Обрученная с ветром

Они вернулись в замок. Он проехал прямо в конюшню. Молодой конюх поспешно выскочил во двор.

— Милорд, кобыла леди вернулась! Мы страшно боимся…

— А, но с миледи все в порядке! — заверил его Пирс. — Хотя она не слишком хорошо знает местность, — сказал он вполне беспечно и добавил: — И в ближайшее время не получит никаких лошадей для поездок, если меня с ней не будет.

Резко вздохнув, Роза уставилась на него. Потом повернулась и побежала ко входу в главную башню.

— Роза!

Она не ответила.

— Роза!

Она достигла двери. Он наконец нагнал ее.

— Черт побери…

— Значит, я здесь действительно узница? — спросила она. Он сжал челюсти. — Да? Ох вы, ненавистный!

Она не дала ему возможности ответить. Гневным вихрем, гораздо яростней, чем зимний шторм, она набросилась на него, маленьким кулачком ударяя по подбородку и груди. У него руки зачесались дать ей пощечину, но он овладел собой, потому что увидел, как Джеффри, Гарт и другие слуги, привлеченные шумом, вошли в зал. К тому же от вида слез, заблестевших в ее глазах, у него почему-то защемило сердце.

— Проклятие, Роза! — гневно прошипел он, хватая ее за запястья. — Да, я искал Анну! Но я также потратил время в Лондоне, рассылая капитанов, чтобы выяснить судьбу вашей горничной! Теперь я знаю. Ваша Мэри Кейт в безопасности, на пути домой!

Она тихо ахнула, вырываясь из его рук. Ее щеки слегка порозовели, когда она поняла, что по крайней мере Гарт, а может, и кто-то еще слышал их.

Джеффри подошел к ним.

— Это правда, миледи.

Облокотившись о каменную стену, Пирс скрестил руки на груди, глядя на свою молодую жену. Гарт кашлянул.

— Если я не нужен…

— Спасибо, Гарт, нет, — сказал ему Пирс, не сводя с Розы глаз.

Его тело напряглось. Они были здесь уже почти неделю.

Каждый день он занимался делами.

И каждый день он уезжал.

Но ночи он проводил с ней. Все они отличались друг от друга. Дважды она пыталась спорить с ним. Дважды притворялась спящей. Дважды пыталась лежать абсолютно неподвижно, с совершенным безразличием. Теперь их ждала еще одна ночь.

И все же, независимо от ее поведения, он всегда хотел ее. Никакое беспокойство о другой женщине не могло остановить желание, охватывающее его при одной мысли о ней. Вначале он намеревался снова и снова овладевать ею, пока не умрет очарование. Но оно никак не умирало. Оно отказывалось слабеть. Каждую ночь казалось, что желание только усиливается.

Теперь, когда она смотрела на него, ее ресницы трепетали. Она опустила голову, потом снова встретилась с ним взглядом.

— Вы действительно потратили часть этого времени в поисках Мэри Кейт? — тихо спросила она.

— Действительно, — сказал он. Затем предусмотрительно заговорил тише. — Что бы вы ни думали, миледи, и что бы вы ни чувствовали, вы — моя жена. Я всегда сделаю все, что в моих силах, чтобы устранить причину вашего беспокойства — даже если вы проводите все дни в поисках новых способов отказать мне ночью!

Она побледнела.

— Я благодарна за Мэри Кейт, — пробормотала она, потом бросилась мимо него вверх по лестнице.

Он следил за ней, потом обнаружил, что рядом кто-то был. Гарт ждал около арки, ведущей к проходу на кухню, когда-то находившуюся в отдельном здании.

— Пожалуй, я пообедаю сейчас, Гарт. В конторе.

— Позвольте мне заметить, милорд, — сказал Гарт, прочистив горло, — вы можете пообедать наверху, на столике из вишневого дерева, который стоит в ногах вашей кровати. Герцогиня обедает там.

Пирс проигнорировал упрек в голосе Гарта. Будь они прокляты. Все они. Эти дураки почти влюбились в его жену.

— Я буду обедать в конторе, — повторил Пирс.

