Жажда страсти

– Вы послушная девушка, не так ли? – сказал незнакомец. – Не волнуйтесь. Ничего не видно, кроме лодыжек, очень красивых. Позвольте, я вам помогу сесть. Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Где… где мистер Персиваль? – спросила Бетс, когда сильные руки подняли ее и посадили.

– Если вы имеете в виду своего кавалера, то он лежит с другой стороны, – ответил джентльмен. – Стоит ли его выручать? Может быть, мы оставим его там? Он этого заслуживает. Такой болван. – Он смотрел на бесформенную кучу, лежащую с противоположной стороны дорожки. Куча вдруг пошевелилась и подалась вперед, пытаясь встать на непослушные ноги.

– А, Берлингем, – кивнул Персиваль. – Ты не позаботишься о даме, пока я разыщу фаэтон? Это фаэтон моего брата, и он…

– К вашим услугам, безмозглая ворона, – Роб изобразил что-то похожее на поклон.

– Вы… вы – Берлингем? – спросила потрясенная Бетс. – Я вижу, лицо знакомое. Я вас видела, но мы не знакомы.

Она протянула ему руки, чтобы он помог ей встать, но он не сделал этого.

– Давайте отдохнем, – он присел на траву рядом с ней, обхватив руками колени и залезая ногами в нарциссы. – Да, есть такой грех, я – Берлингем, – признался он и серьезно посмотрел на нее. – А вы? Почему мы с вами не знакомы?

– Я – леди Элизабет Фортескью, – сказала Бетс. – Я… я не знаю, почему мы с вами не знакомы.

– Не сомневаюсь, что ваша матушка сделала все для того, чтобы мы с вами не познакомились, – с горечью проговорил Роб. И тут же воспрянул духом. – Но теперь мы знакомы, не так ли? Позвольте мне проводить вас до дому? Вы ведь не станете больше доверять свою жизнь этому Персивалю с куриными мозгами.

Бетс огляделась. Артур Персиваль пытался подвести взволнованных лошадей, все еще запряженных в фаэтон, к тому месту, где они с Берлингемом сидели. Легкий пустой экипаж раскачивался и подпрыгивал. Еще один экипаж и два всадника остановились, чтобы узнать, что случилось. Бетс их сразу не заметила.

Но, тем не менее, ни лошади, ни экипажа, которые могли бы принадлежать Берлингему, она не увидела.

– Буду вам очень признательна, – произнесла Бетс, – но где ваш экипаж?

– Я пришел сюда пешком, – ответил Роб. – Я живу недалеко. Сейчас схожу домой за коляской. Где вы живете?

– В Найтсбридже, – сказала Бетс. Она ждала его реакции. Найтсбридж – не самое фешенебельное место, даже несмотря на то, что старший брат герцога Веллингтона, маркиз Уелсли, жил в Найтсбридже, когда приезжал в Англию. Правда, она его ни разу не видела.

– В Найтсбридже! Как удобно! – Бетс заметила, что он искренне обрадовался. – Вы уверены, что вас ничего не беспокоит? Может быть, мы пройдемся. Ведь пока я дойду до своего дома, пока вывезут экипаж, пока запрягут лошадей, пройдет время. Вряд ли я смогу пригласить вас к себе восстановить силы. Вам не следует заходить к холостяку.

Берлингем улыбнулся, и она снова заметила этот чуть кривой зуб. Она решила, что это очень соблазнительно.

– Спасибо. С удовольствием принимаю ваше предложение.

Он легко поднялся и помог встать Бетс. У нее все болело, но она, кажется, была цела. Чего нельзя было сказать о платье.

Пятна от травы – ничто по сравнению с грязью и дырами.

Что скажет мама? У нее так мало платьев; это, бледно-желтое, сшитое в позапрошлом году, было самым лучшим. Но она познакомилась с Берлингемом! Ее неприязнь к нему прошла. Он такой милый, такой обходительный, такой красивый. Он не мог так оскорбить миссис Драмонд-Барел, как рассказывала мама. Бетси решила, что эту басню придумали сплетники. Она, не колеблясь, приняла его предложение проводить ее домой. Все что угодно, только не прогулка в фаэтоне Артура Персиваля!

