Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Большая пайка - Большая пайка (Часть первая)

ModernLib.Net / Детективы / Дубов Юлий Анатольевич / Большая пайка (Часть первая) - Чтение (стр. 15)
Автор: Дубов Юлий Анатольевич
Жанр: Детективы
Серия: Большая пайка

 

 


      – Познакомься, Саша, – сказал Сергей. – Это мой хороший друг Гена. Мы с ним в Адлере познакомились. Присаживайся к нам.
      – Идти уже пора, – заметил Еропкин, посмотрев на часы, но все-таки сел и налил себе рюмку. – За знакомство. Будем.
      – Хозяйство у вас тут, – слегка заплетающимся языком похвалил Гена, опрокинув рюмку. – Стол шикарный. Я вот тут Серому говорил уже, что видна хозяйская рука. А у вас это... как его... собрание надолго? А то мы потом намылились тут... в одно место.
      – Часа на полтора, – подумав, сказал Еропкин. – А то и на два.
      – Ух ты! – огорчился Гена. – А я думал... Чего ж мне делать-то? Два часа!
      – Хочешь, посиди с нами там, – предложил Сергей, покосившись на Еропкина. – Саш, у нас же секретов нет? Пусть посидит в уголке. Ты не против?
      Еропкин пожал плечами.
      – Да пусть сидит, если хочет. Только тихо. Ну пошли.
      Пропуская Гену вперед, Сергей вздохнул с облегчением. Он не ждал, что озвученная им просьба Ильи Игоревича вызовет резкое противодействие Еропкина, но был рад, что все получилось так легко.
      В коридоре Гена поравнялся с ним и, еле шевеля губами, сказал:
      – Минут за пять, как соберешься, мигни мне. Я выйду из комнаты. Когда войду, начнешь. Только не раньше.
      Кабинет Еропкина был заполнен народом. Около тридцати человек в костюмах и спецовках сидели на расставленных рядами стульях. У еропкинского стола листал бумаги Лева Штурмин. Рядом с ним, за маленьким столиком, сидели две девушки из приемной. Сергей взял стул и устроился рядом с ними. Гена скромно примостился поближе к двери, прислонился головой к косяку и закрыл глаза.
      – Так, – сказал Еропкин, усаживаясь в свое кресло. – Все тихо. Сегодня у нас внеочередное собрание. Лев Ефимович! Что там, по правилам, делать надо?
      – Надо выбрать председателя, – отозвался Лева. – И секретаря. И счетную комиссию, там тоже председателя надо выбрать.
      – Ага, – кивнул Еропкин. – Значит, предлагаю председателем выбрать Льва Ефимовича. Быстренько проголосовали. Все "за". Давай дальше, Лева.
      Секретарем назначили Татьяну, выбрали счетную комиссию из трех человек. Еропкина – в качестве председателя.
      – Как у нас с кворумом? – осведомился Лева. – Счетная комиссия, доложите нам.
      Еропкин собрал ворох разбросанных по столу бумаг, нахмурился, пошамкал губами, что-то шепча под нос, а потом сообщил:
      – Всего у нас, понима-аешь, сто процентов голосов. И присутствуют тоже сто процентов. Сорок процентов "Инфокара" представляет господин Терьян. Вот доверенность. Сергеев, Захарченко и Жечкин – это два процента – дали доверенности Льву Ефимовичу. Марков, Крутицкий... – ну, тут их целая куча, я перечислять не буду – выдали доверенности Тихонову. Это еще двадцать процентов. Всего, понима-аешь, получается шестьдесят два. И тридцать восемь присутствуют живьем. Так что кворум есть. Можно начинать.
      Сергей разжал кулаки. Все шло по плану. Еропкин забрел в расставленную Ильей Игоревичем ловушку, приписав себе двадцать процентов голосов по липовым доверенностям. Осталось захлопнуть капкан.
      – Регистрационный лист есть? – спросил Лева, поглядывая на Сергея. – Передайте в президиум, пожалуйста.
      Еропкин еще раз просмотрел регистрационный лист, удовлетворенно хмыкнул, поставил свою подпись и перебросил его Леве. Тот переложил бумагу на край стола и накрыл пустой папкой.
