Марш одиноких

      Об Америке писать невозможно. Все, что напишешь, покажется тусклым и убогим. Мы живем здесь почти три года и все еще удивляемся.
      Можно долго перечислять ее замечательные и ужасающие черты. Затем написать - "и так далее". То есть главное все равно останется за чертой. Америка всегда - и так далее. Ее не перечислить.
      Кубизм зародился во Франции, и это - неправильно. Место ему-на Бродвее. Чувствуешь себя здесь как в магазине детских игрушек. Многие из которых неожиданно стреляют...
      Я рад, что вам нравится газета. Жаль, что получаете лишь разрозненные номера. Если читать пунктиром, впечатление искажается.
      Передайте Севостьянову, Чирскову, Долиняку, Губину, Лурье - мы нуждаемся в рукописях. Поговорите с Шефом и Ридом Грачевым, если это возможно. Попробуйте что-то объяснить Горбовскому. Дайте знать Валерию Попову.
      За каждый хороший рассказ полагаются джинсы.
      Я уже писал, что работать нам трудно. Рынок узкий, публика инертная. Колбаса идет лучше Набокова.
      Да и подонков хватает. В процентном отношении их здесь не меньше, чем дома. Только одеты получше. И то не всегда...
      Стоит ли говорить, что я вас не забыл и постоянно думаю о Ленинграде. Хотите, перечислю вывески от "Баррикады" до "Титана"? Хотите, выведу проходными дворами от Разъезжей к Марата?
      Я знаю, кто мы и откуда. Я знаю-откуда, но туманно представляю себе куда. И вы, я думаю, не представляете. А может быть, представить себе этого и не дано... И слава Богу!
      Мы живы, и одно это уже - показатель качественный.
      И помните, не каждый соотечественник-Друг. И далеко не каждый говорящий на русском языке понятен. Иногда, как писал Марамзин, говорит человек, а слушать нечего...
      Зовут меня все так же. Национальность - ленинградец. По отчеству - с Невы.
      БОЖЕ, В КАКОЙ УЖАСНОЙ СТРАНЕ МЫ ЖИВЕМ...
      Боже, в какой ужасной стране мы живем!
      Можно охватить сознанием акт политического террора. Признать хоть какую-то логику в безумных действиях шантажиста, мстителя, фанатика религиозной секты. С пониманием обсудить мотивы убийства из ревности. Взвесить любой человеческий импульс...
      В основе политического террора лежит значительная идея. Допустим, идея национального самоопределения. Идея социального равенства. Идея всеобщего благоденствия.
      Сами идеи-достойны, подчас-благородны. Вызывают безусловный протест лишь чудовищные формы реализации этих идей.
      В политическом террористе мы готовы увидеть человека. фанатичного, жестокого, абсолютно чуждого нам... Но - человека.
      Мы готовы критиковать его программу. Оспаривать его идеи. Пытаться спасти в нем живую, хоть и заблудшую душу.
      Любое злодеяние мы стараемся объяснить несовершенством человеческой природы...
      То, что происходит в Америке, находится за объяснимой гранью добра и зла.
      Во имя чего решился на преступление Джон Хинкли?
      Мотивы, рассматриваемые следствием, неправдоподобно убоги.
      Нам известно заключение психиатрической экспертизы. Джон Хинкли оказался вменяемым, то есть - нормальным человеком.
      Американский юноша стреляет в президента, чтобы обратить на себя внимание незнакомой женщины! Беда угрожает стране, где такое становится нормой.
      Кроме всего прочего, Рэйген старый человек. Кроме всего прочего, отец большого семейства. Кроме всего прочего, случившееся - акт хладнокровной, небывалой, а главное - бессмысленной жестокости.
      Что-то главное нарушено в американской жизни...
      Человек может стать звездой экрана или выдающимся писателем. Знаменитым спортсменом или видным ученым. Крупным бизнесменом или политическим деятелем. Все это требует ума, способностей, долготерпения.
      А можно действовать иначе. Можно раздобыть пистолет и нажать спусковой крючок.
