2

Елена выдержала операцию, даже ни разу не застонав, но, когда Гален закончил, потеряла сознание.

— Круто, — пробормотал Гален, забинтовывая рану. — Очень даже круто.

— Она поправится? — спросил Форбз.

Гален пожал плечами:

— Если не попадет инфекция. Кстати, могу тебя утешить. Похоже, она сама зашивала рану: шов очень неровный. Лучше отнести ее в лагерь, прежде чем она придет в себя. — Он взял Елену на руки и пошел к лесу. — Не забудь мою аптечку.

— Ты ловко справляешься. А эта твоя аптечка — просто кошмар какой-то. Ты всегда таскаешь с собой такую тяжесть?

— Обязательно. Если уж мне нужна медицинская помощь, то дело, как правило, серьезное. Да и у других редко бывают царапины, все больше случаи на грани жизни и смерти. Я, как скаут, всегда готов.

— Ты ведь из Ливерпуля, верно? Там разве есть скауты?

— Ну почти. Но моя мама всегда не любила, когда я пугался с этими грубыми ребятами. — Он взглянул на Елену. — Вот и эта дамочка тоже хороша. Мама перевернулась бы в могиле, если бы узнала, что я связался с такой пираньей.

— Мне кажется, тебе не о чем беспокоиться, — сухо заметил Форбз. — Акула легко проглотит пиранью.

— В самом деле? Как бы пиранья не сожрала акулу изнутри. Рыбки эти живучи и зубасты. — Они уже подошли к лагерю, и Гален осторожно положил Елену на одеяла. — Понимаешь, она только выглядит хрупкой, но на самом деле силы у нее — дай бог каждому. Взгляни на ее плечи…

— Мне кажется, ты до сих пор не можешь забыть, как она заехала тебе справа.

— Возможно. Сколько ей лет, как ты думаешь?

— Лет двадцать пять или двадцать шесть.

«В этот момент она выглядит моложе», — подумал Гален. Но когда она бодрствовала, выражение ее лица было напряженным и сосредоточенным. Сразу можно было догадаться, какой твердый характер скрывается за этой внешностью. Сейчас же она напоминала беззащитного ребенка, впрочем, очень красивого ребенка — безупречная смуглая кожа, красивые высокие скулы и полный, четко очерченный рот, лежащие на щеках ресницы длинные и густые и такие же темные, как волосы.

— Ты знаешь, она редкий боец. Она могла бы убить меня, окажись я чуть слабее. Ее очень хорошо тренировали. Ну, слава богу, и я учителями не обижен, да и способностями тоже. — Гален взглянул на Форбза. — Тебя она уложит за несколько секунд.

— Я могу постоять за себя. Я не новичок.

— Ты полицейский, но насилие для тебя не образ жизни. Ты рассказывал, что она выросла среди бунтовщиков. Она — профессионал.

Форбз пожал плечами:

— Ты тоже.

— Боюсь, мы по разные стороны баррикад.

— Не думаю. Кстати, вы в чем-то очень похожи.

— Прекрати нас сравнивать.

— Ты сам заставляешь меня чувствовать себя посторонним. Как будто вы вдвоем являетесь членами какого-то привилегированного клуба.

Гален улыбнулся:

— Я никогда не позволю себе такой грубости по отношению к тебе.

— Черта с два, ты не позволишь. — Форбз помолчал. — И все-таки, Гален, может быть, она говорит правду.

— Все, конечно, может быть, но я бы не стал так рисковать. Она умная. Только взглянула на тебя и тут же определила, что лучше всего воззвать к твоим джентльменским инстинктам. Я немедленно стал врагом. Так грубо обращался с беспомощной женщиной.

— Ты действительно мог ее покалечить? — спросил Форбз.

— Иногда я бываю таким неловким, — криво усмехнулся Гален и зло сказал: — Прекрати распускать сопли. Нам надо знать больше. Мы не можем себе позволить верить ей на слово.

