Все дело в деньгах

Пока я лежал так в темноте с открытыми глазами, мне пришло в голову, что можно заработать немного денег, причем без особых усилий, став агентом этой девицы. Ее голос, если привести его в порядок, сможет принести мне состояние, особенно если пробиться на звукозаписывающие фирмы. Я получал бы свои десять процентов и мог купить себе все, что нужно.

В этот момент у нее за дверью чихнули. Я вспомнил, что накануне она попала под проливной дождь.

Вот будет обидно, если она простудилась и не сможет петь! Когда я засыпал, она все еще чихала.

Утром, когда в начале двенадцатого я вышел из своей комнаты, она поджидала меня у своей двери.

– Привет, – сказал я. – Я вчера ночью слышал, как ты чихала. Ты не простудилась?

– Нет.

В ярком полуденном свете она смотрелась ужасно. Глаза слезились, вокруг них темнели круги, нос покраснел, лицо казалось бледным и измученным.

– Я иду разговаривать с Вилли Флойдом, – сказал я. – Может, тебе лучше полежать? У тебя сейчас вид облезлой кошки. Вилли тебя не возьмет на работу, если ты будешь так выглядеть.

– Со мной все в порядке. – Она провела дрожащей рукой по лицу. – Ты не одолжишь мне хотя бы полдоллара на кофе?

– Господи! Да отстань ты от меня! Я же тебе сказал – у меня нет денег!

Она помрачнела, что не прибавило ей красоты.

– Я уже два дня ничего не ела! Я не знаю, что мне делать! Ну пожалуйста, одолжи, сколько сможешь, ну хоть чуть-чуть…

– У меня ничего нет! Я на нуле, как и ты! – сорвавшись, заорал я на нее. – Я пытаюсь найти тебе работу! Больше я ничего не могу сделать, понимаешь ты или нет?

– Я умираю от голода! – Она прислонилась к стене и в отчаянии заломила руки. – Прошу тебя, дай мне немного денег…

– О Боже правый! Ну хорошо! Я дам тебе полдоллара, но потом отдашь.

Ей нужно произвести на Вилли хорошее впечатление, если она рассчитывает получить у него работу. И не видать мне своих десяти процентов, если она будет голодать.

Я вошел к себе в комнату, открыл комод и нашел в ящике полдоллара. Там я держал деньги, полученные у Расти: тридцатку. Я встал к ней спиной и загородил собой ящик, чтобы она не видела, что у меня там. Достав монетку, я запер ящик на ключ и протянул ей.

Когда она брала деньги, рука у нее дрожала.

– Спасибо. Я отдам, честное слово.

– Да уж, будь добра, – сказал я. – А то мне самому еле на жизнь хватает, я не собираюсь никого кормить, и тебя в том числе.

Я вышел из комнаты, запер за собой дверь, а ключ положил в карман.

– Я буду у себя, если понадоблюсь, – сказала она. – Только спущусь в кафе выпить кофе.

– И приведи себя в порядок. Если Вилли захочет прослушать тебя сегодня вечером, нужно быть в форме. А сейчас у тебя вид хуже некуда. Ты уверена, что сможешь петь?

Она кивнула:

– Смогу, не беспокойся.

– Увидимся. Я спустился по лестнице и вышел из дома в яркий солнечный полдень.

Вилли сидел в своем кабинете. На его столе лежала куча банкнотов по двадцать долларов, и он их пересчитывал, время от времени слюнявя грязный палец.

Не отрываясь от счета, он кивнул мне, и, прислонившись к стене, я стал ждать. Кабинет у него был не очень, да и само заведение тоже. Одеваться Вилли любил ярко и броско. От его бледно-голубого фланелевого костюма и вручную раскрашенного галстука, к которому была приколота булавка с огромным фальшивым бриллиантом, у меня зарябило в глазах.

Он убрал деньги в стол, наклонился вперед и вопросительно посмотрел на меня:

– Ну, Джефф, с чем пришел? Что ты здесь делаешь?

– У меня есть одна девушка, у нее прекрасный голос, – начал я. – Ты будешь от нее в восторге. Она именно то, что ты искал.

