4

Зайди Уолтер чуть дальше в своих разговорах с Джеффри, проникнись каким-никаким чувством ответственности, он бы страдал гораздо меньше. Если уж на то пошло, прояви Сибель хоть малейший признак, что она с нетерпением ждет, когда Уолтер сделает ей предложение, он бы в равной степени почувствовал ответственность, принял девушку такой, какая она есть, и, если бы этот брак не пришелся ему по душе, винил бы в беспечности только себя. Но подобные обязательства не связывали его. Уолтер знал, что он всецело волен идти дальше или отступить.

Ясно как день, что каждый раз, когда голова Уолтера не была забита военными проблемами, он размышлял над данным вопросом. Разлука ничуть не ослабила его страсти к Сибель. Никогда еще ему не встречалась женщина, которая бы так возбуждала и радовала его; однако особенности ее характера доставляли ему немало тревоги.

О том, чтобы подчинить Сибель своей воле силой, не развязав при этом войны с кланом Роузлинда, тоже не могло быть речи. Девушка не считала побои справедливым наказанием, и один удар по этому милому личику поднял бы на ноги не только Саймона в Уэльсе, Адама в Суссексе и Джеффри в Хемеле, но заставил бы метать громы и молнии даже Иэна, вынудив его обрушиться на обидчика всеми силами Роузлинда. Нет, Уолтер отнюдь не желал добиться полного повиновения супруги побоями, но он чувствовал, что в результате любого недопонимания между ним и Сибель можно навлечь на себя немалую опасность. К сожалению, мысли о безрассудности женитьбы на ней лишь распаляли страсть Уолтера к девушке.

При сложившихся обстоятельствах де Клер только обрадовался поручению Ричарда сопровождать его супругу и невестку из Пемброкского замка в Брекон. Естественно, стоило Уолтеру услышать о свадьбе Саймона, как за внешним спокойствием его лица все закипело и забурлило. Всяческие непрактичные идеи, которые, судя по всему, давали надежду на скорую встречу с Сибель, непрерывно атаковали его мысли. Устранив такую возможность, Уолтер немного успокоился, а необходимость как можно вежливее убедить леди Жервез в том, что ей не следует так или иначе оскорблять принца Ллевелина и его сородичей по клану, завершила процесс умиротворения души. Данная проблема была увлекательна, так что, добравшись до замка Пемброк, Уолтер пребывал в довольно бодром расположении духа.

Сооруженную в низине высоченную круглую башню, достигавшую в высоту около семидесяти пяти футов, можно было заметить с расстояния нескольких лье. Даже издали она служила грозным предостережением, а остальная часть замка завершала собой эту угрозу. Каменная стена, укрепленная огромными полукруглыми башнями, была расположена на узком плато скалы, которая выдавалась между двумя речушками, терявшимися в гавани.

У подножия стен раскинулся, прижимаясь к крепости, городок. Издали, сквозь серую пелену дождя, местечко выглядело жалким и невзрачным, но, подъехав ближе, Уолтер заметил, что дома гораздо лучше и уютней, чем можно было ожидать на таком далеком западе. По сути дела, вблизи городок Пемброк имел самодовольный вид жирного, наглого сенешаля, сознающего свою значимость для хозяина и получающего таким образом его покровительство.

Благодаря обычной валлийской погоде Уолтер прибыл в замок, промокнув до нитки и перепачкавшись грязью; благодаря тому, что слуги в Пемброке глубоко почитали своего господина и не привыкли к соблюдению чрезмерных формальностей, де Клера проводили к леди Жервез тотчас же, как он представился посланником Ричарда. Данные обстоятельства лишь только возбудили интерес Уолтера к его задаче, поскольку он предстал перед дамами весь в грязи и лохмотьях, едва ли являя образец элегантного придворного. Первые впечатления от встречи с супругой графа заставили Уолтера посочувствовать Ричарду всей душой.

