Командир мотобригады - мой друг Александр Головачев был ошарашен, узнав, что 55-я танковая бригада находится уже в самом городе. Сначала он не поверил этому, и для уточнения обстановки одна его батарея успела сделать залп, но, к счастью, обошлось без потерь. Сразу полетели радиограммы командиру корпуса, командарму и Головачеву - прекратить огонь по городу. Вскоре я встретился с Головачевым.
      - Почему ты меня не подождал? - с укором сказал он. - А еще земляк! Договорились организовать взаимодействие, составили таблицы, установили сигналы, а ты действуешь как партизан.
      - Саша, ради бога, не сердись! Не мог я тебя ждать. И не волнуйся, впереди еще много городов, много деревень, не один раз еще повоюем вместе. До победы не так близко, как нам хотелось бы...
      Головачев сердился, упрекал меня, но взгляд его был добрым. Я понял: в душе он был рад успеху бригады.
      В Енджеюв прибыл начальник штаба армии Дмитрий Дмитриевич Бахметьев. Он осмотрел аэродром, железнодорожную станцию, распорядился эвакуировать пленных. Разобравшись в обстановке, уточнил дальнейшую задачу бригады и на прощание неловко сжал меня в объятиях.
      - Молодцы! Так и скажу Павлу Семеновичу. Ведь 55-я бригада перерезала важную магистраль Кельце - Краков и открыла дорогу на Ченстохов. Туда мы с утра запустим бригаду Чугункова...
      В ту же ночь танковые бригады, корпуса, вся наша танковая армия устремились в образовавшуюся брешь в обороне противника, ломая по пути его сопротивление. Войска ринулись вперед, обгоняя отступавших и бегущих на запад немцев. Вот он - оперативный простор, о котором все время твердил Иван Степанович Конев, о котором мечтал Павел Семенович Рыбалко и мы - командиры частей и соединений.
      Не оглядываться назад, не бояться открытых флангов - только вперед и вперед, деморализуя тылы врага, нарушая его управление, уничтожая резервы в глубине, - вот чего мы добивались в январские дни 1945 года.
      Весь 1-й Украинский фронт развернулся широким веером. На правом фланге в направлении Кельце глубоким клином врезалась армия Д. Д. Лелюшенко. Наша армия развивала стремительное наступление на Ченстохов. Южнее, на Краков, шли отдельные танковые корпуса фронта. Быстрыми темпами наступали войска К. А. Коротеева, А. С. Жадова, П. А. Курочкина, В. Н. Гордова, Н. П. Пухова, И. Т. Коровникова. Остановить эту танковую армаду и следовавший за ней человеческий поток, тысячи машин, десятки тысяч орудий и минометов было почти невозможно. Фашистские войска откатывались на запад, растворялись в лесах. Отступающие деморализованные гитлеровцы спешно занимали заранее подготовленные, глубоко эшелонированные оборонительные рубежи. Подходившие из тыла резервы немецкое командование бросало в бой с ходу, разрозненно и неорганизованно.
      Нида и Пилица с их оборонительными рубежами остались далеко позади нас. Это был уже глубокий тыл. С большим волнением мы приближались к реке Варта прежней немецкой границе. Ночь на 18 января выдалась слякотной. Липкий, мокрый снег забивал смотровые щели в танках, очистители застревали на ветровых стеклах автомашин. Колонна преодолевала непролазную грязь со скоростью два-три километра в час. Пристроившись в хвосте какой-то колонны, мы почти вслепую ползли за ней.
      У самого моста я остановил бригаду. Шедшая впереди колонна с выключенными фарами миновала мост и скрылась в темноте. Бригадный инженер Н. И. Быстров со своими саперами осматривал устои, перила и все детали моста.
      - Танки по такому мосту не пройдут! - таково было заключение инженера. - Усилить мост можно только с утра - под руками нет никаких материалов.
      - Завтра будет поздно, Николай Иванович. Сегодня ночью мы должны быть на немецкой земле.