Его круглое бледное лицо отразило скуку. Он был полный, коренастый, невысокого роста и уже начинал лысеть. У него были мелкие глазки, маленький рот и такой же мелкий ум.

– Да мне даром не нужны девицы с прекрасным голосом. Знаешь, их тут сколько? Лучше скажи, когда будешь у меня играть? Пора тебе всерьез задуматься о своей жизни, а то болтаешься без дела.

– Обо мне можешь не беспокоиться. Меня моя жизнь устраивает. А вот эта девушка будет сенсацией. И тебе это ничего не будет стоить. У нее есть внешность и совершенно потрясающий голос, поверь, твои посетители просто на уши встанут от восторга.

Вилли вытащил из кармана сигару, откусил от нее кончик и выплюнул его в угол комнаты.

– Не знал, что ты интересуешься девушками.

– Я не интересуюсь. Это совсем другое дело. У нас с ней чисто деловые отношения. Я хочу стать ее агентом. Давай я приведу ее сегодня вечером в твой клуб. Пусть она споет. А тебе это не будет стоить ни цента. Просто послушай. А потом уже поговорим.

Он пожал жирными плечами:

– Ну ладно, давай. Заранее ничего не обещаю, но если она действительно так хороша, как ты говоришь, то можно будет что-нибудь для нее найти.

– Она еще лучше.

Он раскурил сигару и выдохнул на меня дым:

– Скажи мне, Джефф, когда ты возьмешься за ум? Когда прекратишь терять впустую время? Человек с твоим образованием должен заняться в жизни чем-то более…

– Давай это опустим, – прервал я его. – У меня все нормально. Значит, до вечера.

Как только Вилли услышит ее, он тут же возьмет ее на работу, в этом я был уверен. Может удастся договориться с ним на семьдесят пять долларов в неделю. Тогда мне будут оставаться семь с половиной долларов. К тому же я не сомневался, стоит ей недели две попеть у Вилли, как о ней повсюду заговорят, тогда уже можно будет пристроить ее в какой-нибудь из шикарный клубов, куда ходят кинозвезды. И деньги потекут к нам рекой.

Идея меня совершенно захватила. Я уже видел себя знаменитостью, кинозвезды выстраивались ко мне в очередь, и я всем раздавал хорошие контракты.

После разговора с Вилли я сразу же отправился домой. Ведь Рима еще не знала, что я буду ее агентом. А я не буду знакомить их с Вилли до тех пор, пока он не подпишет со мной контракт. Не такой я дурак. Если я их сразу познакомлю, он тут же уведет ее у меня из-под носа.

Перепрыгивая через ступеньку, я сбежал к себе на третий этаж. Кэрри, единственная горничная в пансионе, снимала постельное белье. Римы в комнате не было.

Кэрри подняла голову. Она была высокой, полной женщиной, муж у нее вечно сидел без работы и сильно пил. Мы с ней отлично ладили. Пока она убиралась у меня, мы с ней болтали, рассказывая друг другу о наших бедах. У нее их было побольше, чем у меня тогда, но она никогда не унывала, всегда была бодра и жизнерадостна и часто уговаривала меня бросить мою нынешнюю жизнь и уехать домой.

– А где мисс Маршалл? – спросил я, останавливаясь в дверях.

– Она уехала полчаса назад.

– Как уехала? Совсем?

– Совсем.

Из меня словно выкачали весь воздух.

– А она не оставила мне записку? Не сказала, куда уезжает?

– Нет, ничего не оставляла.

– Кэрри, а она заплатила за комнату?

Кэрри усмехнулась, показав крупные желтые зубы. От миссис Миллард еще никто не уезжал, не заплатив. – Да.

– Сколько?

– Два доллара.

Я глубоко вздохнул. Похоже, меня прокатили на полдоллара. Значит, у нее были деньги, она просто разыграла мне сцену, как будто умирает с голоду, а я, болван, ей поверил.

