18

Улегшись в постель, Уолтер не мог успокоиться от мыслей, сменявших друг друга, но перво-наперво его терзали подозрения к сэру Гериберту. Стоило ему отбросить их и попытаться сосредоточиться на более полезных и успокаивающих соображениях, как эти подозрения возвращались снова. В конце концов, вздыхая от досады на собственную глупость, он поднялся, нащупал под подушкой длинный охотничий нож и проделал в прикроватном занавесе небольшую щель ниже матраса, чтобы через нее можно было видеть. Он понимал, что, даже если его подозрения не основывались на предубеждениях и являлись правдой, сэр Гериберт и не подумал бы напасть на него в месте, где он был всего лишь чужим человеком. Тем не менее нож служил символом спокойствия и осторожности Уолтера.

Эта осторожность помогла ему погрузиться в сон, беспокойный сон, удерживавший его на грани пробуждения. Таким образом, когда в передней щелкнула дверная щеколда, Уолтер заворочался. Рука его скользнула под подушку и схватила нож прежде, чем он успел проснуться, но глаза открылись, и он увидел, как в его опочивальню нырнула через дверной проход тень. Уолтер не заметил ее сквозь щель в занавесе, но он чувствовал, что та двигалась к голове кровати. Занавес едва заметно дернулся, когда к нему прислонилось тело. Уолтер поднял нож.

В следующее мгновение три вещи произошли столь стремительно, что невозможно было сказать, какая из них случилась первой. Рука схватила край занавеса, голос Сибель прошептал: «Уолтер», и Уолтер едва успел отклонить кончик лезвия так, что он разрезал длинную полосу занавеса, а не вонзился прямо в грудь Сибель.

– Уолтер! – воскликнула Сибель чуть громче обычного шепота.

– Что вы здесь делаете? – с негодованием, но не громче ее спросил Уолтер.

– Мне нужно поговорить с вами, – ответила она. – Я заметила, что слуги сэра Гериберта снуют взад и вперед, навострив уши, когда его нет рядом, и решила, что у нас не представится другой возможности побеседовать наедине без лишних глаз и ушей.

Уолтер не ответил тотчас же, пережидая волну головокружения и тошноты, явившихся следствием того, что он чуть не наделал беды из-за своих необоснованных подозрений. Прошла и злость на Сибель.

– Вы тоже считаете сэра Гериберта небезопасным человеком? – спросил он, присев в кровати.

– Не знаю, – ответила она, откинув капюшон и усевшись на краю ложа. – Когда он только появился, его действия показались мне странными, а любопытство его слуг, по-моему, слишком чрезмерным, но это может быть связано с беспокойством – все-таки первая встреча с новым хозяином. – Она вопросительно наклонила голову. – Вы говорите, что он небезопасен. Вы и потом о нем так думали?

Уолтер выразил свои сомнения, учитывая собственное не совсем справедливое отношение, и Сибель кивнула. Усаживаясь, она отдернула прикроватный занавес, и теперь пламя ночной свечи озаряло ее лицо; однако в тусклом, неровном свете оно выглядело иначе. Глаза были темными и таинственными; на висках и щеках играли тени, скрывая свежий, девичий румянец; а полная нижняя губка, блестевшая в волнах света, побуждала на сладострастное искушение. За несколько часов, минувших с того момента, как Уолтер расстался с ней, Сибель, казалось, превратилась в женщину с большим жизненным опытом.

– В таком случае, что вы скажете Ричарду, если вернетесь к нему немедленно, как вы и намереваетесь поступить, судя по тому, что говорили? – спросила она. – Ведь Гериберт откликнулся на ваш вызов. По вашим словам, вы пока не уверены в том, что он из себя представляет на самом деле, что приписываете ему скверные качества вашего брата, будто и он скрывает свои пороки за маской благонравия. Не благоразумнее ли будет написать об этом Ричарду и провести с Герибертом некоторое время, чтобы составить о нем лучшее мнение?

