12

Первые дома пришельцев в Олимпе строились по периметру узла. Когда места в круге больше не осталось, начали еще один, внешний, образовавший другую сторону улицы. После того как Палата уничтожила поселок, его отстроили заново по тому же плану. Как младший офицер Джулиан жил в дальнем, еще только-только строящемся квартале. Местоположение дома ясно обозначало статус его владельца, и это не было просто чванство — внутренние жилища обеспечивали некоторое оккультное преимущество. Если почитатели Неделимого в Вейлах молились апостолам, небольшое количество маны перепадало и тем, кто жил на узле. Конечно, в сравнении с той энергией, которую получали боги от своих почитателей в храмах, это сущие пустяки, но мана за долгие годы понемногу накапливалась.

Когда небо над горными вершинами окрасилось кроваво-красным, Джулиан ступил на дорожку, ведущую через сад Пинкни ко входной двери. Как всегда, он ощутил легкое покалывание виртуальности. Через открытые окна доносился негромкий смех развлекающихся энтаек. Не прошло и трех минут, как он уже держал в руке стакан тошнотворной жидкости, сходившей здесь за шерри, и притворялся, будто ему интересен рассказ хозяйки о новом саде камней, который строят для нее Морковки.

Сбежав при первой же возможности от Ханны Пинкни с ее садоводческой сагой, он начал переходить от группы к группе. Ему предлагалось обсуждать поло и крикет — Морковки обучились играм и, представь себе, старина, здорово в них преуспели — и, разумеется, погоду. Об Освободителе не было сказано ни слова.

— Потрясающие новости из Фитвейла! — громко воскликнул Проф Роулинсон.

— Похоже, Имфаст приказала своим жрецам сменить цвет с красного на синий!

— Правда? — удивилась Долорес Гарсия. — А… а кто такая эта Имфаст? — добавила она, немного подумав.

— Богиня… гм… женской зрелости. Так или иначе, она переметнулась от Эльтианы к Астине! Важный ход в Большой Игре!

— Потрясающе!

Проф пустился в пространные объяснения. Джулиан ничего не знал об Имфаст, да и не хотел знать. Он двинулся дальше, разведывая, кто здесь есть, а кого нет. Некоторые из присутствующих были здесь только для украшения, и они не имели никакого отношения к вопросу об Экзетере — например, Ханна. Так, пустое трепло. Другие, несомненно, собрались неспроста: Проф Роулинсон, Джамбо Уотсон и двое других, про которых Домми говорил, что их срочно вызвали в Олимп. Где-то сзади слышался голос Ревуна Резерфорда, нынешнего председателя.

Из женщин иметь отношение к делу могли только три: Долорес, тело которой лишало мужчин рассудка, но, увы, по слухам, она единственная верная жена в Олимпе; Урсула Ньютон с плечами борца и замашками старшего сержанта; Ольга Олафсон — незамужняя, пышная нимфоманка. Поговаривали, что она преследовала даже Морковок.

Он обошел стороной Ревуна — тот льнул к Кэти Чейз, в свою очередь изображавшей на лице скучающее безразличие, хотя всем известно, что они любовники. Внебрачные связи — основное развлечение в Олимпе, однако по негласному уговору все делали вид, что никто ничего не знает — чтобы Морковки не судачили. Притворство было второй по популярности игрой. Следует признать, что в столь отсталой стране других игр почти и не было, однако Джулиан все же считал это нелепым ранневикторианским лицемерием. Правда, многие из этих людей и в самом деле принадлежали к ранневикторианской эпохе. На деле каждый прекрасно знал, кто с кем спит. А если и не знал, всегда мог спросить у своих Морковок.

Служба и так представляла собой довольно странное сборище, но в тот вечер странность эта была заметна, как никогда, — Джулиану потребовалось довольно много времени, чтобы понять, в чем же тут дело. В самом ужине не было ничего особенно подозрительного: дюжина мужчин, дюжина женщин, пара Морковок, подававших напитки, и еще десятка два слуг, хлопотавших где-то в доме. Разговор перескакивал с банальностей на тривиальности и обратно.

