Глава десятая

Шина добавила немного сиреневых теней на веки, отчего ее глаза стали казаться еще темнее, и оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале гримерной. Одно мгновение она колебалась, не добавить ли еще румян, но потом решила остановиться. В этот вечер цвет ее лица был вполне удовлетворительным и сам по себе. В действительности, она никогда перед концертом не выглядела такой оживленной, полной жизни.

Раздался негромкий стук, и в ответ на ее разрешение в гримерную вошел Донал О'Ши, закрыв за собой дверь.

— Публика сегодня просто великолепна, дорогая, — сказал он, подходя и кладя руки ей на плечи. — Очень отзывчивая для такой аудитории. Странно видеть, что люди, заплатившие пятьдесят долларов за билет, настолько снисходительны. — Он презрительно поморщился. — Они аплодировали даже этой новой рок-звезде, которая сейчас выступала.

Шина улыбнулась и потянулась за помадой. Она неторопливо начала подкрашивать губы розовым.

Дядя пристально рассматривал ее и все больше хмурился.

— Я не уверен, идет ли тебе это платье. Почему ты не надела один из своих обычных костюмов? Это выступление не настолько уж важно, чтобы покупать ради него новый наряд.

— А я не согласна. Я думаю, что это выступление будет очень важным. — Она опустила глаза на свое платье из черной тафты. — Я была уверена, что ты оценишь мой вкус, дядя. Это же черный цвет, и я выгляжу достаточно трагично, разве не так?

Обсуждаемый наряд напоминал больше роскошный китайский халат, а не платье. Его свободные складки полностью скрывали всю ее хрупкую фигурку, начиная с высокого стоячего воротника и до самых пят, рукава тоже были длинными и очень пышными. Единственным украшением служили три крупные пуговицы из блестящего оникса, одна у горла, одна на талии, и последняя на уровне колен.

— Оно слишком изысканно для тебя, Шина, — недовольно сказал Донал, все еще хмурясь. — В следующий раз я схожу с тобой и помогу тебе выбрать. — Он прошел к креслу в дальнем углу гримерной. — Ну ладно, теперь все равно поздно беспокоиться об этом. Твоя очередь сейчас подойдет.

Кивнув, Шина взяла расческу и начала причесывать свои роскошные черные локоны.

— Я почти готова, — заверила она.

О'Ши какое-то время молча наблюдал за ней, словно удивляясь новому выражению на ее хрупком лице.

— А ты изменилась, — коротко сказал он. — Ты никогда раньше сама не покупала себе платья, пока не связалась с этим бандитом Челлоном.

Шина улыбнулась.

— Мы все меняемся, когда взрослеем, дядя Донал. Я решила, что мне пора и самой что-то сделать для своей карьеры. Я слишком долго позволяла тебе одному нести всю ношу.

— Ерунда, — грубовато отозвался О'Ши. — Я готов и впредь ограждать тебя от ненужных забот и волнений. Можешь полностью положиться на меня.

Она ничего не ответила, и после короткого молчания О'Ши осторожно спросил:

— А ты не против, что я включил сегодня в программу «Песню о Рори»? Шина покачала головой.

— Конечно, нет, — безмятежно ответила она. — Я согласна, что сегодня мне как раз необходимо ее спеть. Если бы ты вдруг забыл про нее, я бы сама тебе напомнила.

— Я рад, Шина, что ты так к этому относишься, — медленно сказал он. Поднявшись, он опять подошел и встал за ее спиной. Одной рукой он погладил ее по волосам. — Очень хорошо, что ты не забыла, как это важно. — Он накрутил на палец один из ее локонов, затем отпустил. — Рори так любил твои волосы… — рассеянно произнес он, при этом не сводя внимательных глаз с ее лица. — Помнишь, как он смеялся, когда играл с ними?

Шина ощутила новую вспышку боли и быстро закрыла глаза, чтобы скрыть горе и гнев, охватившие ее. Она что, слишком спокойна, на его взгляд? Зачем ему нужно постоянно будить в ней болезненные воспоминания?

— Да, помню, — едва слышно сказала она. Черные, веселые глаза, которые искрились, смеялись и очень любили жизнь. — Помню.

Шина открыла глаза и успела заметить искорку удовлетворения в глазах дяди, которая сразу же сменилась нежным сочувствием.