      Повестка дня была принята единогласно, и Еропкин взял слово. Слушая его, Терьян снова уличил себя в невольном... едва ли не восхищении. Как бы не водил Еропкин за нос "Инфокар", какие бы махинации с деньгами и автомобилями он не проделывал, как бы не крутил с доверенностями и акциями, но, стоило ему заговорить о деле, как весь этот фон куда-то пропадал, и на первый план выходили планы, сметы, чертежи, инвестиции, кредиты – короче, все необходимые атрибуты серьезного производства. И свидетельство огромной работы, проделанной человеком, который знает дело и находится на своем месте.
      – Без собственной котельной и своей подстанции, – говорил Еропкин, – мы протянем еще год. Максимум. И так с условиями подключения целый геморрой был. Это мы решили. Пока что по энергетике и теплу мы проходим. Вот главный инженер скажет, сколько мы с ним побегали. Но решили. Сейчас передохнем и начнем заниматься условиями согласования на новое строительство. Ты, Тихонов, не спи. Сейчас о тебе речь пойдет.
      Еропкин перешел к программе обучения персонала. Судя по всему, в Германии он не только водил девок на снятую за инфокаровские деньги квартирку, а потом лечился от последствий. В промежутке он договорился о том, что в течение года все механики пройдут обучение на заводе. И первая бригада должна выехать уже в этом месяце. Но если инфокаровские механики обучались за счет "Инфокара" же, то еропкинские – за счет немцев, только билеты в оба конца оплачивались российской стороной.
      – Фрицы, конечно, своего не упустят, – продолжал Еропкин. – Они с нас за это состригут денежки потом, когда зарабатывать начнем. Но все же, понима-аешь, потом. А сейчас мы за их счет поучимся. Нормально, мужики?
      По кабинету прокатился одобрительный гул. Еропкин вышел из-за стола, присел на край и стал покачивать в воздухе тапочкой.
      – Я вам еще пару вещей скажу. Мы в этом месяце нормально сработали. Кой-чего наварили. Ди-ви-ден-ты, – по слогам произнес он, – платить не будем пока что, а вот премию можно выписать. Нет возражений? Эй, "Инфокар", не возражаешь? – обратился он к Сергею. – Пусть рабочий класс получит копеечку.
      Сергей почувствовал, что все повернулись к нему, и поспешно кивнул.
      – Значит, решили. Но учтите, бабки я так просто платить не буду. Еще раз увижу, что кто-то – Тихонов, слышишь меня? – берет левака, я из него эту премию с потрохами вытрясу. Понял? Все поняли? Вот так-то. Ну ладно. Лев Ефимыч, я, в общем, закончил. Поехали дальше.
      Вопросов к Еропкину не было. Лева предложил одобрить отчет генерального директора, убедился, что других предложений нет, получил единогласное решение и вызвал к столу председателя ревизионной комиссии. Та рассказывала почти полчаса, поминутно справляясь в бумагах и нудно перечисляя номера счетов. Закончила она, когда аудитория уже совсем обмякла.
      – Есть вопросы? – спросил Лева, постукивая карандашом по столу. – Нет? Тогда голосуем. Кто за то, чтобы принять доклад ревизионной комиссии? Единогласно. Что у нас теперь? Третий вопрос...
      – Минутку! – поднял руку Сергей. – А может, перед третьим вопросом перерывчик сделаем? На пять минут, для перекура?
      Еропкин, просидевший весь доклад ревизионной комиссии, скучно глядя в окно, встрепенулся было, но потом махнул рукой:
      – Уважим крупного акционера. Только не расходиться, а то головы поотшибаю. Перерыв – пять минут.
      Сергей подошел к Леве и, стараясь действовать незаметно, вытащил из-под папки подписанный Еропкиным регистрационный лист. Потом посмотрел в сторону Гены и кивнул головой. Гена встал, сладко потянулся и вышел из кабинета.
      Через десять минут размявшиеся акционеры заняли свои места, и Лева объявил о начале дебатов по третьему вопросу. Слово взял Еропкин.
