Глава 6

На дисплее появился номер 703 — код штата Виргиния, затем набираемый номер телефона.

Гудок. Через секунду девичий голос ответил:

— Дом Кинкейдов.

— Паркер здесь? Я имею в виду твоего отца.

— А кто его спрашивает?

— Линкольн Райм. Из Нью-Йорка.

— Подождите, пожалуйста.

Мгновение спустя в помещении послышался неторопливый голос одного из самых известных в стране экспертов по работе с документами.

— Привет, Линкольн! Пожалуй, ты не звонил уже месяц или два.

— Было много дел, — сказал Райм. — А чем ты занят сейчас, Паркер?

— О, у меня сплошные неприятности. Чуть не спровоцировал международный инцидент. Британское культурное общество пожелало, чтобы я определил подлинность записной книжки короля Эдуарда, приобретенной у одного частного коллекционера.

— То есть за книжку уже заплатили?

— Шестьсот тысяч.

— Дороговато. Она была им так необходима?

— О, там есть кое-какие пикантные сплетни о Черчилле и Чемберлене. Ну, не в этом смысле, конечно.

— Конечно. — Как обычно, Райм проявлял терпение к тем, от кого намеревался получить бесплатную помощь.

— Ну, я изучил ее, и что же? Мне пришлось поставить под сомнение подлинность этой книжки. — В устах такого выдающегося специалиста, как Кинкейд, это означало, что записная книжка — бесстыдная подделка. — Ну, они как-то пережили это, — продолжал он, — хотя до сих пор так и не заплатили мне за работу... Нет, милая, не ставь это в морозильник, пока не остынет... Потому что я так говорю.

Отец-одиночка, Кинкейд оставил пост начальника отдела в ФБР и основал собственную экспертную фирму только ради того, чтобы проводить больше времени со своими детьми.

— Как там Маргарет? — спросила Сакс.

— Это вы, Амелия?

— Да.

— Прекрасно. Не видел ее уже несколько дней. В среду мы повезли Робби и Стефанию в «Плэнет плей», и едва я начал побеждать Маргарет в какой-то игре, как сработал ее пейджер. Ей пришлось куда-то вламываться и кого-то арестовывать — не то в Панаме, не то в Эквадоре. Деталей она мне не сообщила. Так в чем у вас проблема?

— Мы ведем одно дело, и мне нужна кое-какая помощь. Вот сценарий: преступник записался в журнале регистрации у охранника. Понятно?

— Ну да. И вам нужен анализ почерка?

— Проблема в том, что никакой записи у нас нет.

— Она исчезла?

— Да.

— И вы уверены, что он не притворялся?

— Уверены. Охранник видел, как чернила ложились на бумагу.

— А сейчас ничего не видно?

— Ничего.

Кинкейд мрачно засмеялся.

— Это здорово. Значит, запись, сделанная преступником, не сохранилась. А потом на этом месте сделал запись кто-то еще и уничтожил даже след от его подписи.

— Верно.

— А на следующей странице ничего не осталось?

Райм посмотрел на Купера, тот, держа под углом следующую страницу журнала регистрации, осветил ее ярким светом (в последнее время следы записей выявлялись именно так: страницу уже не заштриховывали карандашом), после чего отрицательно покачал головой.

— Ничего, — сказал Райм. — Так как же ему это удалось?

— С помощью исчезающих чернил. Раньше они включали в себя фенолфталеин, пока его не запретило Управление по контролю за продуктами и лекарствами. Таблетку растворяют в спирте и получают синие чернила со щелочным пи-аш. Потом что-то пишут, и после недолгого пребывания на воздухе синий цвет исчезает.

— Понятно. — Райм вспомнил курс химии. — Содержащаяся в воздухе двуокись углерода воздействует на щелочь и нейтрализует цвет.

— Именно так. Фенолфталеина вы больше не найдете. Но то же самое можно проделать с тимолфталеиновым индикатором и каустической содой.

— И где покупают эту штуку?