Я подошел к двери, вставил ключ и хотел его повернуть, но ключ не шел. Я повернул ручку, и дверь поддалась. Комната была открыта. Я точно помнил, что запирал ее, когда уходил в клуб к Вилли Флойду. Нехорошее предчувствие обуяло меня. Я подошел к комоду. Он был открыт, ящик выдвинут. Тридцать долларов, которых мне должно было хватить еще на неделю, исчезли. Да, меня прокатили, и очень серьезно.

Следующая неделя прошла кое-как. Расти согласился кормить меня два раза в день, но в сигаретах отказал. Миссис Миллард также согласилась подождать с оплатой, но только после того, как я пообещал ей заплатить в следующий раз небольшую неустойку. Это были нелегкие семь дней. И все это время я часто думал о Риме. Я говорил себе, что, если когда-нибудь встречу ее, она ответит за все. Ведь теперь я мог не стать ее агентом, а это такие легкие деньги. Но уже через пару недель я забыл о ней, и потянулись, как и прежде, однообразные пустые дни.

Но как-то раз, уже через месяц после того, как она исчезла, Расти попросил меня съездить в Голливуд и забрать там неоновую вывеску, которую он заказал для бара. Он дал мне свою машину и пообещал заплатить пару долларов за услугу.

Делать мне было все равно нечего, и я согласился. Забрав вывеску и сунув ее на заднее сиденье старого «олдсмобиля», я решил прокатиться и поглазеть на разные студии.

У входа в «Парамаунт» я увидел Риму. Она о чем-то спорила с охранником. Я узнал ее сразу же по ее серебристым волосам. Она была в черных, очень плотно облегающих бедра брюках, красной рубашке и красных лодочках. Вид у нее был опять какой-то замызганный.

Я припарковал машину между «бьюиком» и «кадиллаком» и направился к ней. Когда я подходил к студии, охранник уже зашел внутрь, хлопнув дверью. Рита повернулась и пошла в мою сторону, еще не замечая меня. Только когда нас разделяло три или четыре шага, она увидела меня. Она меня узнала и вся вспыхнула. Кинув быстрый взгляд направо и налево, Рима поняла, что бежать некуда, и решила вести себя нагло.

– Привет, – сказал я. – Я тебя искал.

– Привет.

Я подошел к ней поближе, чтобы успеть ухватить ее за руку, если она надумает сбежать.

– Ты должна мне тридцать долларов, – улыбнулся я.

– Это что, шутка? – Ее кобальтово-голубые глаза метались из стороны в сторону, она старательно избегала прямого взгляда. – Какие тридцать долларов?

– Те самые, которые ты у меня украла, – сказал я. – Давай, детка, выкладывай, или мы сейчас же отправляемся в полицию, там разберутся.

– Я ничего не крала. Я должна тебе только полдоллара.

Я крепко схватил ее за худое запястье:

– Идем. Не устраивай сцену. Я все равно сильнее тебя. Пойдешь со мной в полицию, и там выяснят, кто из нас врет.

Она сделала слабую попытку вырваться, но, видимо, поняла, что это бесполезно. Пожав плечами, она двинулась со мной к «олдсмобилю». Я втолкнул ее в салон, потом сам забрался внутрь. Включил зажигание.

– Это твоя машина? – В ее вопросе был неподдельный интерес.

– Нет, детка, мне ее дали на время. Я все еще не при деньгах, так что я всерьез намерен выбить из тебя свои тридцать долларов. Как ты поживала с тех пор, как мы расстались?

Она сморщила нос и сползла на сиденье:

– Так себе. У меня нет ни цента.

– Ну что же, недолгое пребывание в тюрьме пойдет тебе на пользу. По крайней мере, там кормят три раза в день.

– Ты не посадишь меня в тюрьму.

– Нет, если отдашь мне деньги.

– Прости меня, пожалуйста. – Она кокетливо выгнула спину и положила ладонь мне на руку. – Понимаешь, мне срочно нужны были деньги. Но я отдам, честное слово, обещаю.

– Мне не нужны твои обещания, мне нужны мои деньги.

– У меня нет денег. Я их потратила.

– Дай сюда сумку.

Рима сцепила руки на потрепанной сумке:

– Нет!

Я затормозил у обочины.

– Ты слышала, что я тебе сказал? Отдай мне сумку, или мы немедленно едем в полицию.

