- Он - самый порочный человек из всех, кого я имел несчастье повстречать. Да, льстец, но также ядовитый и завистливый человек, который к публичной лести добавляет самые злобные слухи. Змея - если говорить прямо и кратко.
      - Он подойдет великолепно. Присылай его ко мне. Я его сразу же найму. А затем дам все, что ему потребуется, как для публичной лести, так и для запуска слухов.
      * * *
      После того как епископ и Михаил вышли, Велисарий сел рядом с женой и взял ее за руку.
      Он говорил точно так же - твердо и уверенно, не собираясь отступать, но в его голос добавилась нежность.
      - Прости, любовь моя. Но это единственный безопасный способ. Другого я не вижу. Знаю, сколько боли он принесет, когда люди опять начнут шептаться о тебе, но...
      Антонина засмеялась так резко, что ее смех напомнил воронье карканье.
      - Обо мне? Ты думаешь, мне есть дело до того, что люди будут говорить обо мне?
      Она повернула голову и посмотрела ему в глаза.
      - Я - шлюха, Велисарий.
      Муж ничего не ответил. В его глазах светилась только любовь. Жена снова заговорила.
      - О, ты сам никогда не произносил это слово. Но я произнесу. Я трудилась на панели. Все это знают. Как ты думаешь, шлюхе есть дело до того, что люди говорят о ней? - Она снова резко засмеялась. - Ты понимаешь, почему императрица Феодора мне доверяет? Доверяет, Велисарий! Как никому другому. Потому что мы обе были шлюхами, а единственные люди, кому по-настоящему доверяют шлюхи - по-настоящему! - это другие шлюхи.
      Слезы снова навернулись ей на глаза, но она их быстро смахнула.
      - Я люблю тебя, как никогда никого не любила в жизни. Конечно, больше, чем я люблю Феодору. Мне даже не нравится Феодора, многим она не нравится. Но я не могла доверить тебе секрет о моем незаконнорожденном ребенке. Тем не менее я доверилась Феодоре. Она знала. И я также доверила другой шлюхе, Гипатии, заботу о своем сыне. - Ее голос стал резким. - Не беспокойся о том, что люди говорят обо мне. Меня это не волнует. Ты даже не можешь себе представить, насколько мне это безразлично.
      - Тогда...
      - Но меня очень волнует, что люди говорят о тебе!
      - Обо мне? - Велисарий рассмеялся. - Что они еще могут сказать, чего не говорили раньше?
      - Идиот! - прошипела она. - Сейчас они говорят, что ты женился на шлюхе. Поэтому они насмехаются над твоим здравомыслием и твоим вкусом. Но они видят, что шлюха не ходит от тебя на сторону, поэтому они - втайне восхищаются твоей мужской силой. - Она невольно засмеялась и скопировала шепот кумушек. - "Наверное, у него, как у коня, если он удовлетворяет шлюху". - Смех прекратился. - Но теперь они станут называть тебя рогоносцем. Насмехаться над тобой, как и над твоим здравомыслием. Ты станешь смешон. Смешон - слышишь меня?
      Велисарий снова рассмеялся. Весело - к ее удивлению.
      - Знаю, - сказал он. - И рассчитываю на это.
      Он встал и протянул к ней руки.
      - Да, любовь моя. Я на это рассчитываю. - Он сам скопировал шепот, которым передают слухи: - "Какой человек позволит жене появляться перед собой со своими любовниками? Только самый жалкий, слабый, трусливый". - Его голос стал твердым, как сталь. - И затем это дойдет до врага, и враг спросит себя и какой же из него полководец?
      Антонина в удивлении посмотрела на него.
      - Я не подумала об этом, - призналась она.
      - Знаю. Но все это к делу не относится. Ты врешь, Антонина. На самом деле и тебя не волнует, что люди говорят обо мне, точно так же, как меня не волнует, что люди говорят о тебе.
      Она отвернулась, поджав губы. С минуту молчала, затем наконец из ее глаз брызнули слезы.
