— Почему, имея влиятельных друзей, Абелард поселились с Хелоизой в разных монастырях? Почему он согласился на это?

В ответ на ее вопрос тетка подняла брови и переспросила:

— Ты спрашиваешь почему? Во-первых, многие из влиятельных людей не желают брать на себя ответственность, а во-вторых, Хелоиза явилась как бы причиной падения Абеларда. Ты не знакома с теорией старых церковников — святого Джерома, святого Августина, святого Паула, что во всех грехах мужчины виновата искусительница-женщина, ее грешное, гнусное тело. К тому же у Абеларда, помимо друзей, было немало врагов. Многие видели в нем уж если не еретика, то, по крайней мере, человека, не поддающегося контролю и угрожающего основам святой церкви.

— И это действительно так?

Аббатиса внимательно посмотрела на племянницу.

— Я не думаю, что одному человеку под силу такое, да и, на мой взгляд, Абелард совершенно ни о чем таком не думал. Но, тем не менее, его последний трактат был сожжен и теперь он создавал немало проблем в монастыре святого Дениза, где его приняли достаточно тепло.

Питеру не потребовалось много времени, чтобы восстановить свои физические силы, но его ум страдал от бездействия. Он стал спорить с властью в монастыре. Абелард проанализировал состояние монастыря, и историк Беде подтвердил его подозрения — аббат монастыря святого Дениза не имел права так называться и тем более пользоваться всеобщей верой и поклонением. А чуть позже Абелард публично заявил, что и сам аббат, и его монахи живут грязной, похабной жизнью.

Слова Питера не произвели ожидаемого им эффекта. Аббат Алус не стал опровергать его обвинений. «Это правда, — сказал он, — но люди, которые долго вместе живут в монастырях, оторванные от мира, действительно часто и физически живут вместе. Это не новость. И монастырь святого Дениза не исключение, но совершенно незачем об этом говорить вслух».

Монахи святого Дениза увидели в Абеларде бесчестного человека и перестали общаться с ним. Возможно, даже из-за этого случая… Это было пять лет назад. Питер Абелард оставил монастырь святого Дениза после того, как все монастырские на общем совете обвинили его в извращенности и испорченности, хотя ничего не было доказано. Он возвратился к преподавательской деятельности.

Большое количество студентов в Париже надеялись на его возвращение, а некоторые, услышав, что он возвращается, приехали в город в надежде на то, что Питер откроет свою школу.

Богатые, знатные друзья дали Абеларду немного денег, и на востоке, недалеко от Бургундии, Питер со своими учениками разбил лагерь и стал обучать молодых людей красноречию.

— А что же Хелоиза? — спросила Констанция. Взгляд тетки устремился вдаль.

— Когда она должна была давать святой обет, то попросила в последний раз увидеть своего ребенка и расплакалась. Хелоиза стала послушницей Аргенского монастыря, но не смирилась с судьбой, продолжая любить Питера.

Констанция сидела на постели без сна. В коридоре опять стало шумно. По шаркающим шагам она поняла, что это старые монахини — аббатиса собирала их на утреннюю молитву. Значит, было уже три часа утра, а Констанция так и не заснула ни на минуту.

Она думала о женщинах, молящихся в часовне в середине ночи, о Хелоизе. Неожиданно для себя Констанция расплакалась. Сначала тихо, а потом все сильнее и сильнее, наконец, она просто зарыдала. Она рыдала от долго скрываемой боли, страданий, страха, от всего того, что с ней случилось. Она рыдала, не останавливаясь и так горько, как плачут только дети. Она плакала о судьбе Хелоизы, о ее ребенке, о своем еще не родившемся сыне. Она плакала даже о Сснрене, который теперь скитался где-то, потеряв всякую веру в Бога. Ей просто хотелось кричать от горя, которое вырвалось наружу и затопило ее всю. Сквозь слезы она снова вспомнила о ребенке, которого носила, эта мысль обожгла ее, и слезы с новой силой покатились из глаз.