Она сверкнула глазами, в которых теперь стояли слезы:

– Отстань! Нет у меня никаких денег! Я их истратила!

– Детка, меня это не касается. Отдай мне сейчас же сумку или будешь разговаривать с полицией!

– Ты пожалеешь об этом, – сказала она. – Я не шучу. Я таких вещей не прощаю.

– Да мне наплевать, что ты прощаешь, а что нет, – отрезал я. – Давай сюда сумку!

Потрепанная сумка упала мне на колени. Там я нашел пять долларов восемь центов, пачку сигарет, ключ и очень грязный носовой платок. Деньги я положил в карман, сумку закрыл и сунул ей обратно.

Она вцепилась в нее и глухо произнесла:

– Я никогда тебе этого не забуду.

– Ну и отлично, – ответил я. – Я покажу тебе, как воровать у меня деньги. Где ты живешь?

Ее лицо превратилось в застывшую маску. От обиды голос дрожал. Она сказала, что снимает комнату в пансионе недалеко от того места, где жил я.

– Туда мы сейчас и поедем.

Рима сухо показывала дорогу, и скоро мы оказались у пансиона. Место оказалось еще на порядок грязнее и запущеннее, чем то, где жил я.

– Придется тебе поехать со мной, детка, – заявил я. – Ты будешь петь, заработаешь денег и отдашь мне все, что украла. Отныне я твой агент и буду забирать десять процентов от всех твоих доходов. Мы все это оформим в письменном виде и заключим с тобой контракт. Сейчас же ты соберешь вещи и уедешь из этой дыры.

– Я не буду петь ради денег. У меня не получится.

– Получится. Предоставь это мне. Ты будешь делать то, что я говорю, или отправишься в тюрьму. Выбирай, что тебе по нраву, только поскорее.

– Что ты ко мне пристал? Я тебе сказала, я не буду петь ради денег.

– Решай: идешь со мной или в тюрьму?

Она долго, пристально смотрела на меня. Ее глаза пылали ненавистью. Но меня это не беспокоило. Она была у меня в руках и могла ненавидеть себе сколько угодно. Я должен был получить с нее свои деньги.

Наконец словно удар тока прошиб ее:

– Хорошо, пойдем.

Сборы длились недолго. Из пяти долларов, отобранных у нее, четыре пришлось выложить за комнату. Мы сели в машину и поехали ко мне.

Комната, в которой она остановилась в первый раз, все еще пустовала, и она снова заняла ее. Пока она разбирала свои вещи, я составил соглашение, где была масса юридических формулировок, по большому счету не имевших смысла, зато придававших солидности. Главное, в договоре говорилось, что я являюсь ее агентом на условиях десяти процентов комиссионных.

Я взял соглашение и понес к ней в комнату.

– Распишись здесь. – Я указал ей на пунктирную линию.

– Не буду я ничего подписывать, – с вызовом бросила она.

– Или ты подписываешь, или мы немедленно идем в полицейский участок.

В ответ я снова получил взгляд, полный ненависти, однако она расписалась.

– Так, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня мы идем в «Голубую Розу», ты будешь там петь так, как никогда еще не пела. Получишь контракт на семьдесят пять долларов в неделю. Я из них забираю свои десять процентов и тридцать баксов. И мы в расчете. Отныне, детка, ты работаешь сначала на меня, а потом на себя.

– Я не буду работать ни на тебя, ни на себя. Вот увидишь.

– Да что с тобой такое? Ты ведь можешь заработать целое состояние!

Она глубоко затянулась сигаретой. И вдруг как-то вся поникла, сползла вниз на стуле, словно ее кости в одно мгновение сделались мягкими.

– Хорошо. Как хочешь.

– Что ты думаешь надеть?

Она с видимым усилием встала и открыла гардероб. Там висело всего одно платье, довольно простое. Но я знал, что публика, которая собирается в «Голубой Розе», не очень-то разбирается в одежде, так что оно вполне подходило. Тем более выбора все равно не было.

– Можно мне что-нибудь поесть? – спросила она, словно растекаясь по стулу. – Я целый день ничего не ела.

