Откуда же такое желание защитить Ипполита Фовиля от угрожающей ему опасности? Благородство? Или высокое чувство долга? Верность памяти друга? Несколько секунд Демальон всматривался в лицо, дышащее решимостью, в умные глаза, одновременно иронические и наивные, улыбающиеся и серьезные, глаза, которые смотрели искренне и открыто, и ключа к разгадке этого интересного человека они не давали.
      В кабинет вошел секретарь.
      — Бригадир Мазеру здесь, господин префект.
      — Пусть войдет.
      Он обернулся к дону Луису.
      — Бригадир Мазеру один из наших лучших агентов. Он будет вам очень полезен.
      Вошел Мазеру. Это был небольшого роста человек, сухой и крепкий, с длинными усами, тяжелыми веками, слезящимися глазами. Длинные, без всякой курчавости волосы придавали ему меланхолический вид. Префект вкратце объяснил ему, в чем дело и предложил действовать сообща с доном Луисом, который посвятит его во все подробности. Таким образом, дону Луису была предоставлена возможность и полная свобода действий, префект полагался на его богатую прозорливость и инициативу. Простившись с префектом и метром Лемертюмом, дон Луис вышел вместе с Мазеру. Дорогой он рассказал своему спутнику все, что знал, и тот сразу уверовал в его профессиональный талант и отдался под его руководство.
      Они решили пойти прежде всего в кафе. Там узнали, что агент Веро — постоянный посетитель кафе, писал в этот день утром длинное письмо. Официант припомнил, что сосед Веро по столику также потребовал почтовую бумагу и два раза посылал его за конвертами.
      — Подмен писем, как вы и предполагали, — сказал Мазеру.
      Официант описал соседа Веро достаточно подробно: человек высокого роста, слегка сутулый, каштанового цвета остро подстриженная бородка, пенсне в черепаховой оправе на шелковом шнурке и палка черного дерева с серебряным набалдашником в виде головы лебедя.
      — Этого полиции хватит, — сказал Мазеру.
      Они собрались было уходить.
      — Одну минуту, — остановил дон Луис своего спутника.
      — В чем дело?
      — За нами следили.
      — Это еще что такое? Однако…
      — Пустяки. Я знаю, в чем дело и предпочитаю покончить разом. Подождите меня, обещаю вам, что вы позабавитесь.
      Он вскоре вернулся с высоким худым господином с бакенбардами.
      — Господин Мазеру, мой друг господин Кассерос, атташе перуанской миссии, которому было поручено собрать данные, подтверждающие мою личность. Итак, месье Кассерос, вы меня искали? — весело продолжал он. — Мне так показалось, когда я вышел из префектуры. О, месье Мазеру сама скромность: вы можете говорить при нем. Кстати, он в курсе дела.
      Кассерос все еще колебался. Перенна усадил его против себя.
      — Приступим прямо к делу, месье Кассерос! Я не боюсь называть вещи своими именами. Выигрываешь время. Итак, вам нужны деньги. Вернее говоря, добавочные деньги. Сколько?
      Перуанец еще раз оглянулся на спутника дона Луиса, потом он вдруг решился и выпалил глухим голосом:
      — Пятьдесят тысяч!
      — А, черт возьми, какой же у вас аппетит! — воскликнул дон Луис. — Что вы на это скажете, господин Мазеру? Пятьдесят тысяч — сумма кругленькая! Тем более что… Припомним, друг Кассерос. Несколько лет тому назад я имел честь познакомиться с вами в Америке и, поняв, с кем имею дело, предложил вам в течение трех лет оформить мое испано-перуанское происхождение, снабдив меня неоспоримыми документами и почтенными предками. Вы согласились. Цена была обусловлена: двадцать тысяч франков. На прошлой неделе, когда господин префект затребовал мои бумаги, я зашел к вам. Все оказалось в порядке. Сговорившись с вами относительно того, что надо рассказать господину префекту, я выплатил вам условленные двадцать тысяч франков. Мы квиты. Что же вам надо?