В поведении леди Пемброк не было ни капли приветливости, хотя картина, которую она собой являла, греясь в наиболее удобном месте у камина и играя с сестрой в шашки, казалась почти идиллической. Нет, внешность этой женщины скорее располагала – Жервез оказалась миленькой полненькой куколкой с темными блестящими волосами и большими красивыми глазами. Уолтер распознал ее немедленно, поскольку золотисто-розовое платье, отделанное горностаем, расшитый апостольник[6], украшенный драгоценными камнями, и обилие колец на пальцах – все это сильно отличалось от наряда сестры. Кроме того, Жервез обладала более утонченными манерами. Она жестом остановила Уолтера и велела хорошо одетой служанке принести письма, будто более близкий контакт с визитером мог каким-то образом оскорбить ее.

Уолтер едва ли обратил внимание на эту грубость. Как и следовало ожидать, взгляд его скользнул со старшей сестры на младшую, задержался на мгновение и вежливо уплыл в сторону, но образ Мари запечатлелся в нем. Она была – Уолтер помешкал и подобрал слово – как конфетка. Мари тоже была брюнеткой, но скорее розовой, нежели оливковой, с лицом в форме сердечка, с огромными черными глазами, тонким носиком и маленькими, необыкновенно алыми, чуть надутыми губками, которые очень соответствовали ее сочной внешности. Прежде чем взглянуть на письмо, которое держала в руках ее сестра, Мари бросила на Уолтера томный взгляд из-под длинных опущенных ресниц.

Ознакомившись с письмом супруга и приглашением Ллевелина, Жервез, так и не пригласив Уолтера присесть, и не предложив ему переодеться и подкрепиться с дороги, повернулась к сестре.

– Нам позволено покинуть эту тюрьму на несколько дней, – язвительно объявила она. – Очевидно, нас вызывают на некий примитивный ритуал туземцев. Повторяю: не приглашают, а вызывают.

Мари со своего места не могла разобрать слов, но заметила качество пергамента, изящные линии почерка писаря, да и саму золотую печать, болтавшуюся на веревке. Жервез могла рвать и метать от злости, но Мари нисколько не сомневалась в том, что данное приглашение прислали отнюдь не последние варвары.

Мари улыбнулась Уолтеру, повернувшись так, чтобы этого не заметила Жервез. Пока Мари не покинула стены замка Пемброк, она не собиралась брать на себя смелость досаждать сестре. Жервез вполне могла оставить ее в замке просто назло; однако Мари не собиралась упускать возможность втереться в доверие к посланнику Ричарда, который мог оказаться очень полезным.

– Кто вы? – спросила Жервез у терпеливо ожидавшего Уолтера.

– Меня зовут Уолтер де Клер, мадам, – безмятежно ответил Уолтер, маскируя свое веселое настроение. На своем веку он не раз имел дела со злобными придворными дамочками; он знал, как себя с ними вести – к тому же от него не ускользнула улыбка Мари.

– Вы просто сопровождающий или надзиратель? – ядовито осведомилась Жервез.

– Уверяю вас, что я просто сопровождающий, леди Пемброк. Я обязан следить за вашей безопасностью и удобствами.

– А если я не пожелаю ехать?

Вызывающее поведение Жервез не оставляло никаких сомнений, но Уолтеру не хотелось ни утруждать себя мольбами и объяснениями, почему ее супругу так необходима эта поездка, ни расточать угрозы. Он отнесся к этой дерзости как к бесполезной выходке, как к попытке запугать его, поставить в неловкое положение, облегчив тем самым собственную беспомощность и разочарование. Уолтер отлично понимал, что Жервез не перестанет работать своим ядовитым язычком, пока не покинет замок Пемброк.

– Я не инструктирован и не уполномочен сопровождать вас в Брекон и Билт против вашей воли, – спокойно сказал Уолтер. – Если вы не пожелаете поехать, ваше право. Мне останется лишь сожалеть об этом, ибо вы пропустите интереснейшее зрелище. Любой праздник, совершаемый под покровительством принца Ллевелина, обыкновенно бывает переполнен весельем.