— Мне кажется, ты дал ей это ясно понять.

— И чудно. Тогда нам следует…

— Мы должны отсюда уйти. — Голос был женский. Они оба взглянули на Елену и увидели, что глаза ее широко открыты. — Я долго была без сознания?

— Минут десять-пятнадцать.

— Не так уж плохо. — Она с трудом села. — Пошли.

— Куда?

— Здесь близко. Я покажу.

— Куда? — повторил Гален.

Она взглянула на него исподлобья.

— Узнаешь, когда придем. Думаешь, я тебе доверяю?

— Ты доверяешь Форбзу.

— Приходится. — Она круто повернулась к Форбзу. — Мы заключили сделку. Я дам вам то, что обещала. Вы должны теперь выполнить свои обязательства.

— Гален знает, что делает.

— Зато я ничего о нем не знаю. Чавез покупает всех и вся.

— Он вытащит вас отсюда, Елена.

Она сжала руки в кулаки.

— Как? — резко спросила она, поворачиваясь к Галену. — Ни в одной деревне отсюда до Боготы мы не будем в безопасности. Одних Чавез купил, другие его боятся. Нельзя доверять ни правительству, ни военным, ни бунтовщикам.

— Даже из твоей собственной группы?

— Им меньше всего, — с горечью призналась она. — Чавез субсидирует их уже много лет.

— Тогда действительно разумно не встречаться с ними, — согласился Гален.

— Ну и каким образом мы выберемся? — снова спросила она. — Повелением господним?

— Ну зачем же беспокоить всевышнего? У меня тут группа боевиков в окрестностях. Мне стоит только позвонить им — они прилетят на вертолете и заберут нас. В аэропорту недалеко от Медельина нас ждет реактивный самолет.

Она немного помолчала, обдумывая услышанное.

— Вроде все просто.

— Скорее всего, просто не получится.

— Он уже не раз такое проделывал, Елена, — вмешался Форбз. — Он увел Катца у бунтовщиков.

— Катца? — Она нахмурилась. — Я об этом слышала. Тогда ты дал маху. Чавез застал тебя врасплох.

— На этот раз я ему этого не позволю.

— Да уж, пожалуйста. — Она начала подниматься на ноги, но снова упала на одеяло. — Поможете мне встать? — обратилась она к Форбзу.

Он протянул ей руку. Елена, пошатываясь, ухватилась за нее, чтобы не упасть.

— Вы потеряли много крови, — сказал Форбз. — Мы можем, немного подождать.

— Нет, не можем. Я не для того зашла так далеко, чтобы из-за таких пустяков все потерять. — Она глубоко вздохнула. — Пошли.

— Если ты скажешь, куда мы направляемся, я смогу туда добраться, даже если ты потеряешь сознание, — сказал Гален.

— Не потеряю. — Она неуверенными шагами направилась к джипу. — У меня бывали ранения и похуже. Я справлюсь.

— Как угодно. Посади ее на пассажирское место, Форбз. — Гален быстро сложил спальники и одеяла, бросил их в багажник и сел за руль. — Дороги тут оставляют желать много лучшего. Тебе нелегко придется.

— Мне всю жизнь нелегко приходится. Но мы уже почти на месте… — Она откинула назад голову. — Поезжай прямо. На следующей развилке направо.

Кровь.

Чавез присел на корточки и потрогал пальцем красное пятно на полу аптеки.

Кровь Елены.

Она ранена, видимо, взяла здесь бинты. Она ищет убежище, как скрывающееся от погони животное.

Нет, если бы все было так, она бы спряталась в горах у Белима. Там можно годами искать человека. Есть причина, по которой она рвется вперед. У нее есть цель.

И он знал, какая у нее цель.

Он поднялся и повернулся к Гомезу.