Сибель с радостью восприняла признание Уолтера в том, что он сбит с толку своими собственными мыслями. Она высказала предположение, что им было бы хорошо задержаться в Клиро до тех пор, пока не захлопнется ловушка Ричарда. Она действительно думала, что Уолтер подобрал идеальное определение этому человеку, назвав его небезопасным. Однако если бы она призналась, что и она, и сэр Роланд разделяли мнение Уолтера, он бы, вероятно, разрешил эту проблему по-своему. Сибель чувствовала, что сомнения не могли причинить Уолтеру особого вреда, в то время как убежденность заставила бы его немедленно отправиться в Аск или Абергавенни, что могло привести к его гибели.

Уолтер слышал ее слова, но не нашел в них того здравого смысла, который убедил бы, что письмо послужит его намерениям так же, как и разговор с Ричардом. Губы Сибель являли собой более убедительный аргумент, нежели издаваемые ими звуки. Уолтер очень медленно, будто в трансе, потянулся к ней, и их губы соприкоснулись. Он не заключил Сибель в свои объятия, и она не обняла его. Их рты осторожно слились, но слияние это было необыкновенно гармоничным. Спустя несколько минут, бесконечно долгих и в то же время не ведающих, что такое время, Уолтер чуть отстранился от нее.

– Позволь мне любить тебя, – прошептал он. – Я не причиню тебе никакого вреда.

Сибель не ответила на это, а лишь подвинулась вперед и снова прикоснулась к его губам. Она не имела понятия, что имел в виду Уолтер. Словно в тумане она вспомнила, что собиралась удерживать себя, оставив соблазн для свадьбы, так, чтобы Уолтер уехал в Англию подальше от опасностей войны, но в этот момент незначительное соприкосновение губ оказалось сильней самых трезвых доводов. Она не могла удержаться от искушения. Ей необходимо придумать что-нибудь еще, чтобы заманить его в Англию, твердила она себе, когда пальцы Уолтера нашли завязку на ее ночной рубашке и развязали ее.

Накидка уже лежала на полу, хотя Сибель не помнила, чтобы его руки расстегивали пряжку, державшую ее. Он легко и осторожно снял с нее рубашку. «Он делал это и раньше, делал много раз», – подумала Сибель, скидывая тапочки, но даже эта мысль не могла разорвать цепей, сковывающих их едва касающиеся губы.

Вот он обвил рукой ее обнаженную талию и, откинув ногой одеяло, положил девушку на кровать рядом с собой. Снова Сибель подумала о том, какими умелыми были его движения. Она вся трепетала, но сама не понимала, холодом была вызвана ее дрожь или возбуждением и волнением. Она не боялась акта любви – она жаждала его всем телом, но у нее не было опыта. Не разочарует ли она его по сравнению с теми, другими женщинами?

Увлекая ее на кровать, Уолтер освободил руку и быстро натянул одеяло. Но он не пытался овладеть Сибель, а лишь гладил ее щеку, волосы и руку. В постели было тепло и мягко. В голове Сибель не осталось никаких мыслей, одни ощущения: нежное трепетание от сладостного поцелуя и теплое покалывание в тех местах, где Уолтер гладил ее.

Его рука скользнула вниз вдоль ее руки, миновала пальцы, бедра, и остановилась ниже поясницы. Там один палец начал описывать маленькие круги. Несмотря на их слившиеся губы, Сибель вздохнула. Она пошевелила ногой, но не для того, чтобы избавиться от прикосновений Уолтера, а затем, чтобы увлечь его к более активным действиям. Он тоже вздохнул или же просто сделал выдох, который сдерживал. По какой-то причине это еще больше возбудило Сибель, но его рука снова последовала вверх вдоль ее тела, скользнула по животу и замерла на груди. Рука раскрылась, и пальцы заиграли набухшим соском. От охватившей ее дрожи Сибель будто задохнулась.

