Затерянные во времени

      – Французский ученый и учитель. Кроме того, изучает медицину и алхимию.
      – И об этом я слышал.
      По угрюмому виду Бена можно было догадаться, что до него дошли слухи о любовных похождениях Гастона. Восхищаясь решительностью Бена, Шеннон взяла его за руку.
      – Успокойтесь, Бен. Поговорите с ней. Не обращайте внимания на Гастона.
      – Он быстро надоест ей, – уверенно сказал Джон. – У Мередит умная головка, и скоро она раскусит его уловки.
      Шеннон заметила, как Питер прокрался из кухни в гостиную и запечатлел поцелуй на щеке жены. Элейн вспыхнула от удовольствия и захихикала, как девочка, когда муж прошептал ей что-то на ухо. Смех матери, поведение которой казалось ему необычным, обеспокоил Джона.
      – Она весь день сегодня ведет себя странно.
      – Ты имеешь в виду свою мать? – Шеннон невинно посмотрела на него. – Ты все еще думаешь, что она больна?
      Он свирепо уставился на нее.
      – Она все время смеется и пристает к Питеру… Это на нее не похоже. В нормальном состоянии она ведет себя сдержанно. Ну, кажется, идет наш так называемый алхимик. – Джон смотрел на дорогу, потом сердито взглянул в сторону гостиной и громко сообщил: – Идет твой гость. Я окажу ему честь, встречу его.
      – Нет! – Мередит испуганно подбежала к брату. – Я тебя знаю, ты обязательно обидишь его.
      – Ты что, сама откроешь ему дверь? – сурово спросил Джон. – Это неприлично, мисси. Веди себя хорошо.
      – Шеннон! – Мередит была в панике. – Сделай что-нибудь!
      – Мы встретим Гастона вместе, – Шеннон взяла Джона под руку и ободряюще улыбнулась девушке. – Твой брат будет любезен.
      – Любезен с этим надутым мошенником? – прорычал Джон.
      – Веди себя прилично, – прошипела ему на ухо Шеннон. – И сегодня я стану твоей рабой любви.
      Джон усмехнулся и одними губами повторил, как заклинание: «рабой любви», а вслух произнес:
      – Шеннон и я встретим француза. Мередит, иди в зал и успокойся.
      В этот момент раздался стук в дверь.
      Питер что-то шепнул жене на ухо, и она залилась счастливым смехом. И Джон, и Мередит недовольно посмотрели на нее. Гастон постучал громче. Шеннон потянула Джона к двери.
      – Будь вежливым.
      С самого начала ситуация оказалась безнадежной. Джон с каменным выражением лица; важничающий самоуверенный Гастон. Ради Мередит Шеннон притворилась, что все прекрасно.
      – Приятно видеть вас, месье Гарнье. Входите, пожалуйста.
      – Bonsoir, mademoiselle, – захлебнулся от восторга Гастон, целуя ей руку. Потом весело взглянул на Джона. – Вернулся бродяга, nest-ce pas? Я – Гастон Гарнье. А вы, должно быть, братец Джонни?
      – Джон Катлер, – раздраженный «гость из глуши» крепко сжал руку Гастона. – Надеюсь, вы не поняли превратно наше приглашение, сэр. Моя сестра слишком молода…
      – Джон, перестань! – шепотом упрекнула Шеннон. – Вы знакомы с хозяином дома, мистером Ван Хорном, месье Гарнье!
      – Несколько недель назад он нанес мне визит, – Гастон ухмыляясь, обошел Джона и поздоровался с Питером. – У нас состоялся… как это сказать?.. Une entente cordiale
      – Другими словами, вам дали понять, что вы нежеланный гость в этом доме?
      Шеннон ожидала, что Мередит взорвется. Но девушка так же лишилась дара речи в присутствии Гастона, как Бен в ее присутствии. Бен Шиллер издали присматривался к Гастону, будто им предстояло участвовать во всемирном шахматном турнире, главный приз которого – красавица с золотисто-каштановыми волосами.
      Однако Гастон был не из тех, кто позволит не замечать себя. С минуту он разглагольствовал перед Мередит. Потом повернулся к Бену.
      – Вы… как это у вас говорят?.. Forgeron?