– Принца! – презрительно воскликнула Жервез. – Принца чего? Пяти паршивых овец, бесплодных гор и дюжины голых дикарей?

Уолтер опустил взгляд, чтобы скрыть выражение глаз. Его ветвь рода де Клеров жила и сражалась с валлийским кланом Марчей почти два века. Многие англичане могли думать так же, как Жервез, но Уолтер оставался при своем мнении. Валлийцы действительно в большинстве своем до сих пор жили по старинке – охотой и скотоводством; все их богатство заключалось в стадах коров и овец, которые паслись, кочуя с места на место; но никто, как бы он ни ненавидел валлийцев, не посмел бы назвать уэльскую знать «дикарями». И все же, несмотря на возрастающее раздражение, лицо Уолтера сохраняло прежнее спокойствие.

– Я не отрицаю, что вы столкнетесь с иными манерами и обычаями некоторых гостей, – заметил Уолтер, – но там будут и англичане. Возможно, приедет кузен короля Генриха лорд Джеффри Фиц-Вильям, поскольку жених приходится ему шурином.

Уолтер знал, что именно подобной приманкой и можно было привлечь такую женщину, как Жервез, но прилив тепла, нахлынувший на мужчину изнутри, не имел никакого отношения к интересу, который не смогла скрыть графиня. Он понимал, что с семьей приедет и Сибель. Тотчас же Уолтер ощутил смутное чувство вины в отношении того, что его так привлекала Мари. Отвлеченный этой мыслью, он на мгновение удивился, поскольку не последовало ни возгласов удивления, ни криков неверия. Мари, изучавшая письма, отложенные сестрой в сторону, вдруг вскочила на ноги и принялась что-то шептать Жервез на ухо.

Небольшая заминка дала Уолтеру достаточно времени, чтобы осознать тот факт, что женщины не в курсе политической ситуации; возможно, они и понятия не имели о том, что идет война. Он колебался, говорить ли им об этом, затем решил, что лучше всего сообщить о войне немного погодя. В нынешнем расположении духа Жервез наверняка откажется ехать, если решит, что отказ нанесет ущерб репутации ее супруга. К тому же Уолтер не знал ее достаточно хорошо и не мог угадать, пересмотрит ли она свое решение позже, уразумев, что, навредив Ричарду, она навредит и самой себе, или, в силу необыкновенной тупости и упрямства, станет действовать себе во вред, желая досадить мужу.

Уолтер был готов к любого рода вопросам, но только не к тому, что последовало. Подняв и перечитав письмо Ричарда, Жервез снова отложила его и уставилась на мужчину, нахмурив брови.

– Вы приходитесь дядей графу Глостерскому? – наконец спросила она.

– Да, – ответил Уолтер, гадая, какое отношение к данному делу имели его узы с бедным маленьким Ричардом.

– Но, любезнейший, – воскликнула Жервез, поднявшись и направившись к нему в то время, как Мари зазвонила в маленький колокольчик, вызывая слуг, – почему вы сразу об этом не сказали? И что заставляет вас быть на посылках у Ричарда?

На первый вопрос Уолтер вообще не мог придумать благоразумного ответа. Неужели эта женщина думала, что он ворвется в зал с криком: «Я – дядюшка графа Глостера»? Да и какую ценность имело его родство с беспомощным мальчиком, чьи владения находились в руках короля? Позже Уолтер понял, что для Жервез имело значение лишь его отношение к титулованному роду, но в эту минуту он полностью сосредоточился на ее втором вопросе, ответить на который мог с наибольшей выгодой для своих целей.

Уолтер улыбнулся, поднял брови и сказал:

– Вам непременно должно быть известно, почему я приехал. Я просто жаждал познакомиться с вами. Возможно, Англия находится на краю света, но мы не настолько далеки от его центра, чтобы до нас не дошла слава о вашей красоте, леди Жервез.