— Как вам будет угодно, милорд, — преувеличенно покорно произнес Гарт и вышел.

Теперь на него уставился Джеффри. Пирс поднял руки.

— Что еще?

Джеффри поклонился ему.

— Я вижу, вы не в настроении заниматься делами, милорд. Я буду держать вас в известности о любой полученной мной информации.

Он низко поклонился и вышел.

Пирс тихо выругался. Он вошел в контору и тут же схватил бутылку лучшего карибского рома.

Он едва притронулся к густой бараньей похлебке, принесенной Гартом, но сумел отставить бутылку рома прежде, чем выпил чересчур много. Было уже поздно. Через некоторое время он поднялся и вышел в огромный зал, не сводя глаз с широкой изогнутой лестницы.

Он начал подниматься, раздумывая, что ждет его сегодня. Ах, да, уже поздно. Она притворится, что спит.

Она свернется, когда он попытается дотронуться до нее. Потом она вздохнет и скрипнет зубами.

Но в конце концов он одержит молчаливую победу, ведь как бы она ни старалась сопротивляться, он все чувствовал: слышал порывистое дыхание, ощущал сладкое волнение ее тела. Роза могла пытаться бороться с ним и с собой, но ей не удавалось скрыть свою врожденную сексуальность, как бы сильно она ни притворялась.

И все же он устал от игр. Он вошел в комнату, ведущую в спальню, закрыл за собой старую тяжелую дверь. Там было светлее, потому что в камине горел огонь. Хозяйские покои были огромны. Его задрапированная кровать стояла по центру дальней стены. У камина, справа от нее, стояли два больших кресла, окруженных книжными полками.

Он тихо подошел к кровати, на ходу стягивая длинный камзол и укладывая его на стул с высокой спинкой, стоящий около двери. Сел в ногах кровати и стянул сапоги и чулки, потом удивленно замер.

В постели ее не было.

Он обернулся, в гневе подумав, не была ли она столь глупа, чтобы попытаться снова удрать.

Но как раз в тот момент, когда эта мысль пришла ему в голову, сердце его прекратило отчаянное биение и гнев внезапно стих. Она свернулась в одном из кресел у камина, закутанная в длинный темно-синий бархатный халат. Ее сияющая медноволосая голова свисала с подлокотника кресла. Книга, которую она читала, упала на пол.

Неправдоподобно, но она пыталась дождаться его. И на этот раз сон не был притворным.

Он подошел к ней и опустился на колени.

— Роза, — он пригладил буйный водопад ее волос. — Роза, вы не можете так спать. У вас спина заболит. — Она слегка пошевелилась. Он встал, обхватив ее руками, чтобы поднять.

Он обнаружил, что под темно-синим бархатным халатом на ней совсем ничего не было. Она искупалась и вымыла волосы, и ее распущенные медные кудри и кожа слегка пахли цветами.

Усталость слетела с него. Это выглядело почти так, словно она собиралась соблазнить его.

Ее ресницы затрепетали, и глаза открылись, когда он поднял ее. На мгновение они тревожно и широко распахнулись, потом, к его удивлению, снова закрылись, казалось, от ощущения комфорта и безопасности. Руки ее обхватили его за шею.

— Что это? — спросил он.

— Я не…

— Вы ждали, — сказал он, неся ее на кровать. Пока он укладывал ее, она не сводила с него широко раскрытых глаз.

Все же, когда ему пришлось отойти, чтобы снять брюки, она встала на колени, а потом выскользнула из кровати. Он обернулся к ней, отбросив последний предмет своего туалета, заинтересованный и удивленный. После их стычки в лесу он ожидал от нее исключительной холодности.

Но она не заговорила. Она быстро приблизилась к нему и обвила руками его шею, все ее тело страстно прижалось к нему. Она поцеловала его в грудь, потом в шею. Его коснулись ее упругие соски.

Святый Боже!

Он не шевелился. Она потянулась еще выше, глаза ее оказались напротив его глаз, ее губы легко обхватили его рот, отдернулись, потом она обвела кончиком языка вокруг его рта.

