Аметистовая корона

Баржа продолжала плыть по Сене, приближаясь к Парижу. На каждом изгибе реки были видны замки. Водный путь в Париж был мирным, но война между Англией и Францией ощущалась и здесь — многое было разрушено.

— Глядя на все это, я понимаю, почему предпочел быть певцом и жонглером, — пробормотал Сенрен.

Флеминг не расслышал его и переспросил. Сенрен повторил свою мысль, что сочинять стихи лучше, чем воевать. Хотя он был обучен военному искусству с детства, но всем сердцем ненавидит войну. Флеминг не понял его.

— Ты выглядишь таким богатырем, а воевать не хочешь, почему? Слабоват?

Сенрен недоуменно уставился на него, они говорили, не понимая друг друга.

— О чем это ты? Неужели ты не видишь смерти, разрухи? Я не могу любить войну, не могу принять все это, поэтому я стал поэтом, жонглером. И я благодарен судьбе, что не стал монахом.

Ничего не ответив, бородатый Флеминг лишь пожал плечами.

Мысли жонглера помимо воли снова вернулись к Питеру, ему было сложно не думать о нем. И он рассказал Флемингу, что его друг — первый сын рыцаря — страстно увлекся философией и отказался пойти по стопам отца.

Вдруг Сенрен прервал свой рассказ и указал на отвесный берег впереди.

— Ты видишь рябь на воде… — проговорил он, и в тот же миг они увидели две лодки, выплывающие из-за утеса. Лодки направлялись им навстречу. Вскоре Сснрен уже мог различить лица гребцов… Это были очень разные лица — от молодых юнцов до умудренных опытом бородатых мужчин, но на всех было выражение отчаянной решимости. Сомневаться не приходилось, такие пойдут на все, лишь бы достать продовольственные запасы.

Капитан корабля, увидев эти лодки, закричал, что приближаются пираты, и направил баржу к берегу. Капитан хорошо знал, что на берегу им бороться будет удобнее.

У жонглера не было ни малейшего желания участвовать в битве. Он знал, что если хозяин баржи отдаст половину запасов, то эти голодные люди уйдут, но он так же знал, что хозяин не пойдет на это. Они будут биться до самого конца… Такое положение дел не устраивало Сенрена, и он, пока на барже царила суматоха перед предстоящим сражением, спрятался за холм и, бросив прощальный взгляд на сражающихся, ушел.

Монастырь, где находилась Хелоиза, был расположен в одной из северных частей Парижа. День был по-весеннему теплый, когда Сенрен остановился перед монастырем в конце аллеи. Его мучили дурные предчувствия.

У главного входа, где в любое время должен был толпиться народ, ожидая еды и милостыни, никого не было. Сенрен подошел к дубовой двери и дернул за веревку. Услышав звук колокольчика, он произнес:

— Во имя отца, сына и святого духа, кто-нибудь, подойдите к калитке.

Но ему никто не ответил. Ни одного звука не доносилось до ушей жонглера, казалось, монастырь вымер. Было так тихо, что он слышал, как где-то вдалеке мычали коровы.

Наконец дверь открылась и он услышал женский голос:

— Монастырь закрыт.

— Сестра, — сказал он, — мне нужно поговорить с настоятельницей монастыря. Передай ей, что пришел Сенрен, которого, она знала в школе в Нотр-Даме.

Это было единственное, что пришло ему на ум. Он не хотел упоминать имя Абеларда.

Ничего не ответив на просьбу Сенрена, сестра только повторила, что монастырь закрыт, и добавила, что их закрыли по приказу епископа. Жонглер не слушал ее, он хотел видеть Хелоизу.

— Иди и приведи ее мне, иначе я разнесу этот чертов монастырь! — закричал он.

Женщина исчезла так же тихо, как появилась.

Сенрен остался стоять у ворот монастыря, размышляя о том, что неужели их действительно собираются отпустить в мирскую жизнь… Если это правда, то он может освободить ее от церкви, освободить от Абеларда. Они смогут вместе вернуться в Британию, забрать ее ребенка у сестры Питера и жить вместе. Он так размечтался, что не заметил, как подошла Хелоиза.