      Перуанский атташе принял самую непринужденную позу и спокойно заявил:
      — Я заключил условие с легионером. Сейчас я имею дело с наследником Космо Морнингтона, который завтра получает миллион франков, а через месяц, быть может, двести миллионов. Разница большая.
      — А если я откажу вам?
      — Я сообщу нотариусу и префекту, что произошла ошибка. Вы не только ничего не получите, но и будете арестованы.
      — Так же, как и вы!
      — Я!
      — Разумеется, за подлог и изготовление фальшивых документов.
      Атташе умолк. Его длинный нос вытянулся еще больше между длинными бакенбардами.
      — Ну, Кассерос, полноте. Ничего вам не будет. Только не пытайтесь больше обойти меня. Другие, потоньше вас, срывались. Куда уж вам! Ну, что, сдаетесь? Не будете больше строить козни против прославленного Перенна? Прекрасно, прекрасно.
      С этими словами он вытащил чековую книжку.
      — Вот вам чек еще на двадцать тысяч от наследника Космо Морнингтона. Улыбнитесь же, благодарите и марш, не оборачиваясь, как дочери Лота!
      Атташе буквально исполнил приказание и выскользнул из кафе, не оглядываясь.
      — Мразь! — шепнул дон Луис. — Что скажете на это, бригадир?
      Бригадир Мазеру смотрел на него, оторопев.
      — Но позвольте, месье…
      — Что такое, бригадир?
      — Но, однако, кто же вы собственно такой?
      — Разве вы не слыхали — благородный перуанец или благородный испанец… наверное, не знаю… короче дон Луис Перенна, бывший легионер…
      — Вздор! Я только что слышал…
      — …Весь в орденах…
      — Довольно! Идемте к префекту.
      — Да дайте же закончить, черт возьми! Итак бывший легионер, бывший герой… бывший узник Сантэ… бывший русский князь… бывший начальник полиции… бывший…
      — Да вы с ума сошли! — выходил из себя бригадир. — Что это за басни?
      — Это история, подлинная история… Вы спросили, кто я? Вот я и перечисляю. Хотите углубиться в еще более древние времена?
      Мазеру схватил своими сильными руками слабые как будто руки своего собеседника.
      — Нечего заливать мне, слыхали! Уж я вас не выпущу. В префектуре объяснимся.
      — Ты потише, Александр.
      Слабые как будто руки легко высвободились и, в свою очередь, захватили сильные руки бригадира. Дон Луис смеялся, глядя ему прямо в лицо:
      — Так ты не узнаешь меня, глупец?
      Бригадир Мазеру не отвечал, только глаза вытаращил еще больше. Он старался понять: голос, манера шутить, смелость, замаскированная ребячеством, ироническая улыбка в глазах и самое имя Александр, — но его имя, которым его называл только один человек на свете. Возможно ли?
      — Патрон… патрон… — пролепетал он.
      — Ну, разумеется.
      — Да, нет же, не… ведь… вы умерли…
      — Так что же из этого? Разве это мешает жить?
      Он положил руку на плечо Мазеру.
      — Ты скажи, кто тебя зачислил на службу в полицейскую префектуру?
      — Начальник полиции, господин Ленорман.
      — А кто такой был Ленорман?
      — Патрон.
      — То есть Арсен Люпен, не так ли?
      — Да.
      — Так неужели ты не понимаешь, Александр, что Арсену Люпену гораздо труднее было быть начальником полиции, чем доном Луисом Перенна, быть легионером, героем и даже живым, будучи мертвым?
      Бригадир Мазеру молча оглядел своего собеседника, потом его печальные глаза оживились, лицо вспыхнуло, и он вдруг ударил кулаком по столу и сердито заговорил:
      — Пусть так! Но предупреждаю вас, на меня не рассчитывайте, нет. Я служу обществу и намерен служить. Я привык жить по-честному, не хочу другого хлеба.
      Перенна пожал плечами.
      — Ты глуп, Александр, на честных хлебах не поумнел. Кто же тебя совращает?
      — А вся ваша затея…
      — Моя затея? Да я-то тут причем? Два часа тому назад я сам не больше твоего знал. С неба свалилось это наследство, а с ним и обязанность найти виновника смерти Космо Морнингтона, найти его наследников, защитить их и раздать все двести миллионов, что им причитаются. Точка, конец. Это ли не задача для честного человека?