– Постой! Куда ты ее уводишь? – закричал Персиваль, когда они направились к выходу из парка. – Берлингем! Вернись!

Роб взял Бетс за руку.

– Я веду ее домой, пустозвон, – крикнул он в ответ. Со мной она в безопасности. Слышишь? – он повернулся и вывел Бетс из парка. Роберт решил, что больше не следует уделять внимания Артуру Персивалю.

«Слава Богу, она близко живет, – подумал он. – Если б нам пришлось идти ко мне домой за экипажем, она бы увидела, как я живу… Похоже, она не знает о том, что произошло в „Олмеке“. Может быть, у меня есть шанс… Она, наверное, дочь покойного графа, и я уверен, что у нее есть приданое…»

Он наклонился к ней, и она смущенно улыбнулась.

Бетс старалась не хромать. Она подвернула ногу, когда упала, но не хотела говорить об этом графу Берлингему. Она уверенно заявила, что с ней все в порядке. Теперь она не станет говорить обратное. Граф может решить, что должен оставить ее в парке с этим олухом Персивалем, а сам отправится за коляской. Она не собиралась больше даже разговаривать с этим болваном.

Роб беззаботно шел вперед, Бетс держала его под руку. Все было прилично, но он чувствовал, что она сжимает его руку крепче, чем необходимо. Случайно или специально? Ему стало жарко. Он заметил, что она немного прихрамывает, и почувствовал разочарование. Похоже, что ее уверения в том, что она чувствует себя прекрасно, сильно преувеличены, и ее действительно нужно поддерживать. Роб замедлил ход, но остановился лишь раз, что бы бросить монетку (одну из последних) мальчику, который расчистил для них дорожку от помета, в изобилии усеявшего Найтсбридж.

Черта с два он оставил бы ее с этим тупицей Персивалем. У этого дурня хватит наглости предложить подвести ее домой в своем фаэтоне. Жизнь ее была бы в опасности, и Роб не узнал бы, где она живет, и ему пришлось бы потрудиться, чтобы разыскать ее, когда у него и так столько дел.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? – спросил он, улыбаясь, когда они благополучно прошли Найтсбридж. Непослушная прядь волос упала ему на глаза, и он попытался ее сдуть, но ничего не получилось. Рука, которая не поддерживала Бетс, сжимала шляпу, побывавшую в клумбе с нарциссами. Он случайно сел на нее, когда пытался успокоить барышню. – Да, спасибо, – сказала она. – Боюсь, я немного переволновалась. Но мы уже почти дома. Вы знаете Найтсбридж-Терес? Мы живем на углу Слоун-стрит. Я покажу. – Бетс смотрела на этот непослушный локон. Она уже чуть было не убрала его, когда вспомнила замечание матери о том, что по-матерински опекает своих поклонников. Ей почему-то казалось, что ее порыв не был материнским, но она сдержалась.

– Вы приехали сюда на сезон? – спросил Роб. – Как странно, что я вас не видел.

– Да… нет… я здесь на сезон, но я здесь живу, – ответила она. – Мы здесь живем.

Он остановился и освободил руку, за которую она держалась, чтобы хорошенько рассмотреть Бетс.

– Вы живете здесь? Разве вы не дочь графа Стенбурна? Я думал, он живет в Суффолке.

– Да, в Суффолке, – ее лицо приняло мечтательное выражение. – Граф Стенбурн – мой отец, но он умер уже более пяти лет назад. Мой брат Годфри теперь граф Стенбурн. Мой сводный брат. Он действительно живет в Суффолке. Как и другой мой сводный брат, Уильям. А мы с мамой живем здесь. Мой дедушка оставил маме этот дом.

– «Благодарение Господу, за это, – добавила она про себя, – иначе нам пришлось бы искать себе крышу над головой, полностью полагаясь на милосердие Годфри. А милосердия у Годфри немного».

– Вашим поклонникам повезло, – сказал Роберт. – Они всегда могут вас здесь найти, во время сезона или нет. Но вы, наверное, уезжаете за город, когда сезон заканчивается.

– Нет, – вздохнула она. – Мы остаемся.