Он обнял ее, крепко целуя, крепко прижимая к себе, позволив ей ощутить его растущее желание. Желание прожгло его насквозь. Он боролся с ним. Он боролся со стремлением подхватить ее, оторвать от земли. Он должен видеть, что она собирается делать дальше.

Вниз по его шее. Целует его. Слегка. Это сладостное прикосновение ее языка. Он знал: она экспериментирует. Сначала пробуя, потом более уверенно. Пальцы ее бродили по его груди, двинулись ниже. Она следовала за ними влажным языком. Она гладила его бока костяшками пальцев. Затаив дыхание, он ждал, все его существо, казалось, сосредоточилось на волнах желания, пульсирующего в нем.

Его руки скользнули по ее плечам, сбрасывая халат на пол. Он легко пробегал пальцами вдоль ее позвоночника, вниз, снова наверх, снова вниз. Он услышал, каким порывистым стало ее дыхание, ощутил его жар. Голова ее низко склонилась. Ее мягкие волосы терлись о его грудь, дразняще касались бедер. Застыв, он громко застонал. Готовый прошептать, что она — искусительница. Подхватить ее на руки и опустить на кровать. Но тут она шевельнулась, омывая его жарким языком. Медленно опускаясь перед ним, дотрагиваясь до него легкими и неуверенными пальцами, поглаживающими его, потом сжавшимися. Она зарылась лицом в волосы на его животе, затем он изумленно выдохнул проклятие, потому что ощутил немыслимо эротичное прикосновение ее языка. Через несколько секунд его сотрясла иссушающая кульминация. Он снова выругался и почти свирепо подхватил ее на руки, глядя на нее и не веря. Она вскрикнула, заметив мрачное напряжение, охватившее его лицо.

— Я хотела сделать вам приятное! — прошептала она.

В ее изумрудных глазах было неистовство, тело ее было золотым пламенем у него в руках.

Она дала ему так много. Это не имело значения. Он хотел еще. Просто оттого, что он ощущал ее в своих объятиях, в нем возникла сладкая боль, снова сделавшая его сильным. Уже укладывая ее, он хотел очутиться в ней. Утонуть в ней. Быть окутанным ею, чтобы его тело следовало за ее телом, таяло в нем. Он закрыл глаза и почувствовал, как толчками в нем возникла горячая твердость, и он заставил себя двигаться медленно, следить за ее глазами, ощущать ее тело и прислушиваться к его ритмам. Он поднимался над нею, следя за ее губами, за дыханием. Он следил за ее глазами — как они открывались, как она поспешно закрывала их. И он смотрел, как встретились их тела, смотрел на нежный изгиб ее бедер, когда он толчком погрузился в нее. Она начала, учащенно дыша, закидывать голову. Ее тело внезапно сильно изогнулось. У нее вырвался вскрик, вздох, тихий стон.

Второй оргазм был более нежным, чем первый удивительный взрыв.

Их дыхание, громкое и хриплое в ночной тишине, наконец успокоилось и стало нормальным.

Он спрыгнул с кровати, подошел к огню и зажег свечу, чтобы поставить ее около кровати. Она смущенно потянулась к синему бархатному халату и быстро закуталась в него. Ее глаза встретили его взгляд и она прикусила губу.

Потом, удивленная тем, что он подхватил ее на руки и отнес в огромное кресло у камина, она вскрикнула. Он уселся, посадив ее себе на колени, и приподнял, ее подбородок.

— Простите меня. Но я невольно испытываю невероятное любопытство. Раньше вы хотели перерезать мне глотку. А сегодня… Боже, леди! Чем это вызвано?

Она опустила ресницы. Он отпустил ее подбородок, и она уставилась в огонь.

— Вашими поисками Мэри Кейт. Особенно после сегодняшнего дня, — очень спокойно сказала она.

— А, мне следовало знать, — пробормотал он.

— Я не хотела рассердить вас! — поспешно сказала она, снова ища его взгляда.