      Танки, тяжело кряхтя, отошли в сторону, уступив место колонне автомашин, броневиков, радиостанций. Вместе с ними переправился и штаб бригады.
      Вот мы и на немецкой земле. Кругом темно. На дороге пустынно. Первый населенный пункт на территории Германии встретил нас темными окнами брошенных каменных домов...
      Инженер Быстров выполнил приказ. Танки бригады в ту же ночь переправились через Варту. Нелегко досталось это саперам и танкистам: уровень воды доходил до полутора метров, заливало люки механиков-водителей. Но мокрые, продрогшие танкисты были вознаграждены за эту трудную ночь - они одними из первых достигли старой германской границы и обеими ногами встали на вражескую землю.
      Меня все время одолевало беспокойство: кто проскочил впереди нас? не сбилась ли с маршрута бригада Слюсаренко? не выкинет ли чего Головачев в отместку за Енджеюв?
      И только утром, когда стало совсем светло и рассеялся туман, удалось в конце концов разобраться. Оказалось, что впереди нас всю ночь маячил немецкий пехотный батальон. Он уходил на запад, мы же спокойно следовали за ним. Этот батальон и привел нас к мосту, к переправе. Плененный нами немецкий офицер признался, что они тоже не разобрались в обстановке, приняли нашу колонну за свою.
      Посмеиваясь в душе, смотрел я на Осадчего, шедшего в ту ночь впереди с головным отрядом. Заметив мой взгляд, комбат смутился и очень выразительно показал кулак разведчику Борису Савельеву. Оба прохлопали противника. Этот случай надолго остался темой едких шуток по адресу Осадчего.
      В тот же день я узнал, что бригады Слюсаренко и Головачева тоже форсировали Варту, но на других участках. Неудержимо неслась к границе 52-я армия генерала Коротеева. Наступление продолжалось по всему фронту, и наши дороги проходили теперь через горящие города и деревни фашистской Германии.
      Мы продолжали неотступно преследовать врага, с боями уходившего на запад. Ночь застала нас в небольшом населенном пункте.
      "За мной!" - полушепотом скомандовал автоматчикам молодой голубоглазый лейтенант Николай Бессонов.
      Автоматчики мгновенно соскочили с машины и устремились в первые дома. В них было пусто. Обитатели бежали. За поворотом кривой улочки виднелся двухэтажный дом с плохо зашторенными окнами: на улицу просачивались узкие полоски света. Мы с автоматчиками вошли в дом, и нас уже на пороге встретили радостные крики: в доме укрывались русские девушки, угнанные фашистами из Херсона, Запорожья, Киева. Второй день они ждали здесь своих освободителей.
      На столе неярко светила самодельная керосиновая лампа. Бледные, изможденные лица сияли.
      - Мы так ждали вас, так ждали...
      Девушки наперебой рассказывали о долгих месяцах фашистской неволи, о непосильной работе, которую их заставляли выполнять.
      Можно было много часов слушать повесть о их горестной жизни, но нас торопил воинский долг - надо было наступать дальше на запад.
      - Что нам делать? - в один голос спрашивали девчата.
      - Собирайтесь в дорогу. Через день-другой вас увезут на Родину.
      Вышли из дома. Рядом со мной шагал лейтенант Бессонов. Он был задумчив и неразговорчив, силился скрыть волнение, но это не удавалось. Я знал Николая Бессонова второй год. Знал, что до войны он был токарем на одном из заводов Нижнего Тагила, что в августе 1942 года добровольцем ушел в армию и окончил Свердловское пехотное училище. Фронтовой путь молодого офицера начался в 104-м стрелковом полку 62-й стрелковой дивизии. К нам Николай Бессонов попал из госпиталя, где лечился после ранения, и попал не случайно - в 55-й бригаде воевал его отец - Александр Григорьевич Бессонов. Но встретиться им не пришлось: отец погиб незадолго до прибытия сына.
      Я понимал состояние лейтенанта. Видимо, разговор с украинскими девушками, вызволенными из фашистской неволи, снова напомнил ему о гибели отца. Ведь его сразила фашистская пуля...
