Его улыбка словно согревала Шеннон, но та все же спохватилась и начала рассказывать.
      – Моя история началась еще до моего рождения, в день встречи моих родителей.
      – Блестящее введение, – сказал Джон, растягивая слова.
      – Ш-ш-ш. В моем случае этот факт имеет большое значение. Видишь ли, когда моя мать встретила моего отца, она уже была замужем. Ее первый муж, Томас Тремейн, был сущим негодяем. Возможно, у него были положительные качества. По крайней мере, мама утверждает, что дома с ней он вел себя отвратительно, постоянно бил и оскорблял ее. Потом у них родился первый ребенок – мой брат Филипп. Прошло совсем немного времени, и Том принялся бить и его. Затем родилась моя сестра Гвен. Я хочу сказать, моя единоутробная сестра. Ее Том никогда, не бил, до самого развода.
      – Твоя мать развелась с ним?
      – Мой отец, Мэтью Клиэри, был тренером Филиппа в младшей лиге…
      – Извини, не понял.
      – Инструктор. Спортивный «дрессировщик». Ну, это неважно. Отец заметил, что Фил всегда в синяках и у него разбиты губы. Он не смог вынести того, что с ребенком обращаются жестоко, и репшл поговорить с матерью Фила. Отец сразу понял, что она – жертва и сказал, что если она ничего не предпримет, он сам отправится в полицию. Надо сказать, что мама была невероятно красива. И мой отец влюбился в нее.
      – Ты похожа на нее?
      – У мамы темные волосы. В остальном я ее точная копия. Мама развелась с Томом и вышла замуж за моего отца. Однажды ночью, за два месяца до моего рождения, Том напился, пришел в наш дом и застрелил моего отца.
      – Что-о-о?
      В глазах Шеннон застыли боль и слезы.
      – Я никогда не видела своего отца, Джон, но я много знаю о нем. После него остались дневник, тонны книг по истории и фотографии разных уголков мира, где он успел побывать. Филипп говорил, что он очень хотел ребенка – меня – и я думаю… он был бы замечательным отцом.
      – И когда он умер, вы похоронили его в священной земле саскуэханноков, – вспомнил Джон. – И тогда ты разожгла костер и увидела дух?
      – Кто рассказывает – ты или я? – Шеннон вздохнула, слизывая с губ слезы. – Ты пропустил большую часть этой печальной истории. Например, что моя сестра всегда обвиняла моего отца и меня в том, что ее родители развелись. И тогда моя мать стала отрицать, что Том был жесток с ней и Филом. Просто «раздражен», как она теперь утверждает. И она ходит к нему в тюрьму. Можешь ты поверить в это? – Ее охватила знакомая волна негодования и боли. – Вообще-то, мать моего отца – моя бабушка – пыталась время от времени поддерживать со мною связь, но чувствовала себя неловко, потому что все семейство Клиэри во всем обвиняло мою мать. Поэтому я никогда не знала своих дедушку и бабушку по-настоящему. Филипп был мне и родителями, и братом, и защитником, и опорой в жизни. Он стал психологом.
      Джон покачал головой, молча выражая свое отношение к ее странным словам.
      – Этот Филипп, этот «психолог»… где он сейчас?
      – Он в Австралии.
      – Где? В Австралии?
      – Ну да. Сейчас она еще не открыта? – Шеннон подумала немного и сказала: – Австралия – огромный остров, Джон, континент, где живут удивительные животные. Их называют «сумчатыми». Они носят своих детенышей в сумке, пока те полностью не разовьются…
      – Опоссумы?
      – Как?
      – Они серые с белым, с длинными крысиными хвостами. Они носят своих малышей во внешнем животе, – Джон внимательно смотрел на нее. – Я видел их к востоку отсюда. Наверное, ты вспоминаешь те места.
      – Я не знала, что опоссумы – сумчатые. Я рассказываю об Австралии. Если плыть вокруг земли, она – как раз на полпути отсюда. Сама я никогда там не была. Я видела ее на картинках. Несомненно, ты никогда никому не расскажешь об этом.
      – Мы не хотим изменить историю? – ласково поддразнил ее Джон. – И ты хочешь, чтобы я поверил, будто твой брат действительно находится в какой-то там еще неоткрытой Австралии?