— Какой я дурак, что расстраиваю тебя перед выходом на сцену, — с раскаянием сказал он. — Ты просто ангел, что терпишь мою бестактность. — Он повернулся и пошел двери, но, не дойдя до нее, остановился. — Я знаю, ты сегодня сделаешь все, чтобы я мог тобой гордиться, Шина. — И он вышел.

Шина довольно долго сидела неподвижно, отчаянно борясь с нахлынувшими на нее эмоциями. Сегодня она не позволит воспоминаниям уничтожить все ее самообладание. Она должна полностью владеть собой, если хочет выдержать этот вечер и выйти победителем. Шина несколько раз глубоко вдохнула, и постепенно спокойствие вернулось к ней. И когда стук в дверь возвестил о том, что пора на сцену, ее лицо было столь же невозмутимо, как и до прихода дяди в гримерную.

Шон Рейли стоял в кулисах рядом с О'Ши.

— Ты очень элегантна сегодня, Шина, — сказал он с дружеской улыбкой. Протягивая ей гитару, он с интересом осмотрел ее наряд. — Очень светская молодая особа.

— Слишком светская, — ехидно заметил ее дядя. — Совсем не то, чего бы нам хотелось.

— Спасибо, Шон, — мило улыбнувшись, сказала Шина. — Очень жаль, что дядя Донал с тобой не согласен. — Ее взгляд был устремлен на сцену, где раскланивался пианист с мировым именем.

— Ну, возможно, это платье немного не соответствует твоему обычному стилю, — мгновенно выкрутился Рейли. — Но, тем не менее, очень мило.

Пианист уже ушел со сцены, и О'Ши повернулся к Шине.

— Ты знаешь, что надо делать? — с нажимом спросил он. — Сначала две баллады, а потом «Песня о Рори».

— Я знаю программу, дядя Донал. — Ведущий известного ток-шоу уже объявлял ее, и она только успела добавить: — Не беспокойся. Я думаю, тебе это представление запомнится надолго.

О'Ши смотрел ей вслед с беспокойным любопытством, а она уже вышла на сцену, где ее встретил взрыв аплодисментов.

Дядя был прав, аудитория действительно была замечательной, отметила про себя Шина, стоя молча в центре сцены и ожидая, пока смолкнут рукоплескания.

Когда огромный зал затих, она негромко сказала:

— Я хотела бы сразу извиниться. Я немного изменю программу, но надеюсь, что вы не будете разочарованы. Я была бы вам очень признательна, если бы вы воздержались от аплодисментов, пока я не покину сцену.

Не обращая внимания на удивленный шепоток, пробежавший по залу, она повернулась и быстро подошла к табурету, удобно устроилась с гитарой на коленях и взяла первые аккорды.

— «Песня о Рори», — объявила она низким грудным голосом.

Когда он лежал, умирая, мой Рори,

Он спросил меня: «Почему?»

Я не могла найти ответа,

Как ни старалась…

Как всегда, когда она пела об этом, ею овладели болезненные воспоминания, но в этот раз она заставила себя не концентрироваться на мыслях о кошмарных часах смерти брата и постаралась сосредоточиться только на хорошем. Улыбка Рори, его веселый смех, время, когда они были еще маленькими и он принес домой белку с покалеченной лапкой и выхаживал ее всю зиму, пока она не поправилась…

Понемногу ей становилось легче, и все счастливые дни, прожитые вместе с Рори и наполненные радостью и смехом, постепенно возвращались к ней. Вот Рори смеется так, что чуть не падает со стула, — тогда он подложил резинового паука ей в тарелку. Потом, когда она расплакалась от обиды, он настоял, чтобы она взяла его порцию, а вдобавок его десерт. Прошлое полностью захватило ее, и почти все воспоминания были светлыми и радостными. Почему она никогда не понимала этого?

Последние дрожащие аккорды отозвались в зале сладкой печалью, в которой совсем не было боли. На щеках Шины не было слез, ее глаза светились от нежности и легкой грусти. Она долго сидела молча, смотря в пространство. В зале стояла такая тишина, что можно было услышать, как упадет иголка, и Шина смутно сознавала, что публика полностью разделяла ее чувства и даже поддерживала ее в том, что она собиралась сделать.

На минуту она закрыла глаза и постаралась проглотить ком в горле. Ее голос был чрезвычайно тихим, но то, что она сказала, слышал каждый из сидящих в зале, и каждый был тронут почти до слез.

