Глава первая

Роберт Френсис Фредерик Фарнсуорт, граф Берлингем, единственный сын и наследник маркиза Флита, проснулся в своем лондонском доме от мучительной головной боли. От настойчивого стука в дверь спальни голова еще больше заболела.

– Войдите! – удалось ему прокричать, и он застонал.

– Я не могу, ваша светлость, – раздался из-за тяжелой двери голос Джорди, который один исполнял обязанности и дворецкого, и лакея, и камердинера.

– Черт подери! Почему не можешь! – Роб с трудом сел, затем упал и натянул подушку на голову. – Поди прочь!

– Вы закрыли дверь на ключ, ваша светлость, – сказал Джорди.

Роб услышал его, несмотря на подушку.

– И? – с трудом произнес он.

– Сэр, к вам посетитель! – теперь Джорди кричал. – Ваш друг Хейзлтон. Он требует, чтобы вы его приняли.

Роб заставил себя сесть и отшвырнул подушку. Та улетела недалеко: противоположная стена была всего футах в десяти. В спальне стояли лишь кровать, гардероб и маленькая тумбочка, служившая одновременно умывальником. В стене был крошечный камин. Еще какой-нибудь предмет мебели просто бы вытеснил обитателя комнаты. «Ох, докатился», – в сто первый раз подумал он, направляясь к умывальнику. Роб плеснул в лицо холодной воды и обнаружил, что полностью одет, не хватало ботинок и галстука.

Наконец он доковылял до двери и повернул ключ. Джорди услышал и тут же открыл дверь. За ним стоял Томас Хейзлтон.

– Хейзлтон, да? Ничего не стоит разбудить человека? – ворчал Роб, протирая глаза. – Разве нельзя было подождать? Который час?

– Полдень, соня, – сказал хмурый Хейзлтон. Роб еще не видел его таким серьезным. – Ты готов держать ответ или собираешься покинуть город?

– Держать ответ? – Роб почесал голову. – Ты о чем? Голова совсем не соображает. Джорди! – крикнул он вслед слуге. – Крепкого чаю! Свежего, имей в виду! И бренди! Сию минуту! – Он покраснел оттого, что гость мог подумать, что в этом доме не всегда подают свежий чай. Хейзлтон не подал виду, что заметил.

– Ты понимаешь, что не сможешь никому посмотреть в глаза в этом городе? – серьезно сказал Хейзлтон, присаживаясь на кровать. – Почему здесь нет ни одного стула? Господи, в комнате должен быть стул!

– Куда я его поставлю? – резонно спросил Роб. – Что ты хочешь этим сказать? Смогу ли я посмотреть кому-нибудь в глаза? Я любому могу посмотреть в глаза. Правда, сейчас мне трудно. – Он почесал затылок и взглянул на Хейзлтона мутными глазами. – Что со мной приключилось?

– Ничего необычного, – сердито ответил Хейзлтон. – Послушай, дружище, ты серьезно влип. Я не шучу. Что ты собираешься делать?

Вместо ответа Роб засеменил к двери, с грохотом ее открыл и прокричал вниз:

– Джорди! Сию минуту! – Он вернулся и плюхнулся на кровать рядом с Хейзлтоном. Зевнув и шлепнув друга по плечу, Роб спросил:

– Ну, что я такого натворил?

– Боже мой! Ты хочешь сказать, что не помнишь? – Хейзлтон оглядел Роба. – Ты действительно выглядишь ужасно. Спал одетый, да? Я тебя привез и не стал дожидаться, пока ты ляжешь. Джорди сказал, что сам справится, – продолжал он, не отрывая глаз от Роба.

– Давай о главном, – покорно сказал Роб.

– В двух словах: вчера вечером ты заявился в «Олмек» пьяным, сделал оскорбительное замечание о платье миссис Драмонд-Барел и отключился прямо у ее ног.

– Я? Не может быть. Черт возьми! Я думал, что кого-нибудь убил или смошенничал в карты, и меня поймали. – Роб почувствовал, что ему стало легче. – Зачем я вообще разговаривал с миссис Драмонд-Барел? Сухая женщина. Не в моем вкусе. Я не верю ни одному слову.

