишком хитер, чтобы клюнуть на его уловку. Зато Мальвиль не столь проницателен и более пуглив.

Франческа приблизилась к воротам, и он потерял ее из виду. Но зато прекрасно чувствовал, даже острее, чем того бы хотел. Из ее гордой головки волнами истекала ненависть. Но он займется этим потом, а пока все силы направит на то, чтобы уберечь Ги. Он дал слово отцу, а флорентийцам обещал защищать эту область Тосканы. И не отступится, чего бы это ему ни стоило. Пусть даже ценой собственной жизни.

Всадники скакали во весь опор. Бельдан уже различал сияние лат на фоне потемневшего неба. Ветер, как адское дыхание, безжалостно трепал их стяги. Трое предводителей миновали улочки Сант-Урбано и остановили коней перед воротами замка. Один из них – Бельдан узнал в нем Симона Мальвиля – спешился и сделал несколько последних шагов по подъемному мосту. Под ударом его булавы расщепилась доска на воротах, и гулкое эхо прокатилось по притихшему замку.

– Именем Карла Французского и его слуги Эгеррана де Кюси, первого барона Пикардии и родственника графини Бланш де Монфор Дуччи-Монтальдо, требую открыть ворота.

Голос прозвучал решительно, а отнюдь не просительно, и Бельдан крепче сжал рукоятку меча. Во рту пересохло, сердце подпрыгнуло от волнующего предвкушения. Война разгоняла кровь, и он обожал сражения. Особенно сражения ума.

По его кивку главные ворота Бельведера отворились.

Сам Симон Мальвиль, заключила Франческа, услышав голос и грохот булавы. В отличие от Бельдана ее нисколько не радовало его возвращение. Но она выступила вперед, чтобы поздороваться с гостем, и ее миниатюрные ножки застучали по настилу подъемного моста. Грозовой ветер развевал ее белую шерстяную накидку.

Графиня сделала реверанс.

– Судьба нас опять свела, – прошептал француз. Казалось, он хотел коснуться ее, но в последний миг передумал. Франческа почувствовала, как взгляды всех его людей устремились на нее. Ей стало не по себе, когда она подумала, что было у них на уме.

– Господин Симон?

– Где леди Бланш? – спросил он без дальнейших преамбул.

. – Заболела.

Мальвиль насмешливо изогнул бровь:

– Опять? Так скоро после прошлого недуга? Можно подумать, вы ее прячете. Но у нас есть написанное собственной рукой графини де Монфор послание. В нем говорится, что Арнонкур прячется в замке.

Франческа втянула в себя как можно больше воздуха. Она ненавидела лгать и не забыла, как повел себя Мальвиль, когда они в прошлый раз заговорили о чуме. И теперь презирала себя за то, что пользовалась его слабостью.

– Мать не могла послать вразумительного письма. Во всяком случае, в последние два дня. – Она вытянула руку и заметила, что француз проследил за ее жестом. И в этот миг небо озарила беззвучная молния, словно гигантский перст указал на знаки смерти на крепостных стенах – черные флаги и кроваво-красные кресты.

– Я не слышал, чтобы в окрестностях появилась чума, – недоверчиво возразил Мальвиль. Но в то же время попятился.

– Три дня назад мы тоже не слышали. Все произошло очень быстро, как и в прошлый раз. – Франческа помолчала. – Однако прошу вас, входите и приступайте к поиску.

Без лишних слов Мальвиль отвернулся и подал знак одному из своих людей. Воин быстро спешился, но старался держаться подальше от ворот. Графиня его не осуждала. Снова сверкнула молния – на этот раз ближе – и вслед за всполохом света ударил гром. Лошади на мосту и на дороге заволновались. Застигнутый врасплох всадник выпал из седла. Остальные натянули поводья, питаясь заставить животных успокоиться.

Но если кони испугались грозы, люди еще больше страшились черного флага над воротами замка. Они получили строгий приказ от де Кюси и привыкли подчиняться, потому что их верность подогревалась здоровым уважением к его неистовому нраву. Но смерть от чумы совсем не то, что на бранном поле, где шансы противников равны. Этот враг убивал дуновением воздуха.

Ходили рассказы не только о разбитой любви Ги д'Арнонкура и Франчески Дуччи-Монтальдо, но и о довлеющем над ее семьей роке. Никто из этих людей не нанимался умирать страшной смертью в далекой стране.

Франческа поднесла к носу утыканный гвоздикой апельсин – известный амулет против миазмов чумы. Мальвиль опять повернулся к ней. Его лицо выражало решимость, а слова резанули, словно всполохи молний в небе:

– Не то чтобы я не верил вашему высокому суждению, графиня. Но я получил приказ обыскать замок и обязан его выполнить. – Он хотел обойти Франческу, но она схватила его за рукав и показала апельсин с гвоздикой. Француз оттолкнул ее руку, но было ясно, что долг толкал его в одну сторону, а инстинкт в другую.

– Господин, я не могу принять на свою совесть заражение стольких людей. Подождите. Я принесу вам доказательства.

Франческа едва переводила дух, но видела, что план удается.

Мальвиль осторожно ткнул в труп женщины острием меча, затем перевернул тело, как хитрый лис, который подозревает, что тушка кролика скрывает коварный капкан.

«За такое святотатство гореть мне в аду, – подумала Франческа, – так же, верно, как и Бельдану д'Арнонкуру».

Но об этом будет время подумать потом, а пока надо спасать Бельведер, Сант-Урбано и Ги. Хитрость удавалась. Закаленное в сражениях лицо Мальвиля оставалась бесстрастным, но его выдавали расширенные глаза. Он коротко кивнул двум крестьянским юношам:

– Унесите и похороните. Я видел все, что мне требовалось.

Крестьяне поспешили выполнять приказание, а француз повернулся к Франческе. Красный отсвет костра придавал его лицу дьявольское выражение.

– Мы сочувствуем вашему горю, графиня, и не хотим усугублять его своим присутствием. Вспышка черной смерти в это время года – явление необычное, но и такое случалось. Вы, безусловно, об этом слышали. Хочу надеяться, что это краткий визит, а не опустошительное пришествие, как в прошлый раз. Ведь без вашей свежести и красоты эта область Тосканы превратится в унылый край. – Мальвиль помолчал и понизил голос: – Красота – вещь хрупкая. Ее так легко погубить. Взмах кинжала или едкая кислота – вот и все. Хочу верить, что вы меня не дурачите.

Он вскочил на коня и под раскаты грома умчался прочь со своими людьми.

Все было позади.

Наконец хлынул дождь. Франческа скрылась в тени, а Бельдан почувствовал, как его отпускает напряжение.

«Я должен был это сделать, – убеждал он себя, спускаясь из-под навеса ворот. – Это был единственный способ». Его ноги коснулись земли в тот момент, когда ворота вновь отрезали замок от внешнего мира.

Франческа.

Она в упор смотрела на него. А по переносице меж веснушек, как две слезы, скатились крупные капли дождя. В следующую секунду графиня повернулась и, не говоря ни слова, ушла.

Глава 9

В тишине ночи раздавался настойчивый шепот.

– Мы выиграли немного времени, вот и все, – говорил Бельдан. – Но Мальвиль неглуп: он отойдет от замка, повременит и, не услышав больше разговоров о чуме, вернется обратно. И никакие родственные связи не остановят Де Кюси – он дотла спалит Бельведер, а вместе с ним и Сант-Урбано. Единственная надежда на спасение – если мы с Ги уберемся до рассвета из замка.

Погруженная в собственные мысли, Франческа не ожидала такого поворота событий. И теперь энергично замотала головой, протестуя против того, чтобы трогали раненого.

Но Бельдан не отступал.

– Если нас не будет, леди Бланш сумеет убедить их, что действовала по принуждению и, я уверен, не преминет это сделать. Скажет, что я стоял под навесом ворот и, когда приехали французы, грозил Франческе окровавленным мечом, поклявшись при малейшем недоразумении зарубить обеих графинь. Половина слуг согласно кивнет, а другая половина из страха промолчит.

Франческа отвернулась, пересекла темную лабораторию и подошла к окну. Гроза стихла так же быстро, как час назад налетела, только на востоке еще клубились черные тучи. На небе высыпали звезды и сияли как накануне, когда она целовалась с Бельданом, и как будут сиять завтра, когда Ги уедет из замка.

– Костер почти догорел, – сказала она францисканцу, не решаясь взглянуть на Бельдана д'Арнонкура. – А вы что скажете, святой отец?

Падре Гаска соорудил себе новые очки в проволочной оправе и очень гордился своим изобретением. Он поиграл ими и водрузил на лоб.

– К сожалению, полагаю, что рыцарь прав. Мальвиль попал впросак и жаждет расплаты. Он возвратится в ярости. Единственный способ избегнуть его гнева – заявить, что вы действовали по принуждению.

Франческа повернулась наконец к Бельдану:

– Почему ваше войско не защищает замок? Бельведер сполна платит Флорентийскому союзу.

– Я бы привел людей. И не за ваше золото. Но для этого нужно добраться до армии. Воины не оставят Флоренции, если не получат вразумительного приказа. Все знают, что де Кюси хитер и коварен и способен разбить Золотое войско.

– Вас узнают! – воскликнула Франческа. – Или вы считаете, что Мальвиль не огласит в округе описание вашей внешности? Завтра к полудню вас будут искать во всех деревнях от Бельведера до Рима. Двум рыцарям с раненым невозможно остаться незамеченными.

– Я принял решение. С рассветом мы уезжаем из замка. Ради всех нас.

Но Франческа его больше не слушала. В голове ее зародился план, способный спасти Ги. И удержать его рядом. Поначалу его не одобрил даже падре Гаска.

– Дорогая леди Франческа, люди Мальвиля станут обыскивать каждую повозку на дороге. Они объявят охоту на раненого рыцаря.

– Со мной не будет раненого рыцаря, – не отступала она. – Только изводимый недугом больной муж, который со своей покорной женой едет поклониться святыням Рима.

– А почему Рима, а не Флоренции?

– Это собьет их с толку. А когда перевалим через холмы, можно будет свернуть с виа Пеллегрино.

– Но кто возьмется вас защищать? Рыцарю нельзя путешествовать открыто, а вам – одной с господином Ги.

– Кристиано, – последовал ответ графини. – Он будет управлять повозкой и оберегать седоков. А рыцарь тем временем налегке поскачет к своей армии. Бельдан провел достаточно времени в Тоскане и знает укромные тропы намного лучше, чем Мальвиль.

– Все-таки это слишком опасно, – настаивал францисканец. – Кристиано – могучий рыцарь, но один против сотни – это верная дорога в могилу. – Падре Гаска помолчал. Ему в голову пришел более веский аргумент. – И еще, как быть с графиней Бланш? Ей ничто не помешает опять отправить письмо. Она испугается за дочь и пойдет на все, чтобы вернуть ее домой.

Во время этого спора Бельдан хранил молчание, но теперь повернулся к графине.

– У вас найдется достаточно просторная повозка, чтобы уложить в нее Ги?

Франческа затаила дыхание и кивнула.

– А старые знамена Дуччи-Монтальдо – те, что развевались на Бельведере, пока граф Пьеро не изменил их цвета?

Снова кивок головой.

– В таком случае в вашем плане есть смысл. Стоит попробовать, хотя падре Гаска абсолютно прав – это очень опасно. Но только две небольшие поправки...

Его «две небольшие поправки» маялись во дворе замка, еще не придя в себя оттого, что их срывали с места и заставляли тронуться в путь.

Франческа понимала, зачем ей нужна Летиция. Падре Гаска оставался в замке, чтобы собрать последний урожай трав, а кому-то было нужно помогать ей ухаживать за Ги.

– Но к чему тревожить вашу матушку графиню? – недоумевала Летиция.

– Это идея падре Гаски, – объяснила Франческа. – Хотя говоря это, он вряд ли понимал, чем обернутся его слова. Он просто предположил, что графиня Бланш не сможет удержаться и сообщит де Кюси последние новости. Поэтому Бельдан принял такое решение. К тому же у матери во Флоренции есть родственники и друзья. Пусть развеется. Ведь со смерти графа Пьеро прошло пять лет.

– Понятно. – Петиция удивилась, что Франческа упоминала о смерти отца, о чем так не любила вспоминать. И при этом госпожа назвала Арнонкура Бельданом, а не безлико рыцарем. – Пять лет траура вполне достаточно.

– И еще, посмотри на Бланш, – понизила голос Франческа. – Она хоть и жалуется, но не против уехать. Бельдан сотворил чудо: это он ее убедил.

– Может быть, ей спокойнее рядом с вами?

Кроме этого, было второе изменение плана. Бельдан отказался скакать вперед, предпочитая держаться поблизости. Конечно, не на виа Пеллегрино, чтобы не привлекать к себе и к повозке внимания. А на пустынных боковых дорогах, откуда в случае необходимости не долго прийти на помощь.

Его предложения не вызвали возражений.

То ли потому, что так ей казалось спокойнее, то ли потому, что ее, наконец, вынуждали уехать из дома, где случилось так много горя, Бланш сияла даже среди слуг в многолюдном дворе. И хотя на сборы оставалось всего два часа, она справилась с задачей блестяще. Франческа почувствовала болезненный укол, когда в теперешней Бланш разглядела прежнюю, энергичную мать, которую знала с детства.

Бланш вооружилась против мошек и солнечных лучей: с широкополой шляпы ниспадали ярды и ярды небесно-голубой вуали, а руки намного выше обшлагов туники защищали коричневые перчатки. На запястьях звенели браслеты. Она даже позвала Филиппо; который разволновался так, будто уезжал сам, и незаметно поцеловала мальчишку. Только раз лицо Бланш омрачилось, когда графиня посмотрела на древние стяги Дуччи-Монтальдо, которые некогда встретили ее в Бельведере, а теперь развевались над повозкой, в которой лежал Ги. Они немного измялись и потрепались, но все еще годились в дело. Женщина тут же отвернулась и стала следить за слугой, который пытался приторочить к повозке ее очередной баул.

Все просьбы Арнонкура брать с собой поменьше вещей Бланш пропустила мимо ушей. Наоборот, уложила пожитки в коробки, коробочки и баулы и разместила их где только можно. Не постеснялась обложить ими и ложе раненого. Даже яростно тявкающую собачку засунули в маленькую кожаную сумку, которую хозяйка не выпускала из рук.

Франческа достойно соперничала с матерью в излишествах. Хотя она взяла немного вещей и драгоценностей, но наотрез отказалась оставить зеленый с золотой нитью шелк. Завернула в холст и положила Ги под подушку. «Бельдан не узнает, – решила она. – Не то не в меру возгордится, что мне настолько пришелся по нраву его подарок. Скорее всего он забыл, что именно я выбрала такой материал».

Хотя в последнее время его мало заботило, чем она занималась. После того как он ее поцеловал, а потом бесстыдно использовал против Мальвиля, рыцарь сохранял приличную дистанцию и даже шелк передал через падре Таску, поэтому графиня не сумела отказаться от подарка.

Но теперь, подняв глаза, Франческа заметила, что он тоже обнаружил происшедшую в Бланш перемену. Их взгляды встретились: темный, непроницаемый и полный надежды. Но в следующее мгновение Бельдан отвернулся и коротко бросил:

– Пора в путь. Кристиано, убедись, что Ги удобно устроен, и выезжай через главные ворота. Время подходящее: люди пока не в поле, а еще спят. Хотя не думаю, что нам следует опасаться болтовни селян. А я покину замок через осадную калитку. Встретимся на дороге. – Бельдан наклонился с коня и что-то прошептал на ухо Кристиано, но как Франческа ни силилась, она ничего не расслышала. А потом он быстро ускакал.

Однако его отъезд вскоре затмили многочисленные хлопоты. В замке за старшего оставался Джузеппе. И хотя он был человеком опытным, на некоторые вопросы могла ответить только Франческа. От простого: «Когда катать сыры?» – до более сложных: «Кто из лекарей заказывал вербену, и посылать ее в Болонью или в Салерно?» И, наконец, самый пугающий вопрос: «Что говорить, если в замок явится Мальвиль?»

У Франчески заныло в груди: где же ее совесть, если она способна преспокойно улизнуть с Ги, оставив обитателей Бельведера трепетать от страха перед местью француза? Но, убедившись в достоинствах ее плана, Бельдан был непреклонен: Франческа должна ехать. Не только ради его брата, но и ради безопасности замка и деревни. Область по-прежнему находилась под защитой де Кюси и, чтобы убедить командующего снять свою опеку, Мальвилю пришлось бы открыто признать свою глупость и рассказать, как его надула младшая графиня Дуччи-Монтальдо. А на это у француза вряд ли хватит мужества. Во всяком случае, в ближайшее время. А там подоспеет Золотое войско, и они с матерью без опаски вернутся в Бельведер. Ну а талантам Мальвиля найдется применение в каком-нибудь ином месте.

Однако счастливый конец зависел от того, насколько быстро они сумеют добраться до армии Бельдана.

– Где же падре Гаска? – воскликнула Франческа. – Мы не можем ехать, не попрощавшись с ним. Джузеппе, приведи его поскорее!

Управляющий бросился выполнять приказание, но в это время двери отворились и на пороге появился священник.

– Графиня! – Он кивнул в сторону Бланш и прямиком направился к Франческе. – Извините за задержку, миледи. Вот манускрипт, о котором мы говорили. Тот самый, о рыцарях тамплиерах. Он ответит на ваши вопросы. – И вложил в ее руку пыльный свиток.

Удивленная Франческа хотела спросить: «К чему такая спешка? Свиток может подождать две недели, пока мы не вернемся». Но падре Гаска опередил ее и, понизив голос так, чтобы слышала только она, прошептал:

– Возьмите еще вот это. Я работал всю ночь и наконец вывел формулу – во второй раз. – В руке Франчески оказалась обвязанная лентой серебряная бутылочка. – Держите всегда при себе. Если хотите, повесьте на шею. Я знаю, вы не верите в мой эликсир-невидимку. Не отрицайте! Я не так уж стар, чтобы не понимать, когда надо мной смеются. Вы всегда были ко мне добры, но я чувствую, когда во мне сомневаются. Беда в том, что вы пока не открылись магии – магии в добром смысле этого слова. А значит, не обрели веры. И не способны достигнуть вершин целительства.

Франческа порывисто наклонилась, запечатлела поцелуй на его испещренной веснушками тонзуре и сквозь слезы проговорила:

– Жизнь во многом разуверила меня, но в вас я верю, верю в ваш особый дар. И еще знаю, что способна прибегнуть к чему угодно, даже к эликсиру-невидимке, если придется повстречаться на дороге с разъяренным Симоном Мальвилем.

Но пока что гневный француз был далеко, и маленький караван, покинув ворота замка, углубился в холмы. Бельдан тоже не показывался. Ближе к полудню графини совсем успокоились.

«Мы словно набедокурившие дети», – подумала Франческа, заметив, как ее мать с любопытством оглядывается по сторонам. Рядом, гоняясь за бабочками, радостно скакала выпущенная на волю собачка. Решив, что Бельдан не собирается к ним присоединяться, Франческа привязала лошадь к задку повозки и забралась внутрь, к Ги. Но раненый крепко спал, и она уселась подле Кристиано.

– План обречен на неудачу, – тут же проворчал гигант. – По той простой причине, что я нисколько не похож на простого возницу. Я похож на рыцаря.

Честно говоря, Франческа считала, что он больше похож на кучера знатных людей, чем на знаменитого воина, но, щадя его чувства, улыбнулась, и от этого ямочки у нее на щеках сделались глубже.

– Мы с матушкой благодарны вам за то, что вы решили пожертвовать своим достоинством. – Гигант вскипел, и она поспешила продолжить: – Я знаю, что вы не одобряете моего плана. Но это единственная возможность спасти вашего господина. Он еще слишком слаб, чтобы сидеть в седле.

На лице Кристиано отразилось неподдельное удивление:

– Ах, вы о господине Ги? Но мой господин не он, а Бельдан д'Арнонкур.

Раздражение чуть не потопило хрупкую лодку добрых намерений Франчески. Но она взяла себя в руки и предприняла вторую попытку.

– Давно вы служите Арнонкурам? – спросила она.

– Двадцать лет. С тех пор как покинул Салерно. Сначала служил старому лорду Эдуарду, а когда тот погиб от удара французского меча, перенес свою преданность на его сына. И никогда об этом не пожалел. Он хороший и справедливый командир. Не то что некоторые, которым не терпится занять его место.

Франческа поняла, что это выпад против Ги, и мстительно процедила:

– Кристиано... – Она словно покатала слово на языке. – Необычное имя. Ваша матушка, вероятно, крестила вас, чтобы противопоставить язычникам, к которым вы, несомненно, принадлежите по рождению.

К ее удивлению, гигант не обиделся. Он вообразил, что речь идет о его росте и, выпрямившись на козлах, показался еще огромнее.

– Наверное, так оно и было. Мать говорила, что я родился очень крупным.

– Я говорю не об этом, – фыркнула Франческа. – Рост определяет Господь, так что здесь вам нечем гордиться. Речь идет о манерах или, скорее, об отсутствии таковых. Вы сказали, что двадцать лет служите Арнонкурам, и у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Но в таком случае я бы ожидала с вашей стороны большей деликатности. Не понимаю, как такой блестящий рыцарь, как господин Ги, терпит вас на службе.

– Но я на службе не у господина Ги. Я на службе у лорда Бельдана д'Арнонкура.

– Готова спорить, в целой Италии не осталось ни единого неразоренного хозяйства: все куда-то едут, – проворчала Бланш, царственно укрываясь вуалью от вот-вот готового настичь их повозку облака пыли.

Франческа впервые совершенно согласилась со своей привередливой матерью. Грязь от вчерашнего дождя давным-давно высохла, и ее разбил в мелкий порошок нескончаемый поток повозок, который становился все плотнее на каждом перекрестке дорог. Пока Франческе не надоело это занятие, она насчитала пятнадцать телег с бочонками масла, десять с винными бочками и четырнадцать с зерном и фруктами. Гнали небольшие стада коров и довольно много свиней. Некоторое время их сопровождали нищенствующие флагелланты, но потом они свернули на запад, в сторону Пизы, и их сменили явно знававшие лучшие времена оборванцы-циркачи.

Шесть раз встречались крытые шелком богатые экипажи, запряженные дрессированными лошадьми в плюмажах. Сидевшие в них дамы в роскошных шляпах укрывались от пыли за красивыми вуалями. А за Сан-Галгано Франческа перестала узнавать цвета их фамильных стягов и с готовностью согласилась с матерью, что невозможно узнать, кто друзья, а кто враги.

Пешим путникам вообще не было числа: раздельщики туш, бродяги, крестьяне, нищие и священники; литейщик тащил свое последнее творение в маленькую церковку в Скансано: «Пусть только готовят деньги! Уж больно несговорчивый народ на юге Тосканы». Спешили разодетые курьеры – связные богатых северных ростовщиков и не менее могущественных, но не таких состоятельных правителей юга.

– И тебе и всей твоей семье того же! – закричал Кристиано, объезжая одного из них и изо всей силы натягивая вожжи, чтобы не влететь в яму.

Бланш поморщилась, больше озабоченная пеленой пыли, чем угрозой повредить повозку и потревожить Ги.

– Неужели нет других путей во Флоренцию. Свободнее и чище. Где нас труднее узнать.

– Прошу прощения, миледи, вы думаете так же, как француз Симон Мальвиль, который считает, что нас следует искать на боковых дорогах.

«Значит, – подумала Франческа, – Кристиано хоть и ворчит, но одобряет мой план. А в опасности находится Бельдан». Но она не успела додумать эту мысль, как перед повозкой выскочил новый курьер, и повозка накренилась, объезжая рытвину.

В полдень они остановились в небольшой деревеньке и купили молока, сыра, ветчины, хлеба и сушеных фруктов.

– На вечер хватит, – шепнул Кристиано на ухо Франческе, яростно торгуясь с крестьянином. – На ночлег останавливаться не будем.

– Не будем? – изумилась Франческа.

– У Мальвиля везде соглядатаи – и в монастырях, и на постоялых дворах. Останавливаться там крайне опасно.

Франческу не слишком тревожила перспектива заночевать под открытым небом рядом с Ги. Напротив, она думала об этом с удовольствием, а маленький караван тем временем остановился на небольшой, прохладной поляне, расположенной в сосновом лесу поодаль от деревни и в стороне от дороги. Кристиано повел на водопой лошадей, Летиция бросилась выполнять поручения леди Бланш, а Франческа помогла Ги выйти из повозки и заставила немного поесть.

«Было бы очень приятно лежать рядом с ним, – думала она. – Особенно теперь, когда как будто окончательно исчез его не в меру заботливый братец. Слава Богу, похоже, что он все-таки решил прорываться во Флоренцию».

Наступило время сиесты, и деревня притихла. Они тоже ели в полной тишине, слышалось только позвякивание браслетов на руках леди Бланш, когда графиня бросала собачке мячик. Вскоре Летиция и Кристиано задремали, рыцарь легонько похрапывал. Бланш снова кинула мячик, но на этот раз болонка отказалась от игры. Нашлась новая забава – дикий кролик, – и собачка устремилась в погоню за ним в сторону дороги.

Франческе послышался отдаленный стук копыт, но графиня отмахнулась, наслаждаясь первым днем покоя за долгое время. Бельдан уехал, Ги был рядом. Все шло хорошо.

«Радуюсь, словно ребенок», – подумала она.

Но ей это нравилось. Тем более что даже в тени, под соснами, стало заметно, как порозовел Ги. Франческа рассмеялась.

Она все еще смеялась, когда раздалось рычание Медоры.

Глава 10

Рыцарь был очень молод. С такими пытливыми глазами и каштановыми волосами его можно было принять за одного из Дуччи-Монтальдо. Луку или Пьеро II... Именно такими запомнила их Франческа – мальчишками. Только сверкание и позвякивание золоченых шпор свидетельствовало о том, что перед ней опытный воин. Он обогнул лагерь широкой дугой и остановился на безопасном расстоянии, по-прежнему держа на руках рычащую собачку, и Франческа заметила, что у него еще даже не росла настоящая борода.

«Так молод, а на таком могучем коне», – отметила про себя графиня и, отложив в сторону хлеб, которым кормила Ги, поднялась навстречу незнакомцу. Оправила юбки, и хлебные крошки разлетелись по земле. Только Кристиано шагнул вперед, остальные застыли на местах. Казалось, никто не испугался молодого человека.

– Добрый день, – поздоровался юноша по-французски. – Боюсь, я напугал вашу собачонку. Но вам следует научить ее не гоняться за кроликами по дорогам. Мой конь чуть ее не раздавил.

Ему никто не ответил, но он, словно это было в порядке вещей, продолжал:

– Я господин Роланд де Фернальд. И рад, что мне посчастливилось наткнуться на ваш лагерь. Я пропустил обед, а теперь округа словно вымерла. Могу я воспользоваться вашим гостеприимством? – Его карие глаза смотрели с детской невинностью, а упоминание о гостеприимстве заставило Франческу вспомнить о хороших манерах.

– Я графиня Анна Ренци, – легко солгала она. – Это мои тетя и служанка. Мужчина – мой муж. А другой – наш кучер.

Рыцарь непринужденно обвел всех взглядом, поклонился знати, дружелюбно кивнул слугам. Улыбнувшись, протянул болонку, и Бланш приняла собачку из его рук.

– Славное создание, – проговорил он. – Ничего подобного раньше не видел.

Родословная Медоры являлась предметом гордости Бланш.

– Она китаянка, – объяснила графиня. – С обеих сторон. Ее предки вывезены по Шелковому пути самим Марко Поло. Мне подарил ее муж.

– Вот как! – Если француз и заметил в речи собеседницы сильный бургундский акцент, то ничего на это не сказал. Но Франческа понимала, что смешение языков в их компании – французский у матери, английский у Ги и явно выраженное сицилийское произношение у Кристиано – не могло не показаться странным. Она лишь надеялась, что юноша не станет задавать слишком много вопросов – поест и отправится своей дорогой.

– У нас, к сожалению, не так уж много еды. Одни остатки. Тем не менее, прошу присоединиться к нам. Но вина нет, только молоко. Зато ключевая вода просто великолепна.

– Здесь недалеко ключ? – обрадовался Роланд. – Пусть ваш человек напоит мою лошадь. Я, как видите, путешествую без оруженосца и без пажа. – Он подошел ближе к кружевной скатерти, на которой был разложен их ужин и с которой Летиция убирала остатки еды, но так и не сел, а привалившись к колесу повозки, обернулся к Ги: – Вы ранены?

У Франчески засосало под ложечкой, хотя ни одна черточка в лице француза не выдавала, что он догадался, кто они такие.

– Муж тяжело болен, – ответила она. – Мы едем в Рим. Он хочет помолиться святыням о своем выздоровлении.

– Великолепная мысль, – одобрил Роланд. – Мой хороший приятель излечился от пляски святого Витта, приложившись лбом к мощам в церкви Святой Бригитты. – Он потянулся и зевнул. – Все можно излечить, только не чуму. Против чумы нет средств. Действуй, Жак.

Это было сказано так просто, что Франческа осознала значение слов, лишь ощутив у горла холодную сталь кинжала. Кто-то вывернул ей руки за спину и железной хваткой держал за запястья.

Фернальд выхватил меч из разукрашенных драгоценными камнями ножен и направил острием на Ги, но сам смотрел на графиню Бланш.

– Вот что, леди, не двигайтесь и не кричите. Если кто-нибудь из вас шелохнется или подаст знак тому уроду, что повел на водопой моего коня, боюсь, нам придется убить эту даму. Как, вы сказали, ваше имя? Анна? На мой взгляд, Франческа вам больше идет. Такая хорошенькая. И очень похожи на ту, что нарисовал художник Мальвиля. Мальвиль везде его возит с собой, чтобы он увековечивал его великие победы. А на этот раз художник запечатлел предмет обожания Мальвиля. Должен сказать, что он превзошел самого себя: я узнал бы вас из тысячи. Ну вот, наш великан возвращается. Привяжи лошадь и ступай к госпоже, только не балуй с кинжалом. Говорят, итальянцы мастерски обращаются с клинками. А вы, господин Ги, еще сумеете погеройствовать. – Улыбка француза больше не казалась приятной. – Жак, брось ему свой меч. Неплохая хватка для раненого. Посмотрим, на что вы способны.

Франческа с ужасом следила, как Ги с трудом поднимался на ноги, а Фернальд кружил вокруг и делал выпады.

– Он ранен! Это же убийство!

Она попыталась освободиться, но руки Жака еще сильнее стиснули ее запястья, а острие кинжала оцарапало кожу.

– Я в отчаянии, что причиняю вам боль, – бросил через плечо Фернальд. – Однако меня прославит победа над братом рыцаря Арнонкура.

– А почему над братом, – раздался спокойный голос, – а не над самим рыцарем?

Что-то просвистело мимо уха Франчески. Послышались тупой удар и приглушенный стон. Франческа почувствовала, что свободна: ее мучитель осел на землю – у него между глаз торчала рукоятка кинжала Кристиано. Женщина с ужасом смотрела, как пальцы в агонии стиснули клинок, дрогнули и замерли навсегда.

Завизжала Летиция.

Француз в испуге обернулся.

– Жак! – Казалось, он хотел оставить нелепую забаву с мечами и предаться более серьезному занятию – расти и становиться взрослым. Но в последний миг передумал, выпрямился и криво усмехнулся.

– Вы правы! Что за честь убивать человека, который известен лишь подвигами брата. – Он снова поднял меч.

Бельдан вышел из тени и грубо оттолкнул Франческу.

– Встань рядом с матерью. А ты, юноша, слишком крепко вцепился в меч. Если хочешь, чтобы он тебя защитил, нужно его ласкать, словно бы гладить, относиться к нему с доверием.

– Как ты смеешь, грязный англичанин, разговаривать со мной таким тоном! – выкрикнул юнец. – Я заслужил рыцарство при дворе самого короля Карла! – Но все же он успел сосредоточиться, и его выпады стали опаснее.

– Так уже лучше. – Меч Бельдана молнией сверкнул в воздухе, но Фернальд отразил удар и зарделся от гордости. – Много лучше. Быть может, Карл держит превосходный двор, но он не лучший из воинов. И признает это, потому что не явился сам, а послал сражаться в Италию дядю и престарелого де Кюси.

– Безродный негодяй! – воскликнул француз. – Как смеешь ты хулить короля Франции? Под его рукой страна процветает, а Англия посылает рыцарей зарабатывать, где только можно.

Он сделал быстрый выпад, но Бельдан легко его отразил. Рука юнца дрогнула, но он сумел удержать оружие.

– Возможно, ты говоришь истину, – невозмутимо заметил Арнонкур. – Однако позволь напомнить, что дядя, а не король сражается в Италии, потому что сам намерен обосноваться на итальянском троне.

Так, пикируясь, они приближались друг к другу все ближе и ближе. Взмах одного меча, потом другого. Они словно бы играли в войну. Во всяком случае, Бельдан. С каждым ударом стали о сталь Фернальд все судорожнее вцеплялся в меч, а на лбу выступало все больше капелек пота.

Развязка наступила очень скоро. Бельдан внезапно застыл, а затем кончиком меча оцарапал противнику плечо и, подцепив оружие француза, выбил его из рук.

– Поиграли и хватит, юноша. Это твоя первая кровь? – Он подошел и хотел помочь противнику подняться, но Фернальд отказался от его руки. – Давай на этом закончим. Ты смел, но неопытен. Уверяю, твой день придет. Помоги нам похоронить твоего товарища, а я подумаю, что делать с тобой.

Бельдан повернулся к французу спиной и направился к Кристиано. Франческа не смогла бы объяснить, что случилось в следующую секунду: то ли она прочитала о намерении Фернальда по его лицу, то ли заметила, как юнец потянулся за мечом. Но, не раздумывая, крикнула:

– Берегись!

Арнонкур молниеносно обернулся. Как раз в тот момент, когда француз бросился на него – и навстречу собственной смерти.

Удивление разгладило черты умирающего. Меч, звякнув, упал у его ног. Не менее удивленный Бельдан положил Фернальда на землю и вынул из раны клинок.

– Успокойся и дай мне руку.

Француз улыбнулся и умер.

Все застыли, словно пораженные громом. Постепенно Франческа начала приходить в себя: различила журчание ключа, пение птиц и звон колокольчиков пасущегося вдали стада.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она.

– Ничего, – ответил Кристиано, тронув носком сапога поверженного Жака. – Разве что похоронить и убираться подобру-поздорову. Ну и дурак же этот малый!

Бельдан поднялся – лицо непроницаемо-спокойное, словно не было двух трупов на их приятном пути во Флоренцию.

– Сколько ему лет? – прошептала Франческа.

– Какое это имеет значение? – отозвался он. – Двадцать, не больше. Наверное, ни разу не случалось видеть сражение. Во всяком случае, в роли рыцаря.

– Значит, это в самом деле его первая кровь.

– И последняя.

Суровые слова положили конец разговору. Бельдан повернулся к Кристиано:

– Помоги Ги забраться в повозку. Нам надо немедленно ехать.

Они решили похоронить французов в лесу, а лошадей отпустить на волю. Сицилиец нырнул под повозку, где находились инструменты, и появился с лопатой и мотыгой. Но когда Бельдан обернулся, Франческа по-прежнему стояла на том же самом месте.

– Неужели вам не жаль? Он был таким юным.

Она думала, что Бельдан попытается оправдаться. В конце концов, это Фернальд напал на него и попытался ударить в спину. А до этого издевался над Ги и приказал своему воину приставить кинжал к ее горлу. Так что жертва казалась неизбежной. Она ждала объяснений.

– Неужели не жаль? – повторила она.

Бельдан лишь мельком взглянул на нее, но Франческа успела заметить, как от таящегося в глубине огня потемнели его глаза. На скуле дернулся и замер мускул.

– Нет, – отрезал он. – Не жаль.

– Значит, правы те, кто считает вас жестоким.

– Возможно. Но благодаря этому, дорогая леди Франческа, вы пока еще живы.

– Таков Бельдан, – грустно проговорил Ги. – Война вошла в его плоть и кровь. Он блестящий воин и выше всякой жалости. А уверенность делает его еще сильнее.

Случай с Фернальдом послужил им хорошим уроком. Бельдан укрылся среди холмов, и до самой темноты они не решались разбивать новый лагерь. Все работали не покладая рук, пока не натянули оранжевую палатку для дам и не проветрили и не подготовили к ночлегу убежище Ги в повозке.

Кристиано доказал, что умеет охотиться на диких кроликов, а Бланш – столь же искусно их готовить. Но день был омрачен смертью, и каждый стремился поскорее с ним распрощаться и отойти ко сну.

– Но он не проявил никаких чувств. – Франческа взбила Ги подушку. – А француз был так юн. Почти мальчик.

– Не имеет значения, – отозвался Ги. – Для Бельдана это не важно.

– Он это сам признал. – Франческа помедлила, перебирая пальцами ленту на тунике и прислушиваясь к тишине ночи. – Француз Мальвиль назвал его рыцарем тамплиеров. Ты говорил, что тоже слышал эту историю. Будто он заключил некий нечестивый договор, благодаря которому к нему благоволит судьба.

Ги коротко рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамплиерах?

– Только то, что моя мать крестится при одном упоминании о них. Они богатые, могущественные люди. Но очень порочные.

– Были, – перебил ее Ги. – А теперь мертвы. И очень давно. Репутация Бельдана не из лучших, но причина кроется в ревности. Даже я иногда ревную.

– Почему? Он такой жестокий, а ты...

– А я – младший сын. Всего лишь тень великого рыцаря. Даже юнец Фернальд это понял. Однако кончим разговор о тамплиерах. Ложись спать. Завтра предстоит нелегкий день.

Но Франческа не могла уснуть. Она ворочалась и металась, пока Бланш и Летиция не принялись на нее ворчать. Тогда она поднялась, перерыла все свои вещи и нашла то, что ей требовалось. Взяла свечу, трутницу и выскользнула из палатки.

На лагерь опустилась ночная тишина. Костер почти догорел, а из-под повозки, в которой уютно устроился Ги, доносилось мерное посапывание Кристиано.

«Бог его знает, что там творится в лесу», – подумала Франческа, но не отступилась от своего намерения и направилась к краю опушки, полная решимости выяснить раз и навсегда, что такое это самое «Бог его знает».

Пыль с манускрипта ощущалась на пальцах. Хотя падре Гаска, по его собственным словам, очень ценил эту рукопись, было очевидно, что он не часто ее открывал. Даже при тусклом свете свечи Франческа различила грязь и заметила, что перевязывавшая свиток красная лента превратилась в розовую.

Тем не менее манускрипт представлял собой настоящее произведение искусства. Автор явно постарался. Франческа придвинулась ближе к стволу дерева, на котором в лужице расплавленного воска укрепила свечу. Страницы открывали изящно выписанные золотые буквы. Иллюстрации были просто восхитительны. Неудивительно, что король Филипп Красивый заметил дарование молодого Краона и немедленно пригласил в переписчики.

Но больше всего поражала сама история – буквально с первого слова.


«То были времена охоты на ведьм, – писал Краон, и красота его почерка расходилась с грозным содержанием манускрипта. – Мудрый тот муж, кто хранит свои знания в тайне.

Хотя я всего лишь бедный служитель Божий и не могу сравниться с теми, кого отправили на костер, моя короткая жизнь – и особенно годы при французском дворе – научила меня, что советоваться надо исключительно со Всевышним, а потаенные мысли беречь от алчного внимания людей. Настоящие записки предназначены только для меня, дабы освежить память в нелегкие времена старости.

Я окончил Парижский университет в 1305 году – немаловажное событие для безродного крестьянского сироты. И в том же самом году был рукоположен и намеревался провести жизнь в мирном и достойном служении Создателю, а также в посильном продолжении земного труда бенедиктинца-алхимика, исцелившего меня, воспитавшего и давшего образование.

Но мои собственные опыты в стенах университета позволили мне разработать много новых оттенков чернил и красителей, что в сочетании с богоданным талантом к письму привлекло внимание французского монарха, и тот настоял, чтобы меня отпустили к нему на службу.

Жизнь при дворе сильно отличалась от моей тихой юности в Провансе и от ученой университетской суматохи, но я довольно скоро с ней освоился. Времена стояли непростые. Совсем недавно король Филипп послужил орудием в избрании французского папы Климента V на святейший престол. Но новый папа не отправился в Рим, как того требовала традиция, а предпочел остаться в Авиньоне в Провансе. Походя замечу, что Авиньон не французская область, а принадлежал и принадлежит к владениям Королевства обеих Сицилий, но эта деталь нисколько не успокоила римлян. Это всего лишь дело времени, и они снова захотят, чтобы папа восседал на престоле Святого Петра в Ватикане. И тогда начнется война.

Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.

Крестьянство и городской люд настолько ободрали налогами, что больше из них нельзя было бы выжать ни экю. Об обложении податями знати и речи не шло. Это сословие было освобождено от налогов. Не оставалось надежды даже на крестовые походы, чтобы наполнить земные сундуки долгожданной небесной славой. Война и сама жизнь сделались для короля непомерно дороги.

Он мало верил в мое открытие философского камня – был слишком реалистом, чтобы считать возможным превращение в золото обычных металлов. Впрочем, как и я. Но его положение представлялось настолько бедственным, что он решил финансировать мои занятия и занятия других алхимиков в тайной надежде, что свершится чудо.

И полагал так до тех пор, пока его проницательный глаз не остановился на рыцарях тамплиерах.

Объединившиеся в орден для защиты Святой земли, эти рыцари вскоре устали от сурового воздержания и вторглись в мирские сферы золотого тельца. Стали ссуживать деньгами простолюдинов и знать под меньшие проценты, чем банкиры, и вскоре их должником оказался сам святейший папа. Как ни прискорбно, страсть тамплиеров к деньгам не пробудила в них потребности в благотворительности. Их богатство росло, а с богатством укреплялась власть.

Но чем сильнее крепла их власть, тем быстрее множились враги. Хотя богатство и власть долгое время служили щитом от бед. Водной Франции их насчитывалось не менее двух тысяч. А правление тайно и негласно осуществлялось из могущественного храма в центре Парижа.

Легенда рассказывает, что Филипп Красивый нанес тамплиерам внезапный удар. Однако я знаю, что это не так: пружина, приведшая в действие механизм, ковалась в течение многих бессонных ночей. Строилось множество планов. Я делал заметки. В том числе во время тщательно подготовленных вечеров, когда друга короля и крестного отца его единственной дочери великого магистра тамплиеров Жака де Молея невинно приглашали отужинать, а я стоял за портьерой и записывал каждое его слово. Филипп жаждал знать, сколько золота накоплено у тамплиеров и в чем их слабые и сильные стороны.

Без сомнений, их преступление состояло в колдовстве. Это было ясно с самого начала. Однако требовались доказательства, но добыть их было не так-то легко. Это в наше время инквизиция встала на ноги, тогда же все было иначе. Филипп слишком вяло бросал обвинения, а папа Климент вообще не желал принимать в этом деле участия – опасался последствий. Но король есть король – он сумел заставить Климента предпринять необходимые церковные санкции.

Неожиданно тысяча французских тамплиеров оказались в тюрьме. Их история – семь лет ужасов пыток и обвинений, когда не забыли упомянуть ни единого черного греха. Свидетели утверждали, что подсудимые знаются с дьяволом и продали нечистому душу в будущей жизни с тем, чтобы он устраивал их дела в земной. Будто бы они поклонялись демону-магистру в образе огромного кота. Многие клялись, что, вступая в орден, новоиспеченные рыцари пили эликсир из крови собственных убиенных внебрачных детей и праха умерших тамплиеров. Были и такие, кто поносил тамплиеров за то, что они получили от дьявола власть в обмен на целомудрие, и тут же свидетельствовали, что их земное богатство – награда за жертву собственных младенцев. Ни в обвинениях, ни в свидетельских показаниях не содержалось никакого смысла. Но смысла и не требовалось. Требовались деньги.

Даже по прошествии десяти лет с тех забытых Богом времен я с трудом отличаю правду от вымысла. Жутким зрелищам, которые я видел собственными глазами, не поверил бы ни один образованный человек. Их нельзя запечатлеть на письме, как нельзя сохранить эхо душераздирающих стонов. Пытали даже пожилого Жака де Молея; уводили в камеру, с тем чтобы потом снова тащить на пытку. Не менее тридцати пяти человек погибли на дыбе инквизитора, многие совершили самоубийство, хотя истинное число пострадавших хранится в строжайшей тайне. Сломленный старостью и жестокостями де Молей согласился со всем, что инквизиторы вложили в его уста. Вроде того, что еще в юности он плевал на распятие. Мой приятель и коллега-писарь вспоминал: «Он бы признался, что убил самого Христа, если бы его заставили». Вот какие это были времена.

Близилась развязка. Папский эдикт запретил орден во Франции и его ложи в Шотландии, Арагоне, Кастилии, Португалии, Германии и Королевстве обеих Сицилии. Только в Англии, в Корнуолле, близ Темпла, он остался нетронутым. Но даже там рыцари были вынуждены действовать тайно. Однако, по слухам, секретность пошла им на пользу – они обрели еще большую власть и стали еще страшнее. Но я этого не знаю и не могу свидетельствовать.

Окрыленный успехом заговора, Филипп послал великого магистра на воздвигнутый перед собором Нотр-Дам эшафот. Прекрасно помню утро этого дня и сам тот день. Очень холодный. Как все начало 1314 года. Наступил первый понедельник поста; вовсю дули пронизывающие мартовские ветры, и я заметил, как дрожал де Молей, когда поднимался по лестнице на эшафот. Он должен был подтвердить свои признания, и папский легат приговорил бы его к пожизненному заключению. Победа прибавила Филиппу великодушия, и он не желал лишать де Молея жизни. Или боялся. Кто знает, что говорила его совесть. Достаточно того, что площадь была полна сановных священников, знати и всех, кто сумел туда просочиться. Чем больше свидетелей исповеди, тем лучше для истории. И я, королевский слуга, находился там и делал записи.

Но де Молею не сумели вразумительно объяснить его роль в истории. И вместо исповеди он выкрикнул, что невиновен, как невиновен возглавляемый им орден. Разгневанный король приказал сжечь де Молея на костре.

Моя история быстро подходит к концу. Через месяц после казни великого магистра Всевышний призвал на небеса святейшего папу Климента. Апоплексический удар или нечто в этом роде. А королю Филиппу оставалось всего шесть месяцев, и все это время он страшился предсмертного проклятия де Молея. Монарх умер молодым – сорока шести лет. Прекрасный наездник, опытный воин, он тем не менее погиб, упав с коня. Поползли слухи, люди вспомнили проклятие тамплиера. Но Филипп Красивый оставил троих сыновей – достаточное число, чтобы не предаваться отчаянию. И только после того, как все они умерли один за другим – двадцати семи, двадцати восьми и двадцати трех лет, – вся Франция зашепталась, что порча не иначе как вызвана проклятием.

И вот конец моего рассказа. Через год после великого сожжения о тамплиерах перестали судачить. Люди испугались. Ходили слухи о спрятанных несметных богатствах. Долетали вести из Англии. Но эту тему лучше забыть. Однажды алчность привела к смерти. И может привести опять».


Налетел ветерок, зашелестел листьями дуба над головой и погасил огарок свечи. Франческа медленно подняла голову; в ее глазах отразилось раздумье. Темпл в Англии. В Корнуолле. Последний оплот ордена тамплиеров. Надо еще раз свериться с текстом, хотя графиня не сомневалась, что верно запомнила слова Сержа де Краона. Корнуолл – вотчина Бельдана. Замок Арнонкуров находится в Корнуолле. И Ги тоже часто упоминал Темпл.

В ветвях запела одинокая птица. Наступал рассвет.

ОБЩИНА

Глава 11

Проклятая кутерьма! – пожаловалась Бланш, в очередной раз поправляя шляпу. – Где это слыхано, ехать на юг, если надо попасть на восток? Нам еще повезет, если сир Арнонкур не завернет нас в Турцию, прежде чем мы окажемся перед воротами Флоренции.

Путники разбили лагерь, но перед тем как устроиться на ночлег, графини Дуччи-Монтальдо отправились собирать ягоды, и теперь Франческа подозревала, что мать пришла в дурное расположение духа и не переставала ворчать, потому что расстроилась из-за скудости добычи. Но вскоре поняла, что ошиблась.

– Надо же, какой-то англичанин распоряжается нами, словно слугами. Будто бы Летиция не справилась!

– Справилась бы. И гораздо лучше, – подхватила дочь. – А мы на двоих набрали всего полкорзины. Едва ли хватит на всех.

– Значит, мужчины обойдутся без ягод, – заключила Бланш и повернула к лагерю. – Высокомерие – порок всех англичан. Их надо ставить на место.

Франческа энергично закивала. Они обе согласно осудили всех англичан скопом и Бельдана д'Арнонкура в особенности. И так увлеклись этим, что чуть не наткнулись на незнакомцев. Франческа первая услышала мужские голоса и подала предостерегающий знак рукой.

– Ш-ш...

Голоса доносились со стороны палатки.

– Неужели обнаружили могилу несчастного мальчика? – прошептала Бланш.

Франческа покачала головой:

– Не знаю. Оставайся здесь. Спрячься. Бельдан и Кристиано, наверное, на охоте. А беззащитный Ги лежит в повозке.

Графиня де Монфор закатила глаза, давая понять, насколько мало ее тревожит безопасность англичанина, но Франческа не дала ей ничего сказать, толкнув в ближайшие заросли. Быстро огляделась и не обнаружила ни сука, ни крепкой ветки, которую можно было бы использовать как оружие. Зато были камни. Много камней. Она подобрала один и прикинула на ладони его вес. Невесть какая угроза рыцарским доспехам, но если действовать неожиданно, Ги успеет вытащить меч.

Однако дела обстояли хуже, чем она предполагала. С края опушки Франческа заметила, что Ги лежит у потухшего костра, а вокруг сгрудились мужчины и что-то угрожающе требуют. Она колебалась всего одну секунду, а затем выскочила на поляну, раскидывая камни во всех направлениях и при этом криками стараясь отвлечь их внимание от Ги.

Это ей удалось. Один из камней угодил незнакомцу в лоб, и у того моментально выступила кровь. Два других камня звякнули о доспехи. Франческа так увлеклась атакой, что до нее не сразу дошло, что противники не собирались обороняться, а застыли, разинув от удивления рты. И Ги, вместо того чтобы воспользоваться передышкой, лежал, изумленно уставившись на нее.

Франческа остановилась как вкопанная и наморщила лоб. Несколько секунд единственным звуком в лесу оставался заливистый лай Медоры. Затем она увидела, что в лагерь возвращается Бельдан. Рыцарь усмехался, и Франческе захотелось забиться под повозку. Но воспитание взяло свое, и она собрала остатки гордости Дуччи-Монтальдо.

– Полагаю, это ваши люди, – проговорила она. – Можно было бы догадаться по тому, как они одеты и как от них воняет. А теперь прошу меня извинить: мы с матерью обнаружили в лесу источник, и я хотела бы выкупаться, пока не наступила ночь.

Франческа повернулась и с нарочитой неспешностью удалилась в лес. Не говоря ни слова, прошла мимо матери и тут услышала громкий голос Кристиано:

– Суровая дамочка. Видели бы вы, как она отделала господина, когда мы впервые попали в Бельведер.

По тропинке бегом спустилась Летиция с полотняным полотенцем в руках.

– Вот, для купания, – задохнувшись, проговорила она. – И еще ароматное розовое мыло. Хотя вряд ли поможет – запах серы стоит по всей округе.