Долгое время Констанция не могла остановиться, слезы градом катились из ее прекрасных глаз. Но, наконец, обессилев от рыданий, она, тихонько всхлипывая, вытерла лицо и теперь сидела на кровати в полном изнеможении.

Внезапно у нее появилось предчувствие, что что-то должно произойти. Откинув одеяло, она посмотрела на белье и увидела красные пятна. Месячные все же пришли. Все се страхи оказались беспочвенными. Она поправила одеяло и легла.

Наутро глаза графини были опухшими и выглядела она не лучшим образом. Было заметно, что Констанция провела бессонную ночь. Как обычно в такие дни, она чувствовала вялость во всем теле. Ей понадобилось приложить все усилия, чтобы дойти до часовни монастыря, тело вообще отказывалось повиноваться. После молитвы она с теткой пошла к лошадям. Ее слуги уже грузили багаж, пар от их дыхания и дыхания лошадей клубился в воздухе. Рыцари пришли из деревни, где ночевали, и стали готовить лошадей к дальней дороге. Туман окутывал землю.

Из женского монастыря слышалось пение. Пели ученицы монастырской школы. Констанция больше не видела вчерашнего отшельника, не встретила она и никого из прибывших ночью. В монастыре было тихо и спокойно, все занимались своими обычными делами.

— Идите дальше, — сказала нищим аббатиса. — Собирайтесь скорее, я же сказала, что, к сожалению, ничего не смогу для вас сделать…

Констанция увидала, как к одному из слуг подошел нищий и стал что-то просить, но слуга только отмахнулся от него.

— Что он хочет? — спросила Констанция у тетки.

Аббатиса сердито ответила:

— Мы не можем подавать сейчас, проклятая засуха! У нас хватает средств, чтобы еле-еле прокормить тех, кто сейчас проживает в монастыре. Бог мой, какое жестокое время, впору самим просить подаяние!

Констанция подумала о своих дочерях. Она поинтересовалась у тетки насчет Ходерн.

— Мы могли бы взять ее только на кухню, — сказала тетка.

— Хорошо, пусть будет сначала кухня, — согласилась Констанция. — Я буду присылать вам деньги для ее обучения.

Тетка повернулась к ней. — Ха! Будешь присылать деньги на ее обучение! Ты знаешь, сколько у нас девушек, за которых не платят и на которых приходится тратиться монастырю? Последние годы были такими сложными для нас, а монастырь переполнен девушками, которых приходится принимать. Не умирать же им с голоду в нашем лесу!

— Хорошо, — упорно продолжала настаивать Констанция, — в таком случае я обеспечу постоянным годовым доходом пятерых из этих несчастных. Так, чтобы хватило им на одежду и пропитание.

Констанция сказала это столь категорично, что сложно было найти следующий предлог для отказа. Она повернулась и пошла к своей лошади.

— Дай слово, что не передумаешь, — проговорила аббатиса ей вслед.

Но Констанция, оскорбленная таким поведением родной тетки, даже не обернулась.

Аббатиса подошла к лошади племянницы совсем близко, боясь, что кто-нибудь услышит их разговор.

— А теперь, дорогая, расскажи все-таки, что за проблемы заставили тебя интересоваться Питером Абелардом и его женой? — понизив голос, спросила аббатиса.

Констанция побледнела.

— Не было никакой проблемы, просто любопытство, — быстро овладев собой, проговорила, она.

Тетка нахмурила брови.

— Когда мы, женщины, пытаемся что-то скрыть, мы можем это сделать, но есть одна вещь, которую скрыть не удается практически никогда. Женщина не может спокойно говорить о человеке… Король дал тебе отсрочку на три года, и ты постоянно всем напоминаешь об этом… Старая женщина замолчала и пристально посмотрела на племянницу.

Констанция резко отклонилась в седле и толкнула лошадь. От неожиданности лошадь фыркнула, но с места не сдвинулась, аббатиса крепко держала ее за стремя.

— Я сказала, что не существует никакой проблемы, простой интерес. Кроме того, какое это имеет значение? Я никогда не встречусь с Питером Абелардом. — быстро ответила графиня.