— Гм!.. — Кинкейд обратился к дочери: — Ну... подожди минутку, дорогая. Папа говорит по телефону... Нет, все нормально. В духовке все торты выглядят кривыми. Я скоро приду... Линкольн! Я как раз собирался сказать тебе, что теоретически это гениальная идея, но за все время моей работы в бюро ни один преступник или шпион не использовал на практике исчезающие чернила. Это, знаешь ли, новация. Она имела бы успех на каком-нибудь представлении.

Ну да, представлении, мрачно подумал Райм, глядя на снимки несчастной Светланы Расниковой.

— Где же наш убийца нашел такие чернила?

— Скорее всего в магазинах игрушек или в магазинах театрального реквизита.

Интересно...

— Ну ладно, ты очень помог мне, Паркер.

— Как-нибудь обязательно приезжайте, — сказала Сакс. — И привозите с собой детей.

Райм недовольно скривился.

— Ты еще пригласи всех их друзей. Всю школу... — Смеясь, она сделала знак, чтобы он замолчал. — Чем больше мы узнаем, тем меньше знаем, — угрюмо подытожил Райм, когда собеседник положил трубку.

Позвонившие вскоре Беддинг и Сол доложили, что в музыкальной школе к Светлане хорошо относились и у нее не было врагов. Подработка тоже вряд ли вызвала какие-нибудь неприятности — она исполняла роль массовика-затейника на детских мероприятиях.

Пришел пакет из отдела судебно-медицинской экспертизы. В нем находился пластмассовый мешок со старыми наручниками, которыми были скованы руки жертвы. Как и велел Райм, наручники не открывали. Руки жертвы сжали, и наручники стащили, чтобы, рассверливая механизм замка, не уничтожить важные улики.

— Никогда не видел ничего подобного. — Купер поднял их. — Прямо как в кино.

Райм согласился. Наручники были очень старые, тяжелые, к тому же выкованные неаккуратно.

Вычистив и простукав все механизмы, Купер так и не обнаружил ничего существенного. Правда, то, что наручники были очень старыми, несколько обнадеживало: это ограничивало поиски источников их получения. Райм попросил Купера сфотографировать их и отпечатать снимки, чтобы показать фото продавцам.

В этот момент кто-то позвонил Селлитто. Разговор привел его в недоумение.

— Не может быть... Вы уверены?.. Ладно, ладно. Спасибо. — Отключившись, он посмотрел на Райма. — Не понимаю.

— В чем дело? — Новые загадки уже начали раздражать Райма.

— Звонил администратор музыкальной школы. У них нет никакого уборщика.

— Но ведь патрульные видели его, — заметила Сакс.

— По субботам там не убирают. Только вечером по рабочим дням. И никто из уборщиков не похож на того типа, о котором говорили патрульные.

Уборщика не было?

Селлитто пробежал глазами свои записи.

— Он находился сразу за второй дверью — прибирался, Он...

— О черт! — воскликнул Райм. — Это же был он! Уборщик ведь совсем не походил на преступника, верно? — Он взглянул на детектива.

Селлитто сверился со своей записной книжкой.

— Ему было на вид за шестьдесят, лысый, в сером комбинезоне.

— В сером комбинезоне! — снова воскликнул Райм.

— Да.

— Вот вам и шелковое волокно. Оно от костюма.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Купер.

— Наш невидимка убил студентку. Потом, когда его потревожили полицейские, он ослепил их вспышкой, убежал в репетиционный зал, установил фитили и магнитофон, чтобы они думали, будто он остался внутри, переоделся в комбинезон уборщика и выбежал из второй двери.

— Но когда же он успел все с себя сбросить, Линк? — спросил толстый полицейский. — Как, черт возьми, он все это проделал? Он же был вне поля зрения секунд шестьдесят?

— Если у тебя есть другое объяснение, кроме вмешательства потусторонних сил, я готов его выслушать.

— Да нет же! Это совершенно невозможно.

— Невозможно... невозможно... — Райм подъехал к белой доске, на которой Том разместил фотографии следов. — А как насчет вещественных доказательств? — Он внимательно изучал следы преступника и те, которые Сакс сняла в коридоре. — Вот она, обувь! — наконец провозгласил он.

— Что, следы те же самые? — удивился детектив.