      И все! Твоя физиономия украсит первые страницы всех американских газет. О тебе будет говорить весь мир. Правда, недолго. До следующего кровавого злодеяния.
      И я, человек неверующий, повторяю:
      Боже, вразуми Америку! Дай ей обрести разум, минуя наш кошмарный опыт. Дай ей обрести мудрость, не пережив трагедии социализма! Внуши ей инстинкт самосохранения! Заставь покончить с гибельной беспечностью!
      Не дай разувериться, отчаяться, забьггь-в какой прекрасной стране мы живем!
      КНЕССЕТ ПРИНЯЛ ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ...
      Кнессет принял важное решение об аннексии Голанских высот.
      Решение кнессета вызвало единодушное осуждение большинства мировых правительств. В том числе и правительства США.
      Все это порождает довольно грустные мысли. Я уже говорил, поведение государства и поведение человека - сопоставимы. Самозащита и обороноспособность - понятия адекватные. Разница в масштабах, а не в качестве.
      Попробуем взглянуть на это дело с житейской точки зрения.
      Я учился в послевоенной школе. К тому же - в довольно бандитском районе.
      Времена были жестокие. Окружающие то и дело пускали в ход кулаки.
      Меня это не касалось. Я был на удивление здоровым переростком.
      А теперь вообразите хилого мальчишку, наделенного чувством собственного достоинства. К тому же - еврея в очках. Да еще - по фамилии Лурье.
      Лурье приходилось очень туго. Местная шпана буквально не давала ему прохода.
      Раза три Лурье уходил домой с побитой физиономией. На четвертый раз взял кирпич и ударил по голове хулигана Мурашку. Лурье выбил ему шесть зубов "от клыка до клыка включительно". (Так было сказано в милицейском протоколе.)
      Я знаю, что драться кирпичом - нехорошо. Что это не по-джентльменски. С точки зрения БУКВЫ Лурье достоин осуждения. Но В СУЩНОСТИ Лурье был прав.
      От Израиля ждут джентльменского поведения. Израилю навязывают БУКВУ международного права...
      Я вспоминаю семьдесят третий год. Мы служили тогда в журнале "Костер". Однажды Лосев (нынешний дартмутский профессор) раздобыл карту Ближнего Востока. И повесил ее в холле комсомольской редакции.
      Я взглянул и ужаснулся. Микроскопическая синяя точка. Слово "Израиль" не умещается. Конец - на территории Иордании. Начало - в Египте. А кругом внушительные пятна - розовые, желтые, зеленые.
      Есть такая расплывчатая юридическая формулировка - предел необходимой самообороны. Где лежит этот злополучный предел? Нужно ли дожидаться, пока тебя изувечит шайка бандитов? Или стоит заранее лягнуть одного ногой в мошонку?
      Казалось бы, так просто. Тем не менее прогрессивное человечество с дурацким единодушием осуждает Израиль. Прогрессивное человечество требует от Израиля благородного самоубийства.
      ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЛИЦИЯ НЕ БЕЗ ТРУДА...
      Итальянская полиция не без труда освободила генерала Дозьера.
      Америка ликует... Нам вернули боевого генерала...
      Что происходит?! В Иране студенты хватают заложников, держат в тюрьме, подвергая немыслимым унижениям. Американское правительство вырабатывает какие-то непонятные санкции. Проводит боевую операцию.
      Операция с треском проваливается. Самолеты не желают взлетать. Связь нарушена. Карта местности составлена небрежно...
      Ведется унизительный торг. Наконец измученных заложников почти выкупают. Американцы устраивают им потрясающую встречу. Ликованию нет конца. Шампанское льется рекой...
      До чего же низко упал престиж Америки! Дипломаты радуются, что их не перестреляли как уток. Генерал Дозьер сообщает жене:
      - Я чувствую себя прекрасно. Риали вандерфул!.. А я в эту минуту чувствовал себя ужасно. Горе той
      стране, у которой воруют полководцев. Генерал-не
      пудель. Генералов надо охранять...
      Видит Бог, мы покорены Америкой. Ее щедростью
      и динамизмом. Благородством и радушием. И все-таки...