      – Я кузнец, если вы это имеете в виду. А вы учитель? – Бен произнес слово «учитель» с едва заметной насмешкой.
      Джон весело улыбнулся. Мередит мгновенно вспыхнула.
      – Он больше, чем учитель, Бен Шиллер. Гастон… я хочу сказать, месье Гарнье… человек, обладающий многими талантами и способностями.
      – Merci, – Гастон поклонился девушке. – Вы неправильно меня поняли. Я уважаю человека, который трудится и… как это сказать?.. A letat brut?
      Джон ощетинился, словно еж.
      – Меня вы также относите к этой категории?
      – Absolutment, – уверил его Гастон. – Я восхищаюсь вами, Джонни.
      – Он считает тебя и Бена простаками, Джонни, – нервно пояснила Мередит. – И это правда. Думаю, ты даже гордишься этим.
      – Все зависит от того, Мерри, как ты понимаешь это слово, – резко ответил Джон. – Если ты имеешь в виду «напыщенный», «высокомерный», «позер»…
      – Дорогой, – Элейн встала между сыном и Гастоном. – Мы лучше узнаем друг друга за обедом. Прошу к столу.
      – Avec plaisir, – самодовольно улыбаясь, Гастон предложил руку хозяйке дома.
      Виновато взглянув на Питера и Мередит, Элейн пошла с ним к столу.
      – Мне все ясно, – проворчал Джон. – Мне кажется, ты назвала его «безвредным»? Его поведение оскорбительно. Он флиртует с мамой. Ты видишь, Шеннон?
      – Да, я заметила. Я хотела бы, чтобы и Мередит заметила это. Веди себя прилично за столом и, будем надеяться, бедная девочка поймет, что он из себя представляет.
      Намеренно обойдя Бена, Мередит велела Питеру вести ее к столу. Остальные последовали за ними, не соблюдая формальностей. За столом Питер говорил комплименты своей жене. Он хвалил ее наряд, сервировку стола и даже аромат жареной утки, витавшей в воздухе.
      – О, Питер, ты говоришь милые комплименты, – счастливо смеялась Элейн.
      – Самой милой из женщин.
      С едва заметным неодобрением Мередит и Джон наблюдали, как мать откровенно кокетничает с их отчимом.
      – Черт возьми, что с ней случилось? – тихо спросил Джон.
      – Наверное, заболела, – лукаво ответила Шеннон. – Посмотри, какая она румяная.
      Джон сердито взглянул на свою невесту и демонстративно отвернулся к Бену.
      – Ты должен погостить у меня. Когда ты увидишь девственные места, ты не захочешь возвращаться в этот город.
      Шеннон с сочувствием смотрела на Бена, удивляясь, как можно не замечать его красоты и преданности. Должно быть, Мередит слепа. Отвечая Джону, смущенный кузнец спотыкался на каждом слове, стараясь быть одновременно и вежливым, и интересным.
      Гастон был невыносим. Он не замечал явно враждебного отношения со стороны окружающих, перебивал всех и выплескивал на слушателей бесконечный поток «знаний» – розы следует срезать над узлом… свечи немного коптят, если их неправильно охладили… по показаниям его «инструментов» в течение нескольких дней будет стоять сырая погода…
      Когда Питер предложил ему вина, Гастон нюхал и рассматривал его так долго, что Шеннон зарылась лицом в камзол Джона, пытаясь скрыть от Мередит насмешливую улыбку. Она надеялась, что девушка прозреет, глядя на француза глазами своей семьи, хотя в глубине души не верила этому ни на грош.
      Мередит ловила каждое слово Гастона с восторженным вниманием. Исчезла говорливая веселая девушка с живыми, сверкающими глазами. Появилась спокойная, преданная науке женщина. Только один раз она отвела взгляд от Гастона, посмотрев с раздражением на смеющуюся мать.
      Под конец месье Гарнье прочел Джону лекцию о людях, упивающихся красотами дикой природы.
      – Я изучаю дикарей, – бодро сообщил он. – Мерри говорит, вы много времени проводите среди них. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.
      – Я не знаком с дикарями, – Джон свирепо смотрел на француза.