Явная лесть достигла своей цели. Хотя Жервез не сказала, как польщена, она немедленно принялась отдавать распоряжения относительно всяческих удобств для Уолтера, браня служанок, будто именно по их недосмотру с мужчины до сих пор не сняли плащ, не приготовили ему сухую одежду и баню. На мгновение Уолтера посетила неблагопристойная мысль: а не зашел ли он в своих комплиментах столь далеко, что женщина теперь с готовностью предложит ему и себя? Такое случалось неоднократно, но для Уолтера жена друга всегда оставалась особой священной, какой бы аморальной она ни была. Однако повода для беспокойства не возникло. К немалому восторгу мужчины, его проводила в подготовленную палату Мари. Но, к сожалению, она там не задержалась. Несмотря на соблазнительную улыбку, подобную ее первому мимолетному взгляду, Мари лишь отдала распоряжения пожилой – и довольно безобразной – служанке, которая помыла его и помогла одеться.

Когда Уолтер снова присоединился к дамам – чистый, сухой, выбритый, аккуратно причесанный, – он обнаружил у очага накрытый ужин. Его в самой любезной форме пригласили присоединиться к трапезе, а он в свою очередь, как и принято, с благодарностями ответил на любезность необыкновенно изящным поклоном. Безусловно, он получил одобрение, а манеры Жервез не оставляли желать ничего лучшего. Уолтеру пришлось напомнить себе, как неучтиво она вела себя каких-то несколько часов назад.

Обменявшись с женщинами комплиментами и избитыми приветственными и благодарственными фразами, Уолтер был готов удовлетворить любопытство, которое наверняка, по его мнению, испытывали хозяйки к предстоящей свадьбе. Однако он опять ошибся. Все вопросы касались лишь его самого: был ли он женат, каким состоянием располагал. Уолтер удивился, но решил, что дамы, возможно, из вежливости сочли нужным проявить интерес к гостю.

Кроме того, Уолтер должен был поддерживать хорошее настроение леди Жервез, чтобы потом удалось убедить ее не забывать о вежливости при валлийском дворе. Следовательно, он отвечал на вопросы женщин вполне исчерпывающе, если не считать одного нюанса. Он не обмолвился о своей надежде заполучить в жены Сибель, поскольку просто не имел такого права; тем не менее он без утайки рассказал им историю о своем наследстве, совсем позабыв о намерении не упоминать о войне, после чего приготовился к крикам ужаса и пугливым вопросам о конфликте с королем, в который оказался втянут и Ричард, но на лице Жервез не появилось и тени тревоги, а Мари смотрела на него так, будто гораздо больше интересовалась его лицом, нежели речами.

– Вы хотите сказать, что, несмотря на то, что в настоящее время вы не имеете власти над землями, они все равно принадлежат вам, – задумчиво проговорила Жервез. – Разве не возникло спорного вопроса о праве на собственность со стороны графа Глостерского, например?

– Ричард всего лишь ребенок, – машинально ответил Уолтер, гадая, уж не пропустили ли Жервез и Мари каким-то образом его упоминание о войне мимо ушей. – Глостер не наделен властью, чтобы оспаривать мое право на земли, да и, кроме того, он бы никогда так не поступил. Он любит меня и отличается исключительно мягким нравом. Да, земли принадлежат мне, но в такие времена никто не скачет прямо в замок, чтобы заявить о своем праве на собственность. Это ошибочный ход. Существует множество кастелянов, которые дорожат своей клятвой верности, но, опасаюсь, люди моего брата к ним не относятся. А может быть... я и не прав по отношению к ним. Так или иначе, мои дела могут подождать.

– Почему? – спросила Мари.

– В королевстве и без того хватает беспорядков, – терпеливо заметил Уолтер. – Я не собираюсь прибавлять к ним еще и свои беды.