      — Да, но…
      — Но выполнить ее можно не по-честному, хочешь ты сказать? Так слушай: если ты, хоть и в лупу рассматривая, найдешь хоть что-нибудь предосудительное в моем поведении, какое-нибудь пятно на совести дона Луиса Перенна, можешь не колеблясь хватать меня за шиворот. Разрешаю, приказываю… Довольно с тебя?
      — Не в том дело, довольно ли с меня, патрон. Есть и другие.
      — То есть?
      — Что, если вас поймают?
      — Каким образом?
      — Вас могут выдать.
      — Кто?
      — Старые товарищи.
      — Я всех выпроводил из Франции.
      — Куда?
      — Это моя тайна. Тебя оставил в префектуре на случай, если мне понадобятся твои услуги. И, как видишь, не ошибся.
      — Но, если будет обнаружено, кто вы в действительности, вас арестуют.
      — Не может быть.
      — Почему?
      — Да ты же сам только что сказал. Я умер. Вот основание, важное, неустранимое.
      Мазеру задыхался. Аргумент сразил его. Он почувствовал, насколько этот аргумент мощный и забавный. И вдруг разразился безудержным хохотом, от которого комично передергивалось его меланхоличное лицо.
      — О, вы верны себе, патрон! До чего смешно! С вами ли я? Ну, разумеется, с вами! Вы умерли, похоронены, устранены! Вот так штука!
      Ипполит Фовиль, инженер, занимал на бульваре Сюше довольно обширный отель, к которому слева примыкал сад. В этом саду он выстроил себе большой павильон, служивший ему рабочим кабинетом. Дон Луис Перенна и Мазеру зашли в полицейский комиссариат Пасси, и Мазеру, ссылаясь на свои полномочия, потребовал, чтобы дом инженера Фовиля этой ночью охранялся двумя полицейскими, которым было велено задерживать всякого, пытающегося проникнуть туда. В девять часов дон Луис и Мазеру стояли у главного входа в отель.
      — Александр, — сказал Перенна, — ты не боишься? Ведь, защищая инженера Фовиля и его сына, мы идем против людей, сильно заинтересованных в их гибели, и людей, которые, видимо, промаха не дают.
      — Не знаю, — ответил Мазеру, — не струхну ли я когда-нибудь вообще, но знаю наверняка, что при одном условии мне ничего не страшно.
      — Это при каком?
      — Когда я с вами.
      Он решительно позвонил.
      Ипполит Фовиль принял их у себя в кабинете. Стол был весь завален брошюрами, книгами, бумагами. На двух высоких рамах размещены были рисунки и чертежи, в двух витринах — модели из слоновой кости и стали — изобретения инженера.
      У одной из стен стоял широкий диван. Напротив винтовая лестница вела на балкончик, огибающий всю комнату. На потолке электрическая люстра, на столе — телефон. Мазеру немедленно пояснил, что префект тревожится и просит господина Фовиля принять все меры предосторожности, которые они найдут нужным предложить ему.
      Фовиль был, видимо, недоволен.
      — Я сам принял меры, господа, и боюсь, что ваше вмешательство может лишь повредить делу, возбудив подозрение у моих врагов. Завтра, завтра я все объясню вам.
      — А если завтра будет поздно? Агент Веро определенно сказал секретарю господина Демальона, что двойное убийство должно совершиться сегодня в ночь.
      — Сегодня! — гневно воскликнул Фовиль. — А я утверждаю, что нет, не сегодня, я в этом уверен… и вы не знаете того, что знаю я.
      — Но агент Веро знал, быть может, то, что не знаете вы. Лучшее доказательство того, что его боялись, что за ним следили, это то, что его убили.
      Ипполит Фовиль заколебался. Перенна стал настойчивее, и, наконец, Фовиль, хотя и неохотно, согласился предоставить им возможность действовать.
      — Но не намерены же вы остаться здесь на ночь?
      — Напротив, намерены.