      – Ах, – Гастон рассмеялся. – Вы их защитник? Очень благородно. Многие из моих соотечественников разделяют… ваше восхищение. Но признайтесь, туземцы – как это говорят? Vicieux?
      – Злобны. – Перевела Мередит с сомнением в голосе. – Правильно, Джонни?
      – Что ты имеешь в виду? Правильно ли ты перевела, что они злобны? – прорычал Джон.
      – Твой французский улучшается, cherie, – похвалил Гастон девушку. – Боюсь, я оскорбил твоего братца.
      – Джонни, как всегда, невыносим, – фыркнула Мередит.
      – Мерри, ты ведь встречалась с Кахнаваки. Как ты считаешь, он злобный?
      – Конечно, нет, – она отвернулась от брата. – Шеннон, заставь его вести себя прилично.
      Шеннон обменялась с Элейн понимающим взглядом.
      – Месье Гарнье. Мередит сказала, что вы знаете доктора Маршана. Он действительно выдающийся врач, как о нем говорят?
      – Он хороший врач, но… выдающимся его не назовешь. Я бы поостерегся применять столь сильный эпитет к этому человеку.
      – Но вы – выдающийся ученый? – Голос Джона полон яда.
      – Mais qui.
      – Да, он выдающийся, – твердо сказала Мередит. – Гастон, расскажи им о своих экспериментах.
      – Сомневаюсь, чтобы это было интересно, cherie, – он мягко улыбнулся. – Мне бы хотелось побольше узнать о вашей очаровательной гостье Шеннон, ваш акцент… как бы это сказать…
      – Опять? – прорычал Джон. – Ее акцент: magnifique? Incroyable? Degoutant?
      – Джон Катлер, мне знакомы эти слова. Это – «великолепный», «потрясающий», но будем надеяться, не «отвратительный».
      – Браво! – Гастон весело рассмеялся. – Она действительно великолепна, не так ли, Джонни?
      – Зовите меня Джоном, – произнес тот сквозь сжатые зубы. – И будьте любезны обращаться к моей невесте «мисс Клиэри». Что касается моей сестры, она для вас слишком хороша; и если та хихикающая женщина, которая была моей матерью, пока не сошла с ума… держите свои елейные комплименты при себе и…
      – Джонни! – Мередит была в панике. – Шеннон, заставь его замолчать.
      Безуспешно Шеннон толкала Джона кулаком в бок. Потом покачала головой и сказала:
      – Гастон, Джон просит вас больше не флиртовать. Дайте передышку, чтобы все могли спокойно поесть. Окей?
      – Я… дам вам передышку, – явно потешаясь над ними, сказал француз. Потом повернулся к Мередит. – Не огорчайся, cherie. Я не обиделся.
      – Почему? – четко спросил Джон. – Я-то как раз старался оскорбить его.
      – Ш-ш-ш. Ты ведешь себя безобразно. Ты толкнешь Мередит прямо ему в объятия, если будешь оскорблять его.
      – О! – Слова Шеннон заставили Джона замолчать. Обед проходил спокойно, хотя атмосфера была накалена. Изредка молчание прерывалось смехом миссис Ван Хорн. После обеда, когда мужчины, извинившись, направились в залу, Гастон схватил Шеннон за руку и оттащил в сторону.
      – Ваш Джон ревнив и не без причины. Вы загадочная женщина.
      – Это комплимент?
      – Разумеется. У меня к вам много вопросов.
      – Мередит, наверное, ищет вас, Гастон. Флиртуйте лучше с ней. На меня ваши чары не действуют.
      – Если бы вы узнали меня поближе, – он вздохнул, – они бы на вас подействовали. Я учусь, день и ночь и все еще жажду знаний.
      – И правды? – не сдержалась Шеннон и уколола этого самовлюбленного бабника. – Мередит говорит, вы хотите превратить железо в золото?
      – Она ничего в этом не смыслит, – пожаловался Гарнье. – Не золото я ищу, а тайну.
      – Какую тайну?
      – Тайну Вселенной. Небес, ветра и смены времен года. Жизни и смерти, и возрождения после смерти.
      – О! – Шеннон вдруг осознала, что он искренен. Он действительно стремился к знаниям, как об этом торжественно заявил за обедом. На какое-то мгновение она даже поверила, что он вовсе не бабник, а просто альтруист, любитель научных занятий. – Вы ученый?