— О, Сенрен! Дорогой друг! Неужели это действительно ты? — радостно воскликнула она.

Сенрена трясло, она была совсем близко.

— Хелоиза, — шептал он и не мог поверить, что наконец видит се. Она успокоила его:

— Тише, Сенрен, тише… Ты напугал сестру. Тебе не следовало так поступать, — говорила она.

— Ты же знаешь, я не хотел тебя огорчать, — уже спокойно проговорил Сенрен.

— Да? Бывают такие времена, когда я сама себя огорчаю, — тихо ответила она.

Жонглер услышал печаль в ее голосе.

— Хелоиза… — начал он, но она прервала его и стала читать ему стихи.

— Я не могу говорить сейчас о поэзии с тобой, — дрожащим голосом произнес Сенрен. — Монахини могут вернуться к мирской жизни… Пойдем же со мной! Я буду любить тебя.

— Я не могу оставить церковь, — сказала Хелоиза.

— Хелоиза, я найду деньги… Мы будем хорошо жить где-нибудь далеко от этого места, жить вместе с твоим ребенком! Мы обязательно заберем его… — умолял он ее.

— Дорогой Сенрен… — в голосе Хелоизы зазвучали теплые нотки, — Питер знает о нашем положении и предложил нам часовенку, которую он построил в горах. Правда, он не жил там некоторое время, и сейчас в ней кое-что разрушено, но мы восстановим, и к тому же власти разрешили сделать там некоторые постройки, необходимые нам. Большинство монахинь переедут со мной, мы обязательно выживем, — убежденно закончила она.

— Хелоиза! Оставь эту жизнь, разреши мне сделать тебя счастливой. Сколько можно доказывать тебе свою любовь?!

Женщина молчала. Сенрен понимал, что Хелоиза пойдет за Абелардом и в ад. Сейчас настало время Питера, судьба распорядилась так, что Абеларду наконец пришлось заботиться о ней. Он отдал несколько разрушенных зданий и землю для нее и ее монахинь.

Жонглер молча опустился на землю. Этот большой человек сидел неподвижно посередине дороги, погруженный в свои мысли.

Он понимал, что Хелоиза была потеряна для него, потеряна для всех, кто ее любил. Жонглер застонал от собственного бессилия, от того, что ничем не мог помочь ей.

Сенрен еще долго сидел на дороге, размышляя о любви, жизни и смерти. Затем поднялся и подошел к калитке, но вдруг резко развернулся и побежал.

ГЛАВА 28

Брат Уэланд пересек двор замка и, подойдя к настоятельнице монастыря, помог ей сойти с лошади. Он был сыном крепостного и с трепетом относился к представителям церкви.

Настоятельница спешилась, и он, бережно держа ее под руку, провел мимо небольшого озера в середине двора замка.

— Моя госпожа сейчас разговаривает с новым управляющим — сэром Эверардом, — и еще не знает о вашем приезде, — сообщил он настоятельнице монастыря.

— Хорошо, не надо ее беспокоить. Я встречусь со своей племянницей позже. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы покажете мне мою комнату. Путешествие очень меня утомило, — ответила она.

Уэланд посмотрел на двух молодых девушек, которые снимали багаж настоятельницы с мулов, и подумал, что они не лишены привлекательности.

— А что, Моресхолд здесь? — поинтересовалась настоятельница.

— Да, — ответил один из рыцарей Томаса Моресхолда. На этого рыцаря искоса бросали взгляд монастырские девушки.

Настоятельница огляделась и поняла, что здесь ничего не изменилось. Изменилась только она сама, ее лицо стало грустным. Она рассказала брату Уэланду, что еще ребенком бывала здесь, что граф Гилберт де Джобоург был ее родным братом.

Уэланд не знал этого.

— Но неужели совсем ничего не изменилось, ведь прошло немало лет? — с удивлением спросил он.

