2

– Ты никогда не думала, любовь моя, – лениво произнес Джеффри, – о том, что за одной свадьбой часто следует другая?

Обычно они оба засыпали после акта любви, но на этот раз их охватила только приятная истома, хотя минуту назад страсть бушевала в обоих и привела на вершину блаженства. Джеффри лежал на спине, запрокинув руки за голову, и разглядывал красивые вышитые узоры на пологе кровати. Он мог даже различить блестящие нити, красные и золотистые на голубом фоне, потому что они неплотно задернули шторы. Голова Джоанны покоилась на груди, и ее огненно-рыжие волосы укрывали тело мужа, будто одеялом. Свет, проникавший сквозь полузадернутый полог кровати, вспыхивал на них, и казалось, что по телу Джеффри перекатываются огоньки.

– Уолтер де Клер сейчас с Пемброком, – продолжал Джеффри, – и Сибель пишет, что если у нас нет возражений, то мы можем сопровождать Элинор и Иэна. Когда Уолтер увидит Сибель на свадебных торжествах, мне кажется, он сделает ей предложение.

– Я думала, что он сделает ей предложение, когда мы все встретились в Лондоне в начале прошлого месяца. Когда этого не произошло, я удивилась и подумала, неужели его остановила та ссора между ними из-за набегов его людей на поля около Кингслера. Сибель – девушка с характером и не очень следит за своим языком, когда рассердится.

Не переставая гладить тело мужа, Джоанна лениво завернула в один из завитков на груди Джеффри несколько своих тонких прядей, как бы заключив их в плен. Временами Джоанне любовь по-прежнему представлялась пленом, хотя теперь она уже не страшилась ужасов сладкого заточения, не жалела даже о боли, которую доставляла ей постоянная тревога за мужа. И все же мысль о том, что дочери предстоит пережить все страхи за любимого человека, подвергающегося постоянной опасности, тревожила ее.

При всем своем уме Джеффри никогда не мог понять подобных проблем. Он нахмурился, вытащил руки из-за головы и приподнял лицо Джоанны так, чтобы видеть его. С этим движением все заточенные ею пряди волос освободились, и она улыбнулась. Затем села возле мужа, чтобы снять напряжение, которое ощутила у себя на шее при взгляде на него.

– Он почти сделал предложение, но ты говоришь так, будто рада, что я остановил его, – сказал Джеффри. – У тебя есть какие-нибудь возражения против Уолтера? Мне придется принять чье-нибудь предложение руки и сердца, и очень скоро. Сибель уже шестнадцать, и она должна быть хотя бы помолвлена уже минимум два года. Мои извинения становятся все менее убедительными.

– У меня вовсе нет никаких возражений, – ответила Джоанна, – а лишь маленькая оговорка. Я не уверена, что Уолтер примет наши условия. Они... необычны.

– Мягко говоря, – с усмешкой согласился Джеффри. – Но это верный способ проверить чувства мужчины. Мужчина, который согласен жениться, зная, что его жена будет до самой его смерти сама владеть своими землями, испытывает желание к женщине, а не к ее землям или богатству.

– Мама и я тоже на это надеемся, – сказала Джоанна. – Но я не уверена, что Уолтер поймет наши намерения правильно, а не подумает, что это дипломатическая хитрость.

– Если он ничего не понял после того, как Сибель прогнала его людей назад в лагерь, заставила его по уши покраснеть за нерасторопность и неумение управлять воинами и пригрозила, что если такое повторится еще раз, то она выставит целый гарнизон Кингслера, а его лично повесит за пятки, то он намного глупее, чем я предполагал.

– Не глупее, – возразила Джоанна, лаская мускулистую грудь Джеффри. – Он хочет ее. Это видно по тому, как он следит за ней взглядом, как ему трудно отвести от нее глаза. Мужчины, если им чего-нибудь хочется, обманывают сами себя. Они забывают о шипах, когда добираются до розы.

– Женщины тоже, – заметил Джеффри, сжимая ее руку в своей. Ее ласки начали возбуждать его, что, как он подозревал, и было ее целью, и он хотел раз и навсегда покончить с темой замужества дочери. Из всех мужчин, которые увивались вокруг Сибель, Джеффри предпочитал Уолтера. Несмотря на слова, он чувствовал нежелание Джоанны оказать на Сибель давление, чтобы заставить ее согласиться на брак с Уолтером. Джеффри любил дочь и ни на минуту не хотел допустить мысли о том, что ее можно насильно выдать замуж за не понравившегося ей мужчину, но, судя по всему, Сибель благоволила Уолтеру. Всем остальным членам семьи Уолтер тоже нравился. Его владения располагались в очень благоприятном месте по отношению ко всей собственности семьи, и поскольку Сибель все равно надо было за кого-то выходить замуж, то ее следовало подтолкнуть к Уолтеру.