– Но если вы с помощью сильного войска захватите замки, – не унималась Жервез, пропустив замечание Уолтера мимо ушей, – они станут вашими. Разве я не права?

– Это так, – снова механически согласился Уолтер.

До него лишь теперь дошло, что Жервез и Мари знали о войне; просто война не интересовала их, и они игнорировали всякое упоминание о ней! Такое отношение поразило Уолтера, поскольку, в случае поражения Ричарда, их положение бесспорно усугубится. А затем он понял, что Жервез, возможно, так не считала. Что бы ни случилось с Ричардом – это не отразится на ее собственности во Франции. Вероятно, она полагала, что сможет легко вернуться туда. Возможно, она даже желала этого.

Эта мысль повлекла за собой другую. Вне всяких сомнений, Ричарду не нравилось общество Жервез. Тогда зачем он привез ее в Англию? Затем, что не мог положиться на супругу, оставив ее во Франции? Уолтер напомнил себе, что это не его дело. Ему лишь нужно было укрощать Жервез, чтобы она ненароком не оскорбила Ллевелина. Эту обязанность возложил на него Ричард, и он должен был выполнять ее, невзирая на свое отношение к этой глупой женщине.

– Что же, – улыбнувшись, продолжил Уолтер, – земли отойдут ко мне, если предводитель войска не захочет оставить за собой то, что он отвоюет для меня.

– Ричард бы так не поступил, – капризно сказала Жервез. – Вы можете доверять ему, уверяю вас. Не по этой ли причине вы не обратились к нему за помощью? Не потому ли, что не доверяете ему?

Уолтер широко раскрыл глаза. Он не верил своим ушам. Дважды он упомянул о том, что идет война и что его дела пока не так уж важны. Неужели эта глупая гусыня решила, что он мог подумать о том, чтобы просить у Ричарда армию – или какую-то ее часть – в ущерб личным интересам графа? Такая мысль была нелепа, даже если опустить катастрофические последствия для страны, которые возникли бы с появлением на территории Англии мятежного войска.

Словно решив, будто Уолтер сомневается в своем доверии по отношению к Ричарду, Мари опустила свою руку на его, но у мужчины возникло впечатление, что она просто хотела прикоснуться к нему.

– На самом деле Ричард – самый честный человек, – убедительно сказала она. – Мы отнюдь здесь не пленницы. Жервез сказала так просто потому, что нам скучно. Я уверена, что нас бы не стали ограничивать, если бы нам было куда поехать.

– Вы не понимаете меня, – сказал Уолтер, наконец, обретя дар речи. – Я полностью доверяю графу Пемброкскому. Я знал его еще в детстве и был членом семьи его брата. Я очень люблю и почитаю Ричарда. Поскольку я верю в дело Пемброка, то по своей доброй воле присоединился к нему в его противостоянии королю. А на подобный шаг не легко решиться.

– В таком случае, за чем же дело? – улыбнулась ему Жервез. – Ричард весьма щедр на благосклонность по отношению к друзьям детства и подопечным своего брата. Вам лишь нужно попросить его.

Невероятных усилий стоило Уолтеру удержаться и не взреветь: «Вы, глупая идиотка, идет война!» По сути дела, последнюю часть фразы он все же произнес вслух сдавленным от неукротимого желания закричать голосом.

Жервез подняла брови.

– Ах да, война... Это совсем вылетело у меня из головы. Как странно, всякий раз, когда Ричард отлынивает от каких-нибудь дел, причиной этому становится война. Конечно, война важнее всего остального, – не без досады съязвила она.

– Эта война, по крайней мере, стоит выше моих незначительных неурядиц, – успокаивающе заметил Уолтер. – Мои проблемы могут быть улажены в следующем году так же легко, как и теперь.

– Вы хотите сказать, что скоро война закончится, и тогда вы обратитесь за помощью к Ричарду? – спросила Мари.