      — Да ведь это нелепо! Пустая трата времени! В худшем случае… Вы еще что-то хотите знать?
      — Кто живет в отеле?
      — Моя жена на первом этаже.
      — Мадам Фовиль ничего не угрожает?
      — Да, только мне и сыну. Вот почему я и перешел из спальни в эту комнату под предлогом срочной работы, при которой мне нужна помощь сына.
      — Значит и он здесь?
      — Он наверху, в маленькой комнате, которую я устроил для него. Проникнуть туда можно только по этой лестнице. Он уже спит.
      — Сколько ему лет?
      — Шестнадцать.
      — Но раз вы переменили комнату, значит, вы боитесь нападения? Где же ваши враги? В отеле? Кто-нибудь из слуг?
      — Завтра, завтра, — упрямо повторял Фовиль.
      — Но почему не сегодня?
      — Потому, что мне нужны доказательства, иначе будет хуже… и я боюсь… боюсь…
      Он в самом деле дрожал и был так жалок, что дон Луис больше не настаивал.
      — Хорошо, — сказал он, — но я все-таки попрошу у вас разрешения для себя и для своего товарища провести ночь вблизи вас, чтобы вы могли позвать нас в случае необходимости.
      — Как вам угодно. Быть может, это и к лучшему.
      Раздавшийся стук в дверь предупредил о приходе мадам Фовиль. Это была женщина лет тридцати — тридцати пяти, красивая какой-то лучезарной красотой, такое впечатление создавали ее голубые глаза, пышные вьющиеся волосы, все ее лицо, маловыразительное, но прелестное. Она приветливо кивнула головой дону Луису и Мазеру. На ней было широкое вечернее манто из тяжелого шелка, накинутое на бальное платье, открывающее прекрасные плечи и шею.
      Муж с удивлением спросил ее:
      — Как, ты выезжаешь сегодня?
      — Но ведь ты сам просил меня заехать на вечер к мадам д'Эрзингер? А перед тем я побываю в опере, меня пригласил к себе в ложу Овераки.
      — Ах, в самом деле, я и забыл! Я так заработался.
      — Ты не заедешь за мной к д'Эрзингерам? Это доставило бы им удовольствие.
      — Зато мне ни малейшего… Нет, я слишком плохо себя чувствую.
      Она красивым жестом запахнула манто и еще немного постояла, как бы ища слова. Наконец сказала:
      — А где же Эдмонд? Я думала, что он работает с тобой?
      — Он устал.
      — И лег уже?
      — Да.
      — Я хотела бы поцеловать его.
      — К чему? Ты только разбудишь его. Да вот и автомобиль… Иди, милая, веселись…
      — О! Веселиться! В опере и на вечере.
      — Все же лучше, чем сидеть у себя в комнате.
      Наступило неловкое молчание.
      Чувствовалось, что супружество это недружное и что муж — человек больной — враг светских развлечений, которые жену могут привлекать.
      Мадам Фовиль вышла, поклонившись двум посетителям. Тотчас после этого послышался шум автомобиля. Ипполит Фовиль позвонил и велел вошедшему слуге приготовить все на ночь. Тот постелил на большом диване постель, принес графин с водой, тарелку с пирожными и вазу с фруктами. Господин Фовиль погрыз пирожное, потом разрезал яблоко и отложил его. Оно было зеленое. Очистил и съел грушу. Перенна, все отмечавший про себя, подсчитал, что в вазе осталось три груши и четыре яблока.
      — Эти господа ночуют здесь, — сказал Фовиль лакею, — не говорите об этом никому и не приходите утром, пока я не позвоню. — Когда лакей ушел, Фовиль поднялся по винтовой лестнице в комнату сына.
      — Спит крепким сном, — сказал он сопровождавшему его дону Луису.
      Комната была маленькая. Окно забито деревянными ставнями.
      — Мне пришлось прибегнуть к этой мере предосторожности в прошлом году, когда я производил в этой комнате кое-какие опыты, — пояснил Фовиль и добавил — за мной ведь давно следят.
      Они вернулись в кабинет.
      Фовиль посмотрел на часы.