– В письме Сибель Уолтер не упоминается, – продолжал Джеффри, – но я не могу поверить, что Элинор не сказала ей о том, что он, скорее всего, прибудет на свадьбу. Если бы она не хотела его видеть, то предпочла бы остаться в Роузлинде. У меня такое чувство, что Сибель не против выйти замуж за Уолтера. Я не прав?

– Нет, прав, действительно нравится, – медленно произнесла Джоанна, – и не потому, что она что-либо говорила, а именно из-за того, что промолчала. Ты знаешь ее манеру высмеивать тех молодых людей, которые ухаживали за ней. Но она никогда не насмехалась над Уолтером. – Она вздохнула. – Я полагаю, ты должен серьезно отнестись к любому предложению с его стороны, но хотела бы, чтобы избранник нашей дочери был помоложе.

– Он всего на двенадцать или четырнадцать лет старше Сибель, – возразил Джеффри, – и его едва ли можно назвать стариком. Я подозреваю, что именно его возраст отчасти ее и привлекает. Я действительно знаю, как она высмеивает всех своих более молодых поклонников. Дело в том, что в Уолтере нет ничего такого, что могло бы вызвать насмешку. Он достаточно опытен, чтобы не обронить глупого слова.

– Да, – голос Джоанны звучал ровно. – Но есть и обратная сторона. Сибель не потерпит неверности. Поймет ли это Уолтер? Он привык к определенному образу жизни... Вот почему я сказала, что хотела бы, чтобы избранник был помоложе. Уолтеру будет трудно переменить привычки... Сибель, я надеюсь, не ревнива, но она должна быть единственной его женщиной.

– О, я знаю таких неревнивых женщин! – засмеялся Джеффри. – Чего бы я лишился сначала, если бы был неверен: головы, мужской плоти или просто жизни, о моя неревнивая жена? Сибель – не единственная женщина на свете, которая так считает. Но я не знаю, почему ты сомневаешься в том, что мужчина может изменить свой образ жизни. Посмотри на Иэна и Адама, да и на Саймона тоже.

– Это не одно и то же, – с сомнением произнесла Джоанна. – Иэн всегда любил мою мать, с тех самых пор, как впервые увидел ее, когда ему было семнадцать. Все остальные женщины, которые появлялись и исчезали в период, когда мама была замужем за моим отцом, ровным счетом ничего не значили для него. Трудно ждать от мужчины с такой внешностью, как у Иэна, что он свято будет хранить обет безбрачия.

На губах Джоанны появилась улыбка.

– Женщины чуть ли не бросались на него и не брали его силой прямо на глазах у матери. До того, как папа умер, у Иэна не было никакой надежды заполучить маму, так почему он должен был отказывать им? А с Адамом и Саймоном тоже все по-другому. Они с детства росли с Иэном, как со своим наставником. Он вбил им в головы, что мужчина может и должен развлекаться в юности, чтобы точно знать, чего он хочет от своей жены, а затем быть верен только ей. Ты тоже, любовь моя, учился у Иэна...

Джеффри скривил от неудовольствия рот.

– Я не нуждался в его уроках. Я слишком хорошо узнал другую сторону медали, еще когда жил при дворе короля Джона. Но что заставляет тебя усомниться в том, что Уолтер знает, чего хочет? Скажу тебе просто, любовь моя: если Сибель не возражает, я приветствую их брак. Тут есть еще одно преимущество. Нас не наводнит армия сомнительных родственников. Прошлому поколению де Клеров не повезло. Уолтер – последний их представитель по младшей линии, а в старшей ветви нет никого, кроме Глостера.

– Это хорошо, – с готовностью согласилась Джоанна. – Это значит, что все земли принадлежат ему одному, и он будет первым претендентом на титул графа Глостерского, если что-нибудь случится с молодым Ричардом – спаси его Господи, потому что он очаровательный мальчик. Но что еще более важно – я думаю, что Уолтер будет тянуться к нам. Он одинок, и ему хочется иметь свой очаг и дом.