— Да, построили новое здание, новую башню, но, в общем-то, все, как и прежде. Кстати, а что слышно о лорде Роберте Гилберте? — спросила настоятельница.

— Он во Франции вместе с королем Генри, — ответил Уэланд.

Они подошли к лестнице, которая вела в комнату настоятельницы.

Перед праздничным залом стояло много повозок, они были заполнены провизией для предстоящей свадьбы.

Судьба Роберта Гилберта ни у кого не вызывала удивления. Все понимали, что ни один королевский суд не будет наказывать такого близкого родственника короля, пока сам король не захочет его наказать.

Две служанки спешили к настоятельнице, неся чашу с горячим вином. Она приняла ее с благодарностью, вино должно было восстановить ее силы.

Выпив вина и переведя дух, она поинтересовалась у Уэланда, что случилось с Джулианом. Правда ли говорят, будто он сбежал? Уэланд почувствовал себя неловко.

— Видите ли, Джулиана Нссклифе посадили туда, где сидят заложники… Его посадили туда после праздника… Думаю, вы знаете эту историю… — смущенно проговорил он.

— А что было дальше? — спросила настоятельница.

Уэланд откашлялся и стал рассказывать:

— Через какое-то время у него созрел план побега. Никто не думает, что ему кто-то помог бежать.

Настоятельница согласилась с ним. Она хорошо знала Джулиана с самого детства и помнила его ловкость и проворство.

Чуть позже она стала расспрашивать, как поживает ее племянница Констанция, что делает.

— Она готовится к свадьбе, — сказал Уэланд.

— Да… Я слышала, что Моресходд — хороший человек… — проговорила настоятельница и тут же повернулась к одной из служанок, спускавшейся по лестнице, и поинтересовалась, готова ли ее постель. Она очень устала после путешествия и, послав за багажом, отправилась в свою комнату.

Брат Уэланд слышал, как она отдавала приказания служанкам, когда поднималась вверх по лестнице. Он вернулся во двор и посмотрел на окно за решеткой высоко вверху.

Рыцари, которые охраняли сводного брата Констанции в ночь его побега, поклялись, что не слышали ничего — ни шума, ни лая собак. Это были верные рыцари… Но как такое могло случиться? После долгого раздумья, так и не найдя никакого решения, Уэланд отправился к графине сообщить о приезде ее тети.

Когда брат Уэланд пришел с новостью, Констанция сидела за столом с отцом Бертраном, Эверардом и бывшим управляющим. Они подсчитывали доходы от имения. Как Констанция и предполагала, эти доходы были весьма незначительны. Бывший управляющий положил перед ней бумагу, которую графиня молча подписала. Эти деньги предназначались семье рыцаря Карсефора, который погиб, защищая Констанцию. Его смерть под копытами лошади была ужасна.

Они работали молча, думая о том, что в связи с замужеством Констанция должна отдать все, что имеет, Томасу Моресхолду. Через несколько недель ждали приезда адвоката, чтобы уладить все юридические формальности.

Констанция встретилась взглядом с Эверардом. Она не ожидала, что ее новый управляющий будет так же хорошо относиться к Моресхолду, как и она сама. Неожиданно в комнату ворвались ее дети в сопровождении нескольких охотничьих собак, которые с лаем бежали за ними. Последним вошел Тьери, он был очень красив в своем шерстяном жакете.

Младшая дочь бросилась к Констанции и стала тянуть куда-то за руку. Старшая, Ходерн, недавно приехавшая из монастыря, степенно подошла к столу. Заглянув в счета, она как бы между прочим сообщила, что Тьери сказал, что она может ездить на пони.

Леди Морлакс улыбнулась и поднялась. Сразу же встали и все мужчины, сидевшие за столом. Дела были уже почти закончены, и Констанция решила выехать на прогулку со своими дочерьми. Ходерн взяла ее за руку, и они стали спускаться вниз по лестнице. Тьери шел сзади них, поддерживая маленькую Биатрис. На его вопрос, поедет ли с ними Томас, графиня ответила, что нет.