      Мы забрались в машины и догнали колонну.
      На дорогах и магистралях то и дело попадались толпы изможденных, оборванных людей: французов, бельгийцев, голландцев, чехов, датчан, югославов. Встречая советских солдат, они страдальчески улыбались, выразительно жестикулировали, плакали. "Рус, рус", "советик", "братья", "виктория", "товарищ", - обращались они к нам.
      А мы шли все дальше и дальше. Наступали и днем и ночью. Куда только девалась усталость! По радио было слышно одно: "Вперед, вперед!".
      Не встречая организованного сопротивления противника, мы действительно ушли далеко вперед и оторвались от общевойсковых армий чуть ли не на восемьдесят километров.
      Как затравленный зверь, метался враг в поисках лазейки, чтобы выскочить из советских котлов, по везде натыкался на танкистов Рыбалко и Лелюшенко, на дивизии Жадова и Коротеева, Курочкина и Гордова.
      На марше, буквально с неба, к нам свалился желанный гость: офицер связи доставил на самолете По-2 карту. Красным карандашом был обведен на ней кружок вокруг города Велюнь. Это означало, что бригаду следует повернуть на северо-запад, совершить марш-бросок на 120 километров и к утру овладеть городом Велюнь.
      Сборы были недолги. Пока Свербихин доводил новую задачу до комбатов, начальник тыла бригады Леонов организовал питание людей, одновременно шла заправка машин, танки пополнялись боеприпасами. С наступлением темноты бригада снова тронулась в путь.
      Я прекрасно понимал, как трудно будет выполнить эту задачу. Вблизи нас советских войск не было. Помощи ждать не от кого: Велюнь находился на большом удалении от наших передовых частей. Решение могло быть одно - ночью с ходу ворваться в город и, разделавшись с гарнизоном, выполнить боевую задачу. В голову колонны был поставлен 2-й батальон, которым командовал Григорий Савченков. Я со штабом следовал за ним, ведя за собой два танковых батальона, батальоны автоматчиков, артиллерийский дивизион. Решено было колонну сжать до предела, сделать ее компактной. Тыл бригады с надежной охраной мы оставили на месте, чтобы кухни, цистерны, ремонтные летучки не затрудняли маневра главных сил, не путались под ногами.
      Выключив фары, растянувшись на несколько километров, наша танковая колонна неслась по дорогам Германии, обгоняя обозы и отдельные машины гитлеровцев. Они аккуратно сходили на обочину, предоставляя нам асфальтированную дорогу. В темноте, не разглядев нас, немцы, конечно, были уверены, что пропускают вперед свои танковые части. На это мы и рассчитывали, решившись на столь необычный ночной рейд.
      Я стоял в танке, упираясь ногами в снарядный ящик, и держал в руках выносное радиоустройство, готовый в любую минуту развернуть бригаду и вступить в бой.
      Мимо мелькали города, деревни, хутора, погруженные во мрак и безмолвие.
      Где-то около полуночи поступило сообщение от Осадчего, что его батальон догоняет легковая машина с выключенными фарами. Я приказал уточнить, чья машина и куда следует. Через несколько минут комбат доложил: "Машина немецкая, в ней несколько человек, идет на большой скорости. Жду вашего распоряжения". Мой приказ был предельно кратким: "Машину задержать, пленных доставить ко мне", а про себя подумал: "Интересно, что за гуси нам попались?" Каково же было мое удивление, когда Осадчий сообщил, что в машине находятся... два военных корреспондента - Безыменский и Борзунов.
      Александр Ильич Безыменский и Семен Михайлович Борзунов были давними и добрыми друзьями нашей бригады, знали ее людей, часто бывали у нас, много писали о славных делах танкистов в армейской и фронтовой газетах.
