– Что-нибудь не так? – спросил обескураженный Сергей, обнаружив мокрые дорожки на щеках девушки – слезы катились из-под плотно закрытых глаз.
      – Все так, – шепотом ответила Настя. – Все очень хорошо. Просто замечательно.
      И он почувствовал, как тесно сжатые бедра ее дрогнули и начали медленно расходиться в стороны.
      Однако ни тело Насти, изогнувшееся дугой, ни мечущаяся по подушке голова, ни прозвучавший в момент первого соприкосновения стон, ни хрипловатый вскрик на самой вершине так и не смогли избавить Сергея от непонятного ощущения, что произошла какая-то ошибка, что-то было неправильно, что-то не так.
      Когда все закончилось и Сергей приподнялся рядом с Настей на локте, девушка продолжала лежать, раскинув ноги, закрыв ладонями лицо и шумно, со всхлипами, переводя дыхание.
      – Спасибо тебе, – сказал Сергей.
      – Кушайте на здоровье, – неожиданно резко ответила Настя. – Отвернитесь, пожалуйста, мне нужно в ванную.
      Она резко вскочила, нашла под сползшим на пол одеялом брошенное ею полотенце и, шлепая босыми ногами, выбежала из комнаты. Сергей поднял одеяло, накинул его на себя, нашел сигарету, прилег на диван и закурил, стряхивая пепел в обнаруженную на подоконнике пустую пачку.
      "На кой черт я ввязался в эту историю? – думал он, затягиваясь и шумно выпуская дым. – Взяли девку на комплексное обслуживание. Мне-то зачем все это? И вообще, какая-то она странная. Если уж ей платят, чтобы она ложилась с каждым приезжающим, то могли бы подобрать что-нибудь более... квалифицированное, что ли. И без комплексов. Что она из себя изображает? Дурацкая ситуация. Слезы какие-то..."
      Его размышления прервала появившаяся из-за двери Настя. На ней снова была все та же байковая ночная рубашка, голые плечи по-прежнему закрывала шерстяная шаль.
      – Я мерзну все время, – объяснила она, по-своему поняв недоуменный взгляд Сергея. – Может быть, вы хотите кушать? У меня есть салат, молоко и сосиски. Немножко ликера. Хотите?
      Сергей подумал и от еды отказался. Настя постояла рядом с диваном, потом села на пол и положила голову на колени, глядя Сергею в лицо.
      – Послушай, – сказал Сергей, переворачиваясь на спину, чтобы уйти от ее настойчивого взгляда. – Я что-нибудь не так сделал? Ты обиделась? Что вообще происходит?
      – Ничего не происходит, – ответила Настя. – И я совсем не обиделась. Вы все делали так. Разве сами не заметили? А вам было хорошо?
      – Хорошо, – буркнул Сергей. – Я не про это спрашиваю. Я ведь вижу. Зачем врешь?
      – Я не вру.
      – Не хочешь говорить, не надо. Что ты сидишь на полу? Иди сюда.
      – Вы опять хотите? – покорно спросила Настя. – Да? Можно я еще немного тут побуду? Я сейчас лягу, только можно я минуточку посижу здесь?
      Сергей повернулся в ее сторону, увидел, что она опять прикрывает ладонями лицо, и разозлился.
      – Какого черта ты все время закрываешься? Можешь сказать по-человечески, в чем дело?
      Настя встала с пола, подошла к окну и, не поворачиваясь к Сергею, сказала жалобно:
      – Не ругайтесь, пожалуйста, на меня. Просто я вас знаю. Поэтому так все и получается.
      – Откуда ты меня знаешь? – Сергей сел. – Мы встречались?
      – Нет. У меня есть ваша фотография.
      – Откуда?
      – Я не хотела говорить. Когда мне еще только сказали, кто приезжает, я сразу подумала, что это вы. Потом решила, что однофамилец. А когда вас увидела, сразу узнала. Потом еще посмотрела на фотографию и поняла, что это точно вы. Я потому к вам и не приходила – не хотела, чтобы вы догадались. А вы меня не узнали?