Последние недели стояла плохая погода и они вынуждены были большую часть времени проводить в замке. Сейчас, когда немного потеплело, все были рады выехать верхом в лес, где было так красиво и все радовало глаз.

Констанция хотела прогуляться с девочками вдоль реки, там рабочие начали строительство новой часовни, и ей лично хотелось посмотреть, как оно продвигается.

Мабел с ребенком на руках ждала Констанцию внизу на лестнице.

— Сестра, куда ты собираешься? Мне необходимо поговорить с тобой! — торопливо заговорила она, когда графиня спустилась.

Леди Морлакс остановилась и посмотрела на племянницу. Это была хорошенькая девочка по имени Элизабет, на днях Констанция стала ее крестной матерью. Ребенок спокойно спал, улыбаясь во сне. Биатрис крутилась вокруг них, ей очень хотелось посмотреть на свою сестренку. Но Мабел держала дочку высоко, и Биатрис ничего не могла рассмотреть.

— Констанция! Я не могу вернуться в их замок, ты должна понять, что это невозможно! Разреши мне остаться здесь и занять мою старую комнату. Я буду жить в ней… Моя служанка поможет с ребенком, — стала уговаривать ее Мабел.

Они вышли во двор.

— Нет, ты не останешься здесь. Он уже не бьет тебя, не так ли? — спросила она сестру.

— Констанция, ты не хочешь слушать меня! Я опять беременна, и сейчас это должен быть обязательно мальчик, — так сказал мой муж. Бог мой! Элизабет нет еще и трех месяцев! Я должна сама кормить ее, а не отдавать няне, но его мать и сестры…

Здесь Констанция перебила сестру и предложила обсудить это позже наедине.

Хуберт де Варренс и его отец были сейчас вместе с Томасом Моресхолдом и другими гостями, которые съехались на свадьбу в Морлакс.

Графиня знала, что была и другая причина, которая заставляла Мабел жаловаться на своего мужа. Все дело в том, что он очень мало времени проводил с ней. Практически она всегда была одна. Констанция огляделась, она искала свою младшую сестру.

— Где Бертрада? Почему ты не присоединишься к своей сестре и ее мужу? Сейчас мы найдем их служанку и пошлем передать ей, чтобы она пришла и забрала тебя с собой, — сказала она, хотя прекрасно знала, что ее младшая сестра с мужем не ладят с семьей дс Варренсов. Мабел при этих словах только покачала головой.

В это время Тьери посадил Ходерн на пони. Констанция, наблюдая за дочерью, невольно вспоминала себя. Неожиданно графиня вспомнила, как в один из снежных зимних дней во время их скитаний Тьери посетил одинокую вдову в какой-то деревне и вернулся с провизией, тогда он накормил их всех… Потом она вспомнила, как они почти потеряли надежду на спасение и Тьери спросил у Ллуд, умрут ли они на этой дороге, но она ответила ему «нет». Сейчас Тьери был около ее дочери, гордо сидевшей на пони, а Констанция все смотрела на него, не отрывая глаз.

Они никогда не говорили о своих зимних скитаниях. Констанция дала ученому приют и пищу. А вскоре — по приезде Ходерн из монастыря — он согласился стать учителем для ее дочерей. Девочки искренне полюбили молодого, красивого Тьери, и для нее было спокойнее знать, что кто-то кроме неграмотных слуг присматривает за девочками, пока она занимается своим полуразрушенным хозяйством.

Когда закончилась история с Робертом Гилбертом и Джулианом, они с Тьери изредка встречались наедине в замке или у озера, но графиня никогда не расспрашивала его о Ллуд и Сенрсне, боясь показать даже ему свою слабость.

Занимаясь хозяйственными делами, играя с дочерьми, она постоянно вспоминала их сумасшедшую игру на сцене… такой она была только с Сенреном… Но не следует ей все время вспоминать старое. Она тряхнула головой, как бы отгоняя от себя воспоминания и посмотрела на Тьери. Их взгляды встретились. Они понимающе посмотрели друг на друга, но ничего не сказали.

