– Так, – сказал граф.
– Он сказал мне, – пробормотал приезжий из Лукки. – Так что… граф… – продолжал он.
– Так что? – спросил Монте-Кристо.
– Так что приписка…
– Что приписка?..
– Принята вами так же благосклонно, как и всё письмо?
– Разумеется, У нас свои счёты с аббатом Бузони; я в точности не помню, должен ли я ему именно сорок восемь тысяч ливров, но несколько лишних ассигнаций в ту или другую сторону нас не обеспокоят. А что, вы придавали большое значение этой приписке, дорогой господин Кавальканти?
– Должен вам признаться, – отвечал приезжий из Лукки, – что, вполне доверяя подписи аббата Бузони, я не запасся другими деньгами; так что, если бы мои надежды на эту сумму не оправдались, я оказался бы в Париже в очень затруднительном положении.
– Полно, разве такой человек, как вы, может где-либо попасть в затруднительное положение? – сказал Монте-Кристо.
– Но если никого не знаешь… – заметил приезжий из Лукки.
– Зато вас все знают.
– Да, меня знают, так что…
– Я вас слушаю, дорогой господин Кавальканти.
– Так что вы вручите мне эти сорок восемь тысяч ливров?
– По первому вашему требованию.
Майор вытаращил глаза от изумления.
– Да присядьте же, пожалуйста, – сказал Монте-Кристо, – право, я не знаю, что со мной… Я держу вас на ногах уже четверть часа.
– Помилуйте!
Майор придвинул кресло и сел.
– Разрешите что-нибудь предложить вам, – дорогой граф, – рюмку хереса, портвейна, аликанте?
– Аликанте, если позволите; это моё любимое вино.
– У меня найдётся отличное. И кусочек бисквита, не правда ли?
– И кусочек бисквита, раз уж вы настаиваете.
Монте-Кристо позвонил. Явился Батистен.
Граф подошёл к нему.
– Ну, что?.. – тихо спросил он.
– Молодой человек уже здесь, – ответил так же тихо камердинер.
– Отлично; куда вы его провели?
– В голубую гостиную, как велели ваше сиятельство.
– Превосходно. Подайте бутылку аликанте и бисквиты.
Батистен вышел.
– Право, сударь, – заметил приезжий из Лукки, – я очень смущён, что доставляю вам столько хлопот.
– Ну, что вы! – сказал Монте-Кристо.
Батистен вернулся, неся вино, рюмки и бисквиты.
Граф наполнил одну рюмку, а в другую налил только несколько капель того жидкого рубина, который заключала в себе бутылка, вся покрытая паутиной и прочими признаками, красноречивее свидетельствующими о возрасте вина, чем морщины о годах человека.
Майор не ошибся в выборе: он взял полную рюмку и бисквит.
Граф приказал Батистену поставить поднос рядом с гостем, который сначала едва пригубил вино, потом сделал одобрительную гримасу и осторожно обмакнул в рюмку бисквит.
– Итак, сударь, – сказал Монте-Кристо, – вы жили в Лукке, были богатым человеком, благородного происхождения, пользовались всеобщим уважением, у вас было всё, чтобы быть счастливым?
– Всё, ваше сиятельство, – отвечал майор, поглощая бисквит, – решительно всё.
– И для полного счастья вам недоставало только одного?
– Только одного, – ответил приезжий из Лукки.
– Найти вашего сына?
– Ах, – сказал почтенный майор, беря второй бисквит, – этого мне очень не хватало.
Он поднял глаза к небу и сделал попытку вздохнуть.
– Теперь скажите, дорогой господин Кавальканти, – сказал Монте-Кристо, – что это за сын, о котором вы так тоскуете? Ведь мне говорили, что вы холостяк.
– Все это думали, – отвечал майор, – и я сам…
– Да, – продолжал Монте-Кристо, – и вы сами не опровергали этого слуха. Грех юности, который вы хотели скрыть.