      – Нет, не узнал. – Сергей встал и завернулся в одеяло. – Фотографию покажешь? Откуда она у тебя?
      Настя поколебалась, потом подошла к шкафу, достала с одной из полок альбом в плюшевой обложке и протянула его Сергею.
      – Вы не будете на меня ругаться? – спросила она, удерживая альбом в руке. – За то, что я раньше не сказала?
      Сергей открыл альбом. Незнакомый мужчина в военной форме. Он же рядом с женщиной. Женщина придерживает детскую коляску. Он же с ребенком на руках. Рядом опять та женщина, возле нее девочка лет десяти.
      – Это мама и папа, – пояснила Настя, глядя ему через плечо. – Они умерли. Вы дальше смотрите, ближе к концу.
      Перевернув листов двадцать, Сергей понял, почему лицо Насти казалось ему таким знакомым. На цветной фотографии Настя, еще в школьной форме, лежала на траве, положив голову на колени Лики. Рядом была фотография Сергея, стоящего возле своих "Жигулей". А на следующей странице – две свадебные фотографии, сделанные Виктором: Сергей держит на руках счастливо смеющуюся Лику, и они стоят друг возле дружки с бокалами шампанского.
      – Так, – сказал Сергей, опускаясь обратно на диван. – Ты ее сестра?
      Настя кивнула.
      – Когда вы поженились, она мне часто звонила, уговаривала переехать в Москву. Но папа и мама тогда еще были живы, они меня не отпустили. А когда они разбились в машине, у меня был последний год в техникуме, и я сама не поехала. Я получала пенсию за папу, и еще Лика мне присылала денег. Потом, когда вы уже разошлись, она снова стала звать меня в Москву. И я уже собралась ехать, когда все случилось. Потом меня Лев Ефимович взял на работу.
      – Что случилось?
      – Вы разве не знаете? – Настя недоверчиво посмотрела на него. – Лику убили.
      – Я не знал, – прошептал Сергей, чувствуя, что внутри что-то обрывается. – Правда не знал. Кто?
      После развода с Сергеем Лика ушла из главка. Какое-то время болталась без места, но регулярно посылала сестре деньги. Потом позвонила – судя по голосу, была немножко пьяна – и сказала, что нашла классную работу. Что-то связанное с туризмом. И пообещала Насте, что, когда все устроится, они вместе поедут на месяц в Париж.
      – Лика еще говорила, что найдет мне в Париже жениха, – вспоминала Настя. – Тогда я там буду жить, а она ко мне будет приезжать в гости, покупать шляпки. Она была такая счастливая, так смеялась... Я очень обрадовалась, что она снова смеется. Потому что после вашего развода она звонила и все время плакала.
      Потом Лика неожиданно нагрянула на три дня в Ленинград, привезла Насте чемодан с тряпками, каждый вечер выводила ее в рестораны, заказывала все самое лучшее, швырялась деньгами, а когда уехала, оставила Насте на жизнь три тысячи долларов и строго-настрого приказала не скупердяйничать, отремонтировать квартиру и ни в чем себе не отказывать, потому что денег много. И будет еще больше.
      – Через полгода она вдруг перестала звонить. День, два, три... Позвонила ей вечером домой, никто не подходит. Днем позвонила на работу. И мне сразу показалось – что-то случилось. Потому что со мной как-то странно разговаривали. А о том, что произошло, я узнала уже потом, когда купила газету.
      В газете Насте сразу бросилась в глаза фотография Лики в компании двух неизвестных ей мужчин. Лицо Лики было обведено жирным черным кружком. Из статьи с заголовком "Беспредельщики" Настя узнала, что фирма, в которой работала Лика, входила в группу компаний, контролируемую саратовской преступной группировкой. Интересы этой группы были весьма разнообразные – от поборов с ларечников до контрабанды оружия – и финансировались из одного котла. Несколько неудачных финансовых операций поставили группу в сложное положение, и пришлось осуществлять срочную мобилизацию ресурсов. В том числе, были выкачаны все деньги из туристической фирмы, в которой работала Лика.