— Да. — Сакс подошла к доске. — Фирма «Экко», размер десятый.

— О Боже! — выдохнул Селлитто.

— Итак, что мы имеем? — начал Райм. — Преступник лет пятидесяти или чуть старше, среднего телосложения, среднего роста и без бороды, два деформированных пальца — возможно, стоит у нас на учете, поскольку прячет отпечатки пальцев, — и это, черт возьми, все, что мы знаем! — Райм насупился. — Нет, это не все. Есть кое-что еще. Он принес с собой смену одежды, орудие убийства... Это серийный убийца. Он собирается проделать это снова. — Сакс кивнула. — Чем все это объединено? — вслух рассуждал Райм, глядя на доску, где аккуратным почерком Тома было записано то, что относилось к этому делу: черный шелк, косметика, переодевание, маскировка, вспышки и пиротехника. Исчезающие чернила. — Полагаю, наш герой — фокусник и получил кое-какую подготовку.

— Похоже на то, — кивнула Сакс.

— Возможно, — согласился Селлитто. — Но что же нам делать?

— Мне это кажется очевидным, — сказал Райм. — Найти своего собственного.

— Кого своего? — спросил Селлитто.

— Фокусника. Кого же еще?

— Сделай это снова.

Она проделала это восемь раз подряд.

— Еще?

Мужчина кивнул.

Кара сделала это снова.

«Распутывание трех платков» — трюк, придуманный знаменитым фокусником и преподавателем Харланом Трабеллом, всегда нравится публике. Он заключался в разъединении трех разноцветных шелковых платков, казалось бы, прочно связанных вместе. Этот трюк сложно выполнить гладко, но Кара хорошо чувствовала, как это нужно делать.

Однако Дэвид Бальзак считал по-другому.

— У тебя монеты звенят, — вздыхал он. Этот суровый упрек означал, что фокус или трюк выполнен неуклюже и зритель может обо всем догадаться. Бальзак, крупный пожилой человек с гривой седых волос и вечно усыпанной табаком козлиной бородкой, недовольно покачивал головой.

— Я думала, все прошло удачно.

— Но ты же не публика. Публика — это я. Давай еще раз. — Они стояли на маленькой сцене в задней части магазина «Зеркала и дым», который Бальзак купил десять лет назад — после того как перестал гастролировать по миру, демонстрируя свои фокусы. Это неопрятное заведение торговало необходимыми фокусникам товарами и выдавало напрокат костюмы и реквизит. Еженедельно магазин устраивал для своих покупателей и местных жителей бесплатные любительские представления. Полтора года назад Кара, внештатно редактировавшая журнал «Я сама», набралась храбрости и приняла участие в одном из них. Репутация Бальзака долго пугала ее. Стареющий фокусник обратил на Кару внимание и после представления пригласил к себе в кабинет. Своим учтивым, хотя и отрывистым голосом великий Бальзак сообщил Каре, что у нее есть потенциал и, получив подготовку, она может стать известным иллюзионистом. Он тут же предложил ей перейти на работу в магазин, пообещав стать ее учителем и наставником.

Кара уже много лет назад приехала в Нью-Йорк со Среднего Запада и теперь неплохо разбиралась в городской жизни. Она сразу смекнула, что может означать слово «наставник», принимая во внимание то, что Бальзак четырежды разводился, а она на сорок лет моложе его. Тем не менее Бальзак был настоящим мастером, и его считали знаменитостью в Лас-Вегасе. Он десятки раз объездил весь свет и лично знал каждого из ныне живущих иллюзионистов. Кара питала страсть к фокусам и понимала, что такой шанс, как этот, выпадает лишь раз в жизни. Она сразу согласилась.

Во время первого сеанса Кара была настороже, готовая держать оборону. Урок огорчил ее, но абсолютно по другой причине.

Наставник морально уничтожил Кару.

После того как битый час критиковал каждое ее движение, Бальзак взглянул на бледную, плачущую Кару и рявкнул:

— Я говорил, что у вас есть потенциал. Но это не значит, что вы хорошо работаете. Если хотите, чтобы кто-то тешил ваше самолюбие, то вы ошиблись адресом. А теперь решайте — пойдете плакать к мамочке или вернемся к работе?