Он медленно выдохнул, думая о том, как молода его жена. И как она прелестна со своими изумрудными глазами, мерцающими медными волосами и искусительными формами. Если бы не необычайная вина. Если бы не боль…

И все же, возможно, существует какое-то будущее. Для них обоих.

— Это было благодарностью? Миледи, мне придется сделать все, что в моих силах, чтобы вы были вечно благодарны мне!

Она вспыхнула, снова опустив ресницы.

— Вы не понимаете…

Он прижал палец к ее губам.

— Я понимаю.

— Мэри Кейт очень дорога мне. Она была со мной много лет. — Она снова смотрела на огонь. — Мой отец, конечно, с радостью бы дал вам корабль, чтобы я была уверена в ее благополучном возвращении, но, как я понимаю, у вас уже есть их несколько.

Он засмеялся, глядя ей в глаза и удивляясь, дразнит ли она его или говорит серьезно.

— Ну, миледи, мне жаль вас разочаровывать, но, по-моему, вы уже должны мне один или два корабля и кучу денег. Я никогда не знал подробностей, но, как я понимаю, за вами должны были дать необычайное приданое, если я женюсь на вас. Но, — вежливо продолжил он, — я признателен за такую мысль.

Она оттолкнула его, вырываясь, чтобы подняться, щеки ее слегка порозовели. Он обнял ее крепче, хрипло шепча:

— Корабли — это прекрасно. Но эта, другая благодарность, которой вы решили одарить меня…

— Пожалуйста, не смейтесь надо мной! — прошептала она. — Я просто хотела, чтобы вы знали о моей благодарности.

— И я нашел ее совершенно восхитительной. — Он нежно потрепал ее по щеке. Черты ее были столь совершенны, кожа столь мягкой и гладкой. — Скажите мне, — спросил он, — разве жить со мной так ужасно?

— Я…

— Правду, Роза.

Она избежала его взгляда и пожала плечами.

— Ну, я — я все еще готова перерезать себе вены, — прошептала она, прикрывая темными ресницами изумрудное сияние глаз.

— Боже! — воскликнул он. — Что за глупости, миледи! — поддразнил он.

Он вполне мог представить, что она вспыхнула, но сейчас ее голова лежала у него на груди и пламя волос скрывало выражение ее лица.

Он поднялся, подхватил ее на руки и понес в мягкую, сладко обнимающую постель.

На этот раз он любил ее нежно. Совершенно. Неторопливо. Поглаживая и возбуждая ее. Он хотел, чтобы ее желание достигло невыносимых высот, и того же достиг ее экстаз. Он хотел любить ее не эгоистично. Нетребовательно…

Но даже при этом, осознал он, очарование вновь окутало его. Она пробуждала в его душе безумнейших демонов. И было кое-что, чего он хотел от нее, чего он требовал.

— Шепни мое имя! — побуждал он ее. — Шепни мое имя!

Она шепнула:

— Пирс…

Она изогнулась и дернулась. Прошептала его снова. И наконец:

— Пожалуйста… о! Пожалуйста!

Его пальцы сплелись с ее пальцами, и он скользнул в нее, крепко и твердо удерживая ее под собой. Их пальцы были все еще сплетены вместе, когда через несколько мгновений она достигла быстрой кульминации. Он заглушил ее вскрики нежным жаром поцелуя.

Он хорошо спал в эту ночь, запутавшись в огонь ее волос.

Спал, навечно измененный изумрудом ее глаз.

ГЛАВА IX

— Я считаю, что это самое совершенное место на земле, — сказал ей Пирс.

Он прислонился к гигантскому дубу с ветвями, погруженными в узкий бурлящий поток, праздно наблюдая за танцующей водой. Трава на обоих берегах была густой, обильной и зеленой, вода — голубой пеной там, где она перекатывалась через камни. Со всех сторон их окружала листва, и хотя замок Дефорт был всего лишь за подъемом, начинавшимся у них за спиной, было ощущение, что они находятся в странном прохладном раю. Нежные лучи солнца просвечивали сквозь покров из листвы и деревьев. В волшебных лучах сам свет казался золотым и зеленым. Это было красивое место.