– Ты только и думаешь о еде. Вот получишь работу, тогда и поешь. Куда ты дела все деньги?

– Я на них жила. Как, по-твоему, я держалась целый месяц?

– Ты что, вообще не работаешь?

– Работаю, когда могу.

Наконец я решился задать вопрос, который все это время не давал мне покоя:

– Как ты подцепила того наркомана, Уилбура?

– Он был при деньгах. И не такой жадный, как ты.

Я сел на кровать:

– А откуда у него деньги?

– Не знаю, не спрашивала. Одно время он ездил на «паккарде». Если бы не эта история с полицейскими, мы бы до сих пор в нем разъезжали.

– А когда он попал в переплет, ты сбежала?

Она залезла под рубашку и поправила бретельку бюстгальтера.

– А что тут такого? Его разыскивала полиция, я была ни при чем, я и свалила.

– Это было в Нью-Йорке?

– Да.

– А откуда ты взяла деньги на билет, чтобы приехать сюда?

– У меня тогда были деньги. А тебе какое дело?

– Наверняка ты прикарманила его деньги, так же как и мои.

– Можешь думать, что хочешь, – равнодушно бросила она. – Мне все равно.

– Что ты будешь петь? Лучше начать с «Тела и души». А что ты споешь на бис?

– С чего ты взял, что меня вызовут на бис? – спросила она с вызовом.

Я еле удержаться, чтобы не ударить ее.

– Будем делать ставку на старые песни. Ты знаешь «Мне не любить его нельзя…»?

– Знаю.

Это было очень кстати. Ее громкое серебристое контральто всех покорит.

– Отлично. – Я посмотрел на часы. Стрелка приближалась к без четверти семь. – Я скоро вернусь. Ты пока переоденься. Я зайду за тобой через час.

Я подошел к двери и вынул ключ:

– Придется запереть тебя, детка. Просто на всякий случай, чтобы не сбежала.

– Я не сбегу.

– Об этом я позабочусь.

И я ушел, закрыв за собой дверь на ключ.

Занеся Расти его вывеску, предупредил, что вечером не приду. Он смущенно взглянул на меня и почесал в затылке:

– Слушай, Джефф, нам надо серьезно поговорить. Понимаешь, в этом баре никто не понимает твоей музыки, тебя никто не слушает. Я не могу тебе больше платить по тридцать баксов в неделю. Может, ты возьмешься за ум и поедешь домой? Такая жизнь тебя до добра не доведет. Короче, мне больше не по средствам держать тапера. Я собираюсь купить музыкальный автомат. Так что ты у меня работаешь последнюю неделю.

Я улыбнулся:

– Все в порядке, Расти. Я знаю – ты желаешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду разъезжать на «кадиллаке».

Я нисколько не расстроился, что лишился своих тридцати баксов в неделю. Я знал, что уже через месяц-другой Рима принесет мне золотые горы. С ее голосом успех нам был обеспечен. В этом я был твердо уверен.

Я позвонил Вилли Флойду и сказал, что вечером, около половины десятого, я приведу ему Риму на прослушивание. Он ответил, что не возражает, но энтузиазма в его голосе не было.

Потом я вернулся к себе и открыл дверь в комнату Римы. Она спала на кровати. Времени еще было предостаточно, я не стал ее будить и пошел к себе. Я побрился, надел чистую рубашку и вытащил из гардероба свой смокинг. Почистил его губкой, немного подгладил. Он был еле жив, но нужно потерпеть, пока появятся деньги на покупку нового.

Без четверти девять я разбудил ее:

– Ну, подруга, – сказал я, – пора собираться. У тебя есть полчаса.

Она была какой-то вялой и с трудом поднялась с постели. Может быть, на этот раз она не врет и действительно ничего не ела? Вряд ли она сможет петь целый вечер, если чувствует себя так же неважно, как выглядит.

– Я попрошу Кэрри, чтобы сходила тебе за сандвичем, – сказал я. – Она принесет его, когда переоденешься.

– Как хочешь.

Ее безразличие начало меня беспокоить. Я вышел, когда она начала стаскивать с себя джинсы.