– Да, и это также говорит в пользу того, что он станет Сибель хорошим мужем, – твердо сказал Джеффри. – Я не думаю, что тебе надо бояться, не начнет ли он шляться по другим женщинам. Как только она получит его, то сумеет удержать – разве нет, любовь моя?

– Ты прав, – ответила Джоанна, на этот раз более уверенно. Затем она улыбнулась, наклонилась и пощекотала Джеффри в очень чувствительном месте. – А если нет, то это твоя вина, и ты не такой, как все остальные мужчины. Я не могу научить мою дочь тому, чего не знаю сама, а всему, что я знаю, я научилась у тебя.

Джеффри ни единым словом не ответил на вызов жены. Он нашел более интересное и волнующее дело для своего рта, чем пустой разговор, и более подходящий способ, подумал он, задохнувшись от наслаждения и почувствовав, как затрепетала Джоанна, убедить свою жену в том, что все радости брака не должны оставаться недоступными для их дочери.

Хотя до Билта было намного ближе, приглашение принца Ллевелина пришло в крепость Пемброк не раньше, чем в Хемел. Это произошло из-за того, что Ричард Маршал несколько дней держал письмо у себя, прежде чем отправить его своей жене Жервез с сопроводительной запиской от своего имени, в которой ей приказывалось прибыть в Брекон для встречи с ним. Даже если бы Ричард находился в Пемброкской крепости вместе со своей женой, приглашение на свадьбу не произвело бы на них такого же впечатления, как на Джеффри и Джоанну. Правда состояла в том, что Ричард не питал любви или даже симпатии к своей жене.

Конечно, Ричард Маршал женился не по любви; он выбрал старшую дочь Алана, графа де Динана и виконта де Рога из-за земель и титулов, которые должны были перейти к нему после смерти ее отца. Но Ричард женился по доброй воле, намереваясь любить и почитать свою жену, как его отец любил и почитал его мать. К несчастью, Жервез оказалась совсем не похожей на Изабель, покойную графиню Пемброкскую. Жервез была молода, глупа и воспитана совсем в другом духе, чем Ричард. Если бы Жервез родила ребенка, это сблизило бы их, потому что оба очень хотели иметь детей, и у них появилось бы что-то общее; но несколько раз беременность Жервез заканчивалась неудачно, что усилило напряженность в отношениях между супругами. Вскоре общество друг друга стало так неприятно обоим, что шансов зачать ребенка почти не осталось.

Через несколько лет отец Жервез скончался, и земли, как и было, обещано, перешли во владение Ричарду. Это, однако, еще больше отдалило супругов друг от друга. Жервез ждала, что будет устроена какая-нибудь специальная церемония с оказанием ей почестей и принесением клятвы вассалами. Но Ричард вступил во владение землями жены без какого-либо упоминания о ней, потому что не доверял ей.

Ситуация усугубилась после смерти мужа сестры Жервез – Мари де ле Морес. Поскольку отец обеих сестер был мертв и у них не было братьев, Мари стала подопечной Ричарда после того, как младший брат ее покойного мужа, к которому по наследству перешли его земли, твердо заявил о том, что не станет содержать вдову. Наверное, если бы Ричард мог, он стал бы бороться за право Мари на причитающуюся ей часть наследства, как она того требовала.

К несчастью, в это время скончался, не оставив наследников, старший брат Ричарда – Вильям, и Ричарду было необходимо немедленно отправиться в Англию и взять на себя управление обширными землями, оставшимися ему в наследство. Из-за проблем Мари и Жервез Ричард вынужден был отложить отъезд, что едва не привело к катастрофе. Хьюберт де Бург, канцлер Англии, захватил земли Ричарда и объявил их собственностью короны, и Ричарду пришлось угрожать Англии гражданской войной для того, чтобы вернуть свои земли.

Вполне понятно, что пренебрежение к потере ею прав на вдовью часть наследства не могло способствовать сближению Мари с Ричардом. Он пытался дать ей понять, что сознает, как неприятно и горестно положение бесприданницы. Он уверял, что фактически она не будет бесприданницей, объяснял, что причитавшаяся доля мужниного наследства так незначительна по сравнению с богатствами графства Пемброк, что он возместит ей – в качестве подарка – в деньгах или выкупленных землях то, чего лишил ее брат мужа. Когда-нибудь потом, когда у него будет время и силы, он заявит претензии на ее собственность де ле Моресам.

