Веселое настроение длилось до тех пор, пока они не выехали на главную дорогу близ Лланвихангеля. В деревне царил настоящий хаос. Вначале они узнали, что армия графа Пемброкского и осадные машины проследовали здесь два дня назад. Сибель боялась, что Уолтер прикажет ей ехать с людьми в Абергавенни, а сам помчится следом за армией Ричарда, но он не интересовался, в каком направлении ушли войска. Он спрашивал только о людях Генриха. Разъезжали ли по дорогам дозоры, и где они скорее всего могли столкнуться с такими дозорами? Затем выяснилось, что ужасный кавардак, царивший в деревне, являлся отнюдь не следствием продвижения войск Ричарда.

После ухода людей Ричарда жители деревни едва успели достать из погребов те мизерные ценности, которыми обладали, и вызвать из укрытий молодых женщин, когда до них дошли новости, что из Гросмонта двинулась еще какая-то армия. Теперь они готовились покинуть свою деревню, поскольку боялись, что сражение состоится прямо здесь, если люди Пемброка вернутся. Даже если битва не состоится, крестьяне знали, что в лесу им будет гораздо безопаснее. Учитывая, что они собирались вывезти большую часть своих пожитков и провизию, в худшем случае воины могли сжечь их дома. В такой жестокий холод подобная потеря явилась бы большой бедой, но не катастрофой, исключая стариков и детей.

Как только Уолтер уяснил, что к чему, он приказал Сибель и людям скакать во весь опор к дороге. Несмотря на холод, мужчины свернули свои накидки и перевесили через руки щиты. Они в любой момент могли столкнуться с каким-нибудь передовым отрядом королевской армии. Однако в течение нескольких миль с ними не случилось ничего скверного. До Абергавенни оставалось совсем немного, и Уолтер решил сбавить скорость, чтобы поберечь силы лошадей, когда на очередном повороте дороги они увидели вооруженный отряд, выстроившийся в оборонительном порядке.

Будучи уверенным, что это предполагаемый передовой дозор, и не желая терять инерцию стремительного движения, Уолтер не стал задавать вопросов и бросать вызов. Он воткнул шпоры в бока Бью и одновременно закричал:

– Сибель! Отходите назад!

В это же мгновение, после дикого кошачьего воя, женский голос отдал приказ на валлийском языке, а затем добавил на французском:

– Уолтер, остановитесь! Это я, Рианнон.

Стоило Уолтеру услышать кошачий вой, еще до того как Рианнон назвала его имя, как он тут же опустил меч и щит и принялся нащупывать поводья, которые накрутил на луку седла в тот момент, когда пустил своего боевого коня в атаку. Нащупав поводья, он натянул их, но Бью уже не мог остановиться. Однако люди Рианнон расступились в стороны, и столкновения не произошло. Люди Уолтера, ринувшиеся в атаку несколько позже, смогли задержаться, не прибегая ни к каким уверткам.

– Какого дьявола вы ринулись на нас, как ураган? – спросила Рианнон, как только Уолтер сделал круг и остановил Бью рядом с ее кобылой по кличке Цифлим.

– В деревне у дороги нам рассказали, что из Гросмонта движется армия. Я принял ваш отряд за передовой дозор. А где Саймон?

По лицу Рианнон скользнула тень, и она ответила слегка дрожащим голосом:

– Саймон с армией. Но как вы попали из деревни на эту дорогу?

– Неважно. Сибель все объяснит. Дайте мне человека, который отвезет меня к Саймону или Ричарду. Я должен рассказать им, что по этой дороге следует армия и...

– Нет! – воскликнула Сибель. – Не покидайте нас.

На мгновение Уолтер пришел в недоумение. Вряд ли Сибель испытывала необходимость в его защите в такой непосредственной близи от Абергавенни и в обществе Рианнон с удвоенным отрядом людей. Она понимала опасность столкновения с дозором и быстро следовала всем его указаниям, но не выказывала признаков страха. Затем до Уолтера дошло, что она боялась за него. Это было приятно и послужило бы ему теплым утешением в предстоящей битве. Уолтер улыбнулся ей и покачал головой.

– Я должен ехать, и немедленно, – сказал он.

– Вы снова сломаете ключицу и станете непригодным к сражению, – парировала Сибель.

– Я буду осторожен, – уверил ее Уолтер, нежно улыбнувшись, но взгляд и голос его оставались непреклонными.

Зная исход подобного спора, Рианнон не стала вдаваться в подробности и объяснила по-валлийски своим людям, что один из них должен проводить сэра Уолтера к Саймону или, если тот находился в разведке, к лорду Пемброку. Эфан, который немного говорил на французском, вызвался поехать, и Рианнон отвернулась от Уолтера и Сибель как раз в тот момент, когда последняя сказала:

– Да поможет вам в таком случае Господь, милорд.