– Говорят, что это полезно, – рассеянно ответила графиня. – Особенно если требуется успокоить дух.

– Духов, вы хотели сказать? – переспросила служанка. – Дьявольское место, я это чувствую. Уверена, что со времен язычества здесь не бывала ни одна христианская душа.

Франческа огляделась.

– Людей отпугивают запах и испарения, а не дьявол. А горячий источник не позволит нам замерзнуть даже прохладной ночью.

Позади, на поляне, послышался недовольный голос Бланш – она распекала Кристиано за то, что он упустил костер. Летиция и Франческа переглянулись: обе понимали, что графиню волновала не высота пламени. Бланш два дня назад покинула добровольное заточение и была вынуждена обходиться без бесконечных бокалов красного вина и призрачного покоя. И эта перемена начинала сказываться.

– Почему ты не предложила матери прогуляться со мной? Она бы смыла дорожную пыль и настроилась ... на сон.

– Прошу прощения, графиня, именно это я ей и предложила, но леди Бланш ответила, что с приходом молодчиков Бельдана в лагере слишком много дел.

– Я бы ей помогла. Ведь не всю же армию привел д'Арнонкур. Я насчитала только шестерых.

– Ей хотелось, чтобы вы ушли. Хотя бы ненадолго. – Летиция понизила голос: – Графиня напугана – несчастная женщина – и отнюдь не привидениями. Ее демоны в ней самой. И они окрепли вдали от покровительства Бельведера. Пусть побудет наедине с собой. Пойдемте на источник. Искупайтесь как следует. А когда вернетесь, я уверена, ваша мать вам обрадуется.

Теплая вода призывно искрилась. Франческа разделась, развесила одежду на ближайшем дереве и скользнула под водой к середине пруда. Летиция оказалась права: место было словно заколдованным. Но в то же время целебным. Франческа изогнула спину, позволяя ласковому течению прогонять тревожные мысли: о матери, о ее неудаче с людьми Золотого войска, о юном Фернальде и его печальной кончине. Наконец остались только тишина леса, журчание минерального источника и думы о Ги.

Он по-прежнему ее любил. Франческа в этом не сомневалась. Она намылилась – не спеша, с чувством – и стала вспоминать, как он называл ее по имени, как соприкасались их руки, как она кормила его и купала. Как он делился с ней своими маленькими тайнами, будто они опять помолвлены. Ги не мог сейчас ей признаться: рядом постоянно находились то брат, то Кристиано. Но Франческа знала: он этого хотел. И была уверена, что все еще впереди: и слова, и прикосновения, и поцелуи.

Поцелуи...

Графиня целиком погрузилась в воду. Распустила по поверхности волосы и вспомнила голубые глаза Ги. Ей показалось, что они смотрели на нее с темнеющего небосвода, подмигивали из нависающих ветвей и щурились из ряби воды. Поцелуи...

– Мадам, вы отдаете себе отчет, что мы на вражеской территории? В любой момент могут показаться французы и похитить ваше прекрасное тело...

Франческа вскрикнула и, подняв тучу брызг, встала на дно.

– Особенно теперь, когда они знают, что вы где-то поблизости, – невозмутимо закончил Арнонкур.

– Сир, ради всего святого, окажите любезность, уйдите и дайте мне спокойно домыться.

Она изо всех сил старалась, чтобы ее голое звучал высокомерно, как положено при разговоре с варваром, но, вспомнив его недавний смех, почувствовала, как лопается мыльный пузырь ее величественности. И поглубже погрузилась в воду, молясь только о том, чтобы Бельдан не заметил ее наготы и не посмеялся и над этим.

– Вы меня нашли, предупредили, – Франческа явно сбивалась с тона, – теперь возвращайтесь к своим людям. Я тоже скоро приду. Как только оденусь. – Против всякого здравого смысла она надеялась, что ее послушание понравится рыцарю и он уйдет. Но, зная его вредный характер, нисколько не удивилась, когда он медленно опустился на берег у кромки воды.

– А вы вели себя прекрасно. – Франческа с ужасом заметила, что он ей подмигивает. – И там, в лагере, дали фору... как вы изволили выразиться?.... ах да, моей кровожадности.

Возмущение подхлестнуло ее не хуже кнута. На секунду Франческа даже забыла о своей наготе.

– Кто-то же должен был держать оборону. В самую трудную минуту вы, как обычно, отсутствовали, хотя только что сказали, что нас могли отыскать и убить. Откуда мне было знать, что это ваши люди?

– Оттуда, что я обещал за вами присматривать.

Франческа фыркнула:

– Вы и раньше давали обещания, а потом рвали их. Благодаря вашим обещаниям я прикована к постели старой девы.

– Вас в ней держат собственные нелепые действия. Но еще можно все исправить. Для начала чаще распускайте волосы, и оковы станут слабеть.

– Закон гласит, что распущенные волосы – удел проституток, – возразила Франческа. – Вы приехали из Флоренции и не можете этого не знать. А теперь извольте перестать меня разглядывать, словно вы впервые видите голую женщину, и удалитесь, чтобы я могла спокойно одеться.

– Но мне нравится вас разглядывать. Я давно подозревал, что под всеми этими фартучками и туниками скрывается нечто интересное.

– Все равно в этой тьме ничего не рассмотрите. – Графиня покосилась на воду, чтобы убедиться в правоте своих слов.

– Я достаточно вижу, чтобы заключить: ваши груди способны воодушевить парочку-другую трубадуров. Я же к ним прижимался в тот вечер, когда мы целовались.

– Вы ужасны. Просто невыносимы. Как вы можете напоминать о минуте моей слабости?

– Я говорю о поцелуе, а не о слабости. И насколько помню, мы целовались дольше минуты.

– Вы не джентльмен! – воскликнула она. – Вояка, нацепивший золоченые шпоры! Нечего с вами разговаривать.

– Кстати, о Флоренции. – Бельдан словно не расслышал ее колкости. Его длинные пальцы перебирали кружева на ее тунике. – Прежде чем подъедем к воротам города, сожгите одежду, взятую с собой. Я куплю новую. А это – обноски Бланш, и выглядят соответственно. Не хочу, чтобы люди говорили, что мой брат был некогда помолвлен с нищенкой.

– Как вы смеете разговаривать подобным тоном! Дуччи-Монтальдо были римскими сенаторами и с головы до пят одевались в шелка, в то время как Арнонкуры заворачивались в козлиные шкуры и молились деревьям.

– Во Флоренции мы найдем все, что нужно. В городе процветает гильдия портных, а я знаком с ее лучшими представителями.

– Догадываюсь, каков повод знакомства: небольшие подарки за небольшие услуги.

– Если вас беспокоят деньги...

– Я вам не шлюха! – возмутилась графиня. – И не принимаю подарков от мужчин.

Но Бельдан снова не заметил ее ярости и спокойно закончил:

– О деньгах не тревожьтесь – хватит на все.

– Поверьте, я способна расплатиться за себя сама. И за мать, и за нашу служанку. У нас скромные желания, значит, и траты незначительные.

– Хорошо, хорошо, расплатитесь. Но только не золотыми флоринами. А теперь закройте рот, быстро одевайтесь и следуйте за мной в лагерь. Кажется, нам предстоит война.

Только что такой вальяжный, Бельдан снова превратился в полководца.

– Пять минут на сборы, не больше!

Франческа хотела не торопясь надеть всю свою одежду и, словно доспехами, защититься от его проницательного взгляда, но рыцарь не дал ей времени.

Что-то сильно его взволновало. Он по-прежнему смотрел на нее, но графиня достаточно узнала этого человека, чтобы понять, что он встревожен: складка прорезала лоб меж бровей, скулы обострились. Никаких иных признаков не было, но Франческа почла за благо поспешить.

К ее радости, солдаты Золотого войска куда-то испарились. Как только ужин подошел к концу, Бельдан приказал ложиться спать. Его тон был таков, что беспрекословно подчинилась даже графиня де Монфор. А у ее ног пригрелась угомонившаяся болонка. В палатке погасили свечу. Но ее обитатели не спали – Франческа это чувствовала. И знала: когда бы она ни появилась там, ее станут расспрашивать.

А пока они остались вчетвером – она, Бельдан, Ги и Кристиано. Их окутывала тьма. Свет давал лишь затухающий костер, и его блики отражались на влажных волосах графини. Они так и остались распущенными, и Франческа, просушивая пряди у костра, время от времени медленно проводила по ним рукой.

– В Бари умер Людовик Анжуйский.

У Франчески перехватило дыхание. Ей показалось, что слова извергла сама ночь.

– Судя по всему, – продолжал рыцарь Арнонкур, – это для нас хорошая весть. Потому что появляется возможность без особого труда прикарманить много золотых флорентийских флоринов. Это сделать надо, и сделать решительно.

– Но почему? – удивился Ги. – Если французский претендент мертв?

– И его приятель Амедео, граф Савойский, тоже. – Бельдан с минуту помолчал. Всеобщий любимец и жизнелюб Амедео, или иначе Зеленый рыцарь, был и его закадычным другом. – Обоих прибрала лихорадка, а вместе с ними – добрую часть их армии. По крайней мере ту, которая оставалась верной и не улизнула во Францию. Проблема в де Кюси. Он не успел воссоединиться с Людовиком и заперт в Тоскане. Теперь для него единственный выход – пробиваться с боями.

– Но де Кюси может вступить в переговоры, а затем вернуться во Францию. Флорентийцы не хотят войны, потому что война вредит торговле. Они предложат хорошую цену, чтобы он убирался восвояси. – Франческу нимало не смутило, что она вмешалась в разговор мужчин, которые обсуждали мужское занятие. Но как будто не удивило это и Бельдана. Рыцарь повернулся к ней и заглянул в глаза.

– Флоренция уже пыталась вступить в переговоры с де Кюси и направила обсудить с ним условия своего самого красноречивого посла Колуччо Салютати. Всякий, кто с ним встречался, способен оценить его дар. Но француз на переговоры не пошел. Во всяком случае, до сих пор.

– Почему? – проворчал Кристиано. – Это в его же интересах. Флорентийский союз дал бы ему денег, и он бросился бы во Францию в одних подштанниках.

– Ярко замечено, – одобрил Арнонкур. – Но ты забываешь, что могущественная Сиена не входит во Флорентийский союз и ведет с де Кюси свои переговоры. Француз удерживает в своих руках Ареццо, и в этом наша проблема.

– Понятно, – хмыкнул Ги. – Потому что в Ареццо много богатств.

– И он расположен на стратегически важном направлении, – поддержал его брат. – И Сиена, и Флоренция давно стремились овладеть Ареццо.

– Черт бы побрал эти тосканские распри! – Кристиано в сердцах ударил широкой, словно окорок, ладонью по кожаной штанине. – Города так близко один от другого, люди говорят на одном языке, а сражаются друг против друга с такой же яростью, как мы, христиане, с неверными. Отвратительно! Ареццо всего в сорока милях от Флоренции. Флорентийцы, должно быть, в панике.

У Франчески похолодели руки, сжимавшие кубок с пряным вином. Если падет Флоренция, погибнет весь Флорентийский союз и прежде всего – Бельведер.

Ги приподнялся на локте.

– Если бы тосканцы не враждовали, нам нечего было бы есть, Кристиано. К тому же я не думаю, что даже горячие флорентийцы сумеют так быстро собрать армию. Самое время поднимать ставки.

Франческа почувствовала взгляд Арнонкура и только тогда поняла, с каким удивлением смотрела на Ги. И быстро опустила голову.

– Скажите, – спросила она, – каким образом де Кюси удалось овладеть Ареццо? В бою или подкупом?

– Стефано шепнул словцо. Был его шпионом. – Бельдан выплеснул в костер последние капли из бокала. – Де Кюсю сражался за Ареццо, но взял его из-за моей глупости. С тех пор как четыре года назад Тарлатти Пьетрамала потеряли власть, они кипели недовольством и были готовы к заговору. Де Кюси обещал возвратить им их положение в обмен на влияние, которое они тайно имели в делах города. И взял город почти без кровопролития.

– А какую роль во всем этом сыграла Сиена? – спросила графиня.

– Недовольные Тарлатти заручились поддержкой сочувствующей Сиены, которая решила приобрести богатого союзника в пику своему главному конкуренту, Флоренции, – объяснил Арнонкур.

– И заварилась каша, – подхватил Ги. – Один де Кюси пошел бы на переговоры и мирно покинул Тоскану. Но раз Сиена надеется заполучить Ареццо...

– А Тарлатти Пьетрамала вернуть себе власть... – продолжил Кристиано.

– То очень трудно выйти из такой ситуации без войны, – закончил за всех Бельдан. – Она начнется не сейчас. Я по крайней мере так думаю. Скоро конец октября, а им еще надо укрепить позиции. Скорее всего противник будет ждать, чтобы первый ход сделал я. Значит, ему придется потерпеть немного дольше, чем он предполагает.

– Не могу поверить в лояльность де Кюси по отношению к Сиене и этим Пьетрамала, – усмехнулся Ги. – Он ведь даже не поинтересовался, сколько Тоскана предлагает в обмен на мир.

Бельдан пожал плечами.

– Двадцать пять тысяч золотых флоринов Флорентийского союза против двадцати тысяч Сиены. Но Сиена больше выигрывает от войны, чем от мира.

– Ужасно, – пробормотала Франческа, прикинув, сколько сыра, вина и трав ей придется продать, чтобы собрать долю выкупа Бельведера. – А иначе прольются потоки крови.

– До этого не дойдет. – Лицо Бельдана неожиданно смягчилось. – Уде Кюси свежие силы, но он по-прежнему отделен от костяка французской армии в южной Италии.

Кристиано встревожено повернулся к своему господину.

– Мальвиль знает, что вы где-то в этих холмах, и будет продолжать за вами охотиться. И еще он понимает, что Золотое войско во главе с вами – единственная кость в их горле, потому что оно способно расстроить все планы. Кстати, вы не забыли, что не только де Кюси оторван от своих главных сил?

– Не забыл. Но дело в том, что ни Мальвиль, ни де Кюси не знают Тосканы. А я знаю. И очень хорошо. Я двадцать лет воевал за эту землю и понимаю ее тайны. Нас не поймать, если мы не натворим глупостей. Так что подбодрись, Кристиано, и не смотри так мрачно. Остался всего один день, и перед нами откроются ворота Флоренции. Летиция молится за нас. И с тобой ничего не случится.

– Со мной-то не случится, потому что в опасности вы, а не я.

На них опустилась ночь. Даже костер угомонился и превратился в тлеющие угли. Вокруг ни проблеска света, ни звука. «Как будто мы последние живые люди в Тоскане», – подумала Франческа. Посмотрела на темную палатку матери и поежилась. Вспомнилась присказка:

«Гусь пляшет на моей могиле».

Он тихонько смотрел на нее из чащи. И со своего наблюдательного пункта оценил изящество ее фигуры, отразившейся силуэтом на стенке палатки, как только Франческа зажгла свечу. Вот она наклонилась что-то сказать матери, и графиня рассмеялась. Странно, Бельдан совсем забыл, что Бланш умеет смеяться. А сейчас она хохотала, как девочка.

Франческа встала на колени и принялась молиться. Она молилась очень долго, и Бельдан испугался, что графиня замерзнет. Ему стало одиноко. Он тоже почувствовал озноб. И на какое-то мгновение позволил себе признаться, как бы ему хотелось оказаться рядом с Франческой в теплой палатке и ощутить податливость ее тела.

Он устал, чертовски устал от войны, от армии, от своих обязанностей, от железных женщин.

Внутренний голос подсказывал, что Франческа могла бы принадлежать ему. Да, она любила Ги или думала, что любит, но Ги вскоре женится. А она останется наедине со своей обидой и обратит на него благосклонный взор. И потом станет его любовницей – Бельдан в этом не сомневался.

Но что дальше? Что она скажет, когда узнает, что на самом деле случилось пять лет назад и какой опасности он подвергает ее теперь?

Как бы Бельдан ни успокаивал остальных, он прекрасно понимал, что утром Фернальда хватятся и что здешние края кишат людьми Мальвиля. Графиням Дуччи-Монтальдо крупно повезет, если де Кюси не загонит их в угол, и они попадут во Флоренцию, сохранив на плечах головы.

Совесть не давала ему покоя – ведь он использовал женщин в собственных целях. Но он убеждал себя, что отправить их обратно в Бельведер – значит послать на верную смерть. Бельдан знавал многих людей, подобных Симону Мальвилю. Такие не сожгут крепость против воли господина, но дамам без эскорта устроят по дороге «несчастный случай». И еще был Ги. Брату требовалась их помощь. Смерть только коснулась его и отступила, но брат все еще слаб. И нуждался в маскировке, которую обеспечивали графини Дуччи-Монтальдо. С тех пор как Франческа надела вуаль и скрыла лицо, один человек не заглянул в повозку. Ги был в безопасности.

Со стороны палатки послышались голоса, затем все замерло. Но Бельдан продолжал сидеть, прислушиваясь к невинному ночному покою. Однако его лицо было отнюдь не спокойно. А мысли совсем не невинны. Он вспоминал Франческу и строил планы.

Глава 12

– Какой ужас! – сетовала Бланш, растирая виски и косясь на плотный утренний туман. – Клянусь, что никогда не видела такого мрачного утра.

Она проснулась с головной болью и принялась жаловаться на духоту, хотя накануне путники разбили лагерь под соснами и целебный смоляной дух должен был бы взбодрить их перед последним днем путешествия.

– У меня тоже тяжелая голова, хотя обычно я не страдаю мигренями, – призналась Франческа.

– И запах какой-то странный, – добавила Летиция. «От серного источника», – подумала графиня, но с удивлением вспомнила, что не ощущала его накануне.

– Где рыцарь? – спросила она у заспанного Кристиано.

– Двинулся вперед на разведку, – ответил великан. – Сказал, что в полдень будет ждать нас на первом перекрестке у подножия холма. Когда зазвонит колокол. Там он и будет.

– Очень похоже на него – исчезает, когда нужен больше всего, – проворчала Франческа и непроизвольно потерла припухшие веки.

– Опасность угрожает больше господину, чем нам, – заметил Кристиано. – А чтобы в случае чего быстрее вернуться, он взял коня. Демона знают не хуже, чем его, так что он еще в большей опасности. А теперь, графиня, помогите господину Ги и позвольте мне заняться моими делами.

Грубость Кристиано удивила Франческу, но возня с Ги всегда поднимала ей настроение. И на этот раз, несмотря на слабость, она почувствовала себя значительно лучше.

– Не мучь меня, Ги, выпей этот чай с мятой. Это хорошо для печени.

Но Ги не отставал – играл ее пальцами, рассказывал смешные истории о своих путешествиях в Рим – хотя ни разу не упомянул суженую – и легкомысленно жаловался на жизнь в Золотом войске.

– Я втолковывал Бельдану, что воин, если он, как я, благородного происхождения, не способен обходиться в лагере без слуги. И брат приставил ко мне крестьянского паренька – новобранца из Лукки. Семья отдала его на службу, поскольку не могла осилить десятины общине. Но бедность родных обернулась для него удачей: он стал превосходным лучником. А крестьянином был никудышным. И слугой, к сожалению, тоже. Нет, Нандо мне никогда не забыть, – продолжал Ги. – В первый же день он переложил мое белье черным перцем. Сказал, что его достопочтенная матушка таким образом боролась с молью. Но она наверняка спасала скатерти, а не нательные рубашки. Я чихал не меньше недели и, изнемогая от зуда, разодрал ногтями все интимные места. Но после этого решил сам подбирать себе слуг, а брат пусть занимается войной, это его дело.

Франческа хохотала до слез, а Ги лукаво улыбался, послушно потягивая мятный чай. Ги! Старина Ги. Он все такой же. Ей так не хватало его шуток. Но теперь он вернулся, и она забыла обо всем. Даже о странном исчезновении Бельдана.

Но тревога вернулась, как только они тронулись в путь. В отсутствии брата Ги настоял на том, чтобы сесть в седло.

– Место рыцаря на коне, а не в постели, – заявил он, и Франческе пришлось трусить с ним рядом на своей низкорослой кобыле. Но даже близость Ги, быстро идущего на поправку, не улучшала настроения. И когда пронзительно завизжала Медора, Франческа резко обернулась к Бланш.

– Мама, утихомирь собаку! – Она сама удивилась резкости своего тона.

«Я боюсь. Сегодня явно что-то идет не так».

Франческа огляделась и обнаружила, что ее спутники тоже встревожены. Ги необычно притих, а Бланш подняла вуаль, и ее глаза сияли, как два сапфира на белом мраморе. Летиция устроилась на скамеечке, но в ее пальцах не мелькали привычные игла и нитка – руки неподвижно лежали на коленях. Она открыла рот и тяжело дышала, как кролик, который только что выскочил на дорогу и чуть не попал под заднее колесо.

Даже Кристиано, обычно спокойный, как ожившая скала, теперь поводил носом и хмурился. «Все дело в воздухе», – догадалась Франческа, когда все части головоломки сложились в ее голове в единое целое: утром стало трудно дышать – горло и легкие жгло огнем. Она вспомнила плотную пелену тумана.

Господи! Что же это такое?

Но она уже догадалась. И прежде чем маленький караван перевалил через холм, все знали страшную правду.

– Огонь, – прошептала Летиция и большими, словно оловянные плошки, глазами посмотрела на раскинувшуюся у подножия холма долину. Она машинально перекрестилась. – Сам дьявол не пускает нас во Флоренцию.

Служанка была права: земля на равнине курилась дымом и алела золотистыми языками пламени. Лошадь Франчески попятилась и тревожно заржала, и графиня, решив, что животное испугалось треска пожара, стала гладить ее по шее. Но кобылу страшил не огонь. Она шарахнулась от множества мелких зверьков, бежавших у нее под ногами. Обезумевшие белки, кролики и даже мокрые, только что из воды бобры натыкались на лошадиные ноги и колеса повозки.

Прямо под ними на берегу реки Арно раскинулась Флоренция. Неужели город тоже горит? Но, черт возьми, где же Бельдан? Опять его где-то носит!

Но вот ветер переменился, и пожар, бушевавший внизу на равнине, пополз вверх по склону навстречу путникам.

– Проклятые французы устроили нам ловушку! – выкрикнул Ги. Морщась от боли, он сполз с коня и повернулся к Кристиано: – Поворачивай повозку! Единственное спасение – быстрее назад.

Лошади брыкались и фыркали, но мокрый от пота Кристиано, наконец, сумел повернуть повозку в обратном направлении.

– Пошел! Пошел! А не то твоя шкура скоро обуглится!

Позади него Ги швырял на землю все, что попадалось под руку. Бланш сдавленно вскрикнула, когда на дорогу грохнулась шкатулка и по пыли покатились ее последние серебряные украшения. Она уже хотела спрыгнуть и собрать безделушки, но Франческа натянула поводья и остановила мать:

– Забудь о них. Мы купим другие. Надо поскорее удирать!

На секунду ей вспомнилось, как Бельдан велел сжечь все ее старые наряды, чтобы не позорить его во Флоренции. Вряд ли он имел в виду такой огромный костер и вряд ли предполагал, что его союзниками в этом деле станут французы. Франческа усмехнулась в тот самый миг, когда Ги сбрасывал с повозки очередной их баул. Нервный смех еще не затих, когда впереди вспыхнул огромный дуб.

– Должен быть другой путь вниз! – крикнула она. Бланш в ответ кивнула, но на ее лице отразился тот же страх, что сжимал сердце дочери. Другие дороги, наверное, есть, но путники успеют сгореть, прежде чем найдут их.

За спиной дорога во Флоренцию исчезла в дыму. Кристиано соскочил на землю и повел в поводу ослепленных лошадей.

– Снимите эти чертовы шляпы с вуалями! – крикнул он через плечо графиням. – Одна искра, и вы запылаете, как сухое дерево! Сегодня вам не понадобится защита от солнца!

Бланш сорвала шляпу с головы дочери. Вслед за ней покатилась в пыль ее собственная. Вскоре, так же не оборачиваясь, она рассталась с остальными любимыми пожитками.

Внезапно на дорогу наперерез повозке выскочил испуганный олень. Лошади взбрыкнули, шарахнулись и столкнули в овраг Кристиано и подвернувшуюся под ноги Медору. Кристиано тут же вскочил. Вскарабкался по некрутому обрыву и выровнял повозку в нужном направлении.

А болонка еле-еле поднялась на маленькие лапки, ее голубая лента развязалась и лезла в глаза. Собачка слепо оглянулась и, взвизгнув, понеслась прямо в чащу.

Бланш вскрикнула. Франческа, не раздумывая, соскочила с лошади и побежала вслед за собакой.

– Поезжайте без меня! Я вас догоню!

Ги попытался возразить, но страх подхлестнул графиню.

– Не медлите! Я тут же вернусь. Медора не могла убежать далеко.

Она продиралась сквозь чащу и звала собаку по имени. А услышав испуганный лай, спасаясь от едкого дыма, зажала нос тканью туники и поспешила на звук.

– Медора! Медора!

Снова лай, но на сей раз дальше. Подлесок царапал ноги. Франческа больно ударилась плечом о ствол.

– Медора! Медора! – позвала она и прошептала гораздо тише: – Я всегда ненавидела эту собаку.

Чем дальше она углублялась в лес, тем больше собачьих проказ вспоминалось ей. Как Медора постоянно забиралась в корзину с земляникой, а потом оставляла на только что вымытом полу красные следы. Как зимой нахально занимала самое теплое место у очага, а летом ложилась на окно и заслоняла свежий ветерок. Как путалась под ногами, как таскала по грязи выстиранное белье. Как клянчила под столом, и мать тихонько давала ей лучшие кусочки мяса. Как никто не решался оставить без присмотра ни рукоделия, ни шитья – все тут же приходило в полный беспорядок. А эта нелепая голубая лента!

Но еще Франческа вспомнила одинокие ночи – целые годы длинных ночей. В замке все спали и не ведали, сколько она плакала. Только Медора тихонько прыгала к ней на кровать и слизывала со щек слезы.

Внезапно Франческа услышала визг, и собака выскочила из-за дерева. Слезы облегчения хлынули у графини из глаз, и она прижала болонку к груди. Только после этого она решилась оглядеться, пытаясь сообразить, как возвратиться обратно. Но не узнала места и не различила ни единого знакомого звука.

– По крайней мере, здесь не так дымно, – проговорила она вслух, успокаивая больше себя, чем притихшую Медору. – Это значит, что мы в безопасности и помощь близко. – Когда ее голос затих, Франческа закрыла глаза, помолилась и направилась туда, откуда, как ей казалось, она прибежала.

В этой части леса стояла могильная тишина. Ни одного спасавшегося в панике зверя, словно воздух вокруг постепенно не наполнялся угарным дымом. Франческа подумала, уж не снился ли ей кошмар.

– Сейчас проснусь, и все исчезнет, – сказала она грозному безмолвию, упорно цепляясь за тишину, как за последнюю надежду. – Вот сейчас проснусь...

В следующую секунду тишину расколол ужасный звук, будто молотом ударили по огромному барабану. Франческа вскрикнула и от страха застыла на месте. Надо было бежать, но бежать было некуда – кругом бушевал огонь, обжигал щеки, опалял волосы. Из сердцевины этого ада вырвался новый рев.

– Это вопит мой дух. Я уже покойница! Франческа действительно погибла бы, не подхвати ее сильная рука и не уведи от опасности в самый последний момент – по тому месту, где она только что стояла, ревя от боли, пронесся огромный буйвол с обугленной шкурой. Взбесившееся животное рассыпало искры и легко поджигало деревья, словно огниво трут. – Сюда! Бежим!

Графиня впервые не задалась вопросом, откуда взялся Бельдан, как нашел ее и как думает выводить из огня остальных. Просто дала ему руку и с Медорой под мышкой устремилась вниз по склону холма.

Дым забивал легкие, она кашляла, спотыкалась и пыталась вырвать руку. Но Бельдан не отпускал, увлекая ее все дальше. Франческа сопротивлялась и, боясь, что, спасая ее, он погибнет сам, хотела освободиться. Но рыцарь только крепче прижал ее к себе. Начинался крутой обрыв, и она ощутила, как напряглись его мускулы и участились удары сердца.

– Отпусти! Пожалуйста! Я могу бежать сама! – шепнула Франческа прямо в ухо Бельдану, но он только покачал головой. Хватка была настолько крепкой, что она поняла: если суждено умереть, они умрут вместе. И прекратила сопротивление, ни о чем больше не думая и только плотнее прильнув к влекущему ее телу.

Теперь Бельдан выбирал дорогу аккуратнее, и графиня заметила, что под ногами снова появились спасающиеся от пожара зверьки. Ободряющий знак: животные бежали, но не в такой панике. Пожар по-прежнему трещал за спиной, но они обогнали огонь, и его рев стих. Франческа повела носом и сквозь дым едва уловила свежесть; от этого в душе всколыхнулась надежда.

– Река! – крикнул Бельдан. На мгновение его лицо озарилось счастьем. – Скоро увидишь. Мы почти у цели.

И Франческа увидела. Они вырвались из леса и оказались прямо перед ленивой лентой воды, которая огибала Флоренцию, свивала замысловатый узор на просторах Тосканы и не спеша вливалась в Средиземное море. Только когда они оказались в безопасности, Бельдан выпустил графиню из рук. Они повалились на траву, пытались продышаться, хохотали и большущими глотками вбирали в легкие воздух. А когда вернулось дыхание, Бельдан повел рукой в сторону долины и объяснил:

– Франческа, это Арно. Арно, это леди Франческа, графиня Дуччи-Монтальдо.

Она подхватила его шутливый тон и в том же духе ответила:

– Рада познакомиться, достопочтеннейшая Арно. В жизни ни с кем не здоровалась с таким удовольствием.

Они лежали в сочной траве, наслаждались воздухом, глядя в небо, и с радостью ощущали под собой землю и все остальное, что свидетельствовало о том, что жизнь все еще билась в их телах. За рекой мирно раскинулась Флоренция, не подозревая, что орды французов намерены штурмовать ее ворота и что от свирепого пожара город отделяла только река Арно.

– Но что же случилось? – внезапно встрепенулась Франческа. – Почему начался пожар?

– Хочешь спросить, кто это сделал? – поправил Бельдан, разжевывая зеленую травинку. – Люди де Кюси. Наверное, Мальвиль. Он самый подходящий человек для грязных заданий. У такого не дрогнет рука спалить все вокруг, только бы достигнуть цели. Но я лишний раз убедился, что он не знает этой страны. Деревья сбросили на зиму листья, но у корней сыро и бьют ключи. Пламя мощное, но здесь нечему долго гореть. Обернись и поймешь, что я хочу сказать.

Франческа приподнялась на локте и увидела, что там, где недавно бушевало пламя, теперь только вился дымок.

– Мальвиль сжег всего один холм, и то не весь. Глупец, но какой жестокий глупец! Он готов убить вас всех, только бы добраться до меня.

– Но что с остальными? – забеспокоилась графиня. – С мамой? С Ги, ведь он же ранен?

– Они в безопасности. – Бельдан накрыл ее дрожащие руки своими ладонями. – Я подоспел со своими людьми как раз в тот момент, когда ты бросилась за Медорой. Бланш разволновалась, хотела тебя искать, но я убедил ее, что у меня получится лучше. Впервые в жизни она мне поверила и осталась. Теперь они укрылись в каком-нибудь спокойном уголке во Флоренции и поджидают нас.

Франческа вскочила на ноги.

– Значит, надо спешить. Но как нам перебраться через реку?

Бельдан тихонько потянул ее вниз, и она снова растянулась на траве.

– Бессмысленно. В город нам сегодня не попасть: ворота закроются раньше, чем мы успеем добраться к ним. А мои люди получили строгий приказ никому их не открывать, кем бы ни назвался постучавший.

– Но, Бельдан, ты уверен, что мама в безопасности? И Ги тоже?

– Полагаю, что нынешней ночью они устроятся удобнее нас, – успокоил ее рыцарь. – По крайней мере у них будет кров над головой. А у нас... Но это мы, пожалуй, обсудим позже. А теперь скажи, ради Бога, – я умираю от любопытства, – что погнало тебя спасать эту надоедливую тварь? Уж кого-кого, а ее...

Франческа принялась рассказывать, а болонка дремала рядом и не ведала, что говорили о ней. Графиня думала, что рыцарь высоко оценит ее мужество и находчивость. Но не тут-то было.

– Ненормальная! – Вот и весь отзыв о ее подвиге. – Запросто могла погибнуть.

От неожиданности и обиды Франческа замерла с открытым ртом. Пора бы запомнить: от Бельдана похвалы не дождаться. Зато Медора спасена и все живы. Она заслужила хотя бы каплю одобрения. Арнонкур бросился за ней в лес: значит, лучше ее понимал, какая там подстерегала опасность.

– Если я безумная, то вы – безумец вдвойне. – Франческа подняла голову и увидела в глубине его глаз последние отсветы пожара.

– Наверное, так и есть.

– Тогда позвольте спросить, зачем вы побежали за мной? Огонь в его глазах померк, и они потемнели.

– Я уже сказал.

– Мне нужна правда. Если я настолько вас раздражаю, зачем вы рисковали собой?

Арнонкур закашлялся и впервые не нашел слов.

– Ну... видите ли... вы оставили следы, а я привык идти по следу.

– Правду, сир!

Рыцарь промолчал, а Франческа, хотя и заговорила шепотом, ощутила такую силу, что смогла бы остановить заходящее солнце.

– Правду, Бельдан!

Ответ ее удивил, но не стал совершенной неожиданностью, хотя Франческа и уверяла себя в обратном. Рыцарь наклонился над ней и опрокинул ее клевер. Она почувствовала, как улетучивается вся ее сила, которую Бельдан вытягивал прямо из ее сердца, оставляя в душе трепещущий огонек страха.

Оттого, что она понимала: так нельзя – он Бельдан, a не Ги. Франческа хотела объясниться, но не сумела выговорить ни слова: его губы прижались к ее губам. Этот поцелуй был отнюдь не нежен – совсем не такой, как некогда при свете звезд в Сант-Урбано. Мгновение ее мозг протестовал против его вторжения в ее жизнь. Потому что он Бельдан, а не Ги. И это было неправильно.

Франческа хотела его оттолкнуть, но вместо этого обняла за шею и погрузила пальцы в волнистые волосы.

– Нельзя, нельзя, нельзя, – бормотала она ему прямо в ухо, лаская словами.

Но Бельдан, судя по всему, считал по-другому. Он проник языком ей в рот, прикасался к зубам, к небу. Однако его руки бездействовали, и Франческа чуть не крикнула, чтобы он вспомнил, как гладил ее в Сант-Урбано. Но вместо этого она сама принялась гладить: шею, грудь и сильные руки – те самые, что вынесли ее из огня.

Только сейчас, в безопасности на берегу реки, она поддалась дневным страхам. Из глаз хлынули слезы, задрожало все тело, задрожали руки. Бельдан отстранился, начал было задавать вопрос, но вдруг прогнал его поцелуем. А Франческе хотелось забыть о пожаре, обо всем на свете и увериться, что опасности больше нет. Она смутно понимала, что ключ к ее освобождению хранится у него.

– Пожалуйста, – пробормотала она, – докажи, что я еще жива.

Что бы до этой секунды ни разделяло их, все внезапно рухнуло: Бельдан стал для нее всем, проник в каждую частичку ее существа. Она глубоко вдыхала его запах, терлась о щетину, когда он целовал ее шею, и слышала одно-единственное слово: «Франческа».

Ее туника была разорвана, рубашка тоже. Грудь белела в лучах заходящего солнца, но это ее нисколько не тревожило. Соски непроизвольно потянулись навстречу его ласкам – ох, как нескромно! Ладони накрыли скользнувшие к грудям руки. И все это под открытым небом, на берегу реки, на виду у добропорядочных флорентийцев. Франческа ожила. Она снова дышала полной грудью. Бельдан пришел ей на помощь и спас, и сейчас ей об этом твердили его губы, его пальцы и вдавившее ее в клевер мускулистое тело.

– Ты можешь отказаться от него?

Франческа была занята поцелуем, когда он сказал это, поэтому сначала она ощутила слова, а уже потом услышала. Впитывала их языком и губами. И внезапно замерла. В ее сознании эхом повторился этот вопрос:

– Ты можешь отказаться от него?

Она не знает, что с Ги. Но бесстыже улеглась полураздетая с его братом.

– Я тебя спас, – пробормотал Бельдан, – потому что хочу тобой обладать. И не только телом – мне не важно, сколько у тебя было мужчин, – душой. И если тебе суждено сделаться моей любовницей, я заберу ее целиком.

Ее руки, превозмогая притяжение, вспорхнули с его груди, точно птицы, взлетевшие с добычи льва. Франческа вскочила на ноги, но оступилась и упала коленями Бельдану на живот. И оба покатились по земле, вскрикивая от боли.

Графиня первой пришла в себя, стараясь укрыться лохмотьями разорванного платья. Собрав последнее мужество, она посмотрела на Арнонкура с достойной своего аристократизма надменностью.

– Моя душа принадлежит одному Всевышнему. А сердце – вашему брату, первому суженому и единственному возлюбленному. А в том, что произошло сегодня, виновата самая низменная часть моего существа. Вы взяли мой грех. И это единственное, чего вы заслуживаете.

– Может быть. – Бельдан медленно поднялся и встал рядом. И вдруг молниеносным движением отвел ее руки и обнажил все еще тянувшиеся к нему груди. – Но мне почему-то кажется, что и это устроит. Нас обоих.

Франческа фыркнула:

– Я лучше стану последней в целой конюшне любовниц Ги, чем вашей венчанной женой. – Она презрительно отвернулась.

Но Арнонкур схватил ее за талию и так сильно привлек к себе, что Франческа едва могла дышать.

– Я не делал тебе предложения. Я просил тебя со мной переспать.

– Даже это не дает вам права меня задушить. – Она посмотрела Бельдану прямо в глаза. – Ги никогда бы об этом не попросил. Потому что он благороден и обручен с другой. Он слишком честен, чтобы обладать женщиной без святого благословения. Ги сделал выбор, а я чту свои обязательства и не буду принадлежать другому.

– Пока, – улыбнулся ей рыцарь.

Глава 13

В вопросах любви Франческа руководствовалась понятиями добра и святости, а также знаниями, почерпнутыми из песен трубадуров, поэтому теперь считала, что насмешка Бельдана раз и навсегда оборвала их интрижку. Ей полагалось немедленно удалиться в монастырь. А ему – искать смерти. Медленной и ужасной; только такую он заслужил, нагло оскорбив ее честь. Но пока им предстояло провести ночь вдвоем. И Франческа взвилась, когда он повторил это в третий раз.

– Мне нет дела до того, что вы говорите. Я не останусь наедине с таким... чудовищем! Флоренция рядом, за этой крохотной речушкой. Стоит протянуть руку – достанешь.

– Выходит, вы умеете плавать? – насмешливо спросил ее Арнонкур. – Ведь у нас нет лошади, чтобы добраться до моста. А как насчет этой глупой шавки? Думаете, она переплывет через крохотную Арно? После того как вы рисковали жизнью, было бы глупо ее утопить.

– Не беспокойтесь, плавать я умею. – Франческа прижала болонку к груди. – А Медора – собака и может барахтаться по-собачьи.

Бельдан не улыбнулся, а скорее ухмыльнулся:

– Эта собака считает себя принцессой. Разве вы забыли, что ее предки прибыли к нам вместе с Марко Поло по Шелковому пути?

Упоминание о шелке больно кольнуло Франческу. Она вдруг настолько расстроилась, что пришлось привалиться к дереву.

– О! Все превратилось в пепел!

– Что превратилось в пепел? – удивился рыцарь.

– Мой прекрасный отрез зеленого шелка с золотой нитью, – горестно ответила она. – Я спрятала его, тайно повезла с собой и теперь наказана за собственную жадность.

– О вас можно сказать все, что угодно, но только не то, что вы жадная, – отозвался Арнонкур. – Шелк – невеликая потеря. А этот больше подошел бы Бланш, а не вам. Вам нужны оттенки живее.

– Что вы понимаете в женской одежде! – вспыхнула Франческа. – Вы – мужчина, к тому же англичанин.

– Пожалуй, больше, чем известная мне дама франко-итальянского происхождения, – парировал он. – Иначе я совершил бы ту же небольшую оплошность, что и она. Однако это поправимо. Как только мы прибудем во Флоренцию, я преподам ей уроки настоящего вкуса.

– И когда же это произойдет? – Графиня решила не обращать внимания на его насмешку.

– Не раньше завтрашнего утра. Но мы тронемся в путь с первыми лучами солнца.

– А ночь?

Бельдан в упор посмотрел на нее, и Франческа еле сдержалась, чтобы не поправить на себе остатки изодранной туники. Но рыцарь словно прочитал ее мысли.

– Не тревожьтесь за свою добродетель, графиня, – сказал он. – Золотому войску нередко приходится оказывать услуги Флоренции. И мы предусмотрели случаи, подобные этому. Скажем, когда два воина оторваны от своих главных сил. Мы оборудовали по соседству пещеры и снабдили их всем необходимым. – Бельдан быстро подвел ее к воде, затем помог подняться вверх по круче, уверенно раздвинул камуфляж из сосновых ветвей и пригласил в схорон.

Провизии в самом деле оказалось достаточно. И пока рыцарь ходил за дровами, Франческа изучала коробки на полках вдоль стен. В них нашлись сушеные фрукты, яблоки, груши, гранаты, изюм, орехи – все было аккуратно сложено в кувшины, чтобы не добрались мыши. В других коробках она обнаружила картофель, чеснок, лук и другие продукты. Одеяла из лисьих и волчьих шкур были сложены рядом с удивительно сухими стенами. А в одном из сундуков обнаружились пуховые подушки.

– Это все для вас? – спросила она, когда рыцарь вернулся. Он оторвался от разведения огня и несколько секунд озадаченно смотрел на нее.

– Нет, для любого из моих людей, кто отстанет от армии. У нас такие схороны по всей Тоскане и по всему Королевству обеих Сицилии. К услугам каждого из Золотого войска, кому они понадобятся.

– И все воины знают о них?

Бельдан кивнул, поднося огниво к растопке.

– А вы не боитесь, что заведется предатель и выдаст схороны врагу? Вот был бы сюрприз, если бы нас встретил здесь сам Симон Мальвиль!

– Мне нечего бояться предательства. Мои воины получают хорошее жалованье. Многие из них служат много лет, привели своих братьев и кузенов. Они верят в наше дело – защиту Тосканы и крестовое братство. Какой им резон предавать товарищей?

«Резон получить прибыль, предпочтительно золотом», – подумала Франческа, но промолчала, только недоверчиво покачала головой.

– Иногда, Бельдан д'Арнонкур, несмотря на свою прославленную жестокость, вы мне кажетесь самым наивным человеком на земле.

Франческа приготовила очень недурное жаркое из крольчатины с картошкой и яблоками, и они запивали его добрым крепким тосканским вином.

– Отличная кухня, – похвалил Бельдан, вытирая остатки соуса с металлической тарелки. – Очередной из ваших бесчисленных талантов?

– Когда человек беден, у него появляется шанс развить свои способности, которые в лучшие времена погибли бы втуне, – бойко ответила Франческа и тут же укорила себя. Она же собиралась поставить Арнонкура на место, обращая на него как можно меньше внимания. Не дерзить, но и не лизаться, как недавно, словно она какая-нибудь шлюха. Но Бельдан, как и всегда, ее переиграл: сначала безбожно подковыривал, а потом заставил рассмеяться.

Франческа складывала тарелки, когда уголком глаза заметила, что он внимательно изучает припасы.

– Чего-нибудь не хватает? Только не говорите, что не можете найти марципан на десерт.

– Не совсем так, хотя идея неплохая. Но я-то искал зеркало. Хотел предоставить вам надежное свидетельство того, как вы выглядите. Боюсь, что мне бы вы не поверили.

Тарелки грохнулись на пол, а Франческа принялась поспешно приглаживать растрепавшиеся волосы. Потом одернула себя, но было поздно: Бельдан заметил ее жест и рассмеялся, довольный, что его стрела угодила в цель.

– Вы не могли меня рассмотреть, – пробормотала графиня. – Здесь слишком темно. Посмотрим, что вы скажете утром, когда мы окажемся в городе.

– А вы хотите вызвать скандал?

Скандал? – ужаснулась она.

– Сожалею, но вынужден вам сказать, что у вас вид женщины, которая избегла опасности, но претерпела иное приключение, хотя и гораздо более сладостное. Другими словами, любезная графиня Дуччи-Монтальдо, вы выглядите так, словно провели ночь с любовником. А поскольку на самом деле между нами ничего не произошло...

– Абсолютно ничего!

– Пусть будет по-вашему – абсолютно ничего, надо постараться, чтобы о нас не судачили. Флоренция – город говорливый. Вам это прекрасно известно, потому что вы тосканка и остры на язык. Значит, нужно устранить все поводы для пустой болтовни. – Бельдан вздохнул. – Еще возникает проблема с леди Бланш. Стоит ей убедиться, что вы в безопасности, как она кинется на меня, словно разъяренная львица, обвинит во всех смертных грехах и, когда пойдут слухи о нашем приключении в пещере, потребует, чтобы я смыл с вас позор, а для этого дал свое имя.

Франческа тряхнула головой.

– Если бы вы желали дать мне свое имя, то разорвали бы помолвку Ги с графиней Конти. Только таким способом я могу его принять – от него. И не льстите себе, моя мать никогда не согласится выдать меня за вас замуж. Скорее отошлет в монастырь. Она вас ненавидит. – Графиня помолчала и добавила: – Не меньше меня.

– Не станем обсуждать чувств женской половины семейства Дуччи-Монтальдо к роду Арнонкуров, – мягко заметил Бельдан. – Не хотите за меня замуж? Ваше дело. Но и я не собираюсь на вас жениться. Наша святая и общая цель – сохранить ваше доброе имя и положение незамужней дамы.

Франческа села на одну из скамеек, подтянула колени к груди и обвила их руками.

– Каков ваш план?

– Я выеду в город на рассвете, пока вы еще будете спать, и вышлю за вами женщин. Таких, которым можно доверять. Они вас отмоют, приведут в порядок и доставят во Флоренцию. Их присутствие послужит свидетельством вашей невинности.

– Эти женщины готовы ради вас солгать?

Бельдан насмешливо изогнул бровь.

– Вы только что утверждали, что между нами ничего не произошло. Я им это скажу, и они мне поверят. – Он порылся в куче одеял и выбрал то, которое понравилось ему больше других. – Зеркала я так и не нашел. Но, пожалуй, оно уже не требуется. А теперь, извините, пора немного поспать.

Он повернулся и направился к выходу из пещеры. Франческа моментально забыла о гордости Дуччи-Монтальдо и о своем положении незамужней дамы.

– Вы уходите? – испуганно спросила она. – Пожар... Я боюсь... Пожалуйста, останьтесь. – Она потупилась и втянула голову в плечи, ожидая насмешки, но Бельдан ее удивил: не стал смеяться, только взял за дрожащую руку.

– Вам нечего бояться. Огонь давно погас. А я буду рядом, снаружи.

– Но Мальвиль... Он где-то поблизости. Если француз решился сжечь лес, значит, пойдет на все, чтобы вас захватить.

– Мы рядом с городом и в полной безопасности. А Мальвиль, наверное, уже в лагере де Кюси, и оба лихорадочно строят планы уничтожения Тосканы. Но планы созреют через много недель. К тому времени, дорогая графиня, вас успеют тайно переправить под защиту стен Бельведера.

– А сегодня?..

– Сегодня будет лучше, если я переночую снаружи, а не внутри.

Франческа прекрасно поняла смысл его слов.

– Поклянитесь, – попросила она, – что не посягнете на мою честь, пока я люблю другого. Вы знаете кого. И это бережет меня от вас.

Бельдан пристально посмотрел на нее. Он выглядел уставшим, и Франческа вспомнила, сколько ему пришлось потрудиться, чтобы ее спасти. Догнал, вынес из огня, а теперь размышляет, как сохранить ее репутацию. Если бы не рана, Ги сделал бы то же самое. Но Ги был ранен.

– Пожалуйста, не оставляйте меня одну, – прошептала она. – Я очень боюсь.

– Хорошо. – Бельдан улыбнулся одними глазами. – Но я потребую за это вознаграждение. Не сегодня – когда-нибудь в будущем.

– И получите, – съязвила она. – Хотя совсем не то, на которое рассчитываете. Сегодня вы спасли мою жизнь. Я вам за это чрезвычайно благодарна и хотела бы отблагодарить тем же. Не смейтесь, самонадеянное чудовище. У вас могущественные враги, они стремятся вас погубить. Вы – состоятельный человек, преуспели в алхимии и оттого слывете колдуном. Я сама иногда склоняюсь к мысли, что в вас есть нечто колдовское. Ибо только дьявольская сила могла заставить меня забыть о воспитании и обрекла на муки в адском пламени.

Бельдан откинул голову и рассмеялся.

– Это я-то самонадеян? Посмотрите на себя, миледи! Волосы спутаны, лицо в грязи, одежда в лохмотьях, а все-таки думаете, что кто-то, помимо ненавистного рыцаря Арнонкура, может счесть вас привлекательной.

Когда они легли, Франческа повернулась к спутнику:

– Бельдан, могу я вас кое о чем спросить?

Он что-то утвердительно проворчал.

– В тот день, когда вы прискакали в Бельведер – кажется, тысячу лет назад, – как случилось, что вас и ваших людей застали врасплох?

Арнонкур снова рассмеялся, а Франческа подумала: «Какой все же у него глубокий и сочный голос, словно растопленный мед».

– Моя глупость, и ничего больше. Ги получил сообщение, что Мальвиль один, без воинов, находится в окрестностях Таламоне. Ему сказала какая-то женщина, а я, вместо того чтобы проверить информацию, поскакал сломя голову. Мальвиль действительно был там, но с сотней солдат. Мое легкомыслие могло нас погубить. Из-за меня брат получил тяжелую рану.

У Франчески мелькнула мысль, что Ги достаточно опытный рыцарь, чтобы самому проверить информацию осведомительницы, а не перекладывать задачу на своего и без того занятого брата. Но она тут же выкинула ее из головы. Раз он так поступил, значит, имел на то основания.

– Вы удовлетворены? – спросил Бельдан.

– Спасибо, – прошептала она. – И еще раз благодарю вас за то, что спасли мне жизнь.

А чтобы быть уверенной, что он не уйдет, Франческа вложила руку в его ладонь.

Бельдан ушел, когда Франческа еще спала. Но он оставил свой украшенный драгоценными камнями меч, и это было первое, что она увидела, открыв глаза. Графиня поняла: он давал ей понять, что вернется.

Она наскоро позавтракала финиками и миндалем и принялась приводить в порядок пещеру: убрала лишнее в корзины, сложила в стопу шерстяные одеяла. Они пропахли дымом; Франческа вспомнила о пожаре и ощутила страх – Но здесь его меч – Бельдан его не забыл и не оставил в качестве оружия. Он хотел таким образом ее успокоить, и Франческа была ему за это признательна.

Накануне она нашла льняную нитку и тупую иглу и теперь попыталась починить изодранную тунику. И делала последний стежок, когда услышала шум на берегу. Франческа направилась к выходу, но вдруг застеснялась, остановилась и незаметно выглянула наружу. Она ожидала встретить каких-нибудь мегер, боевых подруг Бельдана, которых он называл «женщинами с хорошей репутацией», и была немало удивлена, когда увидела трех дам с похожими смешливыми зелеными глазами и уложенными в прически блестящими черными волосами. Сопровождавшего их рыцаря можно было бы принять за их брата, если бы он не бросал на самую красивую из трех спутниц совсем не братские взгляды.