      - Нет, не волнует, - прошептала она.
      - Ты боишься, что я поверю сплетням.
      Она кивнула. Слезы полились градом. Ее плечи тряслись. Велисарий опять сел рядом и крепко обнял маленькую женщину.
      - Я никогда им не поверю, Антонина.
      - Поверишь, - выдохнула она между рыданиями. - Поверишь. Не сразу, но скоро. Может, и несколько лет не будешь верить. Но в конце концов поверишь. Или по крайней мере станешь задумываться, и подозревать, и сомневаться, и не верить мне.
      - Нет. Никогда.
      Она посмотрела на него сквозь слезы.
      - Как ты можешь быть в этом уверен?
      Велисарий грустно улыбнулся.
      - На самом деле ты, жена, меня не понимаешь. По крайней мере, не полностью. - Его взгляд был направлен вдаль. - Думаю, единственным человеком, по-настоящему понимавшим меня, был Рагунат Рао. С которым я никогда не встречался, кроме как в видении. Но я тоже понимаю его, как он скрывается в лесу, неподалеку от дворца Венандакатры, молясь всем сердцем, чтобы любимая им принцесса позволила Венандакатре собой овладеть. И более того - улыбнулась бы своему осквернителю и похвалила его мужские способности. Я делал бы то же самое.
      Велисарий взял голову жены в ладони и повернул к себе.
      - Рагунат Рао был величайшим воином, рожденным среди маратайцев. А каста маратайцев - это индийская каста великих воинов, как и каста раджпутов. Тем не менее того великого воина, скрывающегося в лесах, совершенно не волнуют такие вещи, которые обычно беспокоят воинов. Гордость, честь, уважение, еще меньше девственность и непорочность. Они для него ничего не значат. Потому что он в глубине души не воин, а танцор.
      Антонина не могла не рассмеяться.
      - Но ты-то - самый плохой танцор, которого мне доводилось видеть!
      Велисарий рассмеялся вместе с ней.
      - Да. Так. - Затем он стал серьезным. - Я - ремесленник. Ты же знаешь: я никогда не хотел стать солдатом. Мальчишкой я все время болтался в кузнице, восхищаясь работой кузнеца. Я больше всего на свете хотел стать кузнецом, когда вырасту. - Он пожал плечами. - Но этому не суждено было сбыться. Не для мальчика моего происхождения. Поэтому я стал солдатом, а потом полководцем. Но я не растерял обычного для ремесленника подхода к труду.
      Он улыбнулся.
      - Знаешь, почему меня обожают мои солдаты? Почему Маврикий все для меня сделает - как, например, эта поездка в Антиохию?
      Поскольку вопрос был опасным, Антонина предпочла смолчать.
      - Потому что они знают - им не придется умирать и мучиться в агонии где-то на поле брани, куда полководец послал их из чувства гордости или чтобы сохранить лицо, или показать свою доблесть, или из-за тщеславия, или по какой-то другой причине, кроме одной, это самое подходящее место, где они должны находиться, чтобы работа была выполнена хорошо. - Велисарий снова хитровато улыбнулся. - И именно поэтому Маврикий проследит, чтобы один сутенер по имени Констанций получил по заслугам.
      Антонина сидела неподвижно. Очень опасная тема.
      Велисарий рассмеялся.
      - Неужели ты думала, что я не распознаю твою уловку после того, как у меня было время подумать? - Он выпустил ее из объятий и лениво потянулся. Проснувшись, я почувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы, и смог думать спокойно. Мои мысли не застилал гнев.
      Антонина украдкой посмотрела на мужа. Затем сама рассмеялась.
      - Мне казалось, я все проделала безупречно. Немного дрожали губы, чуть-чуть страха в голосе, колебания.
      - Игра была очень хорошей, - согласился Велисарий. - Но именно она и выдала тебя в конце. Ты всегда стараешься выиграть, даже если тебе нравится проигрывать мне. Ты, конечно, не вертишь своим великолепным задом у меня под носом, как красной тряпкой перед быком, но...