Роб снова предложил ей руку, и они пошли дальше. Бетс старалась не думать о боли в ноге и о плачевном состоянии своего туалета. Она молилась, чтобы им не встретился никто из знакомых. Она уже несколько раз ловила на себе любопытные взгляды. Но то все были люди незнакомые.

– Надеюсь, мы увидимся в этом сезоне. Я буду с нетерпением ждать встречи с вами, ведь мы теперь знакомы.

Роберт не собирался с позором покинуть Лондон! Сердце у Бетс радостно подпрыгнуло. Теперь она была как никогда уверена, что его оскорбление миссис Драмонд-Барел всего лишь злая сплетня. Он был такой вежливый и внимательный. Но упасть пьяным в «Олмеке»! Такое трудно опровергнуть. Слишком многие видели, как считает леди Стенбурн. Правда, по нему не скажешь, что он вчера был так пьян. Может быть, у него немного усталый вид, но глаза – чистые. Бетс слишком хорошо знала, как выглядит человек в похмелье. Она вдоволь на смотрелась на своего брата Уильяма. У нее не было желания повторять этот опыт.

– Прекрасно, – ответила она. – Буду ждать нашей встречи. А вот и мой дом, ваша светлость.

Она подвела его в высокому, узкому кирпичному дому, стоявшему в тени, отбрасываемой на него другими домами, большими по размеру и выглядевшими наряднее. Роб остановился и внимательно оглядел дом Фортескью. Перед домом был сад, в котором буйно цвели крокусы и гиацинты. Из-под земли уже появились нарциссы. Это был чудесный дом.

– Неоклассицизм, – сказала Бетс, – архитектор поклонник Генри Холланда, а не сам Холланд, к сожалению. Мой дед построил его в 1788 году. Моя мама жила здесь до, замужества. Может быть, вы зайдете? Мама захочет познакомиться с вами и поблагодарить за то, что вы меня спасли.

– С удовольствием, – улыбнулся он.

Его взгляд скользил по дому, пока они шли к темно-зеленой двери, по обе стороны которой стояли белые ионические колонны. Бетс нахмурилась, заметив, что краска на колоннах в некоторых местах облупилась, но, кажется, ее спутник не обратил на это внимания. Бетс постучала в дверь медной ручкой в виде львиной головы. Никто не открыл.

Бетс нахмурилась и снова постучала. Наконец, дверь открылась. На пороге стояла Молли, вытирая руки о грязный фартук.

– О, здрасьте, мисс! Так быстро вернулись? Боже, что с вашим платьем?

Бетс вся съежилась.

– Возьми у его светлости шляпу и скажи маме, что у нас гость, – быстро проговорила она. – Мы будем в гостиной. И принеси чего-нибудь выпить.

Молли взяла расплющенную шляпу Роба и, поднеся к себе поближе, внимательно ее разглядывала.

– Что он с ней делал? – улыбаясь спросила она. – Топтал?

– Довольно, Молли, – строго сказала Бетс. Она боялась смотреть на своего кавалера. – Сообщи маме немедленно.

– Да, мэм, – горничная положила шляпу на столик и исчезла.

Проводив графа Берлингема в гостиную, Бетс украдкой посмотрела на него. Что он может подумать! К своему удивлению, она увидела, что он смеется.

– Новенькая, – пояснила Бетс, стараясь побороть смущение. – Мама пытается ее выучить. Я надеюсь, вы простите ее дерзость.

– Ну что вы! Думаю, у нас у всех проблемы с прислугой. По крайней мере, мои женатые друзья так говорят. В моем холостяцком жилище слуг мало. Они со мной уже давно и хорошо знают свои обязанности и мои привычки. – Роберт подумал про себя, что теперь она не удивится, если узнает, что у него так мало прислуги. Если она вообще когда-нибудь об этом узнает. Он весело улыбнулся.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила Бетс. Сама она села на стул, голубая шелковая обивка на котором распоролась, и она закрыла дыру юбкой. Теперь она увидела свою юбку в полной красе. Господи! Как же она забыла об этом. – О Боже! Мне нужно переодеться, – заговорила она.