      — Четверть одиннадцатого. Я очень устал. Прошу извинить меня.
      Было решено, что Перенна и Мазеру расположатся в коридорчике, соединяющем кабинет с вестибюлем отеля. Они поставили себе два кресла и собирались уже пройти туда, как вдруг Ипполит Фовиль, до сих пор прекрасно владевший собой, слегка вскрикнул. Обернувшись к нему, дон Луис увидел, что он весь дрожит как в лихорадке, и пот струится у него по лицу.
      — Что с вами?
      — Мне страшно… мне страшно…
      — Это безумие! Ведь мы же с вами!
      — Мы готовы даже ночь провести у вашего изголовья.
      Инженер вцепился руками в плечо дона Луиса и зашептал:
      — Вы думаете — будь вас хоть десять, хоть двадцать человек — это помешает им? Они все могут… Вы понимаете? Все могут! Они убили Веро… Они убьют меня… убьют моего сына. О, негодяи! Боже, сжалься! Какой ужас! Как я страдаю.
      Он упал на колени и бил себя в грудь, повторяя:
      — Сжалься! Сжалься!
      Потом вдруг вскочил на ноги и потащил Перенну к одному из стеклянных шкафчиков. Легко отодвинув его в сторону, он указал на вделанный в стену сейф, вынул из кармана ключ и открыл его. На одной из полок лежала среди бумаг толстая тетрадь в клеенчатом переплете, перехваченная резинкой.
      — В этой тетради вся моя история, день за днем записанная… Мои сомнения… потом уверенность. Этого достаточно, чтобы уличить их, поймать… вы не забудьте. Я положу тетрадь на место.
      Он понемногу успокаивался. Поставил шкафчик на прежнее место, привел в порядок бумаги на столе, зажег лампочку у дивана и выключил люстру. Дон Луис тем временем обошел комнату и осмотрел железные ставни на окнах. Он обратил внимание на вторую дверь, напротив входной.
      — Она выходит в сад, — пояснил инженер. — Этой дверью иногда ко мне ходят постоянные клиенты.
      — Хорошо ли она заперта?
      — Убедитесь сами. Замок обыкновенный и замок английский, ключи так же, как и ключ от садовой калитки, вот на этом кольце.
      Дон Луис, не задумываясь, взял ключи, открыл дверь и по ступенькам спустился в сад. Обогнув узкую клумбу с цветами, он подошел к калитке, она была запертой. За увитой плющом решеткой были видны силуэты двух полицейских.
      — Все в порядке, — объявил он вернувшись. — Вы можете быть спокойны.
      — До завтра, — сказал инженер, провожая дона Луиса и Мазеру. Кабинет от коридора отделяла двойная дверь, притом обитая войлоком, затянутая сукном. Дверь, ведущая из коридора в вестибюль, была завешена портьерой.
      — Можешь спать, — сказал Перенна своему товарищу, — я посторожу. Мы, правда, приняли все меры предосторожности, но ты слышал, что предсказывал Веро? Считал ли ты его способным поднимать шум из-за пустяков?
      — Нет, патрон.
      — Значит, надо быть начеку.
      Они обменялись еще несколькими словами, после чего Мазеру уснул. Дон Луис сидел неподвижно, чутко вслушиваясь. В отеле стояла тишина. Снаружи порой доносился шум автомобиля или дребезжание фиакра.
      Дон Луис несколько раз поднимался и подходил к дверям кабинета. Там тоже было тихо.
      «Прекрасно, — думал он, — доступ со стороны бульвара охраняется. Проникнуть в кабинет можно было бы только этим коридором. Значит, бояться нечего».
      В два часа утра перед домом остановился автомобиль, с заднего входа вошел кто-то из слуг. Перенна выключил в коридорчике свет и слегка отодвинул портьеру; по коридору прошла мадам Фовиль в сопровождении лакея Сильвестра. Она поднялась по лестнице, свет на лестнице погас. С полчаса еще наверху слышались шаги, голоса. Потом все затихло.