— Рассредоточьтесь. Проверьте каждый поселок и деревню в этом районе. Кто-нибудь обязательно ее видел. Она ранена и слишком торопится, чтобы быть осторожной. Вероятно, она пытается добраться до Доминика. Когда обнаружите ее, попытайтесь найти его. — Он улыбнулся и посмотрел на кровь на своих пальцах. Первая кровь, Елена. — Никаких оправданий. Я хочу, чтобы ее нашли в ближайшие сутки.

Фары освещали черную дорогу, раскачиваясь, темнея и расплываясь.

«Не смей терять сознание, — сказала Елена себе. — Держись. Еще немного. После всех этих долгих лет всего несколько миль. Огромная пальма…»

— Здесь налево.

— Я уж подумал, что ты не с нами, — сказал Гален, делая поворот. — Ты уверена, что не хочешь…

— Помолчи. — Она не может с ним сейчас спорить. Надо беречь силы.

С того момента, как она открыла глаза и увидела Галена, она поняла, что с ним придется считаться. Господи, ну зачем Форбз взял его? Оставалось только надеяться, что он не подкуплен. Форбз ему доверяет, но это ничего не значит. Она не может доверять кому попало. Когда она поняла, что придется исчезнуть, она выждала несколько месяцев, прежде чем выбрать Форбза. Она задавала вопросы, прислушивалась, когда о нем что-то рассказывали. Теперь она знала, что он надежен и честен. Она почувствовала в нем растущее отчаяние. Она понимала, что такое отчаяние. Ей пришлось с ним жить долгие годы.

В Галене отчаяния не чувствовалось. Он был сильным, крутым, непробиваемым. Его трудно понять, и еще труднее с ним управляться.

Может, ей не придется делать ни того, ни другого, устало подумала она. Пусть он только вытащит их отсюда, и она с ним распрощается.

— Следующий поворот направо.

— Да, сюда так просто не доберешься, — заметил Форбз. — Дорога вдоль горы, как змея, извивается. Тут вертолет сможет сесть, Гален?

— Я об этом позабочусь, — угрюмо ответил Гален.

Они были уже почти на месте.

Ее сердце подпрыгнуло, когда фары осветили дом.

— Здесь. Остановись здесь.

Гален остановил джип по первому ее слову.

— Ждите, — сказала Елена, вылезая из джипа. — Я сейчас вернусь…

— Не думаю. — Внезапно дуло пистолета 45-го калибра прижалось к ее виску. — Подождем, посмотрим, не будет ли каких-нибудь неприятных сюрпризов.

— Ничего не случится. — Голос у нее дрожал. — И ты не помешаешь мне войти с дом, разве что пристрелишь. Я слишком долго ждала…

— Елена? — В дверях дома стоял мужчина, прикрывая ладонью глаза от слепящего света фар. — Я беспокоился, я тебя уже несколько дней жду.

— Были проблемы. — Она холодно взглянула на Галена, отвела его руку с пистолетом, вылезла из машины и пошла к дому. — И некоторые еще не решены, — добавила она на ходу.

— Ты здесь — и это главное. Остальное приложится. — Он обнял Елену и взглянул через ее плечо на сидящих в джипе. — Кто это? Зачем ты привезла их сюда?

— Они из агентства по борьбе с наркотиками. Вывезут нас отсюда. — Она повернулась к Форбзу: — Можете вылезать. Никто вам ничего не сделает. Это святой отец Доминик.

Форбз и все еще недоверчиво оглядывающийся Гален выбрались из джипа и подошли ближе.

— Кроме всего прочего, — добавила Елена, — он еще учитель. Он помогает тем, кто живет здесь, в горах.

— Как добрались? — обратился Доминик к Форбзу и Галену. — Мое имя Доминик Сандерс.

— Все в порядке? — спросила его Елена.

Он улыбнулся:

— Все хорошо, — повернулся и пошел к дому. — Церемонии оставим на потом. Такое впечатление, что тебе не помешало бы выпить кофе.

Она кивнула.