Ярко горели канделябры. Мужчины — все как один во фраках, женщины — в длинных вечерних платьях. Званые ужины такого рода имели место почти каждый, вечер, ибо общественная жизнь в Олимпе не зависела от времени года. Даже новичок не спутал бы их со зваными ужинами в Лондоне. Ему наверняка бы бросились в глаза вышедшие из моды платья. Он наверняка бы обратил внимание на причудливую мебель, вежливо поинтересовавшись, из каких колоний родом вот это или это, хотя вряд ли не оценил бы нарсианские ковры или ниолийскую медь — уж это не уступало сделанному, скажем, где-нибудь в Бенаресе.

С другой стороны, собрание являло собой точную копию аналогичных собраний в удаленных форпостах Империи где-нибудь на Земле, например, ужин у губернатора его величества. Служба не имела отношения к Империи, На Просторах Которой Не Заходит Солнце, но руководствовалась теми же альтруистическими мотивами, что и колониальные чиновники. Как и они, обитатели Олимпа занимались подъемом культуры отсталых дикарей. Они просто находились чуть дальше от родины, только и всего… или совсем рядом с ней, если кому-то больше нравилось считать так. Ничего себе парадокс. Ведь узел, рядом с которым стоит дом, — это портал. Выйди на травку, исполни ритуал-ключ, и ты мгновенно окажешься дома. Конечно, если ты не передашь Штаб-Квартире, чтобы тебя встречали, ты окажешься там нагим и без гроша, и, разумеется, ты снова станешь смертным. Ну и ладно! Куда лучше совершенствовать жизнь туземцев здесь, в Вейлах.

И тут он понял, что странного в этом званом вечере. Вечеринка, которой полагалось бы быть буйной, как в день чествования старых выпускников в Оксфорде, была чинной, как собрание медицинского общества. Пришельцы не старели, а обсуждать возраст считалось дурным тоном, но он-то прекрасно знал, что в сравнении с ними он все равно что дитя малое. Никому из них уже никогда не бывать двадцатидвухлетним. Ольге, возможно, уже несколько столетий. Джамбо, Пинки и Урсула Ньютон стояли у истоков Службы вместе с Камероном Экзетером и Моникой Мезон — пятьдесят лет назад. Но все равно в подобных обстоятельствах пришельцы резвились обычно, как сборище подростков. Сегодня же все они казались умудренными опытом стариками. На их лицах не было морщин, а в волосах — седины, и тела их были крепки и свежи, но настрой выдавал их.

И дело вовсе не в Джоалвейле. Присутствие Церкви Неделимого ощущалось в Джоалвейле слабее, чем где бы то ни было, так что и терять ей в случае, если бы Экзетер спровоцировал власти на враждебные действия, было нечего — на самом деле несколько мученических смертей за веру даже пошли бы на пользу Церкви, хоть говорить этого вслух и не стоило. Нет, опасность таилась в Палате — как, впрочем, и всегда. Однако Служба боялась «Филобийского Завета» почти так же сильно, как Зэц, ибо любая попытка исполнить его вызвала бы открытую войну, выиграть которую у Олимпа не было бы никакой возможности. Тогда и мужчины, и женщины из Службы оказались бы перед неизбежным выбором — смерть и бегство на Землю, где они снова стали бы смертными. Всему их уютному барству здесь пришел бы конец.

Им было что терять!

Он нашел Марселя Пирана и Юфимию Маккей в укромном уголке за какими-то растениями в горшках и без приглашения встрял в их беседу. Юфимия могла валить мужчин с ног одним только взглядом своих зеленых глаз, а по сравнению с типично ирландским рыжим цветом ее волос даже Морковки казались слегка блеклыми. Культура и интеллигентность не входили в число ее сильных сторон, зато она обладала поистине дьявольской смекалкой и замечательными способностями к перевоплощению — одним словом, она была просто прелесть. Увы, при этом она обладала худшим в обоих мирах чувством стиля. Сегодня, например, она облачилась в ярко-синее атласное платье, плохо сочетавшееся с цветом ее волос и кожи и портившее ее фигуру. Она гораздо лучше смотрелась бы вообще без одежды.