Сибель произнесла эти слова спокойным голосом, опустив ресницы. Она получила хорошую выучку. Она знала, как должным образом расставаться с мужчиной, когда все доводы исчерпаны, а уговоры бесполезны, ибо не раз видела, как матушка и бабушка расставались со своими мужьями. Однако она не знала, каким это было мучением, ценой каких усилий и какого страха те выжимали из себя спокойные слова. Ничего плохого не случится, сказала она себе, едва осознав, что Уолтер уже скакал по дороге в обратном направлении. Затем она пустила Дамас рысью рядом с Цифлим. Ее пугало лишь то, что кость Уолтера еще не срослась как следует, и, если ключица вдруг сломается, он не сможет держать щит должным образом. Но Ричард будет знать об этом, и либо отстранит Уолтера от сражения, либо будет защищать его.

– Я тоже боюсь, – произнесла Рианнон высоким, дрожащим голосом. – Сибель, не поехать ли нам в лагерь? Там мы сможем остаться с нашими мужчинами и слугами.

Страх откликнулся на страх. Сибель повернулась и увидела, каким испуганным стал взгляд Рианнон.

– Ты же знаешь, что мы не можем этого сделать, – ответила Сибель. – Тебе ведь известно, какую опасность мы будем представлять для наших мужчин, если... если битва вдруг примет скверный оборот, – голос ее начал дрожать, поэтому она замолчала, овладела собой и решительно продолжила: – Ты обещала Саймону, что будешь осторожна, если он оставит тебя при себе до начала сражения – ты сама мне об этом говорила. С ними не случится ничего дурного. Подумай, как часто они сражались и возвращались целыми и невредимыми. И... и если кого-нибудь из них вдруг ранят, а мы с тобой попадем в плен к Монмуту, кто будет ухаживать за их ранами?

Рианнон вздохнула, и ее напряженный взгляд заволокло слезами.

– Я ненавижу этот страх, – прошептала она.

Сибель это чувство тоже не нравилось; однако страх оберегал ее от напрасных мучений.

Узнав, что в замок приехала Сибель, Мари пришла в неописуемый восторг. Она сидела у камина и оттачивала слова, с помощью которых намеревалась расстроить помолвку Сибель, вонзая иголку в вышивание, будто это была не ткань, а сердце Сибель. Но тревога не давала покоя ни Рианнон, ни Сибель, поэтому у Мари не появлялось возможности сообщить свою новость.

Однако она все же сделала попытку; как только Рианнон и Сибель вошли и приветствовали Жервез учтивыми реверансами, Мари сказала, что должна сообщить Сибель нечто очень важное. Решив, что известие Мари – не что иное, как очередная грязная сплетня, Сибель со всей вежливостью ответила, что очень скоро выслушает ее, но сначала осмотрит раны, которые получили ее люди во время пути. На этот раз Жервез не стала сокрушаться по поводу того, что высокородной даме не следует пачкать руки о простых воинов. Если бы Рианнон и Сибель не мучил страх, они бы обе заметили, что тут что-то не так, и поняли бы, что Жервез только того и надо, чтобы они ушли. В своем нынешнем состоянии они бы даже не заметили, если бы Жервез исполнила танец живота на столе.

Желая чем-нибудь занять себя, на чем-то сосредоточить все свои мысли, они направились за лекарственными травами, которые привезла с собой в корзинах Рианнон, а затем ознакомились с запасами лекаря, служившего при замке. Оттуда они устремились на половину, где отвели комнаты для больных воинов. Там они с такой тревогой осматривали каждый порез и ушиб, чем невольно напугали бедных мужчин, которые до этого не придавали значения своим несерьезным ранам.

Как только они удалились, Жервез сказала:

– Сестра, прошу тебя, не сообщай леди Сибель о своем... э-э... положении, пока ты не поговорила с Ричардом.

– Почему? – воскликнула Мари. – Ты обещала помочь мне. Это и есть твоя помощь?

– Я помогу тебе, – отчасти солгала Жервез, ибо, чем больше она думала о том, как отреагирует на затею Мари Ричард, тем меньше все это нравилось ей.

Два года в Пемброке, по сравнению с празднествами в Билте и тихими увлечениями и удовольствиями пребывания в Абергавенни, научили Жервез кое-чему. Она жаловалась на одиночество и скуку, когда Ричард воевал во Франции, но там у нее всегда были гости, кто-то приезжал, кто-то уезжал. Она посещала средних размеров городишки с ярмарками и рынками, получала другие незатейливые удовольствия. Пемброк, расположенный в дебрях Уэльса, был совершенно иным местом. Каково бы ни было предназначение этого замка, он ничем не отличался от тюрьмы. Жервез отнюдь не хотела снова оказаться там, особенно из-за никчемной мести своей сестры.