– Антонио, ты уверен, что это то самое место? – спросила красивая дама. – Неужели сир оставил женщину в таких ужасных условиях? Повсюду запах гари. Посмотри на холм – лес сгорел до середины склона. Неудивительно, что мы видели на небе зарево. Мы не заблудились?

– Нисколько, – рассмеялся рыцарь. – Она услышала наш разговор и, наверное, спряталась. Бельдан сказал, что эта женщина хорошо воспитана и отважна.

Но как бы ни была она отважна, Франческе не хотелось предстать перед этими нарядными людьми в таком непрезентабельном виде. Однако за нее решила все Медора: выскочила из пещеры и затявкала на солнечный свет. Не оставалось ничего другого, как последовать за болонкой.

– Вы графиня Дуччи-Монтальдо? – улыбнулась ей красивая гостья и протянула руку. – Рада познакомиться. Я графиня Лючия Донати. Меня прислал лорд Бельдан, чтобы отвезти вас домой.

Сначала Франческа отгородилась от посланцев рыцаря своей застенчивостью, но Лючия быстро расположила ее к себе.

– Позвольте представить вам мою мать леди Беатрис Корсати и сестру Элеонору. – Лючия сняла с себя шаль и набросила на плечи Франчески. – А этот грубиян – мой муж Антонио, помощник лорда Бельдана. Мы взяли с собой слуг и воду, немного, но достаточно, чтобы ополоснуться, вымыть голову и почистить одежду. Сир был прав, когда сказал, что вы почти одного со мной роста и что моя голубая утренняя туника будет вам к лицу. Приятно сознавать, что с возрастом глаза его не подводят. Ваша матушка в безопасности в нашем дворце. Она рвалась поехать вместе с нами, еле удалось ее удержать. И другая женщина, Летиция, тоже. Обе такие симпатичные. Но это и неудивительно – мы так много хорошего слышали о роде Дуччи-Монтальдо.

Несмотря на свой яркий блеск, Лючия Донати не могла не понравиться графине. Тем более что Франческа никогда не ревновала к красоте других. Она выросла в тени материнской славы и привыкла справедливо оценивать дам.

Гостьи приблизились, и только тогда Франческа заметила разницу в возрасте матери и ее дочерей. Старшей из двух, судя по всему, была Лючия. Она была уже замужем, немного полнее сестры, лицо – кровь с молоком. Элеонора была похожа на нее – те же черты, тот же оттенок кожи, но казалась немного неземной. Она была не такой живой, как Лючия, и в ее улыбке сквозила отрешенность.

Мать не уступала дочерям в красоте. Однако ее наряд и манеры были другими. Никто бы не назвал одежду Лючии и Элеоноры броской – ничего показного или вульгарного: темные туники и черные шали с бахромой казались простыми. Но материал был явно дорогим. В ушах сверкали золотые серьги с опалами, в волосах искрились заколки. А на леди Беатрис было вышедшее из моды платье из блеклой материи крестьянской выделки, а из украшений – только серебряный крестик на цепочке.

Лючия перехватила взгляд Франчески и поспешно объяснила:

– После смерти отца мама удалилась от мира и приняла обет бедности и целомудрия. Она живет одна в келье неподалеку от Арно и проводит время в молитвах и благотворительности. Очень редко выходит в свет и сегодня здесь только потому, что ее попросил об этом д'Арнонкур, которого она высоко ценит.

Франческа кивнула, смущенная тем, что ее любопытство было замечено. Но затем смутилась еще сильнее, когда увидела, с каким почтением Антонио Донати относится к своей молодой жене и двум родственницам. Эти женщины являлись воплощением чистоты, словно снег в лунную ночь. Трудно было представить, чтобы какая-нибудь из них влюбилась в помолвленного мужчину или бесстыже бросалась в объятия, как это сделала она. Какой ужас! И в придачу еще услышать, что он возьмет ее не в жены, а в любовницы!

«Но я была так напугана», – успокаивала себя Франческа. Однако в сравнении с солнечной безупречностью семейства Корсати ее объяснения выглядели тяжеловесно, как металл.

Лючия вымыла Франческе волосы и вплела в них золотую нить. Она что-то напевала, отступала назад, оглядывая плоды своего труда, и все повторяла, как хороша графиня Дуччи-Монтальдо. А Франческа не могла себе представить ни эту женщину, ни ее усердную, неунывающую мать, ни ее сестру иначе как респектабельными матронами, которые никогда бы не опустились до того, чтобы поцеловать Симона Мальвиля, даже если бы таким способом они могли предотвратить убийство. Эти женщины заслужили достойное обхождение и достойный брак, в то время как ей доставались объедки с пиршества любви. ...

Не развеяла раздражительности Франчески и дорога во Флоренцию. Граф Доната привел ей чалую лошадь под оранжевой попоной, такую же, как у других женщин, – вплоть до плюмажа на голове. Жаловаться было не на что. Но дурные мысли омрачали день, и она ни за что бы не призналась, что рада вступить в ворота города Бельдана.

Хотя сама Флоренция была гостеприимна и, когда небольшое шествие – десять человек, считая слуг – оказалось на мосту через Арно, а затем в городских стенах, радушно приподняла занавес над зрелищем утреннего великолепия огромной общины.

Девчонки в лохмотьях бежали за лошадьми и предлагали венки из бархатцев и маргариток, любовное зелье, притирания и талисманы – «Чтобы казаться моложе! Чтобы скинуть с себя груз лет!» – и ароматизированное масло в терракотовых горшочках.

Спутницы Франчески то и дело наклонялись, чтобы что-нибудь купить, и она заметила, с каким изобилием сыпались серебряные монеты в подставленные детские ладошки. Графиня снова ощутила укол: какая же она леди, если не способна проявить щедрость!

– Сиру удачно посоветовали расквартировать армию во Флоренции, – весело сказала Лючия. – Этот город создан для войны. Миф утверждает, что его основал сам бог Марс, а первыми жителями стали воины – суровые римские центурионы, которые, выйдя в отставку, обосновались на этих болотистых землях по указу Юлия Цезаря. Для них Марс был не только основателем города, но и покровителем. И его статуя – вот сейчас мы ее проезжаем – почиталась с самых ранних времен.

– Первые поселенцы возделывали землю, ковали металлы, добывали камень и давным-давно начали прясть и окрашивать шерсть. Торговля доказала, что это истинно дар Божий, потому что все большие состояния в городе нажиты при помощи челнока ткацкого станка и красильных чанов. Во всяком случае, так было до того времени, когда мы научились банковскому делу.

Лючия болтала и ехала так близко от Франчески, что их лошади терлись попонами.

– Флорентийцы утверждают, что христианство насадил в городе сам святой Варнава по указанию апостола Павла. Эту веру сначала не признавали, считали достойной только слуг и иностранцев и не допускали отправления обрядов в стенах общины. Лишь через двести лет, после того как вся Италия была обращена, «новая» вера, как ее называли, прижилась в самой Флоренции. Послушно разрушили только что возведенный храм Марса и на его месте построили церковь Иоанна Крестителя. Но одновременно, словно бы утверждая живучесть язычества в противовес мимолетной фантазии новой религии, вынесли на площадь древнего бога, где он до сих пор стоит в ожидании возвращения своей власти.

Лючия рассмеялась, и Франческа вежливо улыбнулась в ответ. И так и оставалась с приклеенной к губам улыбкой, пока ее провожатая показывала храмы и то место, откуда печально знаменитый предок ее мужа Корсо Донати начал свою невероятную вендетту и сжег половину города.

Они миновали дом, где родился поэт Данте.

– Легенда гласит, что за девять месяцев до этого события небо прочертила комета. Явный знак величия, но флорентийцам до этого дела нет. Мы циничный народ. Данте нас раздражал. И особенно он раздражал Корсо Донати. И поэтому был выслан. Говорили, что он прекрасно устроился в Неаполе, но по-прежнему скучал по родному городу, хотя и ненавидел его. Дома поэта признали только после его смерти, когда он стал никому не опасен.

Улицы Флоренции были хотя и грязными, но мощеными и достаточно широкими, чтобы ехать по двое. Франческа вспомнила, что заехавший в Бельведер путешественник утверждал, что ни Париж, ни Рим не могли похвастаться такими мостовыми.

Но хорошая дорога означала быструю езду. Графиня старалась не думать о цели их поездки, но сразу поняла, когда они оказались вблизи палаццо Бельдана. Лючия повернулась к ней; ее щеки от возбуждения пылали.

– Вам понравится дом сира д'Арнонкура. Там столько чудесных вещей, которые он собрал во время своих путешествий!

Но Франческе его обиталище показалось довольно обыкновенным, и графиня почувствовала, что немного разочарована. Такой же могущественный человек, как и люди из великих, знатных флорентийских семейств – Каппони, Питти, Строцци и Медичи, – и скромный, по крайней мере с улицы, дворец. Он стоял недалеко от дороги, практически на самой мостовой. Снаружи дворец украшало единственное зарешеченное окно и вбитые в кирпичную стену кольца, к которым гости привязывали лошадей, а вдоль фасада зачем-то были разбросаны охапки свежего сена. Слуга ударил палкой в черные железные ворота, и лошади внесли их в настоящую сказку. Франческа, конечно, видела выращенные на шпалерах деревья – такие были и в Бельведере, особенно вдоль дорожки, которая вела к потайной калитке, но никогда не встречала настолько красивых. Яблони и айва с ярко-зелеными блестящими листьями, будто их всю ночь полировала целая армия эльфов, выстроились вдоль могучих стен. И, несмотря на прохладу коротких октябрьских дней, на их ветвях все еще висели плоды.

В центре двора журчал изображавший рог изобилия фонтан. Вокруг него стояли резные скамейки из темного дерева и ходили белые ручные голуби. Франческа дала себе слово ни за что на свете не показывать, что чем-то удивлена, но когда навстречу гостям выскочили лакеи в золоченых ливреях, она не смогла скрыть своего восхищения.

Лючия взяла ее за руку и повела по великолепной мраморной лестнице, которая поднималась со двора на этаж знати. А ниже, как во многих итальянских домах, располагались подсобные помещения, кухня и комнаты слуг.

Как только они появились в галерее, им навстречу бросилась Бланш. А вслед за ней бежала Летиция. Служанка пропустила вперед госпожу, чтобы дать ей возможность первой обнять дочь. Присутствие благородных незнакомцев не удержало Бланш от бурного проявления счастья, когда она увидела, что молодая графиня цела и здорова.

– Мы уже потеряли всякую надежду. Если бы не сир со своими людьми, поджарились бы не хуже ведьм. А когда он нас нашел и увидел, что тебя нет, то пришел в совершенную ярость и кричал на Кристиано. А потом так быстро бросился в лес, что никто не успел его остановить. Сделался совсем невменяемым. Ну, хватит об этом. – Она наклонилась и дотронулась пальцем до носика Медоры. Болонка радостно взвизгнула и лизнула ее руку.

Франческа покраснела и сделала перед леди Бланш реверанс.

– Я приехала в этой одежде благодаря доброте друзей. Лесной пожар... немного попортил мое платье. Мама, ты знакома с леди Донати? – Следующие несколько минут она вежливо представляла графине де Монфор трех дам и юного графа Антонио.

– Примите мою глубокую благодарность за то, что спасли и возвратили мне дочь. – Бланш присела в глубоком реверансе.

– Пустяки, – отмахнулась Беатрис. – Леди Франческу спас сир д'Арнонкур. А мы всего лишь оказали любезность, другу и сопровождали ее по дороге в город.

Франческа заметила, что мать недовольна, понимая, сколь многим обязана Бельдану. Но она тщательно скрыла раздражение и пригласила гостей подкрепиться. Однако леди Беатрис покачала головой.

– Я рада, что познакомилась с вами, графиня, и возношу благодарность Богу за то, что сумела оказать услугу вам, вашей дочери и сиру д'Арнонкуру. Но теперь мне надо спешить в мою келью и предаться молитве. Я и так целое утро провела на людях. С вашего позволения откланяюсь и попрошу зятя проводить меня. Не знаю, суждено ли мне снова оказаться в этом дворце, но буду счастлива видеть вас у себя.

Элеонора проводила мать до лестницы, и все махали руками улыбающимся Беатрис и Антонио, пока те не скрылись за металлическими воротами. Только после этого Лючия коснулась руки Франчески.

– Мы с мужем живем в палаццо сира д'Арнонкура, потому что наш собственный дворец еще достраивается. Хозяин просил извиниться, что не мог встретить вас лично. Он показал мне вашу комнату, и с любезного согласия леди Бланш я провожу вас туда. Извольте следовать за мной. – Женщины сделали леди Бланш реверанс и в сопровождении Летиции пошли вдоль галереи.

В последние недели Франческа привыкла к мысли, что Бельдан вошел в ее жизнь, но она никак не могла определить своего отношения к нему. В Бельведере он был препятствием на пути осуществления ее мечты о возвращении к ней Ги, а по дороге во Флоренцию вдруг стал ее спасителем. Франческа не задумывалась об истинных размерах его богатств и только во дворце поняла, какой он состоятельный человек.

И теперь, когда резная дверь бесшумно отворилась, она заставила себя вспомнить, что сама – французская и итальянская графиня. Что ее предки, как она неоднократно напоминала Бельдану, были римскими сенаторами, в то время как его – поклонялись деревьям в Нормандии. Но какая же вокруг была роскошь!

Первым бросался в глаза яркий свет. В Бельведере давно заменили стеклами полотняную ткань, но сами проемы окон были чрезвычайно узки, поскольку замок строился как крепость. А флорентийские палаццо предназначались для удобной жизни и доказывали это всеми своими деталями.

Длинные цвета слоновой кости шелковые шторы были раздвинуты, и яркие солнечные лучи отражались в каждом уголке комнаты. Франческа заметила резные комоды и изящную скамеечку перед золоченой иконой Спасителя, корзины и серебряные вазы с ароматными сосновыми ветвями, и мелиссу на плетеных французских коврах. С портретов на стенах улыбались придворные красавицы, с гобеленов скалились лесные звери и единороги. Но больше всего поражала кровать, непохожая на обычный предмет мебели. Это было поражающее размерами произведение искусства. Она настолько манила, что Франческа стеснялась смотреть в ее сторону.

– Мило, не правда ли? – спросила Лючия, и она не могла не согласиться. – На вашу матушку произвело впечатление. – Лючия коснулась руки Франчески и повела ее дальше. – Но леди Бланш категорически заявила, что подобная роскошь не для нее, а для молодой дамы вроде вас. Однако сир д'Арнонкур не согласился с ней, предоставив ей другую комнату – дальше по галерее, еще богаче этой. Но лично мне больше нравится эта сторона палаццо. Окна выходят на восток. С самого утра здесь яркое солнце и слышно пение птиц. Думаю, что и сир того же мнения, – понизила голос Лючия. – Его комната рядом с вашей.

Франческа постаралась отогнать эту мысль.

– Мама, наверное, права: комната слишком велика, – проговорила она.

– Другие такие же, если не больше, – впервые вмешалась в беседу Летиция. – Мы доставили господина Ги во Флоренцию и скоро отправимся домой, где жизнь совсем не такая роскошная. Так что наслаждайтесь, пока есть возможность, миледи. Если рыцарь решил вас таким образом отблагодарить, примите милостиво его благодарность.

Лючия поддержала служанку и энергично закивала головой.

– Сир отправился к армии, а меня просил присмотреть за вами. Не возражаете против ванны – на этот раз настоящей?

День прошел в приятных развлечениях. Франческа спросила о Ги и узнала, что он мирно спит. Она впервые за многие годы на какое-то время забыла о нем. Лючия не давала ей скучать – рассказывала смешные истории о семье мужа: «Боже мой, мы единственные в роду бедняки!» И особенно о знаменитом Корсо Донати, который проникся такой враждой к нуворишу Черчи, что то и дело горели целые районы Флоренции. Потом она говорила о Данте: «Вот уж настоящий женолюб!» Как выяснилось, он был приятелем и соратником во всех кутежах брата Корсо Форезе Донати. О нашумевшем «Декамероне» Джованни Боккаччо: «Половина описанных в нем людей – семейства Донати. Представляете, какой скандал!» Не забыла Лючия и о художнике Джотто и многих других.

Франческа купалась в ее рассказах и то и дело покатывалась со смеху.

– Завтра я попрошу Антонио выделить нам эскорт и свожу вас на старый базар и в несколько новых церквей, – пообещала Лючия.

Они перекусили в комнате Франчески, наслаждаясь проникающим снаружи не по-осеннему теплым ветерком. Франческа послала приглашение матери и Элеоноре. Но Бланш уже поела и решила отдохнуть, а сестра Лючии отправилась к Беатрис, намереваясь провести послеобеденные часы в ее молельной келье.

– Она возвратится к вечерней заре, – доверительно сообщила Лючия. – Сестра всегда спешит к ужину, потому что в это время дома бывает лорд Бельдан.

У Франчески упало сердце.

– Вы хотите сказать, что Бел... то есть сир будет ужинать с нами, а не со своими воинами? – сумела выдавить она.

– Конечно, – рассмеялась Лючия. – Сир всегда возвращается к ужину, если его армия расквартирована неподалеку от Флоренции. Вечерняя трапеза здесь роскошна. Она вам понравится.

Но Франческа в этом сильно сомневалась.

Лючия извинилась и пошла отдохнуть. Летиция тоже устроилась в углу на маленькой банкетке и вскоре задремала. Но к Франческе сон не шел. Она вертелась на огромной кровати, и к ней возвращались мрачные утренние мысли.

Что ее заставило броситься в объятия к Бельдану? Ведь она решила сохранить себя в чистоте во имя любви к Ги и вести святую жизнь, как боголюбивая леди Беатрис. Но при первой же возможности нарушила обет. И где? На берегу реки! Предстала перед мужчиной с обнаженной грудью, и ей это понравилось.

Понравилось! Вот что казалось ужаснее всего. Понравилось прикосновение его рук, ощущение колючей щетины на коже, понравились поцелуи. Понравился человек, который предложил ей стать его любовницей.

– Это не любовь, это похоть, – произнесла она вслух и тут же обернулась, чтобы убедиться, что не разбудила Легацию. И уверенно повторила: – Похоть!

Слава Богу, что она в чужом городе и может исповедаться незнакомому священнику. Только бы получить отпущение грехов – не важно, какой ценой, пусть даже это будут власяница и публичный позор. Она замолит свой проступок до возвращения к падре Гаске.

Франческа потрогала склянку, которая все еще висела у нее на груди. Лучше признаться во всем здесь. Но даже во Флоренции с ее свободными нравами никакой священник не отпустит греха, если не пообещать больше его не совершать.

И она пообещает. У нее найдутся на это силы, как бы ни соблазнял ее этот мужлан Бельдан Арнонкур. То, что она чувствует к нему, нельзя и сравнивать с чистой любовью к Ги.

– О Боже! – жарко молилась она, отнимая руку от склянки с эликсиром. – Сделай так, чтобы Бельдан оставил меня в покое!

Глава 14

И Господь внял ее молитвам, но милость его оказалась гораздо большей, чем она ожидала. Как выяснилось, значительно большей, чем она втайне желала.

На закате вернулась Лючия. Сопровождавшие ее слуги принесли воду, ленты и отливающую золотом тунику с нижней юбкой. И Лючия торжественно подала ее Франческе.

– Я не могу этого надеть, – рассмеялась ее новая подруга. – Иначе в вашем гардеробе ничего не останется.

Графиня Донати покачала головой:

– Туника не из моего гардероба. Утром сир послал гонца в гильдию портных и сообщил, что ему требуется. При этом просил не стесняться в расходах. И еще заказал подмастерью несколько простых платьев для Летиции. Сказал, что все ваши прекрасные наряды погибли в огне.

– Понимаю... – пробормотала Франческа. – Но я незамужняя женщина и не могу принять такого подарка от мужчины. Мать мне никогда не позволит.

– Но сама она приняла, – успокоила подругу Лючия. – Лорд Бельдан заказал и ей красивые туники: голубую, зеленую, морозно-серебристую и еще – отделанную жемчугом. Гораздо больше, чем вам, и по самой последней моде. Он недавно вернулся из Северного Комо и привез удивительнейшие шелка. Да, вот еще что... – Лючия внезапно покраснела. – На тот случай, если женская застенчивость и естественная скромность не позволят вам принять его подарка, сир просил передать, что в палаццо Арнонкуров существует традиция выходить на ужин в Большой зал, и единственным извинением служит болезнь. Вы не можете отказаться от туники, иначе вам придется появиться голой.

После этих слов Франческа больше не колебалась.

А чуть позже она не могла не восхититься красотой туники. Зеркало в ее комнате было довольно большим, достаточно большим, чтобы Франческа убедилась, что за время путешествия ее веснушки сделались еще ярче. Но все остальное ей даже понравилось.

Лючия с помощью слуг вплела в ее волосы золотую нить и сделала великолепную высокую прическу.

– Вот теперь затылок открыт, – одобрила она. – Модно, и вам идет. А посмотрите, как к лицу вам туника. Сир правильно выбрал шелк: ткань подчеркивает рыжину волос и зелень глаз. Удивительный вкус. А ведь вы почти незнакомы.

Франческа резко обернулась: неужели она правильно догадалась, что хотела сказать подруга, но Лючия, к счастью, переменила тему и стала расхваливать оттенок и свежесть ее кожи.

– Вы преувеличиваете, – засмеялась Франческа. – У меня ужасное лицо. Мне рассказывали, что первые веснушки выскочили на нем, как только я появилась из утробы матери. С тех пор я веду с ними неравную борьбу, и судите сами, насколько сокрушительно мое поражение.

– Однако, когда лорд Бельдан утром рассказывал о вас, он назвал веснушки важной частью вашей красоты. Сказал, что...

Но не привыкшая к комплиментам и не желавшая выслушивать, как насмехался над ней Арнонкур, Франческа быстро сменила тему разговора на такую, против которой Лючия не могла устоять.

– А теперь, графиня Донати, расскажите мне еще об Антонио и его кузене Луиджи...

В Большом зале они появились последними. А Франческа про себя подумала: «Хорошо, что вообще появились – так далеко пришлось идти».

Бельведер считался довольно большим замком, но многие помещения давно стояли закрытыми, и жилое пространство сводилось к комнате Франчески, комнате Бланш, нескольким комнатам для неожиданных гостей и гулким, полупустым залам.

Дворец д'Арнонкура, напротив, кипел жизнью. Повсюду сновали слуги – одни в обычном платье, другие в блистающих золотом ливреях. Галантные рыцари сопровождали красивых дам.

– Сегодня вечером собирается небольшое общество, – прошептала Лючия на ухо Франческе, когда завершились представления. – Только высшие чины армии.

– Ничего себе небольшое! – рассмеялась Франческа, прикрывая лицо рукой. – А как же тогда выглядит большое?

– Увидите. Если, конечно, француз довольствуется Ареццо и не посягнет на остальную Тоскану. Сир обещал устроить грандиозный банкет. Он очень благодарен вам за брата.

Войдя в сверкающий зал, Франческа прежде всего увидела Бельдана. Он был одет в костюм родовых цветов – черный с золотом, – и даже с большого расстояния можно было заметить, что его туника из очень хорошей шерсти. Графиня не могла не признать, что черный цвет удачно подчеркивал его загар и очень шел к темным, волнистым волосам. Рыцарь был увлечен разговором с Бланш. Мать больше не возмущало его присутствие. Видимо, ее примирило с Бельданом украшенное жемчугом платье, а может быть, то, что д'Арнонкур рисковал жизнью, спасая ее дочь.

«Пора забыть, что случилось пять лет назад». Эта мысль возникла в голове Франчески и удивила ее. Она покосилась на свой блистательный наряд. Прошло и быльем поросло. Пусть осталась позади ее любовь к Ги и даже страсть к Бельдану – жизнь еще не кончена. Будущее внезапно показалось Франческе прекрасным.

– Твоя мама сегодня очень красива, – прошептал стоявший поблизости Ги. – Но с дочерью не сравнится.

Франческа повернулась к нему с улыбкой.

– Но мы обе не идем ни в какое сравнение с тобой. Пожар лучше всякого лекарства пошел тебе на пользу.

Ги рассмеялся, взял ее за руку и повел через зал.

– Ничто не лечит так быстро, как страх. Но как прекрасно снова оказаться во Флоренции, в окружении всего, к чему привык. – Он немного поколебался. – Я не поехал с Бельданом в лагерь – занимался другими делами. Если Бельдан д'Арнонкур со своей армией, младшему брату там делать нечего.

– Сомневаюсь, – попыталась успокоить его Франческа. – Но все равно хорошо, что ты отдохнул.

Ги, как всегда, был одет ярче брата. Синяя туника подчеркивала цвет его глаз, а в тонких кружевах сверкали драгоценные камни. На пальцах блестели кольца, на шее – цепь с медальоном с секретом. «Совсем не похож на Бельдана, – подумала Франческа. – Дружелюбнее, раскованнее».

Она заметила, как посуровело лицо матери, когда они приблизились к ней. Но Ги, если и увидел перемену, то не подал виду. Женщины обменялись любезностями и реверансами, затем Франческа поцеловала мать. Она нервничала, протягивая руку д'Арнонкуру.

Прикосновение его пальцев было легким, как дуновение ветра. Вскоре рыцарь откланялся и увел брата, оставив графинь Дуччи-Монтальдо на попечение семейства Донати. У Франчески отчего-то заныло сердце: от нее не укрылось, с какой теплотой д'Арнонкур разговаривал с братом. Ги повезло, что есть человек, который так его любит.

В толпе гостей прохаживались менестрели, наигрывая веселые мелодии. Франческа знакомилась с людьми, однако то и дело искала глазами Бельдана, но как только ловила себя на этом занятии, сразу же отводила непослушный взгляд.

Объявили ужин, и сир повел к столу графиню де Монфор, Ги взялся сопровождать графиню Донати, а Франческа и юная Элеонора оказались под покровительством Антонио. Сестра была полной противоположностью излучающей энергию Лючии, но это нисколько не умаляло ее очарования, скорее даже наоборот. Франческа не помнила, чтобы когда-нибудь встречала такое просветленное лицо. Бельдан, очевидно, придерживался того же мнения, потому что, посадив на почетное место, справа от себя, леди Бланш, он предоставил место слева младшей дочери графини – Беатрис.

Франческа сидела среди молодежи – между помощником Бельдана д'Арнонкура и его обожаемым братом. В этой части длинного стола было оживленно – в немалой степени благодаря ее присутствию. И все же она услышала:

– Пожалуйста, уделите нам внимание, графиня Дуччи-Монтальдо.

Франческа оторвалась от созерцания Бельдана, выбирающего Элеоноре лучший кусок жареного павлина, и посмотрела на назвавшую ее имя флорентийку.

– Извините, я отвлеклась, – поспешила объяснить она.

– Господин Ги утверждает, что вы открыли средство против веснушек. Не поверите, сколько денег моего несчастного Луиджи я переплатила монахам за их снадобья...

Франческа старалась не упускать нити разговора, пыталась смеяться, если это казалось ей уместным, шумно восхищалась, когда приносили очередной деликатес, но взгляд ее неизменно возвращался к тому месту, где сидел Бельдан.

– Французы не показывают носа из ворот Ареццо! – выкрикнул сидевший неподалеку рыцарь, и его громкий голос прокатился по огромному залу. – Не хотят с нами драться. Боятся сира!

Ги поднес к губам серебряный бокал, но Франческа заметила, что он улыбнулся.

– Не так уж и боятся, раз приблизились на сорок миль к его укреплению. И сейчас прекрасно сознают, что им надо либо отвоевывать Тоскану, либо прорываться с боями. Особенно теперь, после смерти Людовика Анжуйского.

– Но разве смерть не положила конец его притязаниям? – спросила Лючия, поразив Франческу знанием обстановки. – Де Кюси нет никакого смысла оставаться в Тоскане.

– Есть смысл, – мягко возразил ей муж. – И не в последнюю очередь – трон Королевства обеих Сицилий, который он жаждет занять.

– Сам де Кюси? – воскликнула флорентийка. – Но он не имеет на это прав!

– Не имеет. Во всяком случае, прямых. Но герцог Анжуйский перед смертью продиктовал завещание в пользу юного сына, а жене повелел блюсти семейные интересы. Мария Британская немедленно послала гонцов к де Кюси, предлагая установить регентство над ее малолетним сыном и обещая свою поддержку.

– Какие энергичные женщины эти британки! – воскликнул пожилой рыцарь Генри Кент. – И как умеют хранить верность своим мужьям! Герцогиня Мария происходит от Джулиенны – любимой незаконнорожденной дочери легендарного герцога-короля Генри Боклерка. Где-то около 1110 года отец выдал ее замуж за Эсташа де Бретея и к свадьбе подарил владения и замок Ивуар. Но когда ее муж взбунтовался против могущественного Боклерка, Джулиенна осталась в крепости со своим супругом. И отказалась сдаться даже тогда, когда Боклерк – представьте себе, француз! – пленил, ослепил и изувечил трех ее юных дочерей. Вот это женщина! Впоследствии мир, естественно, был восстановлен. Наступила осень. Мятежная пара сдалась, и ее ради семейной гармонии простили. В конце концов, герцог любил свою дочь, и не в последнюю очередь за силу характера.

Франческа окинула взглядом стол. Но если кто-нибудь и был потрясен мрачной историей рыцаря, то не подал виду. Лючия прижала ладонь к груди, однако продолжала улыбаться. Гости начали припоминать другие события и между двумя глотками вина извергали на окружающих разные ужасы.

– Говорят, кардинал Конти собирает собственную крестьянскую армию, – донеслось с дальнего конца стола.

– А на что она ему? – прыснул красноносый весельчак Генри. – Петь в полночь его утренние молитвы? Духовное лицо во главе вооруженного войска – такой же абсурд, как бредовая идея, что наш мир круглый.

– Не такой уж это абсурд, – отозвалась мелодичным голосом его соседка – женщина с взъерошенными волосами. – Слышали про Фра Монреале? Он был настоятелем монастыря Святого Иоанна, перед тем как собрал первую в Италии армию. А собрал он ее из ссыльных, дезертиров и других отчаявшихся. И очень неплохо управлялся. Отец рассказывал, что Монреале получил от Венеции сто пятьдесят тысяч золотых флоринов за защиту от Милана.

– Это правда, – подтвердил Генри. – Историю о Фра Монреале я слышал, и не раз. Но вспомните ее конец. Его заманили в Рим обанкротившиеся правители, отняли деньги, судили как бунтаря и вора и приговорили к смерти. – Глаза рыцаря блеснули. – Однако этот плут не подкачал и на эшафоте: взошел с высоко поднятой головой. Он был облачен в коричневый бархат с золотым шитьем и привел личного лекаря, наказав ему проследить, чтобы кровь не брызгала во все стороны и не испортила представления.

Стол разразился хохотом.

– Да, – раздался негромкий голос подле Франчески, – красивая сказка. Но все, что я слышал о таинственном кардинале Конти, свидетельствует об одном: если он собирает армию, то делает это с определенной, хорошо известной ему целью. И даже если разделяет страсть Фра Монреале к роскоши, не позволит мирским соображениям сбить его с толку.

Франческа почувствовала, что настрой так волшебно начавшегося вечера разлетелся вдребезги. Оказалось, что одной новой золотой туники недостаточно, чтобы ощутить единство с этим воинским кланом. Все пятьдесят сидевших за столом славных рыцарей продолжали разговаривать о сражениях и турнирах, словно их совершенно не трогали неотделимые от войн горе и боль.

Смерть, увечья и ранения были знакомы Франческе, но она не хотела о них вспоминать. Не видела никакой романтики в том, как лечила от ран одного за другим любимых братьев или слышала, как неуклюже ходил на искалеченных ногах ее отец. Она не забыла костра, когда чума довершила то, что начал рыцарский меч.

Завтра она разбудит мать пораньше, и они отправятся в Бельведер – место истинного мира и покоя. Франческа снова покосилась на ту часть стола, где под родовыми знаменами восседал хозяин дома, и у нее привычно заныло в груди: графиня де Монфор пила вино. Вот она опустошила серебряный кубок и нетерпеливо махнула слуге рукой, чтобы тот наполнил его опять. Вряд ли кто-нибудь замечал, что мать пьянела, но Франческа видела, как нервно подергивались ее пальцы, как Бланш то и дело подносила руку к своим светло-пепельным волосам и как стекленел ее печальный взгляд. Что-то шло не так, совершенно не так.

В следующую секунду у Франчески екнуло сердце: Бельдан тоже заметил, что творилось с графиней де Монфор. Он посмотрел на Франческу и через весь стол, за которым пировали пятьдесят рыцарей со своими прекрасными дамами, позвал ее глазами. Но она лучше рыцаря знала, что требовалось ее матери. И улыбнулась сидевшей рядом Лючии:

– Я должна извиниться, но прошлой ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз...

Стол разразился хохотом. Бельдан рассказал своим воинам, а те потом своим дамам, что леди Франческа, угрожая его собственным мечом, не пустила сира в пещеру и так громко возносила молитвы непорочной Деве Марии о сохранении своей чистоты, что он даже в пятидесяти футах от пещеры так и не сумел заснуть.

– И теперь самое время предаться молитве в тишине комнаты.

Лючия хотела ее задержать, но Франческа остановила ее:

– Увидимся завтра.

– Договорились. Утром. Я покажу вам город, – воодушевленно согласилась графиня Донати, предвкушая предстоящее развлечение.

Ги подал Франческе руку, и они пошли вдоль стола, улыбаясь пирующим и отвечая на их любезности.

– Неудивительно, что ты устала от военных разговоров, – сказал ей Ги. – Я сам их ненавижу, но война – моя работа. Хотя я надеюсь когда-нибудь найти себе другую, более соответствующую моим наклонностям.

Ах, Ги, добрый Ги. Франческа искренне надеялась, что это ему удастся. Неподалеку от матери она остановила его.

– Тебя ждут друзья. Они затеяли партию в кости, но без тебя не начинают.

Ги нерешительно посмотрел на нее, но Франческа давно знала, что он не в силах устоять перед азартной игрой. Простившись с Ги, она повернулась к Бельдану и матери. И на секунду ощутила такое раздражение, словно внутри разлилась желчь. Ну почему мать не в силах угомониться и стать праведной, как леди Беатрис? Почему топит горе в вине, а не лечит молитвой? Почему всегда помнит только о себе? Но, взглянув на грустное лицо матери, Франческа сразу успокоилась.

– Сегодняшний вечер напомнил мне Бельведер, – тихо проговорила графиня де Монфор. – Его счастливые времена. А еще я хочу сказать, что ненавижу этого рыцаря. Знаю, он был к нам добр, спас тебе жизнь. Но он – исчадие ада. Способен на любую низость. Он чернее ночи, и я ненавижу его такой же черной ненавистью.

– Тс-с, мама, не надо так, – попыталась успокоить ее Франческа. – Завтра мы поедем домой. Ги в безопасности – наш долг исполнен. С первыми лучами солнца можно отправляться.

Бланш покорно кивнула. Франческа хотела взять ее за руку, но ее опередил Бельдан и встал между женщинами.

– Вы – мои гостьи. Почетные гостьи. Пойдут разговоры, если я не провожу вас в комнаты.

Франческа в упор посмотрела на рыцаря. Несколько секунд шла борьба их взглядов. Черные глаза – зеленые глаза. Свет и тень. Кролик против лиса. Наконец Франческа присела в глубоком реверансе.

– Как вам угодно, лорд д'Арнонкур.

Они молча шествовали по темным галереям палаццо, которые освещали редкие факелы на стенах и фонари двух ливрейных пажей, гордых оттого, что им довелось послужить сиру. А позади, словно привидения, колебались жуткие тени. Франческа поежилась, стараясь держаться от Бельдана как можно дальше.

«Как я могла чувствовать себя рядом с ним в безопасности? – думала она. – Как могла позволить себе такое?»

Но время для раскаяния впереди, когда они приедут в Бельведер. А пока необходимо позаботиться о матери. Франческа потянулась к ручке, чтобы открыть дверь. Но Бельдан снова ее опередил.

– Там Летиция, – мягко проговорил он. – Графиня де Монфор не останется одна. Вам самой надо отдохнуть.

– Но Летиция всегда спала в моей комнате, – возразила Франческа.

– Я послал к вам двух женщин. Поступайте, как я говорю. Поверьте, так будет лучше.

Франческа не очень охотно, но все же повиновалась. В коридоре, заметив рядом со своей еще одну дверь, она немного помедлила. Около двери стояли два стражника, и графиня вспомнила, что это комната д'Арнонкура. Но вскоре поняла, что ей нечего бояться любовных притязаний хозяина. Бельдан, не прикоснувшись к ней и не назвав ее по имени, пожелал спокойной ночи, повернулся и быстро ушел.

Огонь лизал все вокруг. Жаркое, жадное пламя, вознамерившееся пожрать весь свет. Она испугалась. Ох, как сильно она испугалась. На этот раз ускользнуть не удастся. Этот огонь пришел за ней. И за ним. И хочет высосать кровь из их тел.

Она могла бы его спасти. Но чтобы спастись самой, нужно его оставить. Стало жарко ногам. Она взглянула вниз и с удивлением обнаружила, что боса. Ничто не защищало ступни от жалящих углей. Она пританцовывала на огне, а сердце вырывалось из груди, потому что время заканчивалось.

Рядом появились какие-то люди, и она чуть не вскрикнула от радости. Но тут же заметила в них нечто странное. Все одеты в черные плащи с капюшонами. Молились на латыни. А его с ними не было.

Пламя взметнулось выше, так что даже опалило ресницы. Она прочитала «Аве, Мария». Дрожали колени, дрожали руки, зубы выбивали частую дробь.

Надо его найти. Помочь понять правду. Он где-то рядом. Нужно подойти первой, потому что на нем нет вины. Это не его дела. Необходимо его спасти, даже если он предпочел бы умереть.

Франческа вскрикнула и проснулась.

Тотчас к ее постели подошли две молодые, миловидные горничные, подали холодной воды с листьями мяты, стали шептать успокаивающие слова.

– Молодая графиня перенесла такой ужас, – говорила одна другой, пока та зажигала свечи. – Сир сам мне говорил. Сказал, что не видел женщины храбрее. Графиня бросилась одна в огонь спасать собачку.

Франческа с благодарностью пила воду, прислушиваясь к лепету горничных. На мгновение ей почудилось, что в комнате послышался какой-то шум, но через секунду она об этом совершенно забыла. Потому что...

«Потому что, – твердила она себе, – завтра я уеду домой».

Глава 15

Но назавтра она не уехала в Бельведер, потому что этого не позволил сир д'Арнонкур.

С первыми лучами солнца в комнату ворвалась Лючия. Она отодвинула тяжелые шелковые шторы, при этом весело раздавая приказания горничным.

Франческа протерла заспанные глаза, а ее новая подруга без умолку болтала:

– Антонио прислал нам провожатых. Повезу вас по улицам города. Это очень забавно. Съездим на старый базар. Мне нужны ленты и всякие безделушки – много-много. Вас наверняка что-нибудь тоже заинтересует. А потом навестим матушку. В ее келье всегда царит покой, даже если в ней полно гостей и кающихся дам; Как хорошо, что вы отправитесь со мной! Я люблю мою дорогую сестру Элеонору, но она далека от таких вещей. Ее интересы сосредоточены в стенах палаццо.

Франческу так и подмывало спросить, что это за интересы, особенно после того, как во время ужина она заметила неравнодушие Бельдана к юной Корсати. Но благовоспитанность поборола любопытство, и она сказала:

– Извините, Лючия, но моя матушка выразила желание возвратиться в Бельведер. Мы выполнили свою миссию, и нас больше ничто здесь не держит. Я обещала, что мы отправимся сегодня же утром.

Прежде чем ответить, Лючия долго-долго оттирала крохотное пятно воска на крышке стола.

– Не думаю, что это возможно.

– Почему? – встревожилась Франческа. – Сир обещал послать людей защищать Бельведер. Они будут нашим эскортом.

– Солдаты уже отправились в Бельведер. Бельдан д'Арнонкур отдал приказ, как только возвратился во Флоренцию. Тридцать человек – считаете, этого достаточно?

– Более чем достаточно. Но замку необходима я, его управляющая. До зимы еще очень много дел.

– Не так уж много. – Лючия продолжала старательно тереть пятно на столе. – Урожай собран. До весеннего сева работы мало.

– Мы выращиваем целебные травы. Некоторые – очень редкие. Надо все описать и отправить в университеты и монастыри, откуда пришли заказы.

– А на что падре Гаска?

У Франчески удивленно изогнулась бровь.

– Кто рассказал вам о францисканце и о нашей работе?

Лючия смирилась с тем, что придется исповедоваться.

Она пересекла комнату и удобно устроилась на кровати. В белой тунике с вплетенными в волосы голубыми лентами графиня выглядела удивительно свежей и потрясающе привлекательной, словно юная ученица, получающая нагоняй от ментора.

– Лорд Бельдан, – нехотя начала она, – нам много вчера о вас рассказывал. Говорил, что вы умница, выдающийся алхимик и преуспели в искусстве врачевания. Что они с братом остались живы только благодаря вашему лечению. И добавил, что вы прекрасная акушерка.

– Неужели? – только и смогла выдавить пораженная Франческа, пристальным взглядом окинув фигуру подруги. И вдруг подошла и обняла Лючию. – Простите меня, – сказала она отстраняясь. – Обычно я не склонна к подобному проявлению чувств. А сейчас подумала о младенцах...

– Понимаю... – Лючия поспешно обернулась. Но они были одни – горничные отправились за сыром, молоком и водой для утреннего туалета. – Я еще никому не говорила, даже мужу.

Франческа удивленно посмотрела на подругу. В выражении лица Лючии появилось что-то новое, суровое.

– Никому, – повторила она. – Потому что иначе узнают все. По происхождению мы не тосканцы, а римляне, а значит, еще худшие болтуны. Если скажу сестре, тут же узнает мать, потом ее подруги и вскоре – весь город.

– А ваш муж? Вы же можете довериться графу Антонио? Он сохранит тайну. Он любит вас, это видно с первого взгляда. И вправе узнать грандиозную новость.

– Нет, – покачала головой Лючия. – Более того, нельзя допустить, чтобы он услышал об этом из какого-нибудь другого источника.

– Но почему? – недоумевала Франческа.

Графиня Лючия Донати в одну секунду превратилась из беззаботной девочки в печальную взрослую женщину.

– Потому что грядет война, – сказала она. – У Антонио будет много других забот. Пусть не беспокоится обо мне.

– Но вчера вечером за столом кричали... – начала Франческа.

– Вчера вечером за столом лгали, – перебила ее подруга. – Мужчины считают нас дурами и пытаются скрыть все плохое. Но мой муж рыцарь, и его отец был рыцарем. Я умею распознавать признаки надвигающейся войны.

Лючия замолчала, и в тишине за дверью Франческа различила шум идущей в палаццо жизни. Кто-то уронил тяжелый предмет, кто-то громко выругался, где-то мелодично запели об уехавшем за три сказочных моря возлюбленном.

Наконец Лючия снова заговорила:

– Бельдан Арнонкур ни при каких обстоятельствах не позволит армии Эгеррана де Кюси находиться так долго в самом сердце Тосканы. Месяц – от силы недель шесть – будет продолжаться лживая дипломатия. Наш совет десяти, действующий в период кризисных ситуаций, станет приторными посланиями убеждать французов вернуться восвояси. А те примутся отвечать, что стремятся только к одному – поскорее перейти Альпы и ступить на родную землю, но их удерживает обременительный долг. И так до первых морозов, когда оскудеют запасы. Тогда Золотое войско осадит Ареццо, и мужчины начнут погибать. Теперь вы понимаете, почему я не могу поделиться своим секретом с Антонио? Ему надо думать только о своих солдатах и постараться спасти как можно больше людей. Ради их жен.

– О, Лючия! – воскликнула Франческа – Как это ужасно!

– Ненавижу войну! – пылко отозвалась графиня Донати. – И вы тоже. Я поняла это по выражению вашего лица, когда рыцарь Генри Кент рассказывал историю детей де Бретея. Но наша супружеская обязанность притворяться, что мужья уезжают всего лишь на турнир и скоро возвратятся такими же задиристыми и живыми.

– Матери не терпится уехать в Бельведер. Она очень тоскует по дому, – тихо произнесла Франческа. – Но я попробую уговорить ее задержаться во Флоренции на несколько дней.

Слезы благодарности засветились в глазах Лючии.

– Большое спасибо! Вы настоящая подруга! – Графиня сразу повеселела. – Когда поговорите с матушкой, приходите в мои апартаменты. Посмотрите, какую тунику я готовлю для Антонио. Он на Троицын день подарил всем своим солдатам новую одежду.

Франческа была довольна своим решением. Но, принимая ванну, не переставала думать, почему все сложилось именно таким образом. Она бы ни за что не согласилась остаться, если бы леди Лючия не призналась, что беременна. А та бы не призналась, если бы Бельдан не рассказал ей, что графиня Дуччи-Монтальдо весьма преуспела в искусстве целительства. Франческа и Лючия познакомились совсем недавно, и Франческа вряд ли бы догадалась о состоянии новой подруги. Однако Бельдан хорошо ее знал и мог сыграть на сострадании гостьи, чтобы подольше ее задержать.

– Но с какой целью? – спрашивала она у пахнувших розой ароматных пузырей на поверхности воды. – К чему сиру Арнонкуру удерживать меня во Флоренции или, говоря иначе, отдалять наш отъезд в Бельведер?

Утро набирало силу, и Франческе становилось все яснее, что хотя Бельдан явно и не настаивал на том, чтобы она дольше задержалась в его палаццо, он этого хотел.

Она постучалась в комнату Бланш в полной уверенности, что мать уже в дорожном платье и все ее пожитки давно упакованы. Однако обиталище графини де Монфор казалось задетым небольшим ураганом: повсюду разбросаны отрезы – преимущественно синих оттенков, но вперемешку с другими броскими цветами. Одного шелка Франческа насчитала на кровати восемь сортов. С потолка свисал великолепный бархат; на карниз чья-то рука набросила шерсть с серебряной нитью. Белая шерсть на комоде, золотистая на канделябре. И даже клетка попугая накрыта бледно-желтой тканью.

А посреди всего несколько француженок и ее мать что-то живо обсуждали на своем языке.

– Мадам Капе, – представила Бланш. Графиня де Монфор была в одной рубашке, которую прикрывала кружевная накидка. – Это моя дочь, Франческа Дуччи-Монтальдо.

Три женщины присели в реверансе, и недоумевающая Франческа улыбнулась им в ответ. Та, которую мать назвала Капе, пронзила ее взглядом черных глаз и снова повернулась к Бланш. Зато Франческа некоторое время продолжала ее изучать: отметила безжалостно выщипанные брови и линию стриженых волос, искусственные кудельки, которые слегка отличались по цвету от живой основы.

– Мадам Капе считается лучшей портнихой во Флоренции, – сообщила Бланш. – Сам сир мне это сказал. Она – француженка и во Флоренцию приехала совсем недавно. Поэтому в курсе последней моды.

– Если позволите добавить, – быстро вмешалась портниха, – я много лет была ведущим членом гильдии белошвеек в Париже. И только выйдя замуж за тосканского перчаточника, решилась покинуть этот прекрасный город. Но мои сестры и мать – как в прошлом бабушка и прабабушка – по-прежнему состоят в гильдии и сообщают мне обо всех новинках моды. Вроде той, что я только что предложила графине де Монфор: пропустить широкую ленту из меха горностая по рукавам платья.

– Из меха горностая? – эхом повторила Бланш. – Но... не чересчур ли это... шикарно.

– Смотря для кого! – решительно возразила портниха. – Вы француженка и графиня, к тому же родственница самого короля Карла. А сир предупредил меня, чтобы я не стеснялась в расходах.

Франческа заметила, как дрогнули ласкавшие шелк пальцы матери.

– Мех горностая... что ж... пожалуй, это будет красиво...

– Я сегодня же начну кроить! – восторженно воскликнула мадам Капе, сворачивая кружевной шелк. – И через неделю вы получите ваше платье. Мое лучшее творение! Шедевр всей жизни! Оду всему новому и прекрасному!

– Судя по всему, наши планы отъезда в Бельведер изменились? – шепнула Франческа, как только портниха отвернулась, чтобы дать распоряжения помощницам.

Мать слегка покраснела.

– Лорд Бельдан дал мне знать, что хотел бы еще отблагодарить за наше гостеприимство в замке, и сообщил, что со мной пожелала встретиться мадам Капе. Он просил принять ее утром. И еще, зная о моей любви к одиночеству, извинился за вчерашний ужин. Теперь, когда я всем представлена, я буду трапезничать в собственной комнате. – Бланш порывисто встала и схватила дочь за руку. – Я понимаю: столько платьев. Это кажется легкомысленным. Но я так давно ничему не радовалась!

Франческа поцеловала мать и поспешила покинуть ее комнату.

«Да, лорд Бельдан – настоящий кудесник, – думала она, быстро проходя по белым галереям палаццо. – Люди правы: он в самом деле колдун».

Но если Бельдан и был колдуном, то руководил он очаровательным сказочным королевством. Летели часы, складывались в дни и недели, пока Франческа познавала его магию. Жизнь женщин Дуччи-Монтальдо – особенно молодой графини – вскоре превратилась в головокружительную череду визитов в соседние палаццо, посещений многочисленных церквей вместе с леди Беатрис и ее благочестивой свитой, походов на Старый рынок в поисках очередной безделушки и долгих, восхитительных разговоров о жизни, любви и браке, чего обделенная подругами Франческа раньше была лишена.

Бельдана она почти не видела. Сир занимался войском и возвращался в город только к вечеру. Но зато много времени проводила с Ги – путешествовала в седле по соседним холмам, развлекалась соколиной охотой, встречалась с его неугомонными, веселыми друзьями.

Они часто ездили к одному дому в удаленной части города, но Франческа ни разу не заходила внутрь – всегда оставалась на улице со своей свитой.

– Кто здесь живет? – оглядывалась она на странное здание.

– Никто, – улыбался Ги. – Здесь играют. Франческа прекрасно знала страсть Ги к азартной игре.

Он с детских лет был к ней неравнодушен. Но раньше игра его бодрила, а не опустошала. А теперь она замечала, как в прохладный день Ги смахивал пот со лба. Ей хотелось расспросить его о странном доме, но она не решалась. Боялась нарушить сладостное очарование жизни вторжением туда, где Ги не одобрил бы ее интереса.

– Ты уверена, что тебе стоит ездить в седле? – шепнула Франческа Лючии во дворе палаццо Арнонкура. – Это не может быть опасным?

– Конечно, нет! – рассмеялась графиня, опираясь на руку пажа, который подсаживал ее в бархатное седло, – здоровее своей кобылы.

Они выехали на улицу, и Лючия посмотрела на подругу лучистым взглядом.

– С ребенком все будет в порядке – я в этом уверена. Я хоть и не широка в кости, но сложена так, что способна родить десяток детей. И намерена это сделать.

Женщины направлялись к раскинувшемуся возле моста через Арно Старому базару. А попав туда, принялись рыться в ворохах товаров, подбирая ленты и нитки к красному кусочку шерсти, который Лючия захватила с собой. Четыре солдата держались поодаль, но не спускали с графинь глаз. Они были одеты не в черные цвета Арнонкуров, а в кремовые с красным Донати.

– Антонио каждый год на Троицын день дарит своим людям новую форму, – тихонько объяснила Франческе Лючия. – Бархатную – знати, шелковую – пажам и шерстяную – простым солдатам. Однако поскольку они служат сиру, им редко приходится носить свои цвета. Но когда представляется возможность, воины с радостью это делают.