      – Значит так, господа акционеры, – сказал он, откашлявшись. – Нам без инвестиций никак. Вот тут "Инфокар" предлагает два миллиона долларов. Мы посчитали, этих денег должно хватить. Сейчас у нас уставный капитал сами знаете какой. Вот и предлагается, чтобы он стал ровно на два миллиона зеленых больше. Сразу говорю, я такое предложение поддерживаю безоговорочно. И призываю к этому всех остальных. Председатель, объявляй голосование.
      Сергей покосился в сторону Гены. Тот лениво изучал циферблат часов.
      – Кто "за", прошу поднять руки, – произнес Лева.
      Руки подняли только Сергей, Лева и Еропкин.
      – Сейчас, сейчас, – заволновался Лева. – Счетная комиссия, сколько получается?
      – Так видно же, что получается, – сказал Еропкин. – "Инфокар" – сорок, я – шесть, ты – два. Всего сколько? Сорок восемь. Кто против?
      Взметнулся лес рук.
      – Так, – в голосе Еропкина послышалось торжество. – Раз, два, три... Тихонов, ты руку держишь или как? Остальные против. Пятьдесят два. Это что же значит, решение не принято?
      Сергей услышал, как закашлялся Гена. Тут же в кабинет влетела девушка из приемной, подбежала к Еропкину и стала что-то шептать ему на ухо. Еропкин слушал, и лицо его наливалось краской.
      – Мужики, гляньте, что творится, – крикнул, тыча рукой в сторону окна, сидевший недалеко от Сергея человек.
      За окнами еропкинского кабинета, будто сгустившись из наступивших сумерек, возникли люди в камуфляже. Их лица закрывали черные маски. У каждого на сгибе левой руки небрежно покоился автомат. Не закрытая после вбежавшей девушки дверь с противным скрипом распахнулась настежь, и еще две такие же фигуры обнаружились в приемной. Они стояли грозно и неподвижно, как статуи, и только блестящие в прорезях масок глаза выдавали в них живых людей.
      Сергей неторопливо поднялся и прошел к столу.
      – Что разволновались? – сипло спросил он, понимая, что пришла решающая минута, и чувствуя, как его колотит от волнения. – Я представитель "Инфокара", это моя личная охрана. У меня после собрания будут еще переговоры, вот они за мной и приехали. Девушка, вы не паникуйте, а лучше закройте дверь в приемную. Мешаете работать.
      Присмиревшая девушка удалилась, закрыв за собой дверь.
      – Так я что-то не понял про голосование, – продолжил Сергей. – Почему решение не принято?
      Краем глаза он заметил, как Еропкин в задумчивости прикоснулся к ящику стола, но потом убрал руку.
      – Что скажет председатель счетной комиссии? – Сергей посмотрел Еропкину в лицо.
      Тот глядел исподлобья. В углах губ выступила пена.
      – Ты, понима-аешь, брось эти штучки, – медленно заговорил Еропкин. – Хочешь заставить людей под автоматами голосовать? Не напугаешь. Мы и не такое видали. Правда, мужики? Мы все в суд пойдем, как один. Насидишься, сука. Ну давай, переголосовывай. Посмотрим, чья возьмет.
      – А я и не собираюсь переголосовывать, – Сергей испытывал какую-то невероятную легкость. – Зачем? Я просто прошу объяснить, почему решение не принято. Ты мне объясняешь – и расходимся.
      Еропкин все еще не понимал, что происходит.
      – Меня, что ли, на понт хочешь взять? Ну давай. Сорок восемь – за. Пятьдесят два – против. Считать умеешь?
      – Как-нибудь. Думаю, что получше тебя. По-моему, получается так. Сорок восемь – за. Это правильно. А вот против – только тридцать два. Решение принято.
      До Еропкина начало доходить, что он попался. Его рука снова метнулась к ящику, но чуть заметное шевеление за окном остановило ее на полпути.
      – И ты объяснишь, почему у меня пятьдесят, а у тебя тридцать? – спросил он, все еще на что-то надеясь.
      Сергей повернулся к притихшему собранию.