      - Результат примерно тот же, - прошептала она. Спустя мгновение спросила. - Ты рассердился?
      - Нет, - он улыбнулся. - Вначале начал сердиться, потом вспомнил, что Валентин прошептал Маврикию: "Ты же знаешь: сам он не скажет".
      - Маврикий взял с собой Валентина?
      - И Анастасия.
      Антонина закрыла руками рот.
      - О, Боже! Мне даже жаль вонючего сутенера.
      - А мне нет! - рявкнул Велисарий. - Совсем не жаль. - Он сделал глубокий вдох, потом выдохнул воздух.
      - Я притворился, что не слышал Валентина, но... такому ушлому человеку, как я, с моей непомерной гордостью трудно поверить, что люди его любят. И что иногда он вынуждает их хитрить. - Велисарий опять лукаво улыбнулся. Поверишь, Анастасий на самом деле сказал... - Тут Велисарий заговорил басом. - "Среди сутенеров встречаются очень буйные".
      - Анастасий подковы гнет руками, - вспомнила Антонина.
      - А затем Валентин простонал: "Не успеешь оглянуться, как воткнут нож тебе в спину".
      Теперь Антонина не могла ничего выговорить от хохота.
      - О, да. В точности его слова, Валентина, про которого говорят, что он даже задницу вытирает кинжалом, потому что его никто никогда без кинжала не видел.
      Какое-то время муж и жена сидели молча, просто глядя друг на друга. Затем Антонина прошептала.
      - В слухах никогда не будет правды, Велисарий. Клянусь перед Богом. Никогда. Через месяц, через год, через десять лет. Ты всегда можешь задать вопрос, а ответ всегда будет один нет.
      Он улыбнулся и нежно ее поцеловал.
      - Я знаю. И я клянусь перед Богом я никогда не спрошу.
      Велисарий встал.
      - А теперь мы должны вернуться к работе. - Он направился к двери и крикнул. - Губазес! Позови Михаила и епископа.
      Глава 5
      Миндус,
      лето 528 года н.э.
      - Вон, - глаза Велисария напоминали два черных камня, отполированные рекой. Холодные, безжалостные кусочки древней породы, попавшие в водный поток. - Вон, - повторил он.
      Полный офицер, напряженно стоявший перед ним, снова попытался возражать, затем, увидев непреклонность в ледяном взоре полководца, быстро выскочил из командирского шатра.
      - Проследи, чтобы он отправился в путь в течение часа, - приказал Велисарий Маврикию. - И посмотри, с кем он будет разговаривать до этого. Его приятели станут ему сочувствовать, а эти приятели, вероятно, такие же, как и он.
      - С удовольствием. - Гектонтарх подал знак троим фракийским катафрактам, тихо стоявшим в углу шатра. Один из катафрактов, плотный мужчин лет тридцати пяти, злобно ухмыльнулся и собрался уходить.
      - По пути, Григорий, пришли мне молодого сирийца, которого ты мне рекомендовал, - велел Велисарий.
      Григорий кивнул и вышел.
      Велисарий снова занял свое место. Как музыкант узнает знакомую мелодию оркестра, он с минуту слушал звуки бурлящего военного лагеря. Ему казалось, он различает веселые нотки в грубостях, которыми обмениваются невидимые солдаты, и надеялся, что у них на самом деле хорошее настроение. В первые дни после его появления звуки лагеря были пропитаны злостью.
      Его внимание привлек другой звук. Он бросил взгляд на письменный с гол в углу шатра, где Прокопий, новый секретарь, прилежно что-то писал. И стол, и стул, на котором сидел секретарь, не отличались изысканностью. Такими же простыми были собственный стол и стул Велисария.
