ПОЕДИНОК

— Послушайте, Сомов! Какого чёрта вас тогда прислали?

— Меня не спрашивали, хочу я попасть сюда или нет. Так же, впрочем, как и вас наверняка не спросили, нравится вам моя компания или не нравится.

— Предупреждаю: я здесь начальник группы! Понимаете? И если я приказываю…

— Плевал я на ваши приказы!

— Что-о?

Протопопов вскочил так стремительно, будто внутри у него выпрямилась туго скрученная пружина. Кулаками, крепко сжимавшими костяшки домино, он опёрся о стол, подавшись вперёд всей своей приземистой крепкой фигурой. Маленькие чёрные глазки, глубоко сидящие под широким выпуклым лбом, впились в новичка, желваки на скулах выпятились и стали перекатываться под кожей, словно Протопопов силился разгрызть два больших ореха. Его противник спокойно курил сигарету и, чуть улыбаясь, посматривал на него.

Три партнёра Протопопова с интересом глядели на того, кто помешал им играть, а теперь так дерзко себя ведёт. Да ещё с кем? С бывшим заместителем начальника разведки одной из власовских дивизий, который и здесь сумел стать главарём! Его бешеный нрав был хорошо известен многим. Даже высшие чины держались теперь перед ним ниже травы, тише воды. Куда уж этому желторотому, бывшему лейтенанту гренадерского полка гитлеровской армии…

— Да знаешь ли ты…

— Прошу не тыкать! Мы с вами вместе свиней не пасли!

Сомов говорил спокойно-небрежным тоном. Он отлично понимал: Протопопов совершил ошибку, начав разговор в присутствии партнёров и тем самым поставив на карту свой авторитет руководителя. Значит, надо вести себя так, чтобы как можно сильнее пошатнуть этот авторитет. От произведённого сейчас впечатления зависит многое…

Нарочно не глядя на Протопопова, Сомов весёлым взглядом окинул присутствующих, но краем ока заметил, как тот, побледнев и прикусив губу, оторвался от стола и медленно, слегка раскачиваясь, стал приближаться к нему.

Сокрушённо покачав головой и пожав плечами, Сомов швырнул в угол рюкзак и тоже поднялся.

Теперь соперников уже не разделял стол — они стояли лицом к лицу. Точнее, стоял Сомов, а Протопопов, все так же раскачиваясь и слегка шаркая подошвами, приближался.

Сейчас всего каких-нибудь пять шагов отделяли их друг от друга. Присутствующие удивлённо переглянулись. Почему этот юноша не становится в боевую позицию? Думает, Протопопов шутит? Но ведь всем ясно, что он идёт на таран!

И действительно, сделав ещё два медленных шага, Протопопов пригнул голову и, словно бык, ринулся вперёд.

Всё, что произошло вслед за тем, присутствующие осознали только спустя минуту — так короток был этот бой и так неожидан его результат. Они успели заметить только отдельные кадры: Сомов, чуть подавшийся в сторону… ладонь руки, ребром падающая на шею их начальника пониже затылка… тело его, неуклюже распластавшееся на полу.

Протопопов рухнул как подкошенный, даже не вскрикнув. Все ещё ждали продолжения боя. Казалось, сейчас начальник вскочит и вцепится в противника. Потом стало жутко и страшно — так неподвижно было его тело. Партнёры опустились на колени и перевернули Протопопова на спину. Падая, он разбил нос, и кровь теперь заливала все его лицо.

— Доктора! — крикнул кто-то.

— Не стоит, — спокойно раскуривая сигарету, остановил Сомов. — От такого удара не умирают. Плесните на него водой, через пять минут очнётся…

И впрямь через несколько минут Протопопов открыл глаза, очумелым взглядом обвёл присутствэвощих. Увидав Сомова, рванулся, чтобы подняться, но руки тотчас подломились в локтях, голова откинулась назад и глухо стукнулась о мокрый пол.

— Положите его на диван и подложите что-нибудь под голову! — спокойно приказал Сомов, и недавние партнёры Протопопова молча подчинились властным интонациям, прозвучавшим в его голосе.