Роза сидела на камзоле, который он бросил для нее на мягкую бархатистую траву у самой воды, подтянув колени к груди и улыбаясь, и смотрела на воду. Ей казалось, что никогда еще она не ощущала себя такой отдохнувшей, такой спокойной и счастливой.

Опустив на руки подбородок, она наблюдала за мужем.

Не люби Пирса Дефорта! — предостерегала она себя, но предостережение запоздало, так же, как было поздно уже тогда, когда она в первый раз молча отдалась ему.

Слишком легко было начать дорожить им. При том, что он мог быть надменным, уверенным, властным, она просто слишком быстро обнаружила, что поддалась его чарам.

Чарам человека, который хотел ее, но любил другую.

Она не хотела дорожить своим мужем, но дорожила. Она определенно не хотела его любить. Любовь к нему не принесет ей ничего, кроме боли; уж это-то казалось очевидным.

Но казалось также, что теперь в их отношениях появилось нечто бесконечно нежное. Она была убеждена, что он больше не считал ее участницей заговора.

И она отчаянно хотела, чтобы можно было закрыть глаза и притвориться, будто прошлого никогда не было. Потому что настоящее было таким же сладким и великолепным, как прохладный чистый воздух, поднимающийся от воды, нежно кружащей у их ног.

Как странно. В столь многих вещах он был мудрее. Он был старше, гораздо более могущественный, крепкий и немыслимо сильный, воин, стоявший рядом с королем в хорошие и плохие времена.

Придет время, когда он узнает, куда увез Анну Джемисон. Что будет тогда? Что будет со страстью и любовью, открытыми ею даже в гуще их споров? Теперь она признавалась себе, что ее потянуло к нему с самого начала, когда он столкнул ее в воду. Тянули его глаза. Тянули жар и буря его рук, когда он дотрагивался до нее. Тянуло то, как он любил ее, так страстно, не поступаясь ничем, абсолютно требовательно…

И с такой удивительной нежностью.

И с той ночи, когда она ждала его, все переменилось. Прошло уже несколько дней, но каждое утро, на рассвете, он все еще был с ней, гладил ее плечи, ее спину. Тихо шептал что-то. Будил ее.

Он посылал ей записки, что будет обедать с ней. Он сообщал ей, когда отправляется в Лондон по делам и когда намерен вернуться.

Эту ночь он провел вне дома. Но когда поздним утром он вернулся, то немедленно послал Гарта отыскать ее и узнать, не будет ли она так добра, чтобы прокатиться с ним верхом.

И он привез ее на этот красивый берег. Нежно глядя на нее, он снял ее с лошади и коснулся ее губ, когда она скользнула вдоль его тела.

Он сбросил длинный камзол и усадил ее на траву, и теперь стоял у дерева, глядя на воду. Очевидно, он любил это место. Видя его здесь, она почувствовала, что он словно приоткрыл ей кусочек своей души, и она, внезапно испугавшись, вздрогнула.

— Это самое красивое место на земле, — тихо сказал он. — Когда я скитался с Карлом, не зная, вернусь ли когда-нибудь домой, я не скучал всерьез по дому. Я скучал по этому месту.

Роза вполне могла понять его чувства. Но она мечтательно улыбнулась, ощутив толчок в собственном сердце.

— О! Очень красиво! — согласилась она. — Очень, очень красиво. Но это не самое красивое место на земле.

— Да? — Его глаза сосредоточили на ней серебристое мерцание. Уголок рта приподнялся в насмешливой чувственной улыбке. — Умоляю, скажите мне, моя много путешествовавшая леди, где может быть самое красивое место на земле?

— В колонии Виргиния, — тихо сказала она.

— Дом крупного плантатора. Дом вашего отца? — спросил он.

Она покачала головой.

— То место очень похоже на это. Дом моего отца стоит у реки, чтобы его корабли могли приставать около него. Но за домом есть ручей. Он течет по равнине. Вы не можете представить, какого он цвета! Нет ничего на свете столь зеленого! А осенью видишь невиданные оттенки золота, насыщеннее любого пламени. Красные, словно кровь, оранжевые, малиновые — это необыкновенно. И вода журчит, прохладная и немыслимо сладкая на вкус. Я знаю, что думает большинство англичан о колониях. Что они дикие, первобытные и варварские. Но теперь это совсем не так.