Приезжий из Лукки выпрямился в своём кресле, принял самый спокойный и почтенный вид и при этом скромно опустил глаза – не то для того, чтобы чувствовать себя увереннее, не то, чтобы помочь своему воображению; в то же время он исподлобья поглядывал на графа, чья застывшая на губах улыбка свидетельствовала всё о том же доброжелательном любопытстве.
– Да, сударь, – сказал он, – я хотел скрыть эту ошибку.
– Не ради себя, – сказал Монте-Кристо, – мужчинам это не ставится в вину.
– Нет, разумеется, не ради себя, – сказал майор, с улыбкой качая головой.
– Но ради его матери, – сказал граф.
– Ради его матери! – воскликнул приезжий из Лукки, принимаясь за третий бисквит. – Ради его бедной матери!
– Да пейте же, пожалуйста, дорогой господин Кавальканти, – сказал Монте-Кристо, наливая гостю вторую рюмку аликанте. – Волнение душит вас.
– Ради его бедной матери! – прошептал приезжий из Лукки, пытаясь силой воли воздействовать на слёзную железу, дабы увлажнить глаза притворной слезой.
– Она принадлежала, насколько я помню, к одному из знатнейших семейств в Италии?
– Патрицианка из Фьезоле, граф!
– И её звали?..
– Вы желаете знать её имя?
– Бог мой, – сказал Монте-Кристо, – можете не говорить; оно мне известно.
– Вашему сиятельству известно всё, – сказал с поклоном приезжий из Лукки.
– Олива Корсинари, не правда ли?
– Олива Корсинари!
– Маркиза?
– Маркиза!
– И, несмотря на противодействие семьи, вам в конце концов удалось жениться на ней?
– В конце концов удалось.
– И вы привезли с собой все необходимые документы? – продолжал Монте-Кристо.
– Какие документы? – спросил приезжий из Лукки.
– Да ваше брачное свидетельство и метрику сына.
– Метрику сына?
– Метрику Андреа Кавальканти, вашего сына; разве его зовут не Андреа?
– Кажется, да, – сказал приезжий из Лукки.
– То есть как это кажется?
– Видите, я не смею этого утверждать, он так давно исчез.
– Вы правы, – сказал Монте-Кристо. – Но документы у вас с собой?
– Граф, я должен вам с прискорбием заявить, что, не будучи предупреждён о необходимости запастись этими документами, я не позаботился взять их с собою.
– Чёрт возьми! – сказал Монте-Кристо.
– Разве они так нужны?
– Необходимы!
Приезжий из Лукки почесал лоб.
– А, per Bacco! – сказал он. – Необходимы!
– Разумеется, а вдруг здесь возникнут какие-нибудь сомнения в том, действителен ли ваш брак, законно ли рождение вашего сына?
– Вы правы, могут возникнуть сомнения.
– Вашему сыну это было бы крайне неприятно.
– Это было бы для него роковым ударом.
– Из-за этого он может потерять великолепную невесту.
– О, peccato! [47]
– Во Франции, понимаете ли, на это смотрят строго; здесь нельзя, как в Италии, пойти к священнику и заявить: «Мы любим друг друга, повенчайте нас». Во Франции установлен гражданский брак, а для совершения гражданского брака нужны документы, удостоверяющие личность.
– Вот беда, у меня нет этих документов.
– Хорошо, что они есть у меня, – сказал Монте-Кристо.
– У вас?
– Да.
– Они у вас есть?
– Есть.
– Вот уж действительно, – сказал приезжий из Лукки, который, видя, что отсутствие бумаг лишает его путешествие всякого смысла, испугался, как бы это упущение не вызвало затруднений в вопросе о сорока восьми тысячах, – вот уж действительно это большое счастье. Да, – продолжал он, это большое счастье: ведь я об этом и но подумал.
– Ещё бы, охотно вам верю; обо всём не подумаешь. Но на ваше счастье, аббат Бузони об этом подумал.
– Уж этот милый аббат!