Лючия остановилась перед согревавшим руки над жаровней продавцом каштанов.

– Первые в этом году. Можно загадывать желание, – и, видя удивление Франчески, добавила: – Разве в вашем краю нет такого обычая – с первыми новыми плодами загадывать желание? Оно непременно сбывается.

– Всегда? – улыбнулась подруга.

– Всегда, – отозвалась Лючия. – А теперь закрой глаза.

Но Франческа ни за что бы не решилась высказать свое желание. Слишком многое она потеряла. И слишком многое у нее отняли. Будущее представляло собой осколки прошлого: Бельведер, лаборатория и целебные травы. Вполне достаточно, чтобы наполнить жизнь смыслом и покоем. Но возвращение Ги все меняло.

– Могу я задать тебе вопрос? – нарушила ход ее мыслей Лючия.

– Какой угодно, – искренне ответила Франческа. Ей с первой минуты понравилась юная графиня Донати. И теперь казалось, что она разговаривает со старинной подругой.

– Тебя не смущает моя беременность? – заспешила Лючия. – Только не подумай, что я выпытываю. Не скрою, что слышала твою историю. Италия – небольшая страна, и половина благородных семейств связаны либо кровью, либо интригой. Год назад и до нас дошли слухи о чуме в Бельведере и разрыве твоей помолвки с господином Ги. Ты такая славная. Могла бы стать замечательной матерью. Но ведь ты не замужем. О, пожалуйста, прости, я такая неловкая, наверное, причиняю тебе боль. Но мне пришло в голову, что, попросив тебя остаться, я повела себя эгоистично.

Франческа улыбнулась, и сама удивилась, что улыбка была искренней.

– Такова моя жизнь, и я ее принимаю. У меня не осталось желаний, во всяком случае, каких-то реальных. Не стану отрицать, когда вернулся Ги, вернулись прежние мечты. Я его любила и люблю так сильно, что всегда надеялась, что он когда-нибудь возвратится в Бельведер. Но я никогда не думала, что при этом он окажется помолвленным с другой.

– Да, да, с леди Кьярой. Прекрасно ее знаю.

– И что она собой представляет? – не удержалась Франческа.

Женщины покинули базар, и Лючия, остановившись на мосту, посмотрела на бегущую стремнину.

– Очень похожа на самого господина Ги. Красивая. Тщеславная. Избалованная.

– Ги не таков. – Франческа энергично помотала головой. – Он... очень уступчивый. Ты бы слышала, как он великодушно судит о своем брате. Только и думает, чем бы порадовать лорда Бельдана. Бросил меня, потому что так захотел сир Арнонкур – ради политических амбиций. Вот насколько он благороден. А потом – опять ради своего брата – сделал предложение подопечной кардинала Конти.

– Злые языки утверждают, что она не только подопечная, – ехидно заметила Лючия, и Франческа ужаснулась, не ожидая услышать подобные слова из уст своей подруги. – Ходят слухи, что Кьяра – плод юношеского греха, совершенного до того, как будущий кардинал принял священный сан. Призвание посетило его поздно, если вообще посещало. Говорят, он любил ту девушку, но ее состояние было совсем небольшим, а он был младшим сыном, который имел несчастье родиться в очень амбициозной семье. С его семьей мы связаны некоторой интригой. Родные быстренько выпихнули Конти в Париж, где его еще до рождения ребенка посвятили в сан. Девушка умерла, но чадо осталось жить. – Лючия замолчала, и Франческе оставалось догадываться, что за мысли кружились в голове у подруги. – Но хватит об этом. О кардинале Конти нам еще придется говорить. Он сделался известной личностью. И теперь стоит начать обсуждать политическую ситуацию – непременно всплывает его имя. Лучше расскажи о Ги. Что у вас было после того, как он вернулся в Бельведер? Женщины должны делиться любовными историями, даже если это причиняет боль.

Франческа сама едва поверила, что решилась рассказать Лючии, как проводила время с Ги в Бельведере.

– Могла бы поцеловать... должна была поцеловать... чувствовала, что он меня жаждал... что мог бы вернуться ко мне. Но не сумела. – Она запнулась.

– Тебя удерживала мысль, что от этого страдала бы другая, как страдала ты сама, – закончила за нее подруга.

– Ты считаешь меня святее, чем я есть на самом деле, – рассмеялась графиня Дуччи-Монтальдо. – Я изобретала планы и строила козни, чтобы заполучить обратно своего Ги. И кое в чем преуспела. Но вот только... только... О, как я ненавижу сира Арнонкура! И как он ненавидит меня! – с жаром добавила она.

Лючия ничего не ответила, только обняла подругу за талию.

– Давай вернемся в палаццо. Время позднее, и я устала. А покупки закончим завтра – или в другой раз. И будем надеяться, что Господь в своей величайшей милости наградит нас множеством дней, которые мы проведем вместе.


– Ги, что это за медальон у тебя на шее? Новый?

Младший брат сира Арнонкура слегка побледнел, но улыбка осталась такой же обворожительной.

– Напротив. Он у меня довольно давно. А до меня принадлежал многим людям.

– Наверное, поэтому он мне кажется знакомым. – Франческа отвела глаза от золотой звезды. – Только не могу вспомнить, где я его видела.

Ги аккуратно заправил медальон за ворот туники.

– Не стоит себя утруждать. Особенно таким прекрасным вечером, как сегодняшний. В своей благодарности дамам Дуччи-Монтальдо Бельдан превзошел самого себя. Не припомню, чтобы он когда-нибудь устраивал такое прекрасное развлечение.

Франческа присела в реверансе, хотя отлично поняла, что Ги попытался отвлечь ее мысли от медальона и сказал ей неправду. И сделал это совершенно напрасно. Во-первых, потому что она уже видела этот медальон и когда-нибудь припомнит, где и на ком. А во-вторых, потому что Лючия ей сказала, что сир Арнонкур устроил развлечение не столько для того, чтобы отблагодарить графинь Дуччи-Монтальдо, сколько чтобы подбодрить флорентийцев.

– Горожане понимают, – шепнула она, – если сир Арнонкур каждый вечер наведывается в город, оставляя лагерь, значит, нет причин для беспокойства. Но в действительности он приезжает сюда, чтобы тайно строить свои планы. Вокруг столько соглядатаев. Французские, папские, даже из Авиньона, откуда папа Климент намеревается отобрать власть у Рима. Французы отчасти пришли сюда именно за этим. Папа Климент был сторонником графа Анжуйского. Он полагал, что как только Людовик обоснуется на троне обеих Сицилии, престол Святого Петра ему обеспечен. И папская власть сосредоточится в одних руках. Вопрос лишь в том – в чьих руках? Поэтому-то здесь не только папские соглядатаи, но и лазутчики любого мало-мальски значительного европейского политика. Все хотят знать, как намерен поступить сир с расквартированным в Ареццо французским войском.

– Разве можно обеспечить тайну среди шумихи карнавала? – удивилась Франческа.

– Вот именно, подружка, – улыбнулась Лючия. – Иногда шум и забавы – самое лучшее прикрытие для серьезных намерений.

«Стало быть, нынешним вечером замышляются важные дела», – подумала Франческа. Хотя гостей собралось не очень много – не более пятидесяти человек – было много знакомых ей лиц. Веселье нарастало, и яркие наряды перемешались с одеждой бродячих менестрелей и жонглеров.

– Вам нравится, миледи?

Если бы не воспитание, Франческа ни за что бы не обернулась на этот знакомый голос.

– Очень, сир Арнонкур. Но вы напрасно утруждаетесь ради нас. Мы с матерью привыкли в Бельведере к спокойной жизни.

– Таков мой долг, – просто ответил он. – Я считаю, что недостаточно отблагодарил дам, которые спасли жизни брата и мою. Жаль, что ваша матушка снова решила обедать у себя, но я рад слышать, что она пригласила Генри Кента. А теперь будьте любезны, возьмите меня под руку.

«Он чего-то от меня хочет, – думала Франческа, когда они неспешно шли сквозь толпу кланяющихся друзей и обменивались с ними любезностями. – Чего же он от меня хочет?»

Ей не пришлось долго ломать себе голову. Он посадил ее рядом с собой за стол. Элеонора Корсати сидела по левую руку от Бельдана, а Ги – справа от Франчески. Она снова заметила на шее младшего Арнонкура толстый шелковый шнурок и догадалась, что под богато расшитой синей туникой скрывается звезда.

– Попробуйте утку, – предложил Бельдан. – Мои повара тушили ее в оливковом масле и красном вине, чтобы избавиться от жира. – Он понизил голос. – Я вижу, на вас то же самое платье, что вчерашним вечером. Очень милая золотистая ткань – я сам ее выбирал. Но разве мадам Капе не прислала ничего нового?

– Когда я вернулась в комнату, на кровати лежал целый тюк, но я его не распаковывала.

– Неужели? Вот еще замечательные яблоки под глазурью. В меру пряные – помогают ликвидировать тяжесть в желудке после жаркого. Никогда не встречал женщины, которая бы поборола соблазн и не заглянула под упаковку. Так почему вы не открыли свертки?

– Потому что наблюдала собственными глазами, как вы проделывали подобный трюк с моей матерью. Стыдитесь, сир! Разве достойно пользоваться тщеславием бедной женщины, которая радуется дорогим вещам? Мне больно думать, в каких черных безднах погрязла ваша бессмертная душа!

Уголки губ Бельдана дернулись вверх, и внезапно все его лицо озарилось. Франческа мысленно рванулась ему навстречу, в действительности, напротив, еще больше отстранившись.

– Не надо так улыбаться. Этим вы ничего не добьетесь. – Она опустила глаза. – Я не сию секунду выскочила из лесного пожара.

Бельдан рассмеялся:

– А хотите, мы его устроим?

Вокруг веселились рыцари и их дамы, они переговаривались через стол и подзадоривали менестрелей. А Франческа вспомнила, что говорила ей Лючия о конспирации Бельдана д'Арнонкура, и воспользовалась его же приемом – радужно улыбнулась, но при этом произнесла серьезные слова:

– То, что произошло между нами, ровным счетом ничего не значит. Обычная реакция на испуг. Но когда-то я испытала настоящее чувство – любила мужчину. И теперь хочу лишь одного – хранить воспоминания. И чтобы они остались никем не запятнанными.

Бельдан внимательно слушал. Но Франческа против всяких ожиданий не дождалась сочувственного одобрения. Сир не предложил ей охраны, которая бы доставила гостью назад – к привычной монашеской жизни в Бельведере. Напротив, разразился громким хохотом, запрокинув красивую голову. После чего все свое галантное внимание обратил на соседку слева – Элеонору.

Краткая отповедь Франчески нисколько не изменила отношения к ней хозяина. И когда завершился ужин, они снова остались наедине, и Бельдан в сопровождении двух освещавших дорогу лакеев повел ее по пустым галереям дворца к их раздельным постелям. А Франческа думала про себя: «Нет такого правила, что я должна обязательно с ним сейчас разговаривать».

– Значит, вы отвергаете мое заманчивое предложение? – проговорил Арнонкур.

Франческа промолчала.

– А вместе с ним перспективу жизни со мной во Флоренции? Неужели вы не понимаете, какие прекрасные возможности открываются перед вами? И перед вашей матушкой. И перед самим Бельведером. Наверное, вас совершенно не интересует судьба вашего брата. А ведь у меня остались друзья при дворе султана.

Графиня снова ничего не ответила.

– К вам будут относиться со всем возможным почтением.

В глазах Франчески заблистал зеленый огонь.

– И вы еще осмеливаетесь говорить о каком-то почтении? – Она сознательно перешла на итальянский. – Если бы брат или кто-нибудь другой, способный меня защитить, оказался рядом, мне не пришлось бы выслушивать ваших оскорблений. Но я не очень молода, бедна, одинока и значит, по-вашему, должна хвататься за любое предложение? О каком почтении вы рассуждаете, если стремитесь к тому, чтобы я сама себя перестала уважать?

Она оттолкнула разинувших от удивления рты лакеев и скрылась в своей комнате.

Сон пришел поздно. Почти под утро. Но был все тем же: пламя, страх и погоня за невидимым и неведомым человеком. Франческа знала одно: пока еще есть время, она должна его найти.

Задыхаясь, она проснулась. Сердце бешено колотилось в груди. Потребовалась не одна минута, чтобы успокоиться. Только после этого она услышала убаюкивающее похрапывание служанки.

– Довольно! – приказала Франческа себе. – У меня больше не будет ночных кошмаров.

Так оно и случилось. Ибо кошмары вырвались из сумрака ночи, и теперь пламя стало плясать перед ее открытыми глазами среди бела дня.

Глава 16

– Ты уверена, что она пьет?

Утвердительный кивок Летиции не оставил никаких сомнений.

– И, кажется, немало. В одном из баулов я нашла запрятанную под новыми платьями пустую глиняную бутылку.

– А я считала, что ей хорошо. Отчасти поэтому согласилась остаться. Мать казалась такой довольной – гораздо более довольной, чем дома, в Бельведере. Несмотря на затворничество, обзавелась подругами. Эта болтушка Капе все время разговаривает с ней по-французски, и что ни день, то гостит у нас. Лорд Бельдан из кожи вон лезет, чтобы угодить матушке. Совсем ее испортил новыми нарядами и драгоценностями.

– Что правда, то правда: сир любыми способами выражает благодарность графине, но это ни на волос не улучшает положения. Наоборот, все только хуже. Демоны графини де Монфор поедают ее изнутри. И пока их не изгонят, любые забавы извне им только на руку.

– Моя вина, – огорчилась Франческа. – Следовало давно увезти ее домой. Два месяца во Флоренции. Каждое утро собираюсь в дорогу, однако вечером опять ложусь в постель Арнонкура.

Брови служанки удивленно взлетели, и Франческа поспешила объяснить:

– Я имела в виду: остаюсь в его доме. Что-нибудь обязательно задерживает. Сначала леди Лючия, которая прежде занималась управлением палаццо. Теперь она не в состоянии этого делать, и мне постепенно все приходится брать на себя. Один за другим она отдает мне ключи: от кухни, от кладовой, от сундуков с деньгами, серебром, полотном. Кажется, я собрала уже все. Взгляни, как преобразилась моя комната.

Летиция повела вокруг глазами и заключила:

– Когда мы приехали, она выглядела пустоватой. А теперь сюда словно перенесли все веши графини Донати.

– Но их вполне возможно перенести обратно, если я решу ехать домой. Падре Гаска пишет длинные письма и советует задержаться, но я знаю, что меня ждут мои травы. И матери там будет лучше.

Летиция ничего не ответила. Этот категоричный тон она слышала много раз и прежде. Но тогда леди Бланш остерегалась чарки. Теперь обстоятельства изменились и заставляли собираться в дорогу.

– Попробуйте уговорить матушку поехать вместе с вами, когда снова решите навестить молельную келью леди Беатрис, – наконец посоветовала она. – Я слышала, что там бывают благородные дамы, которые проводят утро в исповеди.

– Попробую, – с сомнением улыбнулась Франческа. – Но обычно матушка отказывалась, когда мы звали ее с собой.

Но на этот раз Бланш неожиданно согласилась. Первой в назначенный час вышла во двор и, поджидая дочь, нервно расхаживала взад и вперед.

– Подходящее время для раскаяния, – проговорила она, целуя Франческу в щеку. Дочь согласно кивнула. Теперь серые утренние туманы озаряли теплые, золотистые краски осени, а сумрачные дни возвещали о приближении тосканской зимы. Красивые мраморные солнечные часы показывали едва три, а светило уже клонилось к закату.

Бланш поежилась.

– Как ты думаешь, это не кощунство, что мне захотелось надеть отороченный мехом плащ? Впрочем, что я спрашиваю? По словам мадам Капе, ты почти ничего не приняла из присланного ею. И сир жаловался, что ты слишком строга к себе. Говорил, что недостаточно отплатил за то, что ты спасла его жизнь и жизнь его брата. А теперь ты занимаешься его хозяйством, отчего он чувствует себя в еще большем долгу.

– Меня мало интересуют наряды, – не слишком искренне ответила Франческа. – И нет ни малейшего желания ставить себя в еще большую зависимость от человека, которому я не доверяю. Флоренция – приятный город, и я здесь, похоже, нужна. Можно считать, что я оправдала свое содержание.

– Как ты похожа на отца, – грустно улыбнулась Бланш. – Такая же непреклонная. Он бы ответил так же и почти теми же словами. Господь наградил вас несгибаемой силой.

Франческа открыла было рот, чтобы признаться матери, что она вовсе не сильная. Наоборот, только из-за своей слабости ей приходилось держать Бельдана Арнонкура на таком расстоянии. Но тут она увидела на противоположном конце двора спешивших к ним Лючию и Элеонору. Обе раскраснелись от холода и согревали руки в перчатках с оторочкой из лисьего меха.

– Ну, вперед! – раскатисто пропела Лючия, но, вспомнив, что они направлялись к исповеди, продолжила гораздо сдержаннее: – Поедем, как пристало благовоспитанным дамам, не спеша.

– Лючия, – обратилась к подруге Франческа, когда они покинули двор палаццо, – мне надо тебе кое-что сказать. Это очень важно.

– Пожалуйста, – отозвалась подруга, проникаясь важностью своей миссии. – Исповедуйся.

– Мне пора уезжать. – Заметив недоверчивый взгляд Лючии, Франческа поспешила закончить: – Знаю, знаю, я твердила одно и то же все последние недели. Но сейчас в самом деле настало время. Приближаются первые морозы. Меня ждут в Бельведере.

К ее удивлению, Лючия, которая до этого использовала любой предлог, чтобы подольше задержать подругу, просто спросила:

– Дело в твоей матери? Или в сире?

Франческа собралась возразить, но, вспомнив о святой цели их поездки, оглянулась и, убедившись, что их никто не слышит, ответила:

– И в той, и в другом.

– Так я и думала, – кивнула Лючия. – Все собиралась предупредить Арнонкура, что он поступает неправильно, пытаясь подкупить французскими безделушками твою матушку и таким образом удержать тебя при себе. Хотела ему посоветовать объясниться с тобой.

– Он уже объяснился.

– И что же?

– Я чуть не вызвала его на дуэль. – Франческа хотела, чтобы подруга поняла, что она за женщина. – Его намерения оказались недостойными.

– Неужели? – изумилась графиня Донати. – Разве лорд Бельдан способен на недостойный поступок?

– Он предложил мне стать его любовницей. И не в первый раз. О замужестве и речи не шло. Я – вещь подержанная. Некогда была помолвлена с его младшим братом. А теперь, немолодая и бедная, должна радоваться любому знаку внимания. В жены он желает получить кого-нибудь получше. Чистую и прекрасную, вроде твоей сестры Элеоноры.

– Элеоноры? – изумилась Лючия и разразилась смехом. – Ты сильно ошибаешься. Но оставим это. Вернемся к тебе и сиру Арнонкуру. В его чувствах к тебе я уверена. Но каковы твои чувства к нему?

– Я его ненавижу. И ненавидела всегда за то, что он разрушил нашу помолвку с Ги, – быстро ответила Франческа и, смутившись, продолжала гораздо медленнее: – Хотя, постой. С тех пор как он объявился в Бельведере, все изменилось. В нем есть какая-то притягательность. Я хотела бы его ненавидеть, но не могу. Вот мать действительно до сих пор его ненавидит. Это очень странно, потому что она так много от него принимает. Но дары только разжигают в ней ненависть.

Женщины помолчали, и некоторое время раздавался лишь стук копыт по мощеной мостовой. Первой возобновила разговор Лючия:

– А теперь? Что ты чувствуешь к нему теперь?

– Вожделение, – не покривила душой Франческа, глядя при этом в землю. – С того дня, как он спас мне жизнь, меня влечет к нему. Нет, даже раньше. Это ужасно, Лючия. Я кинулась к нему в лесу, словно простая шлюха. Воспылала страстью. А он меня остановил. Спросил, способна ли я забыть Ги? Сказал, что я вольна переспать с кем угодно, лишь бы душа принадлежала ему.

– И что ты ответила?

– Ответила, что моя душа принадлежит Господу, и никому другому. Но остальное еще постыднее. Бельдан солгал, когда говорил, что я заставила его заночевать на берегу. Наоборот, я просила его остаться в пещере. Он в конце концов согласился, взял меня за руку, и я уснула, как младенец. Я знаю, что ужасно согрешила, но, держа его руку, не испытывала ни малейших угрызений совести. Отец и братья на небесах сгорают из-за меня от стыда. – Она помолчала, а затем поспешно продолжила: – Лючия, скажи, ты веришь, что он рыцарь тамплиеров и колдун? Это могло бы объяснить, почему он так сильно влияет на меня.

Лючия снова рассмеялась.

– Если это так, то и моего Антонио запиши в колдуны. Потому что меня влечет к нему не меньше, чем тебя к сиру Арнонкуру. Даже сейчас, когда я стараюсь скрыть, что беременна. Задуваю свечи, втягиваю живот и молю Всевышнего, чтобы муж ничего не заметил. Нет ничего постыдного в том, что тебя тянет к лорду Бельдану – ты его любишь.

Франческа прыснула.

– Какая ты наивная и романтичная. Я не могу любить Бельдана, поскольку многие годы люблю его младшего брата.

– Эту загадку ты должна разрешить сама, – заметила подруга. – Ответ на нее можно найти только в собственной душе. Но это нелегко даже самому сиру. Я знаю его очень давно. Уважаю и доверяю ему жизнь своего супруга. Но ему не приходилось испытывать трудностей в отношениях с людьми. Он богат. Он баловень судьбы и привык командовать другими. А в житейских обстоятельствах он допускает промахи – там, где простые люди чувствуют, как любить и кого любить. Но у него есть время научиться. Так что постарайся помочь лорду Бельдану. – Лючия пришпорила лошадь и обернулась к Франческе. – Ну вот мы и у святой материнской кельи. Боже, какая там собралась толпа!

Леди Беатрис жила в уединенном домике рядом с церковью Санта-Марии-Новеллы, стоявшем настолько близко к ней, что в пасмурные дни он казался продолжением храма и возвышавшегося позади доминиканского монастыря.

Один из пажей Донати помог Франческе спешиться, и графиня отдала ему поводья. Обняв мать за талию, она повела ее к простому одноэтажному оштукатуренному зданию.

Но у самого порога Лючия отозвала их в сторону и пропустила вперед других. Ее лицо казалось встревоженным.

– Приближаются морозы, а с ними война. Вы чувствуете?

К удивлению Франчески, ей передалась тревога подруги. В послеполуденном воздухе почудилось ледяное дыхание битвы. Она поежилась, и Лючия, успокаивая, взяла ее за руку.

Это был уже третий визит графини Дуччи-Монтальдо в келью леди Беатрис, но место нисколько не потеряло для нее своего очарования. Дом состоял всего из одной, скромно меблированной комнаты, где мать Лючии садилась за один стол с доминиканскими монахинями. Вдоль стен стояли простые сундуки, в терракотовых подсвечниках застыли толстые свечи, на кровати лежало домотканое покрывало. Хозяйке прислуживала старуха с высохшим лицом, но Франческе показалось, что помощь требовалась скорее ей, а не леди Беатрис.

Мать Лючии оторвалась от разговора со встревоженной женщиной и направилась прямо к ним.

– Слава Богу, вы приехали, – прошептала она. – Нужно немедленно отправляться к падре Фиорино. Поедем как можно быстрее. Люди возбуждены. Дамы испуганы. Повсюду разговоры о войне.

Франческа и Лючия переглянулись. Вокруг быстро темнело, и, чтобы рассеять мрак, Элеонора зажгла одну из свечей.

– Самые суеверные занимаются поиском знамений и примет. Какая-то женщина видела во сне кровоточащую луну, и это вызвало великие волнения. Но что еще дано человеку, как не молва? И этого вполне достаточно. – Леди Беатрис печально улыбнулась. – Итак, в путь?

Десять дам последовали за ней в крохотный дворик. Некоторых Франческа успела узнать. Симпатичную, живую Марию де Мису – супругу того самого Стефано, который прибыл в Бельведер вместе с Ги и Бельданом. Остроносенькую Анну Беллини, чей муж был одним из самых богатых флорентийских банкиров, а двое сыновей жили со своими семьями в Ареццо. Лелию де Медичи, красавицу Джемму Тулио и некоторых других. На них на всех была простая черная одежда, а из украшений только серебряные кресты. Лица встревожены, пальцы рук крепко сцеплены.

Они уже приближались к массивным резным дверям, когда Элеонора воскликнула:

– Посмотрите! – Все подняли глаза и, увидев на небе яркие всполохи, замерли в ожидании грома, но не услышали даже отдаленного раската.

Молния без грозы – дурная примета.

«Глупо так нервничать», – подумала Франческа, зажигая свечу перед распятием кисти Джотто. Художник написал Христа всего несколько десятилетий назад. Краски не успели потускнеть и пронзительно трогали душу. «Глупо, – повторила она себе. – Сир и его Золотое войско выиграли много сражений. Защищают Тоскану больше двадцати лет, и защищают неплохо. Даже могучая армия французского короля ни разу не одержала над ними победу».

Но ни слова, ни умиротворяющая обстановка собора не могли ее успокоить. Франческа понимала, что ни в одном из прошлых сражений ставка не была столь велика. Что, если победят французы и установят свою власть над всей Италией?

Они будут диктовать Тоскане все, что им заблагорассудится. Франческу не слишком тревожило, кто правил ее страной. Тоскана процветала, когда ею управляли этруски, римляне, варвары, христиане, император и папа. И будет процветать, зажатая французами с севера и с юга.

– Но какова цена подобного мира? – произнесла она вслух. С обеих сторон будет множество убитых и искалеченных в схватках – именно так называют трубадуры отвратительные побоища. А над их могилами Тоскана продолжит свой бег в века и, как и раньше, будет сеять весной, а осенью снимать урожай. Круг за кругом. И совсем не важно, кто станет сеятелем, а кто жнецом. И какой воцарится повелитель – ведь всем известно, что он правитель на миг.

Франческа склонила голову и стала молиться. За всех людей, в том числе и за французов. И ей показалось, что свечи в ответ вспыхивали, будто живые. Светлячки надежды в кромешной тьме.

– Но я должна их видеть! Мне надо взглянуть на этих чертовых поганцев д'Амбри!

Голос Бланш взвился почти до крика, и Франческа отпустила служанок, чтобы поговорить с матерью и Петицией без посторонних. И только когда дверь за ними закрылась, твердо сказала:

– Мама, ты устала. Мы долго отсутствовали. А сейчас настало время ужинать. Увидимся с ними завтра.

– Но в записке говорится о встрече сегодня, нынешним вечером. – Бланш возбужденно взмахнула листком пергамента перед самым носом Франчески. – Не спорь! Это ненадолго. Сир даже не заметит нашего отсутствия. Эти люди – наша кровная родня. После смерти твоего отца мы еще ни разу не встречались.

– Но почему именно сегодня? – недоумевала дочь. – Мы во Флоренции целую вечность. Не получили от них ни единого слова. А тут вдруг они хотят немедленно встретиться?

– Таковы эти люди, – ответила Бланш, и на мгновение с ее бирюзовых глаз слетела вуаль кокетства. – Было время, когда они знаться с нами не хотели. Но теперь нас взял под крыло сам сир Арнонкур... – Графиня де Монфор так и не закончила фразы.

– Позволь, ты только сегодня исповедовалась в недобрых чувствах к нему. А Бельдан шутит, что видел тебя чаще в Бельведере, чем у себя в палаццо. Неужели ты не понимаешь, что у лорда Арнонкура не хватает свободных людей и он не может дать тебе эскорт, чтобы сопровождать к родственникам, которые слова с нами не сказали, когда считали бедными и невлиятельными. Тебе не стыдно, леди Бланш?

В глазах графини де Монфор заиграл такой же веселый огонек, как в топке камина.

– С какой стати? Д'Амбри считают, что мы сломлены. Но это не так. И я хочу им это показать. Они не знают, что Арнонкур держит нас при себе и тратит изрядное количество денег – по крайней мере на меня – только для того, чтобы успокоить собственную совесть. Однако они слышали, что мы пользуемся его особым вниманием, а ты ведешь хозяйство в палаццо и за ужином сидишь справа от сира.

– Я сижу вместо тебя. А ты бы сидела по праву своего происхождения и в знак его благодарности. Но поскольку ты предпочитаешь уединение...

– Но нашим родственникам это невдомек, – рассмеялась Бланш. – Они верят слухам. А люди шепчутся, что лорд Бельдан вскоре предложит тебе руку и сердце.

«Точнее, предложит с ним переспать», – подумала Франческа, но вслух сказала другое:

– Они скоро обнаружат правду. Через несколько дней мы уедем из Флоренции, и они поймут, что мы такие же бедные и бесправные, как и прежде.

– Но пока пусть изведутся от зависти при виде моих нарядов! – торжествующе воскликнула мать. – Пока узнают правду, попортят себе много крови.

Франческу рассмешила наивность графини де Монфор.

– Но, мама...

– Ты сама потешишься не меньше меня. – Бланш направилась к двери. – Помнишь, как презрительно обошлись с тобой д'Амбри во время ярмарки?

– Но как мы туда доберемся? У лорда Бельдана нет свободных людей, так что эскорта нам не предоставят.

– Ничего. Прогуляемся, – предложила мать. – Дорогу я найду. В лучшие времена мне тысячу раз приходилось бывать в их дворце. Как ты считаешь, не покажется слишком претенциозным, если я надену подбитое горностаем платье? Зима еще не началась. Не хочется, чтобы подумали, будто я пытаюсь произвести впечатление. Может быть, лучше отороченная мехом туника? Или и то и другое? По-моему, достаточно прохладно. Утром листья тронул первый мороз.

Бланш искренне радовалась. Франческа давно не видела мать такой счастливой. И вспомнила, как с ней самой обошлись во время ярмарки. Молодая графиня д'Амбри – Франческа ни за что на свете не вспомнила бы ее имени – испортила ей праздничный день. Только танец с Бельданом привел ее потом в чувство. Что ж, дочь унаследовала от графини де Монфор толику злости. Франческа улыбнулась при мысли о скорой мести. И стала прикидывать, что надеть, чтобы в последний вечер во Флоренции казаться неотразимой. Франческа решила, что утром они отправятся домой.

На пороге мать посерьезнела и обернулась к дочери:

– А когда вернемся, я тебе кое-что скажу. Надо было рассказать давно – несколько лет назад, – но не хватало смелости. Надеюсь, еще не поздно. Нет, не должно быть!

Бланш вышла, и Франческа повернулась к Летиции.

– Как вам кажется?

– Хочешь спросить, не пьяна ли она? – закончила за служанку графиня. – По-моему, нет. Скорее, просто счастлива, словно приняла очень трудное решение.

– Трудное решение вы приняли, – возразила Петиция. – Лорду Бельдану не понравится, что вы без сопровождения ходили по улицам города. Позовите с собой господина Генри Кента. Он нравится вашей матери. Они часто обедали вдвоем.

– Я знаю, что они приятели, – отозвалась графиня, продолжая рыться в сундуках, и наконец вытащила белую тунику. – Конечно, не горностай, но ее блеск поможет отвлечь взгляды от моих веснушек. – Она улыбнулась. – Господин Кент нравится матери, и я рада их дружбе. Но он нужен сиру. А мы вернемся до ужина, и лорд Бельдан не узнает, что мы отлучались без его ведома.


– Мама! – возмутилась Франческа. – Ты десятый раз говоришь, что дворец д'Амбри за следующим углом.

Бланш на секунду остановилась и спустила пониже отороченный мехом темный капюшон плаща.

– Так и есть. Теперь он точно где-то рядом. Мы обошли половину Флоренции. Осталось не так уж много мест, где он может находиться.

Франческа не стала напоминать матери, что, по ее собственным словам, они исследовали всего лишь половину города. И значит, шансы отыскать нужный дом совсем невелики. На ближайшей церкви пробили куранты, и Бланш поежилась от наползавшего со всех сторон серого тумана.

– Рановато стемнело. И людей на улицах мало.

– Похолодало, – отозвалась дочь. Она решила не говорить о напряжении, которое ощущалось всеми с самого утра и которое привело их в келью леди Беатрис, а потом в храм. – Надо кого-нибудь спросить. Может, мы близко от цели, только не можем сообразить, куда повернуть.

Но как назло, не попадалось ни одного прохожего. Улицы словно вымерли, и единственным звуком был перестук их башмачков по мощеной мостовой. Иногда они видели освещенное окно, а за ним – собравшуюся у очага семью. Промелькнул конный гонец, потом рыцарь Золотого войска, но они возникли неожиданно и так же быстро утонули в темноте.

– Вот наконец приличный человек, – обрадовалась Бланш, когда прямо из тумана на них выскочил какой-то мужчина. Но «приличный человек» оказался подгулявшим пьяницей, который весь день кутил с первыми встречными, а теперь, заметив двух женщин, решил, что с ними можно поразвлечься.

Он что-то шепнул на ухо графине де Монфор, отчего ее лицо вспыхнуло, а правая рука с размаху угодила незнакомцу прямо по щеке.

– Как ты смеешь предлагать нам подобные вещи? – Пьяница что-то промямлил и, пошатываясь, отошел в сторону. – Мы что, похожи на проституток? – продолжала возмущаться Бланш. – Волосы темные и не распущены...

Франческа промолчала, хотя могла бы напомнить, что они шли одни, без сопровождающих. Мать поступила неосторожно, ударив незнакомца. Хорошо, что у того не оказалось за поясом ножа.

– Мне кажется, я ощущаю запах реки. Наверное, мы забрели не в лучший район.

Дома становились ниже и стояли ближе друг к другу. Запах кухни и.помойки смешивался с поднимавшейся от Арно затхлой сыростью. Где-то весело наигрывала флейта, но Франческа всей кожей ощущала подозрительные взгляды, и ей расхотелось задавать вопросы.

– Однако придется, – проговорила она вслух. – Надо найти дорогу обратно, пока мы совсем не заблудились. – Она решила обратиться к первому встречному, будь то мужчина или ребенок. Но не успела об этом подумать, как двумя домами дальше распахнулась дверь и из нее вышли трое высоких, закутанных в темные плащи мужчин. Растрескавшаяся створка тут же захлопнулась, но Франческа успела разглядеть молодое лицо и золотистые волосы одного из мужчин. – Ги, – облегченно прошептала она, узнав неказистый дом, к которому они с ним часто подъезжали.

Франческа уже хотела бежать к Ги, но за дверью заговорили, и она узнала голос, который слышала уже дважды. Первый раз – в замке, второй – у ворот, когда за ее спиной пылал ложный чумной костер.

Она схватила за руку мать и повлекла за собой в тень. Ги говорил тихо, но настойчиво:

– Вы дали мне слово благородного человека, что не причините им вреда. Это так?

– Конечно. Слово благородного человека и рыцаря. – Мальвиль говорил с таким сильным бургундским акцентом, что Франческа едва понимала смысл сказанного.

«Интересно, – подумала она, – он хоть где-нибудь учился?» И чуть не расхохоталась. Какое это имело значение? Мальвиль оказался умен. Достаточно умен, чтобы узнавать то, чего не знал. И выискивать тех, кто бы ему об этом рассказывал.

– Никакого кровопролития, – настаивал Ги. – Ни один человек из Золотого войска не должен пострадать. Вы окажетесь в осаде, а потом начнете переговоры о выходе на свободу.

Франческа поняла, что это был уже решенный вопрос, и теперь Ги только хотел получить подтверждение.

– Никакого кровопролития, – успокоил его Мальвиль. – Нам нет резона сражаться. Наши основные силы по-прежнему на юге Италии. Кроме тех, кто направился к Генуе и продвигается домой.

Ги облегченно вздохнул.

– Хорошо. В таком случае увидимся в Риме.

– В Риме, – эхом отозвался француз.

Рыцари расстались, не кивнув и не подав друг другу руки.

– Кто эти люди? – шепнула Бланш, когда замер вдали звон их золоченых шпор. А Франческа обрадовалась, что та ничего не увидела и не услышала.

– Дурные люди, – ответила она. – А нам лучше поспешить домой.

Под ногами возникло какое-то движение. Франческа пригляделась и заметила в темноте красные, горящие глаза. Две пары, четыре пары, а через секунду – бесчисленное множество пар. По ноге пробежало что-то мягкое и проворное. Франческа зажала рот, чтобы не вскрикнуть.

– Крысы, – поежилась она. – Пойдем отсюда быстрее.

Глава 17

Фасад палаццо Арнонкура светился ярко, как днем. Женщины подъехали на грузовом фургоне, дали вознице золотой флорин и попытались незаметно прошмыгнуть через широко распахнутые бронзовые ворота.

– Графиня, – неуверенно начал дежуривший у ворот молодой рыцарь, – сир приказал...

Франческа не обратила на него внимания и быстро прошла во двор, но там от неожиданности зажмурилась. Палаццо сиял множеством фонарей. А на отполированной брусчатке двора и лестничных ступенях стояли небольшие медные и терракотовые сосуды с ароматизированным льняным маслом.

– Что случилось? – Сердце Франчески гулко забилось, и она обернулась к рыцарю.

– Вы исчезли, – ответил юноша.

Навстречу по лестнице к ним спешила Лючия, шурша юбками.

– Куда вы делись? Лорд Бельдан сам не свой. Поехал искать вас в городе.

– Мы хотели навестить наших родственников в палаццо д'Амбри, – высокомерно заявила Бланш, но Франческа видела, что это лишь поза и что мать невероятно напугана. От света, кутерьмы и от мысли, что придется отвечать разгневанному Бельдану, у нее самой стыла в жилах кровь. Но Франческа понимала, что нельзя поддаваться страху, и решительно выпрямилась. Следовало известить Бельдана дАрнонкура, руководившего Золотым войском, о вероломстве его младшего брата. И сделать это надо было немедленно. А там будь что будет.

– Пожалуйста, отведите меня к сиру, – попросила она.

– Сир сам явится к вам, – послышался голос Кристиано. Он спустился по лестнице вслед за Лючией, не торопясь, медленно, с достоинством. На его губах играла торжествующая улыбка. Он никогда не любил Франческу и теперь надеялся, что Арнонкур отлучит ее от себя и жизнь вернется в прежнее приятное для него русло.

– Где я должна его ждать? Здесь? – поинтересовалась графиня. Она хотела спросить Кристиано, за что он так ее ненавидит, но по выражению лица великана поняла, что разговаривать об этом с ним бесполезно.

– Ждите в своих покоях, – приказал тот и придвинулся к ней вплотную. – Я сам отведу вас туда и буду охранять, чтобы вы не сбежали до возвращения сира.

– В этом нет никакого смысла. – Франческа положила свою миниатюрную руку в широкую ладонь гиганта. – Мне надо кое-что сказать лорду Арнонкуру. И сказать как можно быстрее.

Но чем дольше она ждала заветного стука в дверь, тем острее понимала, что сделать это не просто. Графиня сняла плащ и рассеянно отметила, что после всех ее блужданий на нем не появилось ни единого пятнышка грязи. Вынула из волос скреплявшую прическу золотую нить, и волосы рассыпались по спине. Она скользнула глазами по пылавшему в очаге огню и встревоженным лицам двух служанок. Судя по всему, они получили приказ нагреть комнату, чтобы графиня не замерзла после уличных приключений. Взгляд ее остановился на полусобранных дорожных баулах, на разбросанных рядом обновках.

Как сказать? Как разбить его сердце?

Франческа вспомнила, как нежно ухаживал Бельдан за раненым братом, как радовался, когда тот пришел в сознание, и с какой гордостью смотрел он на Ги. Вспомнила его слова в башне замка: «С тех пор как умерла Анна, я не испытывал потребности жениться. У меня есть Ги. Он самый лучший. Он для меня все. Он – мой наследник и унаследует все, что я оставлю в этом мире».

Франческа его понимала, потому что сама любила Ги. Любила прежде и будет любить всегда. И наверное, не меньше, чем Бельдан. Она не хотела верить своим глазам, ей хотелось надеяться, что все увиденное ею в городе, – ложь. Она считала, что Ги не мог вступить в сговор с французами против собственного брата. Бельдан прав: он самый лучший. Только бы...

– Как ты думаешь, Бельдан про нас не забыл? – с надеждой спросила Бланш, прерывая поток тревожных мыслей дочери. Графиня де Монфор все еще куталась в отороченный мехом плащ, хотя в комнате было отнюдь не холодно. Скорее даже жарко, так что над ее изящной верхней губкой выступили крохотные капельки пота.

Франческа собралась ей ответить, но в этот момент раздался громкий стук в тяжелую створку. Служанки торопливо присели перед господином в реверансе и, обгоняя друг друга, поспешили выйти из комнаты. Бельдан вошел и первой поклонился Бланш.

– Вы можете нас оставить. Летиция ждет вас в вашей комнате.

Графиня де Монфор поднялась. Она дрожала от страха, но была полна решимости защищать дочь от незаслуженных обвинений.

– Оставьте нас, – повторил Бельдан. Его тон никому бы не показался мягким.

Бланш не проронила ни слова, присела в реверансе – небывалая учтивость с ее стороны – и так же молча затворила за собой дверь.

Франческа и Бельдан некоторое время смотрели друг на друга. Графиня вглядывалась в его лицо, и на нее нахлынули воспоминания, которые она так старательно гнала. Может быть, это произошло потому, что ей предстояло сказать Арнонкуру неприятные слова и она не могла решиться их произнести. Ей следовало бы бояться его, но она не боялась. И поняла вдруг, что он никогда не внушал ей страха. Наоборот, стоило ему войти в комнату, и она моментально воспарила на небеса.

Бельдан спас ее от смертельной опасности на пожаре и прижимал к сердцу, пока не миновала угроза. А потом, когда она решила, что от ужаса лишилась сна, держал ее за руку, и она спокойно уснула. Она и сейчас различала доброту под маской суровой непроницаемости. Доброту и невинность. Словно перед ней был тот самый семнадцатилетний юноша, который потерял интерес к жизни, когда от родов умерла его молодая жена. Но через два года мир покинул его отец, и на плечи старшего сына легла тяжелая ноша забот о владениях и обязанностях Арнонкуров. Однако, несмотря на занятость, ужас и грязь войн, он успевал растить Ги – так же нежно, как растил бы собственного сына.

О, Бельдан! Сердце Франчески рванулось навстречу рыцарю.

Видимо, он что-то прочитал по ее лицу, потому что сделал шаг навстречу. А она, под тяжестью хранимой тайны, машинально отпрянула. Но Бельдан не мог знать, что было у нее на душе, и его лицо посуровело.

– Вам нечего меня бояться, – проговорил он. – Пока вы жили под моей крышей, я к вам ни разу не прикоснулся. Хотя, поверьте, такое желание было.

– Я вас не боюсь, – спокойно ответила Франческа.

– Где вы были?

– Отправились в палаццо д'Амбри.

– Летиция мне так и сообщила. Я послал своих людей к д'Амбри, но те ответили, что вы у них не появлялись. Тогда я поехал сам: готов был обыскать каждую комнату, голыми руками разнести на куски их проклятый дом, но найти вас. Но вас там не было. Иначе я бы сразу почувствовал ваше присутствие.

Бельдан замолчал, и свой рассказ продолжила Франческа:

– Мы заблудились. Мама сказала, что знает дорогу, но сбилась с пути. И мы оказались у реки.

– У реки! – взорвался рыцарь и подошел к ней вплотную. – Ты хотя бы понимаешь, что с вами могло случиться? Кругом отчаянные люди – лазутчики, убийцы. На вас могли напасть.

Франческа молчала.

– Ги пропал. Отсутствовал весь день. Хотя это не в первый раз, но я уж было подумал... – Бельдан запнулся, кашлянул и рассмеялся. – Глупости... ничего себе парочка под присмотром Бланш. Графиня де Монфор ненавидит Ги немногим меньше, чем меня.

– Мать не испытывает такого чувства. Что бы она ни говорила, я в этом уверена. Боится – да, хотя я не могу понять почему. Но отчего-то говорит она только о ненависти и никогда – о страхе.

При этих словах Бельдан едва заметно вздрогнул и отвернулся.

– Посмотри на меня, – прошептала Франческа.

Рыцарь поднял голову. Он стоял так близко, что Франческе показалась, что она утонет в его глазах. Их цвет словно перетекал от темного к светлому и опять к темному. Франческа пришла в восхищение: она не подозревала, что на земле существует так много оттенков черного цвета. «Надо сказать. Теперь же», – думала она.

Бельдан поднял руку, но тут же в нерешительности опустил.

– Можно к тебе прикоснуться?

– Да, – отозвалась она. – Пожалуйста.

И тогда он ей все сказал. Запечатлел губами на ее коже. Прошептал в ухо. Как безумно весь вечер ее искал. Как накричал на Петицию и леди Лючию за то, что они ее отпустили. Как волновался за нее. Переживал, что смертельно обидел ее, предложив наряды и драгоценности.

– Боялся, что ужасно обидел, предложив самого себя. Франческа обняла его за шею и, притянув к себе, с восторгом слушала, как билось его сердце.

– Тс-с... – прошептала она. – Поцелуй меня.

Но Бельдан пока не был готов. По крайней мере поцеловать так, как она того хотела. Он еще исследовал ее губами и впечатывал слова в ее кожу. В последнее время в их отношениях многое изменилось, и он хотел это высказать. Чтобы она поняла. Но Франческа все поняла без слов. Слов ей больше не требовалось. Она уткнулась лицом в его ладони. А потом прильнула губами к губам.

– Я приказал горничным упаковать твои баулы. Потом распаковать. Опять запаковать. Я боялся...

Франческа не желала слушать остального и прижалась к Бельдану всем телом. Так крепко, что выкинула из головы все прочие мысли. По крайней мере на этот долгожданный миг, которому суждено было так скоро закончиться.

– Бельдан, я должна тебе кое-что сказать.

– Что именно? Что ты меня любишь? – прошептал рыцарь. – Что прощаешь меня? Что выйдешь за меня замуж?

Франческа отпрянула. У нее перехватило дыхание.

– Замуж?

– И как можно скорее. Прямо сейчас, если бы это было возможно. Я потерял достаточно времени – полжизни – и совершил множество ошибок, ужасных ошибок. Как я обращался с тобой! Просил стать моей любовницей, а не женой. Во мне говорили гордость и тщеславие. Ты была помолвлена с братом. Он мне не говорил, но я знал... – Бельдан путался в словах, никак не мог подобрать нужные, чтобы выразить свои чувства.

И Франческа решила ему помочь, заговорив о другом. А он пусть объяснится потом – она так рада будет выслушать. Графиня выскользнула из объятий Бельдана и прошептала:

– Ги...

– Это не имеет значения.

– Напротив, имеет. Сегодня вечером... я... – Франческа внезапно обнаружила, что не способна открыться. И как ни пыталась, у нее ничего не получалось. Она поняла, что не сумеет ничего объяснить, даже если они простоят вот так целую жизнь. – Ги... – попыталась она в последний раз и замолчала.

Бельдан отошел в сторону и заложил руки за спину. Лицо сделалось холодным и от этого менее привлекательным. Холод проник в самую душу и вытеснил радость и страсть. Померк блеск глаз, и они потускнели.

– Говори, – приказал он.

– Я... я сначала должна поговорить с Ги.

Все было кончено. Навеки. Франческа прочитала это в его глазах. Бельдан насмешливо поклонился:

– Не стоит. Я уже знаю ответ на свое неуместное предложение. Но хочу напомнить, что брат обручен. – Тон сделался нарочито обидным. – Невеста молода, богата, из хорошей семьи. И самое главное, это я ее выбрал. А мой брат послушен и никогда не совершит ничего против моих интересов.

Франческа промолчала.

– Пожалуй, я сказал гораздо больше, чем мы оба хотели бы услышать. Поэтому, графиня, с вашего позволения, на этом покончим, и я займусь другими делами.

Бельдан был уже у двери, но на пороге остановился и, не оборачиваясь, заговорил опять:

– Думаю, вы должны знать: утром Золотое войско выступает против родственника вашей матушки и его засевшей в Ареццо армии. Их будет нетрудно выбить. Де Кюси дал знать, что хочет вступить со мной в переговоры. Видимо, решил до первого снега перейти Альпы, чтобы зима не помешала ему оставить Италию.

– Когда вы выступаете?

– Утром. – Бельдан снова помолчал. – Еще перед нашей последней беседой я решил, что отошлю вас и Бланш в Бельведер. Если произойдет нечто непредвиденное и французы не пойдут на переговоры, Флоренция окажется не самым безопасным местом. Так что вам с матушкой лучше быть в своем замке.

У Франчески сейчас не было намерения возвращаться в Бельведер, но она не стала возражать Бельдану.

– С вами идет много людей?

– Достаточно. Но не тревожьтесь, брата в их числе не будет. Он не такой уж большой любитель сражений. Даже если случится заваруха, пользы от него никакой. Я найду ему другое занятие.

– Я должна с ним встретиться.

– Это невозможно.

Дверь за Бельданом тихонько закрылась.

– Мне очень жаль, графиня. – Юный рыцарь выглядел и в самом деле расстроенным. Огромные глаза под угольно-черной копной волос выражали сожаление. – Но вплоть до отъезда сир приказал не выпускать вас из комнаты.

– Но я не прошу выпустить меня из комнаты. Я прошу послать за леди Лючией, или за матерью, или за любым человеком, кто бы мог срочно передать весточку Ги.

– Извините.

«Глупые, тупые мужчины», – думала Франческа, слушая, как поворачивался в замке тяжелый, филигранной работы ключ. Глаза наполнились слезами бессилия. Она была готова разрыдаться, но справилась с собой.

– Слезы оставим на потом, – приказала она себе; рука машинально коснулась висевшей на шее склянки. Франческа не верила в эликсир падре Гаски, но все же решила опробовать его. Отчаяние толкнет на что угодно. Но, подумав, она покачала головой. Исчезнуть еще полдела – надо выйти из запертой, охраняемой комнаты.

«Отложим слезы и отложим магию. Нужно придумать план».

– Невероятно! Невозможно поверить! Вы абсолютно уверены, миледи?

Франческа и Генри Кент стояли посреди клокочущей суматохи двора. Графиня не собиралась покидать Флоренцию, поэтому она не должна была паковать дорожные баулы. Охранник освободил ее на рассвете. И как только ключ повернулся в замке, Франческа побежала искать достойного рыцаря, который был бы назначен сопровождать ее в Бельведер.

– Но вы мне верите? – продолжала убеждать графиня. Без помощи рыцаря ее план ничего не стоил.

Господин Генри провел ладонью по густым седеющим волосам, вздохнул, и его голубые глаза затуманились.

– Я вам верю. Да поможет мне Бог, но я считаю, что вы сказали правду. Все к этому и шло. Но ответьте, графиня: вы ведь видели сира накануне вечером; почему вы не рассказали ему все, что слышали?

– Потому что я трусиха, – призналась Франческа. – Не решилась причинить ему боль. И не была уверена, что он мне поверит. Он ни за что бы не заподозрил Ги в предательстве. Я сама бы не поверила, если бы не слышала все своими ушами. Но я видела, как он разговаривал с Симоном Мальвилем, и слышала каждое слово. Нет, Бельдан должен услышать правду именно от Ги. Сам Ги должен признаться ему в предательстве.

Рядом пролетела поздняя птица и юркнула в кусты, которые уже почти потеряли листву и, готовясь к зиме, стояли сухие и голые. В воздухе все еще витал аромат фонарного масла, но светильники на стенах и в сосудах на земле, которые накануне вселяли такую надежду, давно погасили и забыли в суматохе утренних дел. Краем глаза Франческа заметила нескольких женщин, которые спустились по задней лестнице. В руках они держали корзины с бельем и направлялись к городскому колодцу.