Конюх и Эверард уже ждали их. Мабел опять стала что-то говорить, слезы текли по ее щекам. Констанция успокоила сестру и пообещала обсудить все, но чуть позже.

Когда конюх вывел пони с Ходерн на спине за ворота замка, графиня вновь залюбовалась дочерью.

Лучи солнца пробивались через ветви деревьев, становилось заметно теплее, но после весенних дождей дорожка к реке еще не высохла, хотя земля уже стала подсыхать.

Ходерн на своем пони ехала сзади Констанции, упрашивая грума дать ей вожжи. Наконец девочке удалось уговорить его и она вырвалась вперед, объехала мать и помчалась к берегу реки. Биатрис извивалась в седле графини, умоляя, чтобы се спустили с лошади и разрешили подойти к реке посмотреть на рыб. Констанция спустила дочь с лошади и медленно ехала рядом, а груму приказала следовать за Ходерн.

Солнце припекало, деревенские ткачи были на противоположном берегу, но графиня их не видела. Она ехала и думала о том, что после свадьбы поедет на север к Томасу Моресхолду и немного поживет там. Он очень хороший и добрый человек…

Очнувшись от своих мыслей, она крикнула груму, чтобы тот вместе с Ходерн направлялся к часовне. Грум взял вожжи у девочки и стал поворачивать ее пони. Констанция издалека наблюдала за рабочими, когда вдруг услышала пронзительный крик Ходерн.

Когда графиня повернулась в их сторону, то увидела колонну странных рыцарей в белых туниках. Они скакали прямо на нее. Один из рыцарей выхватил у растерявшегося грума вожжи и потянул пони к себе. Констанция нагнулась и быстро посадила онемевшую от ужаса Биатрис к себе в седло. Графиня видела, как рыцарь подхватил Ходерн с пони и перекинул к себе через седло.

Держа вожжи в одной руке, другой придерживая в седле дочь, Констанция пришпорила лошадь. Она помчалась к рыцарю, у которого была Ходерн. Биатрис вопила от страха, но графиня не обращала на нее никакого внимания. Она уже была почти рядом с рыцарем, когда почувствовала как кто-то схватил ее кобылу за вожжи и потащил ее лошадь за собой. Они скакали через лес по деревенской дороге к мосту.

Леди Морлакс кричала, чтобы человек остановился. Они были на ее земле. Вероятно, они сошли с ума, если вытворяют такое. Она старалась освободиться от рыцаря, который вел ее лошадь, и одновременно держала плачущую дочь.

Подъехав к мосту, в лучах солнца графиня увидела высокую мужскую фигуру с золотистыми волосами, в рваной одежде и стоптанных башмаках. На мгновенье она потеряла дар речи, узнав в нем Сенрена, а потом громко закричала. Увидев ее, Сенрен побежал к ней.

Толпа рыцарей на лошадях мчалась ему навстречу. Констанция, уверенная, что они убьют его, кричала как сумасшедшая. Он был один, без оружия, против толпы вооруженных рыцарей. Храбрый жонглер шел на верную смерть ради нее!

Неожиданно ее кобыла споткнулась, и рыцарь на мгновение выпустил вожжи. Графиня спрыгнула с лошади и вместе с истерично орущей дочерью побежала вперед. Рыцари были со всех сторон.

Констанция видела, как Сенрен сдернул одного из рыцарей с лошади и выхватил его меч. Графине хотелось закрыть глаза и не видеть того, что неумолимо должно было случиться, ей хотелось молиться. Но глаза не закрывались, и она, объятая страхом, смотрела, как он дерется, выкрикивая слова на незнакомом ей языке.

Внезапно рыцари спешились и упали в грязь. Они лежали в своих белых туниках лицом вниз. Нанося побои, Сенрен кричал на них, находясь в каком-то диком возбуждении, но рыцари даже не пытались сопротивляться. Жонглер подбежал к рыцарю, в седле которого сидела Ходерн, и вырвал девочку из его рук.

— Чертова свинья! — прокричал он на немецко-саксонском.