      – Господа акционеры! Или мужики, если вам так больше нравится. Тут господин Еропкин четырнадцать человек из вашего числа потихоньку за дверь выставил. Чтобы вам понятно было, на очереди еще шесть. Для начала. Список у него в сейфе лежит. Ну да это ваши дела. А чтобы правильно провести сегодняшнее голосование, он от них доверенности взял. Вот эти-то доверенности и недействительны. Поэтому вы не удивляйтесь, прошло решение об уставном капитале. Я только не понимаю, почему господин Еропкин так ерепенится, – не удержался Сергей от заключительной шпильки. – Ведь он тоже за это голосовал.
      Еропкин издал рычание.
      – Господин председатель, – кинул Сергей Леве через плечо. – Вы там следите, протокол ведется? Записали, что решение принято большинством голосов?
      Он увидел Левин кивок, его ошеломленное лицо и замялся на мгновение. Оставалось нанести последний решающий удар.
      – В связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами, – отчеканил Сергей, – считаю необходимым поставить на голосование вопрос о расширении повестки дня. И внести в нее вопрос о возможности пребывания господина Еропкина А. И. на посту генерального директора. Господин председатель, голосуйте.
      На этот раз "за" голосовали только Сергей и Лева. Сорок два процента. Но в стройных рядах акционеров уже наметился раскол. Четыре человека воздержались.
      – Принято, – прохрипел Штурмин.
      – В связи с попыткой фальсифицировать итоги голосования, что подтверждается подписью господина Еропкина на регистрационном листе, – Сергей помахал в воздухе заветной бумагой, – предлагаю освободить господина Еропкина от обязанностей генерального директора. Председатель, голосуйте.
      На этот раз "против" проголосовали только сам Еропкин и еще пять человек.
      – Ну, раз предприятие осталось без руководителя, – неумолимо продвигался Сергей, – надо выбрать другого. Господин председатель, у вас есть предложения?
      Лева развернул переброшенную ему Сергеем бумажку, долго вчитывался в ее содержание и наконец дрожащим голосом сказал.
      – Предлагаю избрать. Генеральным директором. Господина Терьяна. Сергея Ашотовича. Здесь присутствующего. Кто за?
      Как в полусне, Штурмин пробормотал:
      – Единогласно. Прошу занести в протокол.
      Сергей обернулся и увидел, что Еропкин, улыбаясь ему, аккуратно, как на школьном уроке, держит поднятую руку с прижатыми друг к другу пальцами. Он посмотрел в сторону Гены. Тот сидел, привалившись плечом к стене и закрыв глаза. Сергею показалось даже, что он слышит легкое посапывание.
      Провожаемый взглядами, Терьян прошел на свое место в последнем ряду и сел. Человек по фамилии Тихонов, сидевший рядом, отвернулся и даже отодвинулся вместе со стулом. Наступила тишина, которую нарушали только доносившиеся из приемной рыдания.
      – Собрание закрыто, – объявил так и не пришедший в себя Лева.
      Сидевшие в кабинете люди поднялись с мест и молча, как после похорон, не глядя ни на Еропкина, ни на триумфатора, просочились через дверь в приемную. Встав со стула, неторопливо удалился Гена. Через несколько минут исчезли маячившие в окнах силуэты. В кабинете остались только Сергей, Лева и Еропкин.
      Еропкин неторопливо развернулся в кресле, задрал на стол ноги в тапочках, поставил перед собой телефонный аппарат и начал тыкать толстым пальцем в кнопки. Потом взял трубку.
      – Муса Самсоныч, – сказал он на удивление спокойным голосом, – докладывает безработный Еропкин... Да... Да... Ну ты же прислал мне своего волкодава... Нормально отработал... Считай, что его первое дело ему удалось... Премию?.. Можешь выписывать... И не жидись там... Он тут все изладил, понима-аешь, по первому классу. Прям отличник боевой и политической подготовки. Автоматчиков прислал, собровцев... Ладно, это потом... Я чего звоню-то. Я тебя с новым генеральным директором поздравляю... Угу... Угу... Да нет, это не телефонный разговор... Конечно, встретимся... Здесь, конечно. Мне теперь ездить не на что... Да... Да... Дома буду. Так что звони... Ну, а это как договорились... Все, обнимаю. Эй! Тебе твоего комиссара подозвать к трубочке? Благодарность выразишь... Ну ладно, шучу... Все, пока.