Почти сразу же Марсель тактично удалился переговорить с Ханной.

— И как поживает моя сладкая Венди? — осведомился Джулиан страстным шепотом, одновременно делая вид, будто любуется чертовыми цветами.

Юфимия обвела комнату безразличным взглядом.

— Бешусь, как уличная кошка по весне. А как мой капитан Крюк? Готов к абордажу? Наточил ли свой палаш?

— Все пушки начищены, заряжены и наведены. Почему бы нам не укрыться ненадолго за спинкой дивана?

— Ну… можно разик, но не спеша и чуть позже.

— Только разик? Что-то не похоже на тебя, Венди, — успокаиваться на одном разике.

— Право же, ты меня искушаешь! Как может простая девушка устоять перед этим?

Эта словесная игра была прервана появлением Ольги и хозяина, Пинки Пинкни. Разговор зашел о последних новостях с Родины, теперь уже двухнедельной давности.

— Это неприлично со стороны Пепперов заставлять Голдсмитов ждать! — возмущался Пинки. — Деборе так не терпится снова повидать Лондон!

— Ты не слышал, что их задержало? — спросила Юфимия.

— Разумеется, нет. Через несколько дней должны вернуться Монтгомери — возможно, они знают, что с ними стряслось.

— Никаких вестей от Штаб-Квартиры?

— Боюсь, Штаб-Квартира до сих пор не оправилась от военных потрясений. Они уже не те, что были когда-то.

Она вздохнула, и ее платье протестующе зашуршало.

— Нам с Уильямом еще сто лет ждать своей очереди!

Пинки сочувственно вздохнул. Он был скользок как намасленный угорь и расчесывал волосы на прямой пробор.

— Ты действительно в этом уверена, дорогая? Мне казалось, пока тебя не было, в график внесли кое-какие изменения.

— Правда? — спросила Юфимия с неожиданным интересом.

— Долорес должна знать точно. Пошли спросим, ладно?

Даже не извинившись, этот прохвост увел ее в противоположный угол комнаты. Джулиан отхлебнул еще этого противного шерри.

— Не смотри так свирепо, милый, — раздался за его спиной гортанный шепот. — Могут подумать, что ты ревнуешь.

Он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Ольга была нордической блондинкой головокружительной красоты, викингом женского пола — такое смог бы передать только Вагнер, да и то если бы осмелился. Сегодня она была в алом платье, столь тесно облегавшем фигуру, что казалось, оно готово лопнуть при первом же глубоком вдохе.

— Ревную? Юфимию к Пинки? Между ними ничего нет.

Золотые ресницы Ольги дрогнули.

— Судя по тому, как Пинки смотрел на нее, милый, последние несколько часов между ними и впрямь, возможно, ничего не было.

Джулиан одним глотком осушил стакан. Ольга раздражала его сразу по нескольким причинам. Во-первых, он не имел ни малейшего представления о ее происхождении — она говорила по-английски слишком хорошо, чтобы это был ее родной язык; она вообще могла быть родом не с Земли. Во-вторых, по возрасту она была самой старшей в Службе, ибо была обращенной. До этого ее знали как незначительную богиню, аватару Эльтианы.

И в-третьих, она была донельзя развратна. Ни одна другая женщина в Олимпе не осмелилась бы смотреть на него так, как смотрела сейчас она. Возможно, она делала это просто ради развлечения, ибо повесила скальп Джулиана на пояс почти два года назад, спустя всего несколько дней после его прибытия в Соседство. Он надеялся, он очень надеялся, что она только развлекается, но по крайней мере с Ольгой можно было не следить за своим языком. Шокировать ее невозможно. К тому же сейчас она скорее помогала ему.