      – Она ведь там даже не начальником была. У них эта должность называлась – менеджер по работе с клиентами. Она со всеми встречалась, рассказывала про туры, заключала договора. Просто в лицо знали только ее. И когда оказалось, что нет ни денег, ни поездок, все сбежали, а она осталась.
      Среди предприятий, чьи деньги бесследно исчезли, оказалась коммерческая структура, которая оплатила отдых в Испании примерно тридцати своим сотрудникам. Структура находилась под "крышей" казанцев. И казанцы, когда к ним обратились за помощью, осуществили наезд по полной программе.
      Саратовские, в свою очередь, нанесли серию ответных ударов. К тому моменту, когда стороны, устав от сражений, перешли к переговорам, прерванным вмешательством правоохранительных органов, в пассиве уже числились три погибших под пулями активных бойца, одна сгоревшая сауна и один взорванный автомобиль. И Лика. Ее исчезновение поначалу никак не связывалось с боевыми действиями, и только из показаний одного из задержанных громил стало известно, как с ней разобрались и где ее искать. В статье подробно и смачно описывалось, как казанцы пришли в офис турфирмы; как, обнаружив, что, кроме Лики, там никого нет, вели ее до самого дома и взяли в подъезде, набросив на голову мешок; как впятером насиловали ее целую неделю на снятой даче, а натешившись, забили лопатами, после чего закопали труп в припасенном хозяевами дачи навозе.
      – Когда ее нашли, – ровным голосом продолжала рассказывать Настя, глядя куда-то за окно, – стали искать родственников. Для опознания. А в газете статья появилась раньше. Я сразу поехала в Москву. И мне показали труп. Я не смогла смотреть. Мне стало плохо, и я упала в обморок. Потом я им сказала, чтобы посмотрели на левый мизинец. Он у нее был сломан. Еще в детстве. И плохо сросся. Они посмотрели и сказали, что так и есть. Тогда я поняла, что это она.
      Лику похоронили в Москве, на Хованском кладбище. Похороны оплатили замирившиеся со своими недругами саратовцы. За гробом шла Настя, еще две девочки из Ликиного офиса и присланная начальством месткомовская женщина из главка.
      – Дальше рассказывать? – спросила Настя, продолжая глядеть в окно.
      А дальше было вот что. После похорон Настя, оставшись одна в снятой Ликой московской квартире, всю ночь проревела, а к утру, окончательно осознав, что осталась на свете совсем одна и что, кроме диплома об окончании приборостроительного техникума, у нее за душой ничего нет, залезла в ванну и вскрыла вены. Очнулась она уже в больнице, где ее откачали, неделю продержали на постельном режиме, а потом разрешили вставать. Улучив минуту, когда она осталась в палате одна, Настя влезла на подоконник и шагнула вперед. Но, видать, не судьба ей была умереть по своей воле. Когда Настю подобрали, то не обнаружили ни переломов, ни даже сотрясения мозга, просто глубокий обморок. А так как администрации больницы суицидальные пациенты были без надобности, Настю перевели в психиатричку, где и предоставили возможность приходить в себя в веселой компании из трех выживших из ума бабуль и двух сдвинувшихся на почве непрерывного пьянства шизофреничек. Через две недели ее изнасиловал санитар, насмерть перепугавшийся, узнав, что оказался ее первым мужчиной. Психиатрическое начальство перепугалось не меньше и перевело Настю в отдельную конуру, чтобы исключить распространение заведомо ложных сведений о порядках в лечебном заведении. Спасло Настю неожиданно открывшееся кровотечение, в результате которого она оказалась в гинекологии. Там ей сообщили, что она беременна. То есть, была беременна, а сейчас уже нет. И больше ей это никогда не грозит.
      До Санкт-Петербурга Настя добиралась два дня, то на поезде, то на попутках. Проводники, бравшие в вагон безбилетницу, имели на нее определенные виды, но быстро разочаровывались и сгружали неуступчивую путешественницу на первой же станции. Так же вели себя и водители, все, кроме одного, который вез Настю последние сто пятьдесят километров, доставил домой и даже не спросил номер телефона.