      – А почему бы тебе и не поверить?
      – Да я никогда этому не поверю. Слышал я уже подобные рассказы. Улицы, мощенные золотыми камнями, женщины ростом в шесть футов…
      – Кажется, ты перепутал Австралию с Атлантидой.
      – Атлантида? – И Джон захохотал во все горло. – Так ты оттуда? Это кое-что объясняет.
      – Перестань! – пробормотала Шеннон. – Мы говорим о моем брате Филиппе. Ты веришь, что он существует?
      – Я верю, что кто-то любил тебя, иначе ты не была бы такой нежной. И, должно быть, кто-то угрожал тебе когда-то, поэтому ты так… поразительно ранима?
      – Прекрасно, Джон, – Шеннон села ему на колени. – Давай, не будем больше ни о чем говорить.
      – Закончи свой рассказ.
      – Хорошо, – она соскочила с его колен с выражением притворной обиды на лице. – Да пошел ты со своими проклятыми условиями… На чем мы остановились?
      – На Филиппе.
      – Верно, – ее голос стал мягким и нежным. – Он на двенадцать лет старше меня. Он мог бы уже давно жениться и завести кучу детей, если бы ему не надо было спасать от развала нашу семью. Ему пришлось стать хозяином дома… понимаешь… раз отец умер. Итак, отец оставил наказ, чтобы его кремировали и развеяли пепел вкаком-нибудь спокойном красивом уголке. Мы с Филом выполнили его желание. Мне тогда было восемь лет. Потом, когда Фил уснул, я разожгла костер, и Великий Дух пришел в ярость.
      – Ты была ребенком…
      – Да. Поэтому наказания не последовало. С другой стороны, – Шеннон внимательно смотрела на Джона, – тогда уже не было саскуэханнеков и некому было наказать меня. Я выросла, взглянула на окружающий меня мир и увидела, как много в нем несправедливости. Вырубались леса, над беспомощными животными проводились ужасные эксперименты во имя науки, воздух загрязнялся выбросами машин… – Их глаза встретились. – В моем мире сохранилось еще много красивых мест, ну все так ненадежно. Почти необратимо.
      – В твоем мире… В будущем?
      Шеннон увидела на лице Джона не насмешку, а неподдельное смущение.
      – Многое случится в ближайшие триста лет, Джон. Изобретения, например, машины, приводимые в движение моторами. Они могут увезти тебя на большое расстояние. Есть машины, которые летают в небе. Есть лекарства, вылечивающие от разных болезней. И за каждый так называемый успех платят дорогой ценой. По моему мнению, цена слишком велика. Теперь, когда я попала сюда, я убедилась в этом еще больше. – Шеннон с сожалением покачала головой. – Очень печальная история, не так ли? Я никогда раньше не говорила так прямо и честно.
      – Это еще не все, – мягко напомнил Джон. – Ты не рассказала омужчине по имени Дасти Камберленд.
      – У тебя прекрасная память, – Шеннон покраснела. – Я работала на него. Он производит синие джинсы, такие, как мои. Я рекламировала их. Это значит, меня фотографировали в джинсах, чтобы убедить остальных, что джинсы красивы и их следует покупать. Сначала я была заинтересована в нем, в работе с ним. Потом… мы встречались. Я спала с ним. Хотелось, чтобы это было не так, но… Неприятное ощущение. Теперь я понимаю, почему. Мы не любили друг друга.
      – Понятно. И это все, что ты помнишь?
      – Конечно, нет. Я помню массу подробностей, но они не имеют значения. Важно то, что я понимаю: я здесь временно. Это паранормальное явление, оно не постоянно. Наступит день, и я вернусь в будущее.
      – Туда, где машины летают по воздуху?
      – Да, Джон. Не спрашивай у меня доказательств. Будет лучше, если я не открою тебе слишком много.
      – Боишься, что изменится история?
      Шеннон поморщилась, как от боли. На этот раз его слова были полны сарказма.
      – Ты хотел узнать о будущем, и я рассказала тебе.
      – Если ты можешь доказать, сделай это. Объясни, как летают по воздуху машины?