– Ты не подумала об этом как следует, – продолжала Жервез. – Если ты расскажешь Сибель свою басню, а она поверит тебе, то не станет сидеть сложа руки и лить слезы. Неужели ты не заметила, что она не относится к такому роду женщин? Она вернется в свой замок Клиро, вероятно, напишет своему отцу, а скорее всего – сэру Уолтеру. Но сэр Уолтер с Ричардом, и Сибель может рассказать ему что угодно... и ты не сможешь защитить себя, поскольку тебя не будет рядом. Помимо этого, лорд Джеффри – самая подходящая личность для посредничества между королем и Ричардом. Ты сама, должно быть, отметила, как часто они разговаривали в Билте. Да, Сибель действительно может написать лорду Джеффри не в пользу сэра Уолтера, но уверена ли ты, что лорд Джеффри обвинит во всем Уолтера? Где ты видела, чтобы мужчина винил другого мужчину за то, что тот забавляется с женщинами? Он обвинит тебя, и, если он после этого не замолвит за Ричарда перед королем ни слова, Ричард скорее убьет тебя, чем поможет.

Мари уставилась на сестру, от злости лицо ее стало мертвенно-бледным.

– Я отомщу ему за то, что он так обошелся со мной. Отомщу!

– И я помогу тебе в этом, – заверила ее Жервез, понимая, что Мари следует успокоить, иначе ее ненависть пересилит страх. – Но ты должна действовать через Ричарда. Если ты дождешься его и расскажешь свою историю только ему, то, учитывая слабость женщины, поверившей мужчине, которому она не имела оснований не верить, на тебя ляжет меньшая часть вины. Ричард – твой покровитель. Защищать тебя – его долг.

– А если он не станет меня защищать?! – воскликнула Мари. – Он ведь позволил, чтобы захватили мои земли, хотя долг обязывал его вернуть их мне.

– Тогда... тогда будет видно, – ответила Жервез, втайне надеясь, что ни Ричард, ни сэр Уолтер не вернутся в Абергавенни в течение того времени, пока у Мари еще будет возможность заявить, будто она носит ребенка сэра Уолтера; а в этом случае, что бы ни рассказала Мари, Ричард рассмеется ей в лицо. – Но мы что-нибудь придумаем, – поспешила добавить Жервез, уловив ярость во взгляде Мари и желая умиротворить ее.

Вряд ли ей бы удалось успокоить Мари, если бы Сибель и Рианнон вернулись, чтобы отдохнуть с ними, но те не приходили. Когда они смазали раны каждого воина, звон церковных колоколов напомнил им, что это был рождественский день. Отказавшись от обеда, поскольку обе не имели ни малейшего желания есть, они поспешили в церковь. Казалось, день как нельзя лучше подходил для молитв.

Сибель не спрашивала, кому молилась Рианнон. Рианнон быстро исполнила ответствия, предписанные мессой, после чего тихо зашептала на родном языке. По сути дела, Сибель была рада этому. Это ничуть не волновало ее, коль сила, охранявшая Саймона и Уолтера, одобрялась церковью, в которой они совершали богослужение. Если древние боги все еще обладали силой здесь в Уэльсе, она радовалась, что Рианнон знала, как взывать к ним. Сибель и сама бы помолилась им, если бы знала как – она бы помолилась самому дьяволу, только бы все закончилось хорошо. Но в церкви она делала то, что лучше всего знала – преподносила священникам серебро и возлагала пожертвования к каждой святыне.

Затем без лишних слов, но зная о намерениях друг друга, Сибель и Рианнон направились на стены замка. Стражники удивились, но не сказали им «нет», и они долго простояли там, вглядываясь на восток, невзирая на холод и резкий ветер. Во время вечерни они опять посетили службу, а затем вернулись на стены. Не заметив никаких знамений, они вскоре после наступления сумерок вошли в замок, чтобы отогреться у огня.

К тому времени первый гнев Мари улегся, и Жервез удалось вселить ей чувство страха и осторожности. Она с ненавистью смотрела на Сибель, но ей бы пришлось вонзить кинжал в спину последней, чтобы привлечь ее внимание. За вечерней трапезой почти никто не говорил, а после нее Рианнон пела, чтобы успокоить свое сердце, ибо музыка служила ей утешением. Ее голос звучал необыкновенно, завораживающе, и ему внимали все, даже Мари.

