13

— Я выезжаю завтра утром. — Джулиан натянул пижамную рубаху. — Собери мой мешок, будь так добр.

Домми прикрыл шкаф и повернулся, улыбаясь.

— Я уже позаботился об этом, Тайка. На всякий случай я уложил ваши теплые вещи — зима на носу, а потом, вдруг вы отправитесь на драконе и будете срезать через горы.

— Молодец. Гм… Домми… — Джулиан вдруг сообразил, что, какие бы козни ни готовил Джамбо Уотсон, в Олимпе имеется один человек, готовый поддерживать Эдварда Экзетера хоть в аду. На самом деле, конечно, туземец мало что может сделать против пришельца, но друг всегда поможет в трудную минуту. — Я собираюсь на север, искать Тайку Экзетера. Я не уверен, что смогу найти дракона для тебя, но, если он найдется, я буду рад взять тебя с собой. Если ты еще не передумал, конечно.

Домми расплылся в улыбке.

— Это для меня большая честь, Тайка!

Почему этот человек бросает свою жену, да еще в такой момент? Таких причуд от Морковок обычно не ожидают, но спрашивать об этом было бы невежливо.

— Я уверен, ты поможешь мне. Кажется. Это пока все, спасибо. Спокойной ночи, Домми.

— Спокойной ночи. Тайка. Хотите, чтобы я открыл окно пошире?

— Да. В комнате немного душновато.

Домми открыл створку еще на фут и исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Джулиан накинул халат и скользнул к окну.

Халат был черного цвета.

Любовь всегда занятие странное, а в Олимпе — еще более странное, чем где бы то ни было. Слова «пока смерть не разлучит нас» превращались в пустой набор звуков, когда срок жизни измерялся трех— или четырехзначным числом. Весь вечер он и его возлюбленная вежливо переглядывались через стол, обменялись несколькими ничего не значащими фразами — в общем, вели себя, как все остальные гости. Таковы правила игры, и олимпийцы строго придерживались их. Но все халаты в Олимпе были черного цвета.

Он перебрался через подоконник. Ничто не мешало ему просто выйти в дверь, однако определенные вещи полагалось делать так, как велит традиция.

Ночь — как по заказу, свежая, но не холодная, освещенная красной и голубой лунами и миллионом звезд, благоухающая ароматами бесчисленных местных цветов. Горы выглядели словно декорации, расставленные гениальным художником, а пение похожих на белок соловьев в кронах деревьев-тыкв почти не уступало пению соловьев на Земле. Он спешил, стараясь держаться в тени. Не очень приятно было бы встретить сейчас кого-нибудь, хотя по молчаливому уговору в подобных обстоятельствах все друг друга как бы не замечали. Полное отсутствие света в окнах вовсе не означало, что обитатели домов спят сном праведников.

Путь его снова лежал в глубь поселка, и снова к древнему как мир трепету любовника, спешащего на встречу с подругой, добавилось знакомое покалывание виртуальности. Когда он проходил мимо дома Ольги, откуда-то выплыла мышь-сова, сделала над его головой несколько кругов, проверяя, не дичь ли он, потом решила, что нет, и исчезла за деревьями. Добравшись до дома Маккеев, он свернул на боковую дорожку, упиравшуюся в садовую скамейку, которая по счастливой случайности находилась как раз под окном.

Которое оказалось закрытым.

Право же, эта женщина! О чем она думает! Она же знала, что он придет. Весь вечер они только и делали, что подавали друг другу знаки «пью за тебя, дорогой» и перемигивались в ожидании встречи. Уильям все еще наставляет неверующих на путь истинный где-то там, далеко, — впрочем, Уильяму абсолютно наплевать, кто спит с его женой. Кажется, в последнее время сам он спит с Айрис Барнз.

Джулиан встал на скамейку и постучал ногтями по стеклу, потом подождал. Пели соловьи. Он дрожал от возбуждения и виртуальности.