Подойдя к столу, Сомов, словно невзначай, опусшлся на стул, на котором перед стычкой сидел начальник группы.

— Так вы, оказывается, мастер драться! — не скрывая восторга, прошептал белокурый юноша с погонами старшего лейтенанта на довольно потрёпанном мундире.

— Приходилось! — небрежно бросил Сомов.

Протопопов снова открыл глаза и часто-часто заморгал, словно стараясь разорвать тонкую пелену, мешавшую видеть. Но вот взгляд его остановился на Сомове. Пристальный, полный ненависти. Заметив, что Протопопов старается сесть, присутствующие затаили дыхание. Не может быть, чтобы начальник примирился с поражением, не требуя немедленного реванша! Напрасно Сомов так равнодушно перебирает косточки домино, выкладывая какой-то сложный узор.

Но, ко всеобщему удивлению, Протопопов не спешил расквитаться.

— Пошли ко мне! — неожиданно приказал он двоим из группы — майору и капитану.

Все трое вышли.

Молоденький лейтенант придвинулся к Сомову. Ему не терпелось удовлетворить любопытство и поближе познакомиться с новичком, который держится так независимо, нет, просто дерзко.

— Здорово у вас получилось! — рубанул он ладонью воздух. — Только теперь берегитесь — такого наш Протопопов не простит. Он отца родного убьёт, если тот станет поперёк дороги.

— А я не из пугливых.

— Ещё бы! Так обработать! Только вот не пойму: вы нарочно дразнили его или действительно хотите вернуться в Россию?

— Может быть, раньше познакомимся?

— Охотно! Домантович, Михаил Данилович.

Сомов назвал себя.

— Вас интересует, действительно ли я решил вернуться? Обязательно!

— Ну и ну! Это всё равно, что самому полезть в петлю! Проще сделать это здесь. Меньше хлопот и моментальный эффект!

— А я собираюсь ещё пожить!

— Не пойму, честное слово, не пойму! Полное отсутствие всякой логики! Хотите пожить, а сознательно нарываетесь на опасность. Зачем?

— Там у меня жена, родители, а тут — никого!

— Да вы им и предсмертного поцелуя не пошлёте. Вас расстреляют в первый же день по приезде в Россию. Служба в немецкой армии — и с этим вы хотите вернуться домой?

— Но ведь это служба по принуждению! Меня, полурусского-полунемца, гитлеровцы силой взяли из лагеря военнопленных, чтобы напялить мундир солдата немецкой армии. И воевал я преимущественно на Западном фронте…

— Думаете, вам поверят? Не поверят, а проверять не станут. Если уж своих людей, вернувшихся из плена, посылают в лагеря… — Домантович безнадёжно махнул рукой и через минуту добавил: — Эх, что там ни говори, нам с вами возврата нет!

— А я рассчитываю на психологический момент, возразил Сомов. — Победа рождает у победителя великодушие. Особенно в первые часы после победы. Я не питаю иллюзий, что меня встретят с распростёртыми объятиями, Я виновен, и, конечно, меня накажут. Возможно, на несколько лет лишат свободы. Я даже уверен в этом. Но все это лучше, чем всю жизнь мыкаться на чужбине.

— Почему мыкаться? Наш лагерь посещали представители различных благотворительных и иных обществ Они обещают помощь, работу…

— Святая наивность!

— То вы слишком большой оптимист, то завзятый скептик!

— Нельзя мерить одной меркой различные вещи. А тут… Мне пришлось побывать в Париже, повидать эмигрантов, бежавших из России в начале революции. Им так же, как нам сейчас, обещали поддержку и приют. А чем кончилось? Бывшие графини моют посуду в ресторанах, великие князья служат лакеями. А ведь это же «элита» дореволюционного русского общества, по крайней мере, с точки зрения правящих классов тех стран, где они обрели убежище… Ради чего же цацкаться с нами? В лучшем случае загонят куда-либо на плантации или на шахты в Африку, например.

Сказанное Сомовым, очевидно, подействовало на Домантовича. Он впился глазами в листочек, на котором механически вычерчивал квадратики и треугольники, и рука его замерла.