      Прокопий искренне поражался неприхотливости своего нового нанимателя. Более того, она вызывала у него недовольство. Через неделю после своего появления секретарь попробовал снискать расположение Велисария, подарив ему шелковую подушку с красивой вышивкой. Полководец вежливо поблагодарил Прокопия за подарок, но тут же передал подушечку Маврикию, пояснив секретарю, что у него давно сложилась традиция делиться всеми подарками со своим окружением. На следующий день Прокопий широко раскрытыми глазами наблюдал, как фракийские катафракты использовали подушку в качестве мишени во время тренировки стрельбы из лука. Правда, упражнение продолжалось недолго - крупные, острые, как бритва, стрелы, выпущенные из мощных луков, разорвали подушку на куски за несколько минут. Секретарь побелел от ярости и негодования, но у него хватило ума промолчать, глядя на улыбки фракийцев. И с тех пор, вынужден был признать Велисарий.
      - Ты хорошо поработал, Прокопий, - внезапно объявил Велисарий. - Помог выявить этих мелких обманщиков.
      Секретарь в удивлении поднял голову. Он уже начал открывать рот, потом закрыл и принял похвалу, просто кивнув, затем вернулся к работе. Удовлетворенный Велисарий тоже отвернулся. За те несколько недель, что они провели в военном лагере под Дарасом, Прокопий с удивлением узнал, что его нового хозяина лесть нисколько не трогает. С другой стороны, он сам хвалит трудолюбие и мастерство - в любом деле. И какими бы ни были личные черты секретаря, Прокопий оказался отличным работником, в этом сомнений не возникало ни у кого. И он не ленился. Кроме того, секретарь способствовал избавлению от коррупции, имевшей место в новой армии Велисария.
      В шатер вошел солдат.
      - Меня вызывали?
      Велисарий осмотрел его. Парню казалось не больше двадцати. Он был невысокого роста, но мускулистый. Сириец, как решил Велисарий, со значительной примесью арабской крови.
      На солдате была надета простая, стандартная униформа: накидка, ботинки и перехваченная ремнем рубаха. На ремне висел вложенный в ножны меч, которым современная римская армия пользовалась вместо древнего гладиуса*. [Gladius меч (лат.).] Новый походил на старый - прямым лезвием, заточенным с двух концов. Он мог использоваться и для того, чтобы рубить врагов, и для того, чтобы протыкать их тела насквозь, но был на шесть дюймов длиннее.
      Несомненно, в шатре воина лежала остальная часть амуниции - плащ, шлем, броня, туника и щит. В дневное время плащ надеть было невозможно - жара становилась невыносимой. А во время пребывания в лагере доспехи и щит не нужны.
      - Тебя зовут Марк, если не ошибаюсь? Марк Эдесский?
      - Да. - На лице Марка проступило легкое беспокойство, смешанное с удивлением.
      Велисарий сразу же развеял его беспокойство.
      - Я назначаю тебя гектонтархом третьей алы* [Ала - в римской армии: подразделение кавалерии.], - объявил он суровым тоном военачальника.
      Глаза парня слегка расширились. Он встал прямее.
      - Я уверен: ты знаешь, что трибуном полка является Петр из Радестуса. Ты будешь отчитываться перед ним.
      Затем он добавил более мягким тоном:
      - Ты еще молод, чтобы тебе давали в подчинение сто человек, и несколько неопытен. Но Петр и Константин, хилиархи* [Хилиарх - начальник над 1000 воинов.] кавалерии, хорошо о тебе отзываются. Как и люди из моего ближайшего окружения. - Он кивнул в дальнюю часть шатра, где стояли Маврикий и два других катафракта.
      Марк посмотрел на фракийцев. Он ничего не сказал, но по лицу юноши было видно, как он благодарен.
      - Еще две вещи, прежде чем ты уйдешь, - продолжал Велисарий. Из его голоса пропала вся мягкость. - Константин и Петр - как и все другие военачальники - знают мои взгляды на коррумпированных офицеров и с ними соглашаются. Но я сейчас потрачу время, чтобы объяснить их тебе. Как ты знаешь, я не буду терпеть офицера, который обкрадывает своих солдат. До сих пор, получив эту армию в наследство от другого полководца, я просто выгонял таких офицеров. Однако в дальнейшем для офицеров, принявших командование, уже зная мои взгляды, наказание будет гораздо более серьезным. Действительно суровым, поверь мне.