— Вызывай вертолет, Гален. Пусть прилетает на рассвете.

— Сначала мы должны кое-что решить. Кажется, ты заключила с Форбзом сделку.

— О да, конечно. Его доля. Не волнуйся, то, что вытащит Чавеза куда угодно, здесь.

— Покажи.

Она посмотрела на него, затем демонстративно повернулась к Форбзу:

— Я вам покажу. Пойдемте.

— Идем, Форбз. — Гален прошел за ними в дом. — Не возражаешь, если я тоже посмотрю?

— Возражаю. — Она распахнула дверь в короткий коридор. — Но тебе ведь на это наплевать. Ей-богу, ты напрасно обеспокоил себя. Мог бы не спрашивать. — Она зажгла керосиновую лампу, стоящую у двери. — И говорить будешь шепотом, иначе я вырву твое сердце. — Она прошла через комнату и сказала: — Все хорошо, Барри. Не пугайся.

— Мама? — Маленький мальчик обхватил ее за шею. — Доминик не сказал, что ты приезжаешь.

Она крепко обняла его. Господи, как же приятно держать его в руках! Он такой теплый, такой замечательный.

— Он сам не знал. Как ты?

— Хорошо. Я учусь играть на клавесине Доминика. Он сказал, что я уже достаточно большой. Я уже знаю одну песню. Я сыграю… — Он оттолкнул ее и сморщил нос. — От тебя плохо пахнет.

— Знаю. — Она ласково погладила темные кудри мальчика, отбросив их со лба. — Именно поэтому я всегда говорю тебе, что ванну нужно принимать каждый вечер. В последние дни у меня не было такой возможности. Но ты не должен быть таким грубым и говорить мне об этом.

— Я не хотел… — Он нахмурил брови. — Я ведь не огорчил тебя?

— Нет. Ты никогда меня не огорчаешь. — Она снова обняла его. — Давай засыпай снова, детка.

— А ты будешь здесь утром?

— Да, и, возможно, тебя ждет сюрприз.

— Подарок?

— Приключение. — Она поцеловала его в лоб. — Прекрасное, увлекательное приключение. Тебе такое даже не снилось.

— А кто эти люди? — Барри смотрел мимо нее на Форбза и Галена.

— Друзья. — Она укрыла его одеялом и встала. — Ты познакомишься с ними завтра. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Глаза у него слипались. — Спокойной ночи, мама.

— Ваш сын? — спросил Форбз, когда она закрыла дверь спальни и вышла вместе с ними из дома. — Сколько ему?

— Пять.

— Очень красивый малыш.

— Это правда. — Елена одарила его сияющей улыбкой. — Он красивый и славный.

— Ты так его обнимала, что удивляюсь, как у тебя швы не разошлись, — заметил Гален.

— Я ничего не почувствовала.

— Ну, полагаю, тебя захватили другие эмоции, — заметил Гален. — Полагаю, ты хочешь, чтобы я и его забрал с собой?

— А куда ты денешься. — Она усмехнулась. — Он и есть то, за чем мы приехали. Он — тот самый магнит, который вам нужен, Форбз.

Он нахмурился:

— Не понимаю.

— Барри — сын Рико Чавеза.

— Что?

— Вы меня прекрасно слышали. Если не верите, любой тест на кровь или ДНК это подтвердит.

— Погодите минутку. Вы украли сына Чавеза?

— Я ничего не крала. Он мой сын. Два месяца назад Чавез даже не знал о его существовании. — Она сжала губы. — Теперь он знает и обязательно попытается отнять его у меня. — Она встретилась с Форбзом взглядом. — И доберется с этой целью куда угодно.

— Я слышал, что у него есть жена и дети, — заметил Гален.

— Есть. Три прелестные маленькие девочки. У его любовницы в Боготе тоже есть дочь. Его осматривал специалист и сказал, что с ним не все в порядке и, скорее всего, он не в состоянии зачать мальчика. Он был вне себя от злости. Это портило его имидж. Он считает себя завоевателем и победителем, а у победителя должны рождаться сыновья. — Елена вздохнула. — Потом он узнал, что у него все же есть сын.