      Что-то неладное происходит в этой стране. Ехали мы в сабвее, приятель и я. Рядом стояла
      молодая женщина. Вдруг она побелела. Ей стало плохо.
      Ее начало тошнить.
      Платка у женщины не оказалось. Я протянул ей
      свежую газету. Все расступились. Сидящие пассажиры
      отвели глаза.
      - Уступите место женщине, - сказал приятель. Никакой реакции.
      Мой друг почти кричит в лицо широкоплечему бородатому янки:
      - Эй ты, животное, встань!
      Тот нехотя встает, улыбается...
      Что-то неладное происходит в этой стране...
      Женщина тонет в реке Потомак. Некий отважный господин бросается с моста и вытаскивает утопающую. Герой, молодец, честь ему и хвала!
      Дальше начинается безудержное чествование героя. Газеты, телевидение поют ему дифирамбы. Миссис Буш уступает ему свое кресло возле Первой леди. Говорят, скоро будет фильм и мюзикл на эту тему...
      Из-за чего столько шума? Половина мужского населения Одессы числит за собой такие же деяния.
      Так что же происходит в Америке? Равнодушие становится нормой? Нормальный жест воспринимается как подвиг?
      А может, я сгущаю краски?..
      Я ВСЕГДА ГОРДИЛСЯ...
      Я всегда гордился своей аккуратностью. Хотя гордиться тут особенно нечем. Известно, что повышенная аккуратность - свойство заурядных натур.
      И все-таки я гордился. Гордился тем, что своевременно возвращаю долги. Тем, что редко опаздываю. Тем, что, как правило, выполняю свои обещания.
      Это готова подтвердить даже моя собака. Уже десять лет я гуляю с ней в одни и те же часы...
      Короче - педант, аккуратист, бескрылая личность... Чем и горжусь.
      И больше всего горжусь тем, что сразу отвечаю на письма. Вернее - так было раньше. А теперь - все иначе...
      Ежедневно мы распечатываем сотни писем. Значительная часть приходится на мою долю. Письма - самые разные. Деловые и личные. Восторженные и негодующие. Есть и анонимные письма. Это нормально. Это даже приятно. Поскольку можно не отвечать...
      Когда газета начала выходить, писем было мало. Три-четыре в день. Через несколько месяцев они хлынули бурным потоком. Затем обрели мощь Ниагарского водопада.
      Возникла довольно серьезная проблема. Как быть? Секретарша и без того завалена работой. Объем газеты увеличивается. Нагрузка у каждого сотрудника редакции огромная. Времени совершенно не хватает.
      А письма все идут. Приблизительно их можно классифицировать следующим образом:
      1. Деловые. 2. Творческие. 3. Личные.
      На деловые письма мы отвечаем сразу. Конструктивные предложения обсуждаем на собраниях. Критические замечания стараемся учитывать.
      Резкость формы при этом нас мало смущает. Лишь бы критика обусловливалась доброжелательным чувством.
      Шипение злобствующих неудачников - игнорируем. Ведь зависть способствует любому успешному начинанию.
      С творческими письмами хлопот гораздо больше. Нам шлют стихи и прозу. Фотографии и рисунки. Статьи и корреспонденции. Документы и вырезки. Мемуары и анекдоты.
      Лучшие вещи мы печатаем. Неудачные произведения - отвергаем. Обсуждать и рецензировать - не считаем целесообразным.
      Возвращать отвергнутые рукописи - не принято. (Снять копию здесь - не проблема.)
      Все это - обычные редакционные правила. Принятые как в Союзе, так и на Западе...
      А вот с личными письмами - катастрофа. Они загромождают мой письменный стол. И за каждым безответным письмом - обида, горечь, требовательное недовольство. Что мне делать - не знаю...
      Друзья мои! Вообразите лист бумаги размером с озеро Мичиган. И авторучку с корабельную мачту. Этой громадной воображаемой авторучкой на этом громадном воображаемом листе бумаги я пишу:
      - БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ, МОИ ДОРОГИЕ, В НАСТУПАЮЩЕМ НОВОМ ГОДУ! СПАСИБО ЗА ВСЕ. И ПРОСТИТЕ МЕНЯ...