Констанция пришпорила свою кобылу и поехала вперед, рыцари уже собрались и готовы были продолжить поход. Они попрощались с монастырскими. Констанция, в свою очередь, нагнулась к тетке для благословения, поцеловала ее в холодную щеку, и они отправились дальше. Уже совсем рассвело, из-за туч показалось солнце. «К полудню день будет совсем зимний», — подумала Констанция.

Путешественники направились на юг. Рыцари после ночной пирушки в деревне ехали медленно. Сержант с дюжиной рыцарей проехал и вперед и назад по всей колонне, проверяя, все ли нормально. Проезжая мимо леди Морлакс, он, сверкнув глазами, пристально посмотрел на нее, но ничего, не спросил. По виду графини он понял, что у нее не было никакого желания разговаривать.

Графиня действительно не хотела ни с кем раз говаривать, поэтому-то и не поехала в карете со своими девушками, а предпочла остаться в седле.

Они медленно продвигались вперед. В низинах лежал густой туман. Внезапно тишину прорезал стук копыт и послышалось звяканье доспехов.

На пути колонны появились странные рыцари. Некоторые из сопровождающих Констанцию попытались объехать их, другие остановились и с интересом разглядывали. Странные рыцари молча стояли посередине дороги. На них были стальные шлемы изумительной работы. У каждого в руках пика с белым пером.

Девушки зевали и не понимали причину остановки. Некоторые из них вылезли из кареты и широко раскрытыми глазами уставились на дорогу, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть сквозь плотный туман.

Незнакомые рыцари проехали вперед вдоль колонны, кроме их главного, который носил шлем, украшенный пером. Его глаза медленно осмотрели Констанцию и уставились куда-то вдаль.

Рыцари, похожие на привидения, исчезли также быстро, как и появились, так ничего и не сказав — и туман поглотил их.

Сержант на своем великолепном рысаке быстро подъехал к Констанции. Неожиданно он разразилась смехом. Карсефор вопросительно посмотрел на нее.

— Матерь Божья, неужели они действительн реальны? — сквозь смех проговорила она.

— Германцы… — проговорил сержант, посмотрев им вслед. — Они люди императора или я ничего не понимающая свинья. Но что он здесь делают?

Констанция перестала смеяться и зевнула.

— Благодарите Бога и дьявола, что они ищут не нас.

Она ударила свою кобылу пяткой и поехала вперед. Если солнце не уйдет за тучи, то к полудню воздух прогреется. И тогда можно будет разбить лагерь и сделать привал. Она чувствовала себя неуютно в эти дни, тем более после бессонной ночи. Констанция поймала себя на мысли, что с грустью думает о том, что у нее не будет этого ребенка. Теперь, когда страх прошел, она чувствовала себя, как будто потеряла что-то очень дорогое.

«Возможно, они разобьют лагерь даже раньше, чем в полдень», — подумала Констанция и снова зевнула. Она очень устала.

Небольшая группа людей беспорядочно стояла перед большим залом Харефордовского замка. Некоторые держались поодиночке. Солнце садилось. Становилось холоднее.

Высокий человек, с длинными волосами, в зеленой рубашке, играл медной монетой, пытаясь согреть пальцы. Заметив, что за ним наблюдают, он быстрым движением спрятал монету в кулак. Недалеко от акробата стоял карлик, он качал головой и ругался.

Тьери де Унерс наблюдал, как монета исчезала и снова появлялась в натренированных пальцах. «Хорошо подготовлен, довольно опытен», — восхищенно подумал он.

— Фокус с монетой просто прекрасен, он вам очень удается, но послушайте совета — не пытайтесь проделать его при Харефорде. Граф терпеть не может фокусников, в отличие от графини. Она достаточно стара, вы наверняка понравитесь ей своей молодостью, — проговорил он:

Высокий человек внимательно посмотрел на него.

— Де Унерс? — спросил он через несколью секунд.

