– Потом. Все, обнимаю, – и Платон бросил трубку.
Через десять минут в дверь постучал Виктор, схватил деньги и растворился. Сергей позвонил Ленке – телефон не отвечал. Молчали телефоны у Ларри и Мусы, по телефону Марка почему-то ответил женский голос. Удивительно, но не отвечал и номер оргкомитета. Сергей позвонил Платону, трубку снял кто-то незнакомый и сказал: "Егоров слушает". Сергей нажал на рычаг. Подумал, набрал номер Нины, и она сразу ответила.
Оказалось, Нина тоже ничего не понимает. Все были в бане, когда постучали в дверь. Открыл Марк, поговорил со стоящим за дверью человеком, затем подозвал Платона и что-то ему сказал. Платон пошептался с Мусой и Ларри, они быстро оделись и убежали. Потом Муса вернулся, забрал Марка и Виктора. Нина подождала минут пятнадцать, оделась, пошла к себе в номер и легла спать. А только что прибежал Виктор. Забрал у нее двадцать рублей, ничего не объяснил и исчез.
Сергей подождал еще полчаса. Ничего не происходило. В очередной раз набрал Ленкин номер – по-прежнему никто не снимал трубку. Он набросил на постель покрывало, снял ботинки и лег не раздеваясь. Хотел закурить, но передумал – от подушки пахло Ленкой, и Сергей не стал перебивать этот запах. Подвинул поближе телефон и сам не заметил, как заснул.
Терьян проснулся, когда в комнате было уже светло. Посмотрел на часы – девять утра. Значит, проспал завтрак. А ужина, если не считать шампанского, и вовсе не было. Тут он вспомнил, что около девяти как раз должна заехать первая группа участников и надо заниматься расселением – внизу, наверное, уже стоят столы для регистрации.
Спустившись на первый этаж, Сергей увидел, что все идет своим чередом. Подъехал первый автобус с Московского вокзала, привез около двадцати человек. Прибывшие толпились у двух столиков, за которыми сидели горкомовские девочки, рядом стоял Лева Штурмин. За третьим столом – с табличкой "Регистрация лекторов" – сидела Нина. И был еще один стол – с табличкой "Информация", – который предназначался для него, Сергея. Больше никого из оргкомитета в холле не было.
Сергей подошел к Нине.
– Ты что-нибудь знаешь про вчерашнее? – спросил он. – И где все?
– Сережа, понятия не имею. Они всю ночь носились по пансионату как угорелые, а сейчас отсыпаются. Муса ни свет ни заря уехал в город – на такси. Витя был здесь, вот-вот должен подойти.
– А Ленка где?
– По-моему, она в номере оргкомитета. Кстати, вот и Витя.
Сысоев сразу же оттащил Терьяна в сторону.
– Сергей, вот папка со списками, здесь помечено, кто уже оплатил проживание, а кто нет. Левины девицы будут отсылать приезжающих к тебе. Если оплата прошла – расписываешься около фамилии, и Лева отдает ключ от номера. Если не прошла – берешь наличными и только после этого расписываешься. Сообщаешь про банкет. Если клиент согласен, получаешь с него десятку. Давай быстрее за свой стол.
– Хорошо, – сказал Сергей. – Я все сделаю как положено. Только объясни, что здесь было ночью. И где все?
Как рассказал Виктор, произошло следующее. Еропкин пошел клеить себе девицу, но вместо одной снял сразу трех. Было у них две бутылки рома, да еще Еропкин прикупил четыре шампанского. И потащил девиц в оргкомитетский номер, где устроил вакханалию. А у одной из них обнаружился кавалер из вокально-инструментального ансамбля, что играл в пансионате на танцах. Этот кавалер, отыграв свое, пошел искать девушку и стал ломиться в оргкомитетский номер. Еропкин ему сдуру открыл. Кавалер посмотрел, что там творится, и дал Еропкину в ухо. А Еропкин спустил его с лестницы. Тогда кавалер, долетев до самого низу, привел с собой весь вокально-инструментальный ансамбль. И они отметелили Еропкина. И девкам досталось. А дежурный по корпусу вызвал милицию. Еропкин к этому времени уже успел одеться. Кроме того, он что-то шепнул старшему наряда, и милиция стала заниматься вокально-инструментальными дебоширами. Но тут одна из девок заорала, что у нее пропали золотые сережки, и орала так громко, что приехал второй наряд и начал составлять протокол. Еропкин и им попытался что-то шепнуть, но тут уже ничего не получилось, потому что валить было не на кого. Запахло серьезным скандалом. Две другие девицы быстро сориентировались и тоже стали вопить, что сережки были, а потом пропали. Вот тогда-то струхнувший Еропкин и вызвал подмогу.
