— Бабушка, а у тебя что, есть для меня работа?

— Да, по связи со средствами массовой информации.

Хейстингз едва не расхохотался. Вряд ли у кого на Земле были худшие отношения с информационными агентствами, чем у Агнес — и это ей нравилось.

На тощей шее Седрика вздулись жилы.

— Я всегда хотел стать разведчиком, как папа. Разведчиком? Да какой же чушью пичкала она мальчонку все эти годы?

— Слышала я, слышала, — брезгливо скривилась Агнес. — Ты мне своей разведкой все уши прожужжал. Это у вас наследственное, не знаю только, от кого. Во всяком случае, не от меня. Вот такая же зацикленность на разведке и поссорила твоего папашу с твоим дедом.

Врет, врет на все сто процентов — и хоть бы глазом моргнула! Спорить, возражать, говорить, что дело обстояло совсем не так? Но тогда можно испортить Агнес всю ее непонятную игру. Странно только, что старая хищница занялась такой легкой добычей, как этот мальчонка, — скорее всего, она готовит его на съедение кому-то другому.

Седрик повернулся, с опаской взглянул на своего предполагаемого деда, затем нахмурился, встал, отодвинул кресло на пару шагов и снова сел. Поздновато, но все же неплохо — если учитывать обстановку.

— Ты умеешь читать и писать? — поинтересовалась Агнес.

— Конечно.

Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, снова побелели.

Где же это она прятала своего не известного миру внука — если, конечно, он и вправду внук? В питомнике, почти наверняка — в питомнике. А тогда зеленый — самый подходящий для него цвет. Читать-писать? Удивительно, что парень умеет связно говорить.

— Вот и прекрасно! Я хочу приставить тебя к связям с общественностью. Чиверы говорят, что ты очень контактен. Ты нравился буквально всем — от рабочих на ферме до маленьких детей.

Седрик Хаббард побагровел и мучительно сморщился — как сделал бы на его месте любой молодой парень.

— Бабушка, но я же…

— Например, — твердо оборвала его Агнес, — у нас бывают важные посетители. Сегодня вот приезжает некая принцесса, а значит, кто-то должен ее сопровождать по Институту и все такое прочее. Твоя, кстати, ровесница.

Рот Седрика беззвучно распахнулся. Как у рыбы, вытащенной на песок, посочувствовал Хейстингз. А принцесса — еще один элемент все той же игры. Нетрудно, кстати, догадаться, откуда приедет эта принцесса. И в такой-то момент старая карга рискнула привлечь к себе внимание информационных агентств! Поразительно, просто поразительно! Скорее всего, она задумала какой-то отвлекающий маневр — что-нибудь дикое, кошмарное. У Хейстингза упало сердце — только полный, законченный идиот может довериться Агнес Хаббард, когда у нее такое настроение. Эта сумасшедшая баба способна на все.

Негромкое предостерегающее “дзинь!”, и на дальней стороне пятиугольного стола появилась голограмма пухловатого человека с бледным, одутловатым, каким-то недопеченным лицом и волосами, поблескивающими, как вороненая сталь.

— А… — кивнула Агнес. — Седрик, я хочу познакомить тебя с ответственными сотрудниками Института. Это — заместитель директора Фиш, возглавляющий Службу безопасности.

Седрик вскочил на ноги, перегнулся через стол, протянул руку для приветствия — и только тут понял, что выставляет себя идиотом.

— Доброе утро, господин Генеральный Секретарь, — масленым голосом пропел Фиш. Масленым, как купоросное масло

. — Господин Хаббард? Надеюсь вскоре встретиться с вами во плоти. Насколько я понимаю, вы намерены посетить Кейнсвилл в самом ближайшем будущем.

— Э-э-э… — Седрик густо побагровел и взглянул на свою бабку (?).

— Завтра, — кивнула Агнес.

— Завтра, сэр.

Лицо Лайла Фиша оставалось безобидным и невыразительным, как тарелка манной каши. Он подслеповато вглядывался в Седрика сквозь чудовищно толстые очки, не дающие рассмотреть его собственные глаза (что и являлось, если верить злопыхателям, единственным предназначением этого оптического прибора). Он был по-собачьи предан Агнес. И он был одним из трех на Земле людей, вызывающих у Уиллоби Хейстингза искренний страх. Ловкий убийца со слащавой, почти подобострастной улыбочкой.

Едва закончился ритуал взаимных приветствий, как прозвучало новое “дзинь!”, появилась новая голограмма, и все повторилось.