Граф уселся в удобное кресло у камина. В гостиную вошла леди Стенбурн. – Бетс! Что с тобой случилось? – Она подбежала к дочери и помогла ей встать. – Ты ушиблась. Что случилось? – Она, наконец, заметила, что в комнате еще кто-то есть. – Кто вы?

Берлингем и Бетс заговорили одновременно. Леди Стенбурн смутилась.

– Прошу прощения, ваша светлость. Добро пожаловать, ваша светлость. О! Как приятно, что вы пришли, граф. Позвольте предложить вам что-нибудь выпить.

– Спасибо, миледи, – сказал Роб, поклонившись. – Во-первых, я был уверен, что вы захотите увидеть свою дочь. Она упала в парке. Очень неприятно. Нет… – он заметил испуг на лице леди Стенбурн, – она сказала мне, что не ушиблась. Она вам все расскажет. Я с удовольствием подожду, пока она придет в себя и переоденется. Леди Элизабет, могу я проводить вас?

– Нет, спасибо, – ответила Бетс, схватив мать за руку и направляясь к двери. – Мы скоро вернемся. Молли принесет вам напитки.

Они вышли, оставив дверь открытой. Роб услышал, как Бетс сказала матери:

– Нужно было позвонить.

И леди Стенбурн ответила:

– Но ты же знаешь, что звонок не работает.

Голоса постепенно затихли, и он снова уселся в свое кресло.

Вдруг откуда-то издалека донесся голос леди Стенбурн:

– Молли! Бренди для графа!

Вскоре перепуганная Молли принесла бренди.

Потягивая бренди, Роб внимательно осматривал гостиную Гостиная была обставлена с большим вкусом. Мебель отличная, скорей всего шератон. На полу – красивый толстый аксминстерский ковер. Но самым внушительным предметом в гостиной были старинные часы, высотой более двух футов: позолоченный циферблат, большие черные римские цифры на белом фоне, лакированный корпус черного дерева; миниатюрные резные коринфские колонны на золотых цоколях поддерживали верх корпуса, украшенный позолоченными гирляндами из цветов и фруктов. Часы стояли на каминной полке и почти полностью закрывали пейзаж, висящий на стене.

– Что случилось? – спросила леди Стенбурн, когда они с Бетс поднялись наверх. – Ты не ушиблась? Твое платье! О Господи, можно ли с ним что-нибудь сделать?

Бетс рассказала о своей поездке с мистером Персивалем.

– Я подвернула ногу, но ничего страшного, – заверила она. – Но представь себе! Если бы я не поехала с этим… этим Олухом, я бы не познакомилась с Берлингемом. Мама, он очень вежливый и заботливый. Не могу поверить, что он так вел себя с миссис Драмонд-Барел. Ты уверена, что это было на самом деле?

– Сама леди Стаффорд мне рассказывала, – ответила леди Стенбурн. – Она собственными глазами видела. Как и многие другие. Конечно, это было на самом деле, можешь не сомневаться.

– Она сама слышала, что сказал граф?

– Нет, думаю, что нет. Но ей об этом рассказал Руперт, лорд Стаффорд.

– Ах, Руперт, – сказала с облегчением Бетс. – Он всегда преувеличивает. Он, наверное, услышал от кого-то, а этот кто-то услышал еще от кого-то, а тот услышал от кого-то еще, возможно того, кто все это сам выдумал.

– Берлингем сам что-нибудь говорил по этому поводу? – поинтересовалась леди Стенбурн, подходя к гардеробу Бетс.

Ни горничной, ни камеристки. Молли, единственная служанка на все случаи жизни, сейчас занята, подавая напитки его светлости.

– О нет, мама, я тоже об этом не упоминала. – Она расстегивала пуговицы на своем желтом платье и с сожалением смотрела на юбку. Может быть, лента вокруг сможет скрыть нанесенный ущерб. Вряд ли.

– Пока ты будешь смывать грязь, я попробую сделать что-нибудь с твоими волосами, – предложила мать. – Мы не можем заставлять Берлингема ждать, – она подтолкнула Бетс к умывальнику. – О Бетс, разве он не очарователен? Если бы я была моложе лет на двадцать пять… Кажется, он тобой заинтересовался, правда? Видишь, моя идея не такая уж и плохая. Если ему удастся как-то справиться с тем, что произошло в «Олмеке»…

– Мама, ты делаешь поспешные выводы. Я признаю, что он был сама любезность. Но какой джентльмен повел бы себя иначе при сложившихся обстоятельствах? Пожалуйста! Я обещаю не опекать его, а ты обещай, что не станешь толкать меня в его объятья.