      И в этой тишине Перенна вдруг почувствовал, что в душу ему неизвестно почему заползает тоска. Тревога охватила его настолько сильно, что он распахнул дверь в кабинет и с электрическим фонарем в руках направился к дивану. Ипполит Фовиль спал, повернувшись лицом к стене. Они оба перешли в кабинет, и Перенна слегка задремал, продолжая, однако, отдавать себе отчет во всем, что происходит кругом.
      Он слышал, как били часы, и каждый раз считал удары. Спустя некоторое время на улице началось движение, загромыхали тележки молочниц, просвистел пригородный поезд. Зашевелились и в отеле. В щели ставней начал пробиваться свет, разгоняя царивший в комнате мрак.
      — Уйдем отсюда, — сказал Мазеру, — не надо, чтобы он видел нас.
      — Тише, — сказал дон Луис, останавливая его, — ты его только разбудишь.
      — Вы видите — он не просыпается, — не понижая голоса возразил Мазеру. — В самом деле…
      Та же безымянная тоска снова овладела доном Луисом. Но он не хотел, он не решался еще раз отдать самому себе отчет в том, чем она вызвана.
      — Что с вами, патрон? Вам не по себе, как будто?
      — Ничего… ничего… мне страшно…
      Мазеру вздрогнул.
      — Совсем так, как он вчера говорил…
      — Да… да… и причина одна.
      — Что такое?
      — Ты не понимаешь… не понимаешь, что я задаю себе вопрос, уж не умер ли он?
      — Вы с ума сошли, патрон?
      — Не знаю… но… у меня такое впечатление…
      С фонариком в руке сидел он у постели, и никогда и ничего на свете не боявшийся не решался осветить лицо Ипполита Фовиля. Наконец, сделав над собой усилие, он подошел вплотную к дивану. Взял Фовиля за руку. Рука была ледяная. К дону Луису разом вернулось самообладание.
      — Окно! — крикнул он, — открой окно!
      И когда свет хлынул в комнату, они увидели распухшее, покрытое темными пятнами лицо Ипполита Фовиля.
      — Он умер, — тихо сказал дон Луис.
      — Громы небесные! Громы небесные! — бормотал растерянный Мазеру.
      Минуту, другую они стояли ошеломленные. Потом Перенна бросился к лестнице, в несколько прыжков взбежал наверх в мансарду. На кровати лежал вытянувшись вниз лицом Эдмонд — сын Фовиля — он тоже был мертв. Никогда, пожалуй, за всю свою богатую приключениями жизнь Перенна не получал такого удара. Он долгое время был не в состоянии произнести хотя бы слово, сделать хотя бы движение.
      Отец и сын — оба были убиты в течение этой ночи. Несколько часов тому назад. Убиты при помощи какого-то яда, введенного уколом, как был убит Веро, как был убит Космо Морнингтон. Убиты несмотря на то, что дом охранялся и все выходы были заперты!
      — Убит, убит, а я здесь, я, Люпен! Убит на глазах у меня, а я ничего не видел. Возможно ли? Поклянемся же, Мазеру, что мы не успокоимся до тех пор, пока убийцы Ипполита Фовиля и его сына не будут отданы в руки правосудия. А пока за дело! Телефонируйте немедленно в префектуру. Господин Демальон явится сюда сам. Ему придется взять на себя печальную миссию сообщить мадам Фовиль ужасную весть. Скорей!
      — Погодите, патрон! Вы забываете об одной вещи, которая может очень помочь нам.
      — О чем это?
      — О клеенчатой тетради в сейфе.
      — Ты прав! Ключи, кажется, на столе.
      Мазеру отодвинул шкафчик и вложил ключ в замок. Дон Луис с лихорадочным волнением следил за ним. Наконец-то они проникнут в эту таинственную драму. Мертвые выдают своих палачей. Мазеру рылся обеими руками в бумагах.
      — Что так долго? Давай ее сюда, Мазеру.
      — Нельзя дать ее, патрон.
      — Почему?
      — Она исчезла.
      Исчезла клеенчатая тетрадь, которую при них положил в сейф инженер!
      Мазеру покачал головой.
      — Значит, они знали о ее существовании.