      ЖИЗНЬ АКАДЕМИКА САХАРОВА...
      Жизнь академика Сахарова - в опасности. Это значит, в опасности - сама идея цивилизации. Значит, советские власти готовы перешагнуть рубеж нравственного одичания.
      Репутация Сахарова-уникальна. Он внушает любовь даже своим идейным противникам. Более того, своим заклятым врагам.
      В эмиграции много замечательных людей. Огромным уважением пользуются Солженицын и Григоренко, Максимов и Буковский, Чалидзе и Турчин, Зиновьев и Копелев. Между ними глубокие, сложные, иногда довольно неприязненные отношения.
      Но Сахарова любят все. Мрачноватые русские патриоты и запальчивые сионисты. Убежденные демократы и приверженцы сильной власти. Глашатаи плюрализма и сторонники авторитарных форм...
      Говорят, академика Сахарова уважает даже Павел Леонидов.
      Уважение к Сахарову - может быть, единственное, что объединяет всех русских эмигрантов...
      В Ленинграде есть такой журнал - "Аврора". В шестьдесят седьмом году его редактировала Нина Косырева. Косырева была обыкновенной партийной чиновницей. И делала все, что положено делать номенклатурному советскому редактору. Отклоняла талантливые рукописи, печатала всякую халтуру, горячо и лицемерно выступала на юбилейных и партийных собраниях.
      Неожиданно в "Авроре" появился материал, где упоминали крамольного Сахарова. Упоминали как ученого, в положительном смысле.
      Это был страшный, недопустимый идейный промах.
      Косыреву потащили в обком. Начали прорабатывать. Нина Сергеевна упрямо твердила:
      - Не знаю, не знаю, я смотрела в энциклопедии...
      Что-то с ней произошло. Видимо, на Сахарове кончилось ее терпение.
      Косыреву сняли...
      Мне кажется, главное в академике Сахарове - доброта. Его отношение к миру поражает снисходительностью и беззлобием. Надо же было так изощриться властям, чтобы принудить Сахарова объявить голодовку. Толкнуть его на эту крайнюю меру, на этот последний шаг.
      Мне кажется, его должны спасти. Иначе просто быть не может. Иначе жить на этой планете будет совершенно отвратительно.
      Если убьют Сахарова, то не пощадят и вас!
      Когда номер был готов, пришло известие, что требование академика Сахарова - удовлетворено.
      МЫ ЖИВЕМ СРЕДИ ЦИФР...
      Мы живем среди цифр. Память хранит их в необозримом количестве. В цифрах можно изобразить любую, самую причудливую биографию. От фиолетовых каракулей на бирке родильного дома. До скупой информации на могильной плите.
      Можно написать роман в цифрах. И эта штука будет посильней, чем "Фауст" Гете.
      Все даты жизни одного моего партийного родственника- 1917-1938. По-моему, это законченный трагический роман...
      Мы любуемся первым снегом... Обретаем второе дыхание... Называемся третьей волной... Подлежим четвертому измерению... Тяготимся пятой графой... Испытываем шестое чувство... Оказываемся на седьмом небе...
      Мы помним номера телефонов и даты рождений. Размеры наших брюк и шапок, Бесчисленные адреса и цены на товары широкого потребления.
      Мы переводим доллары в рубли. Меняем Цельсия на Фаренгейта.
      Мы любим подсчитывать чужие доходы. Мы хорошо считаем, когда надо...
      Перед вами сотый номер газеты. Сто недель пролетело. А ведь еще вчера мы совещались у "Натана". (Угол 53-й и Бродвея.)
      За эти сто недель мы двадцать раз горели. Пятнадцать раз закрывали лавочку. Четырежды умирали и возрождались. Мы, как Польша, выдержали три раздела.
      Когда-то мы были великолепной семеркой. Затем приходили все новые и новые люди. (Не превратиться бы в черную сотню!)
      И все-таки каждая неделя завершается праздником. Выходит "Новый американец". А ведь это-двести машинописных страниц. Объем "Капитанской дочки". Пятьдесят две "Капитанских дочки" в год!..