– Но тебя видели. Не один десяток людей! Они тебя слышали! Что на тебя нашло?

– Черт! Хоть бы что-нибудь вспомнить. А что с платьем миссис Драмонд-Барел? Совсем безнадежное?

– Роберт! Я даже не помню, что на ней было. Нечто голубое, мне кажется. Какая разница? Не в этом дело. Ты оскорбил покровительницу «Олмека», и, естественно, тебя туда больше никогда не пустят. Я уверен, весь Лондон уже знает. Роб, тебя исключили из приличного общества, и ты сам в этом виноват.

– Фу, – Робу удалось улыбнуться. – Подумаешь, событие. Да о нем забудут, как только подвернется что-нибудь другое.

– Но цена твоя на брачном рынке упадет: ни одна матушка не отдаст за тебя свою очаровательную крошку, – твердо сказал Хейзлтон.

– А! Чай! Выпьешь со мной? – Роб пригласил Хейзлтона со всем радушием, на которое был способен в данный момент. На подносе в руках Джорди стоял графин с бренди и чайник. Роб налил чаю себе и гостю и щедро плеснул бренди в свою чашку. Рука у него не дрожала.

«Странно, – подумал он, – я был так пьян, что отключился, а рука не дрожит, как обычно. Что-то здесь не то. Не могу вспомнить, что было после того, как я отправился в „Олмек“».

– У меня дела, – сказал он Хейзлтону, когда с чаем было покончено. – Приходи ужинать, хорошо? В голове моей к тому времени прояснится. Рад, что ты зашел, – проговорил он на прощание другу. – Скажи Джорди, чтобы он проводил тебя. Пока! Мне нужно встать и за дело. – Он улыбнулся. Но глаза не улыбались.

Он снова плюхнулся на кровать, обхватив голову руками. Что все это значит? Что он наделал?

Да, он вспомнил, что выпил стакан вина. Возможно, повторил, но только один раз. Он зашел в свой любимый кабачок неподалеку, прежде чем отправиться в «Олмек». Ему нужно было выпить для храбрости, чтобы решить задачу, которую он перед собой поставил: во чтобы то ни стало привлечь к себе внимание богатой, или хотя бы не бедной, девушки, чтобы жениться на ней как можно быстрее, пока Дорс Корт окончательно не превратился в руины. Пока его стареющие родители не продали еще все картины и посуду, чтобы купить еду. Пока все не узнали, что карманы его давно пусты и что маска благополучия и беззаботности, которой он изо всех сил прикрывался, всего лишь маска.

Роберт откладывал поиски невесты. Гораздо приятнее ходить на скачки, играть в карты, пить с приятелями. Но дальше откладывать нельзя. Он с ужасом представлял, что придется ходить на задних лапках перед пустоголовыми мисс, говорить им комплименты, но что было гораздо хуже, что ему придется (пусть ненадолго) отказаться от своих любимых занятий.

Поиски обещали быть трудными, если принять во внимание его дурную славу. Роберт вспомнил, что накануне дал себе клятву весь вечер ничего не пить (конечно, «Олмек» не в счет). Он должен был быть на высоте, когда придется очаровывать барышень. Он даже надеялся, что не все заботливые мамаши станут при его приближении отворачивать носы, словно учуяв дурной запах.

Роберт почесал голову в том месте, где боль была не такой сильной. Ему нужно подумать. Он вспомнил, как уехал из «Друга под рукой» в экипаже в «Олмек». Там он должен был встретиться с Томом Хейзлтоном. На репутации Тома, второго сына богатых родителей, не было ни пятнышка. Он согласился оказать Робу посильное содействие и указать подходящие кандидатуры. Среди знакомых Роба было мало представительниц прекрасного пола, потому что последние не желали иметь с ним дела. Боже, неужели они верят всей этой галиматье? Конечно, две дуэли, но его же на это толкнули против воли – негодовал он. Несколько потасовок из-за того, что кто-то переусердствовал во время обычного флирта. Что здесь такого? Разве молодые повесы из высшего общества никогда прежде не ссорились из-за юбки? Он попытался вспомнить, как приехал в «Олмек», где не бывал уже несколько лет. Но вспомнить не удалось.