Влажным полотенцем Бетс вытирала грязь с лица и рук, а ее мать в это время вынимала из волос траву и пыталась щеткой придать им видимость прически.

– Готово, – вздохнула леди Стенбурн. – Ты прекрасно выглядишь. О, я забыла о твоих чулках. И туфли! Я надеялась, что платье их закроет, но когда ты сядешь… Не будем рисковать. Я спущусь и займу графа, пока ты не будешь готова.

Полная радостных предчувствий, леди Стенбурн спустилась в гостиную. Она нашла графа в прекрасном расположении духа.

Его стакан был пуст. Содержимое графина устрашающе уменьшилось. Сердце у нее упало. Значит, правда, что Берлингем пьет слишком много.

Он встал и улыбнулся, подождал, пока она сядет, и налил себе.

– Вы не присоединитесь ко мне? – спросил он.

– Ах, нет, спасибо, – ответила леди Стенбурн. – Я велю Молли принести чаю. – Она потянулась к звонку, затем передумала. Берлингем был невозмутим. – Пойду узнаю, почему Бетс так долго, – сказала она и выскользнула из комнаты.

Вскоре Бетс и Леди Стенбурн вернулись, за ними шла Молли с чаем. Когда дамы, наконец, сели и налили себе чаю, Роб продолжал потягивать бренди. Обе дамы наблюдали за ним, вежливо улыбаясь, очевидно, ожидая, когда он заговорит.

– Отличный бренди, – наконец сказал он. – Вам повезло, особенно сейчас, учитывая войну и все остальное. У меня осталось всего три бочонка, и боюсь, что скоро придется стать трезвенником.

Три бочонка! Леди Стенбурн была потрясена. В ее бедном погребе было не более трех бутылок бренди. Если ей придется еще раз или два принять у себя Берлингема, у нее ничего не останется.

Но она улыбнулась и согласилась, что сейчас трудно достать хороший французский коньяк. И это, конечно же, неприятно.

Берлингем похвалил старинные часы на камине.

– Впервые вижу такие часы, они, должно быть, очень старые и очень ценные.

Леди Стенбурн вся сияла.

– Совершенно верно, – подтвердила она, – примерно 1675 год. Одна из самых ценных вещей, принадлежавших моему отцу. Через несколько минут они начнут звонить. У них такой мелодичный звон! Их сделал здесь в Лондоне мастер по имени Генри Джоунз; на часах сзади табличка с его именем. Я понятия не имею, сколько они стоят, но уверена, что сумма должна быть значительной.

Роб попытался определить, сколько можно было бы за них получить у ростовщика. Жаль, что это не его часы. Их бы можно было заложить.

– Дамы, – он поднялся, – я должен идти: я жду гостя к ужину. Леди Элизабет, окажите мне честь прокатиться с вами завтра. Могу вас заверить, что вы не поедете в фаэтоне. У меня двухколесная коляска всего лишь. Со мной вы будете в безопасности. Не хотите рискнуть?

– С удовольствием, – ответила Бетс, стараясь не слишком явно демонстрировать свою радость;

– В пять, – сказал он и удалился, унося свою помятую шляпу. Бетс наблюдала за ним из окна. Он улыбнулся ей и принялся насвистывать.

Глава третья

Роб и Том Хейзлтон разделили трапезу, которую удалось приготовить миссис Бекет из оставшихся продуктов. «Чертова баранина с жилами», – подумал Роб. Они сидели в маленькой «библиотеке» Роба. Эта комната использовалась для разных целей, но хозяин называл ее библиотекой, потому что в ней действительно стоял шкаф, забитый пыльными томами, которые Роб привез из Дорс Корта. Друзья сидели у камина. Роб время от времени самодовольно поглядывал на книги. Кожаные корешки выглядели очень внушительно. Он собирался когда-нибудь прочитать эти книги, если, конечно, плесень и книжный червь не доберутся до них первыми.