Констанция понимала только некоторые слова. Держа Ходерн в руках, он поскакал к графине, которая уже села на свою лошадь и ехала ему навстречу мимо все еще лежащих на земле неподвижных рыцарей.

Обезумевшая от страха Биатрис еще не пришла в себя — она продолжала всхлипывать, ее всю трясло.

Когда они встретились, графиня не могла произнести ни слова. Она только знала, что Сенрен — такой большой, смелый, с золотыми волосами и сияющими сапфировыми глазами, — был рядом.

Сенрен спешился с лошади и попытался поставить Ходерн на ноги, но девочка была слишком напугана, ноги не слушались ее. Молодой человек взял ее на руки, и девочка доверчиво обняла его за шею и затихла.

— Констанция, дорогая моя, я возвращаюсь к тебе, — тихо сказал Сенрен.

Графиня молча смотрела на Сенрена и свою дочь на его руках.

ГЛАВА 29

Сенрен указал ей на лежащих в грязи рыцарей и на их предводителя в каком-то странном шлеме с белым пером.

— Его имя — Сигурд Клессен. Он — человек императора Генри, так же, как и все они. Они не оставляли меня в покое в Париже, когда я был студентом, следовали за мной после катастрофы с Абелардом… Они преследовали меня все это время, устраивая засады на дорогах, но не были достаточно умны, чтобы поймать. И вот эта попытка устроить ловушку на твоей земле, а тебя сделать приманкой…

Констанция едва понимала его слова, их смысл доходил до нее с трудом. Слова Сенрена, что он возвращается к ней, уносили ее из реальности. Ей хотелось кричать и плакать, хотелось броситься в его объятия.

В это время их грум, без единой кровинки в лице, смертельно напуганный всем произошедшим, подъехал к ним с пони для Ходерн. Он с испугом смотрел на огромного рыцаря, неподвижно лежащего на земле в ногах у Сенрена. Остальные рыцари также лежали в грязи, их туники из белых стали грязно-серыми.

Констанция передала Биатрис груму.

Графиня едва могла переводить дыхание от волнения, которое охватывало ее всякий раз при близости Сенрена. Она смотрела на него и вспоминала этот голубой шерстяной жакет, сейчас уже совсем поношенный и кое-где рваный. Когда-то он был новым и очень шел ему…

Влияние Сенрена на Констанцию всегда было сильным, могущественным. Она не могла оторвать взгляда от его сильного тела, его глаз небесного цвета, графиня чувствовала, как внутри у нее поднимается горячая волна желания. Леди Морлакс переспросила:

— Я — приманка?

Она ничего не понимала.

Жонглер внимательно смотрел на нее.

— Да, приманка. Клессен знал, что я обязательно приду на помощь, если тебе будет угрожать опасность. Я возвращаюсь к тебе, чтобы быть твоим рабом, певцом, поэтом, твоей игрушкой… всем, чем ты захочешь. Я испытал свои чувства, разобрался в себе. Я теперь твердо уверен, что хочу только тебя и очень в тебе нуждаюсь. Я думал, что сердце мое принадлежит другой, но ошибался, принимая жалость за любовь… — Он перестал говорить и они некоторое время молча смотрели друг на друга.

Группа людей спешила к мосту из деревни, они размахивали граблями и косами. Люди шли защищать свою хозяйку. Клессен поднял голову, но Сенрен ударил его, и он опять уткнулся лицом в грязь.

Констанция на минуту закрыла глаза. Ее сердце истосковалось, истомилось без Сенрена. Только что, он сказал ей те слова, которых она ждала, ждала так долго. Она услышала эти неистовые, невозможные слова, что он любит ее, что будет ее поэтом, певцом…

Она увидела, как ее крепостные бежали защищать ее, но, увидев распластанных на дороге рыцарей, остановились в замешательстве.

Его сердце не принадлежит Хелоизе! В нем только жалость, но не любовь. Матерь Божья! Именно это она страстно желала услышать!