– Предусмотрительный человек.
– Замечательный человек, – сказал приезжий из Лукки, – и он вам переслал их?
– Вот они.
Приезжий из Лукки в знак восхищения молитвенно сложил руки.
– Вы венчались с Оливой Корсинари в церкви святого Павла в Монте-Каттини; вот удостоверение священника.
– Да, действительно, вот оно, – сказал майор, с удивлением разглядывая бумагу.
– А вот свидетельство о крещении Андреа Кавальканти, выданное священником в Саравецце.
– Всё в порядке, – сказал майор.
– В таком случае возьмите эти бумаги, мне они не нужны; передайте их вашему сыну, у него они будут в сохранности.
– Ещё бы!.. Если бы он их потерял…
– Да? Если бы он их потерял? – спросил Монте-Кристо.
– Ну, пришлось бы писать туда, – сказал приезжий из Лукки, – и очень долго доставать новые.
– Да, это было бы трудно, – сказал Монте-Кристо.
– Почти невозможно, – ответил приезжий из Лукки.
– Я очень рад, что вы понимаете ценность этих документов.
– Я считаю, что они просто неоценимы.
– Теперь, – сказал Монте-Кристо, – что касается матери молодого человека…
– Что касается матери молодого человека… – с беспокойством повторил майор.
– Что касается маркизы Корсинари…
– Боже мой! – сказал приезжий из Лукки, под ногами которого вырастали всё новые препятствия, – неужели она может понадобиться?
– Нет, – сказал Монте-Кристо. – Впрочем, ведь она…
– Да, да… она…
– Отдала дань природе…
– Увы, да, – подхватил приезжий из Лукки.
– Я это знал, – продолжал Монте-Кристо, – уже десять лет, как она умерла.
– И я всё ещё оплакиваю её смерть, – сказал приезжий из Лукки, вытаскивая из кармана клетчатый платок и вытирая сначала левый глаз, а затем правый.
– Что поделаешь, – сказал Монте-Кристо, – все мы смертны. Теперь вы понимаете, дорогой господин Кавальканти, что во Франции не к чему говорить о том, что вы были пятнадцать лет в разлуке с сыном. Все эти истории с цыганами, которые крадут детей, у нас не в моде. Он у вас воспитывался в провинциальном коллеже, а теперь вы желаете, чтобы он завершил своё образование в парижском свете. Поэтому вы и покинули Виа-Реджо, где вы жили после смерти вашей жены. Этого будет вполне достаточно.
– Вы так полагаете?
– Конечно.
– Тогда всё прекрасно.
– Если бы откуда-нибудь возникли слухи об этой разлуке…
– Что же я тогда скажу?
– Что вероломный воспитатель, продавшийся врагам вашей семьи…
– То есть этим Корсинари?
– Конечно… похитил ребёнка, чтобы ваш род угас.
– Правильно, ведь он единственный сын.
– А теперь, когда мы обо всём сговорились, когда вы освежили ваши воспоминания и они уже вас не подведут, вы, надеюсь, догадываетесь, что я приготовил вам сюрприз?
– Приятный? – спросил приезжий из Лукки.
– Я вижу, – сказал Монте-Кристо, – что нельзя обмануть глаз и сердце отца.
– Гм! – пробормотал майор.
– Кто-нибудь уже проговорился вам или, вернее, вы догадались, что он здесь?
– Кто здесь?
– Ваше дитя, ваш сын, ваш Андреа.
– Я догадался, – ответил приезжий из Лукки с полным хладнокровием. – Так он здесь?
– Здесь, рядом, – сказал Монте-Кристо, – когда мой камердинер приходил сюда, он доложил мне о нём.
– Превосходно! Превосходно! – сказал майор, расправляя при каждом возгласе петлицы своей венгерки.
– Дорогой господин Кавальканти, – сказал Монте-Кристо, – ваше волнение мне понятно. Надо дать вам время прийти в себя; кроме того, я хотел бы приготовить к этой счастливой встрече и молодого человека, который, я полагаю, обуреваем таким же нетерпением, как и вы.