– В оргкомитетский номер я пришел намного позже, – говорил Виктор, – поэтому все со слов Тошки. Он прибежал первым, с ним еще Муса был и, кажется, Ларри. В номере все вверх дном, на полу битое стекло – это Еропкин от музыкантов бутылками отбивался. Сашка сидит в углу, держится за голову. Под глазом фонарь, рубашка до пояса разорвана. Три девки – одна в полотенце, вторая в простыне, третья – из-за которой весь сыр-бор – прикрывается подушкой. И два мента – счастливые беспредельно. Девки орать уже перестали. Лыка не вяжут совершенно. В общем, удалось договориться, что пока протокол не пишем, а ищем пропавшие драгоценности. Еропкина под конвоем отвели к Мусе в номер. Стали искать. И представляешь – одну сережку действительно нашли, в углу под торшером валялась. А второй – нету. Может, она была, может – не было, никто не знает. Милиция уже устала, говорит – разберитесь полюбовно, и разойдемся. Ну, тут и началось. Потерпевшая заявляет, что сережки – бабушкины, большая историческая ценность, стоят тысячу рублей. Договорились на пятистах. Марк принес деньги, отдал. Ларри за это время окрутил ментов – я к тебе еще за деньгами заходил, – взяли две бутылки коньяка, и он повел их к Платону в люкс отмечать конец дежурства. А мы втроем остались с этими шлюхами. Та, которая с сережками, стала требовать, чтобы мы отправили ее домой на такси. Наверное, боялась, что деньги отберем. Взяли у Нины двадцатку, посадили, отправили. А этих двух – просто некуда девать. К тому же я еще ключи от своего номера посеял, вот только сейчас нашел – они в бане на столе были. У Мусы Еропкин лежит, страдает. В общем, одну Марик с собой увел, вторую мы заткнули к Ленке ночевать, а сами, как смогли, разместились в оргкомитетском номере. Только начали засыпать, стук в дверь – Ленка. Оказывается, ее потаскушке не то с сердцем плохо, не то еще что, короче – помирает. Ладно, разбудили врачиху, отправили лечить. Теперь и Ленка без номера. Мы ее в кресло, хоть она и рвалась куда-то. Опять стучат. Открываем – Марк. Его девка сбежала и прихватила с собой бумажник, а там паспорт и двадцать пять рублей. Наливаем Марку стакан, утешаем как можем и все вместе бежим в номер к Ленке – посмотреть, не сперли ли у нее чего-нибудь, пока шли лечебные процедуры. Стучим – ответа нет. Но что-то там происходит. А время – четыре утра. Минут через десять открывают. У Ленки же двухместный номер. Так вот, на одной кровати музыкант с девкой, которая сбежала от Марика, а на второй – Еропкин с этой, что чуть не померла. Оказывается, Еропкин оклемался и полез к Ленке в номер, а там одна из его граций. Только он устроился, прибегает вторая. Он губы распустил, а тут приходит музыкант. Драться они не стали, выпили мировую и разложили девочек на двух кроватях. Ленка все это увидела, вышибла их из номера в две секунды. Короче, только в пять угомонились.
– А как с паспортом Марка? – спросил Терьян, не ожидавший такого разворота событий.