      – Ну, я не знаю, как работает машина. Просто летит, и все. – Ей хотелось развеселить его. – У меня нет технических знаний, Джон. У меня элементарные знания. Но для тебя и они были бы удивительны. Например, я знаю, почему луна вызывает приливы и отливы, или почему апельсины спасают моряков от цинги. Это было открыто еще в XVIII веке.
      – Замечательно. Скажи, как луна управляет приливами и отливами.
      – Я не могу сказать тебе этого.
      Джон раздраженно махнул рукой.
      – Если бы только ты могла услышать себя! Какой вздор ты говоришь!
      – Ты сам попросил рассказать тебе о моей жизни.
      – Я подумал, что отыщу в твоей болтовне ключ к разгадке. Может быть, он там и есть, только я его не обнаружил.
      – Ключ?
      – Ты ударилась головой, – продолжил Джон. – Это – единственное, что мы знаем о тебе точно, кроме того, что ты говоришь по-английски и разжигала костер на священной земле четыре дня назад. Кахнаваки говорит, что он не нашел следов борьбы, но это ничего не значит. Стычка могла произойти где-нибудь поблизости. Потом ты могла очнуться и прийти на священную землю. Возможно, ты замерзла и потерялась в лесу… Хотелось бы мне побывать там в первый день и все осмотреть. Может быть, я нашел бы хоть какой-нибудь намек…
      – Намек на что? – Шеннон сердито смотрела на него. – Ты все еще считаешь, что я вышла из города в джинсах и футболке и заблудилась в лесу. Ты говоришь чепуху! И не хочешь ничего понять, потому что боишься признать правду.
      – Я выслушал тебя. Теперь ты послушай меня.
      – Нет. Я заранее знаю, что скажешь: что у меня бред и что все будет в порядке, когда я отдохну. Поэтому, – она многозначительно посмотрела на кровать, – давай отдохнем.
      – Ты еще не обедала, – Джон вынул из очага кусок обугленного мяса, положил на тарелку и сунул ей под нос. – Ешь, Шеннон.
      В последний раз она ела мясо шесть лет назад. И сейчас только от одной мысли, что ей придется это проглотить, Шеннон затошнило. Запах мяса был невыносим. Шеннон взглянула на Джона. Было ясно, что он заставит ее съесть кролика. Джон прав, ей необходим протеин, но она не могла принудить себя прикоснуться к мясу. Шеннон схватила джинсы с кровати и молча натянула их.
      – Что ты собираешься делать? – Джон приблизился к ней почти вплотную.
      – Ухожу.
      – Куда?
      – Ловить рыбу.
      – Х-м?
      – Я иду ловить рыбу. Извини, но я не могу есть кролика. – Заметив на его губах легкую улыбку, терпеливо объяснила: – Когда я перешла на вегетарианскую пищу, то, чтобы Фил не очень волновался, два раза в неделю я ела рыбу. В конце концов, я отказалась и от рыбы. Думаю, мне будет легче съесть рыбу, чем кролика.
      – Я поймаю тебе рыбу, только позже, – его рука потянулась к застежке джинсов. – Намного позже.
      – Ты еще не ел, – Шеннон шутливо оттолкнула его руку. – Поверь мне, если мы уляжемся в постель, то нескоро встанем. Поешь, а я приведу себя в порядок.
      – Сними эти свои джинсы, – попросил Джон. – Во время еды я хочу любоваться твоими красивыми длинными ногами.
      Шеннон безропотно подчинилась.
      – Ты любишь грецкие орехи? – спросил он.
      – Очень. Разве их здесь можно найти?
      – Я совсем забыл о них, – Джон взял глиняный кувшин с крышкой. – Мне не нравится их вкус, но они сытные.
      Шеннон жадно схватила горсть орехов.
      – А где щипцы? Они у тебя есть?
      – Вот они, – он взял несколько орехов и раздавил их в руке. Потом положил Шеннон в рот кусочек ядрышка.
      – Ммм… – Ее руки обвили его шею. – Накорми меня, Джон Катлер. – Его глаза сказали ей, что она странная женщина, но это придает ей очарование. – Здесь настоящий рай.
      – У меня есть предложение.