– Не сомневаюсь, – сказал Кавальканти.
– Ну так вот, через каких-нибудь четверть часа мы предстанем перед вами.
– Так вы приведёте его ко мне? Вы так добры, что хотите сами мне его представить?
– Нет, я не хочу становиться между отцом и сыном; но не беспокойтесь: даже если бы голос крови безмолвствовал, вы не сможете ошибиться: он войдёт в эту дверь. Это красивый молодой человек, белокурый, пожалуй, даже слишком белокурый, с приятными манерами; впрочем, вы сами увидите.
– Кстати, – сказал майор, – я, знаете ли, взял с собой только две тысячи франков, которые я получил через посредство добрейшего аббата Бузони. Часть из них я потратил на дорогу, и…
– И вам нужны деньги… это вполне естественно, дорогой господин Кавальканти. Вот вам, для ровного счёта, восемь тысячефранковых билетов.
Глаза майора засверкали, как карбункулы.
– Значит, за мной ещё сорок тысяч франков, – сказал Монте-Кристо.
– Может быть, ваше сиятельство желает получить расписку? – спросил майор, пряча деньги во внутренний карман своей венгерки.
– Зачем? – сказал граф.
– Да как оправдательный документ при ваших расчётах с аббатом Бузони.
– Вы дадите мне общую расписку, когда получите остальные сорок тысяч франков. Между честными людьми эти предосторожности излишни.
– Да, верно, между честными людьми, – сказал майор.
– Ещё одно слово, маркиз.
– К вашим услугам.
– Вы разрешите мне дать вам небольшой совет?
– Ещё бы! Прошу вас!
– Было бы неплохо, если бы вы расстались с этим сюртуком.
– В самом деле? – сказал майор, не без самодовольства оглядывая своё одеяние.
– Да, такие ещё носят в Виа-Реджо, но в Париже, несмотря на всю свою элегантность, этот костюм уже давно вышел из моды.
– Это досадно, – сказал приезжий из Лукки.
– Ну, если он вам так нравится, вы его опять наденете при отъезде.
– Но что же я буду носить?
– То, что найдётся у вас в чемоданах.
– Как в чемоданах? У меня с собой только дорожный мешок.
– При вас, разумеется. Какой смысл затруднять себя лишними вещами? К тому же старый воин любит ходить налегке.
– Вот потому-то…
– Но вы человек предусмотрительный и отправили свои вещи вперёд. Они вчера прибыли в гостиницу Принцев, на улице Ришелье, где вы заказали себе помещение.
– Значит, в чемоданах?..
– Я полагаю, вы распорядились, чтобы ваш камердинер уложил в них всё необходимое: штатское платье, мундиры. В особо торжественных случаях надевайте мундир, это очень эффектно. Не забывайте ордена. Во Франции над ними посмеиваются, но всё-таки носят.
– Прекрасно, прекрасно, прекрасно! – сказал майор, всё более и более изумляясь.
– А теперь, – сказал Монте-Кристо, – когда ваше сердце закалено для, глубоких волнений, приготовьтесь, господин Кавальканти, увидеть вашего сына Андреа.
И с обворожительной улыбкой поклонившись восхищённому майору, Монте-Кристо исчез за портьерой.
Глава 18. АНДРЕА КАВАЛЬКАНТИ
Граф Монте-Кристо вошёл в гостиную, которую Батистен назвал голубой; там его уже ждал молодой человек, довольно изящно одетый, которого за полчаса до этого подвёз к воротам особняка наёмный кабриолет.
Батистен без труда узнал его: это был именно тот высокий молодой человек со светлыми волосами, рыжеватой бородкой и чёрными глазами, с ослепительно белой кожей, чью внешность Батистену описал его хозяин. В ту минуту, когда граф вошёл в гостиную, молодой человек, небрежно развалясь на софе, рассеянно постукивал по башмаку тросточкой с золотым набалдашником.