— Прощай, Рори! Мне будет не хватать тебя.

Наступила еще одна долгая пауза, затем Шина медленно открыла глаза. Боль и сожаление больше не отражались на ее лице, их сменили спокойная безмятежность и неукротимая сила, которую еще раньше заметил О'Ши. Она заговорила негромко и непринужденно, словно обращаясь к собравшимся вокруг друзьям.

— Это последний раз, когда я исполнила «Песню о Рори». Спасибо, что вы помогли мне попрощаться с ним. — Она опять посмотрела в темноту, и на ее лице было такое же серьезное выражение, как у ребенка, который старается объяснить взрослым то, что ему самому кажется абсолютно ясным. — Понимаете, пришло время покончить со скорбью и сказать ей «прощай». — Она медленно встала и положила гитару на табурет. — Кто-то однажды сказал мне, что жизнь должна быть праздником. Она не станет им, пока мы цепляемся за старые раны и разногласия. Мы должны идти вперед. — Не переставая говорить, она расстегивала пуговицы на своем платье. И закончив словами: — Как это сделала я, — сбросила с себя элегантный, но траурный наряд.

Шина услышала, как ахнули сидящие в зале люди, как пробежал по рядам изумленный шепот. Она спокойно положила платье на табурет и подошла к краю сцены.

Шина предстала перед публикой в легком платье из алого блестящего шифона, которое она выбирала очень придирчиво, потому что оно должно было говорить не менее ясно, чем слова. Его покрой был изысканно прост, с завышенной в стиле ампир талией и небольшой расклешенной юбочкой, которая только намекала на скрытые под ней формы. Ее шея и плечи были почти открыты, а тоненькие бретельки на спине переходили в две широкие ленты, которые развевались, как знамена, создавая впечатление радостного полета.

Шина стояла неподвижно, пока публика опять не умолкла, вся ее маленькая фигурка олицетворяла собой гордость и уверенность в себе.

— А теперь я хотела бы спеть вам песню, которую я только что написала об этом празднике, — сказала она, мягко улыбаясь и отбрасывая назад свои великолепные черные кудри, чтобы видны были изящные золотые серьги в ушах.

Без музыкального аккомпанемента, своим чарующим грудным голосом, она запела простые, трогательные слова, которые вели слушателей от нежной, грустной мольбы к победной песне торжества и надежды.

Слышали ли вы шелест ветерка,

Пролетающего над землей?

Видели ли вы когда-нибудь

Радость в глазах моего Рори?

Читали ли вы слова,

Начертанные на песке?

Слышали ли вы его смех,

Звучащий, словно песня?

Тогда вы знаете, что только любовь

Озаряет наши сердца.

И вы знаете, что только радость

Делает нас свободными.

Вы знаете, что смерть бессильна,

Пока жива память.

И если мы будем вместе,

То ничто не сломит наш дух.

Все началось с шепота,

Но уже сливается в хор.

С каждого холма, из каждой долины

Летит и звенит призыв.

Долой убийства, долой голод!

Пусть на земле царит мир.

Дайте нам любовь! Дайте нам радость!

Дайте нам жизнь!

Когда последний страстный зов воспарил над затихшим залом, Шина чувствовала возбуждение, близкое к головокружению. Да, именно это она и хотела сказать. Это то, чему учил ее Рэнд. Это единственное понимание жизни, которое имеет смысл.

Она молча стояла на сцене, и грудь ее лихорадочно вздымалась, а все ее существо звенело от пьянящего ощущения важности этого волнующего момента. Ее темные глаза сияли на оживленном, разрумяненном лице.

Постепенно Шина пришла в себя. На ее губах расцвела улыбка трогательной радости.

— Спасибо, что вы поддержали меня сегодня, — просто сказала она, повернулась и ушла со сцены. Она не заметила ни мгновения абсолютной тишины, наступившей в зале, ни последовавшего затем почти истерического взрыва аплодисментов.

Разъяренный О'Ши тут же грубо схватил ее за плечи и начал трясти.

— Ты, маленькая дурочка! Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — злобно прошипел он, впиваясь в нее грозным взглядом. — Ты все испортила!

— Отпусти ее, О'Ши, — неожиданно прозвучал голос Рэнда Челлона, угрожающий, как шипение кобры. — Даю тебе ровно три секунды.