Кэрри стояла на крыльце и дышала свежим воздухом. Я попросил ее купить мне куриный сандвич. Кэрри вернулась через десять минут с сандвичем, завернутым в бумажный пакет, и я отнес его наверх Риме.

Она уже переоделась в платье и теперь сидела на кровати, глядя на себя в засиженное мухами зеркало. Я кинул ей на колени пакет, но она сбросила его на пол и сделала капризную гримасу:

– Я не хочу.

– Да что же это такое!.. – Я схватил ее за руки, рывком поднял на ноги и хорошенько встряхнул. – Ну давай же, встряхнись! Сегодня ты должна петь! Ты должна понять, что это твой шанс. Бери и ешь этот чертов сандвич. Ты все время стонешь, что хочешь есть. Вот и ешь!

Она подняла пакет, вынула сандвич и начала откусывать от него по кругу. Когда она дошла до мяса, то быстро отвернулась.

– Если я еще хоть немножко съем, меня вырвет.

Я доел сандвич сам.

– Ты меня просто измучила, – сказал я с набитым ртом. – Иногда я жалею, что вообще тебя встретил. Ну давай пошли, я обещал Вилли, что мы будем к половине десятого.

Продолжая жевать, я отступил на шаг, взглядевшись в нее повнимательнее. Она была словно привидение, кожа бледная, как старая слоновая кость, вокруг глаз темные круги. Однако, несмотря на это, она умудрялась выглядеть интригующе и сексуально.

Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Вечер был теплый, но, когда она взяла меня под руку, я почувствовал, что она вся дрожит.

– Что с тобой? – строго спросил я. – Ты что, заболела? В чем дело?

– Ничего.

Внезапно она громко чихнула.

– Перестань немедленно, слышишь?! – завопил я на нее. – Тебе же сегодня петь!

– Как скажешь.

Мне это уже начинало порядком надоедать, но я сдерживался, вспоминая ее голос. Если она начнет так чихать при Вилли Флойде, он ее с треском выгонит и захлопнет за нами дверь навсегда.

На трамвае мы доехали до Десятой улицы. Трамвай был полон, и ее плотно прижали ко мне. Время от время я чувствовал, как ее худое тело буквально ходит ходуном от приступов дрожи. Я всерьез забеспокоился.

– С тобой все в порядке? – снова спросил я. – Ты сможешь выступать?

– Да отстань ты от меня! Все в порядке.

Клуб «Голубая Роза» был, как всегда, полон и в своем репертуаре. Толпа тертых, почти преуспевающих, почти честных бизнесменов, почти красивых проституток, никому не известных актеров, играющих второстепенные роли в кино, и щепотка гангстеров, ищущих расслабления после трудового дня. Оркестр играл легкую, веселую музыку, официанты носились туда-сюда. Было душно, воздух был такой плотный, что хоть топор вешай.

Я определил Риму впереди себя, и так мы протискивались сквозь толпу, пока не добрались до кабинета Вилли. Я постучал, открыл дверь и пропустил ее вперед.

Вилли, водрузивший ноги на стол, был занят полировкой ногтей. Когда мы вошли, он глянул на нас исподлобья.

– Привет, Вилли, – сказал я. – Вот и мы. А это Рима Маршалл.

Маленькие глазки Вилли пробежались по ней, и он скривил лицо.

– Когда наш выход? – спросил я.

– Да все равно. Хоть сейчас. – Он сбросил ноги со стола. – А ты уверен, что она хороша? Вид у нее что-то не очень.

Вдруг Рима в запале просила:

– Я не напрашивалась к вам…

– Полегче, – перебил я ее. – Я сам этим займусь… – И, повернувшись к Вилли, произнес: – Вот подожди, увидишь. А за эти слова она будет стоить тебе сто долларов в неделю.

Вилли рассмеялся:

– Вот это да! Чтобы я расстался с такими деньгами, она должна показать очень высокий класс! Ну, хватит болтать, пора послушать, чего она на самом деле стоит.

Мы вышли в ресторан и встали полукругом, дожидаясь, пока оркестр закончит играть. Когда музыка смолкла, Вилли поднялся на небольшую эстраду, где и стоял оркестр, сказав музыкантам, что они могут отдыхать. Затем он объявил Риму.