      Узнав от Рыбалко, что 55-я бригада действует в тылу врага, Безыменский и Борзунов решили во что бы то ни стало добраться до нее. Прихватив с собой два автомата и ящик гранат, они сели в небольшую, черного цвета, трофейную немецкую машину и, не раздумывая о возможных последствиях этого, прямо скажем, рискованного шага, отправились искать бригаду...
      Забегая вперед, скажу, что через несколько дней появилась статья о ночном рейде нашей бригады по тылам врага и о взятии Велюня. Но обо всем по порядку.
      Перевалило далеко за полночь, когда, выскочив на опушку леса, мы очутились вблизи какого-то города. Ночью он казался диковинной громадой, распластанной в огромной котловине. В разных концах ее светлячками мигали покачивающиеся на ветру затемненные электрические фонари. Поелозив по карте, вглядевшись в темноту, мы попытались отыскать на местности какие-нибудь ориентиры, с этой же целью долго смотрели на небо в поисках знакомых звезд. Светящиеся стрелки часов показывали три часа ночи.
      - Это все-таки должен быть Велюнь, - убеждал меня Свербихин.
      По километражу, по времени, затраченному на марш, все как будто сходилось. Но на карте были показаны равнина и леса, которые с трех сторон охватывали Велюнь. А перед нами была котловина.
      К моему танку подошли командиры батальонов, командиры рот. А голову сверлила мысль: "Только не медлить - иначе все сорвется".
      Из темноты вынырнули разведчики.
      - Все в порядке, товарищ комбриг, это и есть наш город! - запыхавшись, радостно доложил Борис Савельев.
      - Чей, чей? - переспросил Дмитриев.
      - Ничего, город будет нашим, - послышался голос Осадчего.
      Начальник разведки бригады подал мне табличку. Направил луч фонаря на темную эмаль - сомнений нет: крупными белыми буквами выведено: "Велюнь".
      Вздох облегчения вырвался из груди. Вокруг плотной стеной стояли боевые друзья, подчиненные, они ждали решения, приказа и были готовы немедленно действовать.
      Выслушав приказ, офицеры бегом бросились к своим подразделениям, чтобы выполнить его.
      Батальоны выходили в свои районы для броска на город. Савченков со своими ротами направился на противоположную опушку леса для атаки на западную окраину Велюня. Федоров и Осадчий приготовились вторгнуться с юга. Особую задачу получили автоматчики - они должны были прокладывать путь танкам, освещая ракетами тесные извилистые улочки города.
      Даже в такой напряженный момент языкастый Старченко не сдержался и беззлобно подковырнул своего друга Осадчего:
      - Ну, Николай Акимович, хватит тебе на танках возить мою пехоту. Теперь постарайся сам не отстать от нее, не то будет жарко.
      - Ладно, ладно, мы еще посмотрим, кто сильнее! - на ходу парировал Осадчий. - Смотри, дружище, не пропади без моих танков...
      Я со штабом и резервной танковой ротой пристроился позади батальона Федорова.
      - Готов? - запросил по радио Свербихин.
      - Готов, - ответил Федоров.
      - Третий готов, - повторил за ним Осадчий.
      О готовности доложили автоматчики, артиллеристы, саперы и разведчики.
      - Начнем, Григорий Андреевич? - обратился я к Свербихину.
      - Рискнем, - ответил он, и в эфире раздалось: "Буря", "Буря"!
      Завыли моторы, затарахтели гусеницы. Танки, артиллерия, минометы, пулеметы открыли залповый огонь. Снопы трассирующих пуль и снарядов полетели на город, догоняя друг друга. Тысячи разноцветных ракет взвились над ним. Танкисты и шоферы включили фары. Ночь отступила. Бригада ринулась на Велюнь.
      Обезумев от неожиданности, немецкие солдаты в одиночку и группами выскакивали из казармы. Никем не управляемые, они метались из стороны в сторону и натыкались на наших автоматчиков, танкистов. В незавидное положение попали офицеры гарнизона, расквартированные по всему городу. Их попытки организовать сопротивление успеха не имели. Разведчики бригады оказались и на сей раз на высоте. Андрей Серажимов каким-то чудом добрался до электростанции и выключил свет. Его заместитель Николай Новиков хозяйничал на телефонной станции.