И они вернулись к работе.

Так начался полуторагодичный период их странных отношений — любви-ненависти. За это время Кара шесть или даже семь дней в неделю не ложилась спать до утра и тренировалась, тренировалась, тренировалась.

Друзья иногда спрашивали ее, откуда взялась эта любовь, точнее, страсть к иллюзии. Вероятно, они подозревали безрадостное детство с деспотическими родителями и учителями или по крайней мере с терроризировавшими Кару школьными хулиганами, от которых забитая девочка убегала в мир фантазии. Однако в детстве Кары ничего подобного не происходило — это была веселая, жизнерадостная девочка, состоявшая в отряде скаутов, отличница, гимнастка, участница школьного хора. Она впервые вышла на сцену вместе с бабушкой и дедушкой, а потом, совершенно случайно, оказалась в Вегасе, куда поехала с родителями на отцовский семинар по турбинам и где впервые увидела летающих тигров и загадочных иллюзионистов.

С этого все и началось. Учась в старших классах, Кара организовала у себя в школе имени Джона Кеннеди клуб магии, а вскоре все свои деньги, которые заработала как приходящая няня, стала тратить на журналы и видеокассеты, посвященные фокусам. Чтобы посещать представления цирка «Биг эппл» и «Сирк дю солей», ей даже пришлось подрабатывать уборкой снега.

Нельзя сказать, что у Кары не было мотива заняться изучением искусства иллюзии. Нет, побуждения Кары легко угадывала ее аудитория — два десятка родственников, собравшихся на ужин в День благодарения (полномасштабное представление с иллюзионной трансформацией и левитирующей кошкой — правда, без потайного хода, так как отец запретил ей пробивать дырку в полу гостиной), а также зрители, заполнявшие зал на смотре талантов в старших классах. Тогда Кару дважды вызывали на бис и аплодировали стоя.

Однако то, что проходило на уроках Дэвида Бальзака, сильно отличалось от этого триумфального представления. За прошедшие полтора года Каре иногда казалось, что она утратила даже тот талант, которым когда-то обладала.

Но именно в тот момент, когда Кара уже собиралась уходить, маэстро вдруг кивал и поощрял ее слабой улыбкой. Несколько раз он даже сказал: «Аккуратная работа».

В такие моменты мир казался Каре совершенным.

Во всем прочем жизнь утекала как песок. Кара проводила в магазине все больше и больше времени — торговала книгами и инвентарем, вела бухгалтерию, исполняла обязанности веб-мастера на сайте. Поскольку Бальзак платил Каре немного, ей приходилось подрабатывать, занимаясь тем, что хотя бы отчасти соответствовало ее квалификации, то есть английским языком и литературой. Она писала тексты для других «магических» и театральных сайтов. Примерно год назад состояние ее матери начало внезапно ухудшаться. Кара, единственная дочь, стала проводить с ней все свободное время.

Такая жизнь выматывала, тем не менее пока Кара справлялась. Если через несколько лет Бальзак наконец объявит, что она может выступать, Кара уйдет, получив его благословение и используя связи учителя с продюсерами всего мира.

Держись крепче, девушка, как сказала бы Джейнин, и твердо стой на крупе мчащейся лошади.

Сейчас Кара снова выполнила трабелловский трюк с тремя шелковыми платками. Стряхнув на пол пепел от сигареты, Бальзак мрачно сказал:

— Левый указательный палец держи чуть повыше.

— Вы видели узел?

— Если бы я не видел, то не велел бы тебе держать палец повыше. Давай еще раз.

Проклятый указательный палец нужно, черт побери, поднять чуть повыше.

Шшш... запутанные платки разделились и, словно знамена, победоносно взлетели в воздух.

— Угу, — слегка кивнул Бальзак.

Не слишком щедрое поощрение. Но Кара уже привыкла обходиться и этим.

Убрав реквизит, она встала за прилавок и начала просматривать список товаров, поступивших в пятницу в конце дня.