Когда Рианнон утомило пение, Жервез и Мари отправились спать; Сибель и Рианнон в ожидании сидели у камина. Но новостей не было, и в конце концов пришлось признать, что их испытание не закончилось. В этот день сражения не произошло. Они должны были пережить ночь, а затем следующий день. Ломая в отчаянии руки, они поднялись и тоже отправились спать, но мысль о том, что им придется провести в одиночестве бессонную ночь, не радовала ни одну, ни другую, поэтому они легли вместе в покоях Рианнон, успокаивая друг друга по мере своих сил, пока, наконец, ближе к рассвету обе не погрузились в сон.

Поскольку в лагере Ричарда не осмеливались разжигать костры, его армии пришлось невыносимо холодно в эту ночь. Тем не менее, люди пребывали в хорошем расположении духа, ибо знали, что время их лишений завершилось, и согревались теперь мыслью о добыче. Однако рассвет послужил желанным знаком, и капитанам почти никого не пришлось поднимать силой. К заутрене все были готовы к бою, ожидая первых признаков появления войск Джона Монмутского.

Знать гораздо меньше страдала от холода; палатки дворян обогревались жаровнями с древесными углями, а их тела защищали теплые меха. Однако настроены они были гораздо хуже, чем простые воины. Новости Уолтера оказались не очень приятными – хотя, конечно, Ричард был рад предупреждению. Численность неприятеля превышала предполагаемое количество, и этот факт говорил, что Джон Монмутский, возможно, знал кое-что о засаде, устроенной на Уолтера. Все же валлийцы Саймона доложили, что меры предосторожности в лагере Монмута не отличались особой тщательностью.

Ричард, на зажившем лице которого остались лишь розоватые пятна в тех местах, где были язвы, нахмурил брови и спросил, достаточно ли окрепла для сражения сломанная ключица Уолтера.

– Для рыцарских турниров – нет, если верить Сибель, – ответил Уолтер, – но турниров здесь как будто не намечается.

Сибель не говорила ничего подобного, но Ричард не знал об этом и обрадовался, что Уолтер со своими людьми сможет остепенить валлийцев. Он уже начал с одобрением относиться к их способностям, но все еще не доверял им. В этом (по крайней мере, в отношении битвы на открытом месте) он был отчасти справедлив. Все знали, что валлийцы не умели держать свои позиции и отражать атаки. Эти легко вооруженные, малочисленные пешие солдаты имели склонность отступать перед более сильным противником, изматывая своих врагов бегством до тех пор, пока погоня не обходилась тем слишком дорогой ценой. Каким бы успешным ни был этот метод с точки зрения обороны, в данном случае он не способствовал победе.

Ричард не желал, чтобы неприятель прорвался через передовые линии, перестроился и обрушился на его силы с тыла. Он и сам собирался предоставить в поддержку валлийским стрелкам Саймона хорошо вооруженный отряд, поэтому предложение Уолтера оказалось идеальным решением этой проблемы. Хотя отряд Уолтера был набран в южном Уэльсе (а люди Саймона не признавали выходцев с Юга, и наоборот), обе эти группы гораздо больше предпочитали друг друга, нежели англичан Бассетта. Кроме того, их враги в своем большинстве были тоже англичанами. Таким образом, оставив лагерь и подготовившись к бою, весь отряд пребывал в прекрасном расположении духа.

Ожидая врага, Уолтер и Саймон тихо беседовали друг с другом до тех пор, пока Саймон вдруг резко не замолчал на полуслове и, наклонив голову, прислушался. Уолтер ничего не слышал, но спустя мгновение раздался крик птицы, и Саймон, надев шлем, привел в готовность щит. Уолтер без лишних вопросов проделал то же самое. Для него крик птицы оставался всего лишь безобидным звуком, но реакция Саймона говорила о том, что это был условленный сигнал. Прошло несколько минут, и Уолтер услышал вдалеке едва различимые звуки, низкое громыхание, перемежавшееся время от времени с более высокими нотами.

Они напряженно ждали еще двадцать минут, пока глухой гул не перерос в грохот множества ног, тяжелую поступь неторопливых волов и лошадей, скрежет колес о жесткую поверхность земли. Теперь они более четко могли расслышать высокие ноты: скрип осей, резкие приказы, протестующее ржание лошадей. Саймон и Уолтер обменялись взглядами. Тут имелись и преимущества, и недостатки. Присутствие повозок доказывало, что об их засаде не подозревали, но им придется приказать людям отступить. Уолтер кивнул, и Саймон поджал губы, намереваясь свистнуть. Но его свист потонул в реве рожков и труб, зазвучавших с подступов к дороге.