Заметив входящего Монте-Кристо, он быстро поднялся.
– Граф Монте-Кристо? – спросил он.
– Да, – ответил тот, – и я, по-видимому, имею честь говорить с виконтом Андреа Кавальканти?
– С виконтом Андреа Кавальканти, – повторил молодой человек, непринуждённо кланяясь.
– У вас должно быть адресованное мне письмо? – спросил Монте-Кристо.
– Я не упомянул о нём из-за подписи, она показалась мне довольно странной.
– Синдбад-Мореход, не правда ли?
– Совершенно верно. А так как я никогда не слыхал о другом Синдбаде-Мореходе, кроме того, который описан в «Тысяче и одной ночи»…
– Так это один из его потомков, мой приятель, богатейший человек, англичанин, более чем оригинал, почти сумасшедший; его настоящее имя лорд Уилмор.
– А, теперь мне всё понятно, – сказал Андреа. – Тогда всё чудесно складывается. Это тот самый англичанин, с которым я познакомился… в… да, отлично… Граф, я к вашим услугам.
– Если то, что я имею честь слышать от вас, соответствует истине, возразил с улыбкой граф, – то, надеюсь, вы не откажитесь сообщить мне некоторые подробности о себе и о своих родных.
– Охотно, граф, – отвечал молодой человек с лёгкостью, свидетельствовавшей о его хорошей памяти. – Я, как вы сами сказали, виконт Андреа Кавальканти, сын майора Бартоломео Кавальканти, потомок тех Кавальканти, что записаны в золотую книгу Флоренции. Наша семья до сих пор очень состоятельна, так как мой отец обладает полумиллионом годового дохода, но испытала много несчастий; я сам, когда мне было лет пять или шесть, был похищен предателем-гувернёром и целых пятнадцать лет не видел своего родителя. С тех пор как я стал взрослым, с тех пор как я свободен и завишу только от себя, я разыскиваю его, но тщетно. И вот это письмо вашего друга Синдбада извещает меня, что он в Париже и разрешает мне обратиться к вам, чтобы узнать о нём.
– В самом деле, всё, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, сказал граф, глядя с мрачным удовольствием на развязного молодого человека, отмеченного какой-то сатанинской красотой. – Вы прекрасно сделали, что последовали совету моего друга Синдбада, потому что ваш отец здесь и разыскивает вас.
Граф, с той самой минуты как вошёл в гостиную, не сводил глаз с молодого человека; он восхищался уверенностью его взгляда и твёрдостью его голоса, но при столь естественных словах, как: «Ваш отец здесь и разыскивает вас», Андреа подскочил и воскликнул:
– Мой отец! Мой отец здесь!
– Разумеется, – отвечал Монте-Кристо, – ваш отец майор Бартоломео Кавальканти.
Ужас, написанный на лице молодого человека, мгновенно исчез.
– Да, правда, – сказал он, – майор Бартоломео Кавальканти. Так вы говорите, граф, что мой дорогой отец здесь?
– Да, сударь. Мало того, я только что с ним разговаривал; всё, что он мне рассказал о своём любимом сыне, давно потерянном, меня очень растрогало, поистине его страдания, его опасения, его надежды могли бы составить трогательную поэму. И вот однажды его уведомили, что похитители его сына предлагают возвратить его или сообщить, где он находится, за довольно значительную сумму. Но ничто не могло остановить любящего отца; эта сумма была им отослана на пьемонтскую границу, и вместе с ней визированный паспорт для Италии. Вы, кажется, были в то время на юге Франции?
– Да, граф, – отвечал с несколько смущённым видом Андреа, – да, я был на юге Франции.
– Вас в Ницце должен был ожидать экипаж?
– Совершенно верно: он доставил меня из Ниццы в Геную; из Генуи в Турин, из Турина в Шамбери, из Шамбсри в Поп-де-Бовуазен, из Поп-де-Бовуазена в Париж.