Сенрен вновь сказал, что его не отпустят, но Констанция опять не поняла его. Жонглер ткнул своим растоптанным башмаком лежащего у его ног огромного рыцаря, тот поднял голову и вопросительно посмотрел на Сенрена.

— Вставай и расскажи ей все, — приказал он ему.

Клессен послушно встал, его лицо по цвету напоминало дубовую кору, глаза были тусклыми и ничего не выражали. Он отряхнулся, передвинул свой тяжелый меч за спину и, развязав кожаную сумку размером с человеческую голову, которая была привязана к его ремню, достал оттуда толстую, сделанную из золота древнюю корону, отделанную пурпурными камнями. Корона переливалась в солнечном свете разными огнями.

Рыцарь опустился на колени. Констанция инстинктивно отшатнулась. Клессен поднял корону над головой — лучи солнца, пробивавшиеся через деревья, осветили корону. Другие рыцари тоже поднялись с земли и стояли на коленях, склонив головы.

Клессен торжественно произнес:

— Принц Конрад! Мы приветствуем принца Конрада, саксонского рыцаря!

Графиня Морлакс повернула голову к Сенрену и спросила, заикаясь, правильно ли она поняла, что он принц?

Жонглер только пожал плечами и равнодушно ответил:

— Да, правильно. К тому же саксонский герцог. Мой дядя, Лофар, должен быть императором, конечно, после смерти настоящего импертора Генри. И оба они хотели, чтобы я жил в Германии, а не бродяжничал по дорогам Англии, зарабатывая себе на кусок хлеба песнями и фокусами, как бродячий менестрель. Болваны, которых они послали, целый год охотились на меня, но не могли поймать. Но сейчас их желание наконец исполнилось, страдания увенчались успехом. Они прекрасно знают, что я не хотел этого и желал бы видеть их всех в аду.

Констанция была поражена его спокойствием, его иронией. Минуту назад она была самая счастливая из женщин на земле, она хотела предложить ему своей замок, землю, поместья. Графиня вспоминала, с какой страстью он предложил ей стать ее певцом, поэтом, рабом… Слезы выступили на ее глазах, леди уже успела забыть, каким жестоким он может быть.

Сенрен внимательно наблюдал за ней, по ее лицу он понял, какие чувства завладели ею. Прижав ее к себе, он стал успокаивать:

— Бедная Констанция! Ты не заслужила таких страданий! Не надо плакать…

— Я не плачу! — перебила его графиня и гордо встряхнула головой.

Позади себя они услышали стук копыт. Это морлакские рыцари во главе со своим новым капитаном Лодгспризом галопом скакали по направлению к ним. Рыцари императора Генри, стоявшие на коленях посередине дороги, не шевелились. Рыцари Констанции приблизились к ним насколько было возможно и во весь голос стали звать ее.

Жонглер улыбнулся своей саркастической улыбкой.

— Эти рыцари не двинутся с места, даже если ваши воины станут рубить их на куски. Они обучены, так же как и я. Знаешь, Констанция, я старался жить по-другому. Быть мудрее, добрее, но несмотря ни на что, я все еще такой же дикий, как они. Смотри… — Он поднял меч над головой рыцаря с короной в руках. — Графиня! Я сейчас отрублю его собачью голову за то, что он испугал вас и ваших детей…

Он не успел договорить, как Констанция бросилась вперед и, схватив его за руку, громко закричала:

— Нет! Святая Дева Мария! Нет! Не убивай его, ради всего святого, не делай этого!

Рыцарь, прекрасно понявший намерения Сенрена, даже не пошевелился, как будто речь шла совсем не о нем. Констанция заплакала. Ей казалось, что она сходит с ума, окруженная неподвижными рыцарями, стоящими на коленях с опущенными головами. Она снова стала кричать:

— Если хочешь наказать его, лучше сделай рабом, пусть работает на полях!

Сенрен опустил саксонский меч.

— Сделать его рабом? Вы хотите, чтобы я сделал известного крестоносца Сигурда Клесссна рабом? Чтобы он работал на ваших полях или на моих? — с издевкой спросил он.