      Я не хочу сказать, что мы всегда работали замечательно. Всякое бывало. Но мы работали честно. И если делали глупости, то не со зла. А потому, что не хватало опыта. Потому что не боги горшки обжигают. Боги только советы дают и критику наводят.
      И еще потому, что лишь серость застрахована от неудач...
      Рано утром позвонил Вайль:
      - Ты помнишь, что мы выпускаем сотый номер?
      Конечно, помню. Я только обиды забываю. Я думаю, это профессиональное качество.
      Да ради такого звонка я готов помириться с шестьюдесятью Наврозовыми. Я забыл больше, чем вы когда-нибудь сможете узнать...
      Сотый номер почти готов. Читайте, критикуйте, - это ваша газета.
      Вроде бы мы затеяли нужное дело. Увидите. Поговорим через сто лет.
      В НАШЕМ ДОМЕ...
      В нашем доме протекает крыша. С потолка каплет. На стенах мерзкие разводы.
      Помимо этого - не топят. Вернее, топят, но редко. Короче, температура низкая. Градусов шестнадцать по Цельсию.
      И еще - всякие мелочи. Выключатель не действует. Рамы прогнили и так далее.
      Все хорошо. Район хороший. Квартира большая. Но довольно паршивая.
      Наш супер Габриэль живет и работает по-коммунистически. Вид у него бодрый. Глаза поблескивают. Работать не хочет. Топить как следует не хочет. Крышу чинить не хочет. Но здоровается - вежливо. Это у него, видимо, пережиток капитализма.
      Прямо не знаем, что делать.
      В Ленинграде я годами боролся с домоуправлением. Чего-то добивался, просил, скандалил, угрожал.
      Как-то раз пришел сантехник. Пришел и все испортил. Отвинтил краны. Перекрыл газ. Вывел из строя уборную. Затем попросил шесть рублей и ушел. Ушел и, естественно, запил. А мы остались без воды и без удобств.
      Я терпел четыре дня. Затем разыскал пьяного водопроводчика. Втащил его на пятый этаж. Достал охотничье ружье. Сел на табуретку и говорю:
      -Шаг в сторону-побег! Стреляю без предупреждения!
      Два часа трудился водопроводчик. Кран починил. Газ починил. Потом говорит:
      - Пусти в уборную, начальник!
      - Починишь - сходишь.
      Так он все и починил. И только в самом конце задумчиво произнес:
      - Надо было тебя сразу же монтировкой перетянуть!
      - Верно, - говорю, - но поздно...
      Так было в Союзе. Один раз добился справедливости. С оружием в руках.
      А что делать здесь? Видимо, существуют какие-то нормы. Какие-то легальные методы борьбы.
      Говорят, есть специальная комиссия по отоплению. Еще, говорят, можно депонировать квартплату. И так далее. В общем, есть пути.
      Может, кто-то из читателей поделится опытом? Расскажет, как действовал? Чего добился? Мы бы постоянную рубрику открыли для таких советов...
      Ведь Габриэль не один. Ударников коммунистического труда везде хватает. Так что пишите.
      Ждем!
      ШЕФА ПОЛИЦИИ ОХВАТИЛО...
      Шефа лос-анджелесской полиции охватило неожиданное служебное рвение. Он заявил, что русский Брайтон - это филиал КГБ. Что с Брайтона тянутся нити заговора против Олимпийских игр. Что Москва под видом беженцев засылает сюда шпионов и террористов.
      Калифорнийский шерлок холме перестарался. Его безответственное заявление говорит о профессиональной некомпетентности. О явном непонимании природы третьей эмиграции. Об элементарном незнании людей.
      Именно такие заявления вызывают расовую отчужденность. А в сумасшедшем Нью-Йорке они чреваты и более тяжелыми последствиями.
      Тем обиднее сознавать хотя бы едва уловимую долю правоты в измышлениях калифорнийского шефа. Тем досаднее сознавать, хотя бы частично, справедливость выдвинутых им обвинений.