За последние годы Рудольф Мур совсем высох и обесцветился. Впрочем, он и всегда был тихим, совершенно непримечательным — блестящий финансист, создатель и руководитель грандиознейшей в истории человечества сети взяток и подкупа. Пламя звезд, струящееся сквозь трансмензор в Кейнсвилл, давало энергию всей земной цивилизации, и, как однажды прикинул Хейстингз, по крайней мере десять процентов прибыли распределялись Муром налево, в обход всех законов и учета. Уже четверть века этот поток грязных денег помогал им всем — Хейстингзу в особенности — удержаться на вершине власти. На верху кучи яростно? рычащих, рвущих друг у друга гордо собак.

Царскую волю Агнес воплощала в жизнь команда из четырех помощников, известных в Институте как “всадники”. Впрочем, один из “всадников” был в действительности всадницей; она появилась в кабинете лично — после того, естественно, как ее немец обследовал помещение на предмет возможных опасностей. В молодости Мэри Уитлэнд являла собой истинное воплощение Матери-Земли. Каждый сталкивающийся с ней мужчина мгновенно преисполнялся уверенности, что эта огромная, черная, откровенно чувственная красавица прямо-таки рвется его изнасиловать. Театр, не более — ооновская Служба безопасности, знающая все про всех, уверенно утверждает, что Мэри и по ею пору девушка.

Старомодная галантность заставила Хейстингза встать, несмотря на страдальческие протесты протеза. А все-таки только ли потому женщины сохраняются много лучше мужчин, что тратят больше денег на ремонтные работы, или есть тому какая-то более глубокая причина? Мэри Уитлэнд была неподвластна годам. От ее приветственных воплей закладывало в ушах, как от рева стартующей ракеты, на черном лоснящемся лице цвела широчайшая улыбка. Раскинув массивные руки, она подбежала к Генеральному Секретарю ООН и заключила его в страстные объятия. При виде такой сцены, внутренне усмехнулся Хейстингз, неподготовленному человеку впору скромно потупиться, чтобы не мешать встрече изголодавшихся друг по другу любовников. А вот что бы делал тот неподготовленный человек на моем месте?

— Ну как же здорово, что ты, Уилл, к нам приехал, — раз за разом повторяла Мэри, не выпуская Генерального Секретаря из объятий, прижимаясь щекой к его груди, молотя его по спине. — Это ж сколько мы не виделись! Ну какой же ты молодец, что приехал…

Единственный в кабинете неподготовленный человек, Седрик, стоял все это время с отвисшей челюстью и взирал на происходящее круглыми, как пуговицы, глазами. Именно он и стал следующей жертвой экспансивной помощницы своей бабушки.

— Ну какой же ты красавчик! — возопила Мэри, бросив изрядно помятого Хейстингза. — Иди сюда, мамочка тебя поцелует!

Седрик отважно шагнул вперед — и тоже получил обработку по полной программе. Интересно, что бы было со мной, попади я в подобную ситуацию в его возрасте? — спросил себя Хейстингз и не смог ответить — мозг отказывался мыслить о немыслимом.

И ведь все это задумано заранее — у Агнес случайностей не бывает. Проверка? Чего проверка? И зачем? И кому она нужна, эта проверка? Во всяком случае, не самому парню. Откуда-то из давних университетских времен всплыл полузабытый технический термин — и Хейстингз поежился. Испытание на разрыв.

Теперь пустовало всего одно кресло. Марвин Бибер, первоначальный заместитель директора по оперативной работе, два года как сошел в могилу, — еще одно напоминание о быстротечности времени. На его место поставили… Хейстингз ни разу не встречал еще этого человека и даже не помнил его имени.

А вот Седрик помнил — он разве что не рухнул на колени, когда, после осмотра кабинета очередным охранником, в дверях появился четвертый заместитель директора.

Высокий и широкоплечий, украшенный умопомрачительными усами, одетый (безо всякой, собственно, сейчас надобности) в свой непременный комбинезон разведчика, Грант Девлин был живой легендой. Легенду эту он создал сам, поддерживая — в отличие от Агнес — великолепные отношения с информационными агентствами. Исследователь десятка экзотических миров, герой яростных (и великолепно отснятых) схваток с кошмарными чудовищами — кто же еще мог занять опустевшее после смерти Бибера кресло? Не ожидая формальных представлений, он пересек кабинет, пожал Хейстингзу руку (излишне крепко) и сообщил, что весьма польщен и так далее (излишне громко). А затем, с пресловутой своей харизмой наперевес, бросился в атаку на и так поверженного в благоговейный трепет Седрика.