      Еропкин аккуратно положил трубку на аппарат, повернулся к сейфу, покрутив диски, выудил оттуда три граненых стакана, бутылку французского коньяка, отвернул пробку и наполнил стаканы до краев.
      – Двигайтесь, мужики, – пригласил он. – Причастимся. Ну чего сидите, как, понима-аешь, мумии?
      Он медленно выцедил свой стакан и тут же налил снова.
      – Нормально, – произнес Еропкин, откидываясь на спинку кресла и закладывая руки за голову. – Нормально. Сделал дело. Можешь гордиться. Теперь тебе почет и уважение. Вон, Муса пообещал бабки подкинуть. Ты там проследи, чтобы нормально было. За меня и раскошелиться не грех. Собственность-то, – он обвел вокруг рукой, – для себя собирал. За полмиллиона деревянных – две станции, с мойкой, с кузовным цехом, офис отделал, земли на круг гектара два выходит, оборудование... Если по совести платить, тыщ на шестьсот зеленых встанет. Это вот столько я час назад стоил. Так что не продешеви. Вы что ж не пьете, мужики? Такое дело провернули. Брезгуете, что ли?
      Он усмехнулся и снова опорожнил стакан.
      – Раньше-то Еропкин – лучший друг был. Сашок туда, Сашок сюда... Сашок – строитель от бога, – скривившись, передразнил он кого-то. – Взятки начальству давать – Сашок. Девок снимать – Сашок. В баньку – Сашок. Пьяного водилу из ментовки вытаскивать – Сашок. А положили на станцию глаз, так Еропкину, понима-аешь, автомат в зубы, чтоб не вякал, – он начал постепенно заводиться, сжимая и разжимая тяжелые кулаки. – Козлы! Бля-а! Вышвырнули, как кусок дерьма. Как дерьмо последнее. Как рвань подзаборную! Я же здесь все собрал. По клочку, по ниточке. Пришел, как к своим, мужики, давайте вместе... Падлы! Хоть сказали бы, Саня, уйди на хер, мешаешь, так нет – цирк устроили, голосование, чучел этих понатаскали. Ты чего напугался, мне скажи – чего? Что я тебя долбану? Гляди!
      Вытащив из ящика отливающий синью пистолет, он грох-нул его на стол. Пистолет задел рукояткой дорогую, из яшмы и нефрита, пепельницу. Осколки разлетелись по всему кабинету.
      – Смотри, смотри, что морду воротишь! Духовушку никогда не видел? Да на хер ты мне сдался, срок за тебя мотать? За что! За что! За что! – простонал Еропкин, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев налились синим. – По-людски не можете, козлы... Да мы тебе квартиру, да мы тебе машину, да мы с тобой партнеры, – снова передразнил он неизвестного собеседника. – Я что, просил что-то? Да я сдохну – ни у кого просить не буду. Вон мой "мерс" стоит за окном, забирайте. Ключи – пожалуйста. Я себе заработаю. Берите, все берите, суки, берите станцию. Обожритесь. Я себе еще десять таких сделаю, бля буду! А у вас все равно сгниет, пропадет все. Кто работать будет? Ты, что ли, профессор фигов? Вам лишь бы хапнуть, а там пропади все пропадом. Сил жалко... мужики... сколько я сюда вколотил... Вас же тут не было, никого не было, это я тут всюду на брюхе прополз, все вот этими руками! И все прахом теперь!
      К мокрому от пота лицу Еропкина прилипли волосы, в глазах стояли слезы. И победа, к которой так долго шел Сергей, вдруг показалась ему постыдной и ненужной.