— Ваша группа поголовно отказалась вернуться домой. Или есть такие, кто хочет вернуться, да боится сказать об этом?

Сомов внимательно следил за выражением лица собеседника, но тот, тряхнув головой, словно отгоняя печальные мысли, снова принялся упражняться в рисовании.

— В чужую душу не влезешь… — сказал он, помолчав минуту.

— А вы сами?

— Как говорится: рада бы душа в рай, да грехи не пускают.

— И большие грехи?

— Немалые! Перед тем как податься к Власову, я служил в харьковской полиции.

— Вон как!

— Понятно, приходилось принимать участие в различных акциях…

— Может быть, в карательных?

— Всякое бывало… Эх, что уж вспоминать! Лучше не будем об этом. Домой мне возврата нет. Вы знаете, где ваша кровать в казарме?

— Ничего не успел. Вы же видели, чем закончилась моя беседа с Протопоповым.

— Бурно, что и говорить! Пожалуй, лучше бы попридержать карты, а не раскрывать сразу, как сделали вы.

— Все равно рано или поздно этот разговор состоялся бы. По крайней мере будет теперь знать: я не из тех, кто позволяет собой помыкать.

— Все это верно, но… Впрочем, на эту тему мы ещё поговорим. А сейчас пошли, я покажу вам койку. Здесь много свободных.

— Ожидается новое пополнение?

— Чёрт его знает! Нас здесь так содержат, что и носа из казармы не высунешь. Сами сейчас увидите.

Двор казармы, куда они вышли, напоминал большой каменный колодец. Его стенами служили четыре одинаковых пятиэтажных дома, составлявших единое архитектурное сооружение. С внешним миром двор соединялся лишь высокими воротами, обшитыми железом, а теперь крепко запертыми. Наглухо была закрыта и арка со стороны улицы, расположенная на северной стороне, прямо напротив ворот. В подъезд арки выхолило несколько дверей, очевидно недавно и наспех сделанных.

На асфальтированном дворе не было ни деревца, ни кустика. Лишь в центре на маленькой круглой площадке, пестрели клумбы, над которыми зонтиком раскинулся туго натянутый тент.

— Место развлечений и отдыха? — улыбнувшись, спросил Сомов.

— Парильня! — скривился Домантович. — От казармы пышет жаром, сверху припекает, сунешься сюда днём — чувствуешь себя как карась на сковородке… Вон единственное место, где можно отдохнуть душой. — Он кивнул головой в сторону подъезда.

— А что там?

— Во-первых, и самое главное — небольшой бар. А вообще целый комбинат бытового обслуживания: лавчонка, парикмахерская, чистильщик обуви, он же сапожник.

— А вы неплохой чичероне

— А я здесь на манер квартирмейстера. Сопровождаю всех новичков.

Комната, в которую Домантович привёл Сомова, производила странное впечатление. Большая и длинная, в два света: вверху, под самым потолком, четыре узких оконца напротив двери и два обычных окна на левой стене.

— Нечто вроде модернизированного каземата, пошутил Сомов.

— Там улица, — коротко пояснил Домантович, глазами указывая на окна-бойницы, и уже иным, деловым тоном спросил: — Вы хотите поближе к окну или подальше?

— Если можно, поближе, всё-таки воздух.

— Тогда занимайте вот эту — первую от входа. Вещи можете положить в тумбочку стола, он полностью в вашем распоряжении… А теперь отдыхайте…

Козырнув, Домантович вышел.

Теперь Сомов мог внимательно осмотреть свою новую обитель. Два ряда коек, выстроившихся вдоль стен, между ними маленькие однотумбовые столики, на каждом чернильница… Бельё и одеяла приличные… Остроумно: спинка кровати в ногах приспособлена под вешалку для одежды… В глубине комнаты у стены круглый стол, верно для общего пользования. Газеты. Несколько брошюр. И все, конечно, о прелестях «свободного мира». А вот и рассказы «беглецов с востока». Здесь думают не только о плоти, но и о духовной пище. Любопытно. Придётся просмотреть все это… Но прежде всего надо привести в порядок собственные мысли. Удачно ли произошло его «приземление» в лагере бывших власовцев?