Он постучал громче, костяшками пальцев.

Штора шевельнулась, за ней мелькнул и вновь пропал свет. Бледная фигура опустилась на колени с той стороны оконной рамы. Створка приподнялась на дюйм.

— Уходи, — прошептала Юфимия.

— Нет. Что случилось?

— Ничего. Все. Прошу тебя! Не сегодня. — Певучий ирландский говор возбудил его еще сильнее. Он всегда говорил ей, что ее голос напоминает ему шелест дождя по торфу, правда, потом пришлось объяснять, что он хотел сделать ей комплимент.

Она плакала!

— Юфимия, милая, что случилось, скажи! Нет, впусти меня сначала.

— Уходи… пожалуйста!

— Никуда я не уйду. — Кошмарное видение: Пинки в розовой пижаме… — Если только у тебя там нет еще кого-то.

— Нет! Ну пожалуйста, Джулиан! Не сегодня. Мы можем поговорить, когда ты вернешься из Джоалвейла.

— Почему? Нет! Что-то не так? Послушай, если ты не пустишь меня здесь, я обойду дом и буду колотить в дверь до тех пор, пока не перебужу всех Морковок до одного. — Это должно подействовать: все женщины в Олимпе жили в постоянном страхе — что скажут о них Морковки, хотя каждая прекрасно знала — все остальные занимаются тем же и что Морковкам это абсолютно безразлично. Единственное, что не позволялось совсем, — это заниматься этим с Морковками. — Ты расстроена. Я хочу помочь тебе. Я люблю тебя, милая!

Юфимия совсем неромантично шмыгнула носом.

— Послушай, я же не собираюсь насиловать тебя! — возмутился Джулиан, отложив прямое соблазнение в качестве крайней меры. — Мы можем просто поговорить, если это все, чего ты хочешь. — Если это все, чего он может добиться. Она никогда не противилась ему до сих пор; во всяком случае, он такого не помнил. Она с энтузиазмом делала все, что он предлагал, — то есть все, о чем он когда-либо слышал или что мог выдумать…

Она поднялась, и свет мелькнул снова, когда она скрылась за шторой, но окно осталось открытым. Он просунул руку под раму и поднял ее. Спустя мгновение он откинул штору и зажмурился от сияния свечей на комоде. Она стояла посреди комнаты спиной к нему, одетая в розовую ночную рубашку — цвет ей совершенно не шел. Зато ее восхитительные волосы ниспадали почти до талии; достойный Тициана водопад, возбуждавший его не меньше, чем просвечивавшая через прозрачную ткань белая кожа.

Он положил здоровую руку ей на одно плечо, а обрубок на другое и попытался повернуть ее. Она упрямо отстранилась. Он сдержался.

— Что я такого сделал? — Интересно, был ли хоть один мужчина со времен Адама, которому не приходилось когда-либо задавать этот вопрос?

— Ничего, правда ничего. Только не сегодня, милый, ладно? Когда ты вернешься из Джоалвейла.

— Отлично! — согласился он, хотя все было уж никак не отлично. — Сядь вон туда, а я сяду сюда, и ты объяснишь мне, в чем дело. — Он отвернулся и шагнул к креслу. Хотелось бы ему разбираться в женщинах получше.

Она опустилась на край кровати, съежившись, обхватив руками грудь, опустив лицо. Игры света на ее волосах уже хватало, чтобы взорвать его изнутри, но была ведь еще и грудь, просвечивающая сквозь рубашку бледными клубничинами, и коричневатая тень внизу живота… Его сердце прыгало, как на скачках на Национальный Кубок со всеми их барьерами. Он одернул халат, чтобы скрыть предательскую выпуклость.

— А теперь Венди может сказать капитану Крюку, в чем дело.