– С паспортом? Порядок. Он его, оказывается, еще вечером спрятал в стол, а потом из-за этой суеты все забыл и думал, что паспорт – в пиджаке. Тут же и нашли. Впрочем, дело не в этом. Меня уже с утра заловил директор и строго предупредил – вас, говорит, всего пять человек, а шума на тысячу. А когда остальные заедут – так просто разнесут пансионат по кирпичику. У меня, говорит, и студенты отдыхали, и спортсмены, и даже комсомольский актив – ни разу ничего похожего. Я сижу, молчу, думаю как отбиваться. Тут открывается дверь и входит какой-то тип. Директор его увидел, изменился в лице и отправил меня в приемную. А через пятнадцать минут зовет обратно и говорит – вот товарищ будет присматривать за вашей школой, вы его поселите в одном из люксов и позаботьтесь, чтобы все было в порядке. Мы вышли, я этому товарищу отдал ключ и поинтересовался, не нужно ли чего. Он попросил – вежливо так – найти Еропкина и прислать к нему в номер. Вот теперь хожу, ищу.
– А Ленка где? – осторожно спросил Сергей.
– Мы втроем позавтракали, и она сейчас приводит в порядок оргкомитетский номер. Муса уехал в город – у него какая-то встреча. Где остальные, понятия не имею.
Платон, Ларри и Марк объявились через полчаса. Оказывается, они тоже были у директора, получили свое, потом зашли представиться незнакомцу, искавшему Еропкина. Звали незнакомца, как выяснилось, Федор Федорович, было ему лет тридцать, и появился он вовсе не для расследования ночных событий, а в связи с заездом большого числа иностранцев. Помимо Еропкина, ему был нужен список иностранных участников, схема их расселения, а также все материалы школы, и чтобы о мероприятиях типа круглых столов и дискуссий ему заблаговременно сообщали, дабы мог поприсутствовать. Если же будут какие переговоры с иностранными учеными, то проводить их не в номерах или коридорах, а в специально отведенном для этого помещении на восьмом этаже. Ну и, естественно, список книг, предназначенных для розничной продажи, занесите, пожалуйста.
– Витюша, – сказал Платон. – Хрен с ним, с Еропкиным. Беги в номер, неси список. Идея с книгами – классная. Смотрите, как они все западают.
Когда Виктор, повинуясь любезному "Заходите, не заперто", вошел в номер, он увидел таинственного Федора Федоровича, сидящего за столом в сером костюме, голубой рубашке и тапочках. Галстука на нем не было. На столе красовались бутылка коньяка и два фужера. А еще за столом сидел неуловимый Еропкин. Под левым глазом у него виднелся припудренный синяк, правая бровь и подбородок были заклеены пластырем.
Виктор представился, протянул Федору Федоровичу список и сел за стол. Федор Федорович, потянувшись, извлек из буфета еще один фужер и налил Виктору.
– Выпейте с коллегой, а я пока почитаю, – сказал он, углубляясь в список. – Так, это годится, так, так... – приговаривал он, листая страницы. – В общем, принесите, пожалуйста, то, что я пометил. И посчитайте, сколько там получается, я расплачусь. А еще что-нибудь будет?
– Наверняка будет, – заверил его Виктор. – Только точно неизвестно что. Сегодня обещали дать "Оливера Твиста"...
– Оливера Твиста? – оживился Еропкин. – Вот это я, пожалуй, обязательно возьму. А что конкретно? Какую вещь?
Впрочем, заметив дикий взгляд Виктора, он тут же сориентировался.
– Слушай, это я чего-то перепутал. Это что, та книжка, где на обложке мужик с ружьем? Я про нее говорю.
Только через несколько минут, уже в коридоре, Виктор сообразил, что Еропкин, скорее всего, имел в виду "Бравого солдата Швейка". И еще ему показалось, что еропкинскую осведомленность в мировой литературе Федор Федорович оценил по достоинству.