      Велисарий сделал паузу, внимательно рассматривая молодого сирийца, и решил: дальнейшие рассуждения на эту тему излишни. Лицо Марка покрылось потом, но только от дикой жары в шатре. Велисарий взял платок и вытер собственное лицо.
      - И последнее. Ты - кавалерист и был кавалеристом, насколько я понимаю, с тех пор как присоединился к нам. Это так?
      - Да.
      - Тогда запомни кое-что еще. Я не потерплю, если кавалеристы будут с презрением относиться к пехоте. Ты понял?
      Лицо Марка чуть дернулось.
      - Говори честно, Марк из Эдессы. Если ты не понял то, что я сказал, признайся в этом. Я объясню и обещаю: наказания тебе за это не будет.
      Молодой сириец бросил взгляд на полководца, затем быстро принял решение и заговорил:
      - Я не совсем понял.
      - Все просто, Марк. Как ты вскоре увидишь, в моей тактике пехота используется гораздо больше, чем обычно в римской армии. Для того чтобы эта тактика срабатывала, у пехоты должно быть не меньше гордости и самоуважения, чем у кавалерии. Я не могу создать и поддерживать такой моральный климат, если кавалеристы станут унижать пехоту и отказываться брать на себя положенную часть трудной работы, которая обычно полностью ложится на пехоту. Я не намерен терпеть, если кавалеристы решат отдохнуть в тени, пока пехотинцы обливаются потом, возводя укрепления или ставя лагерь. И еще подшучивают над пехотой. Ты понял?
      - Да, - четко и твердо ответил Марк.
      - Отлично. Тебе будет позволено самому выбрать декархов* [Декарх начальник над 10 воинами.] для твоей сотни. Всех десятерых.
      Марк стоял очень прямо.
      - Спасибо.
      Велисарий с трудом сдержал улыбку. И сказал твердо:
      - Действуй по собственному усмотрению, но советую тебе консультироваться с Петром. И также можешь обсуждать вопросы с Маврикием и Григорием. Думаю, поймешь, что они в состоянии помочь.
      - Хорошо.
      - Предупреждение. Скорее совет. Не надо выбирать декархов из круга твоих друзей. Даже если они окажутся подходящими кандидатурами, это вызовет недовольство среди других, а ты тем самым подорвешь свой авторитет.
      - Да.
      - И самое главное. Проследи, чтобы твои декархи поняли и приняли мои взгляды. Ты их выберешь, а это отразится на их отношении к тебе. Твой престиж среди кавалеристов, которыми ты командуешь, таким образом укрепится. Но никогда не забывай о последствиях. Ты будешь отвечать передо мной за поведение твоих подчиненных, а также за свое собственное. Я понятно излагаю?
      - Ясно, как день. - Марк бросил быстрый оценивающий взгляд на полководца. - Сирийский день.
      Теперь Велисарий улыбнулся.
      - Хорошо Можешь идти.
      * * *
      После того как Марк ушел, трое фракийцев в дальней части шатра расслабились и снова встали по стойке "вольно". При посторонних члены личной охраны Велисария из трехсот человек придерживались определенных формальностей. В конце концов, большинство из них не имело высоких воинских званий. Даже Маврикий, их командующий, был только гектонтархом - тот же ранг, что и у молодого сирийца, покинувшего шатер.
      В реальности фракийцы подчинялись только Велисарию. Он сам лично тщательно выбирал их на протяжении нескольких лет и не сомневался в их верности, неоднократно доказанной. Они платили ему взаимной любовью. Маврикий, несмотря на звание, фактически являлся его старшим помощником. Даже Константин, стоявший во главе командования кавалерией, вместе с хилиархом Прокасом, являвшимся его аналогом в пехоте, научились признавать фактическую власть Маврикия. А после того, как они близко узнали опытного ветерана, стали глубоко уважать его.