      – Я философ, cherie, – нежно поправил он ее.
      – Но если Джон услышит, что вы называете меня «cherie», вы намного больше узнаете о жизни и смерти, чем вам хотелось бы. Давайте присоединимся к Мередит и миссис Ван Хорн…
      – Хорошо. На мои вопросы вы ответите в другой раз.
      – Что заставляет вас думать, что у меня есть ответы?
      – Мередит рассказала мне, что вы ударились головой, cherie. Она говорит, что собираются посылать за Маршаном, потому что вы вспоминаете другие места, очень далекие, которые не существуют. Думаю, вы много путешествовали и могли бы рассказать много интересного. – Его загадочный тон вдруг словно налился сахаром, стоило Мередит приблизиться к ним. – Cherie! Мы с Шеннон только что говорили о тебе.
      – Вот как? – пробормотала девушка. В зеленых глазах светилась ревность. – И что же вы обо мне говорили?
      – Надеюсь, Шеннон защитит меня от твоего братца, и он смягчится и разрешит мне ухаживать за тобой. Шеннон, вы скажете Джонни, что он может доверять мне?
      Шеннон колебалась, что лучше: сейчас причинить боль Мередит, или заставить страдать в будущем.
      – Мы говорили о моей памяти и докторе Маршане. Гастон сказал мне, Мередит, что ты рассказала ему о моем состоянии.
      По лицу девушки было видно, что у нее отлегло от сердца, потому что они говорили на медицинские темы.
      – Шеннон, Гастон и сам неплохой врач. Он учился с Маршаном. Может быть, он поможет тебе, и Джонни не придется ехать в такую даль.
      Гастон самоуверенно улыбнулся.
      – Ты льстишь мне, cherie, но думаю, будет лучше, если приедет Маршан. Когда твой братец уедет, я буду часто заходить к вам, как врач, чтобы осмотреть Шеннон…
      – В этом нет необходимости, – потенциальная пациентка нахмурилась. – Мерри, нам лучше пойти к твоей матери и другим женщинам, а Гастону… – Ее глаза холодно смотрели на него. – Вам лучше присоединиться к Джону, Питеру и Бену.
      – Джон вышел, – доложила девушка. – У него посетитель.
      – Посетитель? В такой поздний час? Кто он, Мерри?
      Мередит бросила на Гастона осторожный взгляд.
      – Саскуэханнок. Питер сказал, что он выглядит так, будто бежал много дней без отдыха.
      – Mervei lleux! Un sauvage! Я должен немедленно пойти к ним.
      – Нет! – Шеннон схватила за руку и гневно уставилась на него. – Оставьте их в покое! Если он бежал несколько дней, значит, что-то случилось. О, нет… – тайное совещание с французами! – подсказала ей память. Кахнаваки нужен его советчик, чтобы умереть, сражаясь бок о бок! Началось…

ГЛАВА 20

      – О, Джон, я так испугалась!
      Джон Катлер нежно обнял свою прекрасную женщину, коснулся губами ее волос. Шеннон дрожала всем телом. Как всегда, он почувствовал себя потерянным. Он знал, что нужен ей. Ему было больно от собственного бессилия. Он не знал, чем помочь ей, как прогнать раз и навсегда ее бред, галлюцинации.
      Казалось, она в смятении.
      – А где Кахнаваки? – наконец, спросила Шеннон, поглаживая Принца.
      Джон внимательно смотрел на нее.
      – Кахнаваки там, где ему надлежит быть – дома со своим новорожденным сыном. Эти вести принес мне… нам его посланец.
      – Вести? – В глазах Шеннон засветились понимание и облегчение. – Малыш! Да, понимаю, конечно! О Джон, как замечательно! Какая радость! А я уж испугалась…
      Джон безнадежно покачал головой. Когда же, в конце концов, в душе этой безгрешной, терзаемой тревогами женщины наступит покой? Он ломал себе голову в поисках выхода. Ему хотелось быть ее защитником… если она позволит, отбросит свои необоснованные страхи.
      Даст ли доктор Маршан ответ на эти вопросы? Если нет, что тогда делать? Как поступить? Другие врачи? Обманчивые надежды, мучения для Шеннон?