— Говорят, ты стреляешь. Снайпер? Седрик кивнул — так резко, что стукнул отвисшей челюстью о ключицу. Великий первопроходец слышал обо мне? Не может быть!

— Я немножко упражнялся с лазером, сэр.

— Грант! Для тебя я просто Грант. Это великолепно! И когда ты, Седрик, отправляешься в Кейнсвилл?

— Завтра… Грант.

Девлин подмигнул, широко размахнулся и шутливо ударил Седрика в плечо.

— Ну а как ты насчет поохотиться? Мы всегда стараемся иметь под рукой планету с хорошей дичью. Крупная дичь. Очень крупная дичь. Твари, рядом с которыми динозавры — что твои кролики.

— Вот так-то, Грант, ты обучаешь моего внука строгому соблюдению правил. — Голос Агнес звучал не очень осуждающе.

— А-а.., ну да! Правила! Ясное дело, мы не имеем права устраивать частные охотничьи экспедиции, так ведь?

Девлин снова подмигнул; в глазах Седрика светился восторг.

Хейстингз окончательно решил, что ему не нравится Грант Девлин, великий первопроходец и непревзойденный охотник.

Голограммы Мура и Фиша, сидевшие на дальних сторонах стола, сохраняли олимпийское спокойствие; живые Уитлэнд и Девлин тоже заняли свои места, словно исключая Хейстингза и Седрика из замкнутого круга заговорщиков.

— Система сообщает, что репортеры уже собрались, — ослепительно улыбнулась Агнес. — Уилл, а не хотите ли вы с Седриком пройти в зал? Мы тут перекинемся парой слов и тоже спустимся.

— Ну конечно, — с преувеличенной готовностью согласился Хейстингз, хотя какой-то темный, древний инстинкт в голос вопил, предупреждая об опасности.

Агнес обратила свой царственный взор на мальчика:

— А для тебя, Седрик, это будет хорошей тренировкой. Пресс-конференция важная; думаю, к нам заявятся все звезды первой величины.

Глаза Седрика расширились:

— Прямо сюда? Сами?

— Ограничившись голограммами, они лишили бы себя возможности лакать мое шампанское.

— Да, конечно. Что, и такие, как Пандора Экклес? Как Питер Квентин?

— Да, да, все до единого. Тебе нужно с ними познакомиться. Кроме того, я хотела бы, чтобы ты коротенько представил мое выступление.

В серых глазах — дикий, панический ужас. Однако, к полному восхищению Хейстингза, уже через секунду Седрик успокоился, взял себя в руки.

— Хорошо. Только ты, бабушка, скажи мне, что там нужно говорить.

Неплохо, очень даже неплохо (из четырех возможных ответов выбран единственно верный). Если Агнес всерьез решила взнуздать этого жеребенка, нужны средства пожестче — впрочем, за ней не заржавеет.

Новая ослепительная улыбка, на этот раз — адресованная Хейстингзу:

— Ты там сообрази для него что-нибудь, хорошо?

Императрица приказывает удалиться и не отвлекать ее всякой ерундой.

Хейстингза охватило почти непреодолимое желание выйти из этой игры. Никогда еще не чувствовал он себя таким уязвимым — и никогда еще Агнес не вызывала у него таких опасений. Под ее напускным спокойствием клокотало непривычное, совершенно непонятное возбуждение. Но шанс что-то сказать, что-то сделать быстро исчез — Седрик бросился открывать перед своим предполагаемым дедушкой дверь.

И откуда бы это у мальчика хорошие манеры? В питомниках такому не очень-то обучают. Неужели нахватался сам, из телевизора? Тогда он, пожалуй, поумнее, чем можно подумать.

Проходя мимо Седрика, Хейстингз почувствовал на себе оценивающий взгляд и непроизвольно выпрямился, расправил плечи.

— Два, запятая, сколько?

Седрик смущенно побагровел, словно его застали за чем-то неприличным.

— Д-д-д-ва, запятая, ноль пять, сэр. Красные и синие телохранители, сидевшие в приемной двумя отдельными враждебными группами, дружно вскочили на ноги.

— На пресс-конференцию, — сказал Хейстингз вожаку синих; синий молча зыркнул на свеклообразного Багшо, и конвой выстроился в боевой порядок.

В коридоре Хейстингз обернулся и окинул взглядом своего тощего, как смертный грех, спутника.

— Высокий ты, выше, чем я в твои годы.

— Ну разве что немножко, сэр, — галантно возразил Седрик, однако лицо его сияло нескрываемой гордостью.