– Ты когда-нибудь бывал со мной в «Друге под рукой»? – спросил Роб. Он рассказал Хейзлтону все, что помнил о предыдущем вечере.

– Только не я, – сказал Том. – Это слишком далеко.

– Тогда ты можешь мне помочь. С этой прислугой, Тесси. Мне кажется, что она мне что-то подмешала в вино. Ее не было на месте сегодня после обеда. А старый мистер Мак-Нелли, между прочим, ее дядя, отказался позвать ее. Может быть, тебе удастся ее разговорить, и она что-нибудь сболтнет.

– Ха! Ты знаешь, уж в этом я точно преуспел: знаю, как разговорить прислугу. – Хейзлтон хитро улыбнулся. – Могу тебе рассказать…

– Поэтому я тебя и прошу, чудак. Выпей еще. В погребе еще два бочонка. – Роб взял графин.

– Это подкуп? Я сижу здесь у камина, в котором горят лишь хворост и прутья и который скоро погаснет. Похоже, что после первой бочки я уже перестану замечать, что в комнате нет дров.

– Черт бы тебя побрал, Хейзлтон! – Робу не нравилось, когда кто-то даже в шутку намекал на его бедность. Он изо всех сил старался ее скрыть. Конечно, не от Тома Хейзлтона: у них почти не было секретов друг от друга. Но это в данном случае значения не имело. Роб встал и зашагал по комнате, затем подошел к камину и бросил в него длинную кривую ветку.

– Прости, дружище. Не сдержался. Знаешь, я просто восхищаюсь твоей библиотекой. – Хейзлтон улыбнулся и взял у Роба стакан с бренди. – Ты ведь знаешь, что мне придется заплатить Тесси. Должен я дать ей свои деньги?

– Пожалуйста. Я обещаю отдать, как только найду золотую жилу. Между прочим, мне кажется, что я ее нашел. Удача буквально на меня свалилась сегодня днем, – мрачное выражение вдруг исчезло с лица Роба.

– Браво! Ты выиграл в «Уайтсе»? Или на петушиных боях? Поздравляю.

– О нет. Это была кобылка.

– На тебя свалилась удача, но это была кобылка. Что-то не понимаю. На каких скачках ты играл?

– Я говорю о кобылке в юбке. Ты слышал когда-нибудь о леди Элизабет Фортескью? – спросил Роб, и лицо его засияло.

Хейзлтон с любопытством смотрел на друга. Такой энтузиазм из-за дамы. Совсем не похоже на Роба. Его интересы были далеко: пьянка, девочки, скачки, бокс, азартные игры, снова пьянка. Он редко посещал светские балы, приемы и ужины во время сезонов. Ему было на них совершенно не интересно. До самого последнего времени. Теперь же, как было известно Тому, Роб решил найти богатую невесту и жениться на ней как можно поскорее. Но сама идея не вызывала у него никакого вдохновения.

– Леди Элизабет Фортескью. Хм. Она случайно не родственница Хью Фортескью, графа Фортескью? Он – лорд – наместник Девоншира и прочая и прочая. Ему сейчас столько, что у него вполне может быть дочь на выданье. Как такая богатая крошка могла свалиться тебе на голову?

– Нет, нет, это не та Фортескью. Ее отец – лорд Стенбурн, его резиденция в Суффолке. Он умер, но леди Фортескью и его вдова живут в Найтсбридже в очаровательном доме. Я спас ее, когда этот дурак Артур Персиваль повез ее кататься в фаэтоне своего брата и она из него выпала. По его вине! К счастью, она осталась цела, только очень испугалась. Это случилось в Гайд-Парке, а я оказался рядом. Она согласилась поехать завтра со мной на прогулку.

– Необыкновенно хорошенькая, Том, – глаза Роба сверкнули.

Хейзлтон был по-прежнему озадачен.

– Она участвует в сезоне? – спросил он, наконец.

– О да.

– Высокая, копна каштановых волос, карие глаза, очень живая?

– Точно.

Хейзлтон вертел свой монокль в оправе, покрытый зеленой эмалью.

– Роб, мне неприятно тебе говорить. Но я должен, честно.