      Январь девяносто второго Настя просидела дома на картошке и остатках мясных консервов. Время от времени она выходила в город на поиски работы, но неудачно. Когда картошка закончилась, Настя взяла газету, ткнула пальцем в первое же объявление, обещавшее работу для красивых молодых девушек, и позвонила по указанному там телефону.
      Хозяйка заведения, узнав об отсутствии у Насти какого-либо опыта в известной области, если не считать санитара из психиатрички, откровенно заскучала, но взяла Настю на пробу, поручив более квалифицированным сотрудницам провести с ней серию теоретических занятий, а потом уже перейти к практическим упражнениям. Теоретически Настю подковали дня за три, объяснив ей, как устроены мужики, что им нравится больше всего, чего надо остерегаться и зачем нужны презервативы. Потом наставница объявила, что подготовительный курс завершен, предложила отметить начало новой трудовой жизни и, напоив Настю сперва шампанским, а потом коньяком, затащила ее в постель. К утру Настя, дрожа от немыслимых ощущений, уже не удивилась, обнаружив рядом не только подругу-наставницу, но и одного из охранников, потом еще одного, а к вечеру подруга, гордо демонстрируя хозяйке новую ударницу фронта сексуальных услуг с черными кругами под запавшими глазами, отрапортовала об окончании обучения.
      Вскоре выяснилось, что навыков, приобретенных Настей для успешного выполнения служебных обязанностей, далеко не достаточно. Потому что проявить их она могла только в постели, а туда еще надо было попасть. Вот с этим-то и была основная проблема. Во-первых, Настя всячески уклонялась от того, чтобы надевать типичную униформу, и придерживалась консервативного стиля, который не находил понимания у обычных клиентов из гостиницы "Москва", и взгляды их, затуманенные предвкушением экзотических приключений, скользили мимо новоявленной жрицы любви в сторону ее более ярких товарок. А во-вторых, полковничья дочка, воспитанная в строгости и в лучших традициях русской классической литературы, так и не смогла овладеть техникой съема клиентов. Сама мысль, что она может первой заговорить с незнакомым и, скорее всего, нетрезвым мужчиной, приводила Настю в ужас, несмотря на то, что к последующему развитию событий она уже была готова относиться более или менее спокойно. В результате, пару раз ей все-таки доставались пьяные до изумления командированные, которые забредали в бар гостиницы, когда все девочки были уже разобраны, но по итогам месяца заработок Насти оказался столь незначительным, что она начала ловить на себе косые взгляды хозяйки. Вот тут и подвернулась работа в "Инфокаре".
      Нанимая Настю, Лева детально описал хозяйке гостевой квартиры круг ее будущих обязанностей, сделав особое ударение на том, что поддержание хорошего настроения высоких посетителей является задачей номер один. Однако гости вели себя на редкость индифферентно. Платон всегда наезжал в Питер со спутницами, причем с разными; как-то он намекнул Насте, что в следующий раз обязательно приедет один, но этого так и не произошло. Все прочие появлялись на несколько часов, одобрительно осматривали Настю, но дальше дело не шло. С тоски она закрутила роман с одним из водителей. Любовная история продолжалась месяца два, после чего соответствующая информация дошла до Левы, он рассвирепел, уволил водителя и пообещал, если подобное повторится, выгнать и Настю.
      – Если вы хотите, – закончила свой рассказ Настя, – я вам скажу, как найти могилку. Там две территории – старая и новая. Могила – на новой. Эти, у которых она работала, хотели поставить большой памятник, но я попросила просто положить камень. И прикрепить табличку с фотографией. Я им вот эту фотографию дала.
      – Она про меня рассказывала? – сипло спросил Сергей, борясь с комком в горле.
      Настя кивнула.