— Хорошенькое “немножко”, — улыбнулся Хейстингз. — Я тогда хвастался, что во мне шесть футов шесть дюймов — это чуть меньше двух метров, — но дотягивал до этой цифры только по утрам, и то не совсем. Ты же, наверное, знаешь, что утром рост больше?

Он никогда не был таким высоким и тем более таким тощим, как этот ходячий скелет. Одежда в обтяжку тоже делала свое дело — малец был похож на огородное пугало.

— Нет, сэр.

— Да не шагай ты так быстро, — взмолился Хейстингз. — Раньше чем через полчаса твоя бабушка не появится, можешь быть уверен. Так что спешить нам некуда. Да, так вот. К вечеру человек немного укорачивается — хрящи сжимаются и всякое такое. И с возрастом тоже укорачивается. А еще я потерял пару сантиметров при замене настоящих ног на эти ходули.

Нужно думать, Седрик только теперь заметил, что дедушка прихрамывает. Он нахмурился и сменил тему разговора.

— А что я там буду делать, на этой конференции, сэр?

— Просто встань около трибуны. Подожди, пока тебя заметят. А потом скажи что-нибудь вроде:

«Уважаемые гости, леди и джентльмены — директор Хаббард”. Кричать не нужно, Система усилит твой голос, так что все услышат.

— И это что, все? — облегченно вздохнул Седрик.

Нет. Можешь быть уверен, что это — не все. Далеко не все.

— Да. Насколько я понимаю. Седрик радостно кивнул — и перешел на очередную тему:

— Сэр, а вы не могли бы рассказать мне про отца?

Вот и вертись как хочешь. Хейстингза так и подмывало ответить: “А не мог бы ты, рассказать мне, что ты о нем уже знаешь?»

Однако он ограничился неопределенным: “К сожалению, я довольно мало с ним встречался. Так уж сложилась жизнь”.

Они подошли к эскалатору и остановились. Обоих цветов охранники занялись поисками мин и прочих ловушек.

— Твоя бабушка — замечательная женщина. Ты хорошо с ней знаком?

— Знаком? Да я же ее раньше и не встречал, только что по коммуникатору! Вы же сами виде… — Седрик прикусил язык и резко изменил тон:

— Но она часто мне звонила, очень часто, почти каждый месяц. Многим нашим ребятам вообще из дома не звонили. Совсем никогда, даже на Рождество.

Агнес работала над этим парнем лет двадцать или около того, и теперь вводит его в игру. Важные карты выкладываются на стол только в самый критический момент.

— Да, замечательная женщина, — повторил Хейстингз. — Мы познакомились с ней.., да когда же это было? В девяносто девятом, наверное, — когда ее выдвигали на Нобелевскую премию.

Какая женщина! Великолепный аналитический ум, стальная воля — и при этом внешность заметно лучше средней. Хейстингз обладал гораздо большим опытом, и все равно Агнес сделала его, как маленького.

Интереснейшее было время, особенно что касается политики. На мировую сцену вырвалось первое поколение по-настоящему эмансипированных женщин, женщин, с младых ногтей привыкших ни в чем не уступать мужчинам, однако каждое явление неизбежно порождает побочные эффекты. Триумфальное шествие женщин наново ввело в мировую политику исчезнувший было из нее сексуальный фактор — ввело в масштабах, невиданных со времен маркизы де Монтеспан

и Марии-Антуанетты. Этот-то жердина и имен таких, скорее всего, не слыхал.

Уиллоби был тогда тридцатидвухлетним парнем, высоким и — когда не лень — агрессивно сексуальным. В любовных своих интригах он проявлял изобретательность и безграничную, вполне осознанную аморальность. Для полной коллекции у него имелась и пара вполне легальных, юридически оформленных связей. Именно в постели заработал он продвижение по службе, заслужив, как хихикали в кулуарах ООН, репутацию самого активного члена американского представительства. А затем появилась Агнес.

Не обнаружив ни мины, ни засады, немцы запустили своих подопечных на эскалатор, поставив предварительно охрану вверху и внизу.

Хейстингз шагнул на верхнюю ступеньку, весело хмыкнул и обернулся к Седрику:

— Мы встречались несколько раз на совещаниях, перебрасывались парой слов. Как-то вечером мы спускались с ней в одном лифте. К первому этажу твоя бабушка успела поведать мне, что она хочет ребенка, что она предпочитает естественное оплодотворение, что с виду я вполне устраиваю ее как любовник — и не желал бы я заключить детородный контракт.

Господи, да как же у него глазенки-то выпучились! На ступеньку бы не упали.

— И что вы ей ответили?

— Я предложил обсудить условия контракта за выпивкой. Примерно через час мы зачали твоего отца.