— Мне кажется, ты ищешь какие-то недостойные мотивы в абсолютно невинной беседе. Миссис Маккей и мистер Пинкни…

— Горят желанием трахнуться, милый. По крайней мере он. Он возбужден как вапити во время гона.

— Кто такой, черт возьми, этот вапити? И даже если он и… с какой стати Юфимия…

Ольга театрально закатила глаза цвета морской волны.

— Джулиан, дорогой, я надеялась, что излечила тебя от невинности много лет назад. Только не говори мне, что я тратила силы понапрасну! Разве ты родился не в Индии? Уж ты-то мог бы знать, что изгнанники из Метрополии повсюду одинаковы.

— Соседство — это не колония, — возразил он. — Империя еще не дотянулась сюда… во всяком случае, пока.

Она сардонически улыбнулась.

— Им нравится притворяться, будто это колония. Олимп ведь скопирован с поселка британской колониальной администрации где-нибудь в джунглях, не так ли? И не спорь, ты и сам знаешь, что это так. Помыкать туземцами, одеваться к обеду… Помнится мне. Ревун пытался уговорить нас врыть флагшток, чтобы мы могли поднять на нем «Юнион Джек». Камерон грозился задушить его, если он сделает это.

Джулиан зажмурился. Он и не знал, что Ольга находится в Олимпе так долго: Камерон Экзетер вернулся на Землю тридцать лет назад.

— Какое отношение это имеет к…

— Ты ведь не очень огорчился, милый? — промурлыкала она.

— Во всяком случае, не из-за Пинки, — упрямо процедил он, надеясь, что не покраснел — все-таки он здорово повзрослел: как-то бы он отреагировал на коготки Ольги два года назад? Сегодня ночью Пинки ничего не светит — да и в любую другую ночь тоже, — поскольку Юфимия считала Пинки занудой и мерзкой жабой. Так что в постели с Юфимией сегодня будет лежать не Пинки, а капитан Смедли (отставной артиллерист его величества), и чем скорее, тем лучше.

Он удрал от Ольги так быстро, как это только могли позволить приличия — он не хотел, чтобы его уход выглядел постыдным бегством. Никто так и не объяснил ему причину вызова или время, когда его ждут на ковер к Комитету. Впрочем, если бы его и пригласили в Комитет, это было бы пустой формальностью, поскольку все решения в Олимпе принимались в узком кругу. Это было еще одной характерной чертой Службы: никто никому не доверял; слишком многие переметнулись к врагу. В их рядах были предатели, один из которых чуть было не погубил Эдварда Экзетера, послав его на Землю прямо в самое пекло боя во Фландрии. Кроме того, мана действовала как наркотик, а у Пентатеона было что предложить. Даже самый незначительный бог собирал в своем храме гораздо больше маны, чем проповедник, устраивающий тайные проповеди в лесу.

Юфимия и Пинки вернулись, но все попытки Джулиана продолжить ухаживания снова и снова разбивались о Пинки, цеплявшегося к Юфимии как клещ до тех пор, пока его жена не пригласила всех в столовую.

Ко всему прочему Джулиан обнаружил, что сидит рядом с Ольгой, продолжавшей беззастенчиво заигрывать с ним. Хорошо хоть напротив сидели Джамбо и Ирис, далеко не худшая компания. Юфимию, к его досаде, посадили рядом с Пинки.

Ужин протекал как обычно, за пустой болтовней. Все было обставлено до омерзения чопорно: накрахмаленные скатерти, серебряные блюда, бесшумно порхающие слуги. Хотя после Рэндорвейла, где ему и сейчас полагалось бы испытывать на себе все прелести крестьянского гостеприимства, снова вкусить плоды цивилизации было даже приятно. Единственный раз разговор коснулся их общего дела, когда кто-то упомянул чудо, совершенное Джамбо во Флаксби, — обращение магистрата и двух солдат. Джулиан уже знал об этом от Пурлопат'ра, но сюда новость дошла уже после его отъезда.