      – Взорвать бы здесь все, – пробормотал Еропкин, обводя глазами кабинет. – Да ладно, пользуйтесь, козлы. Берите все... раскулачили... все равно пропадет. Попользуетесь и бросите. – Он криво улыбнулся. – Потом доску повесите, мемориальную... дескать, первым хозяином был Санька Еропкин, потом мы его поперли, все себе захапали. И пустили по ветру, псу под хвост. Ты же и просрешь все, просто все! Если у тебя вон там, – он ткнул рукой в сторону, – трубу прорвет, ты куда побежишь? В ЖЭК, к сантехнику? Ты в электрике хоть что-то понимаешь? Ты ребят моих знаешь, механиков? Ты знаешь, как я их собирал, кому и что обещал? Или думаешь, они с тобой работать останутся? Да здесь завтра же ни одного человека не будет! Только голые стены. Это вы там в Москве думаете – вот, Еропкин хватанул куш и сидит, как пес на цепи, чтобы кто другой не попользовался. А я тут дело, – он выделил это слово и с трудом сглотнул слюну, – дело сделал. Думал – для себя. А вы, значит, по-другому распорядились. Только ты запомни, что я тебе скажу, комиссар. Придет время – они тебя долбанут так же, как и меня. И тогда вспомнишь, как и заради кого ты Саньку Еропкина на улицу выкидывал. Ох, будет тебе тогда херово, бля буду. Вот как мне сейчас. А теперь гляди сюда, – он схватил листок бумаги и начал что-то лихорадочно писать. – Гляди, гляди, – приговаривал он, – вспомнишь Еропкина. Тебе за эту бумажку вся ваша московская синагога в ножки поклонится, скажут – да как же ты это сумел, да какой ты хват! На! – И он ткнул в лицо Сергею заявление о выходе его, Еропкина, из акционеров. – В Москве похвалишься!
      Сергей не взял бумагу. Поколыхавшись на краю стола, она тихо опустилась к ногам Левы.
      – Ладно, – устало сказал Еропкин, достал из кармана вельветовых штанов мятый носовой платок и обтер лицо. – Поговорили. Идите, мужики, раз уж пить со мной отказываетесь. Ты, – он ткнул пальцем в Сергея, – завтра подгребай сюда к одиннадцати, я к тому времени свои шмотки уже вывезу. Ключи от сейфов у девок будут.

Прислуга

      Пока они шли к машинам, Лева осторожно поглядывал на Сергея, как бы пытаясь определить для себя, стоит о чем-то заговаривать или нет, а уже у автомобиля сказал:
      – Я его заявление подобрал. Так что имей в виду. Ну ладно, пока. Я завтра позвоню.
      Странное чувство овладело Сергеем. Подъем борьбы, державший его весь вечер в напряжении, куда-то испарился, оставив вместо себя пустоту и неясное для него самого раскаяние. Да, Еропкин тысячу раз заслужил проделанную над ним экзекуцию. Но за этот месяц Сергей увидел не только жулика и хама, он неожиданно открыл для себя совершенно нового человека, создавшего из ничего, из пустого места предприятие, за право участвовать в котором не жалко было выложить два миллиона долларов, человека, отдававшего не подлежащие обсуждению и не вызывавшие сомнений приказы, человека, дерзко преодолевающего препятствия, выстроенные вокруг него идиотской бюрократической системой и алчностью чиновников, человека, сокрушающего все преграды собственной неукротимой энергией и генетическим неумением сдаваться. Короче – человека на своем месте. И тысячу раз прав был Еропкин, говоря, что это, созданное им, дело не сможет существовать без него, что оно реагирует на отпечатки его пальцев.
      Но так получилось, что Еропкиным стали недовольны, и эта шахматная фигура сменила цвет. Она оказалась в другом лагере и была сметена с доски атакой пешки, долго державшейся в резерве, – пешки, которую воля гроссмейстера превратила в ферзя, пользующегося максимальной свободой маневра. И, конечно же, ни былые заслуги сброшенной с доски фигуры, ни история ее побед и поражений в разыгрываемой партии, ни тем более абстрактные соображения справедливости и гуманности не могли иметь сколько-нибудь серьезного значения, когда речь шла о необходимости достижения конкретного тактического результата. Но верно это было только по отношению к двигавшему фигуры игроку, которому что чувства поверженной в прах фигурки, что возможные эмоции пешки-ферзя, проведшей столь блистательную операцию, были равно не интересны.
      Нельзя сказать, что Сергей был исполнен жалости к Еропкину. Скорее, это было пугающее осознание какого-то странного родства именно с ним, а не с оставленными в Москве друзьями, ради которых и была проделана вся операция. Ощущение чужеродственной близости с Еропкиным овладело Сергеем и, как ластиком, стерло радость от победы, добытой с таким трудом.