      – Кто принес вести? Где он? Должно быть, он умирает от голода.
      – Он не захотел остаться. Кахнаваки предупредил его о странных привычках моей матери, – Джон с трудом улыбнулся, надеясь отвлечь ее от пугающих мыслей и перенести в мир любви, тепла, безопасности. – Пойдем в дом, Шеннон, попрощаемся с мамой, и я уложу тебя спать. Тебе нужно отдохнуть.
      – Уложишь меня? – спросила она. – Наша последняя ночь перед разлукой. Помнишь, я обещала быть твоей рабой любви? – Шеннон с надеждой обняла его за шею. – Ты не передумал ехать?
      – Нет. Я уезжаю на рассвете.
      – Можно, я поеду с тобой? – Она безнадежно вздохнула. – Окей, я знаю, что ты скажешь. Но я слишком взволнована, чтобы спать одной… по крайней мере, сейчас. – В синих глазах мерцал намек. – Расскажи мне о малыше. Он родился в ту ночь, когда я видела сон?
      Джону не хотелось подтверждать этого, но он никогда не лгал этой женщине и не стоило начинать.
      – Да, в ту самую ночь. Совпадение. Но для вас с Кахнаваки это, несомненно, предвидение?
      – Его назвали Джон Катлер?
      – Церемонию именин отложили до нашего возвращения. Но мне сказали, что Малиновка выбрала имя Coutean Noir.
      – Что? Ведь собирались назвать «Джоном»?
      Джон не смог сдержаться, рассмеялся. Он предполагал, что Шеннон возмутится.
      – В некотором смысле ребенка назвали в мою честь. Ты помнишь нож, каким Кахнаваки порезал тебе руку? Это – мой подарок. Нож с черной рукояткой.
      – «Coutean Noir», – повторила Шеннон. – Черный нож? Но почему так, вместо Джон?
      – Малиновка учла желание мужа назвать ребенка в мою честь. Но ей хотелось выразить свою любовь к французскому языку. Прекрасное имя, по-моему. Ты согласна?
      – Да. Но поверишь ли, я видела во сне этот нож. Кахнаваки разрезал им пуповину.
      – Потрясающе. Пора в постель.
      – Мне нужно попрощаться с гостями. Не хочу разбить Гастону сердце пренебрежительным обращением.
      – Он мне противен, – с жаром сказал Джон. – Поговори, пожалуйста, с Мередит о нем.
      – Он очарователен, – пошутила Шеннон.
      Джон почувствовал облегчение.
      – Надеюсь, ты не воспринимаешь всерьез его комплименты.
      – Не серьезнее, чем твои шуточки. Ты назвал мой акцент «отвратительным».
      Джон прижал ее к себе.
      – Твое знание французского становится опасным, – его губы коснулись шеи, уха. Он знал, что перед этим она не устоит.
      – М-мм… возьми меня с собой. Завтра утром мы займемся любовью в лесу. Это так прекрасно.
      – Лес будет с нами всегда. Наберись терпения, cherie.
      – Нет, он не будет с нами всегда.
      Джон напрягся, уловив признаки приближающегося приступа отчаяния. Когда же это кончится?
      – Шеннон, скажи, что случилось?
      – Там не всегда будет лес, – повторила она печально. – Все эти деревья срубят… Однажды придет человек и уничтожит лес.
      Джон не мог видеть ее отчаяние. Он схватил ее за плечи и встряхнул.
      – Человек срубит деревья, но на их месте вырастут новые. Так устроен мир. Это не значит – смерть. И не только человек уничтожает деревья, но и бобер…
      – Когда ему необходимо, как ты говорил. Только человек способен очистить от леса землю, построить поместье и оставить свой след на земле. И грядущие поколения будут помнить о нем, наследовать, владеть. Как больно!
      – Вздор!
      – Разве? А что ты скажешь о Пенсильвании?
      – О чем?
      – Да ладно, – Шеннон на минуту задумалась. – Лет через двадцать человек по имени Уильям Пени назовет в свою честь тысячи акров земли. Через триста лет каждый школьник в Америке будет знать о лесах Пенна, но эти леса нужно будет лишь представлять себе в своем воображении. Их нет, но в веках осталось имя, его имя. – Шеннон прижалась к Джону. – Не станет не только деревьев. Сюда придут тысячи людей. Они будут охотиться на животных, чтобы есть… и для развлечения. Из-за их жадности и неумеренности будут полностью уничтожены некоторые виды животных.