– Насчет войны не знаю, – ответил Уолтер. – Надеюсь, что король внемлет-таки голосу разума. Что же касается беспокойства графа Пемброкского относительно моей собственности, то, думаю, что с воцарением мира на нашей земле эта проблема просто испарится.

На самом же деле Уолтер надеялся на то, что обручится с Сибель, и поддержка Роузлинда устранит всякую необходимость в чьей-либо помощи. Однако он не был столь самодовольным хлыщом, чтобы определенно утверждать о благосклонном отношении к нему со стороны лорда Джеффри, пока тот действительно не признал его. Неопределенный ответ был вполне искренним, и он надеялся, что Жервез и Мари перестанут понуждать его просить помощи Ричарда, или, что еще хуже, понуждать Ричарда оказать ему подмогу.

Взгляд Мари просветлел. За Ричардом имелся должок: его пристрастие к собственным делам привело ее к полному разорению. Поначалу она боялась, что он склонен позабыть о своем долге или полностью аннулировать его, заточив ее в этом замке. Однако теперь не оставалось сомнений, что он имеет иные намерения, а они вполне удовлетворяли Мари.

Конечно, она бы предпочла, чтобы Уолтер сам носил представительный титул, но, будучи вдовой, женщина не претендовала на многое, да и дядюшка графа Глостерского едва ли мог вызвать унизительное к себе отношение. За титулом дело не станет, если Ричард выиграет войну, о которой не переставал твердить сэр Уолтер. Куда более важным являлось то, что сэр Уолтер, был богат и не состоял в браке ни теперь, ни прежде. А это означало, что у него не было прямых наследников его владений. Учитывая все эти факты, Мари немедленно пришла к заключению, что Ричард послал этого мужчину, чтобы подготовить его к союзу, который покончит с ее вдовьим уделом.

Уолтер, сам того не ведая, потворствовал укреплению этой мысли, будучи более внимательным к Мари, чем к Жервез, когда подавал ей блюда и наливал вино. Резкое замечание Жервез дало ему понять, что он награждает ее более привлекательную, по его мнению, сестру чересчур откровенными знаками внимания. После этого он постарался не благоволить ни к той, ни к другой, но было слишком поздно. Он уже внушил Мари мысль, что всецело принадлежал ей.

Заверив дам, что надеется с окончанием войны завладеть своими землями, Уолтер смог наконец-то увести беседу подальше от его личных проблем. Мари спросила, почему он решил, что король Генрих внемлет голосу разума теперь, если он не делал этого последние два года, лишний раз убедив Уолтера: она отлично знала о войне, но предпочитала помалкивать о ней.

– Потому что к Ричарду примыкают все новые и новые люди, – ответил Уолтер, – и, честно говоря, Ллевелин активно вступил в эту драку.

– Вы намекаете, что валлийский дикарь способен выиграть войну, которую не смогла выиграть добрая половина английской знати? – неприязненно спросила Жервез.

– Принц Ллевелин не дикарь, – ответил Уолтер, слегка снисходительно улыбнувшись, будто ему было известно нечто такое, чего не знала она. – Конечно, время от времени он склонен поступать, как варвар, чтобы заманить врага в ловушку или дурачить при публике самонадеянных глупцов, считающих его маленьким, ничтожным человеком. Насмехаясь над глупыми невеждами, которые, не познакомившись с ним как следует, смотрят на него свысока, как на грубого, нецивилизованного дикаря, Ллевелин просто забавляется. Его придворные только и ждут случая, чтобы посмеяться над теми, кто полон презрения.

– По-моему, насмехаться над своими гостями – крайне неприлично, – заметила Жервез, но насторожилась.