      Филиал КГБ - это слишком. Мафия - это слишком. Но мошенники среди нас попадаются. Есть и примитивное ворье...
      Канает местная дама в провинциальный супермаркет. Туда заходит в бросовом пальто. А появляется - в дубленке. Чистая Золушка!..
      Есть хулиганы. Есть вымогатели. Есть фиктивные холостяки и липовые вдовы. Все у нас есть.
      Я не говорю о случаях банального мордобоя. О неутихающей карточной игре. Об импортном советском пьянстве...
      Есть, говорят, на Брайтоне тайный публичный дом. По мне, так уж лучше - явный. Меньше риска, больше гигиены. Здесь это разрешается. Правда, лицензия дорогая...
      Партнеров обманываем. Документы подделываем. Контрабандными сигаретами торгуем.
      Одному рижанину на Брайтоне машину продали. Машина замечательная фары, например. Запасная покрышка. Насос. Тормоза...
      Правда, ездит медленно. И только лишь под гору. А в гору без кардана никак...
      Я знаю, что основное население Брайтона-предприимчивые, толковые и весьма достойные люди. Честные труженики, законопослушные граждане, отцы семейств. Есть здесь и своя интеллигенция. Есть инженеры, рабочие, программисты. Есть в том числе и сотрудники "Нового американца". Но и погани хватает. Она-то и бросается в глаза.
      Жалуюсь тут одному брайтонцу на калифорнийского шефа полиции. А он и говорит:
      - Пусть заглянет в наш ресторан. Мы его живо переубедим. Мы ему, гаду, рожу начистим...
      Что ж, милый способ понравиться должностному лицу...
      К НИЩИМ Я ВСЕГДА ОТНОСИЛСЯ С ПОЧТЕНИЕМ...
      К нищим я всегда относился с почтением. Или, как минимум, с любопытством. Еще бы, ведь это люди совершенно не такие, как мы. Они игнорируют всяческие приличия. Ходят в рубище. Не служат. На общественное мнение - плюют.
      Раньше я не всегда подавал им милостыню. Иной раз быстро проходил мимо. Одно дело-старый человек, инвалид. Однако чаще попадаются здоровые, нахальные и без малейших следов увечья. Говорят, они тайно строят дачи. И вообще неплохо зарабатывают своим ремеслом.
      Раньше я не всегда им подавал. А теперь подаю. Всем без исключения.
      На меня очень сильно подействовал рассказ Тараса Шевченко, записанный в его дневнике. Рассказ такой:
      "Шел я в декабре по набережной. Навстречу босяк. Дай, говорит, алтын. Я поленился расстегивать свитку. Бог, отвечаю, подаст. Иду дальше, слышу плеск воды. Возвращаюсь бегом. Оказывается, нищий мой в проруби утопился. Люди собрались, пристава зовут... С того дня, - заканчивает Шевченко, - я всегда подаю любому нищему. А вдруг, думаю, он решил измерить на мне предел человеческой жестокости..."
      Я не случайно вспомнил эту историю. Сегодня иду по Манхэттену. Навстречу оборванец. На плечах женская кофта. На голове - абажур. Подходит и говорит:
      - Дай мне квотер!
      Не то чтобы он потребовал квотер. Хотя и не скажу, что попросил. Он сдержанно предложил мне дать ему квотер.
      Я дал. Я дал, но морально осудил этого человека. После чего хотел было идти своей дорогой.
      Но тут произошло чудо. Босяк отбежал в сторону. Он стал как будто выше ростом. Затем вдруг изобразил мою походку. Надо сказать - очень похоже и талантливо. В общем, он честно заработал свой квотер...
      Значит, он был артистом. И я решил не осуждать его. У меня своя дорога, у него- своя.
      И я в хорошем настроении пошел своей дорогой... А он- своей...
      Говорят, экономическая политика Рэйгена затрагивает интересы беднейших слоев населения. Дай Бог, чтобы она пощадила моего нового знакомого...
      КОГДА-ТО НАМ ВНУШАЛИ...