      Он взял ее лицо своими большими руками и серьезно сказал:
      – Шеннон, я не допущу этого. Клянусь жизнью сына Кахнаваки.
      Сначала глаза Шеннон засияли, потом погасли.
      – Один человек не сможет помешать, Джон. Даже такой удивительный, как ты.
      – А одна женщина сможет?
      – Нет.
      – Тогда почему ты обвиняешь себя? Ты только женщина, к тому же ненормальная.
      – О, Джон…
      Он поднял ее на руки и прошептал:
      – Мы поднимемся по черной лестнице. Тебе пора отдохнуть, любимая. Мне нужно выехать пораньше.
      – Я буду тосковать по тебе.
      – Постараюсь побыстрее вернуться.
      – В июне мы должны быть вместе. Это важно. Знаю, это глупо…
      Шеннон была в изнеможении. Теперь она заснет, как в трансе, на несколько часов. Неужели эти чары никогда не рассеются? Периоды ясного ума и здравого смысла становились все продолжительнее, и Джону показалось, что она поправляется. «Но сегодня, – подумал он печально, – надежды рухнули». Шеннон уверена, что они пробудут вместе несколько недель, потом она «исчезнет». Ее странный рассказ о двадцатом веке, где женщины становятся адвокатами, а леса лишаются деревьев; утверждение, что ее сестра от нее на расстоянии в триста лет… Все так пугающе мрачно, будто в ее короткой жизни с ней обходились жестоко, а ее сокровенные желания после травмы превратились в бред. Шеннон удалилась от своего «дома» на такое расстояние, – не физическое, а временное – какое придумал ее ум.
      Если она, наконец, выздоровеет, она сможет подробно рассказать ему о прошлой жизни. Он разуверит ее раз и навсегда, убедит, что у нее было временное помрачение сознания.
      «Все в прошлом», – скажет он, а в настоящем и навсегда с нею Джон Катлер, Кахнаваки, клан Волка и весь саскуэханнокский народ. И они никому не позволят обращаться с ней жестоко.
      «Но что делать, если доктор Маршан скажет, что надежды на выздоровление нет?» – спросил себя Джон. Он накрыл Шеннон одеялом, ласково поцеловал в щеку. Вдруг он скажет, что это не бред, а настоящее помешательство?
      «Тогда мы с Кахнаваки отведем ее к людям с «лживыми лицами» и попросим вылечить ее с помощью их магии», – пообещал Джон себе. Он никогда не откажется от этой женщины.
      Джон смотрел на спящую Шеннон и вспоминал их первую встречу. Даже издали ее взгляд казался теплым, ласковым, а изумрудные глаза – чарующими. Волосы до пояса цвета зрелой пшеницы. Ноги, обтянутые отвратительными «джинсами», такие длинные, стройные, что две ночи его мысли возвращались к ним, мешая заснуть. Он мечтал оказаться в их плену. А голос…
      Шеннон, женственная и грациозная даже без таких женских атрибутов, как зонтик или трепетные ресницы. Сначала она боялась его, а ему нравилось ее пугать. Потом они почувствовали друг к другу симпатию, стали подшучивать друг над другом… И их охватил и понес горячий вал любви…
      Он всегда был здоровым, крепким мужчиной, влюбленным в жизнь, но только дважды ему пришлось по-настоящему почувствовать, что он полон жизнью – когда сражался рядом со своим братом в неравном бою и когда занимался любовью с Шеннон Клиэри, ощущая ее крепкое, гибкое, податливое тело, слышал ее низкий грудной голос, полный желания, разделяя с ней радости любви…
      Шеннон поразительно здорова. Вот только ее бред…
      Никогда в жизни он не встречал женщины – ни из Европы, ни индианки – с такой легкой, грациозной походкой. Она могла идти без устали весь день. Казалось, с каждым шагом у нее прибавляется сил, энергии. Ее щеки покрылись румянцем, сапфировые глаза сияли счастьем. Раздавалось ли пение птицы, или крохотная зверушка шуршала в траве, Шеннон останавливалась и прислушивалась, затаив дыхание.