Он не стал говорить много слов. Он сказал просто, что молодая девушка пришла сюда сегодня, чтобы спеть несколько песен. Затем он махнул нам рукой, чтобы мы начинали.

– Пой, как тебе хочется, – сказал я Риме и сел за фортепьяно.

Публика даже не удосужилась замолчать. И не раздалось никаких аплодисментов. Но меня это нисколько не волновало. Я-то знал, как только она откроет рот и выдаст свой мощный переливающийся звук, все смолкнут и будут слушать, пораженные и зачарованные.

Вилли стоял около меня и хмурился. Он недоверчиво глядел на Риму. Ему что-то не нравилось.

Рима стояла у пианино, пустыми глазами глядя в густо заполненную дымом темноту, и казалась совершенно бесстрастной.

Я начал играть. Она вступила точно в нужном месте. Первые шесть или семь тактов спела безупречно. Глубина звука, серебристый вибрирующий красивый голос, ритм – все было на месте. Я смотрел на нее.

Потом что-то случилось. Я увидел, как ее лицо обмякло, она сбилась с мелодии, стала хрипеть и дребезжать. Потом совсем замолчала и принялась чихать. Она наклонилась вперед, закрывая лицо руками, и чихала, чихала без остановки, содрогаясь всем телом. За исключением этого звука, в зале стояла полная, мертвая, страшная тишина. Потом заговорило сразу много голосов.

Я перестал играть, чувствуя, как по спине и затылку побежали холодные мурашки.

И тут же прямо над ухом услышал взбешенного Вилли:

– Убери отсюда сейчас же эту наркоманку! Кого ты мне привел? У меня приличное заведение! Слышишь? Немедленно уведи отсюда это отродье!

Глава 3

Рима лежала на кровати, наполовину закрыв лицо подушкой. Ее всю трясло, время от времени она принималась чихать. Я стоял у изголовья кровати и смотрел на нее. Я должен был догадаться об этом раньше. Столько очевидных симптомов, как я мог их не замечать? Мне и в голову не приходило, что она окажется наркоманкой, хотя все буквально кричало об этом, особенно когда я услышал ночью этот ее приступ, когда она чихала без передышки целый час.

Вилли Флойд был в ярости. Прежде чем выставить нас на улицу, он заявил мне, что, если я еще хоть раз сунусь в его заведение, он велит своим вышибалам сделать из меня отбивную. Думаю, так бы и произошло.

Я совершенно измучился, сопровождая, вернее сказать, неся Риму домой. Она была в таком состоянии, что я не посмел сесть в трамвай, – пришлось волочить ее на себе окольными путями – темными переулками до дому.

Сейчас она приходила в себя. Я смотрел на нее и чувствовал себя очень паршиво. Я потерял работу у Расти, испортил отношения с Вилли Флойдом и к тому же оказался с больной наркоманкой на руках. Вот что принес мне этот вечер.

Надо было мне собрать свои вещи и бросить ее здесь. Теперь я жалею, что тогда так не сделал. Но у меня в голове постоянно звучал ее серебристый голос, и я знал, что могу разбогатеть, что мы связаны контрактом и что часть ее будущих гонораров принадлежит мне.

Она вдруг перевернулась и посмотрела на меня.

– Я же тебя предупреждала, – произнесла она еле слышно. – Теперь уходи и оставь меня в покое!

– Да, ты меня предупреждала, – сказал я, облокачиваясь на спинку кровати и глядя ей в глаза. – Но ты же не сказала, в чем было дело. Сколько ты уже употребляешь наркотики?

– Три года. У меня уже зависимость. – И, вынув платок, она стала промокать глаза. Вид у него сейчас был как у нестираного полотенца.

– Три года? А сколько же тебе сейчас?

– Восемнадцать. Какое тебе дело?

– Получается, ты стала принимать наркотики в пятнадцать лет, – ужаснулся я.

– Заткнись, ради Бога!

– Наверное, Уилбур тоже покупал тебе эту отраву?