      – В любое время, когда захочешь, – Шеннон взяла его руку и прижала к своей груди.
      Джон осторожно убрал руку.
      – Я говорю серьезно, Шеннон. Пожалуйста, выслушай меня.
      Ласковые нотки в его голосе обезоружили Шеннон. Она отступила, сжав руки.
      – Слушаю тебя, Джон.
      – Ты рассказала мне свою версию собственной жизни. Подтвердить ее ты ничем не можешь, да и смысла во всем этом маловато. Но ты веришь каждому своему слову. Из-за этого ты живешь в вечном страхе, что придет день, когда ты покинешь это место – или, так будет точнее, – это время. И меня.
      В голосе Джона слышалась боль. И Шеннон снова бросилась к нему в объятия и прижалась губами к его рту. Это – печальная горькая правда, только он не желает понять ее. Она прильнула головой к его груди и тяжело вздохнула.
      – Что ты хочешь предложить, Джон?
      – Один из нас прав, второй – ошибается, – он говорил спокойно и настойчиво. – Мы никак не можем согласиться друг с другом. Но я считаю, что от удара у тебя в голове все перемешалось. Я не могу этого доказать, как и ты не можешь доказать, что ты из другого времени и мира. Но могу с уверенностью сказать, что сейчас ты здесь, со мной, в этом времени и месте. Думаю, что прав и в остальном.
      – А я уверена, что права я, – глаза Шеннон наполнились слезами. – Я действительно из будущего. Но как бы мне хотелось, чтобы это была неправда.
      – Один из нас ошибается, – упрямо повторил Джон. – Если ошибаешься ты, мы сможем прожить нашу жизнь вместе, в полном согласии. Ты согласна со мной?
      – Да, Джон, но…
      – Послушай. Если я прав, а я уверен, что прав, тогда мы – одно целое, в одном времени и в одном месте. Если права ты, то мы не принадлежим друг другу. Разве это объяснение тебя не устраивает?
      – Все не так просто.
      – Попробуй объяснить.
      – Ты считаешь, что я ударилась головой и потеряла память, или у меня мания, или бредовое состояние, в котором я вообразила, мир будущего на три столетия вперед с его историей, войнами, изобретениями. Такое невозможно.
      – Почему? Это более вероятно, чем мысль о возможности перемещения из одного времени в другое, из будущего в далекое прошлое. Разве ты не понимаешь этого, Шеннон?
      – Да, но…
      – Что бы ты выбрала, Шеннон?
      – Что ты имеешь в виду?
      – Если бы ты смогла поверить в одно из объяснений, какое бы ты выбрала, свое или мое? Эту жизнь, он постучал пальцем по ее лбу, – или ту?
      – Жизнь здесь прекрасна. Я бы хотела остаться здесь. Но я не могу так просто вычеркнуть из памяти свою семью, их жизни. – Она вырвалась из объятий Джона и стала взволнованно ходить по комнате. – Постарайся взглянуть на вещи с моей точки зрения. Я хочу поступить правильно, Джон. Поверь, совсем нетрудно на короткое время сделать вид, что согласна с тобой. Да, я ударилась головой, и у меня бредовые идеи. Но я никогда не прощу себе, что позволила тебе безоглядно влюбиться, не подготовив тебя к близкому концу…
      – Через два месяца?
      – Теперь уже меньше.
      Джон приблизился к ней, высокий, сильный.
      – Пришло время для моего предложения.
      Шеннон вспыхнула. Его близость и исходящая от него сила почти мгновенно вызвали у нее приступ желания.
      – О’кей. Говори, я слушаю.
      Во взгляде Джона светились чувственность и желание.
      – Сейчас ты согласишься с моим объяснением. Мы поженимся… будем заниматься любовью… будем вместе спать в моей большой кровати и бродить в моих лесах. И если ты найдешь способ доказать мне, что ты из другого времени…
      – Что тогда? – Все ее тело ныло от желания. «Этот бесконечный спор, наверное, никогда не закончится», – подумала Шеннон.
      – Клянусь, я попрошу у тебя прощения.
      Она ощетинилась словно еж.
      – Вот как? Значительная уступка!
      Джон фыркнул и обнял ее.