– Превосходно? Он всё время надеялся встретить вас в пути, так как ехал той же дорогой, вот почему и для вас был намечен такой маршрут.
– Но, – заметил Андреа, – если бы мой дорогой отец меня и встретил, я сомневаюсь, чтобы он меня узнал; я несколько изменился, с тех пор как мы потеряли друг друга из вида.
– А голос крови! – сказал Монте-Кристо.
– Да, верно, – ответил молодой человек, – я не подумал о голосе крови!
– Одно только беспокоит маркиза Кавальканти, – продолжал Монте-Кристо, – а именно: что вы делали, пока были в разлуке с ним? как обращались с вами ваши угнетатели? относились ли к вам с тем уважением, которого требовало ваше происхождение? Не потускнели ли вследствие ваших нравственных страданий, в сто раз более тяжёлых, чем страдания физические, дарования, которыми так щедро наделила вас природа, и считаете ли вы себя в состоянии снова занять то высокое положение, на которое вы имеете право?
– Я надеюсь, сударь, – растерянно пробормотал молодой человек, – что никакое ложное донесение…
– Что вы! Я в первый раз услышал про вас от моего друга Уилмора, филантропа. Он мне сказал, что нашёл вас в затруднительном положении, не знаю каком; я не стал спрашивать – я не любопытен. Раз он проявил к вам сочувствие, значит в вас было что-то, достойное участия. Он сказал, что хочет вернуть вам то положение в свете, которого вы лишились, что он будет разыскивать вашего отца и найдёт его; он принялся его разыскивать и, очевидно, нашёл, потому что отец ваш здесь: наконец, вчера он предупредил меня о вашем прибытии и дал мне кое-какие указания, касающиеся вашего имущества, – вот и всё. Я знаю, что мой друг Уилмор большой оригинал, но так как в то же время он человек верный, богатый, как золотая россыпь, и, следовательно, имеет возможность оригинальничать, не опасаясь разорения, то я обещал следовать его указаниям. Теперь, сударь, я прошу вас, не обижайтесь на мой вопрос: так как я должен буду немного вам покровительствовать, я хотел бы знать, не сделали ли вас ваши несчастья – несчастья, в которых вы неповинны и которые ничуть не умаляют моего к вам уважения, – несколько чуждым тому обществу, в котором ваше состояние и ваше имя дают вам право занять такое видное положение?
– На этот счёт будьте совершенно спокойны, сударь, – отвечал молодой человек, к которому, пока граф говорил, возвращался его апломб. – Похитители, по-видимому, намеревались, как они это и сделали, впоследствии продать меня ему; они рассчитали, что, для того чтобы извлечь из меня наибольшую пользу, им следует не умалять моей ценности, а, если возможно, даже увеличить её. Поэтому я получил недурное образование, и эти похитители младенцев обращались со мной приблизительно так, как малоазийские рабовладельцы обращались с невольниками, делая из них учёных грамматиков, врачей и философов, чтобы подороже продать их.
Монте-Кристо удовлетворённо улыбнулся: по-видимому, он ожидал меньшего от Андреа Кавальканти.
– Впрочем, – продолжал Андреа, – если бы во мне и сказался некоторый недостаток воспитания или, вернее, привычки к светскому обществу, я надеюсь, что ко мне будут снисходительны, принимая во внимание несчастья, сопровождавшие моё детство и юность.
– Ну что же, – небрежно сказал Монте-Кристо, – вы поступите, как вам будет угодно, виконт, – это ваше личное дело и только вас касается. Но поверьте, я бы не обмолвился на вашем месте ни словом обо всех этих приключениях; ваша жизнь похожа на роман, а свет, обожающий романы в жёлтой обложке, до странности недоверчиво относится к тем, которые жизнь переплетает в живую кожу, даже если она и позолочённая, как ваша. Вот на это затруднение я и позволю себе указать вам, виконт; не успеете вы рассказать кому-нибудь трогательную историю вашей жизни, как она уже обежит весь Париж в совершенно искажённом виде. Вам придётся разыгрывать из себя Антони, а время таких Антони уже прошло. Быть может, вы вызовете любопытство, и это даст вам некоторый успех, но не всякому приятно быть мишенью для пересудов. Вам это может показаться утомительным.