      – Она мне про вас письма писала. Что вы ученый и что она вас очень любит. И что вы смешной, ничего не умеете по хозяйству делать. Она мне написала, как вы ей детские колготки купили. И как вы один раз заправили салат вместо уксуса эссенцией, а потом промывали его под краном. Она говорила, что когда я закончу учиться, то перееду к вам в Москву и буду жить у вас, а вы меня возьмете к себе в институт, и я буду за вами присматривать, чтобы к вам никто не приставал. А потом она позвонила и сказала, что вы разводитесь. И очень сильно плакала. Я ей говорила, что, может быть, все еще наладится, а она сказала, что обманула вас и вы ее никогда не простите. И что она во всем сама виновата. Она очень хорошая была, ее мама с папой больше любили. Я даже думаю – хорошо, что они погибли раньше и не видели, что с ней сделали.
      – Я пойду к себе, – сказал Сергей, старательно выговаривая слова. И начал быстро одеваться.
      У двери Настя его догнала.
      – Можно, я пойду с вами? – жалобно попросила она. – Я не буду вам мешать, честное слово. Пожалуйста!
      Сергей, пряча глаза, решительно замотал головой, погладил Настю по плечу и побежал вниз по лестнице.
      Все эти годы он старательно вытравливал из себя память о Лике. Она слишком многое привнесла в его жизнь, а унесла почти все. История с Сержем Марьеном и Бенционом Лазаревичем, которая привела к разрыву и первоначально воспринималась как совершеннейшее крушение всего и вся, со временем стала казаться Терьяну малозначительной по сравнению с простым фактом – он своими руками разрушил лучшее, что у него когда-либо было. И год лежания на диване был лишь малой частью заплаченной им цены. За этот год он несколько раз звонил Лике – сперва на работу, потом по добытому им домашнему номеру, но, услышав ее голос, сразу клал трубку. Она же не позвонила ни разу. Первые месяцы Сергей находился в непрерывном ожидании – думал, что она придет. Или позвонит. Потом ожидание закончилось. Остались только боль и пришедшее в тот день, когда все открылось, понимание, что жизнь кончилась. Эпизодические женщины, возникавшие в его постели, всего лишь утоляли физический голод, но ни с одной из них Сергей не испытал того чувства полной и всепоглощающей близости, которое дала ему смуглая, коротко постриженная девочка, случайно оказавшаяся в его квартире и насовсем оставшаяся где-то в самой глубине сердца. Он часто представлял себе, как вдруг встречает Лику на улице, трогает за руку и говорит слова, которые все время, что они были вместе, так и копились бессмысленно, потому что он считал их слишком сентиментальными, даже избитыми, поскольку эти слова были взяты из книжек, а других слов Сергей не знал. Даже в минуты наивысшей близости, когда слова эти стремились выплеснуться сами собой, он сдерживался, понимая всю их неточность и даже грубость. И Сергей готов был мычать от бессилия и неумения выразить себя, как первобытный дикарь, пытающийся поведать соплеменникам о событии, выходящем за рамки его восприятия.
      А теперь он больше ее не встретит. И слова эти так и останутся невысказанными. Потому что неизвестные ему скоты, вызванные к жизни новой экономической политикой, надругались над Ликой, а потом закопали ее истерзанное тело в куче навоза. А перед этим они долго убивали ее, молотя лопатами по голове, которая столько ночей пролежала у него на плече. И все, чем он жил, превратилось в жалкую кучку перебитых зверской силою костей, опознать которую можно было только по сломанному в детстве мизинцу на левой руке.
      Сергей отупел от горя и выпитого. Опустевшая бутылка виски валялась на полу. Теперь пришла очередь джина. Он сидел, обхватив голову руками, и скулил, как издыхающий пес. И поэтому не услышал, как открылась дверь, а почувствовал только, как чьи-то руки поднимают его со стула. Больше он ничего уже не помнил.