      Когда-то нам внушали:
      - Советское - значит, отличное! И все у нас замечательно! А вот у них-кошмар и дикость! С голоду дохнут, негров линчуют, морально разлагаются...И прочее, и прочее...
      Приехали, осмотрелись. Не голодаем. Мораль на прежнем уровне. И негры целы (даже слишком)...
      Короче, обманывала нас советская пропаганда. Мы ей больше не верим. Мы теперь рассуждаем по-другому.
      - Запад- это прекрасно! И все у нас замечательно! А вот у них действительно-кошмар! С голоду дохнут, евреев линчуют... И так далее... И тому подобное...
      Я не спорю. Советское государство-не лучшее место на земле. И много там было ужасного. Однако было и такое, чего мы вовек не забудем.
      Режьте меня, четвертуйте, но спички были лучше здешних. Это мелочь, для начала.
      Продолжим. Милиция в Ленинграде действовала оперативней.
      Я не говорю про диссидентов. Про зловещие акции КГБ. Я говорю о рядовых нормальных милиционерах. И о рядовых нормальных хулиганах...
      Если крикнуть на московской улице "Помогите!" - толпа сбежится. А тут - проходят мимо.
      Там в автобусе места старикам уступали. А здесь - никогда. Ни при каких обстоятельствах, И надо сказать, мы к этому быстро привыкли.
      В общем, много было хорошего. Помогали друг другу как:то охотнее. И в драку лезли, не боясь последствий. И с последней десяткой расставались без мучительных колебаний.
      Не мне ругать Америку. Я и уцелел-то лишь благодаря эмиграции. И все больше люблю эту страну. Что не мешает, я думаю, любить покинутую родину...
      Спички - мелочь. Важнее другое. Есть такое понятие - общественное мнение. В Москве оно было реальной силой. Человек стыдился лгать. Стыдился заискивать перед властями. Стыдился быть корыстным, хитрым, злым.
      Перед ним захлопывались двери. Он становился посмешищем, изгоем. И это было страшнее тюрьмы.
      А здесь? Перелистайте русские газеты и журналы. Сколько ненависти и злобы! Сколько зависти, гонора, убожества и притворства!..
      Молчим. Привыкли...
      Глупо делить людей на советских и антисоветских. Глупо и пбшло.
      Люди делятся на умных и глупых. Добрых и злых. Талантливых и бездарных.
      Так было в Союзе. И так будет в Америке. Так было раньше. И так, я уверен, будет всегда.
      К СОЖАЛЕНИЮ, Я НЕ ЗНАЮ...
      К сожалению, я не знаю их фамилий. Лишь немногих знаю по именам. Но здороваюсь почти со всеми. И почти все они здороваются со мной.
      Они - это наши старики из Форест Хиллса. Вспомните раздражительных советских пенсионеров. Вспомните их усталые, хмурые лица. Их дешевые папиросы. Их черные пальто и бесформенные скороходовские туфли. Их возбужденные, недовольные голоса:
      - Я, мамаша, Перекоп брал! А ты мне чекушку без очереди не даешь...
      А теперь пожалуйте к нам в Форест Хиллс. Вы только посмотрите, как одеты наши старики! Как они моложавы и элегантны! Как доброжелательны и бодры!
      Среди молодежи еще попадаются наглецы и грубияны. Старики же неизменно вежливы и корректны.
      Люди нашего возраста порой ругают Америку. Пожилые люди оценивают ситуацию гораздо трезвее. Хотя перестройка им стоит куда больших усилий. Язык дается с ббльшим трудом. И пережитое напоминает о себе более властно...
      Старики веселее, оптимистичнее нас. Среди молодежи больше распространено уныние. (Которое лишь издалека напоминает величие духа.) Пожилые люди знают:
      Уныние страшнее горя. Ибо горе есть разновидность созерцательного душевного опыта. Уныние же - сон души. Старики не меркантильны. Они звонят мне в редакцию:
      - Материально я вполне обеспечен. У меня есть все и даже больше. Но знаете, хочется чего-то еще... Вот и написал о том, что пережил...
      Так попала к нам глава из повести Лейзера...
      От пожилого человека не услышишь:
      - А что я с этого буду иметь?..