      Джону никогда не приходило в голову, что ему придется встретить спутницу, так поразительно подходящую для жизни в его лесном раю. И он не допустит, чтобы другой мужчина или обстоятельства вырвали ее из его сердца и объятий. Без нее жизнь потеряет смысл. В ней его сила.
      Шеннон дышала ровно, спокойно. Надо пойти извиниться перед гостями матери. Но Джон не мог оставить ее одну. Его взгляд остановился на «спортивной сумке» – странной принадлежностью для молодой красивой женщины – и он подумал, что ее следует взять с собой и показать врачу. Может быть, она послужит ключом к разгадке тайны Шеннон.
      Печально улыбаясь, Джон открыл сумку и стал рассматривать вещи. Мазь, которую Шеннон намазывала на чисто вымытое лицо… Мыло с запахом сосны, напоминавшее ему любимый лес… И записи, нацарапанные в потрепанной записной книжке…
      Ее почерк был понятен. Слова притягивали его взгляд. Если бы он прочел их раньше! Это была разгадка всех ее страхов. Так просто было разубедить ее! У него много фактов, которые могли рассеять эти нелепые гипотезы!
      Кахнаваки никогда не позволит своим людям пить спирт, да еще в присутствии врача, такого, как французы!
      Какая нелепость! Смешно представить такое! Мысль о том, что одна из сестер Кахнаваки может влюбиться в английского офицера вообще была возмутительной…
      И все же Шеннон верила всему – начиная с тайной встречи и попойки, и кончая дикой ревностью Кахнаваки и битвой, унесшей с земли гордый миролюбивый народ. Она действительно верила, что близился их час. Если бы Шеннон сказала ему об этом! Он смог бы разогнать ее страхи…
      Лишь одно вызывало у него тревогу, но ему казалось, что это такое же совпадение, как и сон Шеннон в ночь рождения сына вождя. В заметках говорилось о тайной встрече саскуэханноков с французами. В этом была крупица правды. Посланец Кахнаваки, помимо вести о рождении ребенка, сообщил, что французы прислали Кахнаваки вампум, обещавший военную поддержку. Молодой вождь велел сообщить Джону, что намерен вернуть его французам осторожно и вежливо, так как время для заключения союза еще не пришло, а ирокезы не полностью отказались от сотрудничества с англичанами.
      Десятки раз Джон и Кахнаваки обсуждали такую возможность. Сейчас он далеко от брата, но тот правильно поступил.
      Посланец Кахнаваки передал его слова: «Оставайся со своей женщиной, пока она не поправится ».
      16 июня 1656 года. Бедная милая Шеннон. Теперь он понял: она боялась, что в этот день они будут вдали друг от друга.
      – Клянусь тебе, моя любовь, ничто не разлучит нас. Этот день пройдет спокойно, без кровавой бойни, и тогда ты освободишься от своих страхов и будешь верить мне. Надеюсь, Маршан знает, как облегчить твои страдания. Скоро я снова буду рядом с тобой. – Джон поцеловал Шеннон и вышел из комнаты. Он хотел извиниться перед гостями и вернуться к своей прекрасной невесте, чтобы провести с ней несколько часов до рассвета.

* * *

      – Когда я уеду, Шеннон впадет в меланхолию, – предположил Джон, когда ушел последний гость, и Мередит отправилась спать. – Мама, я рассчитываю на тебя. Присматривай за ней. Не позволяй ей бродить одной. Проследи, чтобы Принц спал у нее под кроватью.
      – Ей будет с нами хорошо, – Элейн нежно улыбнулась сыну. – Собаке совсем не обязательно спать в доме. Питер и я будем бдительны, Джонни, а ты уезжаешь всего на одну неделю. Не волнуйся. Мы любим ее, несмотря на странности. Она самая очаровательная женщина на свете.
      – Ее нетрудно полюбить. Странности, как ты их называешь, украшают ее. И все же, с головой у нее не все в порядке.
      – Будем надеяться, доктор Маршан сможет помочь.