Тьери пристально вгляделся в лицо молодого человека. Из открытой двери в комнату попадало недостаточно света, и было очень плохо видно

— Я узнаю этот голос! — не веря своим глазам, наконец, воскликнул Тьери. — Бог судья! Сенрен?! Неужели это действительно ты? Святой Георгий храни тебя! Что ты здесь делаешь? Давно из Парижа?

— Я могу задать тебе тот же вопрос, — сказал Сенрен. — Человек, которого разыскивают, вдруг находится здесь, в этом Богом забытом замке.

Тьери несколько раз прошелся по комнате. Его длинное серое платье развевалось во все стороны

— Здесь, в Англии, странные вкусы. Они вечно чего-то хотят, даже если совсем стары. А я? действительно изменился. Юпитер и Аврора, сначала на латинском, в Нормандии на французском. Любовь мелкопоместного дворянства к драматическим штучкам просто потрясающа. И конце концов, на англо-саксонском.

— Да, выглядишь ты преуспевающе, — заключил Сенрен.

Глаза Тьери пробежались по причудливой одежде Сенрена — шелк соседствовал с грубой шерстью, цвета плохо гармонировали друг с другом.

— Что ты делаешь сегодня вечером, помимо фокусов? — спросил приятеля Тьери.

— Моя одежда — дар уэльского друга, а что касается того, что делать сегодня вечером… если этот зал свободен, мы будем петь песни. Те, кто явятся уже пьяными, захотят выпить еще, а те, кто придет трезвый, не сможет не выпить. Это не так уж трудно, мы представляем, как Овидий…

Тьери только пожал плечами. Немного поколебавшись, он все же спросил:

— Ты знаешь, что Питер Абелард открывает школу? Она называется Параклеты. К нему идут сотни студентов, Абелард никогда не был так популярен, как сейчас, несмотря на неприязнь Бернарда Клавикса и других. Ты, наверное, не видел его с той ночи?

Синие глаза Сенрена загорелись.

— Я видел его перед тем, как оставил Париж. Он тогда ничего не сказал нам. Тьери, а как она? Что ты знаешь о ней? Как ее дела? — спросил Сенрен изменившимся голосом.

Но договорить им не дали — открылась дверь и вошел акробат. Тьери видел, как изменилось лицо Сенрена, как блеснули, а потом затуманились его глаза… Он не стал мучить старого приятеля и быстро прошептал, что она — послушница Аргенского монастыря, что все еще необыкновенно красива и любит Питера.

— А он, как говорят, не хочет говорить об этом и не желает даже встретиться с ней. — Тьери взял Сенрена за рукав, чтобы никто не мог услышать его слов: — Мы не могли поверить… Ты исчез так внезапно, даже не попрощавшись… ты был самой светлой звездой среди нас, после Питера мы боготворили только тебя. Ты…

Глаза Сенрена сверкнули.

— Мы все были сумасшедшими.

Тьери вздрогнул.

— Многие верят в это. Но не те, кто знал тебя в Нотр-Даме.

Сенрен достал другую монету. Теперь он пропускал уже две монеты сквозь пальцы.

— Но мы действительно были сумасшедшим! А теперь нас называют лунатиками, — по-волчьи оскалившись, сказал Сенрен.

Де Унерс задумчиво смотрел на Сенрена.

— Ах, этот Париж!

Он очнулся от воспоминаний и, улыбнувшись обратился к приятелю:

— Слушай, после праздника в Харефорде ты должен остаться с нами. Все трубадуры, клоуны и комедианты собираются со всей земли Божьей и идут к королю Генри на Рождество. Ты достаточно силен и ловок, чтобы заработать там большие деньги под маской шута. Ведь ты можешь изобразить глупого шута?

Они направились к двери. Сенрен убрал монеты в карман.

— Тьери, какой ты наивный! Ты же прекрасно знаешь, что я еще не сошел с ума, — проговорил Сенрен. — Что может быть проще, чем изобразить глупца-шута, но это не для меня. Да, кстати, а где двор короля открывает сезон в этом году?

Тьери направился к входу в восточный зал Харефорда.

— Мы еще поговорим с тобой, но чуть позже. В этом году король едет в Винчестер.