Графиня смутилась, неопределенно пожав плечами. Ей не хотелось сейчас думать о каком-то, пусть и известном, крестоносце.

Констанция знала, что Сенрен вернется в Германию. Она всегда чувствовала в нем какую-то тайну, чувствовала его силу, надменность, высокомерие и не могла понять, откуда в простом жонглере все это. Нередко графиня спрашивала себя, может быть, он разоренный, обесчещенный дворянин, все надежды которого потерпели крушение, или бывший монах, а возможно, разжалованный рыцарь. Но ответа на эти вопросы не было. Она никогда не думала о нем как о принце, такое даже не приходило ей в голову.

Сенрен отступил от рыцаря и обнял графиню.

— Поцелуй меня, Констанция! — попросил он с мольбой в голосе.

Ее поцелуй был нежным, мягким и страстным одновременно, глаза графини закрылись сами собой.

Она открыла глаза, услышав, как он говорит, что поедет в Саксонию только с ней. Родственники убеждают его выбрать себе жену в Саксонии, но Констанция — единственная, кого он хочет, единственная, при одном взгляде на которую у жонглера начинает закипать кровь.

Сенрен остановился, перевел дух и продолжил:

— Я, наконец, понял, что любовь — превыше всего, что она может вынести все. Раньше, к сожалению, я этого не понимал. Впрочем, раньше я не понимал многого… Но сейчас я знаю твердо, что ты — моя единственная любовь, мое сердце. В тебе вся моя жизнь, только с тобой моя душа отдыхает. Поверь, это великий дар, данный тебе Господом. Я…

Констанция попыталась что-то сказать ему, но Сенрен остановил ее:

— Нет, не говори ничего. Я сказал еще не все, что хотел… А сейчас я очень хочу услышать, что ты тоже любишь меня. Ты ведь любишь меня? Ты не лгала мне? — спросил он, и графиня, услышав страх в его голосе, страх, который жонглер искусно прятал, поспешила успокоить его:

— Нет! Я никогда не лгала тебе.

Сенрен улыбнулся и продолжил:

— Я возьму тебя к императору, ты поправишься, окрепнешь в Саксонии, познакомишься с моим дядей. Боже! Как Лофар будет ненавидеть тебя!

В этот момент к ним подошел ее новый капитан и, услышав последние слова жонглера, нахмурился.

— Миледи! Прикажите мне схватить этого негодяя!

Но в ответ графиня лишь отрицательно покачала головой. Сейчас ей не хотелось ничего объяснять Лодгспризу.

Жонглер бросил меч в грязь и со страстью притянул графиню к себе.

— Пойдем со мной, Констанция! Я богат, у меня есть поместья, владенья, и ты сможешь быть хозяйкой, управлять всем этим, организовывать школы… Я ничего не прошу, только люби меня и будь со мной рядом! Всегда рядом! Ты мне очень нужна, и я не поеду в Германию без тебя!

Боже! Ее дети! Они были рядом и смотрели на них широко открытыми глазами. Сенрен огляделся и предложил поехать в Морлакс и там еще раз поговорить обо всем спокойно.

Графиня только кивнула головой. Жонглер посадил Ходерн на пони — девочка уже пришла в себя и могла ехать самостоятельно, — подал неуловимую команду саксонским рыцарям. Они поднялись с колен, звякая шпорами и кольчугами. Сенрен нагнулся и взял у, все еще стоящего на коленях, Клессена аметистовую корону и привычным жестом надел ее себе на голову.

Сенрен был одет в поношенную, рваную одежду, его башмаки совсем стоптались, но все это не могло умалить его достоинств, скрыть природную гордость, умение держать себя. Морлакские рыцари, глядя на него, не могли сдержать удивления и изумления, наблюдая за чудесным превращением простолюдина в герцога.

Теперь уже саксонский герцог, принц Конрад подсадил графиню Морлакс на лошадь. Ее одежда при этом немного распахнулась, и она увидела, как метнулся его взгляд… Констанция на миг закрыла глаза и прошептала молитву.