Невозможно было не любить Джамбо. Высокий, стройный, с длинным носом, который его ничуть не портил и которому он был обязан своим прозвищем, Джамбо обладал довольно странным чувством юмора и подобающей скромностью.

— Ничего особенного! — запротестовал тот. — Я не собирался делать никаких чудес! Я так перепугался при виде их мечей, что начал нести сам не знаю что. Прежде чем я сообразил, что делаю, эти бедолаги валялись на коленях, моля о пощаде, — должно быть, хотели, чтобы я заткнулся. Если я и потратил немного маны, она вернулась ко мне с лихвой. Собственно, все это даже смешно. Видели бы вы лицо этого магистрата… — В общем, он превратил все случившееся в забавную историю. Все смеялись.

Джулиан не стал говорить о своем приключении в Рэндорвейле. Разговор свернул на необычно теплую погоду.

Если не любить Джамбо было невозможно, то не доверять ему было вполне в силах Джулиана. В конце концов, разве не он послал Экзетера на верную смерть в битве при Ипре? Джамбо оправдывался тем, что его ввел в заблуждение Жан Сен-Джон, однако Жан погиб или бежал при нападении на Олимп Жнецов Зэца, так что подтвердить это или опровергнуть было некому. Джамбо дружил с обоими Экзетерами — отцом и сыном, — когда те, каждый в свое время, находились в Олимпе. Он был последовательным противником исполнения пророчества насчет Освободителя.

Джулиан, стараясь не зевать, поддерживал беседу. Общество было встревожено, более того — напугано и не могло этого скрыть.

С едой было покончено, и гостей ждали на боковых столиках графины. Хозяйка окинула взглядом стол, чтобы убедиться, все ли закончили есть. Нет, Ханна Пинкни все-таки довольно пустая особа — задуманный ею сад камней интересовал ее гораздо больше, чем деятельность Службы по просвещению дикарей или грязное приставание ее мужа к Юфимии. Сегодня она оделась в розовый шифон с кружевами — вполне в ее духе.

— Ладно! — радостно воскликнула она. — Не оставить ли наших мужчин с их сигарами, леди?

За этим последовал соответствующий шорох — мужчины поднялись отодвинуть стулья своих собеседниц… Ольга убрала руку с бедра Джулиана.

— Я тоже не откажусь сегодня от сигары! — раздался чей-то громкий голос.

Ханна поочередно оглядела всех присутствующих и уперлась взглядом в Урсулу Ньютон. В глазах миссис Пинкни промелькнул ужас. Джулиан с трудом удержался, чтобы не хихикнуть.

Урсула вовсе не перебрала лишнего. Вид она имела сердитый и весьма опасный. Не лишенная некоторой привлекательности, она все же была слишком мощна для своего роста и напоминала сложением викторианский платяной шкаф красного дерева — одни мышцы, ни грамма жира. Одним словом, никакого женского изящества. Зато по части проповедей она давала сто очков вперед многим, да и на теннисном корте ей не было равных — в общем, она добивалась замечательных успехов во всем, что ее интересовало. Сегодня она облачилась в лиловое платье, открывавшее ее мощные руки и ноги и приглушавшее загар. Юфимии недоставало вкуса в одежде; Урсуле просто было на все наплевать.

— Ты это не серьезно, дорогая? — проблеяла Ханна. — Я хочу сказать, нам не жаль сигары, но…

Урсула начисто игнорировала ее, хмуро глядя на Пинки.

— Нет, насчет сигары я пошутила. Я не шучу насчет Комитета. Мне надоело, что все решено еще до того, как случилось. Вы намерены допросить сегодня капитана Смедли, а завтра расскажете остальным какую-нибудь ерунду.

Пинки вежливо улыбнулся, но его глаза оставались холодными.