      Старикам важнее давать, а не брать.
      И еще одно соображение. Именно старики - наиболее требовательные, дотошные и взыскательные читатели газеты. Именно старики нам пишут чаще других. Чаще других звонят в редакцию.
      Старики поддержали нас в трудные месяцы. Старики нас ругают за промахи и ошибки...
      Вчера я спешил на работу. Спустился в метро. Заметил отходящий поезд. И поленился ускорить шаги.
      - Ну вот, - подумал я, - старею...
      Подумал и обрадовался.
      Куплю себе розовые брюки. Куплю рубашку с попугаями. Выпишу газету "Новый американец". Буду умным, веселым, добродушным стариком из Форест Хиллса.
      ЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ...
      Человек умирает не в постели, не в больнице. Не в огне сражений и не под гранатами террористов.
      Человек умирает в истории.
      Пусть ему дана всего лишь минута. Порой этой минутой завершается час. А этим часом - год. А годом - столетие, эпоха.
      Такая минута соединяет века.
      Господин Садат - убит и похоронен в истории.
      Он был сильным, разумным и миролюбивым человеком. Мир на Востоке - его личное достижение.
      Мы говорим о роли личности в истории. Полагаем, что историю делают народные массы. То есть-все и никто. Я думаю, это говорится, чтобы избежать ответственности.
      "Илиаду" написал Гомер. Паровую машину изобрел Джеймс Уатт. Крылья дали человечеству - братья Райт. А Ватерлоо проиграл Наполеон.
      Русскую литературу создал Пушкин. Выволакивают ее из провинциальной трясины Бродский с Набоковым. А роман "Я шел на связь..." - произведение господина Любина. И массы тут ни при чем...
      Часто пишут: "Музыка и слова народные". Затем выясняется, что народные слова принадлежат Алешковскому. Да и музыка - ему же...
      Впервые евреи оплакивают смерть араба. Это не случайно.
      Президент Садат добился консолидации власти. Остановил напор фанатиков ислама. Слегка приструнил Каддафи. Выдворил советских шпионов, да еще отобрал у них любимую Асуанскую плотину.
      Вспоминается такая песня:
      Жар пустыни мне очи щипет (?!), И глаза застилает пот... Напиши мне, мама, в Египет, Как там Волга моя течет.
      Эта песня - вершина экспансионистского нахальства. (Где уж там Киплингу с его африканскими маршами!) Садату она не понравилась...
      У него было много врагов. Как у всякого миролюбивого человека. Потому что мир требует жесткой и целенаправленной воли.
      Садат добился мира на Востоке. Мира, от которого зависит жизнь сотен тысяч людей. И который может рухнуть с гибелью одного-единственного человека.
      Потому что мир - неустойчив. Люди злы. И нет конца человеческому безумию.
      Садат творил добро неумолимо и жестко. Очевидно, не знал, не увидел другого пути.
      Сердце такого человека открыто пулям.
      БЫВАЮТ СИТУАЦИИ, КОГДА...
      Бывают ситуации, когда все правы. И те, кто за. И те, кто против.
      Израиль решил не оказывать помощи тем эмигрантам, которые едут в Америку. Решение это продиктовано отнюдь не жестокостью израильских властей.
      Израиль-маленькое, воюющее государство Ему необходимы военные и профессиональные кадры. Ему дорога идея объединения, монолитности своего народа. Значит, Сохнут будет помогать лишь тем, кто намерен жить в Израиле.
      Решение, конечно, волевое, но психологически объяснимое. Сохнут руководствуется государственными интересами.
      Хотя вряд ли это решение достигнет цели. Много ли проку от беженцев, которых заполучили насильственно?.. Нелегко будет превратить этих людей в героев даже капиталистического труда. И тем более - в доблестных солдат...
      Однако решение принято. Американский госдепартамент высказался на эту тему критически. ХИАС заявил, что будет и дальше оказывать помощь тем, кто намерен ехать в Америку, Затем поползли тревожные слухи. Якобы господин Шафир взял свое заявление обратно. Видимо, не без давления Сохнута...