– Я думаю, что вы правы, граф, – сказал Андреа, невольно бледнея под пристальным взглядом Монте-Кристо, – это серьёзное неудобство.
– Ну, не следует и преувеличивать, – сказал Монте-Кристо, – желая избежать ошибки, можно сделать глупость. Нет, надо просто вести себя обдуманно, а для такого умного человека, как вы, это тем легче сделать, что совладает с вашими интересами. Всё тёмное, что может оказаться в вашем прошлом, надо опровергать доказательствами и свидетельством достойных друзей.
Андреа был, видимо, смущён.
– Я бы охотно был вашим поручителем, – продолжал Монте-Кристо, – но у меня привычка сомневаться в лучших друзьях и какая-то потребность возбуждать сомнения в других; так что я был бы не в своём амплуа, как говорят актёры, и рисковал бы быть освистанным, а это уже лишнее.
– Однако, граф, – решился возразить Андреа, – из уважения к лорду Уилмору, который вам меня рекомендовал…
– Да, разумеется, – сказал Монте-Кристо, – но лорд Уилмор не скрыл от меня, что вы провели несколько бурную молодость. Нет, нет, – заметил граф, уловив движение Андреа, – я от вас не требую исповеди; впрочем, для того и вызвали из Лукки вашего отца, чтобы вы ни в ком другом не нуждались. Вы его сейчас увидите; он суховат, держится немного неестественно, но это – из-за мундира, и когда узнают, что он уже восемнадцать лет служит в австрийских войсках, с него не станут взыскивать: мы вообще не требовательны к австрийцам. В конечном счёте как отец он вполне приличен, уверяю вас.
– Вы меня успокаиваете, граф; я так давно разлучён с ним, что совсем его не помню.
– А кроме того, знаете, крупное состояние заставляет на многое смотреть снисходительно.
– Так мой отец действительно богат?
– Он миллионер… пятьсот тысяч ливров годового дохода.
– Значит, – с надеждой спросил молодой человек, – моё положение будет довольно… приятное?
– Чрезвычайно приятное, мой дорогой, он назначил вам по пятьдесят тысяч ливров в год на всё время, пока вы будете жить в Париже.
– В таком случае я буду здесь жить всегда.
– Гм! Кто может ручаться за будущее, дорогой виконт? Человек предполагает, а бог располагает.
Андреа вздохнул.
– Но во всяком случае, – сказал он, – пока я в Париже и… пока обстоятельства не вынудят меня уехать, эти деньги, о которых вы упомянули мне обеспечены?
– Разумеется.
– Моим отцом? – с беспокойством осведомился Андреа.
– Да, но под ручательством лорда Уилмора, который, по просьбе вашего отца, открыл вам ежемесячный кредит в пять тысяч франков у господина Данглара, одного из самых солидных парижских банкиров.
– А мой отец собирается долго пробыть в Париже?
– Только несколько дней, – отвечал Монте-Кристо. – Он не может оставить свою службу дольше, чем на две, три недели.
– Ах, милый отец! – сказал Андреа, явно обрадованный этим скорым отъездом.
– Поэтому, – сказал Монте-Кристо, делая вид, что не понял тона этих слов, – я не хочу больше оттягивать ни на минуту ваше свидание. Готовы ли вы обнять почтенного господина Кавальканти?
– Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом?
– Ну, так пройдите в эту гостиную, мой друг: там вы найдёте своего отца, он вас ждёт.
Андреа поклонился графу и прошёл в гостиную.
Граф проводил его глазами и, когда он вышел, надавил пружину, скрытую в одной из картин, которая, выдвинувшись из рамы, образовала щель, позволявшую видеть всё, что происходит в гостиной.