– О, сам принц Ллевелин всегда вежлив, – невинно обронил Уолтер, значительно преувеличив сей факт, ибо Ллевелин для достижения своей цели мог быть и грубым, и несносным. – Его речь полна поэзии и изящества, но иногда он задает вопросы, которые могут показаться бесхитростными, или делает замечания, которые можно посчитать наивными. Тиски ловушки сжимаются лишь в том случае, если кто-нибудь неблагоразумный отвечает с презрением или насмешкой. Со всеми же воспитанными людьми Ллевелин весьма обходителен. Но это пустая болтовня. Такая элегантная леди, как вы, просто не способна забыть о приличии и проявить нетерпение в речах даже с теми, чьи манеры немного грубоваты. Я уверен, что ни вам, ни леди Мари нет нужды опасаться подвоха со стороны принца Ллевелина.

Уолтер с облегчением заметил, что эта комбинация завуалированной угрозы и явно фальшивой лести, которую его личный опыт опровергал, заставила Жервез призадуматься. Зато Мари оставалась совершенно безучастной, хотя она отнюдь не собиралась проявлять грубость. Она отбросила эту идею, как только почувствовала, что Ричард прислал Уолтера как второго возможного претендента в мужья, и что свадьба в Билте позволит ей познакомиться с другими доступными мужчинами. Мари больше не злилась на Ричарда; она была вполне им довольна. Хотя она не находила Уолтера достаточно привлекательным внешне, он обладал хорошими манерами, прекрасным происхождением и немалым богатством. Мари была удовлетворена. Если ей не подвернется кто-нибудь с такими же качествами, оказавшись при этом еще и красавцем, она примет Уолтера.

Таким образом, Мари принялась обсуждать, что необходимо взять с собой в Билт. Поскольку Жервез не обрывала сестру, было ясно, что она больше не намерена даже симулировать нежелание ехать. Уолтер не сомневался, что, несмотря на множество гостей, в замке найдут отдельные покои и ложе для Ричарда, но он не был уверен в той же степени, что Жервез разделит это ложе со своим супругом. Мужчине не приличествовало задавать подобный вопрос; Уолтер пошел на компромисс и предложил перевезти в Билт кровать Мари – втайне думая, что сестры смогут спать вместе в случае необходимости, – прихватив с собой также кресла и подушки. Жервез закивала, но Мари рассмеялась.

– Я не знаю, удовлетворяет ли такое решение вопроса мою сестру, – сказала Мари, – но лично мне бы хотелось знать, какие одежды с собой взять. Будут ли наряды дам соответствовать последней моде? Настолько ли они бедны, что не могут позволить себе драгоценностей? Я не желаю оскорбить кого-либо не только своими манерами, но и нарядами.

– Я не слишком сведущ в подобных вопросах, – решительно начал Уолтер, – но можете не опасаться, что затмите своими драгоценностями других дам.

Ему вспомнились жемчужные, изумрудные и бриллиантовые реки, завоеванные для леди Элинор ее мужьями. Она всегда надевала эти украшения на придворные торжества. Мало чем отличались от ее драгоценностей и прекрасные дары леди Джоанны. Создавалось впечатление, что любящий супруг стремится утопить ее в пучинах лунных камней и сапфиров, Адаму больше всего нравились рубины, и они прекрасно сочетались с его темной розой – Джиллиан. У Саймона пока не появлялось подходящего шанса преподнести Рианнон драгоценные подарки, но Уолтер знал, что девушка едва ли нуждается в подношениях. Он вспомнил, как переливались на ее наряде всеми цветами радуги драгоценности, оставленные дедом.

– Не стоит вам беспокоиться и о том, – задумчиво продолжал Уолтер, – что ваши платья сочтут слишком модными. Роузлинд огромный порт, и леди Джоанна, по крайней мере, всегда одевается по самой последней моде.

– Конечно же, мы можем не опасаться, что будем выглядеть чересчур модно, – проворчала Жервез, – поскольку не видели ничего нового почти два года. Я сказала, что мы здесь отнюдь не пленницы, но, если принять во внимание то, что мы полностью отрезаны от внешнего мира, наше положение ничуть не лучше, чем положение тех, кто томится в заточении.