Это прервало поцелуй, но Уолтер опустил голову и заключил в рот трепещущий сосок. Освобожденная рука снова скользнула вниз вдоль ее тела и остановилась, наконец, внизу ее живота. То ли боль, то ли удовольствие – это ощущение не знало определения – охватило все естество Сибель, но она ни за что на свете не пожелала бы прерваться. Да и сама она не могла оставаться безответной. Ее рука опустилась вниз, чтобы в точности скопировать его движения. Она почувствовала, как он глубоко вдохнул, а выдох скорее напоминал стон. Сибель застонала в ответ и потянулась всем телом к нему – этому источнику мучений.

Тут Уолтер вдруг мгновенно прервал разом все действия, подняв голову и руку. Сибель издала низкий протестующий звук, но не успел он еще затихнуть, как Уолтер уже накрыл ее тело своим. Сибель не знала, как поступить дальше, но инстинкт всегда умнее разума, и ее ноги чуть раздвинулись, чтобы впустить возбужденную плоть Уолтера. Она почувствовала, как он плотно сжал ее ноги своими. Удерживая ее таким образом, он принялся снова целовать ее, горячо и требовательно; тело его чуть покачивалось. Удивление новыми ощущениями чуть заглушило возбуждение, но лишь на мгновение. Вскоре Сибель снова застонала и покачнулась в такт его движениям, побуждаемая почти болезненной потребностью в удовольствии – либо острой потребностью в боли. Она хотела чего-то большего; что-то в этом было незаконченное. Но она не могла остановиться, чтобы решить, чего же она хочет; она реагировала все неистовее, отдаваясь ритму его тела; тревожная боль пульсировала в ее животе, пока не достигала своего апогея, на секунду став и вовсе невыносимой, а потом превратившись в восхитительную теплую волну, которая окатила все тело. Это было так прекрасно, что Сибель почудилось, будто она воспарила.

Некоторое время она не чувствовала ничего, кроме угасающего чувства борьбы, сладостного наслаждения, хотя и смешанного с ощущением потери. Затем она поняла, что Уолтер все еще движется, задыхаясь от усилий или досады. Она страстно желала помочь ему, но не знала как, пока не вспомнила, насколько чувствительными оказались ее бедра. Она принялась гладить его ягодицы, так же, как и он, описывая своими пальчиками нежные круги. Мышцы Уолтера мгновенно сжались, губы прервали поцелуй, а голова склонилась вниз, до боли сжав ей шею и плечо. Уолтер конвульсивно вздрогнул несколько раз, затем застонал и замер.

Сибель вытянула руки и нежно обняла его. Она чувствовала какое-то удивительное смущение, смешанное с ощущением теплого спокойствия, и была готова лежать вот так, обнявшись, до бесконечности, несмотря на то, что вес Уолтера затруднял ей дыхание. В связи с этим она пришла в замешательство и немного обиделась, когда Уолтер убрал ее руки и скатился с нее. Однако он тотчас же привлек ее к себе, и она оказалась как бы сверху, в объятиях его здоровой руки. Это удивило Сибель еще больше. Что же должно было произойти теперь? Но ничего не происходило. Уолтер лежал и не шевелился. Поначалу он дышал довольно тяжело, затем его дыхание успокоилось.

В конце концов любопытство перевесило застенчивость, и Сибель спросила:

– Вам было неудобно, милорд?

– Ничуть, – ответил Уолтер, усмехнувшись. – Ты мягче и приятней любого матраса, но я хочу жениться на женщине с совершенными формами. Я бы просто раздавил тебя, если бы находился сверху дольше необходимого. К тому же кровать наверняка стала мокрой на том месте, где ты лежишь.

Такой простой ответ. Сибель засмеялась.

– Вы удовлетворены? – спросила она дразнящим тоном.

– Нет, – ответил он, снова засмеявшись, – и я согрешил, излив свое семя на постель. Тем не менее, я не совершил греха вступлением в добрачную связь. Думаю, я удовлетворен, насколько это возможно, принимая во внимание, что я сдержал свое обещание не причинить вам вреда. И я получаю гораздо большее удовлетворение от предвкушения того, что меня ждет впереди.