      — Мало ли, что они еще знают. Эти молодцы довольно еще работы зададут нам. Тем больше оснований не терять время. Ступай, телефонируй.
      Дон Луис ходил взад и вперед по комнате, рассматривая разные вещи, как вдруг взгляд его упал на вазу с фруктами: в ней осталось всего три яблока.
      — Съел он четвертое, — прошептал дон Луис, — странно, ведь он нашел, что они неспелые…
      Он сел к столу, опустил голову на руки и через некоторое время сказал:
      — Преступление совершено ровно в половине первого.
      — Почему вы это предполагаете, патрон?
      — Убийца или убийцы господина Фовиля, перебирая вещи на столе, свалили часы господина Фовиля, они подняли и положили их на место, но часы остановились. Они показывают половину первого.
      — Но как же эти черти могли проникнуть сюда?
      — Вот через эту дверь из сада, а в сад — с бульвара Сюше.
      — У них, значит, были ключи?
      — Подобрали, очевидно.
      — А полицейские, что охраняли дом?
      — Ты знаешь ведь, как это делается: ходят себе взад и вперед, не думая о том, что в сад прекрасно можно забраться за их спиной.
      Бригадир Мазеру был, видимо, ошарашен.
      — Какая смелость, какой тонкий расчет!
      — До чего же ловкий народ, — сказал он наконец.
      — Да, бой будет ожесточенный! Какая у них сила натиска!
      К телефону подошел господин Демальон, и Мазеру начал излагать ему ход событий. Тем временем дон Луис, легко открыв оба замка, вышел в сад с тайной надеждой найти там следы, которые облегчили бы задачу поимки преступников. По ту сторону решетки, как и ночью, спокойно прохаживались от одного фонарного столба к другому два полицейских. Они не обратили внимание на него и, по-видимому, были вообще равнодушны к тому, что происходило или могло происходить в отеле.
      «Вот в чем моя главная ошибка, — подумал Перенна, — нельзя возлагать важную миссию на людей, которые и не подозревают о том, что она важна».
      Внимательно все осматривая, он увидел на гравии следы, хотя и недостаточно отчетливые, чтобы можно было установить форму башмаков, но во всяком случае и этого было достаточно для того, чтобы подтвердить предположения Перенна, что бандиты воспользовались именно этим путем.
      Еще несколько шагов, и дон Луис нагнулся с радостным восклицанием: у края дорожки, под пышным кустом рододендрона, он увидел что-то красное. Четвертое яблоко, на отсутствие которого в вазе он только что обратил внимание. Он осмотрел яблоко.
      — А! — вздрогнул он, — возможно ли?
      Он не хотел верить своим глазам. Тот, кто взял яблоко из вазы, надкусил его, бросил, так как оно оказалось слишком кислым, и на яблоке остался отпечаток зубов!
      — Возможно ли! Что один из них допустил подобную оплошность! Он, вероятно, выронил яблоко случайно и не сумел его найти в темноте.
      Дон Луис тщательно искал объяснения. Но факт был налицо: два ряда зубов полукругом прорвали тонкую кожицу и дальше на белой мякоти оставили определенный правильный след. Шесть зубов вверху, нижние сливались.
      — Зубы тигра, — шептал Перенна, не отводя глаз от яблока. — Зубы тигра! Те же, что отметили плитку шоколада Веро?
      Какое совпадение! Случайно ли? Не следует ли предположить, что тут одно и то же лицо?
      Он колебался несколько секунд. Сохранить ли это вещественное доказательство только для себя, для того частного следствия, которое он решил вести? Или предоставить правосудию самому использовать его? Но при прикосновении к этому яблоку в нем поднималось чувство какого-то физического отвращения и он отбросил его в сторону, повторяя про себя:
      — Зубы тигра! Зубы тигра!
      Вернувшись в кабинет, дон Луис запер двери в сад, положил ключи на стол и обратился к Мазеру.
      — Ты говорил с префектом?
      — Да.
      — Он приедет сюда?
      — Да.
      — Он не велел тебе звонить комиссару в участок?
      — Нет.