– Да, он должен признаться сам, – повторила она. – Мне следует его убедить.

– Но может статься, сам Ги полагает, что жизнь лорда Бельдана в безопасности, – предположил рыцарь. – Вы едва знакомы с Мальвилем и не можете поручиться, что он готовит ловушку сиру.

– Я достаточно знаю Мальвиля, – ответила Франческа. – Слышала, что он говорил о Бельдане в Бельведере. И как говорил. Он жаждет его смерти. Не знаю, какую цену предложил Мальвиль за предательство, но Ги должен понимать, что плата не ниже жизни его старшего брата. Как вы считаете, Ги будет находиться в лагере Бельдана д'Арнонкура?

– Он всегда там находится перед сражением, хотя в самих военных действиях редко участвует.

– В таком случае вы должны отвезти меня в Золотое войско. Я долго там не пробуду. Мать с Летицией день-два подождут.

– Сиру это не понравится, – заволновался Генри Кент. – И леди Бланш тоже.

Франческа грустно улыбнулась.

– Разве сейчас это имеет какое-нибудь значение?

Уносясь галопом на восток бок о бок с рыцарем Генри Кентом, она подумала, что из нее бы получился образцовый юноша. Лучше бы ей родиться мальчишкой, а не девчонкой. Длинные ноги превосходно подошли бы к панталонам пажа. Руки изнежились после месячного пребывания во Флоренции и теперь болели от поводьев. Зато ей так хорошо удалось затолкать волосы под черную шапочку, что их не пришлось обрезать, хотя она была готова и к этому. Даже веснушки играли на руку: никто бы не подумал, что за этими пятнышками скрывается настоящая леди. Она осталась довольна, посмотревшись в зеркальце, которое Бельдан поставил рядом с ее кроватью. «Ради науки», – объяснил он. «Ради тщеславия», – поправила она, и оба весело рассмеялись.

– О, Бельдан, – прошептала Франческа, но слова отнес рвущийся навстречу ветер. Принесенная ею весть может его спасти, но разобьет душу, и он навсегда отвернется от той, которая стала трагичным вестником.

– Мы почти на месте! – крикнул господин Генри. – Осталось подняться наверх.

Лошади, отдуваясь на крутом подъеме, внесли всадников по тропинке на холм. Франческа много слышала о Золотом войске, но никогда не видела армии так близко. И теперь, согревая ладони своим дыханием, с интересом разглядывала лагерь.

Если война – это ровные ряды палаток и развевающиеся знамена, тогда понятно, почему мужчины так увлекаются баталиями. Лагерь протянулся на добрую милю вдоль долины, но в ширину был меньше, чем в длину. Настоящий улей, с такой же железной дисциплиной, как у пчел. На одной стороне солдаты упражнялись с мечами, дальше бросали копья в столб. Шеренга катапульт выстроилась перед складом боеприпасов для метательных орудий.

Там же были груды огромных медных горшков, при помощи которых укрепления врага заливали горящим маслом, пирамиды блестящих копий и россыпи камней, которые – это можно было видеть даже на расстоянии – могли вышибить мозги здоровому воину.

Но Франческа отвернулась от этих чудес – она всегда ненавидела войну. И хотя подобно Лючии и многим другим считала, что Тоскану необходимо спасти, не имела ни малейшего желания созерцать орудия, при помощи которых предполагалось совершить возмездие. Но было нечто – или некто, кого она искала глазами, а когда нашла, не сумела сдержать слез.

– Нельзя позволить сиру меня заметить, – прошептала она господину Генри, хотя на холме, кроме них, не было ни одной живой души. – Ему нельзя знать, что я здесь была. Только Ги.

Рыцарь подъехал ближе и ободряюще похлопал ее по покоящейся на луке седла руке.

– Он не узнает, что вы сюда приезжали. Лагерь Золотого войска велик. Спрячу вас в укромном местечке. Тихонько посидите, а я тем временем приведу к вам брата Бельдана. – Он внезапно повеселел. – Может быть, дело разъяснится и все окажется хитростью сира против французов.

– Хорошо бы, – вздохнула Франческа, понимая, что это невозможно. Она еще немного понаблюдала, как Бельдан в сопровождении Кристиано и Антонио Донати шел по лагерю и отдавал приказы. Она узнала бы эту фигуру из тысячи. И смотрела бы до полудня, если бы не заставила себя оторваться. – Пора двигаться. Только осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания.

Генри кивнул, и они спустились с холма. И лишь оказавшись в центре шумихи лагеря, Франческа вспомнила, что так и не заметила Ги, ради которого приехала в Золотое войско.


Она с удовлетворением слушала, как господин Генри давал пояснения:

– Да, у него имеются рекомендации. Хочет стать воином. Его мать – прачка с севера. Был в услужении и привез похвальную записку от деревенского священника. Готов служить бесплатно, только за харчи. Отец умер, в семье правит мать. У него семь старших сестер и все в девках. Как не пожалеть парня. Сбежал из деревни и приткнулся ко мне – видимо, как-то догадался, что у меня у самого четыре сестры. Я знаю, каково жить с женщинами. Вот и подумал, почему бы не дать мальчишке шанс?

Его речь встретили добродушными насмешками:

– Следи, чтобы он не положил тебе в белье перца в качестве средства от моли!

– А он отличит тетиву от стрелы?

– Он готовить умеет?

Мужчины загоготали, а Франческа, изображая застенчивость, опустила глаза. Но взгляд украдкой искал Ги. Красная шелковая палатка господина Генри, как и других знатных рыцарей, стояла неподалеку от шатра Бельдана д'Арнонкура. И графиня боялась, что в любой момент может появиться Бельдан и узнать ее. Ему – и только ему – веснушки выдадут ее с головой. Но сир не показывался. И Ги, к несчастью, тоже.

– Сир отправился в кузницу. Пожелал проследить сам, каков получился вес новой модели копья, – ответил кто-то на притворно безразличный вопрос господина Генри. Но где был Ги, никто не знал. «Мотается где-нибудь поблизости, как обычно». Последняя реплика одного из воинов заставила его друзей рассмеяться.

Франческа быстро взглянула на них и заметила в глазах добродушное презрение к Ги. И в этот миг он предстал перед ее глазами – не веселым, полным надежд мальчуганом, а взрослым мужчиной, каким она его видела в крысином переулке. Он жил в тени своего славного брата. И стремление к свободе обрело такую уродливую форму.

Надо его найти. Надо спасти их обоих.

Господин Генри укрыл ее в своей палатке и строго-настрого наказал не показывать в лагерь носа.

– Здесь армия, может случиться всякое. Я бы не хотел заявиться к вашей матушке, чтобы сообщить, что вы... – Рыцарь не докончил фразы. Оставил ей миску горячего супа, сыр, эль и ушел по своим делам.

Франческа попыталась отвлечься, но в крохотной палатке нечем было заняться. Генри Кент сорок лет был солдатом и двадцать из них вдовцом. Странствовал по многим странам – от Франции до Турции – и давно научился обихаживать себя. В его маленьком жилище царили чистота и порядок, одежда починена, немногочисленные вещи на местах. Графиня поела и решила, что ей не остается ничего другого, как только ждать.

Секунды складывались в минуты, минуты в часы, но рыцарь не возвращался. Забыв о данном ему обещании, Франческа то и дело выглядывала из палатки. Наконец она услышала звон его шпор. Не успел господин Генри переступить порог, как она бросилась к нему с вопросом:

– Ну как?

Рыцарь не стал скрывать тревоги.

– Господина Ги здесь нет. Куда-то исчез. Я спросил о нем сира Арнонкура, но он как будто не видит в этом ничего странного, ведь скоро свадьба Ги, и у него много хлопот. Я пытался как-то намекнуть, но сир был глух, сказал, что я всегда нервничаю перед сражением и что на этот раз нет никаких причин для беспокойства. Французов в Ареццо немного. Стоит им увидеть, как у катапульт зажигают осадное масло, и они моментально сдадутся. Сир – замечательный полководец. Без него Золотое войско не одержало бы стольких побед. Но он смеялся, рассуждая о предстоящей осаде. Он не чувствует ни малейшей опасности.

– Опасности никакой бы и не было, если бы все шло, как обычно. Вы уверены, что Ги здесь нет? Все намного бы упростилось, если бы он признался сам.

– Уверен, – мрачно отозвался Генри. – Сир сказал, что Ги занимается другими делами.

– В таком случае... – Франческа не договорила. Она понимала, что господин Генри обошел весь лагерь в поисках подтверждений виновности Ги и не преминул бы доложить о них Бельдану. Но если Ги и мог совершить оплошность, то хитрющий, поднявшийся из низов Мальвиль никогда бы себе этого не позволил. Он сообщил Ги только самое необходимое – чтобы сделать его сообщником. И явно не всю правду о том, что он задумал.

У Франчески похолодела кровь. Каждую секунду могло свершиться непоправимое. В опасности были не только Бельдан, но и все его помощники, все Золотое войско.

Глава 18

Холодало. Дожидаясь темноты, Франческа дрожала в палатке и беспрестанно молилась. Она надеялась, что накануне важного сражения Бельдан останется с армией, а не отправится во Флоренцию. Но было возможно всякое. Например, он может решить, что это собьет с толку де Кюси. Поэтому следовало спешить, но Франческа боялась покинуть свое убежище днем. С холма она заметила женщин и догадалась, как они оказались в военном лагере. Без господина Генри – а он отсутствовал много часов – ее могли принять за проститутку. Никто бы не поверил, что она приехала увидеться с сиром д'Арнонкуром. Но каким тяжелым было ожидание! Золотое войско функционировало, как хорошо отлаженный механизм. Однако Бельдан держал бразды правления в своих руках и каждую секунду мог застопорить привычный ход.

Темнота упала на землю с той же стремительностью, как и зима – без безумства красок, которыми славятся летние вечера. Как только стенки палатки потемнели и стал леденеть воздух, Франческа натянула на голову шапочку и выскользнула наружу.

В лагере царила все та же атмосфера ожидания, что и днем, но предвкушение битвы ощущалось в громких криках бросающих кости и в разговорах закадычных приятелей у костров. Оружие, которое так поразило Франческу, когда она смотрела на лагерь с холма, больше не сияло грозовым отсветом: клинки мечей, наконечники копий, палицы и боевые топоры теперь не отражали дневного света и растворились в темноте. Там и сям слышались разговоры о женах, о первых шагах детей, о том, какой хороший уродился урожай и о всяких мелочах, которые знают с детства.

Франческе казалось, что она помнила, где находится палатка Бельдана. Она сразу узнала ее с холма. Хотя палатка ничем не отличалась от остальных и ее не расцвечивали флаги, она все же была больше других. И при входе виднелись цвета Арнонкура – черный с золотом. Но теперь Франческе, как она ни старалась, не удавалось ее отыскать.

Она заметила группу людей у костра кашевара, но не могла разглядеть лиц, потому что их загораживала пирамида копий. Но один из солдат был явно молодым и симпатичным на вид. Он макал в дымившуюся миску ломтики черного хлеба и смеялся от удовольствия. Почему-то он вызвал у Франчески доверие, и она не задумываясь шагнула к костру.

– Добрый вечер, – произнесла она и осталась довольна тем, как низко прозвучал ее голос. – Могу я спросить, добрый господин, как мне пройти?

Юноша перестал есть, а его товарищи замолчали и уставились на Франческу с раскрытыми ртами.

– Так как же, я могу задать вопрос?

Воин проглотил кусок и кивнул.

– Спрашивай.

Он по-прежнему выглядел миловидным, но тон его показался графине настороженным. Юноша неотрывно сверлил Франческу черными глазами.

– Мне надо знать, как пройти к палатке сира. Теперь все как один смотрели на нее с пристальным вниманием крыс в ночном переулке.

– К палатке сира, – повторила она.

– А кто ты такой? – вкрадчиво спросил молодой воин. – И почему ищешь сира, но не знаешь, где находится его палатка?

На это у Франчески был готов ответ:

– Я новенький. Только сегодня приехал с господином Генри Кентом. Хочу стать его слугой и вступить в армию. Я так много слышал о сире. И вот сегодня он рядом и я могу на него взглянуть.

– Северянин? – грубовато спросил сосед по правую руку от симпатичного солдата. – Откуда?

– Из-под Павии. Из Ломбардии, от Висконти. – Франческа почувствовала, что с этим человеком нужно держать ухо востро, и сразу поняла, что совершила ошибку.

– А разве Висконти не на стороне французов против Тосканы? – спросил спокойный голос. – Ходят слухи, что сир де Кюси, перевалив через Альпы, явился с брачным контрактом между дочерью Висконти и сыном Людовика Анжуйского, который после смерти отца сам претендует на трон Королевства обеих Сицилии.

Эти слова были встречены одобрительным гулом.

– Я... я... – пробормотала Франческа.

Но ее никто не слушал. Красивый воин повернулся к кому-то, кто скрывался в тени.

– Что вы скажете? Ведь вам известны Висконти. Вы служили под их знаменами.

– Вот что скажу... – Все надежды Франчески вмиг рухнули. Внутри похолодело, когда из-за пирамиды копий поднялся во весь свой огромный рост Кристиано. – Скажу, что такие веснушки на носу есть только у графини Дуччи-Монтальдо.

– Такие веснушки. И такое кольцо, – повторил Бельдан.

Франческа едва подавила желание повернуть на пальце перстень с гербом Дуччи-Монтальдо. «Не надо пугаться, – твердила она себе. – Пугаться буду позже». Но она чувствовала страх. Впервые Франческа так сильно боялась Бельдана.

– Сир, – проговорила она и сделала реверанс.

Он сидел в своей палатке за походным столом с картами в окружении помощников. Здесь были все, с кем Франческа познакомилась в последнее время: Кристиано, Стефано, Антонио Донати и Генри Кент. На лицах самые разнообразные выражения: от недоумения у Антонио до торжества у Кристиано. И только лицо Бельдана оставалось бесстрастным.

– Я должна вам кое-что сказать.

Бельдан д'Арнонкур слегка кивнул головой, и в этот момент Франческа заметила женщину. Она стояла в тени, но была видна. Донати, которого явно тяготила эта сцена, направился было к двери, но Арнонкур поднял руку, приказывая ему задержаться.

– Наедине, – прошептала Франческа.

Бельдан помолчал, а графиня, как ни пыталась, не смогла прочитать на его лице никаких чувств.

– Мужчины могут идти, – наконец произнес он. – А Белла... Белла тоже.

Если Арнонкур намеревался привлечь внимание Франчески к гостье в своей палатке, то это ему превосходно удалось. Как ни пыталась графиня сосредоточиться на том, что хотела сказать, она не могла не проводить глазами женщину, скрывшуюся за пологом палатки. Один взгляд, и Франческа навеки запомнила миниатюрное личико и копну рыжих волос в проеме двери и ощутила аромат чего-то терпкого и экзотического. Но графиня нашла в себе силы не спрашивать, кто такая эта незнакомка, что ведет себя как дома в палатке сира.

– Умудрилась не показать, что ревнуешь? – Бельдан, как всегда, прочитал ее мысли.

Франческа вспыхнула. Она даже не попыталась скрыть свое смущение от Арнонкура.

– У меня нет права на ревность. Особенно после нашего последнего разговора.

– Справедливо, – заметил Бельдан и снова опустился на стул. – И что же, пришла сказать, что передумала?

– Я чувствую то же, что и вчера.

– Тогда для чего ты здесь? Осмотреть лагерь? Мою палатку? Ну, говори, что ты о ней думаешь?

Франческа машинально обвела глазами шатер и отметила царившие в палатке чистоту и порядок.

– Похожа на тебя. Где бы ты ни появлялся, место всегда становится похожим на тебя.

– Если это комплимент, я его принимаю. И на том спасибо. В наши переменчивые времена мало кто ценит постоянство. Однако раз уж ты пришла, садись и сними эту дурацкую шапку. Никто не примет тебя за проститутку только потому, что у тебя распущены волосы.

Сердце бешено колотилось в груди Франчески, но она поступила так, как он сказал.

– Я понимаю, ты приехала к Ги. – Рыцарь взял со стола карту и принялся ее разглядывать. – Но его здесь нет. Не показывался весь день.

– Нет, Бельдан, я приехала не к Ги. Мне нужен ты. Он не поднял от пергамента глаз.

– Но ты только что сказала...

– Я заставила господина Генри привезти меня сюда, хотя сказала ему не всю правду. Решила, что первым это должен узнать ты. Прости, не решилась открыться вечером.

Она рассказала Бельдану все: как их пригласили д'Амбри, как они плутали по пустынным улицам Флоренции и наконец набрели на дом, к которому так часто она подъезжала с Ги. Франческа не утаила ни одной мелочи, поделилась каждой деталью, но оставила при себе выводы и не произнесла слова «предатель». Она понимала: лорд Арнонкур достаточно знает природу людей и сделает горькие заключения сам.

Пока она рассказывала, на лагерь опустилась ночь и от трепетного пламени свечи по стенкам палатки заскользили причудливые тени. Франческа с удивлением заметила, что, несмотря на черные волосы и темные глаза, Бельдан не выигрывал от темноты. Его расцвечивало солнце, оно питало его юмор, энергию и стремление к цели. А ночь превращало лицо в камень.

– Ты, наверное, ошибаешься, – мягко проговорил он. – Возможно, это был не Мальвиль, а кто-нибудь другой.

Графиня посмотрела на рыцаря в упор.

– Я в жизни целовала троих мужчин. Неужели ты полагаешь, что я способна не узнать кого-нибудь из них?

– Ну хорошо, пусть Мальвиль, – согласился Бельдан, и Франческа заметила, как у него на скулах заходили желваки. – А с ним был Ги. Пусть они сказали такие слова. Но ты могла не понять их смысла. Ги пропал. Не представляю, что с ним приключилось. Скорее всего он действует не против меня, а за меня. А враги раскрыли его замыслы и взяли в плен. Теперь он, возможно, в опасности. – Голос рыцаря задрожал.

– Я не хотела тебе рассказывать. Не хватало смелости. Думала, что ты мне не поверишь. Решишь, что я задумала месть и хочу посеять вражду между тобой и братом.

– Месть? – искренне удивился Бельдан.

– За разорванную помолвку. За то, что произошло много лет назад. Поэтому-то я и решила разыскать Ги и убедить во всем признаться тебе. Чтобы ты услышал правду из его собственных уст.

Наступила пауза. А когда Бельдан заговорил опять, в его голосе сквозила неподдельная боль.

– Почему он пошел против меня? Здесь все его. Он – мой наследник. И у него есть все.

– Все, кроме уважения.

– Может быть, – печально проговорил Арнонкур.

– Я тоже люблю Ги, – покачала головой Франческа. – А значит, в глубине души понимаю. И вот что странно: пока я подслушивала их разговор, во мне бушевало множество чувств, но только не удивление. Страх, обида, гнев – но удивления не было. Сама того не понимая, я ожидала чего-нибудь подобного. Видимо, к этому меня подготовил твой рассказ о том, как Ги завлек вас в ловушку Мальвиля. Потом он посоветовал укрыться в Бельведере, где спокойно продумывал следующий шаг. Понимал, что ты не оставишь его. Да, я люблю Ги, – повторила она. – Так же как ты. Но я больше не очарована им. Смотрю на него трезво и твердо уверена в том, что сказала тебе правду.

– Нет!

Это был настоящий крик души. Бельдан с грохотом вскочил со стула. За пологом палатки послышался шорох, и в дверь просунулась голова встревоженного Антонио Донати.

– Что-нибудь случилось, сир?

Но Арнонкур не потрудился ничего объяснять. Лицо его внезапно стало спокойным, как гранитная скала. И только по тому, с какой осторожностью он устраивался на стуле, можно было понять, насколько Бельдан взволнован.

– Леди Франческа останется с нами. – Он смотрел на нее, а не на своего помощника. – Будет ухаживать за ранеными, если произойдет битва. Ради ее собственной безопасности.

На добродушном лице Антонио отразилось откровенное удивление.

– Вы же не хотите сказать...

– Вместе с другими нашими дамами, – продолжал с нажимом Бельдан, – Беллой и остальными. Пусть поучится у них полезным вещам. Отведи ее к ним, а ко мне пришли Беллу.

Графиня и ее провожатый вышли из палатки на пронизывающий холод. Антонио предложил ей руку, Франческа машинально ее приняла и так же машинально вздернула голову. На них с любопытством оглядывались, и при их приближении все замолкали.

Наконец стройные ряды солдатских палаток кончились, и они оказались на краю лагеря, где в беспорядке стояли фургоны женщин. Франческа заметила, как туда, откуда они только что пришли, поспешила фигура в ярко-красном платье.

«Бельдан мне не поверил», – решила Франческа. Теперь ей стало безразлично, что он о ней подумал. Все было кончено. Слезы вновь подступили к глазам, но на этот раз она не стала их сдерживать. Вот когда наступило время для всех ее страхов и горестей.

Глава 19

Франческа почуяла запах дождя, прежде чем увидела струи воды. Почуяла сквозь последнюю, легкую дымку сна. Но она стремилась к забвению, поэтому выше натянула на голову грубое одеяло. Непривычная ткань колола кожу, а в складках сохранился запах чего-то необычного, терпкого. Она уткнулась лицом в матрас и решительно закрыла глаза. – Графиня. – Голос прозвучал сначала осторожно, а затем настойчивее. – Графиня!

Франческа нехотя подняла тяжелые веки. Фургон был меньше, чем показался ей вечером. Места хватало всего для одной кровати, нескольких старых корзин и аккуратно прибитого к перекладине треснутого, исцарапанного зеркала. Разглядывать особенно было нечего, и Франческа посмотрела на женщину, от которой так старательно отводила глаза.

Живя в Бельведере, она ни разу не встречалась с проститутками. И теперь невольно ощутила любопытство. Но вместе с тем поняла, что могла бы пройти мимо Беллы на улице и не понять, что та принадлежит к племени грешниц, чья дорога ведет прямиком в ад.

Уважаемых городских матрон, именуемых синьорами, никто бы не спутал с продажными женщинами. И хотя дочери Иезавели составляли собственную гильдию, а значит, имели некоторую власть, закон требовал отличать их от достойных и непорочных. Белла была плодом этого закона. Спокойные цвета запрещались женщинам «определенных занятий», и они носили кричаще яркие платья. Им не разрешались прически, как у «приличных дам», поэтому, как заметила с ревнивым удовлетворением Франческа, Белла отбеливала волосы козлиной мочой и они шелковым водопадом струились по ее спине. Она не носила медных 238 побрякушек, хотя запрета на это не было, однако отсутствие украшений только сильнее приковывало внимание к ее умным черным глазам. Белла намеревалась потрясти Франческу за плечо, но, видимо, сочла это неприличным.

– Пора вставать. Скоро начнется сражение. Сир хочет, чтобы мы расположились на холме и готовились.

– К чему?

– Принимать раненых. – Белла помолчала. – Сир собирает людей. Если хотите, можете послушать, что он говорит. Но прежде сделайте вот что – за фургоном бочка с водой. Там вас никто не заметит. Я приготовила вам одежду, если захотите переменить мужское платье.

– Спасибо, – быстро поблагодарила Франческа и потянулась к панталонам. – Я лучше надену свое.

– Как угодно. – Белла остановилась в проеме фургона. – Сир сказал, вы разбираетесь в алхимии. Позвольте спросить, вам когда-нибудь приходилось ухаживать за ранеными?

– Сир на себе испытал мои лекарские возможности, – вспыхнула графиня. – Он и его брат.

– Раны – это нечто другое. Сегодня вам придется на них насмотреться. Люди кричат, им больно, все в крови. А нас всего шестнадцать, включая монахов. Как вы полагаете, графиня, вы сможете это выдержать?

– Время покажет, – спокойно ответила Франческа.

Белла подошла к выходу и спрыгнула на землю, предоставив гостье сколько угодно разглядывать ее пожитки и размышлять, где и с кем переночевала хозяйка фургона.

На улице моросило. Франческа умылась из общего чана и побежала в фургон одеваться. Она засовывала шапочку за кожаный пояс, когда края матерчатой двери раздвинулись и между ними показалась голова Беллы.

– Идемте, сир начинает речь.

Фургоны располагались на пологом склоне, и когда женщины подошли к его краю, у Франчески от восхищения перехватило дыхание. За ночь армия Бельдана совершенно изменила облик. Исчезли ряды палаток и бивуачные костры. Вместо них виднелись бесконечные суровые шеренги одетых в черное солдат. Копейщики, лучники, пикейщики, простые пехотинцы с булавами и боевыми топорами, опытные фехтовальщики с мечами – все приветственно подняли оружие. А впереди, словно заря сквозь дымку дождя, блестели доспехи рыцарей. Гордые кони нетерпеливо били копытами землю и вскидывали украшенные плюмажами головы: черные и золотые перья перемежались с цветами сражавшихся на стороне Арнонкура других благородных родов.

Но и этого восхитившего ее великолепия Франческе было недостаточно. Ее взор, как спешащий домой голубь, без устали носился по лагерю, пока не вознесся на вершину блаженства.

Бельдан д'Арнонкур, великий сир, в гербе которого на черном поле светилось золото, скакал на Демоне, чтобы занять место впереди войска. Рядом неслись Кристиано, Стефано и граф Антонио Донати. При приближении сира войско разразилось приветствиями, и громогласный крик покатился от первых рядов рыцарей к последним рядам пехотинцев, оглушив Франческу. Солдаты свистели, топали ногами, колотили оружием в щиты – так они выражали преданность Арнонкуру.

Бельдан немного помедлил, спешился и забрался на поспешно развернутую катапульту. Но шум в шеренгах не стих, а даже усилился. Целых десять минут Бельдан не мог начать говорить.

– Воины! – наконец крикнул он без всякого напряжения, но слышно его было очень хорошо. – Спасибо за поддержку, которую вы оказывали и оказываете мне, моему роду и делу, за которое мы сражаемся. Вы знаете, что над Тосканой нависла серьезнейшая угроза. Как и Италия, она на севере граничит с Францией, где господствует могущественная армия Карла VI. А теперь еще один француз грозит ей с юга. Я говорю о Людовике, герцоге Анжуйском, который вторгся в наши границы, чтобы предъявить древние династические претензии норманнов к трону Королевства обеих Сицилии. И хотя Людовик умер, эти претензии живы – переданы в завещании вместе с титулом и богатствами малолетнему сыну и наследнику. В завещании назван также опекун. Им стал Эгерран де Кюси, который уже выступал против Италии, а теперь засел в Ареццо – тянет время и готовит нам подлость.

Он явился к нам осенью. Приближается зима, а де Кюси все еще прячется в захваченной крепости и выходит только для того, чтобы насиловать наших женщин, опустошать земли и нападать на беззащитных. Его надо остановить и прогнать через Альпы. Французы должны оставить Италию в покое!

Новый одобрительный рев приветствовал эти слова, и Бельдан опять был вынужден на несколько минут замолчать. А когда он заговорил, голос был настолько властным, что, казалось, – даже птицы в небе прекратили щебет, чтобы внимать его речи.

– Наш поход был задуман давно. Мы осадим Ареццо плотным кольцом, чтобы голод и холода вынудили де Кюси пойти на компромисс. И тем не менее, – Арнонкур прокашлялся и продолжал еще настойчивее, – я получил сведения, что Золотое войско предали. Не хочу в это верить, но должен учитывать возможность того, что наши планы знает враг, причем из источника, которому они известны до мелочей. Учитывая эти обстоятельства, я не имею права звать своих людей туда, где возможна ловушка. Не хочу, чтобы смерть людей была на моей совести. Сегодня утром я поеду в Ареццо один и встречусь с де Кюси и его помощниками.

– Но чертов француз захватит его и потребует выкупа, – зашептала Франческе на ухо Белла, но графиня шикнула на нее, не желая пропустить ни единого слова Арнонкура.

– Господь, помоги Тоскане! Господь, помоги воинам Золотого войска! – Бельдан сошел со своего импровизированного помоста и вскочил на коня. В шеренгах одинокий голос выкрикнул его имя, и его моментально подхватили остальные. Бельдан д'Арнонкур мчался на встречу с французами, и армия, быстро развернувшись, двинулась вслед за ним на осаду Ареццо.

– С нами Бог! – кричали солдаты.

– Господь, не оставь сира!

– Сегодня это последнее приятное зрелище, – предрекла Белла, когда они с Франческой любовались с холма черепичными крышами Ареццо. Франческа много слышала об этом небольшом городке. Полки в кладовых Бельведера были уставлены красными и черными горшками, которые со времен этрусков обжигали в Ареццо и которые прославили Тоскану.

– Какой покой! Не верится, что близится битва, – пробормотала Франческа.

– Посмотрим, что вы скажете вечером, графиня. – Белла знающе покачала головой.

Франческа машинально отметила, что, если не считать уколов ревности, ей нравилась новая компаньонка, несмотря на ее неблаговидное занятие. Белла успела доказать, что она опытный кучер и прекрасно управляется с парой запряженных в фургон мулов. Когда они ехали по склону холма, ей мог бы позавидовать даже Кристиано. Она с гордостью продемонстрировала свою аптеку: целебные травы, припарки, огромное количество вербены и розмарина и разнообразного цвета микстуры.

– Я всегда мечтала стать акушеркой, – призналась она, раскладывая присланные Арнонкуром полотна и одеяла. – Но не было возможности учиться. Когда у меня случились первые месячные, нас было в семье тринадцать. В кожевне требовались мальчики, и я решила уйти, чтобы освободить место тому, кто родится следующим. Нет, я не жалуюсь. Моя работа не хуже любой другой. Я знаю многих добропорядочных портних, которые костерят свое дело так, что мне и не снилось. – Белла помолчала, а затем продолжила: – Я всегда чувствовала тягу к врачеванию. Только не к колдовскому, а настоящему. Лорд Бельдан видел мою работу, слышал, как раненые звали именно меня. Он заинтересовался этим, кое-чему научил меня и позволил находиться рядом с армейскими докторами. С ними я и была прошлой ночью – с монахами. – Белла кивнула в сторону двух усталых молодых людей, которые наблюдали, как к Ареццо маршировали шеренги солдат. Но тут же потупилась. – Сир приказал поставить для меня палатку около них, чтобы вы переночевали в фургоне.

Франческа благодарно улыбнулась.

К ним присоединились другие женщины: проститутки и крестьянки, жены молодых солдат. И они все вместе наблюдали, как армия остановилась перед массивными укреплениями Ареццо. Пока войско изображало странный и мрачный танец, вперед выехал человек с белым флагом и, подскакав к закрытым воротам, от имени сира д'Арнонкура и всей армии окликнул осажденных. В ответ не раздалось ни звука. Воин метнул в деревянную створку копье и вернулся к товарищам. Над долиной повисла тишина. На минуту сквозь облака проглянуло солнце, а затем вновь принялся моросить дождь – влагой забивало глаза, размывало дороги, по которым они пришли в Ареццо.

Правила поведения на войне складывались не одно столетие. Сейчас вызов был брошен, и теперь все ждали, чтобы де Кюси подобрал перчатку. И тогда начнется сражение. Но из города по-прежнему не доносилось ни единого звука.

– Как ты думаешь, может быть, французы... – с надеждой начала Франческа.

И в этот миг раздались крики и отзвуки грохота, но не из города, а из тыла Золотого войска. Франческа посмотрела на холмы за городом и увидела, что с них, изрыгая проклятия, катятся лавиной люди. Окрестности озарила вспышка: в небе появились огромные медные горшки с горящим маслом, они низвергли содержимое на головы стоявших у подножия стен солдат.

– Измена! – крикнул кто-то в самое ухо Франчески. – Они знали, что мы идем, и успели подготовиться. Нас предали!

Лекари-монахи устало поднялись на ноги.

День прошел быстро, как всегда, когда происходят такие кошмары. Франческа трудилась бок о бок с Беллой: резала, бинтовала, накладывала мази и компрессы на то, что еще можно было спасти. Многие воины не сумели покинуть поля сражения и попали под лошадиные копыта и огонь своих же катапульт. Но Франческа ничего этого не видела – она занималась теми, кто добрался до склона холма, и старалась не думать о других, кому совсем не повезло. И радовалась, что не было ни секунды, чтобы поднять голову.

Дождь прекратился во время сражения, но дым и огонь баталии застилали неяркое солнце. Франческа кончила бинтовать искалеченную руку молодого солдата и откинула волосы с потного лба. Рядом послышался стон. Графиня повернулась и заметила того самого симпатичного воина, которого видела вечером в лагере, когда он наслаждался горячей похлебкой. Для него кончались радости жизни. Она взяла его за руку и не отпускала, пока он не умер.

Франческа закрывала ему глаза, когда на нее налетела Белла.

– Бросайте все! Быстрее! Надо удирать!

– Удирать? – не поверила графиня своим ушам. – Как мы можем удирать от тех, кому нужны? – Она повернулась к очередному раненому. Но Белла дернула ее за плечо.

– Французы наступают на пятки! Они уже у подножия холма. Горе тем женщинам, которые попадутся под руку опьяненным кровью солдатам.

– Ничего, рискну, – перебила ее Франческа. – Когда они узнают, что я...

– Что узнают? Что вы высокородная, могущественная графиня? Думаете, вам хватит времени это объяснить, пока с вас срывают рубашку?

Но Франческа все еще колебалась. Ее до холода в животе терзала тревога за Бельдана. Белла поняла ее состояние и решила, что не станет терпеть никаких глупостей. Она решительно толкнула Франческу в спину.

– Сир не обрадуется, если вас изнасилуют. Ему и без того досталось – не хватало еще упрекать себя из-за вас. Подумайте и о нем, а не только о своих драгоценных желаниях. И быстрее ходу, пока я не спустила вас с этого чертова холма и не потащила за волосы!

Женщины бросились бежать – держась друг за друга, задыхаясь и увязая в размякшей от дождя земле. Франческа перестала ориентироваться в направлении, но это ее совсем не тревожило. Она радовалась, что грохот сражения удалялся, а вдыхаемый легкими воздух вновь становился сладостным.

– Слава Богу, этот путь французы пока еще не отрезали, – обрадовалась Белла.

Франческа перепрыгнула через вросший в землю камень, распрямилась, но тут же опустилась на землю.

– Я больше не могу. Пусть хоть вся армия гонится за мной. И откуда ты знаешь, что здесь нет французов?

– Я видела на дороге кур, – просто ответила Белла. – Если бы здесь прошла их армия, куры давно были бы в супе. Мародеры не оставляют за собой ничего живого.

– Значит, некуда спешить, – устало вздохнула Франческа. – Мы здесь в относительной безопасности. Кстати, где мы?

– Я бы поостереглась говорить о безопасности, – возразила Белла. Но и она была без сил. – Быть может, вы правы: лучше обосноваться здесь, чем удирать без оглядки. Не важно, куда ведет эта дорога. Настанет время, когда нам придется повернуть и возвратиться в Ареццо.

Франческа оглянулась вокруг. Пейзаж оставался мирным. Хотя крестьян на полях не было, вдали паслись стада, и она заметила, как молнией пробежал куда-то заяц. Казалось, кошмар битвы остался в другом мире.

– Давай поищем убежище, – тихо предложила она.

Маленькая хижина вполне их устроила, хотя пришлось потрудиться, чтобы ее найти.

– Сойдет, – одобрила Белла, обходя неказистое строение. – Стоит глубоко в долине, а если завесить шалью дверь, свечи не будет видно. Осталось всего лишь найти свечу. В крыше есть дыра – дым будет выходить. Только где набрать сухих дров? Но дождь нам тоже окажет услугу – скроет дым от посторонних глаз. И внутри недурно, – добавила она, когда усталые женщины рухнули на пол. – Земля, но по крайней мере сухая. В первый раз за целый день удобно уселась.

Они молча сидели и смотрели, как уходило за 24А горизонт солнце.

– Как ты думаешь?.. – начала с дрожью в голосе Франческа, но Белла сразу же ее прервала:

– Лучше вовсе не думать. Завтра что-нибудь узнаем и тогда решим – возвращаться назад или идти вперед по дороге.

– А другие женщины? Что сталось с ними?

– Завтра все прояснится.

Франческа смирилась – завтра наступит очень скоро.

– Ненавижу такие дни, как сегодняшний!

Слова Беллы взорвались у нее в голове и отвлекли от тяжелых мыслей о недавнем сражении. Графиня ждала, понимая, что Белла намерена продолжать.

– Вы живете в провинции и в вашем распоряжении целый замок. А в городе, во всяком случае, там, где родилась я, когда начинается сырость, наступает сплошной ужас. Дом родителей неподалеку от Арно, и в дождь крыша как решето. Иногда просыпаешься утром, а деревянные башмаки плывут тебе навстречу. Я давным-давно ушла оттуда, но каждый раз в дождь вспоминаю тесноту и убогость родительского дома. Как же мало в нем воздуха! Я радуюсь, что живу на улице. По мне, куда хуже выглядеть респектабельной, привязав себя к иголке и шитью портнихи. – Белла помолчала. – Мать только жалко. Смышленая женщина. Любила слушать всякие истории, а потом чудесно их пересказывала. Это она назвала меня Беллой. Кто-то ей сказал, что так звали мать Данте, и она приберегла это имя для меня – своего первенца.

Франческа кивнула и вдруг напряглась: ей почудился шум снаружи – словно хрустнула под ногой ветка. Затем снова наступила тишина, и она успокоилась.

– Знаете, – улыбнулась Белла, показав деревянный зуб, – я еще ни разу не разговаривала с благородной дамой.

– Какая из меня благородная дама? – рассмеялась графиня Дуччи-Монтальдо. – Но я рада нашей встрече – ты знакома с войной и знаешь, когда надо удирать. По всему выходит, я обязана тебе своей жизнью.

– Не мне, а сиру, – поправила ее Белла. – Это он оставил вас в тылу. Знал, что с нами вы будете в безопасности. А теперь будьте хорошей графиней, сходите за хворостом, а я наведу здесь порядок. Натяните на голову шапочку. К вам не пристанут, если решат, что вы мальчик. И от дождя спасет.

Однако найти сухие дрова оказалось непросто. Отчаявшись, Франческа купила несколько поленьев у живущей на отшибе, в стороне от тропинки, вдовы. Женщина заломила непомерную цену, но графиня заплатила, порадовавшись, что в ее кошельке нашлось необходимое количество монет. У той же старухи она разжилась огнивом и горстью сушеных бобов. Дорогие покупки, но они того стоили. Франческа с, удовольствием думала, как удивится Белла, когда увидит, что и на этом пустынном склоне она раздобыла все необходимое. Она так увлеклась своими мыслями, что не сразу поняла, что в их хижине были посторонние.

– А вот и ее братец! – От французской речи у Франчески в жилах похолодела кровь. Ее скрутили, связали за спиной руки, протухшей тряпкой заткнули рот и без всяких усилий затолкали в угол. Больно ударившись плечом о каменную стену хижины, Франческа вскрикнула. С трудом села и стала искать глазами Беллу. Та находилась в противоположном углу, но поскольку комната была крохотной, они были совсем рядом; разделяли их фигуры троих мужчин.

Белла пыталась бодриться, но ее взгляд выражал неподдельный ужас. Франческа отвернулась и обомлела: рядом с тремя солдатами стоял не кто-нибудь, а Симон Мальвиль. Подчиненные явно ждали его приказаний.

– Мальчишка пусть остается, – распорядился он, едва повернувшись в сторону Франчески. – Пусть поучится.

– Не трогайте меня! – завопила Белла, нарочно отползая подальше от Франчески.

– Это почему? – зарычал один из солдат. И, заручившись одобрением начальника, расстегнул пояс. – Мы хотим от тебя всего лишь одного: профессиональных услуг – и ничего больше! И хорошо заплатим – добрыми французскими ливрами, которые не чета дурацким тосканским флоринам.

Стягивая куртку, он наступал на Беллу, а та все пятилась и пятилась назад. И озиралась, как загнанный кролик, и, как кролик, прыгнула к двери. Но француз был проворнее и оказался на пороге раньше. Ему понадобилась недюжинная сила, чтобы удержать извивающуюся пленницу. А когда он попытался привлечь ее к себе, Белла плюнула ему прямо в лицо. Солдаты разразились хохотом. Но громче всех смеялся Симон Мальвиль. Француз снова потянул к себе Беллу. Они кружили по комнате и оказались рядом с Франческой. Графиня подставила насильнику подножку, а когда тот растянулся на полу, изо всех сил ударила каблуком сапога в голень.

Огромный детина взревел от боли и ладонью отвесил обидчице оплеуху, да так, что у Франчески потемнело в глазах. Но она усилием воли заставила сознание вернуться – к сердитым воплям солдата и смешкам его приятелей. К Белле. Тем временем ее компаньонка подползла к Симону Мальвилю, встала перед ним на колени и взмолилась:

– Спасите нас, господин. Мы не совершили ничего дурного. Позвольте нам уйти.

Мальвиль изучающе посмотрел на нее и внезапно сильно ударил сапогом.

– Прочь от меня, шлюха!

Белла охнула и повалилась навзничь. Франческа забыла собственные страхи и во все глаза смотрела на француза. Но на лице Мальвиля не отразилось ничего: ни злобы, ни торжества, ни удовольствия садиста. Он перешагнул через извивавшуюся Беллу и направился прямо к Франческе.

– Ну-ка, живо! – приказал он второму солдату. – Поставь на ноги этого юношу и зажги фонарь. Я хочу на него посмотреть.

Сильные руки схватили Франческу и подтащили к Мальвилю. От солдата пахло мочой и потом. Она не сопротивлялась и старалась не думать об искалеченной Белле. И все свое внимание сосредоточила на человеке, которого однажды поневоле поцеловала. Фонарь почти обжег ей щеку.

– Сними с него шапку! – раздался голос Симона Мальвиля.

Волосы рассыпались по ее плечам, но Франческа не отвела взгляда от Мальвиля. На мгновение француз остолбенел, но тут же взял себя в руки.

– Выньте кляп изо рта и развяжите руки графине Дуччи-Монтальдо.

Если Мальвиль ожидал благодарности, ему пришлось жестоко разочароваться.

– Только посмейте коснуться одной из нас, – спокойно проговорила Франческа, – и вы умрете!

Глава 20

– Ты видел, что она убежала? Уверен, что она в безопасности? – Бельдан склонил темноволосую голову к Кристиано. Он говорил по-английски и очень тихо, чтобы французы-охранники ничего не смогли понять.

– Откуда я знаю? – огрызнулся рыцарь. – Ничего я не видел: занимался спасением собственной шкуры. Было не до нее. Но вам не стоит беспокоиться – графиня не пропадет. Сами знаете, обжигались не раз. Вспомните хотя бы ту свою шишку.

– Хорошо, что с ней другие женщины. Белла, Грета, может, еще Луиза. Ушлая девица. Поможет Франческе бежать.

– Полагаете, гордая графиня примет помощь от проститутки? – проворчал Кристиано. – Да она скорее отправится на небо к мученицам.

Кристиано больше не стал распространяться о леди Франческе. Он понимал, что сейчас сиру лучше думать о ней, чем о том, что привело их к такому печальному концу. Бельдан д'Арнонкур поймет, что стал жертвой предательства, и отыщет предателя.

Рыцарь проследил за взглядом сира. Тот смотрел на небольшой костерок. Им вообще повезло, что они остались в живых. Кристиано понимал, что из всех битв, в которых он участвовал, эта запомнится больше всего. Сначала сир, в одиночку скачущий к Ареццо; потом бесчисленные волны устремившихся к городу солдат; они бежали по бурому тосканскому холму к мирно выглядевшему красивому городку. Но внезапно очарование этой картины обернулось кошмаром: посылаемым катапультами горящим маслом, дождем копий и криками французов в тылу.

Измена!

«Да, пусть уж лучше сир думает о леди Франческе. А горькую правду поймет потом».

– Надо еще раз подумать, что можно сделать для наших людей, – проговорил Бельдан. – Сир де Кюси с минуты на минуту призовет меня к себе.

Словно отвечая его мыслям, к ним направились два французских солдата и, перебросившись парой фраз с охранниками, показали на Бельдана.

– Лорд Бельдан д'Арнонкур, нам приказано отвести вас к сиру де Кюси.

В свете костра поблескивали их обнаженные мечи, но Кристиано заметил, что воины были молоды и говорили с почтением. Хороший знак. Первый за целый день. Рыцарь с надеждой вздохнул.

Разодетые копьеносцы ввели Бельдана в ярко освещенную комнату, и он на несколько секунд застыл на пороге, стараясь не пропустить ни одной детали. Французы заслуживали восхищения. Даже в таких нелегких условиях – ведь они оказались на войне – де Кюси и его подчиненные сумели устроить себе роскошную жизнь. Де Кюси занял лучший в городе дворец, но изящная резная мебель, ковры и сотни ароматизированных свечей были французскими: весь этот скарб явно перевалил через Альпы, когда де Кюси выступил из Парижа. «Галльский ум не представляет себе войны без роскоши, – подумал до мозга костей англичанин Бельдан. – Так что нечего удивляться».

Удивило его другое – теплый прием. Де Кюси поднялся из кресла и направился через всю комнату приветствовать врага.

Бельдан посмотрел на низенького, коренастого человечка. Де Кюси улыбнулся, но улыбка не растопила льда в его голубых глазах – хитрых и так не соответствовавших дружелюбным манерам. Позади него на стене висел украшенный белыми лилиями французский флаг.

«Ему от меня что-то нужно, – понял Бельдан. – Кажется, он готов пойти на компромисс с поверженным врагом». Арнонкур немного успокоился и только тогда почувствовал, насколько он был напряжен.

– Лорд Бельдан, – начал де Кюси и, дружески тронув англичанина за руку, увлек его к креслу. – Окажите любезность, садитесь. Что-нибудь съедите или выпьете? Ах, нет? Тогда не возражаете, если я задам вам первый вопрос? Вы, случайно, не знаете одного из моих воинов, некоего Симона Мальвиля?


– Потерпи, Белла. Еще немного. Занимается рассвет, и я уже вижу стены Ареццо. – Франческа старалась, чтобы ее голос не дрожал и звучал бодро, и очень обрадовалась, когда Белла улыбнулась в ответ, хотя так страдала, что едва могла открыть глаза.

После их стычки Мальвиль бросил женщин одних, предоставив им самим добираться до Ареццо, и Франческа где на себе, где волоком тащила за собой Беллу. Бедняжки выбрались на дорогу, но прошло еще несколько часов, прежде чем они встретили крестьянина, который согласился им помочь. Он вздыхал, сетовал на жизнь и заломил огромную цену, но все-таки смастерил из березовых веток носилки, водрузил на спину мула и насколько мог осторожно положил на них Беллу. Так они и тронулись в долгий путь в Ареццо.

Франческа то и дело тревожно поглядывала назад и замечала, как в дорожную пыль падали капли крови. Она предложила бы селянину в пятьдесят раз больше того, что он запросил, только бы добраться в город быстрее, но знала, что по дорогам войны скорее передвигаться невозможно.

Жизнь научила ее довольствоваться тем, что она имела. Франческа понимала, что встреча с Мальвилем могла закончиться и еще хуже. От него не приходилось ждать милосердия.

– Вам не надо меня бояться, графиня, – осклабился француз. – Я не дотронусь до вас, если вы об этом не попросите. И ваша подружка нам тоже не нужна. – Его глаза блеснули презрением. – Но свои проблемы решайте сами. Я со своими людьми спешу в Рим, и у меня нет времени проявлять галантность.

«Что ж, – подумала Франческа, – придется обойтись без Мальвиля». И взвалила на себя раненую Беллу.

– Впереди затор, – предупредил крестьянин. – Полно убитых. Такого сражения не видывал свет. Говорят, отсюда до самой Флоренции не осталось ни одной живой души.

Но Франческа вздохнула с облегчением, заметив, что чем ближе они продвигались к Ареццо, тем обыденнее становилась дорога: заспанные пастушки гнали недовольных гусей, шли на поля крестьяне, брели оставшиеся в живых солдаты. А трупов было меньше, чем она боялась увидеть после вчерашних жестоких событий. Привычные к работе могильщики пеленали в саваны убитых и укладывали бок о бок и французов, и солдат Золотого войска. У священника в белых одеяниях курилось в руке кадило, а рядом зевал служка с крестом и осенял то одну, то другую сторону дороги. Пастор после заупокойной мессы устало брел к городским воротам.

– Ловко, – проворчал крестьянин. – Успели переправить раненых в Ареццо. Вряд ли для вашей подружки найдется свободная койка. С такими рыжими волосами в приличное место не пустят.

– Твое дело доставить нас в город, – рассердилась Франческа. – А остальное касается только меня. Ну-ка остановись! Вот первый городской дом – с него и начнем.

Франческа собралась постучать в деревянную дверь, но та распахнулась прежде, чем она успела коснуться створки.

– Прочь! Убирайся вон! Что ты за тварь и кого приволокла в дом уважаемых христиан! – Всем своим солидным видом достойная матрона подкрепляла решительную речь. Вся в черном, она стояла на пороге, выставив перед огромным животом веник, словно это был меч.

– Какая же вы христианка, – возмутилась Франческа, – если с чистой совестью можете произносить такие слова.

Но матрону не удалось поколебать.

– У меня-то совесть чиста, – запальчиво ответила она. – А вот ты что за птица: в мужском платье, в компании с проституткой?

– Эта женщина ранена, может быть, умирает. И только это сейчас должно быть важным.

– Чушь!

Несколько минут измученная, отчаявшаяся Франческа пыталась посеять крохи сострадания в этом оплоте добродетели, но наконец здравый смысл взял верх. Она понимала, что в ее наряде нет никакого смысла называть свой титул. Матрона никогда не поверит, что она настоящая графиня, пусть даже сам святой Петр подтвердит ее слова. Требовалось нечто более вещественное, чем благородное происхождение. Франческа выудила из кармана несколько из оставшихся золотых монет.

– Это вам. За приют. Будете получать столько же за каждые две ночи под вашей крышей.

Даже самому неподкупному нелегко отказаться от золотых флоринов, особенно если они первые из многих обещанных. Женщина взяла монеты и попробовала на зуб. Франческа заметила у нее во рту плохо подогнанный деревянный протез. Он шатался и, наверное, причинял боль.

– Хорошо, – наконец согласилась матрона, и ее тон стал не таким враждебным. – С сегодняшнего дня и до послезавтра. Но если ваша подруга умрет, вы заплатите полную цену без всяких споров.

Франческа кивнула, стараясь выглядеть не слишком довольной, чтобы хозяйке не пришло в голову пересмотреть условия.

– И вот еще что, – продолжала женщина, прежде чем возвратиться в дом, – за матрас еще один флорин, сверх платы. Эта тварь обливается кровью, как недорезанная свинья. После того как она умрет, придется покупать новый.

Но решившись пустить гостей в свое безукоризненное жилище, хозяйка превратилась чуть ли не в образец предупредительности.

– Я Агата Буоно, – сообщила она, открывая дверь в каморку за кухней. И Франческа удовлетворенно отметила, что окно выходило на огород, а не на шумную улицу. Мой муж из купцов. Это его лавка на углу. Вы обязательно ее заметите, если еще не заметили.

Она показала крестьянину, куда положить Беллу, и та, оказавшись на кровати, словно лишилась последних сил и потеряла сознание.

– Мы бездетны, – словоохотливо продолжала Агата. – Иначе я не пустила бы в дом эту женщину. Что бы вы ни говорили о христианском милосердии, проститутка среди нежных умов – это невозможно! Ну и ужас! Везде кровь!

Франческа опустила взгляд на белые, словно воск, щеки Беллы.