      – Попробуем. Я видел ее счастливой. В первые дни после встречи, пока я не привел ее в саскуэханнокскую деревню. От ушиба у нее болела голова, но она светилась от счастья. Даже ветерок радовал ее. Хотелось бы снова увидеть ее такой. Это нужно мне. Она мне нужна, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить ей радость.
      – Я уверена, она выздоровеет. Наберись терпения, сынок.
      – Больше не могу.
      – Ты похож… – Элейн прикусила язычок. Выражение ее лица стало виноватым.
      – На своего отца? Ты хочешь сказать, я – своенравный?
      – Своеволие твоего отца увело его от меня. Твое – привязывает тебя к Шеннон.
      – Напомни ей об этом, – Элейн необходимо было понять, что Шеннон будет в панике, даже может последовать за ним. За ней нужно следить каждую минуту. Кажется, она в здравом уме, но вдруг…
      – Мы не будем оставлять ее одну, и Принц пусть ночует в ее комнате, – Элейн ласково погладила прядь волос, упавшую на лоб сына. – Пойди к ней, Джонни, обними ее. Это успокоит вас обоих.
      Джон удивленно улыбнулся. Мать посылает его в комнату Шеннон ночью! Разрешение было беспрецедентным. Он погладил мать по щеке и быстро вышел.
 
      – Прошло всего два дня, как уехал Джон, а ты уже так ужасно тоскуешь, – Шеннон молча кивнула. – Я понимаю твои чувства. Я не виделась с Гастоном два дня.
      – Вы встречались вчера, – она с трудом улыбнулась. – Служанка Энн принесла перчатки, которые ты забыла у них.
      – О, господи! – простонала девушка. – Мама ничего не подозревает?
      – Нет, но мне все это не нравится. Он интересный мужчина, Мерри, но вы мало знаете друг друга, чтобы встречаться тайно.
      – Кто бы говорил о тайных встречах! – Мередит хихикнула. – Я знаю, что Джонни провел с тобой ночь перед отъездом. Это нехорошо. Шеннон, скажи, что случилось? Было жутко романтично, да?
      – Твой брат и я помолвлены, – холодно сказала Шеннон. – Джон-романтик. Нежный, любящий, внимательный… И мы помолвлены, в этом все дело.
      – Гастон и я тоже помолвлены, – девушке было приятно удивление Шеннон. – Только не говори маме.
      Шеннон перевела дыхание. Новость потрясла ее, она просто лишилась дара речи. Впервые за два дня она забыла о Джоне Катлере. Шеннон почувствовала приближение опасности.
      Что бы это значило? Выходит, она неправильно поняла Гастона? Казалось, он относился к Мередит снисходительно, почти презрительно… Но если он сказал, что любит ее и намерен жениться…
      Может, его предложение – лишь хитрый ход, чтобы заманить Мередит в постель?
      Тревога охватила Шеннон.
      – Надеюсь, он не прикасался к тебе?
      – Гастон целовал меня, – быстро ответила Мередит. – Три раза… и еще один раз. – Она простодушно смотрела на невесту брата. – Было так приятно… Я думала, что умру.
      – Когда я сказала, что для Джона и меня нормально заниматься любовью, раз мы обручены, я не имела в виду… – она замолчала, встревоженная.
      Девушка ловила ртом воздух.
      – В чем дело, Мередит?
      – Ты и Джонни занимались любовью? – ошеломленная девушка упала на постель и выкрикнула, спрятав лицо в подушку. – Не могу поверить этому! О Шеннон, расскажи мне! Было приятно? А это больно? Ты испугалась? Вы были голыми?
      Шеннон улыбнулась с облегчением.
      – Обещаю как-нибудь ответить на все твои вопросы. Но сейчас мы говорим о тебе и Гастоне.
      – Что? – Мередит не верила своим ушам. – Ты думаешь, что Гастон и я… О, Шеннон, ты совсем не знаешь его! Он настоящий джентльмен. Не то, что Джонни, конечно, но… нет!
      – Гастон не принуждал тебя? Совсем?
      – Он сказал, что наша брачная ночь будет незабываема, а сейчас мы должны сохранять целомудрие.
      Если он целомудрен, то я – сумасшедшая, – подумала Шеннон. – Какой скользкий тип! Но какую цель он преследует?»