Вика
После столь бурного начала школа размеренно покатилась вперед, повинуясь причудливой воле Платона и железной руке Ларри. Приехало человек пятнадцать лишних, ими занимался проштрафившийся Еропкин. Марку Цейтлину поручили вести сразу три секции, он был очень доволен и появлялся в оргкомитетском номере только по вечерам. Виктор разобрался с книгами за два дня, отчитался перед Ларри, "Ленкнигой" и Сергеем, взял две свои секции и погрузился в работу с докладчиками. Муса сибаритствовал, бегал на лыжах, перезнакомился со всеми заехавшими в пансионат лыжницами. Принял от Сергея деньги на банкет, договорился с директором и в столовой и законно считал, что свое отпахал. Нина честно печатала программу на каждый день, после чего ходила на секцию по передаче информации в биосистемах...
Со Ленкой у Сергея все складывалось как-то странно. Первые две ночи она приходила, тихонько скреблась в дверь. Но до утра не оставалась ни разу: как только Сергей засыпал, сразу же уходила. Флакончики, тюбики и зубная щетка очень быстро исчезли. И хотя Ленка в первую же ночь сказала скороговоркой, уткнувшись Сергею в плечо: "Хорошо, хорошо, очень здорово хорошо", – была она какой-то скучной, все время отмалчивалась, если же Терьян начинал ей что-нибудь рассказывать, слушала без видимого интереса, а то и перебивала Сергея, причем довольно грубо.
Как-то Сергей попытался выяснить, в чем дело, но Ленка вместо ответа приподнялась на локтях, посмотрела на него, подмигнула и, чмокнув в щеку, отвернулась к стенке. А один раз ему померещилось, что она плачет, и он повернул ее к себе, но понял, что ошибся, потому что глаза Ленки были сухими, а через секунду и размышлять о чем-либо стало невозможно.
Когда миновала половина отведенного семинару срока, приехала Вика. О ее романе с Платоном мало кто не знал, но вели они себя очень сдержанно и отношений не афишировали. Платону лишние неприятности были ни к чему, а заработать их ничего не стоило. Во-первых, сам он был человеком семейным, и всякого рода аморальное поведение, да еще на глазах у коллектива, могло обойтись довольно дорого, а во-вторых, отношения с Викой тянулись уже пять лет – с тех пор, как Платон, выкрутив Виктору руки, заставил взять ее в лабораторию, – и время от времени прерывались, утрачивая остроту.
В один из таких перерывов Вика вышла замуж, причем не за какого-то аспиранта, а за человека, незадолго до того вступившего в должность заместителя директора по режиму. Прежний зам – Дмитрий Петрович Осовский – внезапно умер, и прислали нового, молодого. Он походил, огляделся и сделал Вике предложение, которое она приняла неожиданно быстро. Легко понять, что после этого общение с ней стало просто опасным. Впрочем, Платон отнесся к происшедшему удивительно легко и, судя по всему, даже не помышлял об окончательном разрыве. Ларри частенько говорил ему: "Если у нас человек такое делает, он сначала завещание пишет. Ты понимаешь, что будет, когда он вас расколет?" – "Ерунда, – отмахивался Платон и щурил глаза. – Никто никого и никогда не расколет. Прости, я побежал..."
Вика поселилась скромно – в одноместном номере. Днем она ходила на лекции, на секционные доклады, два раза выступила сама, причем довольно удачно. А вечерами устраивала в номере оргкомитета сборища, которые называла "салонами". Приходить полагалось обязательно с девушкой, непременно в пиджаке и галстуке. Вика была невероятно изобретательна и все время придумывала что-то новенькое. Один раз ей даже удалось затащить на салон Федора Федоровича, который был изысканно вежлив, особенно после того, как услышал фамилию Викиного мужа. На салонах играли в шарады, пели песни, танцевали. Как-то раз Виктор, вдохновленный присутствием одной аспирантки из Харькова, целый вечер читал стихи. Не позднее двенадцати ночи салон закрывался, и все расходились по номерам. Вика тоже уходила к себе, а куда она потом девалась, это уж никому неведомо.
Сергей, который дома в Москве редко куда выходил, от этих салонов просто ошалел. Все было ему в новинку. И он не сразу заметил, что Ленка всячески старается избегать веселой компании, хотя определенные выводы можно было сделать в первый же вечер, когда Вика устроила гранд-сабантуй по случаю своего приезда.