– Нужно найти врача. Вы знаете в городе врача?

– Врачей-то много, но все заняты. Вы разве не слышали, что вчера здесь было большое сражение? Мой дом тоже хотели занять под раненых. Сам сир приезжал. Но не тут-то было. Я не согласилась! Слишком тяжелая работа ходить за ранеными для человека, у которого и так дел невпроворот. Вы – другое дело. Сами будете ухаживать за подругой или кто она вам. Кстати, как ваше имя?

– Франческа Дуччи, – ответила графиня Дуччи-Монтальдо. – А теперь, скажите на милость, где мне найти врача?

– На вашем месте я бы набралась немного терпения. Сперва умылась и переоделась. То, как вы выглядите, просто неприлично. Никакой доктор с вами не пойдет, хотя все знают, что хозяйка этого пристойного дома – добропорядочная Буоно. Я подберу вам что-нибудь скромное, и извольте это носить, пока вы здесь.

Франческа в душе согласилась, что в словах женщины был здравый смысл. И еще она помнила, что золотые флорины кончались, а достать денег шансов практически не было. Нужно по крайней мере умыться и надеть приличное платье, если она хотела заполучить для Беллы врача. Она попросила юную служанку принести воды, привела себя в порядок и скромно поинтересовалась, что можно взять взаймы из хозяйского гардероба. Однако в платье Агаты Буоно Франческа буквально утонула – фигура хозяйки была под стать солидному положению ее мужа. Правда, этот наряд приятного синего цвета мог вполне сойти в вечернем сумраке. А хозяйка великодушно добавила к нему бархатную ленту в волосы. «Только если потеряете, заплатите еще один флорин».

Агата рассказала, как разобраться в хитросплетении улиц и найти доктора, и вскоре Франческа стояла под бронзовой табличкой на латыни, итальянском и арабском языках: «Якопо Москато. Врач и алхимик» и вежливо стучалась в зеленую дверь.

Внутри не слышалось ни звука. Франческа подождала и уже хотела снова постучать, когда дверь внезапно отворилась, и перед ней возникла пара карих глаз – она увидела сначала эти глаза, а потом все остальное. Человек с любопытством смотрел на нее.

– Доктор Москато?

– Да, – ответил мужчина и тут же покачал головой. – Извините, но я не могу сейчас обслуживать ходячих пациентов. Вы выглядите вполне здоровой. Идите домой, приготовьте питательный отвар из тиглиевых листьев, а утром возвращайтесь ко мне.

– Я не для себя, – поспешно объяснила Франческа. – Мою подругу жестоко избили и чуть не изнасиловали в лесу французы. Я привезла ее сюда – это тут неподалеку. Но без врача она может умереть.

– Без врача эти люди тоже умрут, – устало согласился Якопо, возвращаясь в комнаты. Графиня последовала за ним. – Так вы говорите, ее избили и она истекает кровью?

Франческа кивнула.

– Господи, куда катится мир! – вздохнул врач. Они оказались в подобии лазарета, где лежало не меньше двадцати солдат. – Здесь и французы, и из Золотого войска, – быстро сказал Якопо. – Я не делаю различий, когда человек нуждается в помощи.

Каждый раненый в чистой постели, волосы зачесаны назад и убраны под полотняные шапочки. Над кроватями приколоты заметки. «Хороший врач, – подумала Франческа. – Как бы его заполучить для Беллы». Она видела, что Москато еще не принял решения. Внезапно ей в голову пришла мысль.

– Я сама алхимик, – сказала она, оглядывая ряды шипящих горелок и снабженных ярлыками склянок с сушеными травами. – И могла бы, пока вы будете осматривать мою подругу, ухаживать за вашими пациентами.

– В таком случае, – просветлел врач, – дайте им настой, когда зазвонит церковный колокол. Слуга проследит за огнем и поможет раненым с их физическими потребностями. Если согласны, я смогу посетить Буоно и осмотреть вашу подругу.

Он заметил, как загорелись глаза Франчески при виде химических колб.

– Я скажу вам, в чем секрет моего успеха. Мое изобретение состоит в смешивании и возгонке металлической стружки и моха. Я кормлю раненых с ложечки, и эта смесь придает им силы и необыкновенно ускоряет процесс исцеления. – Врач провел ладонью по рыжей бороде. – У меня несколько иные методы, чем у других докторов в Ареццо. Я окончил медицинскую школу в Салерно – на юге, где сказывается влияние арабов. Два других медика – выпускники болонской школы. Обе школы хороши. – В голосе Якопо прозвучало явное сомнение. – Но салернская, как я считаю, более прогрессивна.

Он положил в небольшой кожаный саквояж бинты и мази и направился к двери, но на пороге обернулся:

– Я вам говорил, что лечу и французов, и солдат Золотого войска. Сир де Кюси еще не приходил, но сир д'Арнонкур навещает своих раненых. Он уже был сегодня, но сказал, что придет еще. Так что если...

– Бельдан Арнонкур в Ареццо? – От одного упоминания этого имени у Франчески гулко забилось сердце.

– Да. Он сдался французам. Говорят, что именно это положило конец резне. Де Кюси в первую очередь был нужен сир д'Арнонкур. Согласно городским слухам, он послужит французам щитом во время перехода через Альпы, а потом, к сожалению, останется в плену, пока за него не внесут выкуп.

«Предательский выкуп», – подумала Франческа и вспомнила, как настойчиво стремился Бельдан избавить Ги от подобной судьбы.

– Так вы сказали, что он вернется? – переспросила графиня врача, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе.

– Обещал. Но вам не стоит бояться. Сир хоть и воин, но человек благородный.

Франческа не боялась Бельдана. Она боялась капризов собственного сердца. И чтобы отвлечься от тревожных мыслей, занялась обходом раненых: аккуратно поправляла сбившиеся одеяла и прилежно изучала торопливые заметки врача. С интересом разглядывала сушеные травы и отвары на полках, мысленно отмечая, в чем преимущество коллекции Якопо, а чем может гордиться Бельведер. Здесь, например, совсем не было камфары. Между тем падре Гаска добился с ее помощью очень неплохих результатов в борьбе против определенных недугов. Зато у Якопо было нечто такое, чего Франческа ни разу не встречала в лабораториях алхимиков: мускатный орех, какие-то косточки, которые, судя по сладковатому запаху, могли принадлежать индийскому финику, и зедоария, которой она ни разу не видела, но о которой так много слышала. На столе лежал редкий экземпляр иллюстрированного лечебника. Франческа быстро пролистала страницы, пожалев, что рядом не было падре Гаски. Это оказался «Грабадин» – старейший фармакологический труд, составленный арабами во второй половине одиннадцатого века. Москато повезло, что такая редкая книга попала в его руки. Графиня заметила, что многие лекарства Якопо представляли собой маленькие шарики, а не естественные настои, к каким они привыкли в Бельведере. Франческа решила расспросить врача, когда он вернется, каков смысл такого медицинского нововведения.

А пока она села за стол и принялась читать манускрипт, стараясь запомнить как можно больше, особенно о химических методах лечения – таких, которые возникли благодаря случайным ошибкам алхимиков.

Но и тогда, когда Франческа занималась ранеными, и даже теперь, над редким лечебником, она чувствовала, что лишь одно слово упорно сверлило ее мозг.

Бельдан. Бельдан. Бельдан.

Франческа старательно углублялась в текст, твердила себе, какая удача подержать в руках редчайший экземпляр книги, запоминала сведения, чтобы передать их падре Гаске, но не переставала прислушиваться к каждому звуку с улицы и присматриваться к любой промелькнувшей в окне тени.

Бельдан. Бельдан. Бельдан.

Несбывшаяся мечта. Замужество, счастье – вот что означала его любовь. Но кто потерпит приносящего дурные вести гонца? Бельдан любил Ги. Любил с самого его рождения. И даже убедившись в горькой правде, не мог не возненавидеть женщину, от которой он ее услышал.

Франческа уронила голову на стол и старалась думать о вербене и померанце, которые, согласно «Грабадину», имели свойство облегчать боль. Но она необыкновенно устала, успела забыть, когда в последний раз позволяла себе закрыть глаза. В ней постоянно кто-то нуждался: Белла, Бланш, даже Ги. Сейчас она не чувствует ничего, кроме явного аромата гвоздик.

– Франческа, что ты здесь делаешь?

Она вскочила на ноги, и сна как не бывало.

– Бельдан, я брежу?

– Нет, это действительно я. Но скажи, как ты здесь оказалась?

Франческа во все глаза смотрела на него. Бельдан выглядел усталым. На лице прибавилось морщин. Его что-то угнетало. Но, несмотря на их последний разговор, он улыбнулся графине. И эта улыбка на секунду озарила его лицо.

– Я о тебе беспокоился. Хорошо, что ты в безопасности.

– Белла ранена, – ответила она, не сводя с него взгляда. Ей так хотелось броситься к нему, обнять его. Казалось, лишь низенький столик между ними мешал этому. Но в то же время Франческа страстно желала, чтобы он ушел и к ней вернулся покой, который она ощущала до того, как Бельдан ворвался в ее жизнь.

– Ранена?

– Не во время сражения. – Франческа заметила, что они оба разговаривают шепотом, хотя слуга был далеко, а раненые спали. – Несколько французских подонков попытались ее изнасиловать. Белла сопротивлялась, и они ее избили. Я не смогла ей помочь и попросила доктора Москато. Он ушел больше часа назад, оставив меня присматривать за пациентами, а я, должно быть, уснула.

– Несчастная Белла, – искренне посочувствовал Бельдан. Он пододвинул стул и сел напротив Франчески.

– У тебя большие... потери? – спросила она.

– Двадцать пять человек. Мизерные по масштабам сражения. Но среди них Антонио Донати.

– Антонио? – Горячие слезы медленно покатились по щекам Франчески. – Лючия беременна. Ты об этом знаешь?

Бельдан снова улыбнулся, но совсем невесело, одними губами.

– Все давно знали. И ее родные. И сам Антонио. Но Лючия радовалась, думая, что сумела сохранить свою тайну. Наверное, считала, что так лучше для мужа. А он очень хотел ребенка и признавался мне в этом. Наивная глупышка – надеялась скрыть беременность от любящего мужа!

«Любившего, а не любящего», – мысленно поправила его Франческа. Бельдан еще немного посидел, а затем, официально назвав ее графиней, попросил оставить его одного с ранеными. Она не намеревалась подслушивать, но их голоса долетали до нее – то резкие, то ободряющие. Однако Бельдан не задержался в лазарете: он понимал, что его людям прежде всего требовался отдых. И когда он снова появился в маленьком кабинетике Якопо, Франческа была уверена, что сейчас он уйдет и они никогда больше не увидятся. Но Бельдан, вместо того чтобы уйти, опять уселся на стул и принялся длинными пальцами перебирать страницы лечебника.

– Я хотел извиниться. – Он поднял на нее глаза и на секунду превратился в прежнего Бельдана с насмешливой искоркой в глазах. – За тот разговор о Ги. Я был не в себе. Но твой родственник подтвердил твои подозрения.

Франческа недоуменно вскинула голову.

– Мой родственник? Ах да, сир де Кюси.

Арнонкур кивнул и снова словно состарился. Насмешливая искорка исчезла из глаз, и они потухли.

– Симон Мальвиль передавал ему точные сведения обо всех передвижениях Золотого войска. Де Кюси знал наши планы осады, день выступления. Знал все. Мальвиль оставался образцовым воином, пока до него не дошло, что его сир намерен отказаться от претензий герцога Анжуйского на престол Королевства обеих Сицилий. Де Кюси хотел покинуть Ареццо и перевалить через Альпы, пока снег на неопределенный срок не запер его в Италии. Мальвилю это не понравилось. И он сбежал. Исчез неизвестно куда. Де Кюси говорит, что это совершенно на него не похоже. Мальвиль никогда не отступался, если был шанс превратиться в героя. Но в последнее время на нем появилось множество всяких амулетов и оберегов. Мальвиль и всегда был суеверным, а теперь особенно. Но больше всего он хранил один талисман.

– Звезду? – подхватила Франческа.

– Откуда ты знаешь? – с любопытством посмотрел на нее Арнонкур.

– Видела на нем в Бельведере. В его большом кольце. Мальвиль носит его на пальце. И у Ги есть точно такая же. Только у него она висит на цепочке на шее.

– Ги и Мальвиль, – с горечью протянул Бельдан. – Эта эмблема называется Мальтийской звездой. Ее носили в качестве оберега многие рыцари, когда шли сражаться против сарацин. Согласно поверью, в ней заключена магическая сила, нечто связанное с поясом Зодиака. Я не верю в подобные вещи, и сир де Кюси тоже. Но характерно, что звезду носят оба: и Ги, и Мальвиль. В этом заключен указующий перст.

– И направлен он в сторону Рима. Мальвиль был среди тех, кто встретился нам в лесу. Он двигался к Риму, когда наши дороги пересеклись.

– К Риму, – эхом откликнулся Бельдан. – Де Кюси считает, что нами играли. Кому-то на руку, чтобы Франция и Италия сделались союзниками. Эта сила вознамерилась объединить папство, но на свой особый манер.

– Кардинал Конти? – изумилась Франческа. – Но он – церковник. И Элеонора, и леди Беатрис считают его порядочным человеком. Он так много делает для бедных. Хотя Лючия...

– Что Лючия? – поторопил ее Бельдан.

– Говорила, что не доверяет ему, хорошо его зная. Она переписывается с матерью Катериной Каскийской, а та очень близка к кардиналу. Леди Беатрис как-то упоминала, что они вместе росли. Но не только дамы Корсати и Донати обожают кардинала. Во Флоренции все отзываются о нем хорошо. Например, в твоем палаццо.

– У меня не сложилось собственного суждения по поводу добродетелей Конти, – пожал плечами Арнонкур. – И я ими не интересуюсь. Это де Кюси пришло в голову, что именно Конти организовал к собственной выгоде тосканское побоище. А то, что выгодно Конти, во вред наследнику герцога Анжуйского и самой Франции. Но какова бы ни была их цель, сегодняшняя игра мне на руку.

– Почему?

– Потому что она залог моей свободы, – коротко ответил Бельдан. – И залог свободы моих людей. Никого из них не возьмут в заложники.

Франческа заставила себя задать вопрос, который ей меньше всего хотелось задавать:

– И что же потребовал де Кюси в обмен на свое великодушие?

– Чтобы я отправлялся туда, куда я и без того намеревался отправиться. В Рим. – Бельдан впервые за весь вечер посмотрел Франческе прямо в глаза. – Ги там. Судя по твоим словам, Мальвиль тоже там. Сир де Кюси попросил меня стать его соглядатаем. Это слово, естественно, произнесено не было, но смысл именно таков. Де Кюси желает, чтобы я разобрался, порядочны ли намерения Конти с точки зрения Франции. И считает, что я в состоянии с этим справиться. Он знает, что именно Ги обеспечивал Мальвиля точной информацией.

В голосе Бельдана послышалась горечь, а Франческа почувствовала, как все в ней напряглось.

– Это путешествие отвечает и моим собственным планам, – продолжал Арнонкур через несколько секунд. – Я хочу разыскать брата и услышать правду из его уст. Остается шанс, хотя, как я понимаю, ничтожный, что Ги неправильно поняли. Вдруг существует простое и ясное оправдание тому, что на первый взгляд показалось изменой. Я молю Всевышнего, чтобы это было так. Иначе...

– Что иначе? – испугалась Франческа.

– Иначе мне придется его убить.

Она сразу же вспомнила о долге, о длинном списке тех, кто зависел от нее. О Бланш. О Лючии, которая носила под сердцем ребенка погибшего мужа. О находившейся при смерти Белле. И даже о Бельведере – любимом доме, где она так долго не была и о котором почти не думала столько месяцев. Знакомые голоса звали обратно, настойчиво тянули назад, но Франческа знала, что обязана идти вперед. Она внезапно поняла, что хотела бы делать.

– Возьми меня с собой.

Бельдан прикрыл руками лицо, но глаза поверх пальцев оставались ледяными.

– Зачем тебе это? Ради своего ненаглядного Ги? Надеешься отговорить меня убивать брата?

– Надеюсь. Но не ради него, а ради тебя.

Глава 21

На следующее утро, еще до восхода солнца, сир Арнонкур подъехал к дому уважаемой Буоно явно не в лучшем настроении. С пришедшей в волнение и польщенной хозяйкой любезностей не разводил, а с ее мужем, пожалуй, был даже груб. И о здоровье Беллы едва спросил.

– Будет жить, – ответила Франческа и даже ойкнула – так решительно и без всякой галантности он забросил ее на приведенную лошадь. – Доктор Москато сказал, что для полного выздоровления потребуется несколько месяцев, но она, безусловно, поправится, хотя не настолько, чтобы вернуться к прежней профессии. Но может быть, это даже к лучшему. Белла сказала, что собиралась изменить свою жизнь, и что ты ей в этом помогал.

В ответ Бельдан что-то проворчал. Выезжая из ворот, он не смотрел на Франческу.

– Я дал деньги на уход за Беллой – и этой скряге Буоно, и лекарю. Врач мне понравился. К тому же он предложил оставить Беллу у себя. Будет ее учить, а потом намерен дать работу.

– Хороший человек, – отозвалась Франческа. Но она имела в виду не только Якопо.

Через два дня после жестокого сражения его следы стали стираться с окрестных холмов, и в самом городе накал вражды утихал. В домах и лазаретах французы лежали бок о бок с солдатами Золотого войска, и их лечили с одинаковым усердием. Арнонкур оставил изрядную толику золотых флоринов, чтобы так продолжалось и дальше. Стефано помчался во Флоренцию сообщить о поражении и утешить родственников погибших. Армия же до возвращения Бельдана после выполнения миссии в Риме оставалась в умелых руках Кристиано. Весть об отъезде сира д'Арнонкура вызвала беспокойство: и Франческа, и его помощники опасались ловушки. Но все они понимали, что отговорить Бельдана невозможно. Поэтому никто даже не пытался. А Ги склоняли кто как мог, из уважения к его брату все же надеясь, что он докажет свою невиновность.

– Я послал письма матерям и вдовам погибших, – наконец заговорил Арнонкур. – Это самая трудная часть сражения: писать похоронки, когда сам остался невредим. Среди прочих отправил и женщинам Донати. Бедная Лючия! Ее и Элеонору теперь некому защищать! Конечно, сестры могут оставаться в моем доме столько, сколько захотят. Хоть всю жизнь. Я определил им достаточное содержание на случай, если не вернусь во Флоренцию. Но это все материальные вещи. Уверен, что сейчас они для них не имеют значения. Лючия любила мужа, а он любил ее. И вот его не стало.

Они ехали по тосканской равнине, которая с наступлением холодов необыкновенно оскудела и превратилась из сочно-зеленой в безжизненно-серую. По нависшему над их головами небу быстро проносились сплошные снежно-белые облака. Ни птиц, ни крестьян на полях, ни скотины на пастбищах – никаких признаков жизни. Глядя на эту безжизненность, Франческа поежилась.

– Ну вот, как обычно, – проворчал Бельдан, хотя был погружен в свои мысли и, казалось, едва замечал спутницу. – Опять оделась в дорогу слишком легко. Что теперь делать? Придется искать подходящий плащ и рубашку. Никогда не думаешь о практичных вещах. Все на мне: и армия, и лошади, и ты. Хорошо еще, что не отправилась в том, в чем была вчера. Или в мальчишеском платье.

– Извини, – искренне расстроилась Франческа. – Не хотела быть тебе обузой.

– Обузой? – Он молитвенно воздел очи к небу. – Ты плохо представляешь, какая ты обуза. Вчера, когда ты заявила, что желаешь ехать со мной в Рим, я мог бы привести тысячу причин, чтобы отказать, и ни одной, чтобы согласиться. Но тем не менее ты здесь. Поразительно? Теперь придется ехать два дня вместо одного. А когда доберемся до города, Бог знает, что мне с тобой делать, чем кормить, где устраивать? Лучше всего тебе отправиться в монастырь к матери Катерине, – заключил Бельдан. – Если что-нибудь случится, там ты будешь в безопасности. Я уверен, она тебя примет. Ты сама говорила, что она близка с Лючией и леди Беатрис и в хороших отношениях с кардиналом Конти. Да, там тебе будет спокойно.

– Я люблю тебя, Бельдан, – прошептала Франческа так тихо, что ее слова растаяли в воздухе.

Бельдан долго не отвечал, и она была ему за это признательна, – признательна за то, что он ее не услышал. Но вот Бельдан поднял голову, и Франческа увидела, какое грустное у него лицо.

– Ты меня не любишь. И никогда не полюбишь. Потому что ты любишь Ги и пойдешь на все, чтобы его спасти. Решительно на все. Я это знаю, и давай считать, что ты мне сейчас ничего не говорила. Слишком поздно.

У Франчески упало сердце. Добравшись до Рима, Бельдан намеревался избавиться от нее. Ах, если бы он заговорил о них, а не о Ги, сире де Кюси, кардинале Конти, Золотом войске, Флоренции и других вещах, за которыми он пытался прятаться со вчерашнего вечера в кабинете доктора Якопо Москато! Пусть бы он даже посмеивался сейчас над ней. Но говорил бы о ней, потом о себе, а затем перешел бы к ним обоим. Такова была бы нить разговора.

– А ты заметил, – начала она, не глядя на Бельдана, – что у меня распущены волосы?

– Надо собрать их на затылке. Сегодня слишком холодно, чтобы ехать без платка или шали.

Больше он не проронил ни слова, а у Франчески больно заныло сердце. Будущее представилось покрытым непроглядной тьмой. «Я его потеряла!» Ее дом – Бельведер – внезапно предстал настоящим адом. Чистым, красивым, безупречным, но адом.

Словно бы издалека до Франчески дошли слова Арнонкура: «Я тебе об этом не рассказывал. Но когда-то я был женат. Давным-давно. И жена, и ребенок умерли. С тех пор...»

К ней возвратилась надежда. Слабая, но все же надежда, а с нею – жизнь.

– ...Я нисколько не против одиночества, – закончила Франческа. – Может быть, потому что никогда не испытывала настоящего одиночества. Я только сейчас поняла, что жила в дурмане, как мать. Та веселила себя вином, а я – воспоминаниями о прошлом и мечтой о том будущем, которое наступит, когда возвратится Оливер. И эти чары были еще сильнее. Но так было нужно: я очень устала от испытаний и не перенесла бы реальной жизни с ее жестокостями и разочарованиями. Однако теперь я окрепла, стала сильнее. По крайней мере мне самой так кажется. Я говорю и чувствую то, о чем говорю. – Она рассмеялась.

Они с Бельданом проговорили весь день, и слова, точно кирпичики, иногда непросто и болезненно, складывались в прочный мост через разъединяющую их одинокие сердца пропасть. Говорили не обо всем: очень мало было сказано о Ги, хотя именно он свел их вместе и он же разъединил: помолвка, нарушенные обещания, предательство, его слабость и пылкость. Будет время поговорить об этом и позднее. А если не будет – тоже не беда: достаточно уже того, что они ехали вместе по этим пустынным, скованным зимним холодом холмам. И Франческа наслаждалась очарованием каждого мига.

– Скоро ночь, – проговорил Бельдан. Голос с хрипотцой, но по-прежнему полон теплоты. – Сейчас зазвонят к вечерне, а затем наступит темнота. Сир де Кюси обещал мне безопасный путь, так что мы можем остановиться в замке или у гостеприимных монахов. Но я предлагаю другое: здесь неподалеку, на самой границе Тосканы, живет мой приятель. Его зовут Саверио Гвиди. Он ведет простую, одинокую жизнь. Мы давно не виделись, но я уверен, что он окажет нам сердечный прием.

Франческа кивнула и улыбнулась. Бельдан в сгущающихся сумерках улыбнулся ей в ответ. «Вот теперь, – думала она, – вот теперь он попросит меня этой лунной ночью остаться с ним. И пока длится это «теперь», все будет замечательно и превосходно». Однако Франческа знала, что ей еще надо сказать Бельдану нечто важное. Признаться в том, в чем следовало признаться давным-давно. Однако сейчас с этим можно было подождать. Франческа ощущала, что признание выходит за рамки сиюминутного «теперь». Сказано и так достаточно.

Бельдан свернул с проезжей дороги на петляющую тропинку, которая, по мере того как они продвигались по ней, становилась все круче. Из-за низко растущих ветвей приходилось пригибаться в седле, и Франческа подумала, что такой неудобный путь должен вести к жилищу человека, который не любит принимать гостей. Но вот Бельдан соскочил с лошади и дернул за колокольчик у покосившихся, подгнивших ворот.

– Эй, Саверио, это я, Бельдан Арнонкур!

Долгое время никто не появлялся. Лишь минут через пять прибежал мальчишка-слуга и отворил ворота. Ключ скрипнул в замке, и перед ними раскинулся аккуратный садик с фонтаном и хурмой, ветки которой потеряли листья, но до сих пор сверкали яркими плодами. Дорожки явно чистили и подметали. Такому образцовому порядку позавидовала бы любая тосканская хозяйка.

На аллее показался седеющий, но очень живой пожилой господин в темной одежде. При виде Арнонкура его черные глаза радостно вспыхнули.

– Бельдан, старый ты пес!

– Саверио!

Мужчины крепко обнялись, затем Бельдан помог Франческе спуститься с лошади, на секунду прижав ее к груди.

– Франческа, это мой приятель, господин Саверио Гвиди. Саверио, познакомься с графиней Франческой Дуччи-Монтальдо. Она – мой друг, и мы едем в Рим.

Хотя Бельдан обращался с ней с подчеркнутой галантностью, он так и не выпустил ее руки, и это не укрылось от глаз Саверио. Кланяясь, рыцарь не удержался от улыбки.

– Графиня, для меня большая честь принимать вас в своем доме. Я наслышан о красоте женщин вашего рода. И хотя бы в старости мне приятно убедиться, что песни трубадуров не всегда расходятся с истиной.

Франческа вспыхнула, но это было приятное смущение.

– Вы мне льстите, господин Саверио. Но позволю себе заметить, что трубадуры пели не обо мне, а о моей матери.

– Может, и так, – задумчиво согласился рыцарь. – Но времена меняются.

– Довольно слов, Саверио, – прервал его Бельдан и потер руки. Он выглядел сейчас намного моложе, чем утром, когда они выехали из Ареццо. И Франческе от радости захотелось похлопать в ладоши. Но Бельдан ее опередил: взял ее миниатюрные руки в свои и, разговаривая с другом, стал согревать их в ладонях. – Я проголодался. Съел бы целую гору. И очень надеюсь, что в твоем убежище отшельника найдется что-нибудь, чтобы заморить червячка нечаянно заехавшим путникам.

Саверио перевел взгляд с Бельдана на Франческу, посмотрел на их сплетенные руки и быстро принял решение.

– Я только что поужинал, – солгал он. – А вам накроют в домике для гостей.

– Как? – удивился Бельдан, и Франческа заметила, что щеки несгибаемого сира слегка порозовели. – Мы остановимся не в твоем доме? В таком случае леди Франческу лучше поместить с компаньонкой. Мы даже не помолвлены. По крайней мере пока. Я бы не хотел погубить ее репутацию. У леди Франчески доброе имя. Мой долг – оберегать ее честь.

Саверио хотел сдержать улыбку, но это ему не удалось – губы растянулись помимо его воли.

– У меня два домика: один для графини, другой для тебя. Когда понадобится, дашь мне знать, и я пришлю компаньонку для леди Франчески. Так что отдыхайте спокойно. Поверьте, там намного уютнее. В большом доме я сам редко ночую, и в нем полно пыли и паутины. В последнее время я провожу большую часть времени в хижине на вершине холма. Но она настолько убога, что я не решился бы принимать в ней такую благородную даму, как моя гостья. Отдыхайте. А утром побеседуем.

Франческа знала, что ей следовало бы возражать, настаивать, чтобы ей прислали хотя бы служанку. Но она не стала этого делать. И Бельдан тоже.

Саверио проводил их к двум маленьким, крытым соломой домикам, которые бок о бок ютились на склоне холма. А далеко внизу курилась в сумраке Тоскана.

– Видите, какой чудесный вид отсюда? – с гордостью заметил хозяин, проследив за взглядом графини. – Я поэтому и выбрал это место, когда удалялся от общества. Приятно сознавать, что живешь среди такой красоты. Вы согласны? – Его лицо озарилось доброй улыбкой. – Я пришлю вам еду, но только в один домик. Спать будете раздельно, а поужинаете вместе. У меня не хватит сил организовать стол в обоих домиках. – Он повернулся к Бельдану, и его лицо посерьезнело. – До нас дошли вести о сражении, и я, естественно, был обеспокоен. Много часов простоял на коленях в часовне. И монахи монастыря Сен-Дени молились за тебя.

– Спасибо, – поблагодарил Арнонкур. – Я проиграл. Да, я потерпел поражение. Но все равно я благодарен и тебе, и монахам за ваши молитвы. Ты всегда был ко мне добрее, чем я того заслуживал.

– Больше, чем ты того заслуживал? И это говорит человек, который в Святой земле спас мою жизнь и жизни многих других рыцарей! Страшно подумать, что бы случилось, если бы не ты! Но довольно об этом. Утро вечера мудренее. Поговорим завтра.

– Я слышала его имя, – шепнула Франческа на ухо Бельдану, глядя вслед старику, который, бормоча что-то себе под нос, спускался по тропинке и наконец скрылся в темноте. Фонарь он оставил им, сказав, что обойдется без него. Бельдан укрепил фонарь между каменной стеной и одной из металлических опор. – Только не могу вспомнить, где и от кого. Может быть, от отца. Они, похоже, одного возраста.

– Уверен, что твой отец хотя бы раз упоминал о нем. Как, впрочем, и любой рыцарь Европы. Он вместе с Фра Монреале был одним из первых кондотьеров. Я боготворил его с детства. Представляешь, что я почувствовал, когда повстречал его. Это случилось в Святой земле. Тогда я был совсем еще мальчишкой. Мне едва исполнилось восемнадцать. Я отправился в крестовый поход после того, как похоронил Анну. Как давно это случилось!

– Он сказал, что ты спас ему жизнь, – напомнила Франческа. – Как это произошло?

Но Бельдан только улыбнулся.

– Когда-нибудь расскажу. – И она поняла, что настаивать бессмысленно.

Они, не сговариваясь, не пошли в свои домики, а расположились на воздухе в тростниковых креслах, ожидая, когда молодые, цветущие служанки накроют на стол. Затем Франческа проследовала за их смеющейся стайкой. То, что она увидела, очень понравилось ей. Одна, но просторная комната оказалась чисто прибранной и пахла сосновыми иглами. Служанки моментально преобразили ее: застелили огромную кровать и сложили в ногах волчьи и лисьи одеяла. Зажгли лампу, развели в камине огонь и положили для аромата в вазы ветви вечнозеленых растений и апельсиновые корочки.

Франческа погрузила усталое тело в небольшую оловянную ванну, куда служанки налили подогретую воду. Но не усидела в ней долго, испытывая странное возбуждение. И испуг. Такой сильный, что ее кожа покрылась пупырышками. Они так долго говорили сегодня с Бельданом, но она не сказала самой главной вещи. Той, с которой следовало все начинать.

Конечно, Бельдан, узнав об этом, не станет ничего говорить. Он слишком галантен и не захочет ее обидеть. Но его отношение к ней изменится, станет снова официальным. Никаких поцелуев и прикосновений. Никаких разговоров о браке и даже о сожительстве. А ей так понравились его поцелуи и объятия! И она так быстро привыкла к тому, что желанна!

Но какой мужчина пустит в свою постель лгунью?

Она придумывала самые разные извинения и отговорки, но понимала, что все они бесполезны. Следовало открыть Бельдану правду. И сделать это не позднее сегодняшней ночи.

Франческа вышла из ванны и вытерлась. Затем накинула полупрозрачную рубашку из белого шелка с кружевом, которую дал ей Бельдан. Одежда шлюхи.

Франческу удивил его ворчливый тон – ведь она не была шлюхой. Как раз в этом-то и заключалась проблема. Ей бы следовало хотя бы раз в жизни повести себя немного фривольнее. Она провела ладонью по облегающему тело шелку, потрогала ткань и впервые почувствовала себя настоящей графиней – такое чудо преподнес ей благородный Арнонкур.

В дверь постучали, и Франческа от неожиданности вздрогнула. Но оказалось, что это всего лишь принесли ужин. Горы еды – простой, холодной, но восхитительной. Служанки поставили серебряные блюда с колбасками, козьим сыром, тонкими, как пергамент, ломтиками солонины, грибами, свежеиспеченным хлебом, сушеной вишней и черникой. «Столько изысканных кушаний, что трудно даже перечислить, не то что съесть», – решила Франческа. И в довершение – в благородных серебряных графинах красное вино и, как заверила горничная, вода из живительного источника. Комната озарилась двадцатью восковыми свечами в плошках из тосканской керамики и приобрела праздничный вид.

Франческа так восторгалась, что забыла испугаться, когда наконец явился Бельдан. Она рассмеялась и, показывая на окружавшее их великолепие, спросила:

– Значит, вот как живут отшельники?

– Именно так, если этот отшельник Саверио Гвиди, – улыбнулся Арнонкур. – Дело в человеке. Саверио устал от людей. Однажды он погрузил свои богатства на тридцать телег и привез в уединенный дом – решил провести последние годы в одиночестве среди собранных сокровищ.

– И ты тоже об этом мечтаешь: пройти с боями по жизни, а потом удалиться из завоеванного тобой мира?

Бельдан понял, что она хотела спросить. Он понял ее страхи.

– Из мира, может быть. Но никогда от тебя.

Как он был красив! Франческа не понимала, как могла не замечать этого раньше. Смуглое лицо, бархатные волосы, выразительные глаза, нежные руки. И вот сейчас эти руки привлекли ее к себе – так, что зашелестел шелк пеньюара, соприкоснувшись с его панталонами. Сбылись грезы, волновавшие Франческу долгие, безотрадные годы, те годы, когда она жила лишь мечтами. И какой от него исходил божественный аромат: гвоздики, мыла и самого Бельдана – кожаной куртки, холеного коня, свежего ветра и солнца. Таким он ей запомнился с самого первого дня в Бельведере.

Бельведер. Как давно это было!

Франческа прикоснулась к его волосам, еще влажным после ванны. Провела по ним ладонью, пропустив пряди между пальцами.

Они были так близки друг от друга, близки к исполнению своей мечты и началу новой жизни. Но это не утешало Франческу, потому что она знала правду, а Бельдан пока нет.

Он наклонился к ней, и Франческа ощутила на щеке его дыхание. Потерся о ее шею щекой. И она поняла: если у нее не хватит смелости сейчас, потом будет слишком поздно. Между ними всегда будет стоять ложь. Такое короткое слово – ложь, но оно вырвало Франческу из объятий Бельдана.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – прошептала она.

– Говори. – Бельдан ткнулся лицом в ее грудь, но, видимо, почувствовав тревогу Франчески, поднял голову – упоенный любовью, немного раздраженный промедлением, но внимательный. – Дело в том шелке, который я тебе подарил? Или в том, что я выбрал для ночлега такое уединенное место? Я тебя пугаю, Франческа?

– Нет, Бельдан, ты меня никогда не пугал.

– Тогда в чем дело?

Он больше не держал ее в объятиях, и графиня почувствовала, как холодно в комнате, как колет разбросанный по полу тимьян ее босые ступни. Но ни холод, ни колкая трава ей нисколько не мешали, наоборот, создавали суровую обстановку исповедальни, где говорят одну святую правду, получают прощение и быстро все забывают. «Господи, пусть все так и случится», – молила она.

Франческа дотронулась до щеки Бельдана ледяными пальцами, потом взяла его за руку.

– Сядем у огня.

Она неудобно устроилась на стуле и подождала, когда Бельдан пододвинет себе второй стул. А тогда вздохнула и посмотрела прямо ему в глаза.

– Я тебе лгала. Я лгала всем! – Франческа очень спешила: в горле стоял ком и грозил прервать ее речь. – Я никогда не занималась с Ги любовью. И ни с кем другим тоже. Я – девственница.

Бельдан пошевелился, но она не обратила на это внимания.

– Меня никто никогда не желал. Вот в чем простая и горькая истина. Унизительно, правда? Наверное, стыд и заставил меня лгать. Я сама распустила этот слух, сама все устроила. Я так часто представляла себе, как занимаюсь любовью с Ги, что однажды решила вытащить на свет Божий свои ночные мечты, захотела, чтобы обо мне шептались. Мне нравилось, что обо мне заговорили и стали рассказывать сказки о нас с Ги. Чем больше, тем лучше: пусть все верят, что мы любовники. По крайней мере это было тем, что принадлежало мне. Пусть ложь, но моя.

Франческа чувствовала биение сердца Бельдана у своей груди.

– Ты не обязана мне об этом рассказывать. Я тебя ни о чем не спрашивал.

Она помолчала.

– У меня в жизни ничего не оставалось. Только Оливер, но он был в плену. И мать, которая часто бывала не в себе. И никакой надежды на будущее. Поэтому я придумала себе прошлое. Развратное прошлое со смазливым любовником. Мало-помалу слухи обрели определенность факта, и я поверила в них сама. До такой степени, что решила: где-то в мире, а не только в моем сознании живет человек, который некогда любил и желал меня.

Франческа сказала все, что она хотела сказать, и теперь молча слушала, как весело трещал в очаге огонь и как протяжно завывал ветер в по-зимнему голых ветвях деревьев. Бельдан не шевельнулся и не проронил ни звука. Они молчали довольно долго. Наконец он спросил:

– Это и есть та ужасная правда, которую ты собиралась мне сообщить?

Графиня кивнула.

– Правда в том, что ты всем лгала? И тебе было бы гораздо легче признаться, что ты переспала с сотней мужчин, чем в этой лжи? – Мягкий тон Бельдана успокаивал ее. – Ты не лгунья.

Франческа не успела опомниться, как Бельдан привлек ее к себе.

– Тебе больно? Извини. Мне грустно думать, что долгие годы тебе приходилось защищаться ложью. Ложь во спасение нередко загоняет нас в тупик.

Франческа потупилась. Ей тяжело было слышать такие слова от Бельдана.

– Помнишь день пожара? Я торжественно заверил тебя, что не стремился обладать твоим телом. А хотел твою душу. И только заполучив душу, взял бы твою плоть. – Он усмехнулся. – Знаешь, я тоже, наверное, лгал.

Графиня подняла голову. Угольно-черные глаза смотрели прямо на нее.

– Я мог бы смириться с мыслью, что у тебя было много мужчин. Но только не один. Только не Ги. – Пальцы Бельдана играли завитком ее волос, но глаз он так и не отвел. – Ги – это совсем иное. И не только потому, что он мой брат, вернее, был моим братом. А потому, что ты его любила. Ты сама мне сказала, что предпочла бы остаться любовницей Ги, а не стать моей законной женой. Разве мог я после этих слов претендовать на тебя и заниматься с тобой тем, о чем мечтал с самого первого дня в Бельведере? Я убеждал себя, что твои чувства к Ги – пустяк, но сам в это не верил.

Бельдан шептал эти слова, склонив голову к ее запястью, туда, где бился пульс и куда он поцеловал ее в первый раз.

– Ты знаешь, что я был женат. И женат в юные годы. После смерти Анны у меня было достаточно женщин, но я не красавчик и понимал, что пользовался успехом только благодаря своему положению. Или потому, что мог что-то дать либо им, либо их мужьям, отцам, сыновьям. Я брал то, что мне предлагали, и платил сторицей. Но иногда я встречал особенных женщин, отношения с которыми были глубже и длились дольше одного поворота песочных часов. Такие женщины оставляли след в моей душе. Но ни одна из них – даже Анна, не сравнится с тобой, Франческа. Никто из них не занял такого места в моей жизни.

Говоря все это, Бельдан не переставал ее целовать. Впечатывал свои слова поцелуями в ее пальцы, в удивительно мягкий изгиб руки. Он пробовал губами на вкус ее кожу. И все это со знанием дела. Пробежался языком по вырезу ворота. Не по призывно торчащим грудям, а выше – к ямочке на шее, в которой отчетливо бился пульс.

– Что я могу чувствовать теперь, зная правду о тебе и моем брате?

Франческа не видела лица Бельдана, но ощущала кожей его улыбку.

– Свободу и облегчение.

Она изо всех сил старалась прислушиваться к его словам, вникать в их смысл. Но жар мужских губ на теле был настолько новым и восхитительным ощущением, что полностью подчинил ее себе. И она слушала, не что он говорил, а как говорил. Снова, снова и снова.

– Господи, как я хочу тебя! – простонала она. – Больше всего на свете. Больше всех на свете.

– Даже зная, что я не девственник, – тихо рассмеялся рыцарь.

– Даже зная, что я сама девственница. Бельдан хмыкнул и добавил:

– Хорошо.

Он повторял и повторял это слово, лаская Франческу ладонями, губами, языком и все глубже ввергая ее в пучину новых, изумительных ощущений. Церковный колокол отмерил час. Его звук раздался так близко, словно он ударил прямо за окном.

– Возьми меня всю!

Франческа обняла любимого за шею, и он подхватил ее на руки. Какой же это был восторг – намного острее, чем танец, или поцелуи у реки, или мечтания за дверью. Потому что все происходило по-настоящему. Настоящее желание и настоящее вожделение. /

Странное это чувство – вожделение. От него хочется кричать.

– Да, да, сделай это, пожалуйста! – Франческа едва узнавала свой голос.

Бельдан положил ее на постель и сдвинул рубашку с плеч. Гладкий шелк скользнул к бедрам.

– Само совершенство!

Он долго смотрел на ее груди. А она никогда не считала их красивыми. Легкими движениями ладоней, словно нежным перышком, он ласкал их, гладил напрягшиеся соски, и Франческа всхлипнула от неожиданности и наслаждения. И внезапно тоже полюбила свои груди. Полюбила его прикосновения к ним.

– Бельдан! – Какой неутоленный голод слышался в ее крике. А ведь она девственница. А он – опытный человек.

– Терпение. Доверься мне, – прошептал Бельдан.

Он уложил ее на чистые простыни, и Франческу окутал аромат лаванды. На мгновение пахнуло сосновыми ветками с прикроватного столика. Но в следующий миг она поняла, что осталась одна. Открыла глаза: Бельдан возвышался над ней, собираясь снять панталоны и тунику. Франческа спустилась с кровати и стала ему помогать.

Теперь все оказалось иначе – движения те же, что прежде, но с иной силой, с иным ритмом, с иным жаром.

– Ты такая красивая, – проговорил Бельдан, стоя в шелковом облаке упавшей на пол рубашки и не касаясь Франчески. Он не помогал ей, пока она снимала с него тяжелые одеяния: украшенный драгоценными камнями меч, золотой пояс, черную замшевую тунику и панталоны. Но так пристально смотрел на нее, что девушка, смутившись, попыталась закрыть ладонями груди, однако Бельдан отвел ее руки в стороны. – Не прячь ничего от меня – ни сейчас, ни в будущем! Обещай мне.

Франческа пообещала. И счастливый Бельдан не мог оторвать от нее восхищенного взгляда.

– Я хочу тебя, Франческа. Ты понимаешь, что это значит? Это не обман, не мечта. Это правда. Если только ты мне веришь и сама меня хочешь.

Бельдан привлек ее к себе и погрузил лицо в водопад ее локонов. Но теперь отстранилась Франческа. Она разрывалась между двумя противоречивыми желаниями: чтобы скорее свершились ее грезы и чтобы подольше продлился восхитительный миг ожидания. И еще: она не привыкла к таким словам, которые слышала сейчас, – никогда в жизни ничего подобного ей никто не говорил.

Франческа радостно засмеялась, коснулась его губ языком и стала обводить их кругами, пока Бельдан не застонал.

Он смеялся и изнемогал от желания. И этот смех, и это желание стали всей вселенной Франчески, когда он начал ласкать ее языком – от грудей до пупка. Она оробела. Таким Франческа Бельдана еще ни разу не видела. Сильным, нетерпеливым, напористым.

А он снова стал целовать ее в губы. Но рука скользнула к низу живота, и пальцы оказались у нее внутри. Не ожидавшая такого проникновения, Франческа дернулась, но Бельдан удержал ее на месте.

– Доверься мне.

Это оказалось совсем нетрудным, и она наслаждалась его прикосновениями. А он ласкал ее губами, продолжая бормотать нежные слова. Каким же он оказался умелым, этот рыцарь Арнонкур! Играл на ее теле, как на лютне, пил ее, словно вино.

Голова Франчески откинулась и, не зная, куда заведут ее новые, всепоглощающие ощущения, она вцепилась пальцами в измятую подушку. И подчинялась Бельдану все полнее и полнее, пока в душе не всколыхнулся огненный столб и не рассыпался на мириады сверкающих искр.

Франческа вскрикнула и сама удивилась своему крику. Она попыталась оттолкнуть Бельдана еще до того, как кончился спазм. Но он не позволил и стал успокаивать ее поцелуями.

– Ты такая милая. Растрепанные волосы, как ведьмин огонь, глаза затуманились от наслаждения. А губы... – Бельдан обвел их пальцем, и они приглашающе раскрылись.

– Иди ко мне, – позвала Франческа. – И покажи, что будет дальше.

Она казалась ждущей, податливой и росистой, как утро. И цепочка его поцелуев протянулась от изгиба ее руки к бедру.

– Никогда раньше не знал, как пахнет облако. Не знал, что в нем аромат лаванды и солнечного света.

Франческе очень хотелось доставить ему удовольствие, и она стала прилежно учиться искусству любви – делала пальцами то, что он ей показывал. И слушая его хриплое дыхание, быстро усвоила ритм.

– Иди ко мне, – снова позвала она, и это было ее единственным ответом на все его невысказанные вопросы.

– Франческа, – едва слышно прошептал Бельдан, – мне придется сделать тебе больно. Только сегодня, и никогда больше.

Она, задыхаясь, кивнула.

– Я люблю тебя, Франческа, и не хочу причинять боли. Но Бельдан понял, что для нее больнее его колебание.

И, сливаясь с любимой, вошел глубоко внутрь, устраняя последнюю, тонкую преграду, которая еще стояла между ними.

– Ты всегда такой осторожный? – спросила Франческа. Она лежала в его объятиях и чувствовала, что они становились все крепче и крепче, будто Бельдан боялся, что она могла убежать. Но она не хотела бежать. Взяла его за руку, попыталась вглядеться в лицо, но в темноте ничего не увидела. – С другими вел себя так же? Чтобы не оставлять незаконнорожденных детей?

Но Франческа понимала, что причина не в этом.

– Я собираюсь на тебе жениться, – ответил он. – А это значит, что наши дети не могут быть незаконнорожденными.

На мгновение в комнате воцарилась такая тишина, что Франческе показалось, что она слышит, как струится кровь по ее сосудам.

– Другие женщины были опытнее, – продолжал Бельдан. – Они предохранялись. Ты у меня вторая девственница после Анны.

– Бедная Анна! – Голос Франчески был полон участия.

– Я не хочу, чтобы ты забеременела. Не могу тебя потерять, просто не вынесу. Мне не нужен сын, потому что...

– У тебя есть Ги? – Она сжала его руку. – Нет, Бельдан, теперь нет ни Ги, ни Анны, теперь мы только вдвоем. Нельзя, чтобы мы остались неудовлетворенными.

– Меня удовлетворить не так-то легко, – попытался отшутиться он, но его беззаботный тон не обманул Франческу.

– Твое семя у меня на бедре, а не внутри, где ему место, – мягко укорила она и затаила дыхание.

– Неужели ты заметила? У тебя же нет никакого опыта. – Голос из темноты прозвучал покаянно, и Франческа поняла, чего стоило Бельдану произнести такие слова и не выпустить ее руки. Она провела языком по его губам и ощутила на них солоноватый привкус крови. Вот чего стоила рыцарю его железная выдержка.

– Как я могла не заметить? Ты прав, у меня нет опыта, и я не знаю, как предохраняться. Но я не ребенок и понимаю, когда доставляю удовлетворение.

– Это не ты, Франческа.

– Да, не я. А ты – это не ты. Нас теперь двое, и мы – единое целое.

Бельдан ничего не ответил, но она почувствовала, как напряжение покинуло его тело. И от этого в ней пробудилась надежда.

– Может, попробуем еще?

Бельдан расхохотался, и смех этот был абсолютно искренним.

– В данный момент это совершенно невозможно, моя дорогая экс-девственница. Вот немного отдохну и тогда не дам тебе покоя.

Но Франческа и не хотела покоя. И когда забрезжил рассвет, она помогла разогреться любовнику, как до этого он помогал ей. Огонь в камине давно погас, угли потухли, но им не было холодно. Потому что они затерялись друг в друге – в касаниях шелковистых тел, в мягких и сочных прикосновениях языков.

Он притянул ее к себе. Франческа изогнулась, словно сказочная птица Феникс, волосы разметались земным пламенем. И он изверг в ее лоно горячее семя. Франческа закричала, и в ее крике была любовь. Их чувство дало им силу, они обновились и навсегда восстали из пепла.

ГОРОД

Глава 22

Франческа ощутила на сомкнутых веках солнечное тепло – признак нарождающегося дня, – но в ее голове не утихала литания, звучавшая радостным обещанием любви. «Неужели я в самом деле говорила это ночью? Неужели доставила ему такое же наслаждение, как и он мне? Кричала, когда он оказался во мне? Умоляла ко мне прикоснуться? Сама направляла его руку? Неужели это была я?»

В утреннем свете Франческе пришлось признаться, что до прошлой ночи, до того как она узнала Бельдана, ее душа оставалась душой ребенка в теле женщины. Раньше она слышала о любви из песен трубадуров, из книг и время от времени от не всегда трезвой матери. Но она никогда не слышала о страсти. Но ведь именно страсть определяла все эти годы ее наивные желания. И сейчас эти желания стали реальностью. Имя этой страсти Бельдан. Его запах, его дыхание, тепло его тела. Сознание, что стоит открыть глаза – и он рядом.

И Франческа открыла глаза.

Бельдан с сосредоточенным лицом сидел перед ворохом карт. Но что-то подсказало Франческе, что он только что смотрел на нее и отвел взгляд лишь секунду назад. Она это знала, а знание, как учил ее отец, – та же сила.

Графиня сладко потянулась.

– Как хорошо, что я наконец соответствую своей репутации шлюхи. Ты превратил меня в нераскаявшуюся „ грешницу, Бельдан, и я тебе за это благодарна.

Рыцарь иронически поднял бровь, и его глаза засветились смехом.

– Не слишком привыкай к вольному житью, потому что я собираюсь сделать из тебя пристойную матрону, как только покончу с делами в Риме.

Рим. Франческу насторожило это слово. Она вспомнила, как легко ее любимый прикончил юного рыцаря в тосканском лесу, и в ее душу закрался страх. Но сейчас она была счастлива, и веселый огонь опять потрескивал в очаге. В комнате с вечера осталось множество еды. Запах яблок и сидра заставил ее желудок сжаться от голода. «Какая же это любовь?» – ужаснулась она. Но в комнате, рядом, находился ее возлюбленный, который был лучше всех тех, о ком пели трубадуры. Он смотрел на нее и улыбался.

– Проголодалась?

Как он ей нравился! Франческа ощутила себя законной женой с двадцатилетним стажем, и ее страх словно по мановению руки исчез. Она протерла глаза, прогоняя остатки сна, сбросила одеяла и, не поправив растрепавшиеся волосы, уселась на колени к Бельдану.

– Да, я чувствую голод. По тебе.