И хотя сначала Мари была удовлетворена таким решением дел, вскоре она стала думать, что это какая-то уловка. Ричард отправил ее и Жервез для их безопасности в Пемброкскую крепость – изолированное место вдали от английского двора и практически всякой светской жизни. Там они пробыли что-то около двух лет. Мари начала думать, что таким образом Ричард пытался избежать исполнения своих обязательств по отношению к ней; Жервез опасалась, не станет ли эта ссылка в чужую страну первым шагом на пути к избавлению от нее, и каждая из сестер подпитывала страх и недоверие другой.

Правда на самом деле была совсем не такой ужасной. Ричард переживал серьезные политические проблемы, и он просто поместил женщин там, где их не могли бы схватить и использовать в качестве заложниц против него. А после этого он выкинул эту самую печальную и неразрешимую проблему из своей головы. Он использовал короткую передышку, которая появилась у него после получения графства Пемброкского, для того, чтобы съездить в Ирландию и посмотреть, как его младший брат Джилберт управляется со своими ирландскими поместьями. Но не успел Ричард вернуться, как Генрих сместил де Бурга с поста канцлера. После этого канцлером был объявлен епископ Винчестерский, и отношения с королем стали ухудшаться так быстро, что у Ричарда не находилось времени подумать о двух не любимых им женщинах, но даже если бы он напряженно размышлял об их удовольствиях, то вряд ли смог что-либо придумать. Вскоре он был, по существу, объявлен вне закона. У него не осталось ни денег, ни связей, чтобы удовлетворить их стремление к блестящей придворной жизни.

В конце 1233 года Ричард не по своей воле оказался во главе мятежа, выросшего из отдельных хаотичных атак и превратившегося в восстание. Между графом Пемброкским и принцем Ллевелином было достигнуто определенное соглашение о союзе, и их первая совместная акция окончилась блестящей победой соединенных сил валлийских мятежников против королевской армии в Гросмонте. Лишенные оружия и запасов, малочисленные английские сторонники короля в гневе отправились домой, а король со своими почти беспомощными наемниками отступил к Глостеру.

По мнению принца Ллевелина, наступил момент, чтобы подвести итоги и обдумать следующие шаги. А когда Ллевелин подводил итоги, он подводил итоги всему. Граф Пемброк мог забыть, что у него есть жена, но Ллевелин не забыл. Поэтому, когда он писал Ричарду приглашение на свадьбу Саймона и Рианнон, он добавил особую просьбу – в самой вежливой форме, – чтобы Пемброк привез с собой жену, которую Ллевелин никогда не видел, и, конечно, всех дам, которых она пожелает взять с собой.

Ричард держал приглашение дня два, пытаясь решить, что менее опасно: позволить Жервез и Мари отвести душу при уэльском дворе, где они наверняка обидят половину людей своим презрительным отношением к «варварам», или укрепить в мозгу Ллевелина недоверие к себе отказом привезти с собой женскую половину домочадцев. Наконец, Ричард признал, что присутствие Жервез и Мари на торжестве станет меньшим из двух зол. Будучи честным человеком, он признал, что колебался так долго только из-за собственного нежелания выносить ворчание Жервез и нытье Мари.

Когда Ричард принял решение, его взгляд скользнул по залу и остановился на Уолтере де Клере. Через несколько минут до Уолтера дошло, что Ричард смотрит на него, он извинился перед людьми, с которыми разговаривал, и подошел, чтобы выяснить, чего хочет Ричард.

Оторвавшись от своих неприятных мыслей, Ричард сразу понял, почему его невидящий взгляд остановился на Уолтере. Уолтер представлял собой еще одну проблему, почти столь же неприятную, как Жервез и Мари. Нет, Уолтер не ворчал и не ныл – на самом деле Ричарду он очень нравился, его общество доставляло ему удовольствие, – но, тем не менее, его присутствие в данное время огорчало графа. Уолтер был его последователем, бередившим рану в слишком деликатной душе Ричарда.

Все мужчины, собравшиеся под эгидой Ричарда, тем или иным образом потерпели от короля или его ставленников, кроме, конечно, валлийцев, присоединившихся по своим причинам. Но валлийцы никогда и не были вассалами короля Генриха, за исключением каких-нибудь особых случаев. Уолтер же приносил присягу Генриху; более того, он не потерпел от короля ничего такого, что могло бы оправдать его неповиновение. Преданность Уолтера делу Ричарда имела под собой основу простого мужского благородства.