Ошеломленное молчание.

Или через три часа.

Или через десять…

— К утру идея не утратила своей привлекательности. — Да, я тогда решил, что молоденькая девица обеспечит хоть какое-то разнообразие, будет чем-то вроде заслуженного отдыха от повседневных трудовых повинностей. — Мы согласились поручить юридическую тягомотину адвокатам, и я уехал во Францию — теперь это называется Неврополис.

Они свернули в очередной бесконечный коридор.

— И что? — прошептал Седрик. В серых глазах горело нестерпимое любопытство.

— Через две недели я вернулся. К тому времени твоего отца извлекли пипеткой и поместили в инкубатор. Твоя бабушка сообщила мне, что контракта не будет.

— Не будет?

— Она получила уже все, что хотела. О, я еще много раз появлялся с ней в свете. Ведь она — великолепная собеседница, великолепная напарница в любом деле. Все вокруг были уверены, что у нас с ней связь. Ничего подобного! Понимаешь, мальчик, никто об этом даже не подозревает по сию пору, но твоя бабка ни разу — после того вечера — не позволила мне затащить себя в постель.

— Почему? С какой стати?

Конфиденциальные подробности жизни одного из ведущих мировых лидеров окрасили лицо Седрика в густо-свекольный цвет.

Потому что Агнес ловила кайф от совершенно иных видов деятельности.

— Потому что она считала секс излишней, потенциально рискованной процедурой — так, во всяком случае, мне кажется. Она дала сыну свою фамилию и отказалась принимать от меня какую-либо поддержку. Она продемонстрировала мне генные карты. Отцом ребенка был я, тут уж не появлялось никаких сомнений. Но я почти не встречал Джона, пока он не вырос, и даже потом — очень редко.

У Генерального Секретаря не было ровно ничего общего с этим ковбоем, страстным любителем родео.

Но у Агнес имелась и вторая, менее очевидная цель. Как бы ни была развратна человеческая особь мужеского пола, она, эта самая особь, проявляет обычно некоторую заботу о благополучии своего потомства. Уиллоби не являлся исключением — ради мальчика он неустанно проталкивал Агнес вверх, делал для ее карьеры все возможное и невозможное. Они образовали нечто вроде неофициальной политической семьи, этакое общество взаимопомощи из двух членов (тьфу!). Малолетний Джон Хейстингз Хаббард являлся, сам того не зная, цементом, связующей силой самого, может быть, крепкого партнерства в истории.

— А какой он был, сэр? — печально вопросил Седрик. — Он, мой папа.

Хейстингза захлестнула волна жалости, сострадания, но Генеральный Секретарь был стоек, как утес, неподвластный всяким там волнам. Как захлестнула, так и схлынет. Нельзя поддаваться старческим слабостям, нельзя, чтобы чувства мешали делу. А этот желторотый сосунок имеет к делу самое прямое — хотя и непонятно, какое именно, — отношение. Во всяком случае, нельзя делать ничего, способного помешать планам Агнес.

— Не такой высокий, как ты или я, но и не маленький. Среднего роста. Очень много разговаривал.

Седрик открыл было рот, намереваясь задать очередной вопрос, но Хейстингз его опередил:

— Нет, теперь моя очередь. Я ведь тоже несколько потрясен, нежданно-негаданно наткнувшись на двухметрового внука, о существовании которого даже не подозревал. Расскажи мне о себе. Где это и каким образом сумел ты вымахать до такой умопомрачительной длины?

Коридор уперся в очередной, и очень обширный, холл. Сейчас холл представлял собой настоящую псарню — на всех стульях, креслах и диванах, даже на полу сидело с полусотни “немецких овчарок” в тридцати, не менее, различных униформах. Вся эта компания угрожающе вскочила на ноги; Хейстингз обреченно вздохнул, абсолютно уверенный, что сейчас каждый из охранников возжелает лично обыскать его и Седрика. Оставалось только стоя г и ждать, пока стихнут визги и рычание.

И что же это за чертовщину задумала сегодня Агнес — и при чем тут этот сосунок? И почему она, скажем, не попросила его причесаться?

Он слушал вполуха, как этот невесть откуда взявшийся внучек, а может и не внучек, увлеченно расписывал свою жизнь в некоем месте под названием Мидоудейл. Питомник, похоже, но если и вправду питомник, то какой-то на редкость гуманный. Некоторые из этих заведений держат своих жертв от рождения до зрелости в клетке, словно зверей каких, да еще в жутком убожестве. А что, может, так оно и лучше — если учесть кошмарное будущее этих несчастных.