– Джорди! – проревел он. – Ванну! – Не услышав ответа, он выскочил из комнаты, хлопнув дверью, и прокричал вниз: – Джорди! У меня дела! Сейчас! Сегодня! Не на следующей неделе, старый козел.

Джорди с удрученным видом появился из-за кулис маленького тесного домика и пригладил редеющие волосы.

– Уголь закончился, – доложил он, – желаете холодную ванну, ваша светлость? – и пригладил редеющие волосы.

– Ради всего святого! – сказал Роб. – Пошли кого-нибудь. Скажи, чтобы записали на мой счет. Кажется, у меня нет при себе.

– Кого послать? – спросил Джорди.

– Разве у нас нет лакея?

– С прошлой недели. Вы не помните? Или были нализавшись? Он ушел, потому что вы ему не платили. Сказал мне, что нашел себе место. Джемми Парсонс, так его звали. Хороший человек. – Джорди посмотрел на хозяина с укором.

– Ты хочешь сказать, что прислуги у нас теперь сколько? Двое? – Роб схватился за перила, чтобы удержаться на ногах: не многовато ли катастроф?

– Я да миссис Бекет, да еще этот парень, который думает, что он – грум, – ответил Джорди.

Роб задумался. У него сейчас нет времени на то, чтобы переживать из-за ванны или прислуги. Нужно спасать свою репутацию и быстро.

– Ладно, – кивнул он Джорди. – Приготовь мне надеть что-нибудь чистое, чтобы я мог выйти. – Он вернулся в комнату на непослушных ногах. Задача у него была не из легких, и ему было не по себе.

Но, будучи человеком энергичным и веселым, он не мог не пожалеть, что не помнит выражения лица миссис Драмонд-Барел. Он фыркнул от удовольствия.

Новость о случившемся в «Олмеке» мгновенно облетела Лондон. Леди Бетс Фортескью узнала об этом от своей матери, вдовствующей графини Элизабет Стенбурн, которая в свою очередь узнала о происшествии от своей старинной приятельницы. Эта приятельница сама была в «Олмеке» в тот вечер.

Событие это стало основным блюдом на ее очередном приеме в четверг.

– О, Бетс! – Леди Стенбурн была так расстроена, что сняла свой тюрбан и тут же снова его надела вместо кружевного чепца, который носила дома. – Что я делаю? – пробормотала она, с недоумением глядя на свой чепец. Повернувшись к дочери, она выпалила: – Боюсь, у меня ужасная новость. Что нам теперь делать?

– В чем дело, мама? – Бетс была вся внимание, хоть и с трудом могла себе представить, что мать могла узнать что-то действительно интересное у леди Стаффорд. Дамы сплетничали за чаем о пустяках и деликатно вздрагивали, обсуждая грешки тех, кто не пришел. – Может быть, старый король Георг умер?

– Берлингем уничтожен, – сказала леди Стенбурн. Она вынула из ридикюля измятый носовой платок и приложила его к глазам.

– Берлингем? Этот… этот распутник? – Бетс нахмурилась. Она должна скорбеть о человеке, которого даже не знала? О человеке, который, как она верила, был обречен на вечные муки? – Какое это имеет к нам отношение? – строго спросила она.

Она пошла вслед за матерью в утреннюю гостиную, самую веселую комнату в доме, потому что туда заглядывало солнце.

Правда, сейчас уже был вечер, и солнце светило с другой стороны. Но комната все равно была веселая из-за теплых желтых стен и бело-голубой обивки на стульях. Бетс усадила леди Стенбурн за стол. На нем лежали меню и счета, которыми Бетс занималась до прихода матери. Она села напротив леди Стенбурн, отодвинув бумаги в сторону.

– Пожалуйста, объясни мне, как падение Берлингема может отразиться на нас, – спросила она и ласково погладила руки матери, теребящие носовой платок. – Признаюсь, я ничего не понимаю.

Леди Стенбурн шмыгнула носом:

– Вчера вечером он… он приехал в «Олмек» совершенно пьяный, – сообщила она. – Не представляю, как его вообще впустили. Он стал приставать к миссис Драмонд-Барел. Драмонд-Барел, а не к кому-то другому! Она самая важная и самая надменная покровительница «Олмека»! И стал высмеивать ее платье. Потом он упал, как мешок, у ее ног, и его пришлось выносить. Говорят, в плачевном состоянии! О! – она вытерла слезы.