— Каким образом?

— Не имеет значения. Вас должно только интересовать, что он последует за ним в США. У меня есть что-то, чего ему нигде больше не получить.

— Если все это правда, — заметил Гален.

— Что вы теряете? Вы бы здесь не появились, Форбз, если бы не собирались заключить со мной сделку. Ну так увезите меня в Штаты, обеспечьте защиту и немного подождите. Вы увидите, Чавез появится.

— Возможно.

— Ну что ж, — Форбз задумчиво нахмурился. — Чавезу обязательно нужен сын и наследник, особенно с его репутацией выдающегося мачо. В том, что она говорит, есть резон. Если это, конечно, соответствует действительности.

— Он появится, — повторила Елена.

— И что вы за это хотите?

— Защиты. Американское гражданство и достаточно денег, чтобы прожить, пока я не получу специальность, которая даст мне возможность содержать нас.

— Ты запросто можешь поступить в морскую пехоту, — предложил Гален. — Или преподавать в школе карате.

Она даже не посмотрела на него.

— Я немногого прошу. Если вы будете вести себя правильно, вы его поймаете. Вы ведь этого хотите, так?

Форбз кивнул:

— Да, я этого хочу.

— Тогда возьмите нас с собой.

— Мне надо подумать, — ответил Форбз.

— Поторопитесь. Чавез не даст нам много времени.

— Елена, — в дверях дома стоял Доминик, — заходи, съешь бутерброд и выпей кофе.

— Иду. — Она повернулась, но тут же снова остановилась. — Перед едой мне обязательно надо помыться и переодеться. Как правильно сказал Барри, от меня плохо пахнет. Не расстраивайте Доминика. Он очень за меня беспокоится.

— Заблудшая душа, — пробормотал Гален, направляясь за ней в дом. — И несколько запутавшийся в своем предназначении. Так он священник? Что-то не похож.

— Говорит, что нет. Он не хочет, чтобы я называла его святым отцом, но я именно так обращалась к нему с первого дня нашего знакомства. Только так его себе и представляю. — Она холодно взглянула на Галена. — Она самый добрый и мягкий человек на земле, и я не позволю тебе его обижать. Понял?

Гален улыбнулся:

— Понял, чего ж не понять? Постараюсь обуздать свою врожденную жестокость. Уверен, ты мне немедленно дашь понять, если я сделаю что не так.

— Можешь не сомневаться.

Доминику было под пятьдесят. Седеющие волосы и яркие, внимательные голубые глаза, каких Галену никогда не приходилось видеть. Он был одет в камуфляж и армейские ботинки. Спокойно беседовал на любую тему и был весьма остроумен. Он явно получил хорошее образование. Гален поверил, что Доминик — учитель. Однако он ничуть не напоминал священников, с которыми Галену приходилось сталкиваться раньше. Он пришел к такому выводу, не пробыв в обществе Доминика и часа.

— Вы запутались, — улыбнулся Доминик. — Вы изучали меня, как букашку под микроскопом, и вам не по душе, что вы до сих пор не можете определить, к какому виду я принадлежу.

— Я любопытен. Мой основной недостаток. Но меня предупредили, пригрозив бог знает чем, чтобы я вас не обижал.

Он вздохнул:

— Елена. Она слишком уж меня опекает.

— Так вы в самом деле священник? — спросил Форбз.

— Был раньше. Возможно, церковь до сих пор считает меня священником. Насколько мне известно, сана меня не лишали. — Он покачал головой. — Но я уже несколько лет назад решил, что не смогу слепо следовать учению. Слишком я своенравный. Делаю только то, что полагаю правильным, а это считается грехом и тщеславием. Поэтому в сердце моем я больше не священник, а ведь самое главное — сердце и душа.