Бальзак же вернулся к своему компьютеру, на котором писал статью для сайта, посвященную Джасперу Маскелайну. Этот британский фокусник создал в годы Второй мировой войны специальное воинское подразделение, использовавшее иллюзионистскую технику для борьбы с немцами в Северной Африке. Бальзак писал по памяти, не прибегая ни к каким статьям или заметкам! У Дэвида Бальзака были две характерные особенности: глубокое знание искусства магии и вспыльчивость.

— Вы слышали, что к нам приезжает «Сирк фантастик»? — спросила его Кара. — Сегодня первое представление. — Старый иллюзионист хмыкнул. — Вы не пойдете? — настаивала она. — По-моему, нам нужно пойти.

«Сирк фантастик» — конкурент более старого и крупного «Сирк дю солей» — принадлежал к новому поколению цирков, объединявших традиционные цирковые номера, древнюю комедию дель арте, современную музыку и танец, искусство авангарда и уличные фокусы.

Но Дэвид Бальзак принадлежал к старой школе — Вегас, Атлантик-Сити и тому подобное.

— Незачем менять то, что и так хорошо работает! — отрезал он.

Поскольку Каре нравился «Сирк фантастик», она твердо решила затащить своего учителя на представление. Но не успела она что-либо сказать, как входная дверь открылась и на пороге появилась приятная рыжеволосая женщина в полицейской форме. Войдя, она спросила владельца магазина.

— Это я. Меня зовут Дэвид Бальзак. Чем могу служить?

— Мы расследуем одно дело, в котором замешан человек, возможно, имеющий квалификацию фокусника. Мы обходим все магазины, торгующие театральным реквизитом, надеясь, что нам помогут.

— То есть кто-то жульничает или что-то в этом роде? — осведомился Бальзак. В голосе его звучал вызов, и Кара разделяла чувства учителя. В прошлом фокусников слишком часто отождествляли с преступниками — причиной тому было поведение некоторых жонглеров, ловко очищавших чужие карманы, или тех, кто выдавал себя за ясновидящих и, используя приемы иллюзионистов, заставлял безутешных родственников поверить, будто они общаются с духами усопших.

Однако визит женщины-полицейского был вызван совсем другой причиной.

— Вообще-то, — сказала она, переводя взгляд с Кары на Бальзака, — речь идет об убийстве.

Глава 7

— У меня есть список вещей, найденных нами на месте преступления, — пояснила Амелия Сакс, — и мы предполагаем, что их продали именно вы.

Взяв поданный ему лист бумаги, Бальзак начал читать, Сакс же рассматривала его магазин, располагавшийся в Челси — квартале фотографов. Напоминавший черную пещеру, он весь провонял плесенью и химикалиями. Ощущался здесь и запах пластмассы: он исходил от многочисленных костюмов, висевших на расставленных повсюду вешалках. На грязных стеклянных витринах, разбитых и кое-как скрепленных, лежали колоды карт, «волшебные» палочки, фальшивые монеты и пыльные коробки с реквизитом. Рядом с маской и костюмом Дианы стояла выполненная в полный рост копия инопланетянина из фантастического фильма «Чужой» («Будь на вечеринке принцессой!» — будто никто из покупателей не знал, что Диана погибла).

Постучав по списку пальцем, Бальзак кивнул в сторону витрин.

— Едва ли смогу помочь вам. Конечно, кое-что из этого мы продаем. Но эти товары есть во всех магазинах типа моего.

Сакс про себя отметила, что на список он потратил лишь несколько секунд.

— А как насчет этого? — Она показала ему снимок старых наручников.

— В эскапологии я ничего не понимаю. — Бальзак едва взглянул на него.

— Значит, вы не узнаете их?

— Нет.

— Но это очень важно, — настаивала Сакс.

— Я узнаю, — сказала молодая женщина с потрясающими голубыми глазами и черными ногтями. Мужчина посмотрел на нее с неодобрением. — Это «дарбис» — табельные наручники Скотленд-Ярда, применявшиеся в девятнадцатом веке. Многие эскаписты пользуются ими. Их очень любил Гудини.

— Где их могли взять?