Бетс встречалась с миссис Драмонд-Барел раз или два, и та ей не понравилась. Ей с трудом удалось подавить улыбку, когда она представила, как эта дама опростоволосилась. Но какое это имеет отношение к ней, к Бетс?

– У нас теперь траур, мама? Почему ты так расстроилась?

– Бетс! У меня были планы на Берлингема и на тебя. – Леди Стенбурн смотрела на дочь глазами полными слез.

– На меня? Господи! – отшатнулась Бетс. Ее родная мать способна на такое? Лелеять надежду на союз с человеком, о котором никто слова доброго не скажет? До этого уже дошло? – Нет! Не верю! Очень хорошо, что с ним покончено. Умоляю тебя, забудь об этом, мама. Я уверена, что…

– О да, ты уверена, – язвительно проговорила леди Стенбурн, – ты уверена вот уже сколько… три или четыре года? Бетс! Тебе скоро двадцать три! У тебя это уже четвертый сезон! Мы не можем себе позволить… позволить…

– Да, мама, – вздохнула Бетс. Она начала перебирать кипу бумаг на столе. Бетс заметила, что у них опять баранина на ужин, и посмотрела на мать. – Я очень хорошо знаю, что мы не можем себе позволить. Тем не менее, умоляю, перестань устраивать мою судьбу. Не все джентльмены фаты или глупцы. Или развратники, как этот Берлингем! Что, ради всего святого, заставило тебя думать, что он подходящая кандидатура? Мы с ним даже не знакомы! Худшего мужа трудно себе представить.

Леди Стенбурн заставила себя успокоиться и сказала, слов, но давно уже выучила все наизусть:

– Он – граф. Он единственный наследник маркиза Флита. Он получит Дорс Корт в Дорсете, а это, как я понимаю, великолепное поместье. Это подходящий молодой человек подходящего возраста. Я думаю, ему сейчас около тридцати. И он не женат и не помолвлен, насколько я знаю. Можно не сомневаться, что, женившись, он угомонится.

– Женившись, он угомонится, – сухо рассмеялась Бетс. – Почему ты так думаешь?

– Нужно надеяться на лучшее, – сказала мать. Она была почти весела, но быстро помрачнела. – Но теперь и не знаю. Эта выходка с миссис Драмонд-Барел…

– Слава Богу! – ответила Бетс. – Мама, я хотела спросить тебя, неужели обязательно покупать чай у «Фортнум энд Мейсон»? Там все невероятно дорого, мы могли бы с тем же успехом…

Леди Стенбурн выпрямила спину и превратилась в монаршую особу, которой она когда-то пыталась быть, пока состояние Стенбурнов не пошло прахом.

– Мы обязаны быть на уровне, – заявила она.

Бетс знала, что это безнадежно.

– Да, мама.

Она встала и отправилась на кухню, чтобы напомнить Молли, что скоро пора пить чай. Расстроенная леди Стенбурн смотрела ей вслед. Высокая, тонкая, стройная девушка с копной каштановых волос (даже то, что они сами вились, их не портило), с подвижным, живым лицом, которое становилось просто красивым, когда она улыбалась. Почему она не может привлечь внимание подходящего юноши? Кавалеры у нее были, но никого, за кого бы она могла выйти замуж. Теперь это уже ее четвертый сезон, а поклонников все меньше и меньше. Леди Стенбурн ужасно не хотелось выводить дочь в свет в таком качестве. Она знала, что уже начались разговоры. Но как еще можно найти богатого мужа. Леди Стенбурн оглядела гостиную. Комната выглядела яркой и свежей, как всегда. Их дом на Найтсбридж-Терес в деревне Найтсбридж, рядом с Лондоном, был красивым, правда, маленьким, но ему удавалось успешно скрывать тот факт, что у хозяев плохо со средствами. Она была уверена, что никто не догадывался, что покойный граф, ее муж, оставил их с дочерью в стесненных обстоятельствах. Он был богат, все об этом знали. Сейчас они жили на жалкие подачки, которые раз в три месяца им неохотно выдавал пасынок леди Стенбурн, Годфри, сын первой графини Стенбурн. Годфри не признавал ни второй жены отца, ни их дочери. Годфри объяснил им, что состояние отца очень уменьшилось из-за неразумных операций на бирже. Покойный граф, очевидно, потерял рассудок перед смертью.