      Терьян не заметил, как оказался на квартире. Конечно, надо было бы позвонить в Москву, рассказать Мусе или Витьке, чем все кончилось, но Сергею не хотелось ни с кем разговаривать. Он снял трубку аппарата в спальне и, чтобы не слышен был противный гудок, засунул ее под подушку. Потом пошарил в баре, нашел бутылку виски, налил полный стакан и, встав перед зеркалом, сказал сам себе:
      – Будьте здоровы, Сергей Ашотович. Поздравляю вас с трудовыми успехами и желаю вам всего наилучшего. Вы, Сергей Ашотович, сделали большое, но очень сволочное дело. За ваше здоровье, господин генеральный директор!
      Он отпил половину, поставил стакан на столик, включил телевизор и какое-то время тупо смотрел на экран, но ничего не видел, потому что перед глазами стояло изуродованное гримасой боли лицо Еропкина. Тряхнув головой, чтобы прогнать назойливое видение, Сергей встал, вышел в прихожую и в который раз споткнулся о вешалку, так и оставшуюся лежать на полу после бурного визита Марка Цейтлина. Уже две недели Терьян натыкался на нее и каждый раз давал себе слово, что вечером, в крайнем случае не позднее чем завтра, обязательно привесит эту штуковину на место.
      Сергей поднял вешалку, посмотрел на шурупы и отправился искать отвертку, но, обшарив все ящики на кухне, вообще не обнаружил никаких инструментов. Отказываться от задуманного Сергею не хотелось, и он решил подняться к Насте и попросить отвертку у нее.
      Терьян не видел Настю с самого первого дня, как приехал в Санкт-Петербург. Время от времени он замечал следы ее пребывания в квартире, когда, возвращаясь домой, обнаруживал, что грязная посуда тщательно вымыта, пепельница вытряхнута, в холодильнике появились очередные кастрюльки и сковородки с едой, а оставленная на стуле рубашка выстирана, выглажена и повешена в шкаф. Каждый вечер он видел свет не то ночника, не то торшера в Настином окне. Но ни разу за все это время она не попалась ему на глаза.
      Взбежав по лестнице, Сергей позвонил в дверь. Довольно долго никто не отвечал, потом Настя спросила сонным голосом:
      – Кто там?
      – Это я, – ответил Сергей. – Настя, извините за поздний визит, у вас случайно отвертки нет?
      – Вы можете секундочку подождать? – замявшись, спросила Настя. – Я сейчас.
      Когда она открыла наконец дверь, Сергей увидел, что Настя кутается в огромную шерстяную шаль, из-под которой выглядывала длинная, до пят, ночная рубашка – похоже, что байковая.
      – Заходите, – пригласила Настя. – Отвертка на шкафу. Вы сможете сами достать? Только, пожалуйста, не смотрите по сторонам, у меня не убрано.
      Квартира Насти было в точности такой же, что и двумя этажами ниже. Но тождество планировочного решения только усугубляло бросившийся в глаза контраст. Внизу стояла дорогая испанская мебель, а здесь – непонятного происхождения обшарпанный зеленый диван, скрипучий платяной шкаф с облезшей полировкой, пара продравшихся стульев да телевизор "Темп". Внизу были безукоризненно побеленные потолки, изысканные, приглушенных цветов обои, хрустальные висюльки на люстрах, отбрасывающие огненные блики. Здесь – пропылившийся абажур довоенного фасона, облупившаяся и свернувшаяся в трубочку водоэмульсионная краска на потолке и выцветшие обои времен массового жилищного строительства. Внизу все, особенно после Настиных визитов, сверкало чистотой, все лежало и стояло на местах. Здесь же когда-то покрытый лаком, а ныне протершийся до черноты паркет служил местом упокоения самых разнообразных предметов – старой электрической соковыжималки, начатого, но не доведенного до конца вязания, трех утюгов, находившихся в разной стадии разукомплектованности, большого цветастого подноса с двумя бумажными стаканчиками и пустой, успевшей запылиться бутылкой из-под шампанского и кучки тряпок, прикрытой сверху обрывком вытершейся клеенки. На оконной ручке висели плечики, а на них – то самое платье, в котором Настя встречала Сергея. На подоконнике – несколько вскрытых пачек сигарет и два пакета из-под колготок.