      – Извинение будет тщательно продуманным, – его губы целовали шею Шеннон, – полным раскаяния и искренним. Вряд ли хоть один мужчина приносил женщине такие глубокие извинения. – Его рука скользнула под футболку и принялась пощипывать сосок. – Я найду тысячи способов, чтобы извиниться…
      – Мне не нужны твои извинения, – рассмеялась Шеннон. Ее глаза пылали от возбуждения, – Я хочу тебя.
      – А я тебя. – Джон чувственно поглаживал ее ягодицы. – Ты принимаешь мое предложение?
      – Я соглашусь со всем, что бы ты ни сказал сейчас, – простонала Шеннон, схватила его за волосы, пригнула голову и прильнула к его рту. – Моя улыбка заработала на синих джинсах миллионы долларов, но твоя… – Шеннон облизнула губы в предвкушении удовольствия. – Тебе бы следовало продавать джинсы нудистам, Джон Катлер. Ты самый сексуальный мужчина во Вселенной.
      Она попыталась взобраться на него и повторить все, что было днем у ручья. Джон быстро схватил ее и отнес на постель.
      – У меня для тебя сюрприз, Шеннон. Ложись на спину и наслаждайся, – опустившись возле нее на колени, он взял ее ногу и стал целовать по очереди розовые пальчики. Потом его губы медленно исследовали лодыжку.
      Глаза Шеннон подернулись поволокою, икры покалывало от удовольствия. Она представила себе, как губы Джона коснутся мягкой кожи на внутренней части бедер, и ее охватили волны чувственного наслаждения. Ей хотелось, чтобы Джон не медлил так долго. Но он методично целовал каждый дюйм ее ноги. Шеннон не шевелилась, заставляя себя быть терпеливой. Его губы коснулись нежной кожи под коленом, и она застонала, слегка передвинулась, торопя его.
      – Джон. – Он не поднял глаз. – Посмотри на меня, милый. – Она села и резко сдернула футболку, обнажив полные округлые груди с розовыми сосками. – Иди ко мне.
      Глаза Джона расширились. Он готов был сдаться, но сдержался, осторожно дернул Шеннон за ногу, и она упала на спину. Джон продолжал целовать колено, но его любопытные пальцы поглаживали ее бедра изнутри. Шеннон выгнулась от наслаждения. Взгляд Джона скользнул по красивой груди, поднявшимся соскам, длинным ногам, и остановился на кусочке кружев, скрывавшем ее самое потаенное место.
      У нее перехватило дыхание, когда, осторожно раздвинув бедра, Джон припал влажным ртом к набухшей плоти, целуя и облизывая ее сквозь розовое кружево, пока она не вскрикнула от удовольствия. Он почувствовал под губами внезапное биение, а она вновь выгнулась, опустив руки ему на голову.
      Джон довел ее почти до экстаза и откинулся. Затем взял вторую ногу, будто снова собирался начать медленную пытку.
      – Ты сошел с ума! – простонала Шеннон, вырвав ногу из его рук, и вскочила. – Я больше не могу.
      – Еще нет. – Он шлепнул ее по ягодицам и самодовольно усмехнулся. – Ты прекрасна!
      – Я хочу видеть твое тело, – она попыталась развязать пояс кожаной куртки.
      Джон соскочил с постели и быстро разделся. Он был великолепен: стройный, мускулистый, загорелый. Очарованная, Шеннон с интересом смотрела на его возбужденную плоть. Инстинктивно облизнув губы, она хрипло произнесла:
      – У меня идея.
      – Безумная? – игриво предположил Джон. – Твои бредовые идеи могут свести с ума… – Он опустился на постель. Его руки гладили, ласкали ее груди и живот. – Ты принимаешь мое предложение?
      Шеннон взяла обеими руками его плоть и провела пальчиками по всей длине.
      – Я точно лишусь рассудка, если ты не перестанешь дразнить меня.
      – Расслабься. – Раздвинув ей ноги, он направил свою плоть между ее бедер и начал медленные ритмичные движения, массажируя ее лоно сквозь влажные трусики. Потом поцеловал ее. Поцелуй был теплым и мягким. Его язык скользнул ей в рот, повторяя ритмичные движения плоти. Шеннон с жадностью приняла его язык, пробуя на вкус, посасывая, пока ее тело не напряглось в ожидании взрыва. Если бы только она смогла сбросить кружевное белье, влажное от любовной росы, она бы доставила Джону наслаждение…
      – Я хочу тебя, Джон, – простонала Шеннон.