Ленка тогда до полуночи просидела в углу. Конечно, Сергей все время был с ней рядом, наливал шампанское, один раз они даже потанцевали, но что-то было не так. Когда все уже расходились и он взял ее за руку, Ленка вырвалась и сказала:
– Что-то я устала, Сережа. Пойду, пожалуй, к себе.
– Ленка, брось, – сказал не на шутку встревоженный Сергей. – В конце концов, необязательно же, чтобы что-то было. Не хочешь – не трону, просто так поспим. Пойдем.
– Ну знаешь, – Ленка повернулась и впервые за все это время сказала обидное. – Ты уж слишком все по-семейному воспринимаешь. Это же лиха беда начало. Раз – просто так, два – просто так, а на третий – я начну раздеваться, ты же от телевизора и головы не повернешь.
Сергей действительно обиделся. Проводив Ленку до номера, он довольно холодно попрощался с ней и пошел к себе. А через полчаса услышал, как в дверь кто-то скребется.
Эту ночь Сергей запомнил на всю жизнь. И вовсе не потому, что она была заполнена какими-то сверхъестественными изысками, хотя опыта Ленке было не занимать. Напротив, была в этой ночи какая-то сдержанная простота, которая вытеснила все перепробованное ранее, но при том довела обоих сначала до исступления, а потом, ближе к утру, и до полной прострации. Странная нежность заволакивала темную комнату, вздымалась и опадала, неслышно клубилась, путаясь во влажных от пота простынях и спотыкаясь о сброшенные на пол подушки.
Только с очень большим опозданием Сергей понял, что с ним таким образом прощались. Но это было уже потом.
А закончилась ночь тем, что Ленка вылезла из постели и уселась нагишом на подоконнике, обхватив руками колени и уставившись в окно. Сергей пытался заговорить с ней, но она не отвечала. Когда же он наконец решил, что пора встать и выяснить, в чем дело, Ленка по-прежнему молча спрыгнула с подоконника и стала быстро собирать свои вещи. Уже одевшись, она сказала Сергею, что у нее разболелась голова, уклонилась от поцелуя и выскочила за дверь.
На следующий день, направляясь вечером в оргкомитетский номер, Сергей зашел за Ленкой и застал ее в куртке.
– Ты откуда? – спросил Сергей.
– Не откуда, а куда, – ответила Ленка, натягивая шапочку. – Хочу пойти погулять.
– Одна?
– Давай пойдем вместе, – безразлично сказала Ленка.
– А я думал, мы заглянем к ребятам, – Сергей попытался перехватить инициативу. – Там стол накрыли, Марик каких-то сказочных бутербродов накромсал...
– Ты что, голодный? – таким же непонятно-безразличным голосом спросила Ленка. – Тогда иди поешь.
В результате они все-таки пошли гулять. В лесу Ленка преобразилась – бегала по сугробам, пряталась за деревьями, смеялась, бросала в Сергея снежками, но когда он, поймав ее в каком-то кустарнике, попытался поцеловать, уперлась ему варежками в грудь и не далась. А всю обратную дорогу молчала.
В пансионате Сергей снова пригласил ее в оргкомитетский номер. Ленка неожиданно легко согласилась, но, пробыв там около получаса, исчезла, не сказав Сергею ни одного слова. Обнаружив, что Ленки рядом нет, Сергей выскочил в коридор и побежал к ее номеру. Стучал в дверь – безрезультатно, потом до часу ночи непрерывно накручивал телефонный диск – Ленка не отвечала. В конце концов, серьезно разозлившись, он прекратил поиски, попробовал заснуть, полночи проворочался и в результате встал в отвратительном расположении духа.
Ленку он встретил за завтраком. Ковыряя вилкой яичницу, она, не глядя в его сторону, сказала, что у нее плохое настроение, что чувствует она себя тоже неважно и вообще хотела бы побыть одна. Последующие два дня Ленка всячески избегала Сергея.