У леди Элизабет это уже четвертый сезон. Все подруги моей матери только об этом и говорят. Ей должно быть двадцать два или двадцать три года. Ее мама в слепой любви продолжает выставлять ее напоказ в напрасной надежде, что она за кого-нибудь выйдет замуж. Почему она до сих пор тихонько не удалилась и не занялась разведением роз или воспитанием детей своего брата, или еще чем-нибудь, я не имею ни малейшего понятия. Но нынешняя ситуация должна быть для нее ужасно неловкой.

Роб сдвинул брови. Эта очаровательная девушка не может выйти замуж? Как такое может быть? Безусловно, ее богатство могло бы привлечь любого кавалера, даже если бы на нее было страшно смотреть, а это совершенно не так.

– Я полагаю, ты с ней знаком? – спросил Роб. – Как ты думаешь, почему она не может выйти замуж?

Хейзлтон рассмеялся.

– Да, я знаком с ней. И поверь мне, Роб, она как раз то, что тебе нужно, насколько я знаю. В ней очень сильно развит материнский инстинкт. Объяснить? Если я чего-то и ненавижу, так это материнскую опеку. Что ты скажешь, если барышня постоянно за тебя волнуется? Переживает из-за твоих воротничков, или галстука, или мятого носового платка, или боится, что твои уши замерзнут, потому что шляпа их не закрывает. Я тебя спрашиваю! Думаю, что можно это еще как-то переварить в своей жене, если ты такой дурак, что женился, но…

– Она не вела себя так со мной, – упрямо заявил Роб.

– Нет? Все еще впереди. И я так понимаю, что она очень разборчива. Разборчива! Как она может быть разборчива, если это ее четвертый сезон? И, тем не менее, я слышал, что она отвадила несколько потенциальных женихов еще до того, как они решились просить ее руки. Ричард Бичем один из них. Он мне сам рассказывал.

– И он не возражал против ее опеки?

– Думаю, он был готов смириться с чем угодно, лишь бы наложить лапы хоть на часть состояния Стенбурнов. Между прочим, она хорошо танцует. Хочешь потанцевать, Роб? – усмехнулся Хейзлтон. Сейчас это ему казалось чрезвычайно смешным.

– Я еще не разучился, – мрачно ответил Роб. – Как ты считаешь, дружище? Есть у меня шансы по сравнению с Ричардом Бичемом? Мне кажется, я смогу справиться с ее опекой, если нужно. – Он нахмурился, о чем-то размышляя.

– Ты знаешь Бичема?

– Нет.

– Уверяю тебя, твои шансы лучше. – Хейзлтон принялся загибать пальцы. – Первое: у него совсем нет подбородка; второе: объем грудной клетки больше, чем у Принни; третье: не интересуется ничем, кроме Древнего Египта. О да, и четвертое: нет денег.

– Что-то четвертый пункт кажется мне знакомым, – угрюмо сказал Роб. – Давай, Том, еще бренди и потом, если не возражаешь, отправляйся знакомиться с Тесси. А я проведу вечер дома. Все еще чувствую себя не в своей тарелке. Черт. Я должен сегодня быть на балу у Пертуи. Они не будут по мне скучать. Наверное, пригласили меня, потому что мы – родственники. Приходи, как только узнаешь что-нибудь от Тесси. Используй все свои чары.

Как только Хейзлтон ушел, Роб стал готовиться ко сну. Он не мог вспомнить, когда ложился спать так рано. Засыпая, он думал о высокой темноволосой девушке, которая будет завтра ехать рядом с ним в коляске. И мысли эти согревали его. Нужно принарядить мальчика из конюшни, чтобы тот смог сойти за грума, нет, за ливрейного грума. Билли не удавалось выдать за грума. А за ливрейного грума? Он рассмеялся.

Бертон, лорд Пертуи, оглядел сияющий зал, освещенный венецианскими люстрами, в которых горели сотни свечей. Было уже поздно, третий час ночи, и гости начали расходиться, хотя маленький оркестр продолжал играть. Он подошел к своему сыну Джорджу.

– Я не видел Берлингема сегодня, – заметил он, – наверное, в карты играет?