      Нелегкой была эта ночь. Плана города мы не имели - это затрудняло продвижение рот и батальонов. И все-таки, отдавая приказ на начало ночных действий, мы рассчитывали не только на риск, без которого, кстати, немыслим ни один бой. Мы полагались на боевой опыт бригады, которой уже не раз приходилось действовать в аналогичных условиях. Мы рассчитывали на сработанность и четкое взаимодействие внутри части между танкистами и мотобатальоном, между ротами автоматчиков и артиллерийской, а также минометной батареями, которые вырабатывались годами в ходе боев. Я, как командир бригады, рассчитывал на понимание подчиненными сложившейся обстановки, на смелость, находчивость и боевой опыт моих верных соратников: сибиряка П. Е. Федорова, крымчанина Г. И. Савченкова, уроженца солнечной Украины Н. А. Осадчего. Рассчитывал я также на полное взаимопонимание и поддержку моих ближайших помощников: кадрового офицера Г. А. Свербихина и бывшего секретаря райкома партии А. П. Дмитриева.
      Мои надежды оправдались.
      К рассвету Старченко со своими автоматчиками очистил южную и центральную часть города. На западную окраину Велюня входили танкисты 53-й танковой бригады полковника В. С. Архипова. Не отстала пехота генерала Коротеева. На северной окраине активно действовали части 254-й стрелковой дивизии.
      Рыбалко торопил свои корпуса, подстегивал танковые и механизированные бригады, требуя от всех незамедлительно использовать успех передовых отрядов. Сам он на открытой машине, охраняемой небольшой группой автоматчиков, мчался к нам в бригады и батальоны, которые вырвались далеко вперед.
      * * *
      На небольшом косогоре неподалеку от города раскинулся хуторок, окруженный решетчатой оградой и двумя рядами высоких тополей. Свербихин облюбовал его для штаба. Место оказалось удачным. Из окна двухэтажного дома был виден поверженный Велюнь. В эти утренние часы город был затянут пеленой серого дыма.
      Проведенные в боях бессонные ночи, нервное напряжение, физическая усталость валили с ног. Голова гудела. В ушах стоял звон. Наброшенный на голову полушубок отключил меня от всего происходящего в штабе, где жизнь и работа вошли в привычное фронтовое русло: обрабатывались данные разведки, отдавались распоряжения, посылались очередные донесения, направлялись в батальоны машины с боеприпасами, цистерны с горючим, политотдельцы торопились в роты. Меня сковал тяжелый сон.
      И вдруг голос Кожемякова:
      - Немцы...
      Адъютант теребил меня за руку.
      - Какие немцы? - не понял я спросонья.
      - Колонна гитлеровцев движется в направлении штаба...
      Сон сняло как рукой. Прильнув к окну, я разглядел в бинокль силуэты танков, четыре длинных орудия, много пехоты.
      - Почему вы решили, что это немцы?
      - Не может быть, чтобы там оказались наши, - сказал Свербихин.
      Мы выбежали из дома. Григорий Андреевич Свербихин поднял уже весь штаб по тревоге. Взвод связи, саперная рота, его и мой танки занимали западные скаты высоты. Рота крупнокалиберных пулеметов ДШК и разведчики Серажимова расположились в овраге. Резервную танковую роту подтянули ближе к поместью. Тем временем вражеская колонна медленно продолжала ползти в направлении хуторка. Противник, казалось, ничего не видел, никого не замечал. Как выяснилось позже, фашисты не знали, что Велюнь находится в наших руках.
      - Как будем встречать незваных гостей? - спросил меня Свербихин.
      - С почестями. Главное - терпение, выдержка. Пусть колонна выйдет из леса, подойдет поближе. Тогда и навалимся на нее...
      Расстояние между нами и противником сокращалось с каждой минутой.
      Дмитриев дернул меня за рукав полушубка:
      - Не пора ли?