Вконец растерявшийся Терьян вдруг вспомнил, что с самого приезда он еще ни разу не позвонил домой. Набрав Москву, он узнал, что его старшенькая принесла подряд две тройки по английскому и двойку по алгебре, у младшенькой – корь, а жена Таня сбилась с ног и вообще не понимает, в чем дело и почему у Сергея ни разу не появилось желания связаться с семьей. Терьян как мог ее успокоил, соврал что-то малоубедительное про большую загрузку и проблемы со связью, расстроился и, подумав немного, позвонил Виктору. Они договорились встретиться в буфете и что-нибудь выпить.
– Ну что ты огород городишь? – сказал Виктор, когда Сергей, выпив и осмелев, перевел разговор на Ленку и непонятно складывающиеся с ней отношения. – У твоей жены раз в месяц не портится самочувствие одновременно с настроением? Обычное дело. Еще дня два, и все будет нормально. А вообще, я тебе как-то уже пытался растолковать – у Ленки с мужиками серьезные проблемы. Ей замуж пора, давно уже пора. Она девка очень хорошая, но все время то женатый попадется, то просто сволочь какая-нибудь. Она сначала со всей душой, а когда ее кидают в очередной раз, тут такое начинается... Я тебе рассказывать не буду, не надо тебе все это знать, просто имей в виду – с Ленкой можно либо на один час, либо на всю жизнь. На промежуточные варианты она плохо реагирует. Как вот, например, с Платоном...
То, что у Ленки было с Платоном, явилось для Сергея совершеннейшей новостью. Внешне отношения между Платоном и Ленкой выглядели абсолютно ровными – как у старых, но не очень близких приятелей. Впрочем, с Платоном иначе и быть не могло.
– Я приблизительно в курсе, – соврал Сергей. – Хотя, конечно, деталей никаких не знаю. Даже не думал, что это сколько-нибудь серьезно.
Из рассказа Виктора получалось, что какое-то время назад между Ленкой и Платоном был очень бурный роман, который около месяца находился в стадии вулканической, а потом постепенно пошел на угасание. И вроде бы Ленка это переживала очень тяжело, потому что часто появлялась на людях с заплаканными глазами. А потом все резко оборвалось. И произошло это потому, что возникла Вика. С тех пор Ленка ненавидит Вику сильнее, чем любого фашиста. Хотя с Платоном у нее точно все закончилось. А Вика про Ленку знает, и ей очень нравится всячески Ленку изводить.
– Понимаешь, – говорил Виктор, – я ведь знаю Вику с тех самых пор, как она только появилась в Институте. Хорошая была девочка – веселая, добрая. Парнями крутила как хотела, но все это без злости. А сейчас, особенно после того, как вышла замуж за своего топтуна, – просто не узнать. Даже когда Ленки рядом нет, Вика постоянно показывает, кто есть царица бала, а уж при Ленке тґак расходится, просто держись... Я иногда боюсь, что Ленка ей при людях в волосы вцепится. Вика и с Тошкой себя поставила – гранд-дама, да и только. Я просто не понимаю, что он в ней находит. Ну, конечно, экстерьер – тут ничего не скажешь. Но ведь стерва – не приведи господь! Если он ей когда-нибудь дорогу перейдет или в чем-нибудь не потрафит – сожрет с костями. Ты заметил, как она Ленку называет? Лену-уля!.. Как горничную... И со всеми остальными так же... Она только Ларри побаивается, потому как не знает, что от него можно ожидать. И еще заметь – Ларри с ней ласковый, обходительный, усами шевелит, смеется. У него, когда он с ней говорит, акцент прорезается. Это он так дурака валяет, а на самом деле чует все, как хорошая гончая. И железно понимает, что у Платона из-за Вики могут быть неприятности. Думаю, что если она какой-нибудь фокус выкинет, Ларри ее схавает, как кот золотую рыбку.