      – Я бы сама достала, но стулья немножко сломаны, и я боюсь свалиться, – объяснила Настя. – А вы повыше меня. Видите, вон там торчит угол коробки. Если подпрыгнуть, можно достать. Вы уж извините...
      Сергей подошел к шкафу и примерился. Рукой он не доставал до коробки сантиметров двадцать. Но и вправду, если прыгнуть...
      Прыжок оказался на редкость неудачным. Не то стакан виски сыграл определенную роль, не то после сорока лет прыжки в высоту противопоказаны, но зацепить коробку не удалось. Сергей промахнулся, задел коробку рукой, и она уехала дальше к стене, полностью исчезнув из виду.
      – Черт, – расстроился Сергей, глядя на шкаф. – А что, вы говорите, у вас со стульями?
      – Только не вздумайте! – Настя быстро шагнула вперед и встала между стульями и Сергеем. – Они совсем разваливаются. На них даже сидеть опасно...
      – А табуретки какие-нибудь на кухне есть?
      – У меня нет табуреток, – призналась Настя. – Там еще два стула стоят, но они тоже очень старые.
      Отказываться от завладевшей им идеи водрузить вешалку на место Сергей по-прежнему не собирался. Можно было бы попросить отвертку у кого-нибудь из соседей, но, взглянув на часы, Сергей понял, что сегодня этого лучше не делать. И тогда его посетила свежая мысль.
      – Послушайте, Настя, – сказал он, – а что если я вас приподниму и вы достанете эту чертову коробку? Согласны?
      В лице Насти что-то неуловимо изменилось. Какую-то долю секунды она колебалась, потом подошла к Сергею и встала рядом, опустив руки вниз. Сергей нагнулся и поднял ее. Несмотря на высокий рост, Настя была на удивление легкой. Но и смутно возникшее при первой встрече ощущение подростковой бесполости тоже оказалось обманчивым – об этом свидетельствовали и хорошо развитые бедра, которые обхватывал руками Сергей, и натянувшаяся на груди ночная рубашка. Настя пошарила на шкафу, ухватила руками коробку и тихо сказала:
      – Есть.
      Продолжая держать Настю, Сергей сделал два шага в сторону и опустил ее на пол. На мгновение он коснулся щекой живота девушки и поспешно выпрямился. Настя стояла перед ним и, продолжая держать в руках покрытую густым слоем пыли коробку, как-то странно на него смотрела. Непонятно почему, Сергею показалось, что она сейчас заплачет.
      – Вот ваше сокровище, – сказала Настя. – Тут должна быть отвертка. Даже две.
      Но когда Сергей взялся за коробку, Настя задержала ее, и, только сильно потянув коробку на себя, Сергей смог завладеть ею и поставить на находившийся рядом стул. Повинуясь внезапно вспыхнувшему желанию, Терьян сделал шаг вперед и обнял Настю, ища ее губы. Настя не сопротивлялась – она стояла, уронив руки, и на Сергея никак не отреагировала. Только сказала шепотом:
      – Мне надо в ванную. Я вся испачкалась.
      Присев на скрипучий зеленый диван, Сергей покорно слушал, как шумит в ванной вода. Потом дверь в комнату открылась, и вошла Настя. Шаль и байковая ночная рубашка исчезли, их заменило большое махровое полотенце, которое Настя придерживала на груди. Дойдя до дивана, Настя разжала пальцы, и полотенце упало на пол.
      – Свет оставить? – спросила Настя. – Или погасить?
      Не дождавшись ответа, она легла у стенки, натянула по горло одеяло и закрыла глаза.
      – Пожалуйста, раздевайтесь, – сказала она. – Я не смотрю.
      Если бы Сергей не знал, что эту девочку держат не только для уборки и стряпни, то мог бы решить, что и вправду нарвался на гимназистку. Впервые в жизни он столкнулся с пассивным сопротивлением такой силы. Она сжимала губы и отворачивалась от поцелуев. Когда Сергей дотронулся до ее груди, Настя на мгновение тяжело задышала, но тут же умолкла, а лишь только рука Сергея скользнула по нежному девичьему животу, Настя крепко стиснула его пальцы, не давая проникнуть ниже.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19