Леди Стенбурн ничего не смыслила в финансовых делах, но старалась изо всех сил жить скромно. Уже пять лет, пять долгих лет прошло с тех пор, как она потеряла своего обожаемого мужа.

После его смерти они с Бетс сразу переехали в Лондон, в дом, оставленный ей родителями. Траур задержал на год первый выход Бетс в свет. И теперь она, уже почти двадцатитрехлетняя девушка, вынуждена проводить свой четвертый сезон в поисках богатого мужа, а надежды на удачный брак по-прежнему никакой.

Леди Стенбурн снова приложила к глазам носовой платок.

Как может девушка быть такой разборчивой? Это чересчур. С другой стороны, леди Стенбурн признавала, что если бы не Бетс, она сама была бы уже на грани отчаяния. Бетс очень быстро приспособилась жить на гроши. Она не гнушалась работы по дому, делая то, чего не успевали их служанки – плохо обученная Молли, которая жила в доме, и приходящая стряпуха, которой на все не хватало времени. Бетс занималась домом и финансами, следила за тем, чтобы леди Стенбурн много не тратила.

Появились Молли и Бетс с чаем и жалким печеньем, в отличие от того, которого отведала на приеме у леди Стаффорд.

Леди Стенбурн постаралась выглядеть веселой и принялась перебирать в памяти светских молодых людей, которые могли бы заинтересоваться ее дочерью.

Может быть, Артур Персиваль? Сегодня вечером Бетс должна поехать с ним на прогулку. Он, конечно, не самая блестящая партия, но, по крайней мере, Артур Персиваль, кажется, проявляет к Бетс интерес.

– Бетс, ты должна быть само обаяние и дружелюбие с мистером Персивалем, – решительно заявила леди Стенбурн. Сейчас она была похожа на генерала, посылающего в бой свои батальоны. – Пожалуйста, умоляю! Не веди себя с ним так, как будто он маленький мальчик, а ты – его мама. О, я тебя знаю! – продолжала она, не давая возмущенной Бетс перебить себя. – Ты можешь сказать, что он должен был надеть пальто потеплее, или станешь поправлять его галстук. Бетс, молодым джентльменам не нравится, когда барышни так себя ведут. Они устают от этого дома! Ты должна делать вид, что считаешь его сильным, решительным, способным, и внимать каждому его слову.

Бетс расхохоталась, едва не расплескав чай.

– Внимать каждому слову Артура Персиваля? – крикнула она, вытирая слезы. – Пощади! Самое умное, на что он способен, так это на разговор о погоде: «Сегодня будет дождь?», или: «Мне кажется, жарковато», или: «Наверное, нужно взять зонтик». Мама, я не хочу тратить время на мистера Персиваля. Он двух слов связать не может. Я еду только потому, что ты приняла его приглашение вместо меня. Ты что, не заметила, как я на тебя смотрела? Господи!

Леди Стенбурн была напугана. Она слышала, что Артур Персиваль, возможно, станет баронетом: его старший брат, наследник, болен какой-то изнуряющей болезнью.

– Пожалуйста! – попросила она. – Будь с ним ласкова.

– Хорошо, я постараюсь, – смилостивилась Бетс. Она выпила свой чай и отнесла чашки, свою и матери, на кухню. Затем вернулась за тарелкой из-под печенья.

– Мне вымыть? – услышала леди Стенбурн голос дочери. Молли пробормотала что-то вроде того, что сама справится.

Куда катится мир, если дочь графа должна сама убирать со стола и предлагать вымыть посуду?

Берлингему удалось взять себя в руки после ухода Хейзлтона. Примерно около часу дня он ушел из дому. Но прежде Роберт быстро просмотрел приглашения, чтобы убедиться, что никого не обещал посетить сегодня. Светской жизни придется подождать, пока он не разберется с загадочным эпизодом в «Олмеке».