Разговор перешел на Ларри, Вику и иные, менее интересные для Терьяна предметы. Переваривая полученную информацию, Сергей про себя решил, что вечером обязательно поговорит со Ленкой. Но состоялся этот разговор только на устроенном Мусой банкете, где Сергей и Ленка сидели рядом. Когда все основные тосты уже были произнесены, когда зазвучала музыка, а за столом началось неконтролируемое веселье, Сергей вывел Ленку в коридор.
– Ничем ты меня не обидел, – ответила Ленка на прямо заданный вопрос. – А просто все это ни к чему. Я с самого начала знала, что не надо к тебе приходить. Вот мы завтра уедем в Москву, так ты уже через час забудешь, как меня зовут. А если когда-нибудь решишь осчастливить и позвонишь, то придешь ко мне от жены. И уйдешь от меня к жене. И звонить я тебе домой не смогу – не положено. Вот и буду сидеть в белом платьице под елочкой и ждать, когда ты про меня опять вспомнишь. Скажешь – нет?
– Это тебя Платон так выучил? – тихо спросил Сергей, понимая, что Ленка совершенно права и возразить ей нечего.
– Уже успели сообщить? – недобро спросила Ленка. – При чем здесь Платон? Он из всех из вас – самый приличный. А про Цейтлина тебе тоже рассказали? А про Тариева? Ты вообще знаешь, сколько вас у меня было? Сказать? И каждый учил одному и тому же. Так что урок этот я хорошо знаю. Только вот не хотелось бы его с тобой, Сереженька, еще раз проходить. Проводи меня, пожалуйста, обратно к столу.
– Погоди, – не отставал Сергей, настойчиво желая выяснить все до конца. – Так ты говоришь, что все дело во мне? Да? И не потому, что к Платону Вика приехала? Да?
Ленка вырвала руку, повертела ею у виска, крутанула юбкой и ушла в зал, не оборачиваясь.
Завершилось все тем, что Сергей жутко напился. Когда утром он пытался привести себя в сколько-нибудь приличное состояние, чтобы пойти на заключительное пленарное заседание и официальную церемонию закрытия школы, то не мог вспомнить ничего, кроме Федора Федоровича, танцующего с Ленкой. Манера танца не вызывала никаких сомнений в дальнейших устремлениях кавалера. А когда Сергей столкнулся внизу с Виктором, тот окинул его ироническим взглядом и процитировал:
– ...не дождались гроба мы, кончили поход...
Закат
Умер Брежнев.
Великая империя, сцементированная нищетой и ненавистью, раскинувшаяся на пол-Европы и еще на пол-Азии, создавшая свои форпосты на Севере и на Юге, на Востоке и на Западе, отгородившаяся от всего мира видимой и невидимой колючей проволокой, собранная когда-то по кусочкам Иваном Калитой, захватившая необъятное Сибирское ханство при Иване Грозном, ворвавшаяся в оцепеневшую от изумления Европу при Петре, Екатерине и Александре, снова разодранная в лохмотья в огне гражданской войны, поднявшаяся на крови, пролитой во имя грядущего царства справедливости новыми рабоче-крестьянскими полководцами, империя, более полувека грозившая всему миру бронированным кулаком, – эта великая страна, начавшая еще лет десять назад малозаметное движение под уклон, покатилась к пропасти, постепенно набирая скорость.
Наведение порядка и укрепление трудовой дисциплины, объявленные Андроповым первостепенными задачами – задачами, решение которых должно было остановить падение, – провалились с треском. Железный кулак, так хорошо знакомый старшему поколению, поднялся с прежним богатырским замахом, повисел в воздухе и ухнул в пустоту, не прихлопнув даже, а лишь прищемив тех немногих, кто был изловлен органами в магазинах, парикмахерских и банях. Запад, с недоверием отнесшийся к литературному гению нового вождя, но зато хорошо запомнивший его предыдущее место работы, ощетинился крылатыми ракетами. Рейган объявил о разворачивании программы "Звездных войн". Держава приняла вызов: колоссальные, невиданные средства, вырученные за нефть, газ, алюминий, никель, рекой потекли в прорву военно-промышленного комплекса. Монстр, почувствовавший новый прилив жизненных сил, зашевелился, заворочался, повел плечами и смахнул в Японское море попавшийся под горячую руку южнокорейский пассажирский самолет. Мир содрогнулся.