Снова последовала короткая пауза. Сибель вспомнила, как в разгар своей страсти она поняла, что им чего-то недостает в совершении любовного акта. Следовательно, Уолтер, несомненно, получил гораздо меньшее удовлетворение, чем она, поскольку он уже знал, что такое настоящее, полное удовольствие. Сибель почувствовала волну ревности, которую тотчас же подавила, напомнив себе, что прошлые дела Уолтера не касались ее. Вместо этого она сосредоточилась на том факте, что вовсе ничего не лишилась, получив такое сладострастное наслаждение. Она не только облегчила потребность своего мужчины, но, судя по его лестному, если не довольному, замечанию, еще более разожгла его аппетит. Она увидела, что он тихо улыбается.

– А ты удовлетворена? – спросил он, поддразнивая ее в свою очередь. – Получила ты то, зачем пришла?

– Но мы не закончили наш разговор о сэре Гериберте... – начала было Сибель и покраснела.

Действительно ли она пришла поговорить о сэре Гериберте? Или ее привело беспокойство, что, если его потребность в женщине станет непреодолимой, он может раскаяться, что с такой поспешностью отказался от услуг служанки?

– Я не знала, что вы будете... – очень тихо добавила она.

Уолтер крепко обнял ее рукой.

– Любовь моя, я только дразнил вас, – прошептал он. – Я знаю, что вы невинны. Если кто и виноват в случившемся, то это я, но не думаю, что большая часть вины лежит на мне. Разве мужчина не имеет права желать свою будущую жену? Возможно, мне следует винить короля, ибо, если бы не его упрямство, мы бы поженились немедленно.

– Я не против того, чтобы вы сваливали всю вину на короля, – уверила его Сибель, но упоминание о Генрихе снова вернуло ее к мыслям о притворном рвении Гериберта принять участие в бунте. – Почему сэр Гериберт привел с собой так много людей? – спросила она. – Я ведь сама писала ему за вас письмо и знаю, что в нем не было ни малейшего намека на то, что вы призываете его на войну.

– Меня постоянно беспокоят всяческие мысли на этот счет, и все они говорят не в пользу Гериберта, – несколько мрачно ответил Уолтер. – И все же я не уверен. Вполне возможно, что Гериберт настроен против короля по каким-то личным мотивам. Если это так, то, посеяв в Ричарде недоверие к нему, мы можем лишиться полезного сторонника.

– Тогда почему он не прибыл по собственной воле, коль знал, что вы являетесь человеком Пемброка? – резко спросила Сибель. Тут она чуть было не прикусила язык. Ведь она сама стремилась укрепить сомнения Уолтера, чтобы он, безопасности ради, остался в Клиро. Она не собиралась спорить с ним.

– Эта мысль тоже приходила мне в голову, – ответил Уолтер, – но и здесь могут быть свои причины. Мы очень давно не говорили друг с другом. Я готов поспорить с вами, что мне следует узнать его получше.

Уолтер говорил и невольно гладил руку Сибель. Неторопливый разговор, касавшийся в целом его интересов и благополучия, приятная, удовлетворенная томность его тела – все это таило в себе безграничную радость. Конечно, он не получил максимального удовольствия, когда они занимались любовью, но это лишь придало особую изюминку предвкушению полного осуществления желаемого со временем. В данный момент, несмотря на шутливый тон по отношению к Сибель, Уолтер был доволен. Он знал, что стоит ему намекнуть, и она придет к нему снова, и он даже не представлял, как это понимание укрепляет его решительный настрой узнать сера Гериберта получше.

К тому времени, когда Сибель оставила его опочивальню и вернулась в свою комнату, они пришли к единому мнению, что Уолтер напишет Ричарду и подождет, по крайней мере, несколько дней, если только Ричард не попросит его приехать немедленно.