— Но вы были священником, когда впервые встретили Елену?

— Да, я служил у повстанцев в горах. Сам я из Майами, приехал полный воодушевления и рвения, готов был помочь всему миру. Но здесь слишком много горя. Нищета, смерть, наркотики, война. Постепенно я в значительной степени растерял свое рвение. — Он улыбнулся. — Но мне удалось продержаться. Всегда были такие дети, как Елена.

— Вы знали ее еще ребенком?

— Я знал всех повстанцев. Когда я приехал в Колумбию, ей было десять лет. Ее брату Луису тринадцать. Ее отец Фрэнк Кайлер тогда был еще жив. Мы с Фрэнком подружились. Мы редко соглашались друг с другом, но он мне нравился. Его трудно было не любить. — Доминик поморщился. — Он, как и я, верил, что служит правому делу, что он здесь нужен. Я его уважал, хотя чувствовал, что он сильно ошибается. Человек должен искать и найти свое место. Он метался и сомневался.

— И теперь вы считаете, что должны заботиться о сыне Елены Кайлер?

— Первые три года Елена сама заботилась о нем. Она охотилась, мы выращивали овощи и умудрялись не умереть с голода. Потом она решила, что это не жизнь для ребенка, и поехала в Медельин, чтобы заработать. Мальчика она оставила со мной. Это далось ей нелегко, если вспомнить ее собственное детство. Ей не от кого было ждать помощи. Она даже говорить о первых месяцах в городе не хочет. Чем она только не занималась, чтобы заработать денег и уехать из страны. От официантки до продажи товаров по телефону. Приезжала домой, когда только могла. — Он подлил им кофе в чашки. — Мне было нетрудно присматривать за Барри. Он — особый ребенок. Есть дети, от которых исходит сияние. Барри такой. — Доминик сел. — Мне только не нравится, что он слишком серьезный для своего возраста. Думаю, впрочем, что это естественно, ему ведь очень редко удается поиграть с другими детьми. Елена всегда боялась, что это небезопасно.

— Но Чавез находится за несколько сотен миль отсюда. К тому же он не знал о сыне.

— Но от этого она беспокоилась не меньше. В мальчике вся ее жизнь. Она не хотела рисковать.

— Почему она раньше не уехала из страны?

— Она боялась зарабатывать деньги с помощью единственной профессии, которую знала, а в других местах платили сущие гроши. У нее не было денег, документов и возможности защитить Барри от отца, если он узнает о его существовании и обнаружит, где он находится. Она экономила каждый песо, чтобы выбраться отсюда, но тут Чавез узнал о ребенке. Когда это случилось, ей пришлось поторопиться.

— Если она порвала со своим отрядом, как ей удалось узнать о Форбзе?

— Она слышала о нем в течение многих лет. О нем тут легенды ходят. Я был связан с ее отрядом и тайком кое-что для нее выяснил.

Гален посмотрел на кофе в своей чашке.

— Вы действительно верите, что Барри сын Ча-веза?

— Я это знаю. Я в курсе событий, связанных с рождением мальчика. — Доминик улыбнулся. — Вы очень подозрительны. Вы ей не верите.

— Я верю, что он ее сын. Она безумно его любит. Ну и, естественно, она хочет обеспечить ему хорошую жизнь, вот и стремится попасть в США вместе с ребенком. Здесь жизнь не сахар. — Он перевел взгляд на лицо Доминика. — Или это все-таки ловушка. Сценарий все усложняется и усложняется. Если вы подделка, то вы талантливый актер.

Доминик рассмеялся:

— Думаю, вы чересчур подозрительны, Гален. Не считаете ли вы, что это уже перебор — вовлекать в аферу еще и священника? Все-таки здесь не Голливуд. Кроме того, любому видно, что врать я не умею. Я недостаточно умен.

— Вы достаточно умны, чтобы быть учителем, — заметил Гален.