Тот, кто назвал себя Сомовым, придирчиво обдумывал каждый свой шаг, каждый поступок. Кажется, все правильно. Даже лучше, чем можно было ожидать. Острая стычка с Протопоповым, безусловно, сыграет роль лакмусовой бумажки — поможет распознать расстановку сил, а главное, напасть на след человека, стремящегося вернуться в Советский Союз и, возможно, уже установившего связь с комиссией по репатриации. Вместе им будет легче обезвредить Протопопова, помешать осуществлению коварных замыслов Думбрайта, Нунке и тех, кто за ними стоит.

Решив, что старт взят верно, Григорий разделся и в одних трусах лёг в постель. И только коснувшись головой подушки, понял, как безмерно устал. Несколько часов полёта, сорокакилометровое путешествие на автобусе от Мюнхена, стычка с Протопоповым, нервное напряжение, которым сопровождалось его перевоплощение в Сомова, — все давало себя знать.

Но отдохнуть не пришлось. Не успел он задремать, как кто-то тронул его за плечо. У кровати стоял уже знакомый майор — один из партнёров Протопопова по игре в домино.

— Мистер Хейендопф приглашает вас к себе.

— Как к нему пройти?

— Мне поручено вас сопровождать.

Проходя по двору, мимо арки-подъезда, Сомов мимоходом прикоснулся рукой к щеке. Надо побриться! Как хорошо, что он не взял с собой бритвы. Теперь есть повод лишний раз выйти из казармы. Надо было расспросить Домантовича о распорядке дня, а то майор неразговорчив.

Всё же Сомов попытался завязать с ним беседу.

— Давно ваша группа находится здесь?

— Сопровождая вас, я выполняю служебное поручение, но это не означает, что между нами возможны какие-либо отношения, кроме официальных, — сердито буркнул тот. — Я просил бы это запомнить!

— Вас я, кажется, ничем не обидел… Что касается Протопопова…

— Предупреждаю: моего самого близкого друга!

— Тем хуже для вас.

— Щенок! Так разговаривать со старшим боевым офицером? Да знаете ли вы, что я пять раз ранен, что я… что Протопопов… — захлёбываясь словами, майор вплотную подступил к наглецу.

«Боевой офицер! Пять раз ранен! За кого же ты кровь проливал, мерзавец!» — хотелось крикнуть Григорию, но он холодно сказал:

— А у меня одиннадцать ранений и почти столько же наград! Что такое боевая дружба, я знаю не хуже вас! Только я никому, даже другу, не позволю навязывать мне свои взгляды и убеждения.

Ничего не ответив, майор поднялся на крыльцо у ворот и, пропуская Сомова вперёд, указал:

— Кабинет налево!

Комната, куда секретарь впустил Сомова, меньше всего походила на служебное помещение или даже частный кабинет. Ковры и картины по стенам. Множество столиков, тумбочек и полок, заставленных посудой, статуэтками, старинными часами. Прямо на полу в углу навалом книги в дорогих переплётах. Создавалось впечатление, что через несколько дней в этой комнате откроют антикварный магазин.

Хозяин кабинета, в одной майке, в форменных брюках американского офицера, сидел у старинного письменного стола и с помощью лупы рассматривал какую-то крохотную безделушку.

— Сомов? — на чистейшем немецком языке спросил он.

— Да.

— Мне не очень нравится ваш внешний вид. Хейендопф, отложив лупу, смерил Сомова взглядом с головы до ног, словно и впрямь проверял, все ли у того сделано по форме.

— А мне не нравится ваш вид, — спокойно заметил Сомов, зная, что это пароль.

— Семьдесят…

— И три… — докончил Сомов

— 0'кей! Устраивайтесь хотя бы в том кресле и, пока я разберусь с этой чёртовой геммой, займитесь бутылками. Надеюсь, подберёте что-нибудь по вкусу… Тьфу! Честное слово, ничего не пойму! Снова, кажется, влип! Как вы думаете, это действительно ценная вещь или копеечный сувенир под старину?

Хейендопф протянул Сомову лупу и почти прозрачный прямоугольник дымчато-чёрного агата, словно подсвеченный изнутри красной искоркой. На гладко отполированную поверхность камня была нанесена тонкая резьба.