Некоторое время она продолжала сидеть молча, давясь всхлипами. У него почти не было опыта общения с женщинами. Ольга затащила его к себе в постель всего через несколько дней после его появления в Олимпе — один-единственный раз. Этого раза ей хватило, чтобы удовлетворить свое любопытство. Этого раза ей хватило, чтобы произвести сокрушительное впечатление на увечного, контуженного, почти сведенного с ума войной двадцатиоднолетнего девственника. Несколько месяцев он никак не реагировал на различные намеки, да и потом не рисковал поддаваться на них до того самого дня, когда отправился погулять в холмы и совершенно случайно встретился там с Юфимией. Одно за другим… короче, в конце концов они оказались лежащими на измятых диких цветах в чем мать родила. С тех пор никого другого у него не было. Она обладала всем, что он надеялся найти в женщине.

Ее никак нельзя было назвать леди. Ее отец торговал рыбой в Донегале. Остальные женщины смотрели на нее свысока. Билл Маккей отправился в отпуск на Родину, и вернулся с этой простолюдинкой, и… Одному Богу известно, сколько лет прошло с тех пор. Об этом не спрашивают. У себя на Родине Джулиан вряд ли обратил бы на нее внимание. Гвардия его чудовищных тетушек в Челтенхеме подняла бы истошный визг, введи он в дом женщину вроде Юфимии Маккей. Он попытался представить ее себе в опере или на церковном пикнике

— и тут же бросил это занятие. Но это был Олимп, а не Челтенхем, и она была его подругой. Его, а не Пинки!

— Я слишком жадничала, — прошептала она.

— О чем это ты?

— Я была слишком жадной. — Она на мгновение подняла покрасневшие глаза, потом снова уставилась в пол. — Мне не надо было так удерживать тебя у себя. — Шмыг, шмыг!

— Ты не ответила, милая.

— Неужели ты не понимаешь? Моя очередь уже прошла. Они все хотят тебя! Ты молод, правда молод, а не как пришелец. Ты красивый, и замечательный, и не старше чем кажешься, и такой невинный, и Ольга им всем нарассказала… какой ты как мужчина… и ты ведь герой, настоящий герой! Значит, ты должен уделить всем себя, и…

У Джулиана вырвалось словцо, которого он не использовал с тех пор, как был на Западном фронте. Он встал и заходил по комнате. Ему хотелось сесть с ней рядом, но что будет в случае, если он коснулся бы ее руками… рукой… в его теперешнем состоянии, он не знал. Точнее, что будет — знал, но не знал как.

— Это совершенная… — Он использовал еще одно выражение, которого не положено знать леди, хотя Юфимия наверняка знала. — Я им что, племенной жеребец? Они что, думают, что могут передавать меня из рук в руки словно интересную книгу? Я уже не могу выбирать, с кем спать? Черта с два, женщина, я хочу тебя и никого другого! И к черту Ольгу вместе со всеми остальными… — Он поперхнулся и нервно засмеялся. — Я хочу сказать, мне они на… в общем, не нужны. К черту их, вот и все! — Пусть их скучают. Впрочем, мысль о том, что к нему так относятся, льстила, хоть он и не верил в это. Неужели правда? Надо же!

Ответа не последовало, если не считать шмыганья носом.

— Что тебе сказал Пинки?

Она не то всхлипнула, не то закашлялась, но взгляда не подняла.

— Ну?

— Ты уезжаешь завтра в Джоалленд.

— Ну и что? Я вернусь. Я с радостью возьму тебя, если ты поедешь. — Это может вызвать скандал, но если ей все равно, то и ему тоже.

— С Урсулой Ньютон.

Джулиан застыл.

— Я думал, я поеду с Джамбо. — Да, но никто ведь не говорил этого. Он сам так решил.

Юфимия мотнула головой, отчего занавесь ее волос качнулась. Он не видел ее лица.

— С Урсулой!