– Он вообще не приходил, – ответил Джордж. – Я так ждал его. Хотел посмотреть, удастся ли ему все так же высоко держать голову после того ужасного случая в «Олмеке», – он широко улыбнулся. – Может быть, он убрался в Дорсет, поджав хвост.

– О, не думаю, что этого достаточно, чтобы выгнать его из города, – сказал отец. – Что ему делать в Дорсете?

– Нечего, – согласился Джордж;

Джордж задумался над следующим ходом.

Глава четвертая

Утро пятницы обещало, что день будет хорошим. Бетс чувствовала себя лучше. После завтрака она пошла в сад за домом, чтобы проверить, что уже начало расти, если там вообще что-то будет расти. Большинство растений все еще дремало под землей, но уже появились первые побеги. К своей радости, она услышала, что в кустарнике страстно заливается дрозд, Бетс увидела причину такого волнения: неповоротливая коричневая самка дрозда, не обращая внимания на певца, бегала по земле вприпрыжку в поисках чего-нибудь вкусненького.

Бетс представила себе цветы, которых будет летом в изобилии, и вздохнула. Они с матерью любили работать в саду, ухаживая за своими любимыми растениями. Но любимцами были цветы, в саду не росло ни одного овощного растения. В этом году все должно быть по-другому. Если им удастся вырастить свои собственные овощи, они смогут сэкономить небольшую сумму.

Сад за домом был небольшим, хоть и больше, чем кусок земли перед домом. Леди Стенбурн однажды сказала, что дедушку Боннера не интересовал сад. Он считал, что ему повезло, когда купил узкую полоску земли между двумя внушительного вида домами в Найтсбридж-Терес. Он продал свою литейную мастерскую в Бирмингеме, в которой производились железные плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь, для того, чтобы поселиться в Лондоне и пожить как джентльмен на старости лет, хотя в то время ему было всего лишь пятьдесят три года. Он хотел, чтобы его единственный ребенок, обожаемая Элизабет, могла удачно выйти замуж. А такую возможность, как он свято верил, можно было найти только в Лондоне. И ему удалось выдать ее замуж. Леди Стенбурн сообщила, шмыгая носом, что бабушка и дедушка Боннер прожили в этом доме восемь счастливых лет, а потом дедушка умер. Бетс почти не помнила его. Бабушка Боннер считала, что не сможет прожить одна, и последний год жизни провела с Фортескью. Папа был очень добр к бабушке, но Годфри и Уильям считали, что это просто еще одно неудобство, вытекающее из глупого папиного решения жениться на Элизабет Боннер.

Бетс часто удивлялась, почему ее сводные братья не хотели замечать того, что мама сделала папу счастливым. Леди Стенбурн, несмотря на свою миниатюрность и воздушность, умело вела хозяйство, знала, как принять гостей, и была всегда добра к двум мальчикам – сыновьям мужа от первого брака. Они же невзлюбили мачеху с первой минуты и никогда не меняли своего отношения к ней.

Бетс вернулась в дом за верёвкой, чтобы измерить, какой может быть будущая грядка для овощей. Нужно ли выкапывать желтофиоль? Мамины любимые розы? Сажать капусту вместо лилий?

Молли мыла посуду после завтрака. Она вытерла руки о грязный фартук и принялась копаться в тумбочке, чтобы найти хозяйке веревку.

– Вот, мэм, – сказала она, протягивая клубок. – Это подойдет?

– То, что нужно, – ответила Бетс. – Молли, я жду гостя после обеда. Могу я быть уверена, что ты наденешь чистый фартук? И мне нужна твоя помощь, чтобы одеться.

– Да, мэм, – кивнула Молли.

Бетс отправилась на заднее крыльцо, чтобы распутать веревку. На это у нее ушло тридцать пять минут. К этому времени у нее прошла охота измерять сад и искать место для грядки. Гораздо приятнее мечтать о предстоящей прогулке со скандально известным Берлингемом. Будет ли он таким же милым и внимательным, как тогда, когда она упала в парке? Будет ли он трезвым? О чем они будут говорить? При этой мысли она растерялась: она решительно ничего не знала о том, чем, по слухам, он был занят все свое время – о скачках, прости Господи! или о боксе, или (о нет, она не будет об этом думать) о женщинах легкого поведения!