— Вы хотели сказать, достаточно образован. В этой профессии все прямолинейно, нет нужды никого обманывать. Обещаю, вы не поймаете меня за установкой горящей свечи на подоконнике, чтобы дать знак Чавезу.

Гален улыбнулся:

— Свеча на подоконнике? Все, вы вне подозрений. Вероятно, вы действительно тот, за кого себя выдаете.

Глаза Доминика блеснули.

— Или я так ловко прикинулся наивным, чтобы ввести вас в заблуждение. Еще кофе?

— Нет. — Гален встал. — Пойду-ка посмотрю, где Елена. Что-то она задерживается. Где у вас ванная комната?

Доминик поднял брови.

— Уверяю вас, она не сбежала через черный ход. Согласитесь, это абсурд.

— Но она могла грохнуться в обморок и удариться головой. Она потеряла много крови. Так что головокружение, потеря сознания вполне возможны.

Улыбка исчезла с лица Доминика.

— Она не сказала, что ранена.

— Я зашил рану. Все заживет, но пока неплохо бы не оставлять ее надолго одну. Так где ванная комната?

— Рядом с комнатой Барри. Я покажу…

— Оставайтесь здесь. Я найду сам.

Гален прошел через холл. Когда он стукнул в дверь ванной, Елена не ответила, поэтому он не стал ждать и открыл дверь.

Елена сидела на стуле в одних только джинсах, бюстгальтер она держала в руке. Она с яростью уставилась на Галена.

— Убирайся отсюда.

— Сей секунд. — Он взял лифчик из ее рук и надел бретельки ей на плечи. — Я решил, что у тебя проблемы.

Она замерла.

— Мне не нужна помощь. Сама справлюсь.

— Но ты можешь порвать мои замечательные швы. — Он застегнул крючки у нее на спине. — Мне всегда жаль, когда мои старания пропадают зря. — Он снял с крючка синюю рубашку, надел на нее и начал застегивать пуговицы. — Почему ты не позвала Доминика, чтобы он тебе помог? Излишне интимная ситуация?

— Не будь идиотом. Он принимал у меня роды. Просто не хотела его волновать. Полагаю, ты ему сказал, что я ранена.

— Виноват. — Гален застегнул последнюю пуговицу. — Он славный парень. Надеюсь, ты не доведешь его до беды.

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Я никогда не предам его.

— Так он едет с нами?

— Да. Полагаю, ты станешь возражать.

— Я ничего не сказал.

Она отвернулась от него.

— Ты так говоришь, как будто Форбз уже принял решение. Он нас берет с собой?

— Не знаю. Скорее всего, да. Он правильный и порядочный, хороший семьянин, так что ты попала в яблочко. Кстати, ты случайно не по этой причине его выбрала?

— Я его выбрала, потому что надеялась, что ему можно доверять. Ты за него не бойся. Я его не надую. Он получит то, что хочет.

— Я не боюсь за него. Он может сам о себе позаботиться. Вот доставлю тебя в Штаты, и на этом моя работа закончится. — Гален встал. — Пожалуй, принесу тебе обезболивающего. Рана, наверное, болит.

— Когда мы будем на борту самолета. Я не могу рисковать. Сейчас я должна мыслить ясно.

Он открыл дверь ванной комнаты и, уходя, произнес:

— Пусть будет по-твоему.

Она бросила ему вслед:

— Разумеется, можешь не сомневаться.

Проходя мимо Доминика в холле, Гален улыбнулся:

— Она в порядке, но не мешало бы ее кое в чем убедить.

— Убедить?

— Попробуйте уговорить ее принять обезболивающую таблетку.

Доминик вздохнул:

— Такую женщину, как она, нелегко уговорить.

— Надо же, а я и не догадывался.

В кухне Форбза не было. Он стоял в дверях, разглядывая верхушки деревьев. Гален подошел к нему.