— Милая, но это не мой выбор! И если ты считаешь, что между мною и ей что-то… — Он пожал плечами, ни капельки не лукавя. Урсула? Ни за что! Эта женщина-кузнец? Она лупила по теннисному мячу сильнее, чем любой мужчина в поселке. Мужеподобные женщины отталкивали его. — Уж скорее я окажусь в постели с Ревуном.

— Думаешь, кого-то интересует, как ты к этому относишься? — неожиданно громко спросила она. — Она здесь дольше любой из нас!

— Да, но… О чем это ты?

— О том, что никто не знает, каких таких чудес от нее можно ждать, вот о чем! — Стараясь не встречаться с ним взглядом, Юфимия обращалась исключительно к нарсианским коврам. Но он-то знал — когда она волнуется, ее чудовищное ирландское произношение становится заметнее. Вот и сейчас оно выдало ее. — У нее поди маны больше, чем у любого другого тут, и если она тебя захочет — а она хочет, я знаю, — она тебя получит, и ты слова поперек не скажешь.

Силы небесные! Это же будет форменное изнасилование!

Впрочем, черт с этим; дело пахло еще худшим…

— Почему они посылают Урсулу?

— Остановить мистера Экзетера, — прошептала она.

Джулиан снова пожал плечами. Его посылают, чтобы он доставил Урсулу Ньютон к Экзетеру — уж она-то легко справится с Эдвардом. Иуда! Он сел на кровать рядом с Юфимией и обнял ее, чтобы успокоить. На самом-то деле это он нуждался в ее ласке и утешении, но она отодвинулась, не поняв его.

Во рту стоял неприятный привкус. Прежде чем начинать думать о проблеме Экзетера, ему необходимо разобраться с Юфимией. Он откашлялся.

— Что еще наговорил тебе Пинки сегодня?

Молчание.

— Тогда что ты сказала Пинки?

Снова молчание; потом она заговорила негромко:

— Уходи, милый. Не задавай «вопросов. Я не хочу делать тебе больно.

— Ты не можешь сделать мне больнее, чем сейчас.

Она шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной руки.

— Могу.

— Попробуй. Я хочу знать правду, Юфимия, всю правду.

Шмыг! Она вытерла нос.

— Они хотят послать кого-то на Родину найти Алису Прескотт, попросить ее о помощи. Совсем ненадолго — туда и обратно.

Он ждал, ничего не понимая. Он снова попытался обнять ее, и снова она отвела его руку. Он заметил, что его халат больше не оттопыривается.

— Нам с Уильямом ждать еще несколько месяцев. Есть кое-кто… о ком я ничего не знаю с самого начала войны. Ни слова. Я просила Пепперов, но они могли и забыть… им столько надавали поручений. Мне всего-то на несколько минут к телефону, всего один звонок…

— Этот грязный дьявол шантажирует тебя? Я ему…

— Нет, нет! — Она вздрогнула и зажала ему рот рукой. — Он сказал только, что им нужно выбрать кого-то для этого короткого визита на Родину. И еще сказал, что всегда спит с открытым окном. Вот и все.

Этого было вполне достаточно. Джулиан почти слышал, как Пинки говорит это, по обыкновению хитро жмурясь.

— Этот грязный ублюдок! Я…

— Нет! Пожалуйста, не надо, а то он не пустит меня! Ведь куча народу ждет такой возможности, но он сказал, что может устроить…

Он убрал руку.

— Еще бы не устроить! За такую цену он может устроить все что угодно, не так ли?

— Ох, Джулиан, ведь это не конец света, правда? Я делала это и раньше.

— Что? С Пинки? Нет!

— Да! — крикнула она.

— Ты же говорила, что он тебя никогда не интересовал!

Ее смех прозвучал горько-горько.

— Ох ты, идиот маленький! Они почти все меня интересовали в разное время. Ты что, еще не догадался об этом? Или ты считаешь, что получил меня девственницей?

Что ж, никто не просил его спрашивать.

— Это ничего не меняет. — Меняет, и еще как. Он пожалел, что она сказала об этом. Сколько? Кто? Все этим занимались, все время. Он совсем еще ребенок. — О ком это тебе так не терпится узнать?