Но прошло несколько дней, а следом за ними еще несколько. Ричард не вызывал его; он, конечно, написал, что они пока бездействовали и лишь ждали, какой шаг предпримет Джон Монмутский; написал, что сам намерен покинуть замок на недельку-другую, чтобы собрать людей с южного побережья; Уолтеру же он посоветовал проводить свое время в обществе сэра Гериберта.

Но не происходило ничего такого, что могло бы рассеять сомнения Уолтера. По сути дела, сэр Гериберт вел себя как образцовый вассал. Он сам предложил отослать людей назад в Рыцарскую Башню, поскольку Уолтеру не требовался отряд для войны. Он оставил лишь десять человек, которых вполне могло хватить для гарантии безопасного путешествия в такие неопределенные времена, но которые, безусловно, не могли представлять опасности для его нового сюзерена.

Уолтера терзало чувство вины и неуверенности, но, несмотря на любовь и нежелание покинуть Сибель даже на несколько дней, он все сильнее чувствовал потребность отыскать Ричарда и доложить ему обо всем. Однако он не был единственным несчастным обитателем замка. Сэр Гериберт был глубоко разочарован, когда ему не удалось подстрекнуть Уолтера приказать ему или хотя бы пригласить присоединиться к делу бунта. Он предполагал, что Уолтер согласился оставить Пемброка ради красивой, богатой жены. Таким образом, самая простая тропа к предательству была закрыта. Ему оставалось либо придумать другой способ, чтобы избавиться от своего сюзерена, либо смириться с тем фактом, что все дороги к власти и богатству были закрыты. Он навсегда останется обычным кастеляном скромного замка.

К тому времени, когда Гериберт отошел ко сну после третьего дня своего пребывания в Клиро, он не сомневался даже в том, что не сохранит свое место кастеляна и, убравшись вон, будет вынужден, подобно нищему, продать свой меч или стать бунтовщиком. Гериберт чувствовал неприязнь Уолтера и сдержанность сэра Роланда. Не оставалось сомнений, что его самые упорные усилия не обманули Уолтера, что внешне любезное поведение сюзерена имело своей целью лишь убаюкать его подозрения, чтобы Уолтер, поднабравшись сил, мог отвоевать у него Рыцарскую Башню с помощью оружия. Нет, оружие тут ни при чем, убеждал себя Гериберт. Если бы Уолтер намеревался применить силу, не было бы необходимости вызывать его в Клиро. Но какую, в таком случае, цель преследовал этот вызов? Что он давал?

Долго искать ответа ему не пришлось. Этот вызов преследовал единственную цель – сэра Гериберта выманили из Рыцарской Башни, а он не оставил в замке никого, кто имел полномочия заместить его. Если бы Уолтер появился у Рыцарской Башни и потребовал открыть ворота, ему бы не отказали в этом. Оказавшись внутри, Уолтер мог легко купить верность воинов или даже прогнать их вон. Сэр Гериберт никогда не предпринимал особых попыток добиться верности своих людей – он не верил в верность. Он хорошо им платил, но Уолтер при поддержке богатого и влиятельного клана Роузлинда мог предложить больше.

Несмотря на теплую пуховую перину, на которой он лежал, и теплые одеяла сверху, Гериберт весь трясся от ужаса и страха. Поначалу он подумывал немедленно уехать, но тотчас же понял, что это ни к чему не приведет. Как только Уолтер поймет, что его тонкая хитрость не удалась, он употребит силу. Гериберт понимал, что Рыцарская Башня не устоит против армии, которую мог собрать Роузлинд. Эта дорожка привела бы лишь к его собственной смерти. Зачем ему все терять? Зачем ему умирать?

Затем страх унялся. Действительно, зачем ему умирать? Почему бы вместо него не умереть Уолтеру? Если бы Уолтер умер до свадьбы и не оставил наследника, снова открылась бы возможность для продвижения. Тогда все земли перешли бы по наследству к этому ребенку, графу Глостерскому, который являлся подопечным короля. Опять возникнет повод отправиться к королю, а Гериберт не сомневался, что ему удастся повлиять на Генриха.