      - Не торопись, пусть подойдут ближе...
      А теперь - пора! По моему знаку взвился в небо сноп зеленых ракет. И сразу застрочили автоматы, басом заговорили крупнокалиберные пулеметы, посылая трассирующие пули в гущу вражеской колонны.
      В тот же миг рванулась к лесу и отрезала гитлеровцам пути отхода танковая рота молодого офицера Манина. В помощь ей по моей команде начала действовать резервная танковая рота: огнем и гусеницами она стала уничтожать фашистскую колонну с тыла. Попытка врага вырваться из наших танковых клещей потерпела полный крах. Внезапно вспыхнувший бой был жарким, но скоротечным. За каких-нибудь полчаса все было кончено.
      Дорого заплатили фашисты за свою беспечность. На поле боя осталось четыре танка, несколько подбитых орудий, свыше трехсот убитых. Около ста человек были взяты в плен. Немногим удалось вырваться из засады.
      Старшина Николай Новиков доставил в штаб командира разгромленного сводного отряда.
      Передо мной стоял коренастый полураздетый немецкий офицер с горящими от злости бесцветными глазами и отвисшей губой.
      - Вот его мундир, документы, Рыцарский крест и все регалии, - доложил разведчик.
      - Эсэс? - спросил я.
      Офицер отрицательно замотал головой. Но пленные разоблачили своего бывшего командира. Оказалось, что именно этот матерый фашист сколотил тысячный отряд из солдат фольксштурма и повел его в Велюнь. Только вчера на площади соседнего городка он с пеной у рта призывал воевать до победного конца...
      Офицер связи доложил мне, что возле штаба остановилась машина командарма. Я побежал встретить Рыбалко. Докладывать Павлу Семеновичу подробности боя было излишним: он наблюдал все сам.
      - Где ваша бригада? - первым делом спросил командарм.
      - В городе и к северу от него.
      Рыбалко неодобрительно покачал головой:
      - Интересно у вас получается: бригада в городе, а командир бригады со своим штабом оторвался и воюет в одиночку. Вы как считаете - это нормальное явление?
      - В данном случае считаю это правильным, товарищ генерал... Да и недавние события подтвердили это. Ведь именно здесь большая группа гитлеровцев пыталась выйти на Велюнь.
      Я еще не остыл после боя и был сильно возбужден. Павел Семенович понял это. Он вплотную приблизился ко мне и по-отечески сказал:
      - А горячиться не нужно. Я ведь переживал за вас. Вспомнился аналогичный случай под Львовом, когда чуть не погибли вы с генералом Митрофановым. Ну да ладно, что вспоминать прошлое... Расскажите лучше, как вы сумели ночью захватить Велюнь?
      Мы вошли в дом. сели за стол, и я подробно изложил ход ночных действий.
      Слушая мой пространный, не совсем последовательный доклад, Павел Семенович только покачивал головой да изредка отрывисто произносил тихим, глухим голосом: "Хорошо", "Очень хорошо", "Молодцы"...
      Приглядевшись, я заметил, что командарм дремлет. Лицо его осунулось, щеки заметно ввалились, под глазами резче обозначились мешки. Здоровье у Павла Семеновича было основательно подорвано, но он не щадил себя: носился по фронту, днем руководил боями, по ночам осуществлял большие перегруппировки соединений и частей, успевал побывать в передовых отрядах, находил время подогнать и подстегнуть отстающие части. И только для отдыха времени всегда не хватало...
      Я рукой дал знак, чтобы не шумели. Воцарилась тишина. Но Павел Семенович тут же вскочил:
      - Вы думаете, я уснул? Нет, братцы, не до сна теперь. Устал - верно. Но отдыхать будем после победы.
      На скорую руку позавтракав с нами, Рыбалко сказал:
      - Оставьте часть сил для прикрытия города, а сами немедленно собирайте бригаду и так же, как раньше, не ввязываясь в затяжные бои, жмите к Одеру.