Он вспомнил, что вечером его ждут на балу у Пертуи. Пертуи были родственниками. Прадед Роба и прабабка Джорджа Пертуи были братом и сестрой. Роберт и Джордж были троюродными братьями, но никогда не были особенно дружны. Роб решил, что не станет извиняться за то, что не придет.

Прежде всего, он отправился в заведение, где пил вино перед вечером в «Олмеке». Вдруг малютка, подававшая вино, что-нибудь вспомнит.

В кабачке «Друг под рукой» было пусто. Служанки, которая прислуживала ему накануне, не было видно.

Он сел за столик в дальнем углу комнаты, вытянув длинные ноги и приняв беззаботный вид.

– Мак-Нелли, – приветствовал он хозяина, подошедшего, чтобы принять заказ, – как идут дела? Можно угостить тебя?

– Конечно, милорд, – сказал Мак-Нелли, маленький по жилой человек, который припадал на одну ногу. – Чего желаете?

– Только не того, что вчера, – заявил Роб. – Между прочим, что я вчера пил?

– Не знаю, милорд, – ответил хозяин кабачка. Он недоуменно посмотрел на Роба. – Тесси вам подавала, если не ошибаюсь, – он задумался. – Тесси, должно быть. Моди тогда еще не пришла. Чертова девчонка опоздала. Сказала, что порвала платье и ходила переодеться. Ха! Еще раз услышу такое и выгоню.

– Да, Тесси. Где она? – ласково спросил Роб.

– Не пришла еще. Что будете пить, милорд?

– Один бренди, – сказал Роб, скрестив ноги и разглядывая свою обувь. – Разве Тесси не твоя дочь? – упрямо продолжил он.

– Не-а. – Мак-Нелли сплюнул и покраснел, вспомнив, что перед ним джентльмен. – Она – дочка моего брата, – проговорил он, ковыляя за бренди для джентльмена и элем для себя.

Роб нетерпеливо забарабанил по шершавому столу. Он может просидеть в «Друге под рукой» весь день. Такое уже не раз случалось. Но ему нужно знать, и знать немедленно. Знает ли что-нибудь сам Мак-Нелли? Трудно сказать. Роб был постоянным клиентом, но это вряд ли заставит мрачного хозяина кабачка быть откровенным. Роб был ему должен.

Когда Мак-Нелли, осторожно держа выпивку, чтобы не рас плескать, прихрамывая, подошел к столу, Роб улыбнулся ему, ожидая, когда тот заговорит.

– Слышал, вы вчера себе сами свинью подложили, – весело сказал Мак-Нелли, и Роб услышал злорадные нотки. – Храбрость во хмелю, да? Черт! Мне показалось, что вы не очень нагрузились, когда уходили. Наверное, где-то еще пару раз останавливались, чтобы пропустить стаканчик?

Роб пристально смотрел на него.

– Нет. Я больше никуда не заходил. Ладно, Мак-Нелли. Что было в вине, которое подала мне Тесси?

Мак-Нелли был оскорблен.

– На что вы намекаете? Я не знаю, какое вы вино заказы вали, но знайте, что в «Друге под рукой» никогда не разбавляли вино. Ничего никогда не подливали: ни воду, ни чего другого. В чем вы меня обвиняете? Мак-Нелли сел и тут же вскочил, схватившись за спинку стула и перенеся весь свой вес на здоровую ногу. Роб заметил, что костяшки пальцев у хозяина побелели.

– Да ты сядь. Садись, – Роб показал на стул. – Я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто подумал… может быть… Тесси…

– Что Тесси?

– Когда она начинает работать?

– Когда я захочу, вот когда. Она наверху помогает хозяйке, пока народ не соберется.

– Я хочу с ней поговорить.

– Ах, вы хотите. Выбросите Тесси из головы. Хотите с ней поговорить, приходите позже и закажите выпивку. И вам, сэр, придется заплатить. Я больше не дам вам в кредит. Извините, но ваша светлость мне должны семьдесят шесть фунтов, шесть шиллингов и четыре пенса. Когда думаете заплатить, сэр?