      - Думаю, у мальчика все хорошо получится, - заметил Маврикий. - Очень хорошо. После того как он немного попробует крови - Улыбка сошла с лица Маврикия, он нахмурился. - Не могу поверить, насколько же развалил армию твой предшественник, этот Либеларий. Корм для лошадей и снаряжение воруют не так уж и редко, но тут-то воровали еще и солдатское жалованье! По крайней мере, в некоторых пехотных полках.
      - И еду! - воскликнул Василий, другой катафракт. - Плохо, когда негодяи продают часть припасов, но ведь они воровали с двух концов. И сама еда была дерьмом. Ее уже покупали полусгнившей.
      К разговору подключился третий катафракт. Он был одним из немногих нефракийцев в окружении Велисария, армянин по имени Ашот.
      - И что еще хуже, так это общее состояние армии. По спискам восемь тысяч человек, половина из них кавалеристы. А на самом деле?
      Велисарий скорчил гримасу.
      - А что у нас получилось на самом деле после того, как мы пересчитали всех и вычеркнули имена фиктивных солдат, чье жалованье эти свиньи клали себе в карман? - продолжал Ашот с упреком. - Пять тысяч человек. И кавалеристов даже меньше, чем четверо из каждых десяти человек.
      Велисарий снова вытер лицо. Большую часть времени после прибытия в лагерь он провел в этом душном шатре со свинцовым воздухом, которым было невозможно дышать. Жара давила, а отсутствие физических занятий начинало сказываться.
      - А структура армии - просто насмешка, - закончил он. - Чтобы скрыть воровство, в армии в два раза больше начальников, чем людей, которыми командовать.
      - Не армия, а скелет, - проворчал Маврикий. - Я нашел одну пехотную сотню, в которой на самом деле оказалось двадцать два солдата. Естественно, с полным набором командиров - гектонтарх и все десять декархов. Снимали сливки, - он сплюнул. - У четверых из этих декархов в подчинении не было ни одного солдата. Ни одного.
      Велисарий встал и потянулся.
      - Ну, теперь все позади. Еще через пару дней мы приведем эту армию в нормальный вид, после того как еще хорошенько тряханем, и офицеры будут приличные. И, думаю, в войсках восстановится нормальный дух.
      Он бросил вопросительный взгляд на Ашота и Василия. Велисарий рассчитывал на то, что не занимающие высоких положений катафракты станут общаться с простыми солдатами разных родов войск и держать руку на пульсе.
      - На самом деле боевой дух высок, полководец, - сказал Ашот.
      Василий согласно кивнул и добавил:
      - Определенно, для солдат ситуация все еще остается паршивой. И какое-то время будет оставаться. Но они не ждут чудес и видят, как ситуация меняется. Больше всего их радует и веселит, когда на их глазах известные им воры один за другим входят в этот шатер, а затем в течение часа покидают расположение армии.
      - "Велисарий тверд, как сталь меча"! - воскликнул Ашот, смеясь. - Они слышали об этом. Теперь верят.
      - А как идут учения? - спросил Велисарий.
      Маврикий отмахнулся.
      Так себе. Но меня это не очень беспокоит. Войска недовольны однообразием занятий. Дай им неделю. Тогда мы увидим результат.
      - Поторопи их, Маврикий. Я не требую чудес, но не забывай, у нас мало времени. Я не могу откладывать наше отправление в Миндус более чем на две недели.
      Велисарий встал и направился к выходу из шатра. Прислонившись к шесту, поддерживающему шатер, он смотрел на лагерь. Как и всегда, на его лице было сложно что-то прочитать. Но Маврикий, наблюдавший за ним, знал: полководец недоволен полученным приказом.
      А приказ, полученный с курьером неделю назад, был прост: отправляйся в Миндус и возводи крепость.
      Простой, ясный приказ. И Маврикий знал: Велисарий считает его идиотским.
      Конечно, Велисарий ничего ему не сказал. Несмотря на всю неформальность и дружественность отношений со своим фракийским окружением, полководец четко соблюдал дистанцию, когда дело касалось вопросов, которые он считал относящимися исключительно к командованию.