      Подробно проинформировав нас о задаче, которую имеют командир корпуса и командиры бригад Слюсаренко и Чугунков, командарм словно бы подвел итог всему сказанному:
      - Нам нужно выйти к Одеру раньше, чем немцы займут оборону. В этом главное.
      Взяв карту, Свербихин красным карандашом начертил жирные линии, которые потянулись на запад.
      Я вышел проводить генерала до машины.
      - Ну а то, что вы разгромили этих вояк, - хорошо, мертвые не воюют. Фашисты нашего брата не жалеют, это вам отлично известно. Пусть расплачиваются по большому счету. - И, уже садясь в машину, Павел Семенович, устало улыбнувшись, спросил: - Где же теперь вас догонять?
      - На Одере, товарищ генерал, - уверенно ответил я. К началу февраля войска 1-го Украинского фронта вышли на Одер и овладели огромным плацдармом на его западном берегу.
      Глейвиц (Гливице), Катовице, Рыбник, Оппельн (Ополе), Бриг (Бжег) весь Силезский промышленный район был освобожден от фашистских войск. Преследование врага продолжалось днем и ночью. Неудержимой лавиной неслись танки на запад.
      Зимнее наступление советских войск спасло союзников, оказавшихся в тяжелом положении под Арденнами. Под ударами наших фронтов немцы откатывались на запад, к Берлину. Они испытывали оперативное удушье. Мы отняли у них свободу маневра.
      В Прибалтике и Восточной Пруссии перемалывались тридцать окруженных вражеских дивизий. Войска 2-го Белорусского фронта вклинились далеко на северо-запад и вышли к Балтийскому морю. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, освободив Болгарию, Югославию, Румынию, завершали уничтожение больших группировок врага в районе Будапешта.
      Армии 4-го Украинского фронта спускались с Карпат. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты железной стеной стали на берлинском стратегическом направлении.
      * * *
      Со времен гибели Римской империи Европа не знала ничего подобного тому, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года, писал в своей книге "Танковые сражения 1939-1945 гг." начальник штаба 4-й танковой армии фашистский генерал Ф. В. Меллентин. И он был недалек от истины.
      Хорошо зная, какую роль сыграет в дальнейшем западное побережье Одера, командующий фронтом направил в этот район танковые армии П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, танковые корпуса Г. Г. Кузнецова, П. П. Полубоярова и Е. И. Фоминых, стрелковые дивизии из армий А. С. Жадова и К. А. Коротеева. Одер был форсирован на стокилометровом фронте и на противоположном берегу захвачен плацдарм. Позади остались Польша и Силезский промышленный район.
      Войска 1-го Украинского фронта не довольствовались тем, что стали на одерских землях, они изготовились для броска на реки Бобер и Нейсе. Туда устремились войска Рыбалко, Жадова, Лелюшенко. С боем были взяты города Штейнау, Лигниц (Легница), Гайнау (Хойнув), Штеглиц. Теперь уже и Одер оказался позади, стал для нас глубоким тылом. Здесь приютились госпитали, расположились ремонтные базы, мастерские, фронтовые и армейские склады.
      Хозяйками немецких шоссейных дорог стали девушки-регулировщицы армейских дорожных батальонов. Наша регулировщица Машенька Сотник направляла своими флажками танки, пехоту, артиллерию все дальше на запад - на Лигниц, Гайнау, Бунцлау (Болеславец), по дорогам, которые вели в глубь фашистской Германии.
      Правнуки Кутузова
      Второй день не было никаких вестей о батальоне Федорова. Посланный к танкистам офицер связи где-то застрял и не вернулся. Заместитель командира бригады Иван Емельянович Калеников, проблуждав целую ночь в поисках батальона, вернулся ни с чем.
      На подготовку к наступлению на Бунцлау командир корпуса генерал Иванов дал нам менее суток. Бригаду надо было собрать, привести в порядок, а она еще до сих пор вела затяжные бои в районе Яуер (Явор). Ночные действия нарушили управление бригадой. Только к утру удалось вытащить из боя батальоны Осадчего и Старченко. Капитан Коротков, заменивший погибшего накануне командира 2-го батальона Савченкова, был на подходе. Не хватало лишь батальона Федорова.