Такой Франчески Бельдан еще не знал и на мгновение растерялся. Он, как и она, привык держать себя в руках и обуздывать страсть и теперь был немного озадачен. Но уже в следующую секунду он поцеловал Франческу и прижал ее к груди. К самому сердцу. Но она отстранилась и рассмеялась.

– Давай сначала поедим.

К вчерашнему великолепию Саверио прислал им горячего, только что из печи, хлеба, жирного молока в глиняных тосканских кружках, лимонов и горьковатых красных сицилийских апельсинов. Франческа съела и утреннюю порцию, и большую часть предназначавшегося на ужин сыра и соленого пармского окорока. «Никакие деликатесы во дворце Арнонкура не могут сравниться с этой простой и вкусной пищей», – решила она. Бельдан тоже ел с удовольствием, и от этого Франческа ощущала себя счастливой. А когда заметила, что он то и дело поглядывает на нее, обрадовалась еще больше.

Они пили молоко, целовались и весело болтали. Бельдан рассказывал о дороге в Рим, объяснив, что намеревается оставить ее у монахинь матери Катерины. Он поклялся, что вернется сразу же, как только «узнает то, что необходимо узнать, и сделает то, что требуется сделать». Произнося эти слова, он смотрел на огонь, и его лицо было суровым. Но вот он повернулся к Франческе, его черты разгладились, и он опять улыбнулся.

– Ты будешь меня ждать, а потом выйдешь за меня замуж?

Ей показалось, что от любви к Бельдану сердце вот-вот выскочит из груди. Франческа внезапно ощутила, что стоит на пороге самых счастливых дней своей жизни.

После еды, перемежавшейся поцелуями, Бельдан произнес:

– Надо ехать, если мы хотим засветло добраться до Рима. Я перекинусь парой слов с Саверио и пообещаю, что мы заедем на обратном пути.

Франческа затаила дыхание. Она достаточно узнала Арнонкура, чтобы понять, что он сейчас очень взволнован и подыскивает нужные слова.

– Ты не сердишься, что я так откровенно с ним говорил? – Его голос выдавал тревогу, но он не отвел от Франчески глаз. – Сказал, не подумав, что собираюсь на тебе жениться. Мне очень бы не хотелось, чтобы он задавал вопросы о Ги.

– Тс-с... – Франческа снова испытала укол страха. – Давай не будем о Ги. По крайней мере пока мы не в Риме. Побудем самими собой.

– Конечно, – согласился Бельдан, потупившись. Каким он стал вдруг застенчивым рыцарем. – Может быть...

Франческа ничем не могла ему помочь: она снова была прежней робкой Франческой. Ей стоило огромных усилий вложить руку в его ладонь. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы он признался ей:

– Надо было подождать. Я так часто тебя обижал. Был грубым, глупым, заносчивым. Я обещал себе не спешить. Даже подарив тебе рубашку, решил не смотреть в твою сторону. Лгал себе и, что хуже всего, знал, что лгу. Мне хотелось, чтобы все произошло как следует. А не во время остановки на пути к бог знает какой судьбе. В собственной постели. В собственном доме, где мы могли бы воспитывать детей. Я к этому готов, а ты готова, Франческа? Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– А я хочу, чтобы было хорошо тебе, – ответила она. – Я так боялась, что тебе будет плохо со мной.

– Плохо с тобой? – Бельдан быстро обогнул стол и прижал ее к себе. – Я так давно тебя хотел! Много лет. И только не подозревал, что ты – это все, что мне нужно.

Он поцеловал ее волосы, уши, каждую веснушку, и сердце Франчески подпрыгнуло к горлу: Бельдан целовал ее так, как в тот вечер под звездами, давным-давно, во время ярмарки. Но сейчас было утро – утро после первой ночи любви. Он был нежен и называл ее по имени.

– Наши дети! Разве я мог об этом мечтать! – Он счастливыми глазами смотрел на возлюбленную. – Страшно подумать, что было бы, если бы Бланш не расстроила вашу помолвку и ты вышла бы замуж за Ги. Ведь тогда я потерял бы тебя навсегда.

Наверное, что-то изменилось в ее лице, и отражение этого изменения она заметила в Бельдане.

– Моя мать? Какое она имеет к этому отношение? – Но Франческа давно чувствовала, что Бланш имела отношение к событиям тех давних лет. Бельдан отстранился, но не отпустил ее. И хорошо сделал, потому что иначе она бы упала.

– Бланш мне говорила, что во всем призналась тебе, – сказал он. Голос спокойный, лицо бесстрастное – он снова превратился в сира Арнонкура. – По крайней мере собиралась признаться. И специально пришла мне об этом сказать – в тот самый вечер, когда вы видели Ги с Мальвилем. Постучалась ко мне, упала на колени – представь себе, гордая графиня де Монфор на коленях! – и попросила прощения. Сказала, что настало время тебе узнать правду.

В душе Франчески всколыхнулось что-то нехорошее, злое. Она вспомнила о тяжелых днях, пролитых слезах и долгих одиноких ночах, когда она любила Ги, но боготворила и всеми силами защищала мать.

– Расскажи мне правду. Бланш все равно никогда не соберется. – Просьба прозвучала как удар кнута. Бельдану показалась, что Франческа его ударила. Он долго молчал, прежде чем заговорил.

– Пойми, Бланш – человек; она – мать, у которой чахнет в заточении единственный оставшийся в живых сын. Я направил ей соболезнования в связи со смертью твоего отца и братьев, и она мне ответила. Написала, как тяжело вам живется, и намекнула на мое богатство. Сказала, что Ги достоин лучшей партии. И пообещала освободить его от обещаний в обмен на деньги. Ей требовалось заплатить выкуп за Оливера. Я поговорил с братом. Он не возражал. И он, и Бланш – оба были довольны таким решением. Но это я расстроил помолвку, и ты была вправе меня за это ненавидеть. Все зависело от меня: я мог бы сказать «нет». И конечно, должен был сказать «нет».

Франческа вырвала руку с такой поспешностью, что на коже остались красные следы от его пальцев.

Она понимала, что ее гнев несправедлив. Что мать и Ги так же виноваты, как и Бельдан. Но он был рядом, а они – далеко.

– Как ты мог меня взять после того, что со мной сделал?

У Бельдана на скулах заходили желваки, но он не отпрянул и не проронил ни слова. «Значит, теперь это называется так: «взять»», – отметил он про себя.

– Я полагал, что ты все знаешь, – наконец начал он. – И простила меня. А если нет, то прости сейчас. Я человек гордый, но если надо, готов встать перед тобой на колени. Никто не может обвинить меня больше, чем я сам.

Франческа готова была проявить милосердие, но поднявшееся в ней темное чувство взяло верх. Она слишком долго страдала. Теперь пусть пострадает кто-нибудь другой.

– Простить? – Графиня не узнавала сама себя. Неужели в ней столько злобы? – Я тебя никогда не прощу. Не надейся! Ты считаешь себя добрым и могущественным господином. Честным, благородным. Мало найдется людей, кто осмелится сказать, что это не так. Но ты разбил жизнь мне и разбил жизнь Ги. Ты так и не позволил ему повзрослеть. Не поверил, что в его душе есть благородство. Не давал принимать серьезных решений, которые закаляют мужчину. Это ты сделал его таким слабым.

– Ты полагаешь, я не говорил себе этого сам? Не повторял снова и снова? И не только после Ареццо, но задолго до этого. Друзья намекали, Кристиано твердил. Но я никого не слушал. Не был готов. Ги был таким славным, таким не похожим на меня. Бог свидетель, мне нравилась эта разница между нами, и я всеми силами пытался ее сохранить. И поэтому совершал ошибки. Ошибки, за которые другие расплачивались жизнью. Но то, что произошло с Ги, его трагедия – это не моя вина. У нас был один и тот же отец, и нас одинаково воспитывали. Я любил брата и старался помогать ему всем, чем мог. Но он сделал выбор и должен идти своей дорогой, а я – своей.

Франческа презрительно фыркнула. Гнев сделал ее жестокой.

– Это легко сказать. Убить, чтобы смыть позор. Бельдан медленно покачал головой:

– Не надо так, Франческа. Мы не можем вечно кивать на Ги и Бланш. Пусть себе живут своей жизнью: их проблемы – это их дело. Но то, что было ночью, это мы, и больше никто. Обратной дороги нет.

– Значит, вперед – в Рим. К еще большей лжи. И к новым смертям.

– В Рим. К правде, – проговорил Бельдан, направляясь к двери. – Я пришлю тебе горничных помочь одеться. Нам предстоит тяжелый путь. Вперед, в Рим. И снова к Ги и Бланш.

Бланш...

Франческа не думала о ней. У нее и без того было много забот. Голова была забита неприятными картинами и дурными мыслями. Удивленный взгляд Саверио, когда он узнал об их поспешном отъезде, унылый пейзаж вокруг, сменивший живописную Тоскану, молчание смуглого спутника, который ехал теперь не рядом, а чуть впереди, но словно на недостижимом расстоянии.

Как только они покинули жилище Саверио, с неба посыпался сухой снег, и Бельдан настоял, чтобы Франческа надела не свой плащ, а другой, на меху, который дал Саверио.

– Холодает. Я бы не хотел тратить силы и целый день тревожиться, как бы ты не простудилась, – объяснил он, и Франческа молча кивнула в ответ. Она так сильно переживала обиду, что не обратила внимания, когда Бельдан, подавая плащ, словно невзначай ткнулся лицом в ее волосы и вдохнул аромат лаванды. Как ни странно, он совсем не жалел о сорвавшихся с языка словах. Может быть, досада придет позже, но сейчас он слишком устал, чтобы копаться в себе.

Ему было трудно. Многие годы Бельдан прятался от правды о Ги. Прятался от действительности, словно эта действительность была смертельно опасной. Но смертельно опасной оказалась не правда, а ложь. И еще он знал, что Ги рано или поздно должен был всплыть в их отношениях. Нельзя начинать строить общую жизнь со лжи.

Бельдан с тревогой думал о том, как будут дальше складываться их отношения. Сумеет ли Франческа его простить за то, что случилось много лет назад? А он ее – за жестокие слова, сказанные ею совсем недавно? Жаль, что Бланш так и не решилась рассказать дочери правду. Но Бельдан с самого начала сомневался, что она найдет в себе силы для этого. Да и зачем ей это?

Он подстегивал лошадь, притворяясь, что быстрая езда – единственная причина ледяного молчания. Ум все больше проникался очевидной истиной: он потерял Франческу. Ее жизнь и ее чувства выразились в словах, которые утром она швырнула ему в лицо. И, понимая необходимость выбора, Франческа выбрала не его, а мать и Ги, потому что они слабы и нуждаются в ней, а он сильный и может существовать сам. В конце концов, она их простит, как уже прощала раньше.

Франческа вежливо отказалась от купленной Бельданом у пастуха еды: козьего сыра и эля. С такой же холодной решимостью она в этот день отвергала все, что бы он ни предлагал ей. Ее словно околдовали, ведь она никого не любила сильнее, чем Бельдана. Но в то же время знала: ей надо быть не здесь, не на этой дороге, по которой они ехали вместе. Ее место в Бельведере.

Франческа могла бы, пожалуй, согласиться с тем, что Бельдан говорил о Ги. Но только не о Бланш. Бланш – ее мать. В ней сосредоточились вся солнечная красота и туманное очарование мира. Она совершенно не походила на трудягу, вроде самой Франчески. Это различие надо было всеми силами сохранить. И нужно сделать все для благополучного возвращения Оливера. Несмотря на потраченные усилия, очень много былой славы их дома утекло между пальцами. Нельзя, чтобы то же самое случилось с честью ее матери. Ее честь надо уберечь во что бы то ни стало. Ведь без прошлого не останется вообще ничего.

Франческа видела, как Бельдан поднялся, выплеснул на землю остатки эля и стряхнул пыль с черной туники и черного плаща. Бросил на нее быстрый взгляд и отвернулся. Это на секунду напомнило ей Бельдана, которого она так часто видела, но не смогла понять. Бельдана, который без сожаления убил в лесу Фернальда; Бельдана, который послал ее к воротам Бельведера одну против целой армии французов. Сира Арнонкура, стоявшего в будущем обеими ногами. Мужчину, призванного бороться и любой ценой побеждать.

– Рим. – Он показал с невысокого холма на противоположный холм. – Будем там через час.

«Через час», – повторила про себя Франческа, готовая принять решение. Она выпрямилась, чтобы лучше рассмотреть город. Ветер рвал с нее капюшон плаща.

– Какой маленький! Меньше Флоренции.

– Даже меньше Генуи, – отозвался Бельдан. – Но быстро растет. И теперь, когда француз стремится к легализации папского трона, учитывая его роль окна в Королевство обеих Сицилий, надо ждать быстрого расцвета Рима и превращения в европейскую жемчужину.

Бельдан еще несколько минут вглядывался во что-то, чего Франческа не видела. И улыбнулся, но улыбка тут же померкла.

– Готова? Тогда вперед.

Они тронулись в путь. Невеселой была эта дорога для Франчески, потому что она знала: в конце пути она потеряет Бельдана. «Но почему? Ради кого? Может быть... Нет, нельзя позволять мыслям стремиться в этом направлении».

– Хорошо бы оказаться в своей постели, пока темнота не вывела на дорогу волков и грабителей, – послышался чей-то низкий голос.

Ему ответили взрывы хохота и насмешки.

– Вы, должно быть, впервые в этих краях, почтеннейший. Здесь любой знает, что в городских переулках гораздо больше воров, чем за воротами.

Любопытные глаза провожали незнакомцев и с завистью смотрели на вороного коня Бельдана. А иногда погруженная в свои мысли Франческа замечала, как чей-то взгляд останавливался на ее светлой лошади, которую Арнонкур достал для нее в растерзанном войной Ареццо. Но это было любопытство, а не враждебность. Сир де Кюси обещал сиру Арнонкуру беспрепятственный проезд. И держал свое слово.

– Мы у римских ворот, – объявил Бельдан все с той же загадочной улыбкой. – Протекция француза не распространяется на городские лабиринты. Будь осторожна, Франческа, и поезжай в монастырь.

Она вздохнула, но не успела ничего сказать.

– Монастырь недалеко от Марсова поля. Спроси любого, и тебе объяснят, где находятся владения матери Катерины. Отсвет славы кардинала Конти падает и на его друзей.

– Неужели ты бросаешь меня одну? – Она еще произносила эти слова, а сама уже вглядывалась вперед. Слишком много солдат было у ворот. Кому нужна подобная стража в мертвый зимний сезон. – Бельдан!

– Вперед! – закричал он. – Через ворота! Пробивайся в толпе!

Франческе показалось, что перед ними сотни рыцарей и солдат. Ее сердце ответило прежде разума:

– Я тебя не оставлю, Бельдан Арнонкур! Ты не можешь меня прогнать!

– Добрые слова. Первые с самого утра. – В голосе рыцаря прозвучала насмешка. – Но время любезностей прошло. Делай, как я сказал! И ради всего святого, не оглядывайся!

Они проехали через красные кирпичные Салернские ворота. И в этот миг их внезапно окружили всадники. Франческа старалась держаться ближе к Бельдану. Черт побери! Станет она его слушаться, если он не удосужился даже объясниться, – но рыцарь замахнулся кнутом и больно хлестнул ее лошадь. Животное сначала попятилось, затем устремилось вперед. Прошло несколько секунд, пока графиня овладела ситуацией.

На запруженной людьми узенькой улочке Бельдана стали от нее оттирать. Внезапно в море лиц возникли знакомые черты Симона Мальвиля. Француз насмешливо улыбнулся Бельдану и приветственно помахал рукой.

– Эй, господин Арнонкур! – закричал он, и его властный голос заставил замолчать остальных. Его конь заржал и начал гарцевать на брусчатке, но Мальвиль не сводил с Бельдана глаз. – Именем его преосвященства вы арестованы! Вы обвиняетесь в колдовстве, чародействе и ведовстве. В запрещенных занятиях черной магией. В публичном поклонении сатане. Выродок дьявола! Да смилостивится Господь над твоей душой!

Франческа в ужасе смотрела, как солдаты взяли Бельдана в кольцо и повели прочь. Между ними хлынул поток людей. Арнонкур исчез – она осталась одна.

Она ненавидела Рим. Его отвратительные расквашенные мостовые, толпы любопытных горожан и маленькие, темные дома, за которыми скрылся Бельдан. А она так и не успела ему рассказать, что творилось в се сердце. Но должна была рассказать. Вся ее жизнь свелась к одной-единственной потребности. Но для этого необходимо сначала его найти. А значит, обратиться к матери Катерине.

Мальвиль крикнул: «Именем его преосвященства», – значит, он хотел прикрыться властью кардинала. Но что бы ни болтали о Конти, Франческа не верила, что служитель Божий способен всенародно бросить человеку обвинение в недоказанном колдовстве. Кардинал поступит по справедливости: Бельдана освободят, и вскоре они соединятся. Но за этой мыслью сразу же возникла другая – о Ги. Сердце упало, и тут же угасли надежды. Ги нельзя доверять. Уверенность в его вероломстве пронзила душу, словно горячий нож сало.

В тени сгоревшего здания кривлялись бродячие актеры. Вокруг них собралась такая плотная толпа, что Франческа решила сойти с лошади и пробираться сквозь нее пешком. Но внезапно поняла, что разыгрывалась не обычная, смешная пантомима, веселящая людей. Представлялись вещи пострашнее. Актеры, все до одного мужчины, пророчили наступление ужасных времен. «Come un росо di raggio si fu mcsso nel doloroso carcere» – «подобно солнечному лучу в мрачной темнице». Франческу поразила простая итальянская речь, и она не сразу узнала Дантов «Ад». Лицедеи не пророчили смерть – они просто читали текст. Но от этого графиня испугалась еще больше.

Она быстро повернулась и пошла прочь. А толпа одобрительно захлопала и затопала, радуясь грозным словам о проклятии адского пламени. Люди не хотели справедливости. Люди жаждали наказания. Они мечтали увидеть, как низвергают сильных. Франческа столкнулась с морщинистым стариком и спросила, как пройти в обитель матери Катерины. Она понимала, что монастырь носит другое имя. Но человек понял и показал ей дорогу – Он улыбнулся беззубым ртом и ткнул в сторону корявым пальцем.

– Спаси тебя Бог. Доверься матери Катерине и ее сестрам. Они хорошие монахини. Но больше никому.

Бельдан сказал, что дорогу в обитель матери Катерины в Риме знают все, и снова оказался прав. После добрых слов старика у Франчески немного отлегло от сердца. Но следовало спешить: надвигалась ночь, и графиня не хотела, чтобы темнота застала ее на плохо мощенных, грязных и полных всякого сброда улицах. Она привыкла к тихой Флоренции, которая, как говорили, была даже чище Парижа. И ей не понравился хаотичный Рим.

Лошадь она вела в поводу, временами почти тащила за собой. Но вдруг тропинка исчезла. Франческа вглядывалась вперед, но в сумерках видела только голое зимнее пространство. Однако на небольшом расстоянии впереди маячили прилепившиеся друг к другу белые здания за невысокой кирпичной стеной. Графиня растерянно оглядывалась, но в это время из-за ограды призывно ударил церковный колокол, и она возблагодарила Бога за то, что не дал ей сбиться с пути.

«Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum».

Она успела прочесть молитву двадцать с половиной раз, прежде чем добралась до монастырских ворот. Но это было меньше, чем она предполагала. Волосы Франческа заплела в некое подобие косы и очень надеялась, что выглядела пристойно. Она уже подняла руку, чтобы постучать, когда дверь сама собой отворилась и, загораживая проход, возник стройный, высокий, одетый в темное человек.

Франческа от неожиданности вскрикнула, но, заметив на груди незнакомца крест, сделала реверанс. Она рассчитывала, что священник пройдет мимо. Но тот неподвижно стоял и пристально смотрел на нее. Графиня настолько разнервничалась, что еле удержалась, чтобы не пригладить ладонью волосы или не начать стряхивать пыль с дорожного плаща. Что-то было явно не так. Иначе отчего возникший перед ней Божий служитель с серебристыми глазами стоял в воротах, словно часовой, и не пропускал ее внутрь?

– Отец мой, – наконец решилась она нарушить молчание.

– Слушаю, дочь моя. – Губы священника растянулись в подобии улыбки. – Прости, что я так невежливо тебя изучал. Но ты напомнила мне человека, который некогда был мне очень дорог. Ты идешь в монастырь, к добрым сестрам?

Франческа кивнула.

– Значит, ты не римлянка?

Графиня снова кивнула, но не спешила рассказывать о себе. Она почувствовала явный интерес незнакомца. Он обладал красивым низким голосом, которым можно было бы пользоваться не хуже любого оружия. И острым, как клинок, взглядом.

– Сестры сейчас в часовне, – сообщил он. – И мать Катерина тоже. Она проводит там очень много времени. – Его рука выскользнула из складок сутаны, и графиня неожиданно увидела белую розу. – Не возражаете? – По тону незнакомца было очевидно, что ему все равно, возражала бы Франческа или нет. Он вложил цветок ей в ладонь, и она почувствовала, насколько холодны его руки. Ледяные, но очень красивые. Со звездой в золотом кольце на пальце. – Если вы остановитесь в монастыре, мы еще увидимся. Но роза останется нашим секретом. Это мой дар, который вы приняли.

Он повернулся и отошел. И словно из-под земли откуда-то возникли дети. Грязные, лохматые, неряшливые, они вопили и хватали его за сутану. Священник достал монетку и покрутил в пальцах. Беспризорники восторженно завизжали, и вся ватага вместе с незнакомцем двинулась к городу. Только тут Франческа заметила, что священник сильно хромал. Короткая нога заставляла раскачиваться его тело вперед и назад, и она удивилась, почему при таком изъяне он не обзавелся паланкином. Или по крайней мере не ездил на коне. Словно прочитав ее мысли, калека оглянулся, и графиня заметила, как болезненно исказились его черты. Она почувствовала к несчастному жалость, но в этот миг звякнул колокольчик у ворот, ей же пришло в голову, что во время их разговора ни он не спросил ее имени, ни она его. Хотя Франческа была уверена, что знает этого человека. И он тоже наверняка ее знал.

– Мать Катерина сейчас вас примет, – сообщила маленькая жизнерадостная монашка.

Сестра Игнация была приставлена к воротам привратницей. Она взяла с простого деревянного стола сальную свечу и повела Франческу через залитый светом луны крохотный двор, по истертым ступеням резной каменной лестницы. Постучала в дверь и раскрыла ее перед гостьей.

– Мать Катерина, позвольте вам представить графиню Дуччи-Монтальдо. Она путешествует и просит оказать ей на несколько дней гостеприимство. – Она говорила так важно, будто представляла очень знатную особу.

Франческа ожидала, что настоятельница не понравится ей – уж слишком много хорошего твердили о матери Катерине, а излишние похвалы всегда вызывали подобно зрения в роду Дуччи-Монтальдо. Все восхваляли настоятельницу: и графини Донати, и оборванец, который показывал ей дорогу. Даже Бельдан. А Бельдан был отнюдь не глуп.

Одетая в черное, с волосами, забранными под белую шапочку, преподобная Катерина вышла из-за стола и распахнула объятия навстречу гостье.

– Большая честь познакомиться с вами, – проговорила Франческа, приседая в реверансе.

Настоятельница была настолько маленького роста, что при этом их лица оказались на одном уровне. В сумраке выражение глаз матери Катерины показалось графине необыкновенно живым и юным, хотя она понимала, что перед ней женщина не первой молодости, раз она девочкой играла с леди Беатрис. Монахиня бросила проницательный взгляд на зажатую в ее руке белоснежную розу. Но в темных глазах настоятельницы не отразилось любопытства.

– Графиня, мы рады принимать вас у себя. – Подкрепляя свои приветливые слова, она коснулась Франчески теплыми руками. – Леди Беатрис мне о вас писала. Мы с ней вместе выросли в маленькой деревеньке Орте под Римом. Были соседками, но потом вели очень разный образ жизни. Лишь благодаря воле Божьей остались добрыми подругами. В этом я вижу Его благословение. Мы часто переписываемся. Во всяком случае, так было до недавнего времени. Но теперь заболела моя помощница, и я опаздываю с ответами. Зато леди Беатрис прилежная корреспондентка, и в каждом ее письме есть похвала вам. Она говорит, что вы с Лючией сделались такими же подругами, как мы в молодости.

Доброжелательность матери Катерины подкупила Франческу, и она неожиданно для себя ответила:

– Из рассказов леди Беатрис я поняла, что благосклонные слова из ваших уст – большой комплимент. Никого она не ценит выше, чем вас.

Настоятельница рассмеялась и предложила Франческе кров, еду и вино. Точно так же, как предложила бы все это принцессе или бродячей цыганке. И не задавала никаких вопросов. Даже не спросила, как молодая женщина добралась из Флоренции в Рим. Только показала на стул. И Франческа с удовольствием дала отдых ногам. У нее выдался трудный день.

– Мы держим удобные комнаты для гостей, – между тем продолжала монахиня. – Что касается церковной службы, то наш орден строго придерживается правил бенедиктинцев. Можете присоединяться к нам, когда вам угодно. Но обязательное правило – помощь в работе. Думаю, это вас не обременит.

– Я привыкла к работе, – просто ответила Франческа. Более того, долгий беззаботный день ее пугал. Лучше чем-нибудь занять руки и при этом строить в голове планы.

– Я такой вас и представляла, – заметила с улыбкой мать Катерина. Они еще немного поговорили. Вернее, говорила настоятельница, а Франческа слушала. Монахиня поведала о жизни в монастыре и, немного смущаясь, о забавных случаях с ней в миру. – Мы с Беатрис были самыми непослушными детьми в деревне. Похлеще любого сорванца. Лишь один мальчишка осмеливался с нами играть. И еще, конечно, Приска. Беатрис вам о ней не рассказывала? Странно... Вы на нее очень похожи: такие же волосы цвета матушки-земли, глаза цвета листвы и даже веснушки на носу. Очень большое сходство. Но Приска давно умерла.

– Муж Лючии тоже умер, – вздохнула Франческа. После того как она встретила кардинала Конти у ворот монастыря, у нее появились веские основания не рассказывать о битве при Ареццо. Сестра Игнация сказала ей, что это был именно он: «Вам повезло, что вы его встретили». Но тут же добавила: «Хотя он здесь часто бывает. Почти каждый день. Такой занятой человек! Но они с нашей настоятельницей – большие друзья».

Франческа тогда кивнула, как кивала сейчас. Но ведь на пальце кардинала было кольцо со звездой – такой же, какую носил Ги. И дружба матери Катерины и кардинала Конти стала ее пугать. В теплой, уютной комнате на нее повеяло холодом.

– Умер? Как это случилось? – Глаза монахини сочувственно затуманились.

– Недалеко от Ареццо произошло сражение с французами. И Антонио... погиб.

К ужасу Франчески, ее глаза наполнились слезами. «Господи, только не здесь и только не сейчас», – молила она. Но слезы уже бежали по ее щекам и капали на платье. Слезы обо всем и обо всех. Об Антонио, Лючии и их оставшемся без отца ребенке. О Белле. О себе и своих глупых мечтах. И о Бельдане, которого увел неизвестно к какой судьбе ухмыляющийся Симон Мальвиль.

Это ее вина. Если бы она была к нему добрее во время пути, он, наверное, заметил бы опасность и не бросался бы вперед сломя голову. Она хотела быть добрее. Сколько раз намеревалась протянуть руку, заверить, что по-прежнему его любит. Но давала о себе знать обида. Снова и снова. И тьма в ее душе оказалась сильнее любви.

– Ну-ну, – успокаивала ее мать Катерина. – Вы устали. Вам требуется отдых. Поговорим утром.

Комната Франчески оказалась маленькой и очень чистой. Но в окно колотились ветви средиземноморской сосны, и графиня решила, что ей не удастся уснуть. Белизна помещения напомнила об уединенном жилище Саверио, а запах вечнозеленого растения вернул во вчерашний день. Она понимала: стоит закрыть глаза, и тревоги за Бельдана многократно усилятся. Или хуже того, снова возникнет знакомый кошмар и она увидит пожар.

Но против всех ожиданий Франческа спокойно уснула. И ни колокола, ни молитвы монахинь, ни пение птиц на рассвете не разбудили ее до восхода солнца. А тогда прекратился сумбур в ее мыслях, и она поняла, что ей делать.

Поздно говорить Бельдану, как она его любит. Надо ему доказать свою любовь.

Глава 23

Вы хотите сказать, что не способны написать даже собственного имени? – спросила пораженная Франческа, но мать Катерина только пожала плечами и улыбнулась.

– Читать я тоже не умею, – спокойно ответила она.

– Но как же вам удается управлять монастырем? И вести огромную переписку? Леди Беатрис мне говорила, что вся Европа ждет ваших писем. Оба папы, не говоря уж об императоре. Я сама видела пачки листов. Как же вы справляетесь?

Настоятельницу нисколько не смутили прямолинейные вопросы гостьи, и ее лицо опять озарила дружелюбная улыбка.

– Я не управляю монастырем. Монастырем управляет Господь. И посылает мне помощь, когда она необходима. Он благословил меня превосходными помощницами. Но сейчас сестра Мария Тереза заболела...

– Я могу записывать ваши письма. – Франческа не собиралась этого предлагать, но, когда слова сорвались с языка, идея показалась ей вполне здравой. – Отец диктовал мне письма к своим друзьям. А падре Гаска – свои идеи – так что я привыкла к аккуратности.

В лучах утреннего солнца лицо монахини осветилось радостью.

– Я знала, что вы мне это предложите, – благодарно кивнула она.

Многие посетители утверждали, что они могли бы быть сестрами – эти не похожие друг на друга крошечная монахиня и высокая графиня. Или по крайней мере тетей и племянницей. Какое-то сходство в них все-таки было: веснушки на переносице, цвет волос – у матери Катерины из-под белой шапочки выбивались пряди с той же рыжинкой, что и у Франчески.

– Спасибо, но я не ношу апостольника, – твердо сказала графиня, когда настоятельница принесла ей чистую одежду. – Предпочитаю распущенные волосы. И больше никогда их не спрячу.

Мать Катерина удивленно подняла бровь, но ничего не сказала. Франческа надела черное платье с белым передником. А голову ее украшали рыжеватые пряди. Но настоятельница удержалась от замечания, если даже и знала, что такое своеволие позволялось лишь женщинам «определенного сорта». Коснувшись ее волос, она заявила, что графиня выглядит очень привлекательно. Остальные сестры поддержали свою духовную наставницу.

С самого первого дня Франческа ловила на себе взгляды кардинала Конти. Но, понимая, что без его помощи ей не обойтись, боялась обратиться к нему – так напугала ее Мальтийская звезда, которую она увидела у него на пальце. С матерью Катериной Франческа об этом не говорила. «Надо осмотреться», – твердила она себе. Но ее не оставляло чувство, что Бельдану угрожает серьезная опасность.

Сестра Игнация оказалась права: кардинал часто появлялся в монастыре. Он пешком пересекал продуваемое всеми ветрами Марсово поле и входил в ворота. Они подолгу гуляли с настоятельницей под по-зимнему голыми деревьями или беседовали в маленькой комнатке, которая служила матери Катерине кабинетом.

– У него масса всяких планов, – шептала настоятельница Франческе, – как помочь бедным и страждущим.

И конечно, бедные и страждущие разделяли высокое мнение матери Катерины о кардинале. Хотя он являлся без свиты, люди всегда узнавали о его приходах, и стоило ему выйти за монастырские стены, как его сразу окружала толпа.

– Ваше преосвященство! Ваше преосвященство! – кричали люди.

И он с улыбкой благословлял их. Но Франческа замечала в нем нечто такое, что ее настораживало.

Она исподволь изучала его. И постоянно чувствовала на себе его взгляды: когда делала реверанс или когда спешила по лестнице с поручением матери Катерины. И, проводя бессонные ночи в тревоге о Бельдане, все же по-прежнему боялась обратиться за помощью к его преосвященству кардиналу Конти. Она видела на его пальце Мальтийскую звезду и не забыла, кто еще носил подобные знаки. Франческа решила: надо ждать, когда правда сама постучится в дверь.

– Ги! – воскликнула она, стараясь, чтобы голос прозвучал приветливо и радостно, а про себя подумала: «Боже, как он изменился!»

Он пересек комнату и подошел к ней. Такой теплый прием прогнал тревогу, прятавшуюся в его глазах, но от этого лицо Ги не стало менее одутловатым. На благородном носу, словно паутина, виднелась сеточка прожилок. Когда он наклонился поцеловать ее руку, Франческа ощутила кисловатый запах вина, хотя колокол не прозвонил еще и к полудню. Она не выказала своего отвращения, а предложила ему сесть и выпить эля.

Ги устроился на диване с металлическим кубком в руке, а Франческа села напротив на стул. И скользнула взглядом по начищенным сапогам с золотыми шпорами и тунике из самой дорогой ткани. Все свидетельствовало о том, что Ги внезапно разбогател. Но Франческу поразило, что изменился не только его наряд, но и глаза. Они стали похожими на змеиные. И графиня поняла: следовало вести себя очень осторожно, если она хотела помочь Бельдану.

– Мне сказали, что ты здесь, но я не поверил, – начал Ги. – Что привело тебя в Рим?

– Бельдан заставил приехать: – Она постаралась своим тоном выразить неодобрение. – Помимо моей воли взял меня с собой.

Ги явно заинтересовался и подался вперед.

– Брат заставил? Но зачем? – Он помолчал. – Бельдан тоже здесь?

– Да, – коротко ответила Франческа и мысленно перекрестилась, чтобы ее следующие слова попали в цель. Но глаз не отвела. – К счастью, его арестовали у Салернских ворот. Иначе не знаю, что бы он сделал со мной.

– Наверное, ничего хорошего, – тут же согласился Ги. – Ты слишком женственна для моего сурового братца. Он – это не я. Однако это очень странно, что Бельдан решился приблизиться к Риму. Покинул армию на произвол судьбы. Он не говорил тебе, в чем тут дело?

– Не имею ни малейшего представления, – солгала Франческа. Изображая возмущение, она, насколько это было возможно, все же старалась придерживаться правды. Ги не мог догадываться, что она знала о его роли в поражении Золотого войска. И поэтому говорила она только то, что слышала во Флоренции.

– Бельдан волочился за тобой. Бегал точно паж. Позор на весь город.

Графиня вспыхнула от гнева, но сдержала возмущение.

– Но ты ведь знаешь, насколько он сдержан. Он мне никогда ни о чем не рассказывал. – Франческа вспомнила, что на самом деле он делился с ней очень многим, и в ней снова закипела ярость. – Не представляю, каковы его намерения. Когда его арестовали, я вспомнила, что мать Катерина близкая подруга леди Беатрис...

Она почувствовала, что не так повела разговор, как было бы нужно. И еще сообразила, что забыла об одной важной детали. Но обратной дороги не было. Теперь надо постараться, чтобы Ги, сам того не зная, оказался на ее стороне. Франческа прониклась решимостью либо помочь Бельдану, либо умереть. Она напомнила себе об осторожности: Ги не так глуп и может догадаться об ее истинных намерениях.

– Бельдан в Риме, а я ничего об этом не слышал, – задумчиво произнес он. – Странно.

– От твоего братца можно ждать чего угодно. – Франческа щедро подлила эля в его кубок. – Проиграл сражение и побежал на юг искать защиты. А теперь его, наверное, обвиняют в колдовстве. Помнишь слухи о том, что он рыцарь тамплиеров? Бельдан славился своим могуществом и богатством. Но ему не повезло. Многие теперь захотят воспользоваться его слабостью и отомстить. А для этого вспомнят старую сказку.

– Это невозможно! – быстро отозвался Ги. Настолько быстро, что у Франчески похолодело на сердце. Она заметила, как его рука потянулась к Мальтийской звезде. В ее голове возник план. Она сравнивала возбужденное состояние Ги с тем, как вела себя, подвыпив, Бланш, и поняла, что скоро новая порция спиртного наложится на то, что было выпито утром. И снова подлила в кубок.

– Мне нет дела до твоего брата, – бросила она. – Как только мать Катерина подберет себе новую помощницу, я отправлюсь в Бельведер. Я уехала оттуда слишком давно и очень скучаю по дому.

Ее слова вывели Ги из раздумий и вернули к цели визита, потому что абсолютно во всем, что теперь он делал, имелась определенная цель.

– Подожди, не уезжай, – попросил он. – Хотя бы в ближайшее время. Я знаю в Риме одного могущественного человека, который видел тебя и восхищается тобой. Он хочет с тобой познакомиться.

– Кто же он такой? – поинтересовалась Франческа, заранее зная ответ.

– Кардинал Конти.

– Опекун твоей суженой?

– Да, – ответил Ги, отведя взгляд.

– Что ж, для меня большая честь познакомиться с его преосвященством, – кивнула Франческа. – Он часто появляется в монастыре, и я его вижу с сестрами или среди толпы. Он, наверное, необыкновенный человек.

– Так и есть, – согласился брат Бельдана дАрнонкура и внезапно просветлел. – Пойдем со мной к воротам, Франческа. Его преосвященство – интересная и сильная личность. Его власть простирается на всю Италию и не только на Италию. Его протекция тебе не повредит. И мне от нее польза. Кардинал умеет убеждать и наверняка убедит тебя остаться в Риме надолго.

Они шли по залитому солнцем монастырскому двору, и у Франчески заныло в груди: она вспомнила прежнего Ги. Вот и теперь он с таким же озорством улыбался монахиням, и молодые послушницы смущенно краснели от его красоты. Но любовь прошла, остались воспоминания. Франческа заметила: то, что раньше было для него естественным, сегодня давалось благодаря заученным ужимкам, золотым шпорам и дорогой одежде. Очарование юности увяло. И не сменилось мудрой уверенностью Бельдана.

Ги принял у оруженосца поводья великолепного белого жеребца и повернулся к Франческе. Заученная улыбка исчезла с его лица, и глаза затуманила грусть.

– Мне очень жаль, что у меня не хватило решимости жениться на тебе.

Графиня почувствовала, что он говорит правду. Быть может, впервые за всю жизнь. Теперь уже было слишком поздно, но его печаль кольнула Франческу в самое сердце.

Ждать пришлось недолго. Визит Ги посеял семена, и вскоре они дали первые плоды. В тот день кардинал Конти не появился в монастыре, но прислал письмо, в котором благодарил Франческу за то, что она согласилась с ним познакомиться. Он писал, что хорошо знал ее отца и очень его ценил. И умолял принять еще одну белую розу – символ их общей тайны.

Франческа ласкала пальцами удивительные белые лепестки, думала о Бельдане и просила у Бога дать ей терпения. Мальвиль бросил англичанину обвинения в колдовстве. За такие проступки людей сжигают на кострах. Но суд инквизиции требует времени. Иногда многих лет. Франческа знала об этом из рукописи Сержа де Краона. Но оттуда же она знала, что эти годы полны мучительных пыток, и заключенным приходится знакомиться с дыбой, клещами и кнутом.

«О Господи! – думала она. – Только бы успеть!»

Ночью ей приснился возлюбленный, она пыталась вырвать его из мрака. Она мечтала положить его рядом с собой, целовать, обнимать, гладить волосы. И своей любовью прогнать все печали и боли.

– Представляю, как вам было больно, – проговорил кардинал Конти.

Франческа кивнула и потупилась.

– Да, больно. Но это случилось давно. Ги теперь счастлив... А в то время, когда мы знали друг друга, мы были почти детьми.

Кардинал мягко поглаживал себя по бедру длинными пальцами. Солнечный луч пронзал переплет маленького окна и разгонял застоявшийся сумрак монастырской трапезной.

– И все-таки это предательство, – сочувственно улыбнулся он. – Такие вещи трудно простить.

– Ги не виноват в том, что помолвка была расторгнута, – резко возразила Франческа. – Это дело Бельдана. Ги в ту пору еще не достиг совершеннолетия. И за него все решал его старший брат.

– Ах вот как! – Что-то в ее словах или в ее – тоне явно понравилось собеседнику. Пальцы успокоились и легли на бедро. – Естественно, я наслышан о давней распре между Дуччи-Монтальдо и Арнонкурами. Но по слухам, недобрые чувства питали все: мать и дочь, с одной стороны, и оба брата – с другой.

– Я не испытываю ненависти к Ги. – Франческа постаралась сказать это так, чтобы кардинал понял, насколько сильно она не любила Бельдана.

– Знаете, дочь моя, – отозвался он, – для подобных ситуаций у испанцев есть отличная пословица. Когда один человек незаслуженно обижен другим. Дайте-ка вспомнить... Ах да: «Месть – такое блюдо, которым лучше всего наслаждаться холодным». – На губах кардинала снова заиграла улыбка. – Пять лет – достаточный срок, чтобы остудить все, что угодно.

Франческа подняла голову и наткнулась на его испытующий взгляд. Но от этого следующая ложь ей далась только легче.

– Ваше преосвященство, мне нет дела до Арнонкуров. Я не собираюсь им мстить.

Кардинал похлопал ее по руке, и этот жест означал, что она правильно выбрала слова.

– Мы тоже не хотим мести. Но ее требует мир. Если не наводить порядок, на земле может наступить хаос. Преступления Бельдана Арнонкура заслуживают наказания. Он – порочный человек, и его злоба не знает границ. Она калечит даже самых близких ему людей. Взгляните на несчастного Ги! Бельдан лишил его всяких прав, словно тот малолетний ребенок.

Франческа вздрогнула. Меньше месяца назад она такими же точно словами укоряла Бельдана, когда он рассказал ей правду о ее расстроенной помолвке.

– У Ги столько добрых, хороших качеств, – продолжал Конти. – Если бы не брат, он многого смог бы добиться. И еще сможет. Список грехов Бельдана бесконечен. Среди них есть и самые тяжкие. Хотя бы то, как он поступил с вами. И то, что он совершил с братом. – Кардинал помолчал, и Франческа почувствовала, как его взгляд ожег ее щеку. – Ходят слухи, что он принадлежит к тамплиерам и замешан в чародействе и колдовстве.

– Не могу этому поверить, – осторожно заметила графиня. «Только бы не показать своей заинтересованности, – твердила она себе. – Только бы кардинал не заметил, что я встревожена. Только бы думал, что увлекает меня туда, куда ему нужно».

– Но это так, – настаивал он. – Многие люди собственными глазами видели его черные дела и готовы в этом поклясться.

– Ересь – недостаточное основание, чтобы обвинить человека в колдовстве. Необходим суд. Истинный суд. И подозреваемый должен признаться в своем грехе. Но такой сильный человек, как сир Арнонкур, никогда не согласится этого сделать.

– Он уже согласился, – спокойно возразил кардинал. – Дело в том, дитя мое, что даже самые сильные часто оказываются слабее, чем кажется. Бельдан Арнонкур – не исключение. В его несгибаемом характере оказались червоточины – слабина и духа, и тела.

– Мне не приходилось слышать, чтобы Бельдан Арнонкур проявлял в чем-либо слабость. – У Франчески от ужаса перехватило дыхание. – Он всегда честно исполнял свой долг.

– Именно долг, – подхватил Конти. – Бельдан возгордился оттого, что добросовестно выполнял все, что от него требовалось. Но гордыня – зачастую обратная сторона слабости. – Кардинал махнул рукой. – Вам, конечно, известно, что наш лорд Бельдан захвачен в плен, вскоре предстанет перед судом и будет признан виновным. Сколько же грехов при этом вытащат на свет Божий, чтобы затем сжечь их в костре!

После этой тирады кардинал решил, что тема исчерпана, и никакие усилия Франчески не смогли вернуть его к обсуждению греховной основы колдовства и даже пользы мести. Казалось, он устал слушать про Бельдана. Зато с удовольствием расспрашивал о падре Гаске. Кардинал знал, что тот отлучен от церкви, но считал, что это заблуждение папы в Авиньоне: Гаска не колдун, а определенно человек науки. Конти был с ним знаком, когда оба учились в Париже, и составил о Гаске самое благоприятное впечатление.

Кардинал рассказывал Франческе забавные истории из времен своего детства. О том, как они веселились с Катериной, Беатрис и еще одной их подругой.

– Вы мне очень ее напоминаете, – не уставал повторять он. Но не называл имени. Однако Франческа вспомнила, что имя подруги Катерины – Приска.

– Странная это была дружба, – признался кардинал.

А Франческа, слушая про их детские проказы, невольно покатывалась со смеху. – Беатрис и я были из знатных семей. А две другие девочки – без всякого положения и образования. Но нас что-то объединяло. Мы говорили о том, что казалось нам важным тогда и не утеряло значения до сих пор. По крайней мере для меня. С Беатрис я давно не встречался, но знаю, что Катерина живет прежними идеалами. Она всегда была самой убежденной из нас. Однако я вас совсем заговорил. Вот что, мой друг. Я навестил вас в монастыре и жду ответного шага – визита в мою резиденцию. Это маленький дворец в древнеримском стиле неподалеку отсюда – напротив Колизея. Я часто устраиваю праздники для своей воспитанницы. И теперь, когда близится день ее свадьбы...

– С удовольствием принимаю ваше приглашение. – Франческа сделала глубокий и, как она надеялась, смиренный реверанс. Кардинал с трудом поднялся. Его лицо исказила гримаса, когда он оперся на короткую ногу.

– Вам больно? – спросила она и тут же пожалела о своей явной бестактности.

– Да, – ответил он. – Большую часть времени. Но я принимаю боль, как все остальное, что посылает мне Провидение. Я считаю боль испытанием, которое способствует моему духовному росту. Болезнь напоминает мне, что жизнь и есть страдание. И мы должны ежесекундно делать усилия, чтобы продолжать свой путь.

Прощаясь с кардиналом, Франческа невольно подумала, что жизнь казалась бы ему не такой жестокой, если бы время от времени он позволял себе такую роскошь, как носилки.

– Странный человек, – пробормотала она. – Очень трудно его понять.

Франческа закончила переписывать последнее письмо матери Катерины и усталой рукой размяла болезненную точку между глаз. Потом опустила взгляд на красиво оформленные послания, которые предназначались важным людям в Италии, в Париже, в Авиньоне и даже самому императору Священной Римской империи. Двадцать пять писем породил живой ум настоятельницы, но одно сочинила сама Франческа. Она засунула его в самую середину пачки. На тяжелом, запечатанном сургучом конверте стоял адрес: «Леди Беатрис Корсати. Близ Санта-Марии-Новеллы во Флоренции». Но послание предназначалось господину Кристиано ди Салерно.

Еще один конверт лежал на столе. Плотная бумага, тяжелые голубые печати, изящный, словно паутинка, почерк Бланш. Франческа поднесла его к пламени свечи, и бумагу моментально охватило пламя. Как и три предыдущие ее письма. Франческа чувствовала, что пока у нее нет сил думать о матери и о том, что она некогда сделала.

Сначала следовало помочь Бельдану. Потом подумать о Ги. И лишь после этого – о Бланш. И то если хватит сил прощать.

Франческа смотрела, как шипели печати и превращалась в золу бумага. А когда письмо догорело, отправилась в спальню грезить о Бельдане и строить планы.

Глава 24

Кардинал Конти сдержал слово. Через неделю в монастырь прибыл его гонец и нашел Франческу в кабинете настоятельницы, где та диктовала ей очередное письмо.

– Леди Франческе графине Дуччи-Монтальдо, – произнес гонец торжественным голосом, проникаясь сознанием важности собственной миссии.

При виде серого пакета и красных печатей глаза матери Катерины засияли.

– От кардинала! – воскликнула она, и в ее голосе послышалась гордость за друга детства. – Должно быть, прием в честь его воспитанницы. Очень скоро она выходит замуж.

Франческа об этом знала. Но не поэтому она так поспешно распечатала изящный пакет. Вскоре она должна была получить ответ Кристиано, и ей требовались для него сведения. Сведения о том, где находится Бельдан. Но добыть такую информацию оказалось невероятно трудно. Ни кардинал, ни Ги не отвечали на ее замаскированные вопросы и ни словом не намекнули, где прятали Арнонкура. Будто его тюрьма была самой страшной в мире тайной, а он – самым охраняемым узником.

– На сегодняшний вечер, – объяснила она, пробегая глазами приглашение. – Ужин, пантомима и другие развлечения в честь леди Кьяры и ее суженого. Кардинал пишет, что, когда колокол прозвонит к вечерне, он пришлет за мной Ги. Если я соглашусь.

– А вы согласитесь? – Мать Катерина оторвала взгляд от шитья, лежавшего на столе, и посмотрела на Франческу. Так она поступала всегда: будь перед ней хоть юная послушница, хоть забредшая отведать монастырского хлеба шамкающая старуха. Этим она давала понять, как важен для нее ответ собеседницы.

– Да, – неуверенно проговорила Франческа. – Если вы не рассердитесь.

– Почему я должна сердиться? – рассмеялась настоятельница. – Вы неделями героически приводили в порядок мои дела. Без вас я бы не справилась. А в Риме вы так ни с кем и не познакомились. Я думаю, что резиденция кардинала – лучшее место для знакомства: там собирается весь цвет города. Так, говорите, пантомима? Очень интересно.

Потом расскажете мне об этом немом театре. Меня всегда удивляло, как это люди умудряются выражать свои мысли без слов. Сама я такая говорунья, что тишина для меня – просто какое-то чудо.

Мать Катерина помолчала, и ее брови задумчиво изогнулись.

– Но вам потребуется платье. Вы же не можете явиться к кардиналу в монашеской сутане! У леди Кьяры праздник, а вы для монастырского наряда слишком красивы. Дайте-ка подумать... Ну конечно! Бросайте перо и идите за мной. Я поделюсь с вами своей тайной.

Франческа еле поспевала за энергичной настоятельницей и совершенно задохнулась, когда они оказались на верхней площадке лестницы. А по дороге ломала голову, можно ли открыться матери Катерине, рассказав, какая опасность подстерегает Бельдана, и убедить ее в том, что он невиновен. Но ее остановила мысль о дружбе монахини с кардиналом. Дружбе, которая продолжалась уже тридцать лет. Франческа подумала, что вряд ли мать Катерина разделит ее подозрения в отношении Конти.

Настоятельница толкнула скрытую за ворохом старых корзин дверь.

– Вот мой секрет! Но учтите, что об этом месте не знает никто. – Ее глаза радостно сверкнули, и она налегла плечом на деревянную створку. Дверь скрипнула, и женщины оказались в залитой солнцем просторной комнате с низким потолком. Вдоль стен стояли корзины и деревянные сундуки. – Богатства! – воскликнула мать Катерина и распахнула занавешенное белыми шторами окно. Из него открывался вид на весь Рим: от Марсова поля до голубеющего вдали Тибра. – Слава Богу, у нашего монастыря очень много друзей. Многие из них, желая помочь обители, часто присылают хорошие вещи. Обычно мы их продаем, а деньги раздаем беднякам. Но иногда, очень редко, попадается такое, от чего очень трудно избавиться. Мы приносим эти вещи сюда в надежде, что они когда-нибудь пригодятся.

Мать Катерина подняла крышку сундука из английского кедра и положила на перьевой матрас у окна пожелтевший сверток. – Упаковку мы пропитываем детской мочой. Это помогает сохранять вещи свежими и яркими. Вот, посмотрите. – В ее руке засверкала отделанная жемчугом и бисером туника. – Я сразу о ней вспомнила, как только услышала о приглашении к кардиналу. Это подвенечное платье. Его ни разу не надевали, хотя у него счастливая история.

– Ни разу не надевали, – повторила Франческа Ги, когда они ехали верхом по ведущим к центру Рима узеньким улочкам. – Его сшили во Франции для римлянки, которую принуждали выйти замуж за нелюбимого человека.

– Но она не вышла? – рассмеялся он.