Сомов пожал плечами.

— Признаться, я не знаток. Слышал лишь, что в Германии, кажется, в Богемии и Саксонии, существовало много фабрик, которые не только шлифовали агаты, но искусно их подкрашивали. Возможно…

— Выходит, влип! Видел же, что старая песочница прячет глаза! Начало восемнадцатого века! Печать самого Фридриха II, великого магистра.

— Здесь действительно вырезано нечто напоминающее масонские знаки: циркуль, угольник, молоток… Цифра 7 или З… Резьба немного стёрлась, а по краю вырезан девиз. Камень со щербинкой .. Странно, щербинка только вверху, именно там, где надпись, хотя следы от снятой оправы видны вокруг всего камня. С раритетами так не поступают.

Взяв обратно агат и лупу, Хейендопф швырнул их в ящик. Губы его обиженно оттопырились, кожа на лице пошла розовыми пятнами.

— Со всей этой рухлядью можно и своего лишиться, — раздражённо воскликнул он, показывая глазами на вещи, украшавшие комнату, и без перехода, уже совсем сердито добавил:

— Передайте вашим, что в любом деле необходима прежде всего точность! Каждое первое и шестнадцаюе, согласно договору, я должен получать награду. Сегодня восемнадцатое…

В дверь постучали.

— Ну? — крикнул Хейендопф недовольно.

Секретарь пропустил в кабинет курьера с почтой, полного низенького негра.

Тот положил на стол несколько газет, кипу писем и маленькое уведомление на получение денег.

— О-о! — обрадовался Хейендопф — Напрасно я волновался, всему виной почта! Будем считать, что я ничего не говорил, а вы ничего не слышали. Милая тётушка Рози, которая посылает мне эти трогательные знаки внимания, может и обидеться…

— Рози? — удивился Сомов и, тотчас поняв в чём дело, рассмеялся — Насколько мне известно, она дама достаточно пунктуальная.

Кивком головы отпустив курьера, Хейендопф отодвинул в сторону бумаги и склонился к Сомову.

— Чем я могу быть полезен, не в общем плане, а конкретно? — спросил он деловито, когда они остались с глазу на глаз.

— Пока ничем! Надо прежде ознакомиться с людьми и обстановкой

— Но я не люблю получать деньги даром, — возразил Хейендопф. — Что же касается людей, я могу дать исчерпывающую характеристику — сброд. Признаюсь, чем скорее я от него избавлюсь, тем спокойнее будет у меня на душе. Как-никак, а я тоже рискую, если не головой, то положением. Вы с первого же дня повели себя странно. Вместо того чтобы завоевать благосклонность вожака, столковаться с ним, вы… Нет, никак не могу похвалить вас за стычку с Протопоповым!

— Прежде чем вывезти группу, я должен раскрыть советского агента, который надёжно в ней замаскировался. Не забывайте об этом! Моя драка с Протопоповым первый шаг к тому!

— Выходит, вы нарочно спровоцировали её?

— Я рассчитывал только на ссору, но обстоятельства решили за меня! Теперь дичь сама пойдёт на приманку, которой я для неё являюсь!

— Вы не боитесь, что Протопопов вас… того… Хейендопф сделал красноречивый жест рукой, — устранит, мягко говоря.

— Это уже ваша забота — побеспокоиться о моей безопасности!

— Я не могу вам её гарантировать! Троих, которые только обмолвились о возвращении, Протопопов отправил на тот свет… Один умер от каких-то «колик», другой якобы спьяну вывалился из окна, ещё один скончался от внутреннего кровоизлияния.

— Мистер Хейендопф, — голос Сомова звучал холодно и властно. — Вы заместитель коменданта лагеря, и вмешиваться в ваши служебные дела я не имею права. Но я вправе требовать, чтобы вы всячески способствовали выполнению возложенной на меня миссии. Надеюсь, понятно, что заключённый с вами договор считается нарушенным, если со мной что-либо случится? Именно эти переводы от тётушки Рози достаточно красноречивые документы, чтобы скомпрометировать вас?