— Тебе не кажется, что ты немного несправедлива к нам, дорогая? Ведь не будешь же ты спорить с тем, что мы вольны обсуждать все что хотим, точно так же, как и вы, леди. Уж наверняка ты не предлагаешь нам изгнать капитана Смедли из-за стола, нет? Ведь это было бы несправедливо, да? Верно, несправедливо. Если ты имеешь претензии к тому, как Комитет ведет свои дела, адресуй их лучше к председателю. И в письменном виде.

Председателем в этом году был Ревун Резерфорд. Это ничего не меняло. Несмотря на то что Служба на всех перекрестках кричала о своих демократических принципах, все нити власти вели к Пинки Пинкни — так было и так будет.

Ревун, шумный, крупный и неотесанный тип, этакая румяная живая волынка, по-своему даже не был лишен некоторой привлекательности — типичный капитан сельского регби-клуба. В ответ на заявление Урсулы он испустил носом звук, достойный паровой сирены.

— Я заверяю, что у Комитета достаточно возможностей…

— Я вам не верю! — заявила Урсула. — Вы собираетесь разделаться с капитаном Смедли так же, как с тем человеком, который принес эти новости.

Резерфорд расхохотался — звук напоминал ослиный вопль.

— Урсула, старушка, если ты заявишь, что Пинки приглашал этого вонючего драконоторговца на обед, он вызовет тебя стреляться на крокетном поле.

Ханна засмеялась, но ее никто не поддержал.

Урсула твердо взглянула в глаза Пинки:

— Если ты дашь мне честное слово, что ни один человек здесь ни разу не упомянет даже имени Эдварда Экзетера до окончания вечера, я с радостью уйду. Если нет, я остаюсь. И Ольга тоже.

Мужчины сели. Стоило Джулиану опуститься на стул, как Ольга возобновила свои приставания. Ольга наверняка входила в закулисную группу, разбирающуюся с кризисом вокруг Освободителя, — он мог бы догадаться и раньше. Ее, должно быть, завербовали в первую очередь, ибо никто лучше не знал, что думает Пентатеон.

Пинки сдался, сонно прищурив глаза.

— Да оставайся, если хочешь. Я полагаю, нам стоит переговорить. Почему бы и нет, в конце концов? Разве мы не всегда так? Все, кто хочет остаться, вольны остаться. Если деловые разговоры утомляют кого-то, он может тихо и спокойно перейти в гостиную. Это справедливо? Я бы сказал, совершенно справедливо. — Он кивнул Морковке, ожидавшему знака, чтобы внести портвейн.

Разумеется, все решили остаться, и мужчины отказались от сигар, что огорчило Джулиана, нуждавшегося в хорошей затяжке. Произраставший в Соседстве табак на вкус напоминал жженую сосновую хвою, зато содержал лошадиную дозу никотина. Портвейн пустили по кругу. Урсула налила себе стакан; большинство женщин просто передавали бутылку дальше. Разговор ни о чем продолжался до тех пор, пока не вышли Морковки. Потом Пинки кивнул Ревуну.

— Надеюсь, Док уже сказал вам, капитан? — послушно взревел тот. — Эдвард Экзетер вырвался на волю в Джоалленде, объявив себя этим обещанным парнем. Освободителем.

Раз уж Т'лин Драконоторговец так уверен, нет смысла сомневаться.

— Да, сэр.

— Что это он, гм, задумал?

— Не имею ни малейшего представления. Я не слышал о нем ничего с тех пор, как он ушел отсюда. — Джулиан почти физически ощущал, как взвешивается каждое его слово. Никто из сидевших за столом ему не доверял, что в общем-то справедливо, поскольку он не доверял им.

— Вы знаете его лучше нас всех, капитан, — вмешался Педро Гарсия, тот самый, что позорно бежал в Товейле, оставив свою паству платить по счету.

— Да, мы дружили в школе, но с тех пор я почти не видел его — один раз, совсем недолго, два года назад. Все вы на самом деле знаете его гораздо лучше.