Он подошел и сел рядом с ней, сорвал травинку и стал лениво жевать, потом скользнул по Розе своим серебристым взглядом.

— Какой он?

Она приподняла бровь.

— Мой дом?

Он кивнул. Она пожала плечами. Сказав минуту назад так много, она неожиданно заколебалась.

— Ну, главный дом действительно чудесный. Много лет назад было ужасное восстание индейцев племени Паманки под Паухатаном. Было вырезано так много поселенцев! Но после этого колонисты мощно выступили против индейцев. Они оттеснили их в глубь страны. — Она помолчала. — В сущности, мы заняли их земли, — пробормотала она. — Хотя, между прочим, некоторые из них все еще живут с нами. — Она улыбнулась. — И у многих наших людей с примесью индейской крови очень светлые волосы — смешанные браки быстро возникают в необитаемых диких местах.

— Расскажи еще. Расскажи об этом великолепном рае, который так чудесен, что ты готова пожертвовать жизнью ради того, чтобы вернуться туда.

— Пирс, я…

— Неважно. Расскажи мне. — Он засмеялся.

— Рассказывать особенно нечего, — сказала она, но улыбнулась. — Мы владеем тем, что называется «соткой», но, в сущности, наши владения гораздо больше. Отец начал с того, что получал разрешения и права на владение тысячами акров. И он с самого начала намеревался разбогатеть, поэтому нанимал по контракту дюжины слуг, заманивая их обещаниями наделить землей. И теперь на его «сотке» — сотни и сотни людей. Он правит, словно король, хотя, в сущности, у него нет никакого титула, не считая того, что в последний раз, когда я говорила с ним, он был очень взволнован, поскольку ожидал, что будет посвящен в рыцари за службу королю. Тогда он станет сэром Ашкрофтом Вудбайном. Конечно, я не знаю, собирается ли король это сделать, но отец был бы чрезвычайно доволен. Хотя вряд ли это будет иметь большое значение в Виргинии — все люди зовут его «милорд» и страшно суетятся в его присутствии. Он сумел приобрести обширные поля хлопка, сахара и табака. Для тирана он весьма добр. И он верит в абсолютную религиозную свободу, в отличие от пуритан в колонии Массачусетс. — Она вздохнула. — Не то чтобы отец на самом деле такой уж набожный. В сущности, он не хочет, чтобы его беспокоили такими делами, как религия, и поэтому он терпим абсолютно ко всему, хотя высокопоставленные члены общины придерживаются англиканской церкви. Отец и вправду мог бы быть королем, если бы, конечно, — поспешно добавила она, — он не был таким горячим верноподданным!

Она помолчала, наговорив, как ей показалось, слишком много о себе. И слишком многое выдав. Но он оперся на локоть, все еще жуя изумрудную травинку и удивленно вглядываясь в ее глаза.

— Я могу представить то место, которое ты описала. Он правит, как король, и это, должно быть, делает тебя принцессой. Поэтому я вполне могу понять, почему брак с простым герцогом не внушал тебе благоговения!

— Милорд Дефорт, дело в том, что я жила среди простых людей. И я узнала, что многие из них необычайно храбры, добры и заботливы по отношению к своим ближним. По-моему, это само по себе — благородство.

— Браво! Сказано словно настоящей принцессой, — поддразнил он. — Но скажи, неужели ты действительно считаешь, что Виргиния красивее, чем этот ручей?

— Трудно отдать чему-то предпочтение, — вежливо ответила она.

Он взглянул на бурлящую воду.

— Пожалуй, я согласен, — сказал он.

— Ты согласен? Ты видел Виргинию?

Он кивнул, улыбка изогнула его губы.

— Я владею множеством кораблей, знаешь ли.

— И ты плавал на них?