      - Да никуда он не денется, - успокаивал меня начальник политотдела. Вы же знаете этого хитреца. Не верю я, чтобы немцы застукали его в горах.
      Долго расспрашивал я Осадчего. Николай Акимович виделся с Федоровым вчера днем. Тот сообщил, что получил задачу от начальника штаба бригады выйти южнее Зорау, перехватить дороги, идущие с гор, и обеспечить действия бригады и корпуса.
      - Ну а что было дальше? - допытывался я.
      - Больше я не видел Петра Еремеевича, но слышал где-то в стороне танковую стрельбу, - ответил Осадчий.
      Настроение у меня было подавленное. Позавчера в одном из небольших населенных пунктов на моих глазах погиб командир батальона Григорий Савченков. Произошло это так.
      Батальоны Федорова и Осадчего, обходя под покровом ночи мелкие населенные пункты, вырвались далеко вперед. Из радиограммы мы узнали, что их подразделения подходили к Гайнау. Это была большая удача. Район Гайнау находился в сорока километрах от нас. Мы рассчитывали выйти туда только во второй половине завтрашнего дня, а тут такой успех. Посыпались распоряжения Федорову и Осадчему: овладеть городом. А главное - надо было теперь поставить эту задачу Савченкову и Старченко и повернуть их на северо-запад. Но я, как на беду, замешкался, непростительно отстал со штабом бригады.
      Остановились у каменного дома. На карте Савченкова я прочертил маршрут движения и пунктирной линией пометил, куда ему выходить к утру. Комбат на ходу свернул самокрутку, лихо вскочил на танк, и батальонная колонна скрылась в темноте.
      Штабные машины еще не успели тронуться, как нас окружила толпа освобожденных советских девушек и парней. В большинстве своем это были подростки, но выглядели они старичками. Полураздетые, обутые в несусветные соломенные чувяки, с изможденными, сморщенными лицами и огромными глазами, глядевшими на нас с выражением мольбы, благодарности и пережитого ужаса, они вызывали не только глубокое сочувствие, но и невыразимую боль. Каждый из нас вспоминал своих братьев и сестер: ведь многих из них постигла такая же участь.
      Ребята засыпали нас вопросами, мы едва успевали отвечать. И вдруг на окраине селения раздался сильный взрыв, вспыхнуло пламя, а вслед за тем в той же стороне началась автоматная перестрелка.
      Вместе с комбатом автоматчиков и офицерами штаба мы помчались туда и увидели горящий танк, а рядом на окровавленном брезенте обезображенного до неузнаваемости комбата Г. И. Савченкова. Засевшие в одном из домов фаустники сделали свое черное дело.
      В прошлом крымский шофер Григорий Иванович Савченков стал одним из опытных и боевых танкистов. В ту ночь осиротел 2-й батальон, которым он командовал долгие месяцы, командовав умело, умно, вдохновенно, отдавая подчиненным не только все свои знания, но и душу. И не случайно люди были готовы идти за ним в огонь и в воду.
      Полной мерой рассчитались мы с врагом в ту же ночь...
      "Что же все-таки случилось с Федоровым? - волнуясь, думал я. - Неужели тоже попал в беду?" Эти мысли я гнал прочь. Хотелось верить, что он найдет выход из самого сложного положения. За плечами этого внешне неприметного офицера была уже большая жизнь.
      Петр Еремеевич Федоров являлся танкистом по призванию и воевал в качестве командира танка еще у озера Хасан. В октябре 1941 года он уже лейтенантом попал в танковую часть, в рядах которой участвовал в битве за Москву. Затем освобождал Ясную Поляну, Калугу, Юхнов, Мосальск, Киров.
      После этих тяжелых боев П. Е. Федоров вступил в Коммунистическую партию, и вся его дальнейшая фронтовая жизнь стала образцом для товарищей.