— У нас может возникнуть проблема. Начинается сильный ветер, — сказал Форбз.

— Что-нибудь придумаем.

— Не уверен. Я говорил с Домиником, так он утверждает, что миль на двадцать вокруг нет ни одной ровной площадки.

— Значит, придется проехать двадцать миль. — Гален тоже взглянул на деревья. Форбз был прав, ветер явно набирал силу. — Может быть. Выход всегда находится. Мне надо связаться по радио с моими ребятами и дать команду. Пусть подлетают поближе. — Он помолчал. — Если ты собираешься их вывозить. Ты ведь уже принял решение.

Форбз кивнул:

— Я ей верю. Все осведомители сходятся в том, что Чавез ее преследует.

— Но откуда мы знаем, что она права по поводу его дальнейших поступков?

— И что мы теряем? Этот шанс — лучшее, что у меня было за эти годы. Я хочу им воспользоваться.

Гален пожал плечами:

— Ладно, тогда мы их отсюда вытаскиваем.

— Дай бог, чтобы это была наша самая большая проблема, — Форбз вгляделся в темноту. — Пока нам везло.

— Постучи по дереву.

— Не могут же Чавез и его ублюдки каждый раз выигрывать.

В голосе Форбза было столько страсти, что Гален повернулся и взглянул на него.

— Форбз, ты, кажется, начал принимать это дело слишком близко к сердцу. Это может стать опасным.

— Слишком близко не бывает. — Голос Форбза дрожал. — Люди вроде Чавеза портят нам жизнь, разрушают семьи, убивают детей… — Он замолчал, потом добавил: — Прости. Для меня все это очень много значит.

— Не надо извиняться. — Гален отвернулся и снова стал смотреть на деревья. — Ты ведь лично в этом заинтересован, я не ошибся?

Форбз ответил не сразу:

— Мой сын, Джоуэл. Он умер от передозировки в своей комнате в общежитии полгода назад. Я был так занят, спасая мир от наркотиков, что даже не заметил, как мой собственный сын погрузился в этот ад. Я должен был догадаться. Должен был быть ближе к нему, должен был суметь объяснить, что я видел за последние четверть века. Но вместо этого я гонялся за Чавезом, спасая чужих детей. — Голос окреп. — Я должен заставить его заплатить, Гален.

«Дон Кихот, вышедший на битву с всемирным злом. Дон Кихот, уже получивший собственные раны», — подумал Гален.

— Какие проблемы? — Гален отвернулся. — Я вывезу ее и мальчишку отсюда, а ты сможешь спрятать их в надежном месте.

— Считаю эти слова обещанием.

Гален улыбнулся:

— Я уже сказал, какие проблемы?

Елена тихо закрыла дверь комнаты Барри и остановилась, глядя на него. В мире не было ничего прекраснее спящего Барри. Она посмотрит на него и наберется сил.

А теперь пора пошевеливаться. Надо еще много сделать, а времени нет. Она подошла к шкафчику и достала оттуда альбом с фотографиями. Только не смотреть. Их так много. Надо просто взять несколько штук и положить в рюкзак. У нее было много дорогих для нее вещей, которые она должна взять с собой. Но она не может оставить фотографии. Барри с шоколадной глазурью от именинного торта на рожице. Трехлетний Барри со смехом плещется в пластмассовом бассейне. Барри в этом году с новым луком и стрелами, которые она ему подарила. Как он любит свой лук и стрелы.

Она перешла к ящику с игрушками. Игрушечный лук лежал сверху. «Слишком велик», — разочарованно подумала она. Он захочет взять медвежонка, любимые книги и музыкальный глобус, который подарил ему Доминик. Для всего этого просто не было места.

— Мама?

Повернувшись, она увидела, что Барри лежит на боку и смотри на нее.

— Я не хотела тебя снова будить. Спи дальше, малыш.

— Что ты делаешь?

— Разбираю твои игрушки. Ты играешь с этим луком каждый день?