Как только страхи Гериберта улеглись, он обрел способность ясно мыслить и составил план. Первым результатом этого плана явилось его предложение отослать людей назад в Рыцарскую Башню. Гериберт взвесил шансы быть убитым, если он уменьшит численность людей, и решил, что, имей Уолтер намерения уничтожить его, численность не сыграла бы большой роли. В конце концов, Уолтер всегда мог сообщить воинам Гериберта, что их хозяин заболел. И убийство не казалось правдоподобным в присутствии его будущей жены и кастеляна Клиро. Следовательно, можно было с безопасностью приказать людям покинуть Клиро. Но они поедут не в Рыцарскую Башню, по крайней мере, не так далеко.

Уолтер прибыл в Клиро с тридцатью воинами, включая десять человек Сибель, но некоторых из них он отослал из замка. Когда Уолтер покинет Клиро, можно будет устроить засаду. Вся страна находилась в неспокойном состоянии. Разве можно было с уверенностью сказать, кто напал на Уолтера? Дни шли, и Гериберт спрашивал себя, чего же ждет Уолтер, а затем понял, что тот выжидает, когда заживет его плечо. Он не хотел рисковать и входить в Рыцарскую Башню, будучи не в состоянии сражаться.

К двадцать третьему декабря Сибель решила, что кость Уолтера срослась. Она убрала повязку, но предупредила его, что еще некоторое время плечо следует беречь: можно поднимать что угодно, но не держать щит против удара. Уолтер сделал вид, будто согласен с ней, и... спустя час был уже в полном вооружении, вышагивая по внутреннему дворику замка, чтобы привыкнуть к весу доспехов. Затем приказал седлать его коня.

Сэр Гериберт не предложил Уолтеру проехаться вместе. Гериберт не был трусом, но понимал, что уступал Уолтеру в силе, а вызвать своих людей он не имел возможности. Более того, было бы трудно объяснить, что Уолтера убили в то время, как Гериберту удалось улизнуть. Нет, он будет придерживаться своего первоначального плана.

Поначалу Уолтер всецело наслаждался свободой здорового человека, но, когда он вернулся в замок на обед, его начали мучить угрызения совести. Если он не смог сложить мнение о сэре Гериберте за две с половиной недели, он не продвинется дальше и за два с половиной года, пока какой-нибудь инцидент не подвергнет испытанию преданность этого человека. Более того, его ключица зажила; самой естественной вещью было бы объяснить ситуацию Ричарду, но он не мог этого сделать в письме. Можно было упустить множество деталей. Уолтер понимал, что ему лично придется поехать и поговорить с Ричардом.

Итак, в полдень, подобрав подходящий момент, Уолтер прошептал:

– Сибель, приходите ко мне.

Несмотря на воспоминания о той ночи, когда она осмелилась прийти к нему по своей инициативе, он впервые обратился к ней с просьбой посетить его. Неоднократно, по нескольку раз на день эта просьба готова была соскользнуть с языка Уолтера, но он проглатывал ее, не в силах положиться на себя и из-за смутного чувства, что у него нет права подвергать Сибель такому непреодолимому искушению. Предлагая Сибель прийти этой ночью, он решил, что не станет играть с ней в любовь. Он приглашал ее не ради игры, а потому, что затруднялся найти предлог своему отъезду из Клиро, не отпуская при этом Гериберта, и надеялся, что сообразительность Сибель поможет ему что-нибудь придумать.

Однако, отвыкнув от физических упражнений, Уолтер устал от них гораздо больше, чем ожидал, поэтому он погрузился в сон и не просыпался до тех пор, пока не почувствовал прикосновение гибкого обнаженного тела Сибель. После этого, естественно, слишком поздно было принимать более благоразумные решения.