      Но Маврикий знал полководца лучше других. И он также представлял, что Велисарий думает, хотя это и не говорилось вслух: римская империя преднамеренно подталкивает Персию к активным действиям, причем безосновательно. Более того, проявляет неосторожность и глупость, провоцируя персов, при этом не обеспечив вначале достаточных сил для достижения успешного результата.
      Нет, Велисарий ничего не сказал Маврикию. Но если Маврикий не обладал исключительным умом полководца, он все равно ни в коей мере не был глуп. Кроме того, он имел немалый опыт в военном деле.
      Маврикий не считал себя достаточно опытным, чтобы судить о мудрости императора - в вопросе антиперсидских провокаций. Но он считал себя достаточно квалифицированным, чтобы судить о способах, которые для этой цели выбрал император. И, думал он, если учитывать состояние византийских войск в регионе, то провоцировать Персию так же опрометчиво, как тыкать палкой спящего льва.
      У персов большая армия, расквартированная рядом с верхним течением Евфрата, близко от границы. В спокойное время эта армия располагалась в укрепленном городе Нисибисе. Теперь, когда замаячили неприятности, персидская армия переместилась на север и разбила временный лагерь, угрожая Анатолии, входящей в римскую империю.
      Чтобы хотя бы успешно противостоять им - не говоря уже о провокациях у римлян в регионе имелось только семнадцать тысяч человек. Пять тысяч их них составляла армия Велисария, которая, когда он принял командование, оказалась полуразвалившейся. Более коррумпированной армии Маврикию видеть не доводилось.
      Оставшиеся двенадцать тысяч стояли недалеко, в Ливане. Та армия, как мог судить Маврикий, находилась во вполне приличном состоянии. Там определенно не процветала коррупция, подобная той, что оказалась в Дарасе.
      Но...
      Маврикий был опытным ветераном, ему уже перевалило за сорок. Он давно понял, что в войне численность играет гораздо меньшую роль, чем боевой дух и, в особенности, командование. Армия в Ливане находилась под командованием двух братьев, Бузеса и Кутзеса. Неплохие ребята, думал Маврикий, если учитывать все факторы. Фракийцы, что изначально вызывало симпатии Маврикия. Но молодые, даже моложе Велисария.
      И, к сожалению, не отличавшиеся хитростью, благодаря которой Велисарий иногда казался человеком средних лет, а то и старше.
      Да, братья были смелыми и самоуверенными, и они ясно дали понять, что ни при каких обстоятельствах не собираются подчиняться Велисарию. И Велисарий не мог их заставлять. Хотя он более опытен, чем Бузес и Кутзес - и оба они вместе взятые, думал Маврикий мрачно - и у него гораздо лучше репутация. Но официально братья занимают такое же высокое положение, как и он. Они все являются главнокомандующими армий и очень этим гордятся. Они не собираются омрачать свое высокое недавно полученное звание, становясь под чье-то командование.
      Превосходящие силы противника, отсутствие единоначалия, коррупция, большая часть римской армии под командованием самоуверенных, неопытных юношей, а теперь Велисарию еще приказывают залезть в самую берлогу персидского льва.
      Велисарий вздохнул, но легко, и повернулся к людям в шатре.
      - А как там с другими делами? - спросил он.
      - Мелкое воровство?
      Велисарий кивнул.
      - Берем под контроль, - ответил Маврикий. - Не могу сказать, что поставки уже идут должным образом и полным ходом, но у солдат нет оснований воровать у местного населения. Сейчас это уже скорее дело привычки, а не необходимости.
      - Вот это-то меня и волнует, - признался Велисарий. - Грабеж местного населения - худшая привычка, которая может появиться у солдат.
      - Но мы не можем это остановить, - ответил Маврикий. Иногда, думал он, его любимый полководец бывает непрактичен. Да, нечасто Он удивился, когда Велисарий грохнул кулаком по столу.
      - Маврикий! В данном случае я не нуждаюсь в советах бывалого ветерана!