Со смертью Андропова потенциальная энергия, накопленная за короткое время его правления, по всем законам науки перешла в кинетическую. Расстановка сил в высшем эшелоне власти – ввиду очевидной непригодности и недолговечности нового генсека – приобрела характер глобальной стратегической проблемы и отодвинула на второй план судьбу страны. Движение вниз ускорилось многократно.
– Ну, и что теперь? – спросил Муса, когда появились первые слухи о смерти Черненко. – Чем они нас еще удивят?
– Если это правда, – пожал плечами Платон, – и утром объявят официально, послушай, кто будет председателем похоронной комиссии.
– Это еще почему? – поинтересовался Терьян.
– А потому, Сережка, – объяснил Платон, – что есть такая народная примета – кто хоронит, тот потом и командует.
– Справедливо, но не всегда верно, – вмешался Ларри, – товарища Сталина хоронил Лаврентий Павлович. Правда, в то время было что делить.
– Ничего, – сказал Платон, – на их век хватит.
Председателем правительственной комиссии по организации похорон товарища Черненко Константина Устиновича был назначен товарищ Горбачев Михаил Сергеевич. В ярких лучах нового мышления над державой засияла заря перестройки. Страна на мгновение замерла на краю пропасти и накренилась.
Папа Гриша
...Терьян в глубокой задумчивости стоял перед зеркалом. Ему предстояло выбрать галстук из тех четырех, что были у него в наличии. Раньше этим занималась жена, но после развода Сергей оказался в безвыходном положении.
Днем, после защиты кандидатской диссертации, на которой он выступал в качестве первого оппонента, – защищался заместитель директора Завода Григорий Павлович Губанов, – к Терьяну подошел Марк Цейтлин и сказал на ухо:
– Сергей, побойся Бога. Желтый галстук с черной рубашкой и серым костюмом не носят.
Терьян поменял рубашку на голубую, но проблемы выбора галстука это не решило. Поразмышляв еще какое-то время, он решил плюнуть на галстук и поехать в ресторан без него. В конце концов, ресторан – не ученый совет. И папа Гриша, как называли заместителя директора основные участники Проекта, вряд ли будет в претензии.
Банкет по поводу защиты папы Гриши проводился в "Славянском базаре". Этот ресторан оказался чуть ли не единственным бастионом, который устоял перед накатом "нового мышления" на вековые традиции. Антиалкогольная кампания не только привела к исчезновению из магазинов любых напитков и породила, таким образом, очереди не виданной доселе длины, но и вызвала к жизни странное правило, в соответствии с которым в любом ресторане официант пересчитывал всех пришедших по головам и категорически отказывался подавать более ста пятидесяти грамм на душу.
Папа Гриша обзвонил несколько мест, узнал, что это правило соблюдается неукоснительно, и обратился за помощью к Мусе. Хмыкнув, Тариев объявил, что проблем нет – надо идти в "Славянский базар", там он договорится. А заодно постарается обойти запрет на обмывание диссертаций. Дело тут было вот в чем. Как определила – в свете новых веяний – Высшая аттестационная комиссия, недостаточный уровень отечественной науки объяснялся исключительно тем, что после защиты диссертанты вместе с оппонентами и даже – о ужас! – членами ученых советов пьянствовали в кабаках. Разве могла после этого идти речь об объективности! Непонятно, какие средства и силы были задействованы, но директорам ресторанов вменили в обязанность при обнаружении на вверенных им объектах "диссертационных" банкетов незамедлительно об этом доносить. Уж ВАК разберется по существу, что в соответствующей диссертации хорошо, а что – и это главное – плохо...
Оппонентом на защите у папы Гриши Сергей Терьян стал вот каким образом.
Судьба Проекта, над которым работали Платон, Ларри и многие другие сотрудники Института, в значительной степени зависела от того, какие силы, а следовательно, и ресурсы в него вовлечены.