– Ты смеешься, но так оно и было. Это все – больше я ничего не расскажу: разговоры о любви наводят на мужчин тоску.

– Нет, нет! – запротестовал Ги, все еще смеясь. – Мне очень интересно. Не менее интересно, чем смотреть на тебя в этом новом наряде и на жемчужины в твоих волосах.

– Меня причесала мать Катерина. Что же до любовной истории, то все это, наверное, сказки трубадуров. – Однако Франческа не могла удержаться – так ей понравился рассказ настоятельницы. – Девушка не вышла за нелюбимого, потому что встретила другого. Жених был стариком, но богатым и влиятельным человеком и очень нравился ее родным. Однако невеста встретила юношу и была готова за него умереть.

– Неужели? Но какой толк от мертвой?

– Успокойся. Она не умерла, хотя решилась на смерть – отказалась есть, пока родные не сжалились над ней и не изменили своих планов.

– Истинные христиане не позволили ей долго голодать?

– Позволили. Потому что были истинными дельцами и алчными людьми.

– Благослови Господь молодых, – рассмеялся Ги. – Они жили в любви и умерли в один день. – Он поднес к губам серебряную инкрустированную фляжку.

– Не шути, – посерьезнела Франческа. – В жизни такое случается. Я познакомилась во Флоренции с женщиной. Ее муж умер несколько лет назад. У нее две дочери. И я подружилась со старшей.

Ги повернулся к ней и посмотрел из-под набрякших век.

– Неужели ты веришь в истории со счастливым концом?

– Конечно, – ответила графиня. – Вот ты, например, получил все, о чем мы мечтали детьми. Леди Кьяру. Богатство. Власть.

– Да, леди Кьяру, – повторил он, словно резанув по имени ножом. – И скоро получу богатство и власть.

– Скоро? – переспросила Франческа.

При мысли, что Ги предал собственного брата, у нее учащенно забилось сердце. Но он вдруг спросил:

– Скажи, ты действительно веришь в любовь?

– Раньше – не знаю. А сейчас верю.

– Счастливая. – Он сделал новый глоток из фляжки. – А вот и дворец кардинала. Так что оставим романтические бредни. Здесь их не оценят.

– Раздайтесь! Пропустите гостей кардинала!

Дородный стражник и два фонарщика прокладывали дорогу сквозь толпу любопытных. Их число поразило Франческу, но в следующую минуту она поняла, что все это сторонники кардинала Конти. Они пришли, чтобы выразить ему свою верность и провести у резиденции ночь.

Их количество и отсутствие видимой цели пугало. Даже больше, чем Золотое войско или наступавшие с холма и бешено орущие французы. Толпа запрудила улицу рядом с Колизеем. И то, как люди скандировали «Конти! Конти!», наполнило душу Франчески ужасом за себя и за Бельдана.

Ги, должно быть, почувствовал ее испуг.

– Умный человек опекун моей будущей жены, – проговорил он. – Крестьянские бунты, вспыхивающие в Англии и во Франции, поистине разорительны. Чтобы управлять брожением масс, требуется хорошая голова. И у кардинала она есть. Он слишком расчетлив, чтобы тратить время на безнадежные начинания, и превосходно знает историю. Может наизусть перечислить все ошибки Кола ди Риенцо, такого же даровитого священника, который пятьдесят лет назад попытался править римским сбродом и потерял все, включая собственную голову. Конти не подвластен никаким чувствам. Он одаривает бедных и помогает заблудшим, но глубоко уверен в том, что волен использовать все и всех, чтобы добиться собственной цели.

Франческа оглянулась вокруг и поежилась. Столько людей – такая огромная сила! Неужели над ними властвует тот же служитель Божий, который смешил ее забавными рассказами в монастыре?

– Да здравствует Конти! – вопил огромный детина, в обветренной ручище которого дымилась кружка с горячим супом. – Долой налоги! К черту врагов!

«Господи, – молилась Франческа, – не оставь Бельдана. Не оставь меня».

Рядом с резиденцией кардинала располагался только полузаброшенный монастырь Святого Георгия. Дворец находился за высокими, хорошо охраняемыми воротами. Низкое одноэтажное здание раскинулось вокруг центрального атрия[3] – так строили во времена Римской империи, но этот стиль давно вышел из моды. Паж в ливрее помог Франческе спуститься с лошади и провел по образцово вымощенной аллее, по сторонам которой горел двойной ряд свечей в бронзовых подсвечниках. Все здание полыхало светом от множества фонарей и канделябров, но у Франчески возникло странное ощущение, что оно охвачено пожаром, который возник в самой его сердцевине и теперь выбивается наружу. Франческе вспомнилась недавняя беседа с кардиналом.

– Так где же вы его содержите? – спросила она тогда. Отчаяние сделало ее изворотливой.

Конти покачал головой и ответил:

– В недрах ада, но близко к сердцу... Она поежилась, вступая в его владения.

– А вот и графиня Дуччи-Монтальдо! – воскликнул хозяин, отделяясь от группы гостей. – Я рад, что вы пришли. Вы замечательно выглядите. Позвольте вас представить моей воспитаннице.

Она взяла кардинала под руку, но почувствовала, как похолодела ее ладонь. Конти провел ее через атрий, сквозь толпу гостей, которые провожали их глазами. На всех лицах отражалось настолько откровенное любопытство, что Франческе стоило огромных усилий выдерживать эти взгляды. Но она уже привыкла окунаться в суету незнакомых лиц, дорогих нарядов и аромат изысканных духов, присутствуя с Бельданом или Ги на приемах во Флоренции. Однако в отличие от палаццо Арнонкура в резиденции кардинала отсутствовала атмосфера дружелюбия.

Перед ними возникли улыбающиеся молодые люди. Они казались мотыльками, кружащими у невидимого огня. «Кьяра Конти», – догадалась Франческа и приготовилась как можно лучше сыграть свою роль. Графиня с невинным лицом принялась убеждать кардинала, что не питает склонности ни к одному мужчине. Это должно было означать, что она до сих пор не забыла Ги. И Франческа продемонстрировала это, обратив свое внимание на ту, кто больше всего занимал теперь ее бывшего суженого. Она посмотрела на свою соперницу.

Но к своему удивлению, не ощутила ровным счетом ничего. Ни зависти, ни сожаления, ни даже любопытства. Однако уже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться: по поводу отца Кьяры Лючия была совершенно права. Без сомнения, красивая женщина, воспитанница кардинала оказалась его точной копией.

Кьяра высокомерно посмотрела на гостью и, не снизойдя до реверанса, холодно проговорила:

– Здравствуйте, графиня.

Франческа поняла, что Кьяра ревновала, и слегка улыбнулась – настолько дикой показалась ей эта мысль. «Ревнует к Ги, – подумала она. – Как некогда я ревновала ее». Они долго смотрели друг на друга. И Франческа чувствовала, как ее сердце окончательно освобождалось от памяти о Ги. Он ее бросил. Что ж, это к лучшему. Теперь было необходимо разыскать Бельдана. Но графиня начинала сомневаться, что найдет его здесь.

После радушной встречи ее оставили в покое. Франческа говорила с кем хотела, пробовала деликатесы, когда их клали на ее тарелку, и танцевала. Но при этом внимательно смотрела вокруг. Над ней, сверкала огромная Мальтийская звезда. А внизу веселили гостей трубадуры. Неожиданно она опять увидела рядом кардинала, и у нее оборвалось сердце.

– Ваше преосвященство... – пробормотала она. – Мне так все нравится...

– Вот и хорошо, – оборвал ее он. – Значит, и спешить некуда. – Он взял ее за руку. Франческе стало не по себе. – Вы еще не видели моего дома.

Кардинал водил ее из комнаты в комнату, и Франческа заметила, что они отнюдь не отличались аскезатизмом. В каждой – вдоволь золота и серебра.

Каждая – настоящая сокровищница. Но это совсем не интересовало графиню.

– Этот дом – моя душа, – доверительно сообщил кардинал Франческе, выводя ее под звездное небо в сад. – Он – точная копия виллы Юлия Цезаря. Вплоть до деревянного основания. Сейчас из дерева в Риме не строят – боятся пожаров. Но у Юлия Цезаря был именно такой дом. Да, это моя душа, – повторил он и взял Франческу за руку. – А сейчас я покажу вам недра ада.

От этих слов сердце Франчески забилось сильнее.

– Мы идем в монастырь?

Конти вел ее все дальше от шумного дворца – к самому уединенному месту на холме. Она предложила ему опереться на свою руку и почувствовала, как в ее палец, чуть ниже кольца с гербом Дуччи-Монтальдо, впивается шип подаренной кардиналом белой розы.

– Лучшего места не найти, – проговорил он. – Кто подумает, что я держу сира Арнонкура рядом со своим домом?

– Но здесь нет никакой охраны, – попыталась улыбнуться Франческа.

– Двое, – ответил он. – Сейчас увидите. А большего и не требуется. Иначе это привлечет внимание его друзей, и они попытаются организовать побег. Полная тайна. Даже безобидные монахи не подозревают, кто их гость.

Он достал тяжелый ключ и повернул в заржавевшем замке. Монастырские ворота открылись. Вслед за Конти Франческа вступила в спящую обитель. Они миновали плохо мощенный двор, свернули в проулок и остановились перед ведущей в подвал каменной лестницей. Со стула вскочил солдат и отдал честь кардиналу.

– Я пойду вперед, дитя мое, чтобы подхватить вас, если вы поскользнетесь. Мы рядом с рекой, поэтому ступени здесь влажные и грязные. Приподнимите юбку, чтобы не испачкать подол. Ну же, ну – что у вас за вид? Послушайте знатока по части мести: когда Арнонкур вас увидит, посмотрите ему прямо в глаза. Поверьте, эту секунду вы запомните на всю жизнь. Получите сполна за свои страдания – причем золотыми флоринами, – когда увидите отчаяние на его лице. А сейчас приготовьтесь к возмездию.

Но с возмездием пришлось повременить.

Как только они миновали второй пост охраны, Франческа почувствовала, что по ее ноге пробежала мокрая крыса, и первые секунды в темнице она изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать от омерзения. Но вот кардинал поднял фонарь над головой, и впервые с тех пор, как они миновали Салернские ворота, Франческа увидела Бельдана.

И сразу поняла, что его пытали. Ее охватил ужас. Один глаз Бельдана заплыл. Сквозь дыры в тунике виднелись синяки на теле. Он безмолвно сидел на соломенном матрасе, упершись макушкой в каменную стену, и при их появлении даже не поднял головы. Но Франческа заметила, что некогда целовавшие ее губы распухли и на них запеклась кровь, а нежно ласкавшие ее руки висят безвольными плетьми.

Бельдан! Она еле сдержала крик и подступившие слезы. Но рядом стоял кардинал Конти, и графиня понимала: чтобы помочь любимому, надо держать себя в руках.

Боже праведный, какое здесь зловоние!

Кардинал громко кашлянул, и Бельдан поднял голову. Франческе стоило огромных усилий не показать, как она взволнована. Она сделала шаг вперед, чтобы Бельдан заметил и ее.

– Наш доблестный сир Арнонкур больше не причинит вам зла, – проговорил Конти. – Во всяком случае, после того, что случится завтра.

– Завтра? А что случится завтра? – спросила Франческа. В пристальном взгляде своего любимого она прочитала горький вопрос.

– Завтра над ним начинается суд. В крепости Кастель-Санта-Анджело. Я не разглашал этих сведений, чтобы не привлечь внимания сторонников Золотого войска. Так что суд состоится и вынесет обвинение в колдовстве. Ведь вы знаете, что этот благородный лорд – маг и принадлежит к запрещенному рыцарскому ордену тамплиеров, которые окопались в Англии на земле Арнонкуров. Он, конечно, не признается – слишком для этого благороден. Но есть свидетели: некто Симон Мальвиль и другие. Например, добрейший доктор из Ареццо... как бишь его... ах да, Якопо Москато. Его мы тоже убедили дать свои показания. Можно даже привлечь младшего брата нашего сира. Именно так. – Кардинал придвинулся ближе. – Господин Ги оказал нам немало услуг. И не только в деле под Ареццо. – Конти повернулся к узнику, и на его лице появилась мстительная улыбка. – Он передал ваши планы де Кюси и, как видите, это принесло нам огромную пользу. А взамен попросил очень малого: не трогать вас без надобности – и сразу пошел на сговор. И это естественно: ведь приманка не что иное, как могущественное княжество. Если юный наследник герцога Анжуйского обретет власть над Королевством обеих Сицилии, а я расширю на него свое влияние, что, поверьте, в нужное время будет сделано, мечта господина Ги легко осуществится. Ведь к тому времени он передаст в мои руки огромные богатства Бельдана Арнонкура. Я выполню договор и сделаю его великим князем, а слово нарушу только в одном – не сохраню жизни его старшего брата. – Конти заговорил вкрадчивым голосом: – К сожалению, ты слишком несговорчив и слишком чтишь отжившие идеалы. Ты не понял, насколько изменился мир. Церковь должна быть единой. Двойное папство – в Риме и в Авиньоне – убийственно. Порождает воровство, приводит к власти неимущих и глупцов. Они смеются над нами. Единство должно быть восстановлено любыми средствами.

Бельдан ничего не ответил. Он не смотрел на кардинала, потому что все его внимание было поглощено Франческой.

– Нам пора, – пренебрежительно сказала она. – Я видела достаточно, ваше преосвященство. Ваши гости скучают без вас. Только вот еще что: могу я присутствовать на суде?

– Конечно, графиня, – с явным удовольствием ответил кардинал. – Процессы против колдунов открыты для широкой публики. Таков закон, и мы выполняем свой долг.

Франческа кивнула. Она сделала шаг вперед и долго, изображая презрение, смотрела на Бельдана. Наконец повернулась, пошла к выходу и вдруг пошатнулась. Кардинал быстро пришел ей на помощь.

– Вам плохо?

– Нет.

По полу пробежала крыса, задержалась на середине темницы и без боязни посмотрела на них. Франческа поежилась.

– Давайте уйдем.

Нечего размышлять и переживать. Сорвавшиеся с губ кардинала слова не откровение, а всего лишь подтверждение догадки. Но все это теперь не важно. Ги был где-то в далеком прошлом.

Бельдан слушал, как стихали шаги Франчески, но о ней он старался не думать. Только не теперь. Он и так вспоминал о ней постоянно: слышал ее смех, ощущал прикосновения, мысленно целовал и наконец решил, что умрет от желания. Представлял, что они в Бельведере. Вот она откусывает от спелой груши, вот он ласкает ее волосы, ее груди, ее божественные бедра. Купает ее, одевает. Дарит ей кольца, драгоценные камни и дорогие наряды и вместе с ней радуется осенним цветам. Пробует мед и гладит по головке детей. Своих детей. Тело гнило в вонючей дыре, а ум стремился к очарованию любимой. И так каждый день.

Он достаточно ее узнал, чтобы у ворот Рима понять: она почти его простила. Прочитал это по ее лицу, разгадал ее желание – связать свое будущее с ним. Не Бланш и не Ги ее будущее, а он. Иногда Бельдан думал: если бы их путь оказался хоть на лигу длиннее, Франческа поняла бы собственные чувства. И позвала бы его обратно. Вера в это давала силы во время пыток. И вот теперь все рухнуло. Сначала Ги, теперь она. Лучше бы он умер, прежде чем разгадал самых близких ему людей.

Франческа заодно с кардиналом Конти.

Бельдан с силой ударил кулаком по мокрому камню стены. Он не думал, что у него еще сохранилось столько сил. Но тут же сказал себе, что гнев бессмыслен. Единственное, что осталось в жизни, – это его долг. И с удовлетворением подумал, что свой долг он всегда честно выполнял.

Рука скользнула к полу и внезапно нащупала предмет, которого раньше не было в темнице. Он подобрал заинтересовавшую его вещь, поднес к коптившему тусклому фонарю и не поверил глазам. На ладони лежал перстень Дуччи-Монтальдо. Перстень Оливера, который Франческа поклялась не снимать с пальца до возвращения брата.

И вот сняла и почему-то оставила ему.

Когда они подъезжали к монастырским воротам, Ги едва держался в седле и почти не мог управлять конем. Франческа настолько беспокоилась о Бельдане и была так взбешена, что с удовольствием выцарапала бы ему глаза, а потом свалила бы вину на цыган. Сам Ги наверняка бы не понял, кто его обидчик. Он был настолько пьян, что, по совести, его следовало бы оставить в монастырских стенах. Однако Франческа помнила, в каких условиях находился Бельдан, и ее совесть молчала.

Пусть добирается домой как хочет. В конце концов, он каждый день ездит по римским закоулкам без эскорта, с одними фонарщиками. И гордится этим. Полагает, что близость к кардиналу спасает от всех напастей. И ни один вор, который дорожит своей головой, не осмелится тронуть его. «Другое дело – Бельдан, – думала Франческа. – Им управляет не страх, а слово и честь».

– До свидания, Ги, – проговорила она, не обращая внимания на его бормотание, и повернула в воротах ключ. Лошадь тихонько направилась во двор. А там, похоже, ее уже ждал конюх. Франческа обрадовалась и тут же подумала, что, так как час поздний, слуге причитается лишняя монета.

– Графиня! – Она бы закричала, если бы рот ей не зажала огромная ладонь и в ухо не прогудел властный шепот: – Это я, Кристиано. Я получил ваше письмо и сразу бросился к вам.

Франческа чуть не зарыдала от радости и, как только получила свободу, кинулась обнимать гиганта – какое счастье видеть старого друга, а не окружавших ее врагов!

– Кристиано! – По ее щекам покатились слезы. – Я его сегодня видела. Ужасно! Безнадежно!

– Вы правы. Надежды мало, – проговорил великан, когда она закончила рассказ. – Золотое войско в Рим не приведешь – Конти это знает. Для быстрого маневра улицы слишком узкие. Он успеет перевести сира в другое место. Нападение тоже не годится. Допустим, сегодня там двое, но, бьюсь об заклад, в день суда к сиру приставят большую охрану из опытных бойцов. Остается дорога на холм. Но она день и ночь запружена верными кардиналу людьми, которые связывают с Конти свое будущее. Огромная сила, если задуматься.

– Что же нам делать? – растерялась Франческа.

– Мы отправимся на суд. Вы открыто, я замаскировавшись. Скорее всего под извозчика. – Кристиано улыбнулся, вспомнив, как они ехали во Флоренцию. Казалось, это было тысячу лет назад. – У нас будет день, от силы два. Не обольщайтесь, что инквизиция будет судить Арнонкура, как первых тамплиеров, годами. Если кардинал хочет расправиться с Золотым войском, а богатства сира прибрать к своим рукам, он поджарит лорда Бельдана до конца следующей недели.

Франческа вздрогнула и снова не смогла сдержать слез.

– Ну будет, будет. – Кристиано похлопал Франческу по руке; впервые она его не раздражала. – Вы сделали все, как надо. Даже лучше, чем надо. У нас еще есть время. Я должен все осмотреть: холм, монастырь. И постараться увидеть как можно больше. Так учил меня сир: изучай, подмечай любую мелочь и не торопи события. Решение найдется само собой. И найдется в должное время. Нечего заранее думать о поражении.

Они поднялись с укромной скамейки, и Кристиано туже подвязал на поясе меч.

– Куда ты? – В голосе Франчески послышался испуг. Она только сейчас поняла, насколько ей было одиноко.

Великан запахнул плащ.

– В город. Поищу ночлег.

– Я найду тебе пристанище здесь, – тут же сообразила графиня. – Есть одно укромное, безопасное место. Настоятельница показала мне его именно сегодня.

Глава 25

На середине зеленого склона, который полого поднимался от равнины к папской крепости Кастель-Санта-Анджело, установили столб, а под ним набросали хвороста, и это не оставляло ни малейших сомнений в исходе суда над Бельданом. Франческа поежилась и поспешила влиться в толпу, которая направлялась к деревянным воротам замка. Она получше укуталась плащом и надвинула на лоб капюшон, спасаясь от пронизывающего зимнего ветра.

Проталкиваясь сквозь людской поток, Франческа услышала сзади:

– Ни за что бы не пропустил сегодняшнего представления. Когда еще увидишь, как поджаривают такую важную шишку, как сир Арнонкур?

Спутник говорившего одобрительно заржал. Франческа пробилась к ближайшему стражнику.

– Я графиня Дуччи-Монтальдо. Его преосвященство кардинал Конти оставил мне место.

Хмурое лицо стражника моментально расплылось в подобострастной улыбке.

– Пожалуйте за мной, графиня.

Он провел ее в набитый людьми зал. Большинство зрителей радовались, что им нашлось место, где стоять. Ей же приготовили обшитый красным бархатом стул. Франческа отметила, что он был поставлен особым образом – прямо напротив инквизиторов-доминиканцев в черных сутанах. Они уже сидели за столом и перелистывали бумаги. Ги не было видно, и Франческа с презрением подумала, что он струсил – предал брата в обмен на обещание чечевичной похлебки в виде княжества, но не решился встретиться с ним лицом к лицу на суде. «Мразь», – подумала она о бывшем возлюбленном. Но предаваться гневу времени не было. Франческа видела, что за стенами приготовлен костер, и понимала, как дорога каждая минута. Графиня снова огляделась.

Кристиано она не заметила. Зато Бельдана уже привели и поместили спиной к зрителям между залом и судьями. Блистательный Конти приветствовал Франческу со своего возвышения, а сидящий рядом Мальвиль взглянул на нее и улыбнулся дьявольской улыбкой. И Франческа вспомнила то, что ее мучило все последние дни: небольшая загвоздка, которая могла сорвать весь план.

Мальвиль видел ее с Беллой в хижине неподалеку от Ареццо, следовательно, знал, что она приехала не из Флоренции, как заявила кардиналу. Он был известен» своей дотошностью и мог разнюхать, что графиня заезжала в лагерь Золотого войска, причем зная о предательстве Ги. Если он сообщит о своих подозрениях Конти...

«Об этом нельзя думать! Все мысли должны быть направлены на то, как спасти Бельдана!»

Франческа с каменным лицом слушала свидетельские показания и все время чувствовала на себе взгляд кардинала. И от лжи, которая срывалась с купленных языков, ее все сильнее охватывал страх. Один старый враль даже поклялся, что «видел вот этими самыми глазами», как Арнонкур перерезал новорожденному горло и пил его кровь.

Она боялась, что сорвется и разрыдается. И некстати вспомнила, как ласково обращался Бельдан со своими пажами, как играл в Бельведере на поле для ристалищ с обожавшим его Филиппе Как любил своего брата, когда тот был еще мальчишкой, а он уже великим лордом. Как горевал об умершем ребенке Анны и с какой радостью мечтал об их детях. Было немыслимо, чтобы он мог обидеть малыша. Франческе захотелось закричать, опровергнуть ложь.

Но Бельдан держался спокойно, смотрел прямо на судей и не отвечал на обвинения.

Несмотря на холодную погоду, в зале становилось все жарче. Зрители, которые утром пришли явно в игривом настроении, начинали уставать и прислонялись к каменным стенам. Старший инквизитор то и дело поглядывал на кардинала, надеясь, что тот объявит перерыв, но Конти молчал, и часы тянулись бесконечной чередой. Выступали все новые свидетели. Франческа никого из них не знала и подозревала, что они видели Арнонкура не больше одного раза. Французские солдаты, прачки, крестьяне, мимо чьих полей проходила армия Бельдана, но ни одного воина из Золотого войска, ни одного слуги из его дома.

А когда солнце стало клониться к закату, а желудки зрителей протестовать против несправедливого забвения привычного обеда, кто-то громко выкрикнул: «Защита!», и Франческа увидела, как вперед то ли вытолкали, то ли вытащили Якопо Москато.

– Ваше имя? – спросил елейным голосом инквизитор и улыбнулся.

– Якопо Москато, – пробормотал врач и повторил громче: – Я – Якопо Москато.

– Место рождения?

– Ареццо в Тоскане. Но мои родители с севера, точнее, из Модены. – Даже в этих жутких обстоятельствах добрейший лекарь старался быть предупредительным.

– Вероисповедание?

– Иудей.

– Профессия?

– Врач.

Франческа обрадовалась, что Якопо оказался сообразительным и на этом судилище не сказал «врач и алхимик».

– Вы знаете обвиняемого?

– Хорошо знаю, – прошептал Москато и, спохватившись, повторил на весь зал: – Я знаю и уважаю сира д’Арнонкура.

– В таком случае вы должны знать, что он занимался алхимией и запрещенной магией.

Франческа понимала, что несчастного доктора пытали и обещали снова пытать, если он осмелится сказать не то, чего от него ждут. Но, несмотря на то что его руки дрожали и голос срывался, Якопо твердо стоял на своем.

– Сир – добрый человек. Он бережет своих людей. И пользуется знаниями, чтобы лечить больных. Он никогда не знался с дьяволом.

Затем вышла Белла. Похоже, она выздоровела, но, судя по распущенным рыжим волосам, явно не бросила своего занятия. Ее голос в защиту Бельдана оказался последним.

– Ваше преосвященство? – повернулся к кардиналу старший инквизитор, когда ее слова стихли. Если поспешить, можно успеть управиться до ужина.

Конти медленно поднялся с резного трона и посмотрел на Бельдана.

– Вы хотите что-нибудь сказать в свою защиту?

Ни звука в ответ.

– В таком случае, – ласково проговорил он, – я приговариваю вас к сожжению на костре. – Кардинал не сводил взгляда со своей жертвы. – Казнь назначаю на завтрашнее утро. После смерти тело четвертуют и развесят на четырех главных воротах Рима в назидание людям, чтобы знали: пособники дьявола понесут наказание не только в жизни загробной, но и в жизни земной. Да смилостивится Господь над вашей заблудшей душой.

Зал превратился в настоящий ад. Такого краткого, но яркого представления не ожидал, пожалуй, никто. Но теперь, когда все закончилось, зрители почувствовали смущение. Даже старший инквизитор заерзал на своем стуле:

– Позвольте, ваше преосвященство, но у нас недостаточно показаний. И сам обвиняемый не признался. Существуют строгие правила ведения суда над обвиняемыми в колдовстве, и мой скромный опыт подсказывает...

– Приговор вынесен! – перебил его кардинал. Повернулся и пошел к выходу. Вслед за ним поспешил Мальвиль.

Замаскированный на этот раз не под извозчика, а под пекаря, Кристиано поджидал Франческу у ворот монастыря.

– Я все слышал, – сказал он. – Речь идет о судьбе Рима.

– Мы можем что-нибудь сделать? – безнадежно спросила она.

– Ничего. – Гигант не привык употреблять этого слова и теперь произнес его с трудом. – Быть может, Всевышний пробудит совесть у Ги, и изменник проведет меня на холм? Но даже в этом случае невозможно освободить сира из подвала монастыря Святого Георгия. Конти прав: два стражника – это немного, но вполне достаточно.

– Я не верю Ги, – возразила Франческа. – У него не хватило смелости даже явиться на суд. Разве можно рассчитывать, что он станет помогать нам?

– Значит, я найду его и убью, – пожал плечами Кристиано.

– Я бы с удовольствием помогла. Но это не спасет Бельдана. Нет, Кристиано, отправляйся в постель и отдохни. Завтра может потребоваться вся твоя сила. Я схожу на кухню и принесу тебе хлеба, сыра и вина. Пока ты спишь, я еще раз обдумаю положение. Раз Бельдан еще дышит, нам нельзя терять надежды.

Но надежды оставалось немного. Франческа это прекрасно понимала, когда открывала дубовую дверь часовни. Она любила это место и многие часы проводила здесь с матерью Катериной – не молилась, а наслаждалась покоем среди простых скамеек и оштукатуренных стен. Из ниш ей, словно бы благословляя, улыбались каменные изваяния святых: дева Мария, святой Иосиф и молитвенно сложившие руки ангелы. Они напоминали ей безоблачное детство, ярмарку в Сант-Урбано и непременно Бельдана. Часовня манила, давала отдохновение, которое так требовалось теперь графине. Она опустила пальцы в чашу с водой и вступила в святой чертог.

Но на этот раз Франческа не испытала облегчения, потому что не было надежды на спасение Бельдана. Даже Кристиано так считал, Кристиано, который не задумываясь пошел бы на смерть, если бы верил, что это спасло бы жизнь сиру.

Значит, все кончено. Франческа разрыдалась. И отзвуки ее боли прокатились по приделам и замерли в тишине алтаря.

Должно быть, она заснула, потому что обнаружила, что сидит, уронив голову на руки. Вдали ударил колокол, и в часовне послышался шелест сутан – сестры-монахини пришли на молитву. Раздался возглас: «Nunc dimmitis» 4, и за ним последовали мелодичные песнопения.

Душа Христова, освяти меня,

Тело Христово, спаси меня,

Кровь Христова, укрепи меня,

Воды из пронзенного бока Христова, омойте меня.

Каким красивым был мотив! И какими проникновенными – латинские слова. Но Франческа об этом не думала. Ее рука потянулась к груди, где висел на цепочке флакон с эликсиром-невидимкой падре Гаски. В голове, пока еще смутно, зарождался план.


Кристиано не спал. Он мерил шагами комнату и остановился только тогда, когда в дверь ворвалась графиня Дуччи-Монтальдо.

– Ги исчез, – задохнувшись, проговорила она. – Его никто не может найти. Я уверена, что Конти его спрятал в своих владениях. Надо туда пробраться и привести Ги в конюшню, когда колокол ударит к вечернему богослужению. У тебя на все полтора часа, но ты должен справиться, если хочешь спасти Бельдана.

– А это возможно? – Кристиано очень хотел надеяться, и ему нужна была в этом поддержка. Франческа взяла его за руку, улыбнулась и прошептала:

– Да.

Время поджимало, но надо было еще кое-что сделать. Франческа бросилась в свою комнату и быстро надела украшенное жемчугом платье. Стражники видели ее в этом наряде и теперь непременно узнают. Затем вплела в распущенные волосы несколько бусинок и нанесла на щеки румяна. Уже на пороге она сообразила, что забыла оценить себя в зеркале, хотя понимала, что нынешним вечером ей очень важно выглядеть блестяще. От этого зависела судьба Бельдана. Она вспомнила, как он расставлял зеркала везде, где она останавливалась, – даже в лесной пещере. Так он подсмеивался над ее тщеславием и вечным желанием избавиться от веснушек.

Но об этом потом. А сейчас пора действовать. Франческа задула свечу, переступила порог и растворилась в темноте. Она уже почти пересекла монастырский двор, когда от стены отделилась тень.

– Дитя мое. – Мать Катерина протянула ей руку, но Франческа так и осталась стоять с опущенными руками. Она сделала реверанс, но не могла позволить настоятельнице отвлечь ее от важной миссии. Ни ей – подруге кардинала Конти – и никому другому.

– Извините меня, но я очень спешу, – проговорила она с обманчивой мягкостью.

– Я тебя надолго не задержу, – остановила ее настоятельница. – И возможно... сумею помочь. Прошу уделить мне всего лишь пять минут.

Пять минут – это целая жизнь. Но Франческа вздохнула и кивнула. Рука опять потянулась к заветному флакону. Мать Катерина печально улыбнулась.

– Он был очень хорошим, по-настоящему хорошим. Когда мы были детьми, он буквально излучал доброту. Но не мог бегать с другими мальчишками и мечтать о рыцарских подвигах. В семье на него не обращали внимания, и он общался только с нами: с Приской, Беатрис и со мной. А еще, когда был совсем маленьким, разговаривал с птицами. И те отвечали ему, как некогда отвечали святому Франциску. Он мечтал управлять поместьем, вынашивал интересные мысли и любил простую, милую Приску. Мог бы стать ей хорошим мужем, и они бы испытали рай на земле. Он, не задумываясь, женился бы на крестьянке и признал своими ее детей. Но родные решили иначе и разлучили влюбленных. Его отправили в Париж получать образование, сломали душу и превратили в служителя сатаны. Приска умерла от родов. А его любовь обернулась совершенно иным: алчностью, тщеславием и жаждой мести. – Настоятельница похлопала Франческу по руке. – Приска была моей сестрой. А теперь тебе надо спешить. Пока еще не поздно. А когда вернешь любимого, приведи его сюда. Спрячь там, где прячешь его друга, и он будет в безопасности. Кардиналу не придет в голову искать его в монастыре. Я последний близкий ему человек.

После этих слов мать Катерина повернулась и скрылась в тиши часовни. Франческа так и не успела ее поблагодарить.

Второму стражнику графиня объявила в точности то же, что и первому. И абсолютно таким же тоном.

– Кардинал, как и в прошлый раз, разрешил мне увидеться с заключенным. У меня последняя возможность рассмеяться в лицо сиру Арнонкуру, а мое сердце требует мести.

Солдат хмыкнул, но все же подозрительно спросил:

– А почему кардинал не пришел сам? Или не прислал записки? Я не имею права...

– Кардинал занят, – ответила Франческа, глядя ему прямо в глаза. – Перед завтрашней казнью у него очень много дел. Тебе ничего не стоит пустить меня в темницу. Наоборот, заработаешь вознаграждение.

Солдат поднялся и вставил в замок ключ.

– Бельдан!

Он не поднял глаз, но Франческа этого и не ждала. Не жалея белого платья и высоко держа фонарь над головой, она пересекла грязный подвал и подошла к Арнонкуру. Потревоженные светом, злобно запищали и бросились врассыпную крысы. Но Франческа не испугалась. Никакая крыса не остановит ее, если надо спасать любимого.

– Бельдан, пошли. Я тебя выведу.

Франческа присела рядом с ним на солому. Звякнули жемчужины о пол. Она слышала, как в темном углу возились крысы и где-то одна за другой падали капли воды.

– Я не пойду с тобой, – хрипло произнес он. Слова с трудом вырывались из измученной груди. Но отказ не застал Франческу врасплох.

– Пойдем, – повторила она. – Вставай. Мы уходим.

– Куда? К Конти?

– Я не с ним. Я с тобой, Бельдан. Вставай, мы уходим. – Она протянула ему руку. – Я с тобой. Навсегда. Доверься мне и делай, что я говорю.

Франческа заставила себя остановиться и не повторять одни и те же фразы. Заставила успокоиться сердце и прогнала из голоса дрожь.

– Все это сделал Ги, – с горечью произнес Бельдан. – Из-за него погиб Антонио Донати и остальные. А я умру, даже не поняв, почему он так поступил.

– Мы поговорим о Ги. – Она потянула его за рукав. – Но не теперь. Сейчас нужно поскорее выбираться отсюда. Нас ждет Кристиано. Нас ждет за дверью целая жизнь. – Франческа чуть не вскрикнула, когда увидела на его исковерканном пальце кольцо Дуччи-Монтальдо. – Идем домой. Но прежде выпей вот это. – Она сняла с цепочки склянку с эликсиром-невидимкой. – Мы выйдем отсюда вместе и больше никогда не расстанемся.

Бельдан покачал головой. В его глазах было недоверие. Но Франческа зашла слишком далеко, чтобы смириться с поражением.

– Поверь. Как я когда-то верила тебе. – Она вытащила крохотную пробку и влила несколько драгоценных капель в его окровавленные губы.

Он улыбнулся и на секунду превратился в прежнего Бельдана.

– Это магия падре Гаски? – И закашлялся кровью. Франческа прижала его к себе.

– Не знаю, насколько магия. Но точно знаю, что это любовь.

Первого стражника на месте не оказалось. Она услышала, как солдат что-то бормотал, облегчаясь за углом на каменную стену. За углом, а не впереди! Второй часовой развлекался со своей милашкой. И так был увлечен, что даже не обернулся, чтобы взглянуть на графиню Дуччи-Монтальдо в измазанном, некогда сшитом для свадьбы платье.

– Туда! Нам надо спешить!

Они пересекли пустырь между монастырем и резиденцией кардинала, обогнули дом Конти и направились к конюшне.

«Господи, – молилась Франческа, – только бы он был там!»

И Всевышний внял ее молитвам. Великан чуть не лишился дара речи, когда они предстали перед ним.

– Ги с тобой? – быстро спросила Франческа.

– Да, – ответил, поморщившись, Кристиано. – В конюшне. Напился как свинья. А лошадей я выпустил. Так что за нами не будет скорой погони.

– Хорошо, – похвалила его графиня. – А теперь оставайся с Бельданом. А я поговорю с его братом. Он – наш ключ для прохода.

– Ги? Ги, ты где? – В конюшне было темно и пусто, но Франческа услышала, как кто-то пошевелился в углу.

– Господи, Франческа, мне плохо, – простонал Ги. – Мне очень плохо.

Ее затошнило, но она, как часто бывало в последнее время, преодолела свое отвращение.

– Послушай, Ги, – заговорила она. – Здесь рядом на улице Бельдан. Ему нужна твоя помощь. Ты должен ему помочь.

– Брату нужна моя помощь? – Пьяница красноречиво фыркнул, давая понять, что ничуть не поверил словам своей бывшей невесты.

– Да, нужна, – повторила графиня. – Конти тебе солгал. Сегодня, пока ты напивался до бесчувствия, он судил Бельдана, а завтра на рассвете собирается сжечь. Надо его вывести. Это должен сделать ты, Ги.

– Не знаю, Франческа, – простонал он. – Конти такой могущественный.

– И все равно ты должен. Встряхнись! Иначе кардинал убьет твоего брата. Он тебе солгал. Он собирается отправить Бельдана на костер и завладеть его богатствами и властью. Для этого ему нужен ты. Не подчиняйся! Если Бельдан умрет, восторжествует зло, но будет править от имени добра. В Италии не останется никого, кто мог бы противостоять Конти. Восстань, Ги. Спаси брата. И останови кардинала!

– Хороший совет, моя рассудительная графиня. Но он немного запоздал.

Франческа быстро обернулась. За ее спиной стоял кардинал Конти. А позади с мечом наголо – ухмыляющийся Мальвиль.

– Зарубим сира теперь же, – обратился кардинал к Мальвилю, словно кроме них в конюшне никого не было. – Сначала четвертуем, а потом сожжем, а не наоборот. Какая разница, раз ему все равно конец. Живой он опасен, а мертвый нет!

– Вы чудовище, – прошептала Франческа.

– А ты, дочь моя, глупа. – Его улыбка поражала кротостью. – Могла бы править миром вместе со мной. Ты поразительно похожа на женщину, к которой я был когда-то неравнодушен. Возможно, и она бы поступила так, как ты сегодня. Она тоже была склонна к неразумным и бесполезным поступкам.

– Вы называете неразумным поступком рождение вашего ребенка?

Кардинал пристально на нее посмотрел, но обратился к Мальвилю:

– Убей Арнонкура.

– Но прежде ему придется убить брата.

Они все забыли про Ги.

– Согласен, – расхохотался француз. – Начну со славного младшего братишки.

Никто не успел заметить, как взметнулся клинок и из раны на плече Ги фонтаном брызнула кровь. Франческа вскрикнула, но раненый оттолкнул ее и пошел на Мальвиля. Он снова казался молодым и красивым. Мальвиль сделал выпад, Ги отбил.

– Недурно для пьяницы, – похвалил француз.

Бранное слово было заглушено звоном клинков. Ги сделал обманное движение и задел предплечье Мальвиля. Рыцарь попятился, но не рассчитал и сбил со стены факел. Языки пламени тут же охватили конюшню.

– Бежим! – закричала Франческа. – Вы оба сгорите! Но противники не обратили на нее ни малейшего внимания.

– Бьемся до конца? – улыбнулся господин Симон.

– До конца, – ответил с улыбкой господин Ги.

Франческа забыла обо всем на свете: о пожаре, о кардинале Конти, об опасности. Она видела только двух врагов и в глазах у каждого – смерть другого. Слышала звон мечей. А вокруг уже вовсю бушевало пламя. Но вот Ги оступился и упал на пол. Француз моментально навис над ним и нацелился в горло. Однако Ги изловчился и, прежде чем француз успел нанести смертельный удар, поразил его в сердце. Украшенный драгоценными камнями меч еще дымился от крови, а бездыханное тело Мальвиля уже лежало на полу.

– Бежим! – снова крикнула Франческа. Жар огня становился нестерпимым.

– Мальвилю конец. И Конти тоже, – ответил ей Ги. – С его хромой ногой из пламени не выбраться.

– Ты уверен?

Ги взял ее за плечи и повернул. И Франческа увидела: языки пламени охватили фигуру кардинала. Безжалостный огонь так жарко лизал его тело, что через несколько секунд никто бы не узнал в обгоревшем трупе недавнего могучего властителя.

Ги схватил ее за руку и вывел из конюшни. И как раз вовремя. Стена за ними рухнула и навсегда погребла под собой кардинала Конти.

Глава 26

– Сир проснулся. Спрашивал вас, миледи.

Кристиано так широко улыбнулся, что, казалось, разорвет себе рот. Но Франческа понимала, что и сама она светится от радости и совсем не похожа на прежнюю графиню. Она отложила письмо настоятельницы, сорвала с себя передник, пригладила растрепанные волосы и буквально вспорхнула по винтовой лестнице.

Монахини поместили Бельдана в маленькую комнату и так усердно ухаживали за ним, что шрамы его почти зарубцевались. Однако шрамы в душе исцеляются не так скоро. Для этого требовалось время. Но у Франчески и Бельдана впереди была целая жизнь.

Он притянул ее к себе, и Франческа прильнула к нему. Сильные руки сняли с нее одежду, ладони ласкали кожу. Так повторялось изо дня в день: сначала любовь, а потом разговоры. Даже тогда, когда Бельдан был еще слаб, он предпочитал сперва утолить голод и только после этого наслаждаться беседой. «Так будет всегда, – думала Франческа, целуя его плечо. – Я всегда буду счастлива с ним».

А потом она рассказывала:

– Кардиналу устроили пышные похороны в Риме. Но родные хотят перевезти его в Орте и построили там роскошный склеп. Время бежит, на его могилу приходит все меньше людей. Многие начинают думать: пусть лежит подальше от Рима. Так будет лучше для всех. И для нас тоже...

– Стефано пишет, что в Золотом войске все в порядке. Солдаты одеты, обуты, готовы к бою, но ждут своего сира. Не надо, не смейся, здесь так и написано. Теперь, когда французы ушли, тосканцам надо держаться друг за друга. Главная ошибка в том, что мы врозь. Флоренция просит зашиты от Сиены. Обвиняют друг друга...

– А вот еще хорошие новости из Бельведера: мать пишет, они начали сев. Монахини тоже сеют. Чувствуешь, какой ароматный воздух?

– И еще...

Этих «еще» у них было вдосталь. Только об одном человеке они никогда не говорили.

Но однажды Франческа зашла в комнату Бельдана и застала его одетым – с мечом на поясе и с золочеными шпорами на сапогах.

– Ты куда? – спросила она, зная ответ и страшась услышать его.

– Искать Ги, – хрипло ответил он и посмотрел на Франческу потускневшими глазами. – Я должен его убить.

– Бельдан! – Страх не давал Франческе подобрать необходимые слова. – Оставь его. Пусть себе живет. Ведь он спас тебе жизнь. А свою погубил. Говорят, что он с Кьярой Конти и дезертиром-французом поселился неподалеку от Бари. На княжество у него не осталось ни малейших надежд. Пощади его.

Рыцарь нахмурился и отвернулся.

– Ты, кажется, забыла об Антонио Донати. Ги его не пощадил. Я убью Ги за Антонио. Это мой долг.

– Ты хочешь убить Ги за себя. И не ради долга, а во имя оскорбленной гордости и уязвленного самолюбия. Ги это понял и поэтому уехал. Чтобы спасти тебя от братоубийства.

Бельдан покачал головой.

– Ты моя жена. Ты мне дороже дыхания жизни. Но ты меня не остановишь. Я все равно его найду.

Утром Франческа в который раз почувствовала недомогание и убедилась, что беременна. Она очень хотела, чтобы ее ребенок любил достойного отца, а не вместилище горечи за совершенный поступок. Но она достаточно узнала Бельдана, чтобы понимать: он вернется, если его сейчас отпустить.

Однако цена казалась непомерно большой и исход непредсказуемым. Страх сделал ее безрассудной.

– Не убивай Ги, – снова попросила она. – Ведь ты же его любишь.

– Нет, Франческа, это ты его любишь, – мягко возразил Арнонкур. – Даже будучи замужем за мной, ты будешь искать повод, чтобы его оправдать. Вот и сейчас пытаешься его спасти.

Франческа хотела возмутиться, но не успела – Бельдан повернулся и вышел за дверь.

Прощаниям не было конца. Франческа расцеловала мать Катерину, а с сестрой Игнацией дважды обнялась. Послушницы принесли ей пчелиного меда и накопали трав для посадок в садах Бельведера. Графиня успела привыкнуть к монастырю и знала, что будет по нему скучать. Но теперь, когда Бельдан уехал, настало время собираться и ей. Вернуться наконец домой и встретиться с матерью.

Вперед выступил Кристиано и встал рядом с ней.

– Готовы, миледи?

– Готова. – Франческа в последний раз окинула взглядом знакомые лица.

Из часовни донеслись звуки гимна. Это монахини благодарили и славили Всевышнего. Благодарили за новое прекрасное утро, за любовь. За саму жизнь.

– Готова, – повторила графиня и улыбнулась воину своего мужа. – Можно ехать.

Кристиано осторожно подсадил ее на лошадь, и они направились по тропинке к воротам. Но не успели покинуть монастырский двор, как из часовни выскочил мальчишка и, шлепая по грязи, бросился к ним.

– Он велел отдать это вам. – И с размаху вложил в ладонь Франчески белую розу так, что шип впился ей в кожу и выступила капелька крови. – И еще велел пожелать леди Арнонкур счастливого пути.

«Это будет нашим секретом», – прошептал кардинал Конти, вкладывая первую белую розу в руку Франчески.

Но Конти умер. Умер и похоронен несколько месяцев назад. Он унес с собой в могилу тайну Мальтийской звезды. Да, умер и больше никогда не повредит Арнонкурам.

Она быстро повернулась к мальчишке:

– Где этот человек?

Но сорванец уже убежал.

Франческа бросила розу на брусчатку, и через секунду эхо от перестука копыт ее лошади разнеслось под сводами ворот. Впереди расстилалась дорога, которая через много миль приведет ее в Бельведер.

БЕЛЬВЕДЕР

Глава 27

Неужели это возможно?

Франческа оторвалась от созерцания холмов и отвернулась от окна навстречу смеху и голосам любимых людей.

– Неужели в самом деле возможно? – повторила Бланш с оттенком ревности, переводя взгляд с письма в своих руках на Франческу. – Леди Беатрис пишет, что маленький Антонио сказал тете Элеоноре «до свидания», когда та уезжала принимать послушание в монастырь. Я рада за Беатрис и за ее внука. Но ребенок, заговоривший в шесть месяцев? В это трудно поверить!

– А еще я слышал, что знаменитый воин герцог Уильям Глосстерский и его женушка... – начал было господин Генри Кент.

Но Бланш, испугавшись, что придется выслушать очередную бесконечную, ужасную историю, успела его перебить:

– Скажите лучше, господин Генри, Золотое войско все еще стоит во Флоренции?

– Да. Но с нетерпением ждет своего Бельдана Арнонкура. Кристиано – хороший начальник. Трудно найти человека способнее. Но вот уже несколько недель, как нет никаких вестей от сира д'Арнонкура.

Эта тема была еще опаснее, чем кровопролитие, и Бланш за спиной у дочери сделала своему словоохотливому поклоннику страшные глаза. Бельдан исчез несколько месяцев назад, и с тех пор они ничего не знали ни о нем, ни о его брате. Франческе вскоре предстояло рожать, и мать не хотела ничем ее расстраивать. По ночам Бланш дрожала от страха: только бы не потерять дочь. Особенно теперь, когда они стали настолько близки. На помощь, как обычно, пришел падре Гаска.

– Дорогая, – обратился он к Франческе, – время собирать огуречник. Неловко просить тебя об этом – особенно в теперешнем состоянии, – однако лучше тебя этого никто не сделает.

– Но я больше не девушка. – Графиня рассмеялась и погладила себя по животу.

– Не имеет значения! – хохотнул францисканец. – Разговоры о девичестве – бабьи сказки. Все дело в распущенных волосах и веснушках.

Все дружно прыснули: и Бланш, и Генри, и беременная Легация. А Франческа бросилась к зеркалу проверять, не сошли ли веснушки.

Выходя во двор замка, Франческа думала о господине Генри и его неуклюжих ухаживаниях за матерью. Иногда ее так и подмывало успокоить кавалера: Бланш была явно влюблена. Франческа безошибочно угадывала все признаки этого.

После яркого заката наступили сумерки, но графиня уверенно шагала вперед. Она любила и прекрасно знала открывавшуюся перед ней местность. В такие волшебные моменты великий граф и трое его сыновей призывали ее:

– Добро пожаловать домой!

И Франческа знала: дух их любви вечно пребудет с ней. А призраки огня и смерти навсегда оставят ее в покое.

Ударил к вечерне колокол. Она прочитала молитву. Как всегда, когда слышала колокольный звон или когда под сердцем начинал шевелиться ребенок.

– Господи, спаси и помилуй Бельдана! Приведи его обратно ко мне!

Но колокол не умолкал. И Франческа поняла: это не церковный, а тот, что висел на воротах. Она поспешила к калитке. Раз в замок просились путники, предстояло много работы.

Некому было открыть перед ней калитку, но петли оказались смазаны, и она легко подалась. Франческа подошла к главному входу и приветливо улыбнулась. Но тут ее сердце замерло.

Конечно, не настолько красивый, как Бельдан. Красотой Бельдана не мог похвастаться ни один человек. Но именно таким она его запомнила. Блестящие, как у отца, волосы и завоевавшие славу бирюзовые глаза Бланш. Огромный, сильный. И главное – живой.

Совершенно живой.

– Оливер! – крикнула Франческа, бросилась к брату и чуть не свалила с ног. Так хотелось его расцеловать. По ее щекам катились слезы. Целые реки слез – океаны радости.

Но как ему удалось...

И тут она увидела второго рыцаря. Того самого, который считал ее дамой сердца. Он стоял в тени и влюбленно смотрел на нее.

– Я не убил своего брата, – тихо проговорил он. – Вместо этого я решил вернуть домой твоего.

Но Франческе не требовалось никаких объяснений. Бельдан возвратился. И у нее самой было чем похвастаться. Она с гордостью провела рукой по животу.

– Это твой сын, Бельдан. Я его берегла.

Он сделал движение обнять ее, но воспитание взяло верх. Прежде всего – приличия.

– Франческа, дорогая, – проговорил он и запнулся. – Познакомься с человеком, который спас нам жизнь.

Краем глаза Франческа заметила напряженный взгляд брата.

– Это леди Джулиан Мадригал.

Странное имя – то ли французское, то ли английское. Но в нем нет ничего итальянского. Франческа радушно повернулась к незнакомке.

Та оказалась вовсе не дамой, а девочкой лет двенадцати. Красивое лицо, утонченные черты, каштановые волосы и синие, как ночное небо, глаза.

А на груди у нее красовалась Мальтийская звезда.

Примечания

1

Тамплиеры – члены духовно-рыцарского ордена, основанного около 1120 г. В конце XIII в. обосновались в основном во Франции. Против тамплиеров под давлением французского короля был начат инквизиционный процесс, а в 1312 г. папа Климент V упразднил орден. – Здесь и далеепримеч. пер.

2

Кондотьеры – в Италии XIV – XVI вв. предводители наемных военных отрядов, находившихся на службе отдельных государей и пап. Вербовались сначала преимущественно из иноземных рыцарей, с конца XIV в. из числа итальянцев.

3

Атрий – закрытый внутренний двор в середине древнеримского жилища, куда выходили остальные помещения.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19