Бальзак нетерпеливо заворочался в кресле.

— Откуда нам это знать? Я уже сказал, что в этом мы не разбираемся.

Женщина кивнула.

— Возможно, где-то существуют музеи эскапологии, с которыми вы могли бы связаться.

— Когда ты закончишь прием товара, — бросил помощнице Бальзак, — займись этими заказами. Вчера вечером, после того как ты ушла, их пришло с десяток.

Сакс снова протянула ему список.

— По вашим словам, вы продавали кое-что из этих вещей. У вас есть списки покупателей?

— Я имел в виду похожие товары. А списков покупателей мы не ведем.

Задав еще несколько вопросов, Сакс вынудила его признаться, что в магазине все же есть данные о товарах, проданных по почте и через Интернет. Проверив их, молодая женщина обнаружила, что вещей, значащихся в полицейском списке, никто не покупал.

— Увы, — сказал Бальзак, — мы не можем больше ничем помочь.

— Жаль. — Сакс подалась вперед. — Видите ли, этот тип убил женщину и исчез, используя «магические» приемы. Мы опасаемся, что это не последнее убийство.

— Ужасно... — Бальзак изобразил негодование. — Пожалуй, вам стоит зайти в «Ист-Сайд мейджик» и «Театрикал». Эти магазины побольше нашего.

— Туда сейчас отправился другой офицер.

— Вот оно что!

— Если вы что-нибудь вспомните, будьте так добры, позвоните. — Сакс любезно улыбнулась — как и подобает сержанту нью-йоркской полиции («Помните: отношения с гражданами не менее важны, чем расследование преступлений»).

— Удачи вам, офицер, — сказал Бальзак.

— Спасибо.

Равнодушный сукин сын!

Кивнув молодой женщине, Сакс заметила пластиковую чашку, из которой та пила кофе.

— Нет ли поблизости места, где продают приличный кофе?

— Угол Пятой и Девятнадцатой, — ответила та.

— Там еще хорошие рогалики, — добавил Бальзак, довольный тем, что это не стоило никаких усилий.

Выйдя из магазина, Сакс направилась к Пятой авеню, где и нашла рекомендованное кафе. Она заказала капуччино. Прислонившись к узкой стойке бара, Сакс пила горячий кофе и рассеянно смотрела на тех, кто населял Челси — продавцов магазинов одежды, фотографов и их ассистентов, живущих на чердаках богатых яппи, бедных художников, чудаковатых графоманов.

И на продавщицу магазина для фокусников, только что вошедшую в кафе.

— Привет! — сказала женщина с красновато-фиолетовыми волосами. На ее плече висела потертая сумочка из заменителя шкуры зебры. Заказав большую чашку кофе, она бросила в нее сахар и присоединилась к сидевшей возле стойки Сакс.

Там, в магазине, Амелия спросила насчет кафе только потому, что заметила брошенный на нее взгляд помощницы Бальзака. Видимо, та хотела поговорить с ней без хозяина. Сделав большой глоток, женщина начала:

— Относительно Дэвида следует сказать, что...

— Он плохо идет на контакт?

— Ну да, так оно и есть. Ко всему, что находится за пределами его мира, он относится с подозрением и не желает иметь с этим ничего общего. Он боялся, как бы нам не пришлось быть свидетелями. А еще он не любит, когда меня отвлекают.

— От чего?

— От профессии.

— От профессии фокусника?

— Да. Видите ли, он скорее мой учитель, чем хозяин.

— Как вас зовут?

— Кара. Это мой сценический псевдоним, но я всегда так представляюсь. — Страдальческая улыбка. — Это имя звучит лучше, чем то, которым меня наградили родители.

— Мы сохраним это в секрете. — Сакс вопросительно приподняла бровь: — Почему вы так на меня посмотрели?

— Насчет списка Дэвид прав. Весь этот реквизит можно купить где угодно, в любом магазине. Или через Интернет — в сотнях мест. А вот насчет наручников — дело другое. Это редкость. Вам стоит позвонить в Новый Орлеан, в Музей Гудини и эскапологии. Он лучший в мире. Об эскапистике я постоянно думаю, хотя и не говорю ему. — На слове «ему» она сделала ударение. — Дэвид немного упрям... Не скажете ли, что случилось? Ну, насчет этого убийства?