— Вдоль Американского побережья, вверх и вниз. На острова. Но мне нравится Виргиния. Согласен. То, что я видел, — очень красиво.

— О! — отважно воскликнула она, быстрым толчком выбивая из-под него локоть.

Потеряв равновесие, он упал и, удивленный, быстро поднялся, потому что она вскочила на ноги.

— Ты позволил мне болтать и болтать, делая из себя посмешище!

— Спокойно, миледи! — скомандовал он, затем сел, дергая ее за юбку так, что она крутанулась назад, тяжело упав ему на колени.

— Я не пытался делать из тебя посмешище! Мне было любопытно узнать о твоей жизни, вот и все. Ведь я знал только, что моя невеста — самое своевольное, независимое существо из всех, кого я когда-либо встречал. Я никогда не задумывался, как сильно ты, должно быть, иногда скучаешь по дому, или что тебе, может быть, не хватает отца. Я помню, как мне ужасно недоставало моего отца после… после его смерти. Ты скучаешь по дому?

— Немножко, — смущенно пробормотала она.

Он легонько погладил ее щеку костяшками пальцев.

— Возможно, мой ручей не самый красивый. Возможно, все в колониях другое — и лучше. По-моему, никогда в жизни я не встречал женщины красивее, чем ты, Роза. Зеленый огонь твоих глаз, медь твоих волос. Твои щеки — нежнейший мрамор, твоя кожа — совершенство! Да еще эта твоя фантастическая невинность. Может ли это быть настоящим?

Над ними прошелестел ветерок. Деревья зашевелились и согнулись. Он поцеловал ее в губы и опустил спиной на расстеленный на мягкой траве камзол. Пальцы его взялись за шнурки ее лифа, и он распустил их, наблюдая за ее лицом.

— Ты однажды пригрозила, что я заплачу за все, что сделал с тобой. Ты все еще настроена так же решительно? — спросил он.

Она не отрываясь смотрела ему в глаза.

— Ты обвинил меня в вероломстве и чудовищном преступлении, — напомнила она.

— Почему ты вышла за меня замуж? — спросил он.

— Ты вынудил меня! — воскликнула она. — Почему ты женился на мне?

— По-моему, потому что был в гневе, — сказал он хрипло. — Потому что я не знал… Почему ты вышла за меня?

— Потому что король наступил мне на ногу, — честно ответила она.

Он засмеялся. Рука его скользнула в ее лиф и обхватила грудь. Она закрыла глаза, переживая нахлынувшие ощущения.

— Сейчас ведь день, — напомнила она.

— А, но это — мои собственные владения, — заверил он. — Никто не осмелится побеспокоить меня. Ну, могу представить, что ты бы осмелилась, но поскольку ты со мной… — голос его замер. Губы коснулись ее губ.

Но затем он снова посмотрел на нее.

— Почему ты в конечном счете согласилась выйти за меня — кроме того, что король наступил тебе на ногу?

Он чрезвычайно затруднил возможность что-либо ответить. Она пыталась лежать очень спокойно, не обращая внимания на тепло, разлившееся по ее телу. Середина его ладони возбуждающе двигалась по соску. Она попыталась напомнить себе, что находится на открытом воздухе у ручья, но ветерок на ее щеках только сильнее раздувал в ней огонь. Он продолжал ласкать ее.

Она не открывала глаз.

— Другой причины не было. Вы с королем были настроены решительно. Меня не спрашивали. Вы все проделали без меня.

Он засмеялся.

— Неплохой результат всего одной ночи! Она открыла глаза, чтобы взглянуть на него.

— Я не участвовала в заговоре, Пирс. Я была невиновна и обижена, клянусь тебе.

Невиновна. Она должна быть невиновной, думал он. Ни один ангел не выглядел более невиновным. С волосами, разметавшимися по траве, густыми ресницами, упавшими на глаза, едва приоткрытыми губами она, казалось, почти не дышала. Лицо ее было алебастрово-белым. Ее грудь, выпростанная из вышитого лифа, была словно видение рая, в этом он был уверен.