– Ну если и покупал? – Она высморкалась. – Ты хочешь, чтобы я стала певицей? Ты хочешь, чтобы у меня был успех? Тогда дай мне немного денег. После хорошей дозы я буду петь потрясающе. Ты удивишься. Ты еще такого не слышал. Все, что мне нужно, – это немного денег.

Я присел на краешек кровати:

– Не говори глупости. Откуда у меня деньги? Да если бы и были, я бы тебе не дал. Слушай, имея такой голос, ты могла бы сделать блестящую карьеру. Я знаю, я уверен. Мы тебя вылечим. Когда снимут зависимость, тебе станет легче и ты сможешь зарабатывать много, очень много денег.

– Это мы уже проходили. Не помогает. Просто дай мне денег, немного, пяти долларов хватит. Я знаю тут одного парня…

– Мы положим тебя в больницу…

– В больницу? Да там полно таких же наркоманов, как я, и они там все равно никого не лечат. Я была в больнице. Дай мне пять долларов. Я спою тебе. Тебе понравится. Только дай мне пять долларов.

Я не мог больше этого выносить. От выражения, которое застыло у нее в глазах, мне стало плохо. На сегодня с меня было достаточно. Я направился к двери.

– Куда ты? – требовательно спросила она.

– Иду спать. Завтра решим, что делать. На сегодня с меня хватит.

Я зашел в свою комнату и запер за собой дверь. Но заснуть не смог. Часа в два ночи я услышал, как ее дверь открылась и она тихонечко, на цыпочках, прокралась по коридору. Мне было все равно, пусть бы она даже собрала вещи и исчезла навсегда. Слишком много свалилось на меня сразу в тот вечер.

На следующий день я встал около десяти утра, оделся и пошел к ней в комнату. Она спала в своей постели. По ее спокойному, безмятежному лицу мне сразу стало ясно, что ночью она где-то раздобыла нужную ей дозу. Серебристые волосы рассыпались по подушке, и во сне она казалась очень милой, даже красивой – не было и следов этого ужасного, загнанного, голодного взгляда. Нашла же она какого-то болвана, готового распрощаться со своими деньгами.

Я закрыл дверь, спустился по лестнице, вышел на солнечную улицу и побрел к бару Расти, и своим приходом очень удивил его.

– Мне надо с тобой поговорить, – начал я. – Расти, это очень серьезно.

– Хорошо, давай выкладывай. Что там у тебя?

– Эта девчонка потрясающе поет. Ее голос может принести целое состояние. Я заставил ее подписать со мной контракт. Кто знает, может, это мой единственный шанс разбогатеть. Она действительно могла бы принести огромную прибыль.

Расти задумался и озадаченно посмотрел на меня.

– Так. И в чем же загвоздка? Если у нее такие данные, почему же она до сих пор не прославилась?

– Она наркоманка.

Расти сморщился от отвращения:

– И что дальше?

– Я хочу ее вылечить. Что мне делать? К кому мне пойти?

– Ты спрашиваешь, что делать? Я тебе скажу. – Он ткнул мне в грудь своим пальцем размером с банан. – Бросай ее немедленно. Бросай и выкинь ее из головы. У тебя ничего не выйдет. Наркоманам ничем нельзя помочь, Джефф. Поверь, я знаю, что говорю. Да, эти шарлатаны врачи заявляют, что наркоманов можно вылечить. Но насколько ее хватит? На месяц, ну на два месяца, хорошо, пусть даже на три. А потом поставщики этого зелья все равно выманят ее, снова начнут продавать свою отраву, и все начнется по новой. Послушай меня, сынок, я к тебе хорошо отношусь, и меня беспокоит твое будущее. У тебя есть голова на плечах, хорошее образование. Не связывайся ты с этой дрянью. На такую девицу, как эта, не стоит тратить время. Ну и что, что она может петь! Брось ее, и даже не раздумывай. Она принесет тебе только горе.

Надо было мне послушать его тогда. Как он был прав! Но в то время никто на свете не мог бы убедить меня в этом. Я хотел сделать себе состояние на ее таланте. И все, что мне нужно было сделать, – вылечить ее. Впереди же деньги и слава. Я знал это наверняка.