— О… о родственнике.

— Каком еще родственнике? — Он дернул ее за руку. — Отвечай!

— Ну ладно, ты сам напросился! — крикнула она. — Я скажу тебе, хоть ты и пожалеешь об этом. Это Тим — Тимоти Вуд, мой сын!

— Сын?

Ему всегда казалось, что она младше его. Умом он понимал, что этого не может быть, однако эмоционально он доверял больше внешности и поведению. На вид ей трудно было дать больше восемнадцати. Однако сейчас, когда она смотрела на него глазами, полными слез, раскрасневшись, с пылающим на скулах сердитым румянцем, она выглядела на все тридцать. А то и сорок.

— Он старше тебя, Джулиан Смедли.

— Твой сын? Твой, не Уильяма?

Она покачала головой, вглядываясь ему в лицо.

— Он давно уже здоровый парень. Волосы рыжие. Как у его матери.

Он все прочитал в ее глазах. «Не надо, — думал он, — пожалуйста, не говори этого!»

Но она не услышала этой мольбы.

— И как у его отца.

Она занималась этим с Морковками.

Мир рушился вокруг Джулиана.

И вовсе не из-за того, что Морковки были туземцами. По крайней мере они были белыми. Конечно, они необразованны, отсталы… Но миссис Маккей и сама из рабочих, не так ли? Нет, все дело только в том, что Морковки — смертны, а роман между смертным и бессмертным просто невозможен. Непростителен. Экзетер уже узнал это на собственной шкуре.

— Теперь ты понял, почему ты должен уйти, Джулиан? Ступай и отдыхай в Джоалвейле с милой Урсулой, а я пойду и буду милой со славным Пинки.

Он все еще колебался. Она толкнула его к окну.

— Убирайся же! Я хотела поберечь тебя — такой ты невинный, — но теперь ты знаешь: я плодила ублюдков-Морковок еще до твоего рождения, мой мальчик. Так что убирайся.

Он все смотрел на нее. Сколько ей лет? Сколько дюжин или сотен мужчин побывали здесь до него? Лицо ее в свете свечи показалось ему вдруг зловещим…

— Ну, если ты так хочешь… — Джентльмен не может оставаться в спальне у леди, если его не желают. Он подошел к окну, выбрался на улицу и пошел домой, ощущая себя тысячелетним старцем.

14

Столичный город Юрг только-только просыпался, когда Элиэль Певица, прихрамывая, шла по Рыночной улице, петляя между телегами, сталкиваясь с заспанными подмастерьями, направлявшимися на работу, и служанками, вышедшими купить свежего хлеба на стол господам. Несколько проспавших свое время петухов все еще горланили во дворах.

Она сгибалась под тяжестью мешка, в котором лежали все ее пожитки: одежда, три книги, две запасных пары обуви, несколько дорогих подарков. Ушибы болели, хотя лицо, к счастью, не пострадало. Как бы в утешение ее переполняло странное возбуждение, уверенность в том, что жизнь ее вот-вот сделает новый поворот. Солнце, казалось, светит особенно ярко, день был полон свежих ароматов. Циничный внутренний голос шептал ей, что голова ее просто идет кругом от недосыпа, ибо рассвет обыкновенно означал для нее конец рабочего дня, а не время вставать. Ничего, все это уже позади. Она теперь совсем другая женщина.

Новая жизнь манила ее. Она уволилась, а точнее, бежала от прошлого. Вчера вечером она вышла погулять и опоздала к своему выходу — нечто, чего она еще никогда себе не позволяла. Тигурб'л Трактирщик разозлился не на шутку — вовсе не следовало так горячиться. Он не стал бить ее сам, но у него и без того имелось в запасе достаточно способов наказания — послал в ее гримерную самых грубых посетителей. После второго она собрала свои пожитки и сбежала через окно.