      Полководец сильно разозлился, отметил Маврикий с некоторым удивлением. Это было необычно. Ветеран дрогнул, но гордо выпрямил спину, хотя разозленные полководцы уже давно не заставляли его дрожать от страха. Любые полководцы, включая Велисария.
      И на самом деле через мгновение на губах полководца появилась обычная хитроватая усмешка.
      - Маврикий, я не дурак. Я понимаю: солдаты рассматривают трофеи, как нечто положенное и заслуженное. И пусть будет так - если мы говорим о трофеях. - Велисарий сжал челюсти. - Одно дело, если армия, одержав победу, после окончания кампании возвращается с трофеями. Но совсем другое дело, если у солдат появляется привычка воровать или просто отбирать все, что им захочется, когда у них появляется соответствующее настроение. Если такое позволить, то вскоре у тебя не будет армии. Просто шайка воров, насильников и убийц.
      Он посмотрел на Маврикия.
      - Ты понял, о чем я?
      - Вчера их повесили. Всех четверых. Выживший брат девушки смог их опознать - после того, как преодолел страх. Я отправил его в Алеппо, к сестре.
      - А от монахов что-нибудь слышно?
      Маврикий скорчил гримасу.
      - Да. Они согласились позаботиться о девушке и помочь ей по возможности. Правда, они не очень рассчитывают на выздоровление. И... - он снова скорчил гримасу.
      - Они сказали много неприятных слов о христианских солдатах?
      - Да.
      - У них имелись все основания. Войска смотрели казнь?
      - Нет, не саму казнь. По крайней мере, не армия в полном составе. Конечно, многие смотрели. Но я отдал приказ оставить тела качаться на ветру, пока жара и стервятники не превратят их в скелеты. Солдаты все это увидят и поймут.
      Велисарий устало вытер лицо.
      - На время.
      Он уныло уставился на свои ладони и на грязную тряпку. Тряпка так промокла от пота, что только его размазывала. Велисарий повесил ее на колышек сушиться.
      - Но будут еще инциденты, - продолжал он, сев на место. - Армия слишком разложилась. Очень скоро это повторится. Когда это случится, Маврикий, я прикажу повесить и командующего офицера - рядом с солдатами. Я не приму никаких оправданий. Передай это в войска.
      Маврикий сделал глубокий вдох. Он не боялся полководца, но знал, когда ему лучше не противоречить.
      - Хорошо.
      Полководец смотрел сурово.
      - Я серьезно говорю, Маврикий. Удостоверься, что люди поняли мои требования. И абсолютно точно удостоверься, что поняли и их командиры.
      Полководец слегка смилостивился.
      - Это не просто вопрос поведения христианских солдат, Маврикий. Если люди этого не понимают, пусть хотя бы поймут практическую сторону. И ты, и я видели много проигранных сражений или по крайней мере выигранных наполовину, потому что войска в критический момент отвлекались. Позволяли врагу убежать или собраться для контратаки - потому что в это время рыскали в поисках серебряных блюд, или бегали за курицами, или насиловали женщин. Или просто наслаждались зрелищем горящего вражеского города. Города, который был единственным местом, где они могли бы расквартироваться. И занять позиции, если бы он не стал грудой головешек.
      - Да, я понимаю.
      Велисарий еще с минуту смотрел на Маврикия, затем улыбнулся.
      - Верь мне, старый друг. Я знаю - ты считаешь меня витающим в облаках, но я докажу, что ты не прав.
      Маврикий улыбнулся в ответ.
      - Я никогда не думал, что ты витаешь в облаках. Хотя иногда тебя немного заносит.
      Гектонтарх посмотрел на двух своих подчиненных и кивнул в сторону выхода из шатра. Ашот и Василий сразу же его покинули.
      - Может, немного поспишь? - Маврикий даже не взглянул в сторону Прокопия. Ветеран дал ясно понять, причем без всяких реверансов, что смотрит на секретаря примерно так же, как на гадюку. Прокопий положил перо, встал и сам вышел из шатра. Довольно поспешно.