Он иногда чувствовал, когда бывал с ней, что попадает под воздействие экзотических чар. Словно ее окружал туман волшебства. Было так легко забыть жестокость и гнев, сказанные ею слова, произнесенные угрозы…

И ее скрытность. То смех и нежность, то отчуждение. Он не мог не задумываться о том, что у нее на уме. Куда направлены ее мысли. Какие секреты таятся в манящих изумрудных глубинах ее глаз.

Он легонько прижался губами к ее губам. Она не открывала глаз.

— По-моему, ты однажды сказала, что меня следует повесить.

— Нет, — пробормотала она. — Утопить и четвертовать.

Он улыбнулся. Она пахла, как роза. Аромат смешивался с запахом густых трав. Он сдвинулся, проскальзывая рукой под подол ее юбки.

Глаза ее широко распахнулись. Неистовые, удивленные… невинные.

— Пирс! Не можем же мы… — она заколебалась, щеки ее порозовели. Несмотря на все, что они делали вместе, слова все еще трудно ей давались. — Мы не можем заниматься любовью здесь!

— Нет, можем! — заверил он.

Она попыталась оттолкнуть его, оглядываясь вокруг. Он снова прижал ее к земле. Протестующий шепот замер у нее в горле. Он не отрывал губ от ее рта, рукой под юбкой щекоча тело выше подвязок, гладя ноги.

— Боже! — прошептала она у самых его губ.

Ее уязвимость была немыслимо приятной и опьяняющей. Он едва сдвинул огромную груду ее юбок и поспешно расстегнул брюки. Он пронзил ее очень медленно, решив, что она откроет глаза и встретится с его взглядом. Она так и сделала, потом снова опустила ресницы, протянула руки и доверчиво обняла его за шею.

Он слышал позади себя журчание ручья. Ощущал ветерок, такой прохладный по сравнению с его растущим жаром. Лучи солнца слегка касались его, терпко пахла земля. Звуки природы стучали в его ушах, и он занимался любовью быстро, пылко, жадно. Огромная волна желания заполнила его, покрыла его, разбилась над ним.

Хлынула от него.

И снова он услышал журчание ручья, нежно струящегося около них. Он лег рядом с ней, снова завязывая на талии брюки, расправляя ее юбки.

Она была волшебством. Никогда в его жизни не удавалось кому-либо вызвать в нем такую нежность.

Но жаждет ли она все еще и вправду утопить и четвертовать его за высокомерие? Или это чувство понемногу исчезает? Хотелось бы ему знать. Даже в самом нежном настроении она была очень горда. И независима. Это оттого, что она была колонисткой.

Лежа, он услышал, как на почтительном расстоянии кто-то осторожно кашлянул.

Роза с дикими глазами вскочила на колени. Пирс поднял с земли камзол, заботливо закутывая в него ее плечи, и взглянул на того, кто помешал им.

— Хозяин владений? — с упреком прошептала она.

Он улыбнулся.

— Это всего лишь Джеффри, — быстро заверил он, хотя, похоже, для нее это было неважно. Он поднялся, схватил ее за руку и поднял на ноги.

Оставив ее у ручья, он быстро подошел к Джеффри, стоявшему рядом со своей огромной серой лошадью.

Роза плотнее закуталась в камзол, кусая губы и раздумывая, что принесло сюда Джеффри. Ветерок, который прежде прикасался к ним так нежно, теперь показался жгуче холодным. Она следила за беседой с растущим беспокойством. Она видела, как помрачнело лицо Пирса. Видела, как он отрывисто говорит с Джеффри.

Потом Пирс, похоже, разразился яростным проклятием. Он быстро повернулся, направляясь к своей лошади, привязанной к ветке дерева неподалеку. Он подошел к Бевульфу, и Роза была уверена, что, только увидев ее кобылу, он вспомнил о ее присутствии.

— Джеффри, позаботься о моей жене! — позвал он.

Затем он вскочил на Бевульфа и поскакал к замку.

Роза вспыхнула, оскорбленная, что он мог оставить ее полуодетой, в таком неудобном положении, и пораженная, что он не задержался, чтобы объяснить, что случилось.