      Ему приснился очень странный сон. Будто сидит он в кабинете Еропкина, а вокруг полно народу. Еще больше народу, судя по голосам, – в приемной. Рядом с ним – Платон. Платон держит в руках пистолет Еропкина, и пистолет этот вовсе не духовой, а настоящий, что-то вроде кольта, с барабаном. И все смеются, потому что Еропкина больше нет и дела идут на редкость хорошо. А потом в кабинете неожиданно темнеет, все люди убегают куда-то, и Сергей остается с Платоном вдвоем. "Смотри, – говорит ему Платон, – в окно смотри. Кажется, началось". И он видит в окне силуэты автоматчиков. "Возьми", – снова говорит ему Платон и протягивает что-то длинное. Сергей понимает, что это автомат, и ему становится смешно, потому что Платон ничего не знает про Илью Игоревича и про то, что эти автоматчики пришли пугануть Еропкина. "Иди, – настойчиво говорит Платон, – иди в коридор, не подпускай никого к двери, я прикрою тебя отсюда". И тогда Сергею становится ясно, что эти люди пришли не от Ильи Игоревича, что это казанцы, убившие Лику, и на него накатывает. Он выскакивает в коридор, автомат в его руках трясется, выплевывая огненные сгустки, потом раздается страшный грохот, и он проваливается в темноту. А потом темнота начинает потихоньку отступать, к Сергею возвращается способность анализировать ощущения, и до него доходит, что он лежит на чем-то твердом и не может пошевелить ногами.
      Сергей открыл глаза. Голова болела так, что простое усилие лицевых мускулов привело к появлению красно-зеленых кругов. Судя по всему, он лежал на полу в своей квартире. Сергей попытался подвигать ногами. Что-то тяжелое сползло с его ног на пол, и тут же, как сквозь туман, он увидел лицо Насти.
      – Вы проснулись? – спросила Настя. – Я не смогла поднять вас на кровать. Вам что-то снилось? Вы кричали...
      – Что у меня с ногами? – прохрипел Сергей.
      Настя посмотрела в сторону.
      – Ничего. А что такое?
      – Что там у меня было на ногах? – Сергей обнаружил, что напугавшая его неподвижность начинает проходить.
      – А! Это диванная подушка упала. Я хотела вас на подушки положить, чтобы не было твердо, но у меня тоже не получилось. А ночью она на вас упала. Как вы себя чувствуете?
      – Вроде жив. Послушай, здесь найдется что-нибудь – анальгин, аспирин, что угодно? Посмотри, пожалуйста. Если есть, дай сразу две таблетки.
      Сергей снова закрыл глаза, опасаясь, что голова развалится на части. Он слышал, как Настя пробежала куда-то в другую комнату, чем-то шуршала и брякала, а потом вернулась, принеся стакан воды и несколько таблеток. Сергей трясущейся рукой запихнул таблетки в рот, запил водой, снова откинулся на подушку и закрыл глаза.
      – Вы полежите вот так, – услышал он голос Насти. – Я сейчас быстренько сбегаю к себе, оденусь, а потом приготовлю вам завтрак.
      Отмокнув в ванне, побрившись, поковыряв вилкой омлет и блинчики и выпив подряд три чашки кофе, Сергей немного пришел в себя. Настя, снова в платье с белым воротничком, сидела напротив и смотрела, как он ест.
      – Вы долго еще у нас в городе пробудете? – спросила она.
      – Не больше месяца. Начиная с сегодняшнего дня. А почему ты спрашиваешь?
      Настя опустила глаза и стала водить указательным пальцем по скатерти.
      – Просто так. Мне, наверное, надо было вам раньше сказать... Ну, что я – сестра Лики. Вам, наверное, неприятно теперь со мной разговаривать... После вчерашнего... Я не думала, что так получится...
      – Это я сам виноват. – Сергей отодвинул чашку и закурил. – Я же тебя в постель затащил.
      – Все равно. Если бы я сразу сказала, то ничего не было бы. Правда?
      – Вот что, – сказал Терьян. – Давай об этом не будем. У меня была жена. У тебя была сестра. Она о тебе заботилась, звонила тебе, помогала. Теперь ее нет. Считай, что остался я. А дальше – как фишка ляжет.

Тень в коридоре

Личная жизнь