Шина взглянула мимо разъяренного О'Ши и не менее сердитого Шона Рейли и увидела Рэнда, стоящего за ними. Она не сомневалась, что он будет на концерте, но все равно страшно обрадовалась. Его светлые волосы прекрасно гармонировали с черным смокингом, и выглядел он удивительно живым и притягательным. Впрочем, дядя и Шон явно не разделяли ее восторга. На их лицах она видела лишь злобу и ярость.

— Лучше не вмешивайтесь, Челлон, — прорычал О'Ши, крепче сжимая плечи племянницы. — Это все ваших рук дело!

Челлон гордо взглянул на него.

— Тут вы ошибаетесь, О'Ши. Вы всегда недооценивали Шину. Это был ее собственный замысел от начала и до конца. А теперь немедленно отпустите ее. Она едет со мной.

— Черта с два, — взвился О'Ши. — Сегодня она совершила серьезную ошибку, но даже ее можно исправить. Она остается!

— А я сказал, отпустите ее, — произнес Челлон с утроенной угрозой в голосе.

— Вам ее не получить! — сузил глаза О'Ши. — Нас здесь двое.

Рейли как по команде подошел ближе.

— И нас тоже двое, — вступил в разговор Ник О'Брайен, выходя из тени кулис ленивой походкой. Он также был в вечернем костюме, и в его глазах светилась такая же угроза, как у Рэнда.

В течение долгой минуты мужчины пожирали друг друга глазами, готовые сцепиться. Затем хватка О'Ши начала ослабевать. Шина вырвалась и подбежала к Рэнду, который сразу же обнял ее одной рукой, словно защищая.

— А в чем, собственно, дело? — непринужденно спросил О'Ши. — Здесь, несомненно, произошло большое недоразумение. Мы должны просто все обсудить. — Его ласковый взгляд был прикован к Шине. — Шина, дорогая, ты ведь меня знаешь. Я растил тебя как родную дочь. Неужели ты теперь оставишь меня из-за какой-то грязной клеветы?

Шина встретила его заискивающий взгляд, и на какой-то момент заколебалась под влиянием привычной привязанности и преданности, которую он сумел в ней воспитать. Она тряхнула головой, как бы отгоняя ненужные эмоции, и вспомнила темные, растерянные глаза Рори, как он умирал в больнице Бэлликрэй.

Ее лицо исказила гримаса непередаваемой боли.

— Гори вечно в аду, Донал О'Ши! — тихо сказала она, потом повернулась и решительно пошла прочь.

Челлон и О'Брайен моментально последовали за ней, а Рэнд порывисто сжал ее локоть, словно предлагая поддержку.

— Я и сам бы не смог сказать лучше, — восхищенно заметил он. — У тебя действительно талант, Шина.

— Я рада, что ты меня одобряешь, — улыбнулась в ответ Шина. — И я ужасно рада видеть тебя. Честно говоря, я боялась, что ты можешь не понять мое послание.

— С таким помощником, как Ник, который сумел передать все нюансы? — усмехнулся Рэнд. — Да это было детской игрой!

— Приятно, когда твой гений ценят по заслугам, — улыбаясь, сказал Ник. — Но было бы гораздо веселее, если б наши ирландские друзья оказались порешительнее. Я надеялся немного поразмяться.

— Когда я обрисовал Нику ситуацию, он настоял на том, чтобы пойти со мной, — пояснил Рэнд Шине. — Наверное, он ожидал нечто вроде хорошей перестрелки.

— Ну, надежды не всегда сбываются, — наигранно печально вздохнул Ник.

Золотистые глаза Рэнда светились такой любовью и нежностью, что у Шины перехватило дыхание.

— Ты не представляешь, как я сегодня гордился тобой, голубка моя, — тихо сказал он. — Это было самое великолепное выступление, которое я видел в своей жизни.

Шину переполняло такое счастье, что никакие слова не могли выразить ее состояние. Она расплылась в блаженной улыбке и сказала осипшим от волнения голосом:

— Не зови меня голубем. Разве ты не видишь, я теперь жаворонок!

Рэнд задумчиво посмотрел в ее лицо и улыбнулся с теплотой и гордостью.

— Да, пожалуй, ты права.

Шина довольно засмеялась и взяла его за руку. Другую руку она протянула Нику, и так, вместе, они вышли в ночь.