– Семьдесят шесть фунтов! – закричал Роб. Он спохватился. Неразумно кричать во все горло о своих долгах. – Мак-Нелли, ты законченный идиот. Как я могу быть тебе дол жен семьдесят шесть фунтов?

– И шесть шиллингов и четыре пенса, – добавил хозяин заведения. – Помните, когда вы были в хорошем настроении и угощали всех месяц назад? Вспомнили? Я уж не говорю об остальном и до и после.

Роб схватился за голову. Настало время расплаты за свои грехи. Он был уверен, что Мак-Нелли записал на его счет больше, чем он тогда заказывал. Он тогда поставил на лошадь, которая выиграла. Один раз ему повезло. Но доказать, что Мак-Нелли смошенничал, он не может. В его доме не было угля, не было лакея. И он так и не знает, что же пил прошлой ночью.

Роберт с трудом сдерживался. Не время быть заносчивым.

– Я могу посмотреть свой вчерашний счет? – вежливо спросил он. – Может быть, я вспомню, что пил вчера, раз нет Тесси. Черт побери! Мне важно знать!

Мак-Нелли хохотнул:

– Тесси запишет, что вы, повесы эдакие, заливаете в себя, когда рак на горе свистнет. Она не умеет ни читать, ни писать, ваша светлость. Дайте-ка я вам покажу. – Он, прихрамывая, пошел к себе в контору, расположенную за баром, и вернулся с потрепанной книгой, в которую записывал расходы. Он листал заляпанные страницы, пока не дошел до последней, полностью заполненной. – Видите? – спросил он, поднося книгу к глазам Роба. Под словом «Тесс» стояли многочисленные черточки. И больше ничего.

– Одной чертой она отмечает пиво, эль, портер и крепкий портер двумя – вино, – объяснил Мак-Нелли.

– Она что, помнит? – раздраженно проговорил Роб. – Ты вот что скажи. А если заказывают виски или джин? Или ром?

– Три черты. Их не часто заказывают.

– Очень хорошо. А теперь я могу посмотреть свой счет?

Откуда эти семьдесят шесть фунтов?

– И шесть шиллингов четыре пенса. Конечно, ваша светлость. – . Мак-Нелли опять заковылял в контору, унося с со бой книгу. Он вернулся с пачкой бумаг, подколотых друг к другу. Роб пролистал их. Его подпись, все правильно: на каждой нацарапано «Берлингем». Он обнаружил, что месяц назад за угощение, которое несколько раз повторил, ему выставили счет в пятьдесят один фунт и девять пенсов. Пятьдесят один фунт! Больше, чем его слуги получают за целый год. Двух фунтов было достаточно, но вот его подпись. «Боже! – подумал он, – сколько же я выпил, если подписал такое? Неужели даже не посмотрел? Неужели все заказывали самое лучшее вино, а не обычный эль?» – Он был уверен что Мак-Нелли его немилосердно обманывает, но у него не было никаких доказательств. Один фунт или тысяча – значения не имело. У него нет ничего. Но ему нужно во что бы то ни стало найти последнюю расписку. Вопрос жизни и смерти. Роберт, наконец, отыскал ее. Четыре черточки. Два стакана вина. Он зашел в тупик.

– Откуда ты узнал о моем… о том, что произошло со мной вчера? – спросил Роб у Мак-Нелли, которому не терпелось уйти.

На лице Мак-Нелли появилась угодливая улыбка.

– О, заходили сюда вчера вечером какие-то франты, после того, как в «Олмеке» закончилось.

– Какие франты? – сурово спросил Роб.

– Я их не знаю, – ответил Мак-Нелли. Он избегал смотреть Робу в глаза.

– Как они выглядели?

– Как франты! Разодетые они все были, прямо с иголочки.

– Сколько их было?

– Двое или трое. Не помню.

– Конечно, не помнишь. Ведь это было так давно. Как ты можешь помнить, сколько их было, когда уже столько времени прошло? Однако ты помнишь, о чем они говорили. Странно, не так ли? – Робу хотелось вытрясти из этого жалкого человека душу.

– А вам зачем знать? – Мак-Нелли был возмущен. – Двое или трое… Какая разница? Сейчас, когда я задумался, мне кажется, их было двое. Да, двое. Вам от этого легче?