      — Значит, сам позвонит. Да, что это с тобой? Клещами надо слова вытаскивать? И как странно ты смотришь на меня. В чем дело? Ошарашила тебя эта история? Да, брат! И префекту несладко. Тем более, что он немного легкомысленно доверился мне, и теперь у него потребуют объяснения, причем я здесь? Кстати, надо, чтобы ты всю ответственность за то, что мы делали, взял на себя. Тебе же лучше. И не вздумай сознаваться, что ты засыпал хотя бы на одну секунду. А мне лучше уйти. Если я понадоблюсь префекту, пусть позвонит, я буду у себя — площадь Пале-Бурбона. А присутствовать при следствии мне не подобает.
      Он направился к дверям.
      — Одну минутку, — воскликнул Мазеру и преградил ему дорогу. — Одну минуту! Я не согласен с вами. Я считаю, что вы должны дождаться префекта.
      — А какое мне дело, что ты считаешь?
      — Может и никакого, только вы не пройдете.
      — Да ты что болен, Александр?
      — Послушайте, патрон, — размяк вдруг Мазеру. — Умоляю вас. Ну что удивительного, если префект хочет повидать вас?
      — А, так это префект хочет! Ну, скажешь ему, что я у него на службе не состою. И хоть бы сам Наполеон пытался преградить мне путь… Довольно, однако, проваливай.
      — Вы не пройдете.
      — Александр, сосчитай до десяти…
      — Хоть до ста, но вы не пройдете…
      — А-а! Черт! Надоело!
      Он схватил Мазеру за плечи, отбросил его к дивану и открыл дверь.
      — Стойте или я буду стрелять!
      Мазеру стоял с револьвером в руке с неумолимым выражением лица.
      Дон Луис остановился пораженный. Наведенное дуло револьвера не производило на него никакого впечатления. Но каким образом Мазеру, его давнишний сообщник, его горячий последователь, его преданный слуга, рискнул на подобные вещи?
      Он подошел к нему и мягко коснулся вытянутой руки.
      — Префект приказал, да?
      — Да, — прошептал сконфуженный бригадир.
      — Задержать меня до его приезда?
      — Да.
      — И, если попытаюсь уйти, применить все средства, вплоть до пули в лоб?
      — Да.
      Перенна подумал немного, потом спросил серьезно:
      — И ты бы выстрелил, Мазеру?
      — Да, патрон.
      Перенна посмотрел на него без гнева, ласково, ему нравилось, что прежний его сообщник настолько воодушевлен чувством долга и так покорен дисциплине. Даже его восхищение прежним господином, его почти животная привязанность к нему отошли на второй план.
      — Я не сержусь, Мазеру. Даже хвалю тебя. Но объясни мне, почему префект…
      Бригадир молчал, но глаза у него были такие печальные, что дон Луис вдруг понял.
      — Нет! — воскликнул он. — Нет! Это нелепо. Неужели ему в голову пришла такая мысль? И ты, Мазеру, мог подумать?
      — О, я, патрон, верю вам так же, как самому себе! Вы не убивали… Но бывают положения… стечение обстоятельств…
      Дон Луис задумался.
      — Да, ты прав… Стечение обстоятельств. Как это я не подумал: мои отношения с Космо Морнингтоном, приезд в Париж к самому дню оглашения завещания, настойчивое желание провести ночь здесь, самый факт, что со смертью обоих Фовилей миллионы, вероятно, достанутся мне… Да, он тысячу раз прав, господин префект… Мне крышка…
      — Что вы, патрон?
      — Не мне, как Арсену Люпену, с этой стороны я неуязвим, — а мне, как дону Луису Перенна, честному человеку, наследнику Морнингтона и прочее. Но до чего глупо, кто же найдет убийцу, если меня упрячут в тюрьму?
      Перед домом остановился автомобиль, другой.
      — Они. Есть одно средство: не говори, что ты спал, Александр.
      — Невозможно, патрон.
      — Трижды идиот, — проворчал дон Луис. — Можно на всю жизнь получить отвращение к честности, побывав с тобой. Так как же быть?
      — Найдите преступника, патрон, иначе дело ваше плохо. Несомненно.