Андреа закрыл за собой дверь и подошёл к майору, который встал, как только заслышал шаги.
– О, мой дорогой отец, – громко сказал Андреа, так чтобы граф мог его услышать из-за закрытой двери, – неужели это вы?
– Здравствуйте, мой милый сын, – серьёзно произнёс майор.
– Какое счастье вновь увидеться с вами после стольких лет разлуки, сказал Андреа, бросая взгляд на дверь.
– Действительно, разлука была долгая.
– Обнимемся? – предложил Андреа.
– Извольте, мой сын, – ответил майор.
И они поцеловались, как целуются во Французском театре: приложившись щека к щеке.
– Итак, мы снова вместе! – сказал Андреа.
– Мы снова вместе, – повторил майор.
– Чтобы никогда больше не расставаться?
– Напротив, дорогой сын: ведь для вас, я думаю, Франция стала теперь вторым отечеством?
– Должен признаться, – сказал молодой человек, – что я был бы в отчаянии, если бы мне пришлось покинуть Париж.
– А я не мог бы жить вдали от Лукки. Так что я возвращаюсь в Италию при первой возможности.
– Но раньше, чем уехать, дорогой отец, вы, конечно, передадите мне документы, на основании которых я мог бы доказать своё происхождение?
– Само собой: ведь именно для этого я и приехал, и мне стоило таких трудов разыскать вас, чтобы передать их вам, что было бы немыслимо проделать это вторично. На это ушли бы последние дни моей жизни.
– И эти документы…
– Вот они.
Андреа жадно схватил брачное свидетельство своего отца и свою метрику и, развернув их с вполне естественным сыновним нетерпением, пробежал оба акта быстрым и привычным взглядом, свидетельствовавшим о немалой опытности, так же как о живейшем интересе.
Когда он кончил, лицо его засияло невыразимой радостью, и он со странной улыбкой взглянул на майора.
– Вот как? – сказал он на чистейшем тосканском наречии. – Что же, в Италии нет больше каторги?
Майор выпрямился.
– Это к чему? – сказал он.
– Да к тому, что там безнаказанно фабрикуют такие бумаги. За половину такой проделки, мой дорогой отец, вас во Франции отправили бы проветриться в Тулон лет на пять.
– Что вы сказали? – спросил майор, пытаясь принять величественный вид.
– Дорогой господин Кавальканти, – сказал Андреа, беря майора за локоть, – сколько вам платят за то, чтобы вы были моим отцом?
Майор хотел ответить.
– Шш, – сказал Андреа, понизив голос, – я подам вам пример доверия: мне дают пятьдесят тысяч франков в год, чтобы я изображал вашего сына; таким образом, вы понимаете, у меня нет никакой охоты отрицать, что вы мой отец.
Майор с беспокойством оглянулся.
– Не беспокойтесь, здесь никого нет, – сказал Андреа, – притом мы говорим по-итальянски.
– Ну, а мне, – сказал приезжий из Лукки, – дают единовременно пятьдесят тысяч франков.
– Господин Кавальканти, – спросил Андреа, – верите ли вы в волшебные сказки?
– Раньше не верил, но теперь приходится поверить.
– Так у вас появились доказательства?
Майор вытащил из кармана пригоршню луидоров.
– Осязаемые, как видите.
– Так, по-вашему, я могу доверять данным мне обещаниям?
– По-моему, да.
– И этот милейший граф их выполнит?
– В точности, но вы сами понимаете, чтобы достигнуть этого, мы должны хорошо играть свою роль.
– Ну ещё бы!..
– Я – нежного отца…
– А я – почтительного сына, раз они желают, чтобы я был вашим сыном.
– Кто это – «они»?
– Ну, не знаю, – те, кто вам писал: ведь вы получили письмо?
– Получил.
– От кого?
– От какого-то аббата Бузони.
– Вы его не знаете?
– Никогда его не видел.
– Что ж было в этом письме?