      – Мы хотим друг друга, – поправил он, захватывая губами ее сосок и с ленивой медлительностью проводя по нему языком. – Хочу, чтобы это длилось вечно.
      – Пожалуйста, Джон, возьми меня скорее.
      – Еще не время… – Его пальцы проникли в нее, и он гордо рассмеялся, почувствовав как нарастает в ней желание. Тело Шеннон пульсировало.
      Джон сорвал с ее бедер кружевное белье. Она судорожно вздохнула, изумляясь силе своих ощущений. На мгновение ей самой захотелось продлить ожидание и насладиться ощущением, которое оно несет. Но он уже входил в нее, медленно и ритмично, глубже, чем в первый раз. Он ждал ее. Инстинктивно Шеннон начала двигаться, сначала медленно, а затем – когда он стал постанывать от восторга – все быстрее, пока слегка не задрожала кровать. Их тела пульсировали в такт. «Есть ли предел чувственному отклику на его ласки?» – подумала Шеннон. Джон будто понял ее состояние. Его указательный палец скользнул у нее между ног и погрузился в горячее влажное лоно. Шеннон вскрикнула от восторга. Закружилась голова, еще мгновение и она потеряет сознание… Раздался протяжный стон Джона.
      Они лежали молча. Потом Шеннон прошептала:
      – Потрясающе, Джон, – и уткнулась лицом во влажные мягкие волосы у него на груди. – Я и не представляла, что может быть… так хорошо.
      Джон снова застонал. Он еще не был способен говорить. Он был ошеломлен, пресыщен страстью и любовью. К тому же, он не спал тридцать шесть часов. Шеннон убаюкивала его в своих объятиях. Сама она не будет – не сможет! – уснуть. Она чувствовала себя бодрой, энергичной, очарованной новым миром ощущений и разделенной страстью.
      Джон дышал ровно. Он уснул, так и не сказав ни слова. Так даже лучше. Никаких предложений, никаких планов, никаких предсказаний. Только любовь и доверие.

* * *

      Пока Джон спал, Шеннон успела немного подремать и теперь, отдохнувшая, со свежими силами, составляла план действий на ближайшее будущее. Он состоял из четырех пунктов.
      Во-первых, она будет абсолютно честной с Джоном, и лаконичной в отношении сведений, которые могли бы повлиять на ход истории.
      Она подготовит его к приближающейся неизбежной гибели его названного брата, клана, народа.
      Она подготовит его к потере любви, так как нет сомнений в том, что ей суждено находиться в XVII веке до 16 июня 1656 года, то есть в период заключения тайного договора с французами и битвы с англо-ирокезскими силами. В это время Джон потеряет свою возлюбленную.
      Но самое главное, надо увести его подальше от места кровавой схватки. Джон легко высказал свою позицию: он – член клана Волка, брат Кахнаваки, и их враги – его враги.
      – Выхода нет, – шептала Шеннон. – Я могу сомневаться, стоит ли мне вмешиваться в ход истории. Но если стоит вопрос о жизни и безопасности Джона, пусть вся эта история катится в преисподнюю.
      От звуков ее голоса Джон проснулся. Шеннон кокетливо улыбнулась ему.
      – Мне бы хотелось познакомиться с твоими мамой и сестрой, Джон. Когда мы можем отправиться в Нью-Амстердам?

      План Шеннон был прост. До 16 июня следует укрыться в Нью-Амстердаме в объятиях Джона. 16 июня – как полагала Шеннон – она лишится чувств и очнется в Олтонском лесу в XX веке. Либо все будет так, либо ее настигнет ужасная кара со стороны всех духов саскуэханноков, чьими жизнями она пожертвовала на своем пути сквозь века. Шеннон была уверена, что ее судьба не будет легкой. Ее ожидает несчастливая, одинокая жизнь. И лишь воспоминания о Джоне Катлере будут согревать ее душу.