– О, да, – сказал Роб, – гораздо. Высокие? Низкие? Толстые? Худые? Старые? Молодые? Давай, Мак-Нелли, говори.

– Я не обратил внимания, сэр. Мне было очень интересно их послушать. Жаль, я сам вас не видел, ваша светлость! Вот, наверное, была картина! – засмеялся Мак-Нелли. Роб встал и надменно посмотрел на Мак-Нелли.

– Запиши на мой счет, – рассеянно сказал он и вышел, прежде чем хозяин кабачка успел добраться до него и потребовать деньги или расписку;

Гайд-парк был недалеко. Роберт, не задумываясь, направился к парку, погруженный в свои мысли.

Глава вторая

Конечно, она не собирается охотиться за лордом Берлингемом. Да и возможности такой не предвидится. Бетс расстроилась из-за того, что матери пришла в голову такая мысль. Но поскольку ее встреча с этим негодяем была маловероятна – ему придется с позором убраться из Лондона, – она решила не думать об этом, а постараться получить удовольствие от прогулки с Артуром Персивалем. Правда, она сомневалась, что от этой прогулка можно получить удовольствие.

От мистера Персиваля можно было устать, но возможности такой у Бетс не было. Она опасалась за свою жизнь, и ей приходилось изо всех сил держаться за сиденье фаэтона, которым собственноручно управлял Артур Персиваль. Мистер Персиваль жил в Лондоне в доме своего старшего брата, у которого он и одолжил самых быстрых лошадей, чтобы произвести впечатление на нее, так казалось Бетс. Она не могла припомнить, знает ли еще одного такого же неумелого возницу.

Ее кавалер говорил с ней о погоде – вчерашней, сегодняшней, завтрашней. Все особенности погоды были детально описаны, пока они добирались (не долго) от Найтсбридж-Терес до Гайд-парка. Речь мистера Персиваля была несвязной, потому что ему приходилось следить за лошадьми, которыми нужно было как-то управлять. Когда они добрались до парка, он, очевидно, решил, что теперь лошади сами разберутся, как себя вести, и сосредоточил свое внимание на Бетс.

– Хорошие ходоки, правда? – гордо сказал он, когда лошади перешли с шага на рысь. – Ими нужно заниматься. Моему брату очень худо. Давно не выходит из дому. Попросил меня вывести лошадей. В чем дело, леди Элизабет? – Он с Опозданием заметил, как она схватилась за край сиденья. – Не бойтесь. Я доставлю вас в целости и сохранности…

Артур Персиваль слишком поздно увидел, что их фаэтон движется прямо на двух джентльменов, едущих верхом и оживленно беседующих. Ни одна нормальная лошадь не станет по собственной воле наезжать на другую лошадь, но, видимо, мистер Персиваль своим лошадям не доверял. Он с силой натянул вожжи, да так, что лошади резко остановились. Бетс вдруг обнаружила, что летит. Она приземлилась на зеленый холмик головой в еще не распустившиеся желтые нарциссы.

Она не может дышать. Она не может дышать! Охваченная паникой, Бетс неподвижно лежала, пока ей не удалось глубоким вздохом заставить свои несчастные легкие работать. На нее смотрело озабоченное лицо. Она ожидала увидеть Артура Персиваля, но это оказался другой человек.

– Мисс! Вы не ушиблись? – спросил высокий длинноногий джентльмен с черными как смоль волосами и такими же глазами. У него была внешность, о которой мечтают юные девушки: худое, резко очерченное лицо, прямой нос и прямые черные брови. Брови соединились в сплошную линию, когда джентльмен озабоченно нахмурился и склонился над ней. – Пожалуйста, не шевелитесь. Нужно убедиться, что все кости целы.

Бетс пошевелила руками и ногами. Возможно, есть ушибы и ссадины, но ничего серьезного. Она вспомнила о юбке. Все прилично? Юбка не задралась? Она вытянула руку, чтобы поправить юбку, и попыталась сесть.

Незнакомец улыбнулся, и она увидела, какие у него хорошие, ровные и белые зубы. Лишь один передний зуб чуть залезал на соседа.