Обычно в отношении ведущегося расследования Сакс проявляла большую осторожность, но сейчас, понимая, что ей нужна помощь, в общих чертах рассказала Каре об убийстве и последовавшем за ним исчезновении преступника.

— Какой ужас!

— Да, — согласилась Сакс. — Ужас.

— Как же он исчез? Вы ведь должны это знать, офицер... Подождите — мне надо называть вас «офицер»? Или вам больше нравится «детектив» или еще что-то в этом роде?

— Называйте меня Амелией. — И она тут же вспомнила, как замечательно сдала тренировочные учения.

Бац, бац...

Сделав еще глоток, Кара поняла, что кофе недостаточно сладкий, отвинтила крышку сахарницы и насыпала себе еще. Посмотрев на ее проворные руки, Сакс взглянула на свои ногти — два были сломаны, кожа под ними кровоточила. Ногти у девушки были превосходно обработаны, а блестящий черный лак отражал свет ламп. Амелия Сакс вдруг ощутила острую зависть, но тут же подавила ее.

— Вы знаете, что такое иллюзии? — спросила Кара.

— Ну, это Дэвид Копперфилд. — Сакс пожала плечами. — Гудини.

— Копперфилд — да, а вот Гудини — нет: он был эскапистом. В общем, иллюзия отличается от ловкости рук или манипуляции, как мы это называем. Ну, вроде этого... — Кара подняла вверх монету в четверть доллара — сдачу за кофе. Затем зажала ее в кулаке, а когда снова раскрыла ладонь, монета исчезла. Сакс засмеялась. Куда же, черт возьми, она делась? — Это и есть ловкость рук. Иллюзия — это трюки с крупными объектами, людьми или животными. То, что вы описали, — это классический трюк иллюзионистов. Он называется «Исчезнувший человек».

— "Исчезающий человек"?

— Нет, именно «исчезнувший». В том смысле, когда, например, говорят: «Он только что исчез за углом».

— Понятно.

— Обычно это исполняется несколько иначе, чем вы описали, но по сути представляет собой одно и то же — иллюзионист выбирается из запертого помещения. Публика видит, как он входит в расположенную на сцене маленькую комнату — в большом зеркале можно даже наблюдать, что происходит за ней. Слышно, как он стучит в стены. После этого ассистенты убирают стены, а его там уже нет. Потом один из ассистентов вдруг оказывается самим иллюзионистом.

— Как же это делается?

— В задней стене помещения есть дверца. Иллюзионист накрывается большим куском черной ткани, чтобы публика не видела его в зеркале, и выскальзывает через потайную дверь сразу после того, как зайдет внутрь. В одну из стен встроен динамик, который воспроизводит звуки его голоса, и специальное приспособление, ударяющее в стены так, словно он в них стучит. Оказавшись снаружи, иллюзионист быстро переодевается за шелковой занавеской в костюм ассистента. Это называется иллюзионной трансформацией.

Сакс кивнула.

— Да, все так и было. Нельзя ли получить список людей, владеющих этой методикой?

— К сожалению, нет — это общеизвестно.

Исчезнувший человек...

Сакс вдруг вспомнила, что убийца, переодевшись, внезапно превратился в старика, вспомнила о том, как Бальзак отказался сотрудничать, вспомнила и тот холодный, почти садистский взгляд, каким он смотрел на Кару.

— Я должна вас спросить, где он был сегодня утром.

— Кто?

— Мистер Бальзак.

— Здесь. В том здании. Он там и живет, прямо над магазином... Постойте-ка, неужели вы думаете, что Бальзак к этому причастен?

— Приходится задавать стандартные вопросы, — уклончиво ответила Сакс. Впрочем, Кару ее вопрос позабавил.

Девушка засмеялась.

— Он, конечно, грубый и раздражительный, но никогда не станет никого убивать.

Сакс все же уточнила:

— Так вы знаете, где был Бальзак в восемь утра?