– В таком случае, не сомневаюсь, что мы отлично сойдемся с большинством дам, – поспешила вставить Мари. – В конце концов, сестра, грандиозное событие в Уэльсе все же не сможет соперничать с самым скромным торжеством при французском дворе.

Уолтер ощутил прилив благодарности за то, что его избавили от необходимости высказываться по поводу поведения Ричарда относительно его женщин, которые были вынуждены оставаться в замке Пемброк. В действительности Уолтер с одобрением и пониманием отнесся к банальностям, необходимым в качестве гарантии женской безопасности – чрезмерная любовь порой порождает чересчур покровительственное отношение. Тем не менее, он знал, что эти банальности будут раздражать Жервез, которая ждала поддержки ее точки зрения, обвиняющей Ричарда в ведении войны, причинявшей ей беспокойства. В связи с этим Уолтер смотрел теперь на Мари с искренним одобрением.

Жервез презрительно фыркнула и вскинула голову, но больше затруднительных ситуаций не создавала. Она догадывалась о намерениях Мари относительно Уолтера. Зная о целеустремленной сосредоточенности своего мужа на вопросах войны и политики гораздо лучше сестры, Жервез не считала, что Ричард послал Уолтера намеренно, поскольку тот подходил Мари, но страстно хотела, чтобы Мари вышла замуж за Уолтера, если удастся его заполучить.

Отсутствие титулованного статуса у Уолтера радовало Жервез. Меньше всего ей хотелось, чтобы Мари стала равной ей по титулу, да и предполагаемое богатство Уолтера радовало ее в той же степени. Жервез не могла отказывать сестре в дорогой одежде и различных предметах роскоши, но ей надоело постоянно извлекать деньги на это из своего собственного кошелька.

Скука послужила гораздо лучшим стимулом для сборов, чем сам Уолтер, и он проявил достаточно сообразительности, чтобы понять это. Без всяких понуждений с его стороны Жервез и Мари уже через два дня были готовы выехать. В отличие от Ричарда, который непременно проявил бы несдержанность в подобной ситуации, Уолтера ничуть не раздражало медлительное продвижение, причиной которому служили телега с поклажей и громоздкая, роскошная дорожная двуколка. После смерти отца Уолтер часто сопровождал матушку в различных путешествиях и привык ко всему. Более того, пока дождь не лил особенно сильно, рядом с ним почти все время ехала Мари.

Уолтеру нравилось ее общество, хотя между ними не возникало того непринужденного взаимопонимания, какое он испытывал с Сибель. Мари, прежде всего, жаждала комплиментов, а затем – различных сплетен. Ее интересовали родственные связи всех, с кем им предстояло встретиться. И хотя Уолтер, стараясь угодить ей, поделился с ней всем, что знал о людях, его ремарки вскоре заставили Мари звонко рассмеяться и игриво подмигнуть ему.

– Либо все мужчины и женщины в Англии – святоши, – прощебетала она, – либо вы – сама невинность. Неужели вам известны только благочестивые стороны людей?

Уолтер почувствовал приступ отвращения, но ничем не выказал этого, а лишь просто пожал плечами.

– Я – не священник. Меня не интересуют грехи других людей. Мне вполне хватает и собственных.

– А грехи женщин вас тоже не волнуют? – не унималась Мари.

– Мне просто неинтересно говорить о них, – ответил Уолтер, надеясь отбить у девушки охоту к разговору на эту тему и в то же время не проявить открытой грубости, использовав резкое замечание, которое приструнило бы любую женщину, напрашивающуюся на неприятности.

– В таком случае, вы слишком беспокоитесь за свои собственные грехи, – весело парировала Мари.

Уголок широкого рта Уолтера подернулся, а веки наполовину прикрыли его светло-голубые глаза, придав им сонный, сладострастный вид. Однако он ограничился лишь неопределенным замечанием:

– Нет, не слишком.

Уолтера охватила волна физического возбуждения. Он не ошибся в своем ответе. Мари де ле Морес хотела поиграть.